Текст книги "Покидая мир"

– Нэнси, весьма рад… – И протянул мне руку.

– Я постараюсь не отнять у вас много времени, святой отец.

– Карри, просто Ларри.

– Хорошо, Ларри…

– Так вы из «Ванкувер сан»?

– Совершенно верно.

– Чудесная газета. Вы, стало быть, родом из Британской Колумбии?

– Нет, я с востока.

– Откуда же, поточнее?

– Онтарио.

– А еще точнее?

– Дандас, – брякнула я наудачу, вспомнив недавно прочитанную газетную заметку об известном канадском рок-певце, ставшем классным фотографом, – его детство проходило как раз в Дандасе.

– Дандас! Вы шутите! Мое пасторское служение начиналось именно в Дандасе!

Да, просто отлично…

– Знаете церковь Ассамблей на пересечении Кинг-стрит и Сайденхем-стрит? – не унимался он.

– Знаю, конечно. Я много раз ходила мимо нее.

– Совсем рядом с бухтой.

– Да-да. Такое довольно современное здание.

– Как и все церкви Ассамблей. Мы – довольно новая для Канады деноминация. Входите, я покажу вам, где мы молимся.

Когда он распахнул дверь, ведущую внутрь, мне вдруг стало страшно. Что за идиотизм был выбрать крохотный городишко в качестве своей придуманной родины? Почему я не назвала Торонто или Монреаль – крупные города, где человеку гарантирована анонимность?

Ладно, кажется, он это проглотил…

Основное помещение церкви оформлением походило на спортивный стадион, разве что слегка поменьше размером. Ряды сидений из белого винила, на просцениуме – кафедра. На сцену со всех сторон направлены юпитеры. В глубине стоял ослепительно-белый орган с позолоченными трубами и располагались хоры, способные вместить, как мне показалось, не меньше сотни певчих.

– Это грандиозно, – заговорила я. – И по-моему, очень подходит для телепроповедничества.

Я говорила нейтральным тоном без тени издевки. Но ответная улыбка Корсена вышла напряженной, словно он пытался понять, что кроется за моими словами.

– Если под телепроповедничеством вы подразумеваете распространение Слова Божия с помощью электронных средств информации, тогда да, это именно то, к чему мы как Церковь, несомненно, стремимся. Конечно, мы просто жители захолустного канадского городка. Но вы же знаете, Орал Робертс[113]113
  Грэнвилл Орал Робертс (1918–2009) – один из наиболее известных американских телевизионных проповедников, евангелист-пятидесятник.


[Закрыть] начинал в маленькой церкви в Тульсе, штат Оклахома, – и посмотрите, как распространились его идеи: собственная программа на телевидении, которую смотрят по всей стране, и даже собственный университет. Вы должны меня понять: у меня нет персональных амбиций. Скорее мои интересы можно назвать общинными, относящимися к той небольшой, но крепкой общине, которую являет наша церковь Божьих Ассамблей в Таунсенде, общине с большим духовным потенциалом в том, что касается распространения Благой Вести, которая есть Господь наш Иисус Христос.

– Сколько членов насчитывает ваш приход?

– Более двухсот весьма преданных вере сердец…. вам может показаться, что это немного, и все же, осмелюсь заметить, цифра впечатляющая для городка с пятью тысячами жителей. Покажите мне еще хоть одну церковь в Таунсенде, собравшую пять процентов населения.

Корсен жестом предложил мне присесть на одно из виниловых сидений. Сам он уселся ко мне довольно близко.

– Могу я поинтересоваться, а к какой церкви относитесь вы? – спросил он.

– Ни к какой.

– Понимаю. А почему так?

– Наверное, потому что я неверующая.

Он кивнул и одарил меня неопределенной улыбкой, одновременно покровительственной и сочувственной.

– Для многих вера – самая трудная вещь на земле. Но ведь одновременно она и самый большой дар, какой только мы можем получить. К ней прилагаются Вечная Жизнь после смерти и прекрасное содружество душ, поддерживающих вас еще здесь, на Земле.

Я вытащила ручку и блокнот.

– Это намек, что мне пора прекратить говорить на эту тему? – спросил он.

