Текст книги "Пруденс (Чужой мужчина)"

Глава одиннадцатая

В понедельник после завтрака ко мне забрела Люкаста, ее глаза блестели от выступивших слез.

– Мои зубы все еще там, а феи забыли прилететь, – захныкала она.

– О бедняжка, – сказала я, обнимая ее за плечи.

– Папа уехал в контору и даже не сказал мне «до свиданья».

Люкаста захныкала еще сильнее, и я внезапно поняла, насколько она ранима, несмотря на не по годам развитый ум.

– Что случилось? – спросил Туз, появляясь в дверях.

– Феи забыли прилететь ко мне.

– Знаешь, они ужасно заняты в это время года, ведь надо помочь Деду Морозу подобрать подарки, – сказал Туз. – Поэтому иногда они запаздывают.

– Почему бы тебе не попытаться еще раз сегодня ночью? – поддержала я Туза.

«Задержи ее», – беззвучно сказал мне Туз через голову Люкасты.

– Сегодня как раз подходящий день, – продолжала я.

Люкаста фыркнула от недоверия.

– Могу я взять конфету?

– Еще рановато. А Мэгги тебе позволит?

– О, Мэгги не волнует, что я делаю, – ответила Люкаста. – Ей даже нравится, когда я себя безобразно веду: тогда она может жаловаться на меня папе.

Она взяла лимонную карамельку, развернула ее и бросила фантик прямо на пол.

– Давай я нарисую тебе картину? – предложила она.

– А почему бы тебе не нарисовать ее для Мэгги?

– Я ее ненавижу.

– Если ты будешь лучше к ней относиться, то и она станет поступать точно так же по отношению к тебе. И папа будет очень рад.

– Папа ее тоже не любит, он всегда кричит на нее. А что такое «проститутка»?

– Люкаста, хватит, – сказал, входя, Туз. – Знаешь, в особенных случаях феи работают сверхурочно. Почему бы тебе не пойти в свою комнату и не заглянуть еще раз под подушку?

– Ладно, – ответила Люкаста и ускакала прочь.

– Бедная малышка, – сказал Туз. – Слишком избалованная и слишком заброшенная. Слушай, я сегодня собираюсь в Манчестер. Там на Би-би-си хотят со мной встретиться. Потом я должен буду отправиться на званый ужин с людьми Гранады, то есть надеюсь убить двух зайцев сразу. С тобой ничего не случится без меня, как ты думаешь?

– Конечно, все будет в порядке, – быстро сказала я. – Ой, посмотри на Макганагала.

Котенок набросился на шнурки ботинок Туза и бешено теребил их всеми четырьмя лапами cразу. Потом вдруг замер, и только его рыжий хвост колотил по полу.

В комнату, громко топая, вбежала Люкаста.

– Феи прилетели, феи прилетели! – восторженно кричала она. – И они оставили мне пятьдесят пенсов. Я должна пойти показать их Гренни!

– Ты сделался прекрасной феей, поздравляю, – сказала я Тузу, когда Люкаста убежала.

– Нет, просто я могу получить немного волшебного золота, заплатив несколько банкнот.

Мне была очень не по душе мысль, что он уезжает на весь день. Честно говоря, это меня пугало.

– Если ты будешь хорошо себя вести и не переутомишься, то завтра я отвезу тебя на море, – пообещал Туз, собираясь уходить.

– А можно мне помыть голову? – попросила я.

– Нет, ты можешь простудиться, а я не хочу рисковать.

Я поднялась с постели к ланчу, хотя все еще ужасно себя чувствовала, и просто испугалась, когда увидела свое отражение в зеркале. Я похудела на несколько фунтов, волосы космами свисали с головы, лицо стало серо-зеленого цвета, кожа плотно обтянула скулы. Нет, я никак не могла бы пойти куда бы то ни было с Тузом в таком виде. Вдруг я услышала за дверью шепчущие голоса.

– Попроси ее. – Это был голос Роза.

– Нет, сама попроси, – ответил ей голос Мэгги. – Будет лучше, если ты ей скажешь. В любом случае, кажется, девочка ей нравится. Открыв дверь, я увидела Розу и Мэгги, одетых для выхода, и сразу почувствована себя рядом с ними бледной и некрасивой.

– Дорогая, – обратилась ко мне Роза, – миссис Брэддок собирается сегодня пойти в Бинго-клуб. Она была такая раздражительная в последнее время, и я подумала, что ей надо отдохнуть и развлечься. А мы с Мэгги собираемся на ланч в Эмблсайд и подумали, что ты не будешь возражать, если мы попросим тебя присмотреть за Люкастой.

