Текст книги "Звезда Авроры"

И все, что я пережил. Все, что вынес.

Разрушение родного мира. Гибель моей культуры.

Истребление моего народа. Моя мать. Моя сестра.

Мой отец. Война снаружи и Враг Внутри.

Все это кажется ничтожным.

– Вввввсееее, – говорит Аврора. – Горррритт.

Она закрывает глаза и обмякает у меня в руках.

– Святые пламенные яйца, что с ней? – спрашивает Кэт.

Зила подбегает к Авроре, измеряет показатели униглассом. Корабль уже не трясется, жуткий вопль прекратился, будто лампу потушили. Тайлер и прочие смотрят на остатки звездной карты, медленно тающие в воздухе, как тают круги перед глазами, когда посмотришь на солнце.

– Сердцебиение нормальное, – докладывает Зила, и я вздыхаю с облегчением. – Дыхание нормальное. Все в норме.

– Гм… – Скарлетт медленно поднимает руку. – Позвольте не согласиться.

– Поддерживаю, – соглашается Фин, глядя расширенными глазами.

Тайлер все еще смотрит на тающую звездную карту. Расходящееся красное пятно сжалось, оставив гореть красным лишь исходные звездные системы, а все остальное вокруг нас снова стало черно-белым.

Он качает головой, смотрит на меня, потом на девушку у меня в руках.

– Отнеси ее в лазарет. Зила, иди с ним. Постарайся привести ее в чувство.

Я смотрю на Зилу, но она вновь владеет собой, будто и не было нашей стычки. Так что я киваю, поднимаю Аврору осторожно, как спящего младенца. Когда мы выходим с мостика в коридор, я слышу за собой тихий голос Скарлетт:

– Тай, что, к чертовой матери, все это значит?

Но дверь скользит на место прежде, чем наш Альфа успевает ответить.

И я остаюсь посреди тишины.

27. Зила

Я стою над бесчувственным телом Авроры с медицинским сканером в руке. Она лежит на биокушетке в лазарете, и я снова проверяю жизненные показатели. Прошло уже почти пять минут, как я ее оглушила, и она должна вот-вот очнуться.

– Все в порядке? – тихо спрашивает Кэл у меня за спиной.

– Ее показатели не внушают ни малейших опасений.

– Я имел в виду тебя, Зила.

У меня рука все еще онемевшая после его удара по нерву, но боли нет. Обернувшись к нему, я вижу в его глазах только заботу, но она тут же тает, сменившись облегчением, когда Аврора слегка шевелится, поднимает руку ко лбу и стонет. Забыв обо мне, Кэл шагает вперед, рот у него чуть раскрыт, смотрит он только на Аврору.

– Ч-что это меня стукнуло? – шепчет Аврора.

– Оставлю вас одних, – слышу я свой голос.

– Зила, – окликает меня Кэл, когда я поворачиваюсь к двери. – Я правда прошу прощения. Я только хотел отобрать у тебя оружие.

– Я понимаю, – вру я.

За мной закрывается дверь, а в ушах у меня звучат слова моего Альфы:

Ты о каждой вещи знаешь, как она устроена и как работает. Кроме других людей.

Это и правда, и неправда одновременно.

Я слишком много узнала о том, как устроены люди, когда мне было шесть лет.

Я знаю все, что нужно о них знать.

Но все равно не могу сказать, что я их понимаю.

28. Кэл

Я должен был это предвидеть.

Аврора открывает глаза, свет попадает на радужки, превращая их в блестящие жемчуга, и волна облегчения захлестывает меня, вырываясь изо рта тихим вздохом.

– Бе'шмаи…

Я помогаю ей сесть на биокушетке, смотрю, как она промаргивается от сонной одури, вызванной выстрелом Зилы. Мысль, что ей уже не грозит опасность, гасит огонь, сжиравший меня там, на мостике. Если правду сказать, сам ее вид – вода в бескрайней пустыне. Но никогда в своей жизни я еще не был так измотан. Так продолжаться больше не может.

– Что ты помнишь? – спрашиваю я ее.

И смотрю, почти завороженный, как ее лоб пересекает морщинка.

– Зила… в меня стреляла.

– Она не хотела тебе вреда, – говорю я. – Она лишь хотела пробудить ту силу, что в тебе.

Аврора смотрит на меня, и у меня сердце начинает биться чуть сильнее от ее взгляда.

– Эшвары, – шепчет она.