– Я просто не хотела бы отнимать у вас время.

– Прекрасный ответ, – улыбнулся он, – хотя и не по существу. А в детстве – вас растили в вере, Нэнси?

– Мой папа не верил ни во что, а мама была членом унитарианской церкви – а эта вера для вас, насколько я понимаю, равносильна полному неверию.

– Что ж, унитарианцы не верят в доктрину Троицы и в грядущее Царство Небесное и даже в существование сверхъестественных чудес… Поэтому, положа руку на сердце, мне трудно понять, какое удовлетворение получают унитарианцы от своей религии.

– Это вера, основанная не на определенности, а на сомнении.

– Могут ли вера и сомнение идти рука об руку?

– Разве они не идут рука об руку всегда? Невозможно верить, не сомневаясь.

– В другое время я бы поспорил. Вера отрицает сомнения. Вера дает нам прочность, необходимую для противостояния жизненным испытаниям. Вера дает точные и определенные ответы на самые трудные вопросы, встающие перед нами. И не кажется ли вам, что это и есть огромное утешение?

– Если вам нужны определенные ответы, тогда конечно.

– Нам всем нужны определенные ответы, – сказал Корсен.

– Такова ваша точка зрения, а я думаю иначе.

– А вы, значит, способны жить в непрестанных сомнениях, какими бы болезненными они ни оказались?

– Может, еще более болезненно притворяться, что веришь, если на самом деле веры не имеешь.

Намек на улыбку появился на губах Ларри Корсена. Он наслаждался нашей беседой, тем более что для меня она была неприятна и он это видел.

– Вера есть у каждого из нас, Нэнси. И в каждом из нас живет сила, способная нас обновить. Нужно лишь предаться ей и принять тот Величайший Дар, который мы можем получить еще здесь, в этой жизни.

– А Бренда Макинтайр сумела обновиться?

Преподобный снова заулыбался:

– О да, Бренда преобразилась чудесным образом. Когда эта женщина пришла ко мне впервые, состояние ее было критическим. Озлобленная, агрессивная, алкогольно-зависимая, она гневалась на весь мир…

– Способна она на насилие? – спросила я.

– Она никогда не скрывала, что росла в семье, где допускалось насилие, потом вышла замуж за человека, способного на насилие, и потому насилие было знакомо ей не понаслышке.

– Но была ли она сама на это способна?

– Поясните, что именно вы понимаете под насилием.

– Рукоприкладство по отношению к собственным детям…

– Я уверен, она шлепала детей, когда они шалили. Но напасть на Джорджа? Поймите, все наоборот. Это она многократно подвергалась атакам с его стороны.

– Даже несмотря на то, что многие люди, с которыми я успела поговорить, утверждают, что ваша прихожанка не раз нападала на Джорджа Макинтайра и применяла силу.

На словах «ваша прихожанка» Ларри Корсен поджал губы. Ему ужасно не понравилось это выражение.

– Кто же они, эти «многие люди»? – холодно спросил он.

– Я не стану раскрывать свои источники.

– Ну, а я безусловно могу открыть тот факт, что насквозь вижу душу Бренды Макинтайр, потому что, приняв Иисуса Христа как своего Господа и Спасителя, она покаялась передо мной во всех своих грехах… грехах, от которых она теперь очистилась. И могу безусловно засвидетельствовать, что она никогда не проявляла насилия по отношению к своему жестокому и вспыльчивому супругу.

– Айви Макинтайр тоже очистилась от своих грехов? – осведомилась я.

– Айви еще находилась на пути к принятию дара искупления, когда пропала.

– Этим вы хотите сказать…

– Бренда несколько раз приводила дочь в церковь. Девочка начала осваиваться, познакомилась с прихожанками своего возраста. Мы с ней неоднократно встречались и вели долгие беседы с глазу на глаз.

– И о чем вы беседовали?

– О проблемах в ее жизни. О том, что она принимала грех как образ жизни. О ее слабости к мальчикам и наркотикам.

– В тринадцать она уже потеряла невинность?

– Я этого никогда не говорил.

– Тогда что вы имели в виду, сказав о «неприятностях с мальчиками»?