После ланча мы с Люкастой отправились в магазин и потратили ее пятьдесят пенсов. Был пасмурный день, озерная гладь по цвету напоминала черный атлас. Все деревья стояли голые: ненастная декабрьская погода сорвала с них последние остатки листвы. По дороге домой мы забрели на церковный двор, потом на кладбище и немного поиграли в прятки между надгробиями.

– Моя тетя Элизабет похоронена здесь, – сказала Люкаста, показывая на новую белую надгробную плиту, расположенную под плакучей ивой.

«Элизабет, обожаемая жена Айвена Малхолланда, 1951—1975», – прочитала я. Элизабет была только на один год старше меня. Кто-то, скорее всего. Туз, положил на могилу букет цветов. Слезы выступили у меня на глазах. Боже, но почему решительно все заставляют меня сейчас плакать?

– Когда ты умрешь, Бог оживит тебя и превратит в фею, – сказала Люкаста.

Вернувшись домой, мы испекли себе тосты прямо на каминном огне. А потом стали рассматривать семейные фотографии.

– Это мама и папа в день свадьбы, – поясняла Люкаста.

Фэй оказалась очень хороша собой. Я была удивлена. После описаний Мэгги я ожидала увидеть почти уродливую старуху.

– А это мои крестины. Правда, я была хорошеньким младенцем?

На фотографии была изображена Фэй, держащая на руках Люкасту в длинной белой рубашечке с оборками, и Джек, который любовно и гордо смотрел на них обеих. Я надеялась, что Мэгги не очень часто смотрит на эти фотографии, иначе она бы уже давно взорвалась от ревности.

А я главным образом смотрела на фотографии Элизабет. Я обратила внимание, как она счастливо улыбалась, глядя на Туза. Каким он был молодым и красивым, как беззаботно выглядел в те дни. Может быть, я когда-нибудь смогу дать ему такое же счастье?

После ужина, когда мы с Люкастой смотрели телевизор, приехала Роза со своим профессором Коуплэндом.

– Туза не будет еще несколько часов, – прошептана она, входя в гостиную. – А мы зашли немножко выпить.

– Я предупрежу вас, когда он вернется, – сказала я.

– Будь так добра, дорогая, пойди наверх. Джеймс очень боится заразиться от тебя.

Я устало поднялась по лестнице. Ноги были еще совсем ватными, и я чувствовала себя старой клячей. Я снова испугалась, осознав, до какой степени я скучаю по Тузу. Внезапно я снова увидела свою ужасную прическу в зеркале на лестничной площадке. Нет, я никогда не позволю себе выйти куда-нибудь с Тузом в таком виде.

Не обращая внимания на болтовню Люкасты, вертевшейся рядом со мной, я привела в порядок ногти, выщипала брови, побрила ноги и приняла ванну. Замучившись в конце концов слушать болтовню Люкасты, я слабо сказала:

– Да, я действительно думаю, что тебе пора отправляться в постель.

– А я совсем не устала.

Ну и черт с Тузом, я должна вымыть голову. Я успею высушить волосы до того времени, когда он вернется. Какое же это было блаженство смыть грязь с головы!

Розетка, в которую можно было вставить вилку от моего фена, располагалась в коридоре, под часами с кукушкой. Я уселась на ковер, протертый почти до дыр несколькими поколениями детей Малхолландов, и стала ждать появления кукушки. Люкаста отправилась смотреть какое-то теле-шоу. Только я начала сушить волосы, как кто-то легонько прикоснулся к моему плечу. Я оглянулась и подпрыгнула почти до потолка от ужаса, увидев Туза.

– Как ты думаешь, что ты сейчас делаешь, черт тебя побери? – рявкнул он на меня, вырывая вилку из розетки.

– Сижу на полу и сушу влажные волосы завывающим феном, – пробормотала я и рванула в свою спальню. К счастью, миссис Боэддок разожгла в камине огонь.

Туз поднял с пола полотенце и уселся в свое синее кресло.

– Иди сюда, – сказал он.

– Волосы будут выглядеть растрепанными, —

воспротивилась я. По-моему, он собирался вытирать мне голову полотенцем.

– Тогда заканчивай скорее.

Туз пересел на кровать и закурил сигарету. Я, скорчившись около каминного огня, наблюдала за ним сквозь ресницы. Он улыбался.