– Да, Древние, – киваю я. – Как-то они со всем этим связаны. И ты какую-то роль в этом играешь, Аврора.

– Это безумие. – Она закрывает глаза, трет виски, будто от боли. – Я все это видела. Даже когда была без сознания. Как будто… как будто я вышла из собственного тела и вижу его на экране видео. Зила в меня стреляла, а ты…

Наши глаза снова встречаются, и у меня сердце падает. Я жду выговора. Праведной выволочки за то безобразие, которое учинил над своими товарищами. Я снова чувствую свернувшегося в груди Внутреннего Врага и тень отца у меня за спиной.

– …ты меня защитил, – говорит Аврора.

Я моргаю, качаю головой:

– Нет. Я покрыл себя позором.

Она смотрит на меня, меряет взглядом с головы до ног и обратно.

– Не понимаю я тебя, Леголас, – вздыхает она. – Ну вот совсем. То ты говоришь, что я обуза, и в упор меня не замечаешь. Через минуту ты уже прокладываешь себе путь через штурмовик АОТ, чтобы вытащить меня из тюрьмы, или бьешь морды своему же экипажу, чтобы меня защитить. – Она вздыхает и качает головой: – Чего же ты хочешь?

Я делаю глубокий вдох, колеблюсь перед тем, как дать себе упасть. Потому что слова, которые я скажу, обратно уже не взять. Но я не должен был допускать, чтобы так далеко зашло. И сейчас я больше не могу.

– В прошлый раз я тебе об этом говорил. Почему я себя так веду при тебе.

– То есть как полный болван? – спрашивает она.

Несмотря на боль в стиснутой груди, я чувствую на собственных губах легкую улыбку, пока ищу нужные слова. Ищу способ сделать так, чтобы хоть что-то тут звучало осмысленно.

– Притягиваются не только планеты, Аврора, – говорю я наконец. – Не только звезды. Все клеточки нашего тела, каждая клетка творения притягивают предметы и людей. И вот это… это и есть то, что я чувствую. К тебе.

Она слегка хмурится, в теплом свете блестят ее глаза.

В эту секунду она так красива, что у меня дыхание перехватывает начисто. И все же я его возвращаю, потому что, если не скажу сейчас, то никогда уже не смогу сказать.

– У сильдратийцев это называется Тягой, – говорю я. – Это инстинктивное… влечение, которое мы ощущаем. Природная связь. Первичная. Действительно как притяжение. Я никогда не слышал, чтобы кто-то из моего народа испытывал Тягу к землянину. Но вот… к тебе она у меня есть, Аврора.

Она пытается что-то сказать, но мои слова текут неудержимым потоком.

– Я не хотел, чтобы остальные знали. А у тебя и без меня хватает сложностей. Я думал, что раз ты видела меня до того, как встретила, это может быть… предначертано судьбой, что-то в этом роде… – Я мотаю головой, чувствуя себя полным идиотом. – И потому я старался уберечь тебя от опасности, не давая понять, что происходит. Не хотел у тебя вызывать чувство, будто ты к чему-то обязана.

– А какое… какие обязательства это могло наложить? Будь я сильдратийкой?

Между нами ложится тишина. Долгая.

– Тяга – это связь между любящими на всю жизнь, – говорю я наконец. – Между половинками пары.

Она молчит, явно не находя слов.

– Мне не надо было до этого доводить, – вздыхаю я. – Вообще допускать такое чувство к человеческой женщине. Это нечестно и по отношению к тебе, и к остальным. И тебе не надо было бы делать этот выбор.

Я снова глубоко вздыхаю, киваю сам себе, подавляя приступ душевной боли. Ощущаю, как расширяется в груди рваная рана, темная и глубокая, из которой мне, быть может, не выбраться никогда.

Но так все-таки лучше.

– Я ничего не могу сделать со своим чувством к тебе, – говорю я. – Но своими действиями я управлять в состоянии. Так что, как только мы выясним назначение этого Триггера, звездной карты, я уйду из экипажа. Слишком долго я делал вид, что не вижу войны в моем народе. Больше я стоять в стороне не могу. Когда мы пройдем эту дорогу до конца, тебе не придется меня больше видеть.

Залегшее между нами молчание шире и холоднее самой Пустоты.

На миг я не могу себе представить, что оно кончится. Но тихий писк моего унигласса заполняет эту бескрайнюю пропасть и разбивает сковавшие нас чары.

– Кэл, слышишь меня? – доносится голос Тайлера.

Я прикасаюсь к униглассу на поясе:

– Слышу.