– То, что сказал. У нее были неприятности с мальчиками.

– А в отношении наркотиков?..

– Айви призналась мне, что курила травку.

– Не такой уж необычный опыт для многих тринадцатилетних подростков.

– Вы, кажется, одобряете то, что подростки курят марихуану?

– Нет, я лишь сказала: то, что тринадцатилетняя девочка разок ее попробовала, не является шокирующим откровением.

– И вы тоже пробовали ее в тринадцать лет?

– Нет, мне было шестнадцать.

– И вам настолько это понравилось, что вы продолжали курить?

– Вообще-то нет.

– Ну вот, а Айви понравилось…

– Тогда признаю свою ошибку.

– И это правильно, – кивнул Корсен.

– Так Айви еще только предстояло «встать на путь спасения»?

– Я убежден, что если бы сейчас она покинула этот мир, то наверняка пребывала бы на Небесах с Господом. Потому что перед самым своим исчезновением она признала и приняла Иисуса своим Господом и Спасителем.

– Вы раньше об этом не говорили.

– Раньше вы меня об этом не спрашивали.

– Но спрашиваю теперь.

– Что ж, расскажу. Во время одной из наших последних частных бесед Айви наконец родилась свыше.

– И это означает, что теперь она в раю.

– Она не умерла, – возразил Ларри Корсен.

– Откуда у вас такая уверенность?

– Я не могу знать этого точно. Я просто верю в то, что она жива.

– В большинстве подобных случаев если ребенка не удается обнаружить в течение сорока восьми часов, дело плохо… человек, совершивший насилие над ребенком, чаще всего его убивает.

– В этом деле есть два существенных отличия. Первое – Айви не ребенок, а подросток. А подростки, когда они исчезают, часто в конечном итоге отыскиваются где-нибудь на улице…

– Как Хильди Кребс и Мими Пуллинджер?

– Совершенно верно.

– Вам известно, что они где-то бродяжничают?

– Я вынужден предположить, что они скатились на дно, выбрав дурную жизнь.

– Но если Айви была спасена перед самым исчезновением, почему же она должна оказаться на улице?

– Если только она оказалась на улице. Люди слабы, Нэнси. Им свойственно вновь и вновь впадать в грех. Они уступают своим слабостям и совершают ошибки.

– Как вы считаете, Джордж Макинтайр в самом деле причинил зло своей дочери?

– О его вине свидетельствуют улики. А кроме них, тот факт, что Макинтайр и раньше прибегал к физическому насилию по отношению к членам своей семьи.

– И во всех случаях был виновен только Джордж Макинтайр?

– Полагаю, что это именно так.

– И никогда Бренда Макинтайр?

– Вы явно подозреваете, что Бренда говорила неправду.

– Да, у меня есть такие подозрения.

– А какие у вас для этого основания?

– Потому что мне об этом говорили разные люди.

– О чем, например?

– О том, например, что она неоднократно нападала на Джорджа, что она третировала Айви, что…

– Все ложь, – перебил Корсен тихо, но решительно.

– Откуда вы знаете?

– У меня отменное чутье на ложь… и лжецов.

– Ваше чутье настолько непогрешимо?

– Я не папа Римский, – ответил пастор, – но хорошо разбираюсь в сложностях человеческой природы. И просто знаю, когда кто-то говорит неправду… или выдает себя за того, кем на самом деле не является.

Произнося эти слова, Корсен смотрел мне прямо в глаза, и я сообразила наконец, что он меня вычислил.

– Но возвращаясь к Джорджу Макинтайру… – начала я.

– Нет, давайте-ка вернемся к улицам Кинг-стрит и Сайденхем-стрит в Дандасе, – возразил Корсен. – Я сказал, что там расположена церковь Божьих Ассамблей в Дандасе. И вы ответили: «Знаю, конечно. Я много раз ходила мимо нее». А будет вам известно, что церковь Божьих Ассамблей в Дандасе никогда не располагалась на этих улицах, так же как никогда в Дандасе не было морской бухты.

– Я просто не хотела спорить, – промямлила я, понимая, что слова мои звучат совершенно неубедительно.