– Вы все совершенно невыносимы, – сказал он через некоторое время. – Стоило мне только на полдня уехать из дома, как все встало вверх дном. Везде зажжен свет, Люкаста смотрит по телевизору программу, после которой ее всю ночь будут мучить кошмары, моя мачеха со своим придурком Коуплэндом наливаются джином в гостиной.

– Ты уже вышвырнул его?

– Не хочу марать об него руки. Роза выглядела такой расстроенной в последние дни. Думаю, мне следует побыть с ним любезным для разнообразия.

Из-под кровати вылез котенок, устремился к Тузу и вскочил ему на колено.

– Ужин прошел нормально?

– Было ужасно скучно.

– А кто был?

Туз перечислил целую кучу знаменитых имен.

– Тебе не следует быть таким пресыщенным, – сказала я с укором. – Я бы все отдала за то, чтобы познакомиться с такими людьми.

– Когда познакомишься с ними поближе, они вызовут у тебя ничуть не больше восхищения, чем какой-нибудь торговец рыбой или почтальон.

Макганагал заурчал, как турбореактивный двигатель, когда Туз начал поглаживать его по белому животику. «Счастливец, какой же ты счастливец», – невольно подумала я, глядя на котенка.

– А Гранада предложит тебе работу?

– Вполне вероятно, но я до сих пор не уверен, что хочу поселиться в этой стране.

Туз опустил котенка на пол, поднялся с кровати и, подойдя ко мне, потрогай рукой волосы.

– Уже высохли, – сказал он, протянул руку и помог мне подняться на ноги. У меня внезапно появилось безумное ощущение, что он собирается меня поцеловать, но он только сказал:

– Давай отправляйся в постель.

– Можно мне почитать? – спросила я, уютно устраиваясь под одеялом.

– Полагаю, можно, но только недолго.

– А ты тоже собираешься спать?

– Я думаю, мне следует спуститься в гостиную и попытаться выяснить, чем живет великий профессор Коуплэнд. Хотя и так можно догадаться – это, конечно, его непрошибаемая самовлюбленность.

– Ты собираешься заключить с ним перемирие, так сказать, похоронить топор войны? – спросила я. – Это великолепно.

– Скорее всего, я похороню этот топор в его черепе.

С минуту он смотрел на меня и глубокомысленно хмурился.

– Смешно, но я скучал по тебе, – сказал он наконец.

Я ощутила, как краска приливает к моим щекам.

– Боже мой, это первые приятные слова, которые ты мне сказал.

– Ты просто не предоставляла мне другой возможности, – сказал он и ушел.

Потом я долго читала.

Он скучал по мне. Он на самом деле сказал, что скучал по мне. И пусть это была только одна миллионная доля того, что он когда-либо чувствовал по отношению к Элизабет, но ведь это было только начало.

На следующий день, когда после почти бессонной ночи я готовилась к выходу, в мою комнату забрела Мэгги.

– Боже, я чувствую себя такой подавленной, – пожаловалась она.

– А почему бы тебе не присоединиться к нам? – предложила я, молясь про себя, чтобы она отказалась.

Мэгги отрицательно покачала головой.

– Наверное, я поеду в Манчестер покупать новое платье. Ты не могла бы мне одолжить десять фунтов?

Следующим посетителем оказалась Люкаста. Она тут же начала приставать ко мне, отвлекая от такого важного дела, как наложение косметики. А не могла бы я сделать ей прическу «конский хвост»? А можно ли ей попробовать накрасить губы моей губной помадой? А не могла бы я застегнуть ей пуговицы на рукавах рубашки?

Я приложила максимум усилий, чтобы придать себе как можно более здоровый вид: наложила на лицо тональную пудру цвета загара, накрасила губы яркой коралловой помадой. Но от всего этого я только стала похожа на старую проститутку. Тогда я все решительно смыла, и теперь выглядела бледной, но зато довольно интересной. На голове было черт-те что после применения Тузом своего метода просушки волос. С большим трудом мне удалось привести голову в относительный порядок.

– А почему ты не надеваешь бюстгальтер? – спросила Люкаста, когда я натягивала джинсы и свитер.

– Потому что мне надо его постирать, – соврала я.

– А могу я пойти с вами? Обещаю, что не буду вес время болтать.

– Нет, нельзя, – сказал Туз, появляясь в дверях. – Пру вполне достаточно возилась с тобой вчера.

– А Пру не носит бюстгальтер, – во всеуслышанье объявила Люкаста.