– Зила говорит, что Аврора очнулась?

Я смотрю в эти разные глаза, чувствую, как боль разрезает сердце клинком.

– Очнулась.

– Мне кажется, вам стоит прийти сюда и посмотреть на это.

– Уже идем.

Я дотрагиваюсь до унигласса, прекращая передачу.

Смотрю на девушку напротив, на века и световые годы далекую от всего того, где и чем она хотела быть.

Во рту вкус крови и пепла.

Что можно сказать, если нет слов, чтобы выразить свои чувства?

Что можно сделать там, где ничего сделать уже нельзя?

– Нам пора, – говорю я.

Она без единого слова встает с биокушетки и идет к двери.

14. Кэт

Когда О'Мэлли и Эльфеныш возвращаются на мостик, я вожусь с навкомом. У нее вид, как будто она проехала десять километров по ухабистой дороге, а у него – будто кто-то убил его любимого щенка и голову подбросил ему в кровать. Но если честно, у нас сейчас есть проблемы поважнее Чувств. «Беллерофонт» все так же нас догоняет, а после того, что мы только что узнали…

– Аври, ты как? – спрашивает Скарлетт, явно ставя Чувства несколько выше меня. Вот такая она добрая.

О'Мэлли смотрит на Эльфа, и я вижу в ее глазах ложь еще прежде, чем она ее произносит.

– Нормально.

– Кэт, покажи им, – просит Тай.

– Есть, капитан.

Шевельнув кистью, я вывожу визуал с моего навкома на главный голографический дисплей. О'Мэлли всматривается во вращающуюся спираль мерцающих звезд.

– На что это я смотрю? – спрашивает она.

– На карте в твоем Триггере были подсвечены в общей сложности двадцать две звезды, – говорю я. – Я нанесла эти системы на известные сегменты галактики.

– И долго возилась, – вставляет Финиан. – А назвать, просто глядя на них, – не могла.

– В Млечном Пути порядка двух миллиардов звезд, Тощий. Я их еще не все выучила.

Он фыркает:

– Я думал, тебе положено это уметь.

– Финиан, заткнись. – Я переключаю нужные клавиши, и среди миллиардов солнц загораются двадцать две красные точки. – Большинство подсвеченных систем неисследованы. И до многих из них путь очень долог, даже через Складку. Но все они располагаются на известном уязвимом месте Складки.

– У них у всех есть естественно возникшие ворота? – спрашивает Эльфеныш.

– Похоже на то.

Я ввожу еще серию команд:

– А какая из этих систем ближе всего к нашим текущим координатам, вы в жизни не догадаетесь.

Кэл поднимает бровь вопросительно, и я выбрасываю ответ на главный дисплей, где только что красовались адски жуткие изображения людей-растений. Голографически построенное изображение звезды плавает над консолями, ярко горя. Вокруг него обращаются семь планет, и третья находится в зоне обитаемости. Название системы написано под ней светящимися буквами.

– Октавия, – шепчет Аврора.

Я смотрю на Тая, потом на сидящую напротив Скарлетт. На всех по очереди членов этого кретинского экипажа в дурацкой экспедиции, на подготовку к которой мы потратили пять лет в Академии. И все мы понимаем, что совпадением это быть не может. Официальные записи указывают нам на Лэй Гун, но эти агенты ГРУ, у которых по всей морде цветы растут, когда-то были, как говорит О'Мэлли, колонистами на Октавии. Она утверждала, что ее корабль, «Хэдфилд», когда двести лет назад исчез, направлялся именно на Октавию III. И теперь, для чего бы ни была предназначена эта карта миллион лет назад, ведет она нас к той же проклятой планете.

– Тогда, легионеры, – говорит Тайлер, – разгадайте мне такую загадку. Допустим, вы – ГРУ, и вы хотите, чтобы некую звездную систему вообще никто не посещал. Допустим, вы не можете запереть ее ворота, потому что они появляются в этом месте Складки сами по себе. Каким образом не дать совать сюда нос?

– Может, придумать сказку про какой-нибудь смертельный вирус в атмосфере? – задумчиво говорит Скарлетт.

– Может, и не сказку, – напоминаю я. – Зила говорила, что эти колонисты в форме ГРУ были мертвы до того, как до них добрался Кэл. Может, они подхватили тот вирус, о котором предупреждает нас интердикт.