– Видимо, вы не желали спорить и о том, что работаете в «Ванкувер сан»? – Пастор расплылся в улыбке и продолжил: – В «Ванкувер сан» нет сотрудника по имени Нэнси Ллойд. Я знаю это, потому что после вашего звонка позвонил в газету. Учитывая волну интереса СМИ к этому случаю, считаю, что лучше как следует проверить каждого. Ваши верительные грамоты оказались фальшивкой. Что, в свою очередь, заставляет спросить: кто вы такая и почему так заинтересовались этим делом?

Я встала:

– Приношу извинения за свой обман.

– Но вы так и не ответили на мои вопросы.

– Кто я такая, не имеет значения.

– О нет, это имеет значение. Потому что сразу же для меня было совершенно очевидно: хотя вас, возможно, и не подвергали психиатрическом экспертизе, вы, несомненно, находитесь в состоянии сильного душевного потрясения. Очень сильного потрясения… настолько, что я не уверен в вашей вменяемости… Вот почему я согласился с вами встретиться и поговорить, хотя знал, что вы мне солгали. Я хотел своими глазами увидеть, что вы за особа, и понять, почему вы настолько захвачены исчезновением Айви Макинтайр?

– У меня на то свои причины. – Я посмотрела в сторону ближайшего выхода.

– Уверен, что причины у вас есть, – продолжал пастор. – Не бойтесь, я не собираюсь препятствовать вам покинуть это место. Я на вас не сержусь. Напротив, мне очень горько. Горько потому, что вы находитесь во власти гнева и озлобленности и, не в силах им противостоять, стали врагом миру и себе самой. Еще мне горько оттого, что вы, как я вижу, одиноки, лишены любви… но тем не менее отвергаете Того, Кто любит вас больше, чем кто-либо еще. Для вас Бог – это обман… хотя на самом-то деле это вы сами прибегли сегодня к обману.

– Я еще раз прошу меня извинить. Если позволите, я сейчас уйду и больше никогда вас не побеспокою.

– А я бы предпочел, чтобы вы меня побеспокоили. Как предпочел бы услышать, что вы хотите открыть сердце Господней любви и позволить Ему исцелить вас от страданий.

– Он не сделает этого, – сказала я.

– Почему вы так в этом уверены?

– У меня есть на это причины.

– Вы так решительно об этом говорите.

– Да, это так.

– Знаете, я не католик, но давно, еще в богословском училище, слышал про Паскаля. Знаете, кто это такой?

– Нет. – Я покачала головой.

– Паскаль, французский теолог, рассуждал о том, что, хотя мы и не можем доказать факт существования Бога, лучше все-таки Его признать. В конце концов, Нэнси – или как там ваше имя, – если вы сейчас упадете на колени прямо здесь, рядом со мной, и позволите мне привести себя к Иисусу, то получите дар Жизни Вечной. Подумайте об этом – Жизнь после смерти. Смерть побеждена. И не только это – вы очиститесь от всех своих грехов! А теперь приведите мне хоть один – только один – убедительный довод, почему вам не принять Величайший Дар.

Наконец я посмотрела ему в глаза:

– Потому что все это смешно.

После чего развернулась и поспешила спастись бегством.

Глава десятая

Идиотка, идиотка, идиотка…

Так выглядели мои несложные мысли по дороге назад в Калгари. Как я могла оказаться такой тупицей, такой наивной дурочкой и не предусмотреть, что его святейшество может меня проверить? Этот тип сверхамбициозен и грезит о карьере телепроповедника. Следовательно, он наверняка изо всех сил стремится не испортить свой имидж. Разумеется, он первым делом позвонил в газету, желая удостовериться, что Нэнси Ллойд и в самом деле та, за кого себя выдает.

Все пошло наперекосяк, потому что наш Корсен был парень не промах и отлично разбирался в людских слабостях. Для этого святоши я оказалась открытой книгой, он вмиг раскусил меня – и точно определил, на какие рычаги нужно нажимать, чтобы сбить меня с толку и смутить.