Роза одолжила мне бежевое пальто с капюшоном на меховой подкладке.

– По радио сообщили, что температура будет падать, и я не хочу, чтобы ты простудилась, – сказала она и добавила, говоря уголком рта: – Постарайся задержать там Туза как можно дольше.

– Я уверен, что профессор Коуплэнд уже мяукает около спальни Розы, ожидая позволения войти, – сказал мне Туз, когда мы выезжали за ворота.

Стоял один из тех дней, которые, кажется, случайно задерживаются с летней поры, когда воздух мягок и прозрачен, а все вокруг, как глянцем, покрыто солнечным блеском.

Мы перекусили в маленьком прибрежном пабе: съели блюдо из моллюсков и распили бутылку белого вина.

Неожиданно для себя я обнаружила, что ужасно смущаюсь перед Тузом. Сначала мне даже было тяжело разговаривать с ним, зато потом было трудно остановиться.

– Это то, что я называю твердым ядром креветки, – провозгласила я, поддевая вилкой большой кусок моллюска. – Должна сказать, что это райское блаженство – проводить день где-нибудь далеко от дома, на свежем воздухе. Только не подумай, что мне не нравится твоя семья, – торопливо добавила я.

– Они все сводят меня с ума, – признался Туз.

– Тебе просто не следует так беспокоиться из-за них.

– Да, знаю, но никак не могу перестать указывать им, как они должны поступать. Я, конечно, понимаю, что не мое дело, хотят они напиваться или нет, выставляют себя идиотами или блудят. Но, похоже, это выше моих сил.

Я хихикнула.

– Позволь наконец им самим бороться с жизнью. Ну как, вы с профессором поняли друг друга прошлой ночью?

– Это было ужасно. Он пытался установить между нами «добрые отношения».

– По-моему, у тебя и так достаточно связей с окружающими.

Туз усмехнулся.

– Он заявил, что очень бы хотел серьезно обсудить со мной мою статью о Венесуэле, поскольку обнаружил там множество параллелей с его новой книгой об Африке.

– Ну и что, обсудили?

– Еще как. Три четверти часа он нес абсолютно непередаваемый вздор о Ботсване. Я наивно думал, что уже достаточно натренировался в умении обрывать пустую болтовню, но Коуплэнд – это нечто. После вчерашнего я не верю, что он написал хотя бы одно-единственное слово. По-моему, все это только пустые разговоры и похвальба.

– Бедная Роза, – сказала я, вытирая кусочком хлеба последние следы подливки с тарелки. – Ей необходим хорошенький романтически влюбленный миллионер.

– Ей необходимо надавать хорошеньких пинков под зад, – проворчал Туз. – К тому же она, как вампир, высосет любого миллионера за несколько месяцев. Ей только покажи деньги, и она не остановится, пока не истратит их все. В этом смысле она ужасно влияет на Мэгги. У них даже началось нечто вроде соревнования: Мэгги видит, что Роза скупила половину Уэстморленда, и не понимает, почему бы ей не сделать то же самое с оставшейся половиной. Чем скорее Джек увезет ее отсюда, тем лучше.

– Ей надо родить ребенка.

– Конечно, надо. По крайней мере, ей будет чем заняться.

– А они пытаются?

– Да, они сейчас здорово пытаются, ты же видела вчера. Мне даже хочется иногда треснуть их лбами друг о друга. Хочешь кусочек пудинга?

– Нет, спасибо, лучше еще кофе. Если у нее будет ребенок, она будет меньше ревновать Джека к Люкасте, – сказала я.

Туз наполнил мой бокал вином.

– Ты ведь хорошо ладишь с Люкастой, правда?

– Да, – ответила я. – Ну и что? Ведь не я ее мачеха. Люкаста приятная девочка, но она еще только учится дипломатии. Она одновременно может одной стороной лица сияюще улыбаться Джеку, а другой совершенно отчужденно смотреть на Мэгги. И, хотя я думаю, что Джек прекрасный…

– Я несколько раз пытался…

– Заткнись, – оборвала я Туза. – Я знаю твои методы, в этом случае они неприменимы. Конечно, он твой брат и все такое, но он совершенно бесчувственен по отношению к Мэгги. Он все время затыкает ее, и я ничего не могу с ним поделать.

– Я надеюсь только на Бога, что они не разойдутся, – признался Туз.

– Потеря одной жены выглядит как неудача, – продолжала я. – Но потеря второй уже смахивает на легкомыслие. И будет очень трудно заставить кого бы то ни было относиться к тебе серьезно, когда у тебя за спиной две неудачные женитьбы.