– Так зачем же тогда менять записи, чтобы они указывали на Лэй Гун? – спрашивает О'Мэлли. – Зачем уничтожать любые упоминания о существовании колонии на Октавии? Зачем гоняться за последним человеком, имеющим с этой планетой какую-то связь?

Тайлер складывает руки на широкой груди:

– Не знаю, у кого как, но у меня лично возникает чувство, что есть нечто на Октавии, чего ГРУ не хочет, чтобы мы видели. Или, что важнее, не хочет, чтобы это видела Аври.

– Ра'хаам, – говорит Зила.

– Берегись, – напоминает Кэл.

Не нравится мне, куда все это клонится, – заговоры правительств, тайные операции и Творец один знает что еще. Но у нас есть проблемы поважнее.

– «Беллерофонт» на расстоянии связи, – докладывает Скарлетт. – И вызывает нас.

– Главный дисплей, – приказывает Тайлер.

Изображение системы Октавии тает, сменяясь фигурой в белом костюме, белой рубашке, белых перчатках. На стене за ней – крылатая эмблема Армии Обороны Терры. Лицо закрыто безликой белой маской.

– Здравствуйте, Принцепс, – говорит Тайлер.

– ЛЕГИОНЕР ДЖОНС! – отвечает фигура. – ВЫ ОБВИНЯЕТЕСЬ В УБИЙСТВЕ СОТРУДНИКОВ ГЛОБАЛЬНОГО РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ, В ПОСОБНИЧЕСТВЕ И УКРЫВАТЕЛЬСТВЕ РАЗЫСКИВАЕМОГО ПРЕСТУПНИКА, А ТАКЖЕ В НАРУШЕНИИ МНОГИХ ПУНКТОВ УСТАВА ЛЕГИОНА АВРОРЫ.

– Веселые выдались деньки, – соглашается Тайлер.

– ВАША БЕЗЗАБОТНОСТЬ НЕСКОЛЬКО ПОУБАВИТСЯ ПОСЛЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ ВАС В ЛУННУЮ ИСПРАВИТЕЛЬНУЮ КОЛОНИЮ, – говорит ГРУшник. – НАСТОЯЩИМ ПРИКАЗЫВАЮ ВАМ ЗАГЛУШИТЬ ДВИГАТЕЛИ И СОХРАНЯТЬ ТЕКУЩЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ ДО ПОДХОДА НАШЕЙ АБОРДАЖНОЙ ПАРТИИ.

– А если я откажусь?

– МЫ УНИЧТОЖИМ ВАШ КОРАБЛЬ, – говорит Принцепс.

– Прошу прощения, – качает головой Тайлер, – но при всем уважении я вам не верю. Боюсь, что вам придется просто следовать за нами в систему Октавии.

Впервые за все время, что мы его знаем, Принцепс повышает голос:

– ЭТА СИСТЕМА ПО ПРИКАЗУ ПРАВИТЕЛЬСТВА ТЕРРЫ НАХОДИТСЯ ПОД ГАЛАКТИЧЕСКИМ ИНТЕРДИКТОМ!

– Тем интереснее, правда ведь?

– ВЫ НЕМЕДЛЕННО…

Тайлер проводит рукой поперек горла, и я отключаю сигнал, возвращая на экран систему Октавии.

На мостике тишина, только слышен гул двигателей.

Скарлетт приподнимает бровь, глядя на младшего брата, и я тоже не могу на него не смотреть. За все время нашего знакомства я не видела, чтобы Тай нарушил субординацию. Ни разу. Но за последние пару дней он прошел путь от звездного курсанта Академии до межзвездного беглеца.

И помоги нам Творец, но, мне кажется, он вошел во вкус.

– Ты играешь чертовски по-крупному, малыш, – говорит Скарлетт.

– Не совсем, – возражает он. – С самого начала ГРУ хотело одного: поймать Аври. Всех, кто об этом знал, они старались убить. А вот это, – он показывает на дисплей, – и есть тому причина. На Октавии явно есть что-то, чего ГРУ не хочет, чтобы мы видели. И что бы это ни было, оно связано с новыми способностями Аври. Ее приступы транса вывели нас на Триггер, а Триггер ведет к Октавии. Не знаю, в курсе об этом командир де Стой и адмирал Адамс или нет, – но теперь я верю, что мы должны были сюда попасть. И верю, что в этом есть что-то намного большее, чем мы с вами себе представляем.

Он оглядывает мостик и нас всех:

– Но мы здесь переступаем черту. Не осужу никого, кто захочет соскочить. Сейчас мы – беглецы, преследуемые терранским правительством. Но если мы перейдем границу Галактического Интердикта, на охоту за нашими головами выйдут все правительства всех планет.