Напротив, мне очень горько. Горько потому, что вы находитесь во власти гнева и озлобленности и, не в силах им противостоять, стали врагом миру и себе самой. Еще мне горько оттого, что вы, как я вижу, одиноки, лишены любви… но тем не менее отвергаете Того, Кто любит вас больше, чем кто-либо еще…

Если бы Он действительно любил меня, ничего этого никогда бы не произошло. Но ответить так я не могла, чтобы не начинать долгих объяснений, касающихся Эмили, а для нашего благовестника Корсена это оказалось бы настоящей манной небесной. Несчастная мать в поисках исцеления. Мало того что ему удалось припереть меня к стенке и обличить во лжи, он виртуозно повернул дело так, что я почувствовала себя совершенно сумасшедшей… впрочем, возможно, так оно и было.

Идиотка, идиотка, идиотка… Обезумела из-за того, что какого-то несчастного неудачника ложно обвинили по сфабрикованным уликам, а ведь он, если учесть все сопутствующие делу обстоятельства, вполне мог оказаться виновным.

Теперь меня мучил вопрос, не успел ли Корсен записать номера моего автомобиля и не связался ли с копами, а те, в свою очередь, со службой проката, которая могла рассказать, что имела дело с некоей Джейн Говард из…

Идиотка, идиотка, идиотка…

Но может, он поступит, как подобает христианину и не даст этой истории хода. Возможно… только возможно… мне удастся выйти сухой из воды.

Поздно вечером я вернулась в свою квартирку. Сон не шел. Когда стало понятно, что заснуть не удастся, я вышла на улицу, пешком прошла по Семнадцатой авеню до круглосуточного интернет-кафе и начала искать в Гугле все что можно о преподобном Ларри Корсене. Большая часть материалов имела отношение к делу Айви Макинтайр, но, кроме них, мне попался официальный сайт церкви Божьих Ассамблей в Таунсенде, изобиловавший красиво отретушированными снимками Корсена, ведущего службы, возлагающего исцеляющие руки на прихожан, прикованных к креслам-каталкам, позирующего перед камерой вместе со своей супругой Бонни, белесой и довольно полненькой, и двумя дочерьми, Хэзер и Кэти. Подпись под этой фотографией гласила: «Семья – это все!» На сайте имелся также краткий биографический очерк Корсена, где рассказывалось, что он рос в «долинах Саскачевана», учился в «Библейском колледже свободы в Виргинии», потом вернулся домой в Канаду, где «начал свое служение». После краткого пребывания в церквах Божьих Ассамблей Дандаса и Торонто он «был призван для того, чтобы создать новый приход в Таунсенде, провинция Альберта. Начавшись всего с десяти прихожан, под динамичным, вдохновляющим водительством Ларри Корсена, приход увеличился в двадцать раз, став по-настоящему влиятельной духовной силой на западе Канады».

Из Торонто в Таунсенд. Это наводит на мысль, что иерархи его Церкви, должно быть, старались запихнуть парня куда подальше. А может, сочли его не по возрасту амбициозным и решили, что приход в таком захолустье – то, что нужно, чтобы преподать выскочке урок необходимого смирения.

Я распечатала все статьи, касавшиеся Корсена, и следующие два часа просидела в Интернете, собирая по крупицам все, что имело отношение к делу Айви Макинтайр, и пытаясь максимально заполнить все пробелы. Мои предрассветные исследования, впрочем, почти не принесли ничего нового, если не считать некоторых сведений о Корсене да того факта, что женщина из Режины, обвинявшая Макинтайра в домогательствах, привлекалась ранее за занятия проституцией. Звали ее Крисси Эли, и, согласно «Реджина джорнэл», совсем недавно она отозвала свое заявление против Макинтайра, пояснив, что все это было лишь недоразумением. (Непонятно только, почему об этой новости не трубили во всех СМИ… И еще одно: что подвигло барышню совершить поворот на сто восемьдесят градусов?)

Я встала из-за компьютера около семи часов утра, собрав и прихватив с собой все распечатки. Потом застегнула молнию на куртке, подняла воротник и вышла на мороз. Нагнув голову, преодолевая встречный ветер, я добралась до дому, мечтая наконец как следует выспаться.