Тайлер говорит правду, и каждый это знает. Галактический Интердикт – самый нерушимый из нерушимых запретов. Он накладывается только на самые опасные секторы галактики – системы, терзаемые катастрофами или эпидемиями, представляющими угрозу остальной галактической цивилизации. Лизергийская чума. Сельмийская оспа. Хронобури.

С системами, попавшими под ГИ, не шутят. Нарушишь запрет – тебя под трибунал не отдадут. Тебя испарят на месте и постараются ботинки не запачкать.

Тайлер смотрит каждому в глаза:

– Каждый, кто хочет нас покинуть, спускается на уровень три, берет спасательный модуль и покидает корабль. Без обид.

Скарлетт подбоченивается:

– Шутишь, братик?

– Скар, я серьезно. Мы не знаем, что найдем там, на Октавии. На это никто из нас не подписывался.

Она проходит по палубе, кладет руки Тайлеру на плечи, поворачивает брата лицом к себе. Когда они рядом, видно, как они похожи друг на друга, хотя и не идентичны. Нерушимая связь между ними глубже кровной.

Скарлетт наклоняется и целует брата в щеку.

– Я на тебя подписывалась, болван.

– Ас всегда на стороне своего Альфы, – говорю я.

Наши взгляды с Тайлером встречаются:

– Всегда, – говорит он.

И я в ответ улыбаюсь:

– Всегда.

– Я ненормальная, – говорит Зила в наступившей тишине.

Мы глядим на нее. Она опустила глаза, теребя золотые кольца в ушах. На них пластинки в виде тонких ломтиков пиццы. Кудрявые волосы темным занавесом закрывают лицо, голос ее еле разборчив.

– Зила? – переспрашивает Скар.

– Места, где я не чужая, существуют только в моем воображении, – продолжает она. – Как вы сказали, сэр, я не понимаю других. – Она оглядывает нас всех. – Но здесь я чуть менее чужая, чем в остальных местах.

Скарлетт улыбается:

– Кто захочет быть нормальным, когда можно быть интересным?

Зила смотрит на Скар и кивает:

– Я остаюсь.

Кэл сидит за своей оружейной консолью, костяшки пальцев содраны, глаза у него горят, устремлены на О'Мэлли.

– Я останусь до конца этого пути.

– Ну и флаг вам в руки, – говорит Финиан. – Но если говорить о личных предпочтениях, то нарушение Галактического Интердикта – это как раз тот рубеж, где вот этот бетрасканец проводит черту. Мне как-то не хочется становиться врагом всех правительств в галактике ради двухсотлетней телекинетички, которая расшвыривает нас, как мячи для кебара, стоит кому-нибудь двинуть ее по мозгам. Так что желаю вам повеселиться в этом самоубийственном рейсе, детки!

Мы все, кажется, слегка оглушены. Весь экипаж смотрит, как Финиан разворачивается на сиденье, встает и медленно хромает к двери. Экзокостюм на нем натужно гудит.

Но я на самом деле его не виню. В конце концов, он бетрасканец, а та беда, в которую мы влипли, пока что касалась только Терры. Если он будет действовать по-умному и прямо сейчас оборвет все связи, тогда, может быть, у него получится…

Финиан оборачивается к нам и тычет пальцем в мою сторону:

– Что, попались?

– Что?

Он расплывается в широкой наглой улыбке.

– Ну, признай. И вы все признайтесь. Ведь подумали, что я и правда делаю ноги?

Улыбаясь против воли, я хватаю Шэмрока и запускаю его через весь мостик. Фин не пытается его поймать, игрушка отлетает от его груди и шлепается на палубу.

– Зараза же ты, Финиан, – вздыхает Скарлетт.

– Ага, – отвечает он, – зато я твоя зараза.

Он тут же строит гримасу:

– Ой, нет, подождите, как-то не так получилось. Простите. У меня же терранский считается вторым языком, и вообще…

Тайлер широко улыбается, оглядывает мостик и экипаж 312. Многие из нас знакомы друг с другом всего несколько дней. Но мы уже побывали в отжимной машине. Может быть, нам еще предстоит пройти все круги ада. Но главное – как ни крути, нет никого другого во всем Млечном Пути, кого я хотела бы видеть на месте своего лидера.

– Ноль, проложи нам курс на систему Октавии.

Я с улыбкой салютую ему.