Но у входных дверей меня ожидал неприятный сюрприз: полицейская машина. У меня мелькнула было мысль резко развернуться и, пока не заметили, бежать куда глаза глядят. Но я не стала этого делать, потому что понимала: от судьбы не уйдешь. В машине сидели двое полицейских в форме. Когда я подошла ближе, оба они вышли.

– Джейн Говард? – спросил один из них.

Я кивнула, гадая, как они догадались, что это я. Я видела, что они смотрят на меня изучающе, пытаясь предугадать, что я стану делать – сбегу, брошусь на них с кулаками или…

– Это не арест, мисс Говард, – заговорил второй коп, между тем как они весьма эффективно блокировали меня, проворно став по обе стороны. – Однако мы хотели бы побеседовать с вами по поводу вчерашнего инцидента в Таунсенде. Вы можете отказаться разговаривать с нами сейчас, но тогда один из нас вынужден будет оставаться в вашей квартире, пока мы оформим повестку и вызовем вас на допрос. Вы имеете право потребовать, чтобы на допросе присутствовал адвокат. В этом случае мы также будем находиться рядом с вами до прибытия вашего адвоката – или юриста, предоставленного вам провинцией. Но можно все это сильно упростить, если проследовать с нами прямо сейчас.

Был ли у меня на самом деле выбор? Мне хотелось, чтобы все поскорее закончилось, поэтому я ответила:

– Едем сейчас.

– Правильное решение, – прокомментировал первый коп, деликатно взяв меня под руку, и повел к патрульной машине.

Мы доехали до невзрачного блочного здания на краю делового центра города. Заехали на подземную парковку, затормозили возле лифта. В пути полицейские ни разу со мной не заговорили. Когда мы прибыли на стоянку, один из них – тот, что был не за рулем, – вышел и открыл мне дверцу машины. Мы обождали, пока выйдет второй. Тот пощелкал кнопками панели, набирая код. Дверь со щелчком отворилась. Слегка коснувшись моего локтя, второй коп показал, чтобы я шла вперед.

Мы поднялись на четыре пролета, затем меня повели налево, потом направо. Наконец подошли к стальным дверям. Снова набор кода на панели. Новый щелчок. Меня ввели в небольшую комнату со стальным столом и тремя стульями. На одной стене висело зеркало. Из телевизионных сериалов о полиции я знала, что это не просто зеркало, а окно, через которое из другой комнаты можно наблюдать за происходящим.

– Садитесь, – пригласил первый полисмен. – Сейчас подойдет сержант Кларк.

Я села.

– Не хотите чего-нибудь? Воды? Кофе?

– Черный кофе с одним кусочком сахара, если можно, – отозвалась я и подумала: Не может быть, чтобы они всегда так обращались с преступниками. Может, меня все-таки считают не преступницей, а просто ненормальной.

За полицейским прикрылась дверь. Я сняла куртку и попробовала прикорнуть на стуле со стальной спинкой. Усталость после бессонной ночи вдруг навалилась на меня. Но стулья эти, видимо, были специально разработаны, чтобы сидевший не мог принять удобную позу и ощущал дискомфорт. Несмотря на полную разбитость, я не могла не нервничать из-за того, что моя выходка бесславно закончилась в полицейском участке… а все потому, что я дура безмозглая, непроходимая дура.

Дверь снова открылась. Вошел человек лет пятидесяти. Высокий, атлетического сложения, он напоминал стареющего игрока в американский футбол. На нем были серый костюм и галстук в полоску неопределенных цветов. А в руке он держал пластиковую чашку, из которой шел пар.

– Мисс Говард? Сержант Уильям Кларк, Канадская Королевская конная полиция. Вот ваш кофе.

– Спасибо. – Я взяла у него чашку.

– Я не намерен вас здесь удерживать, если сможем быстро разобраться в этом деле… но это, в свою очередь, будет зависеть от ваших ответов на мои вопросы.

– Я буду помогать вам всем, чем смогу, сэр.

Пока я говорила, сержант внимательно на меня смотрел, оценивая, насколько искренни мои слова, потом одобрительно кивнул. Еще в машине по дороге сюда я решила не юлить с полицейскими. Буду с ними честна. Не стану искать себе оправданий. Расскажу им почти всю правду – ведь что, в конце-то концов, можно считать полной правдой в такой ситуации? Прихлебывая жидкий черный кофе – и попутно продолжая недоумевать, почему копы мне его предложили, – я пришла к определенным выводам: К ним поступила жалоба от его святейшества, и они обязаны ее расследовать, и, если я расскажу им то, что они хотят от меня услышать – как намекнул сержант Кларк, – мы можем покончить со всем этим за час-другой.

Сержант попросил меня назвать свое полное имя, адрес, дату и место рождения…

– Так вы американка? – переспросил полицейский.

Я пояснила, откуда у меня канадский паспорт, и рассказала, сколько времени проживаю в их стране. Мне показалось, что все это ему и так известно, просто он хочет послушать, как я буду отвечать на его вопросы.

– Это не допрос, – объяснил Кларк. – Вы не под арестом. Но нам необходимо выяснить, с какой целью вы, назвавшись сотрудницей газеты, пытались вступать в контакт с людьми, имеющими отношение к делу Айви Макинтайр.

– Дело в том, что я постоянно о нем думаю.

– А почему вас так захватило это дело?

– Потому что в январе прошлого года я потеряла своего единственного ребенка.

Эту фразу я произнесла ровным тоном, без надрыва. Сержант Кларк начал перелистывать бумаги в открытой папке, лежавшей перед ним на столе. Заглянув, я заметила вверху вырезки о смерти Эмили. Он тоже прибег к услугам Интернета, чтобы собрать сведения обо мне.

– Накануне гибели вашей дочери вы страдали нервным расстройством?

– Я уверена, что в вашем деле все это есть, – ответила я.

Он ничего не ответил, но снова углубился в бумаги. Навел справки заранее и нашел все сведения обо мне в базе данных американской полиции? Не сомневаюсь. Нисколько не сомневаюсь.

– Так… насколько я понимаю, вы защитили диссертацию в Гарварде, а сейчас занимаете ответственный пост в Центральной публичной библиотеке здесь, в Калгари. Буквально несколько минут назад я разговаривал с вашей начальницей, миссис Вудс.

– Вы ей рассказали, за что меня задержали?

– Да, рассказал, хотя хочу еще раз напомнить, вы не под арестом.

Ну все, конец моей работе в библиотеке.

– Я объяснил миссис Вудс, что пока вы не совершили никакого преступления, но все может измениться, если вы попытаетесь повторить это снова.

– Это не повторится.

– Рад это слышать. Если честно, то окружной прокурор – если бы, конечно, мы к нему обратились – легко мог бы состряпать против вас дело и привлечь за ведение переговоров под чужим именем, совершение противоправных действий и еще за то, что отнимаете время у полиции. Мы полдня угрохали на все это, а ведь могли бы потратить время с большей пользой, выслеживая виновного или виновных в похищении Айви Макинтайр.

Я склонила голову, не чувствуя ничего, кроме стыда.

– Все же я вижу, что здесь имеются смягчающие обстоятельства. Кстати, хочу сказать, что миссис Вудс прямо-таки грудью бросилась на вашу защиту и заявила, что, что с учетом обстоятельств, вы неплохо справляетесь с психологическими проблемами, которые, как я понимаю, обязательно возникают у человека, потерявшего ребенка… Итак, вы «взяли интервью» у преподобного Ларри Корсена, назвавшись вымышленным именем – кстати, в «Ванкувер сан» тоже не в восторге от того, что вы их якобы представляли. Поэтому прежде всего я должен поинтересоваться у вас, мисс Говард: на что вы рассчитывали, что хотели узнать, беседуя с преподобным Корсеном, Дуэйном Пулом и прочими, с кем еще встречались в Таунсенде?

– Сама не знаю, – сказала я. – Возможно, я думала, что, если смогу раскрыть это дело…

– Это каким-то образом поможет вам вернуть дочь?