– Есть, сэр!

• • • • •

Уже у самых ворот Складки возле Октавии «Беллерофонт» начинает нас обстреливать.

Целый час перед этим Принцепс пытался с нами связаться, но Тай велел Скарлетт не отвечать на вызовы. И без того тут достаточно шумно, чтобы добавлять еще и зловещие предупреждения от ГРУ. Наши системы орут уже двадцать минут, местный маяк предупреждает, что мы приближаемся к зоне, закрытой Галактическим Интердиктом, что вход в систему Октавии «несет экстремальный риск», может повлечь «катастрофические последствия» и «составляет нарушение галактического закона согласно Договору Вердуума IV, утвержденного бла-бла-бла».

Я начинаю ненавидеть жизнь.

Но тут в нашу сторону выпускают ракету, и я вспоминаю, почему так сильно ее люблю.

Все уже успели сменить маскарадную одежду на форму и потому одеты соответствующе. Я расставляю ложные цели и предупреждаю всех, врубая форсаж и резко уклоняясь от удара. Ракета взрывается у нас за кормой, освещая Складку чистой пылающей белизной, экраны вспыхивают светом.

– Это ядерная бомба была? – спрашивает Скарлетт с расширенными глазами.

– Нет, букет цветов полевых, – отвечаю я.

– Это стихотворение посвящено черной смерти, – поясняет Зила. – Букет полевых цветов должен был отвести…

– Спасибо, легионер Умница, – перебивает Финиан. – Но если оставить в стороне упадочную терранскую поэзию, становится ясно, что ваши собратья-по-грязи пытаются нас убить, а мне казалось, наш бесстрашный лидер говорил, что они этого не захотят!

Тайлер недоверчиво вглядывается в оптические прицелы:

– Я не думал, что они это сделают.

– Не думал? Вроде бы тебе положено быть гением тактики!

Тай приподнимает бровь со шрамом:

– Финиан, мне очень жаль разрушать твои иллюзии на мой счет, но сейчас не худший момент сознаться…

– Держись! – ору я.

Еще три ракеты летят в нашу сторону, пущенные батареями «Беллерофонта». Я налегаю на управление, выбрасываю новую порцию ложных целей, петляю в огненной буре, чувствуя, как мурлычет подо мной двигатель, пальцы летают над кнопками быстрее мысли.

Взрывы тянутся полосой шириной в тысячи километров, раздуваются наружу огнем, сжигая Складку. Но наш корабль быстрее, он вертится и мечется среди этой бури, снаряды со свистом проносятся мимо его корпуса, и мы выходим с другой стороны огненного шторма без царапинки.

– Эти гады не шутят, – ворчу я.

– Сколько еще до ворот Складки у Октавии? – спрашивает Тайлер.

– Вход через четыре минуты тридцать одну секунду.

– Можешь их сдержать до того?

Я смотрю на него и подмигиваю:

– Меня не просто так Нулем прозвали.

Они теперь прямо перед нами. Но не шестиугольные титановые ворота, как у нас, терран, и не каплевидный хрустальный портал сильдратийцев, – эти абсолютно естественны. Как переливающийся разрыв ткани Складки – будто разодранный когтями неимоверного зверя. В поперечнике десять тысяч километров, края рябят квантовыми молниями.

Вид над горизонтом ворот дрожит, как мираж в пустыне.

И сквозь эту немыслимую прореху в полотне вселенной нам подмигивает звезда Октавии, пылает красным в цветном море реального пространства.

«Беллерофонт» поливает нас огнем из рельсовых пушек. Все мучительные вопросы – вроде действительно ли они хотят нас убить – снимаются дюжиной пробоин от осколков чуть позади нашего левого крыла. Снаряд промахнулся метров на сто.

– Творец Великий, чуть не хлопнули, – выдыхает Финиан.

– Заткнись, – отвечаю я. – У меня все под контролем. Через шестьдесят секунд – в реальном пространстве.

Тут нам в заднюю часть влетает снаряд рельсовой пушки, оставив дыру размером с футбольный мяч. Воют сигналы тревоги, врубается система авторемонта, заделывая пробоину.

Смотрю на отчет о повреждениях и вижу, что нам влупили по машинному отделению.

Плохо.

– Я думал, что у тебя все под контролем! – орет Финиан, перекрывая сигналы тревоги.

– Я думала, что велела тебе заткнуться!

Кэл улыбается, глаза у него блестят – он в своей стихии в этом хаосе битвы. Никогда еще не видела его таким спокойным.

– Из тебя никудышный воин, Финиан?

– А из тебя никудышный… – бетрасканец моргает большими черными глазами, не находя нужного выражения. – Погоди-погоди, честно, у меня еще только вчера был припасен хороший ответ…

Очередной заряд обедненного урана пролетает в трех метрах от нашего правого борта. Как я ни летаю, как резко ни маневрирую, слишком много пушек по нам сейчас лупят. «Лонгбоу» не рассчитаны на схватку с большим кораблем – это как терьера стравить с доберманом. Конечно, терьер может показать зрелищный бой, но в конце концов, несмотря на всю скорость и злость, все равно окажется в пасти добермана.

– Вход в реальное пространство, пятнадцать секунд!

– Всем держаться! – кричит Тайлер.

Разрыв надвигается на нас, заполняя весь дисплей, я теперь чувствую его притяжение, оно ползет по телу, растягивает кожу. Сигналы тревоги орут про интердикт, в корпусе машинного отделения пробоины, «Беллерофонт» ведет обстрел…

У меня в животе что-то екает. Оглушительное молчание всей галактики вдруг разлетается вдребезги; и с воплем двигателей, с сотрясающим кости ударом возобладавшей реальности мы вылетаем из ворот в гостеприимное море красок реального пространства.

И что хорошо: попадаем туда целыми.

А что плохо – «Беллерофонт» от нас не отстает.

Он вырывается из Складки сломя голову, пуская залп ядерных ракет. Если раньше они планировали заполучить О'Мэлли, то сейчас, похоже, решили начисто списать убытки и уничтожить нас. Что самое странное – я понятия не имею, за каким чертом: у меня на приборах Октавия выглядит абсолютно нормальной системой. Не видно ничего, что они хотели бы скрыть или защитить любой ценой – даже ценой отказа от захвата Авроры.

Мы приближаемся, и я вижу, что Октавия III ну совершенно типичная каменная глыба класса «М». Проблески зелено-синей суши и сине-зеленой воды. Семьдесят четыре процента океана, комфортные температуры, четыре основных континента. Другими словами… скукота.

Так что за хрень тут такая, что они хотят нас…

– Сэр! – Зила поднимает глаза от приборов, сперва на Аврору, потом на Тайлера.

– Что там, легионер? – спрашивает Тай.

Зила, шевельнув рукой, выбрасывает картинку континента на главный дисплей. И там, в пышной зелени долины рядом с лентой блестящей воды, стоят тридцать или сорок строений.

– Батлер! – шепчет Аврора. – Первое поселение октавийской колонии.

Значит, это правда. Было тут поселение. Жили тут люди. Семьи. Дети. Что-то тут случилось, и через двести лет высочайшее командование Разведки Армии Обороны Терры это дело скрывает.

– Сволочи лживые, – шепчу я.

Смотрю на изображение следующего за нами «Беллерофонта», потом на Тайлера, ожидая приказаний. Он ставил на то, что ГРУ не захочет нас убивать, но просчитался, и сейчас у нас неприятная альтернатива – бежать от корабля, от которого нам не убежать, или биться с кораблем, который нам не победить. Мы уже близко к Октавии III, но в захвате прицелов «Беллерофонта», и его рельсовые пушки готовы к новому залпу. К тому же мы теряем энергию – похоже, попадание в машинное отделение повредило ядро реактора. И при всем моем умении я честно не знаю, хватит ли его, чтобы выиграть эту игру.

– «Беллерофонт» снова нас вызывает, – докладывает Скарлетт.

Тайлер вздыхает, оглядывает мостик. Я вижу в его глазах и страх за свой экипаж, и разочарование в самом себе.

Мы теперь так близко от Октавии III, что видны облачные циклоны в атмосфере, неровные очертания континентов под ними. Аврора встала, смотрит на изображение колонии на центральном дисплее. В этой колонии она думала провести остаток жизни.

И мы почти дошли. Почти доставили ее домой. Но в результате, быть может, вера Тайлера была не туда направлена? Может быть, наш рейс уже закончен?

– Открой канал, – говорит Тай.

Центральный экран занимает изображение Принцепса. Белая безликая маска, мертвый металлический голос.

– ЛЕГИОНЕР ДЖОНС! ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. ЕСЛИ ВЫ НЕМЕДЛЕННО НЕ ЗАГЛУШИТЕ ДВИГАТЕЛИ, ВАС…

Звук взрыва прерывает передачу, вид на экране сменяется помехами. У «Беллерофонта» на мостике воет сигнал тревоги, у нас тоже. Я смотрю в прицелы и пытаюсь понять, что вижу.