– Такое мне никогда и в голову не приходило. Я просто чересчур сосредоточилась на деталях исчезновения Айви, буквально зациклилась на этом… и все думала о том, что у этой истории может быть и другая сторона. Как я сейчас вижу, я вела себя странно, и сейчас понимаю, что это результат стресса. Хочу, сержант, извиниться перед вами за то, что вам пришлось потратить на меня столько времени. А преподобному Корсену я непременно напишу и принесу свои извинения.

– Разрешите спросить вас, мисс Говард, что вы сами думаете насчет этого дела?

Будь осторожна. Если сейчас начнешь с энтузиазмом рассказывать обо всем, что тебе удалось выяснить про Бренду и ее склонность к насилию, он может решить, что ты сдвинулась на этой почве. А с другой стороны, если вообще ничего не сказать…

– Меня заинтересовало одно обстоятельство. Дуэйн Пул рассказал о признании Джорджа Макинтайра: травмы, с которыми он обращался к врачу, в действительности не были результатом пьяных драк в баре – их нанесла Бренда, его жена.

– Мы располагаем той же информацией, полученной от самого Макинтайра. И разумеется, расследуем это. Но тут его слово против ее, а в медицинской карте в больнице записано, что травмы им получены именно в результате драки с собутыльниками.

– Он сказал вам, что Бренда жестоко обращалась и с Айви?

– Снова ситуация типа «он сказал, она сказала». Полиция тоже может ошибаться, но мы бы не стали арестовывать Макинтайра по подозрению в похищении Айви, если бы не были уверены в тех уликах, которые у нас против него имеются… а мы в них уверены. Говорю об этом потому, что чувствую, вы до сих пор сомневаетесь в его виновности. Разумеется, вы, как представитель общественности, имеете на это полное право – до тех пор, пока не начинаете вмешиваться в ход расследования. Вы понимаете, о чем я, мисс Говард?

– Смею вас уверить, что впредь постараюсь держаться от всего этого подальше.

– Я вам верю. И, учитывая все обстоятельства этого происшествия, на первый раз прощаю вам вашу самодеятельность. Но запомните: если вы снова попытаетесь вступить в контакт с кем-то, кто имеет отношение к тем событиям, или если я узнаю, что вы опять разнюхиваете что-то в Таунсенде, против вас будет возбуждено уголовное дело. Надеюсь, мне не придется этого делать.

Через полчаса меня отпустили, один из полицейских даже отвез меня домой на машине. Вернувшись, я обнаружила на автоответчике своего мобильника сообщение от Джеральдины Вудс. Она просила ей перезвонить. Что я и сделала. Директриса говорила со мной любезно, но строго:

– Итак, когда мне позвонили из полиции и сообщили о вашем вмешательстве в ход уголовного расследования, я поняла, что вы сказали мне неправду, когда отпрашивались с работы до конца недели. Я хотела бы услышать ваши объяснения по этому поводу.

Я рассыпалась в извинениях, как и перед сержантом Кларком, и снова сослалась на эмоциональный срыв.

Выслушав, миссис Вудс сказала:

– На первый раз я склонна вам поверить и простить, так как питаю к вам искреннее уважение и считаю, что вы превосходно справляетесь со своей работой у нас. Поэтому прошу, не вынуждайте меня идти на крайние меры, Джейн, я не хотела бы вас увольнять. И пожалуйста, в понедельник утром выходите на работу вовремя и без опозданий.

Закончив разговор я сделала единственное, что могла сделать в данной ситуации: свернулась калачиком под одеялом и отключилась. Проспала я почти до полуночи. Проснувшись, в первый момент почувствовала себя отдохнувшей и свежей, как и должно быть после двенадцатичасового сна, а за этим последовало обычное кошмарное дежавю, неотъемлемая часть моих утренних пробуждений. Но пока я принимала душ, готовила себе кофе и слушала ночной концерт классической музыки по Си-би-си, в голову пришла совсем другая мысль: А не было ли похожих случаев исчезновения девочек в других маленьких канадских городках?

В мгновение ока, сама не успев сообразить, что делаю, я оделась и вот уже снова сидела в круглосуточном интернет-кафе. Парень за стойкой буркнул «Привет», решив, видимо, что полку чудаковатых ночных посетителей у него прибыло. Я взяла скверного растворимого кофе, заняла место перед монитором и приступила к расследованию.