– Кэт, доложи! – рявкает Тай.

– «Беллерофонт»… подвергся обстрелу?

– От кого?

Я мотаю головой:

– У меня тут с полдюжины энергетических засветок, но почти нет профилей от ЛАДАРа. Сканеры их еле видят.

– Визуал?

Выведя на дисплей «Беллерофонт», я вижу, что у него сильно повреждены левые двигатели и охладитель вытекает в космос. Вокруг него, почти невидимые на темном фоне, роятся с полдюжины узких кораблей в форме полумесяца.

Они совершенно черные, пилоты их держат под углом, чтобы виден был лишь минимум профиля, и у них практически нет площади, генерирующей ответ ЛАДАРа. Ударили они внезапно, и ударили сильно: их плазменные пушки расплавляют корпус штурмовика. А я не могу понять, то ли нас спасло произошедшее в последнюю минуту чудо, то ли мы увязли еще глубже, чем минуту назад.

– Челлерийские фрегаты-невидимки, – говорит Кэл.

По всем открытым каналам звенит голос Принцепса:

– ВНИМАНИЕ, НЕОПОЗНАННЫЕ ЧЕЛЛЕРИЙСКИЕ КОРАБЛИ! ВЫ ОБСТРЕЛИВАЕТЕ СУДНО АРМИИ ОБОРОНЫ ТЕРРЫ, НАХОДЯЩЕЕСЯ ПОД КОМАНДОВАНИЕМ ГЛОБАЛЬНОГО РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОГО УПРА…

– Отлично знаю, черт побери, по кому я стреляю, че-ло-век, – доносится рычащий ответ, и на экране материализуется лицо самого жуткого в этом секторе главаря преступной организации. – Вы, шраакзы из ГРУ, меня продали. Ударить Кассельдона Бьянки ножом в спину и остаться в живых никому еще не удавалось и не удастся.

– Похоже, кто-то хочет получить обратно свой Триггер, – выдыхает Скарлетт.

– Гм. – Финиан косится на Аврору. – Никто не хочет сообщить ему, что мы его разломали?

Мы влетаем в гравитационный колодец Октавии III. Охладитель, вытекающий из двигателей левого борта «Беллерофонта», медленной спиралью входит в верхнюю атмосферу планеты.

Челлерианские корабли снуют быстрее колибри, уклоняются от пушек штурмовика и терзают большой корабль, как стая муравьев, нападающих на слона. Я вижу, как «Беллерофонт» открывает двери ангаров, выпуская истребители. Основная масса их вступает в бой с верткими челлерианскими кораблями, но с полдюжины поворачивают и устремляются к нам.

Наш уровень энергии быстро падает, но я в таких ситуациях как рыба в воде. Разворачиваю наш корабль навстречу приближающимся истребителям, уклоняюсь от их огненных потоков как нить, виляющая через игольное ушко. Все годы тренировок, все инстинкты, все ритмы, пульсирующие в моих жилах, выплывают на поверхность. Я не чувствую рук, порхающих над управлением, не чувствую тела в виляющем и вертящемся подо мной корабле.

Я бросаюсь вниз и выскакиваю из гравитационного колодца, набирая дополнительную скорость. Кэл взял на себя вспомогательное оружие, и мы косой огня проходимся по птичкам АОТ. Меня переполняет восторг, когда я вижу, как охотник становится дичью. Когда вижу, как челлериане и «Беллерофонт» режут друг друга на куски. Когда синее пламя и шрапнель наших выстрелов снимают с хвоста «Лонгбоу» истребители по одному.

И тут я вспоминаю, что мама была пилотом АОТ.

И понимаю, что в этих истребителях сидят настоящие живые люди.

Никогда раньше я не сбивала живого человека. Все часы, тренировки, кабина пилота, где я свою кличку заработала, – все это было просто симулятором. А вон там – живые люди. Терране, сражающиеся за то, во что верят.

Как и я.

Двигатель начинает барахлить. Утечка энергии из пробоины доходит до красной черты. А я, задумавшись о людях в тех кабинах, становлюсь неаккуратной. «Беллерофонт» в огне, из оплавленного корпуса вырывается кислород и горит в черноте. Челлериане тоже порваны в клочья, куски изящных черных кораблей-невидимок кувыркаются, мерцают в космосе осколками битого стекла.