– Иногда ты бываешь очень разумной девочкой, разве нет?

– Только не для себя, – ответила я, задумчиво процарапывая крестики на поверхности коричневой сигары.

На некоторое время над нашим столиком повисла тишина.

Туз задумчиво посмотрел на меня, потом сказал:

– А вот Пендл беспокоит меня по-настоящему. Если он и дальше будет вести себя так неосторожно, то может угодить в большую беду.

– Ах, Пендл, – отозвалась я, занимаясь расковыриванием мягкой сердцевины булочки и скатыванием шариков из мякиша. – Пендл начал бегать за мной только потому, что я похожа на Мэгги. Он пытался избавиться от привычки к ней.

– Если не хочешь, то не будем об этом говорить.

Я с некоторым удивлением осознала, что на самом деле хочу поговорить на эту тему.

– В первый же вечер нашего знакомства он притащил меня в свою квартиру и попытался овладеть мною. Мы встретились на вечеринке, и я была чуточку пьяна. Когда мы уже раздели друг друга, он внезапно остановился. Он просто не мог заставить себя продолжать, я его не возбуждала.

Я почувствовала, как мое лицо заливается краской, и отпила глоток вина из бокала.

– Это было ужасно. Казалось, ему было противно прикоснуться ко мне, как человеку бывает противно прикоснуться к жабе. Мне кажется, я уже тогда знала, что у нас с ним ничего не получится, но я из тех, кто поливает цветы до тех пор, пока они окончательно не погибнут. Я знала, что живу в раю для дураков.

– Но это все же лучше, чем не в раю, – сказал Туз. – Мне очень жаль. Должно быть, тебе было нелегко с ним.

– Да, не слишком весело. В какой-то степени это напоминало непрекращающийся кошмар, в котором, однако, последствия уже не так неприятны, как начало. Похоже на историю с Красной Королевой из «Алисы в Зазеркалье», уколовшей палец: сначала боль, а потом уже укол.

– И последующие уколы уже ничего не могли изменить в создавшемся положении, – досказал за меня Туз. – Я хочу заказать себе еще бренди. Не желаешь присоединиться?

Потом мы несколько часов гуляли по галечному пляжу. На берег с шумом накатывали волны, а над нашими головами кружили и жалобно кричали чайки. Внезапно я посмотрела на Туза, и мое сердце замерло в груди от восторга, так он был красив: лицо разгладилось, мрачное выражение исчезло, черные волосы слегка растрепались на ветру.

– Ты так долго молчишь, – заметил Туз. – О чем ты думаешь?

– Я… – я запнулась. – Я думаю о том, как здесь здорово и как мне не хочется снова возвращаться на работу к моему противному старому боссу.

– А сколько ему лет?

– Он уже совсем старый, – не подумав, заявила я. – Ему должно быть уже тридцать. – Тут до меня дошло, что я ляпнула. – Ой, я имела в виду… Ну, я просто называю его моим «старым боссом», как некоторые мужчины называют своих жен «старухами», когда они еще совсем молоды. Вот что я имела в виду.

– Понимаю, – сухо отозвался Туз.

Вернувшись к машине, мы еще несколько минут смотрели на море. «Господи, – молилась я про себя, – ну подскажи ему поцеловать меня». Но Бог не внял моим молитвам. Туз закурил сигарету.

, – Я приезжал сюда с Элизабет незадолго до ее гибели, – неожиданно сказал он. – Был чертовски холодный день, но ей было не привыкать к холоду. Я всегда держал для нее в запасе перчатки – она имела привычку терять их. А дома она набила одиночными перчатками целый ящик в комоде, потому что ужасно не любила выбрасывать вещи, которые дарил ей я.

Я почувствовала, как мои глаза наполнились слезами.

– Ты до сих пор тоскуешь по ней?

– Быть вдовцом – чертовски неприятно. Это похоже на рану, полученную на войне – вроде зажила, но все время напоминает о себе. – Я видела, как Туз сдерживает себя и осторожно подбирает слова. – Это вгоняет в депрессию. Когда встречаешься со старыми друзьями, сразу вспоминаются времена, когда мы веселились с ними вдвоем. Начинаешь избегать встреч со счастливыми семейными парами – невозможно смотреть на их счастье. Чувствуешь, как разрастается ожесточенность и безразличие к окружающим. А сострадание только унижает. Все время кажется, что все тебя жалеют и опекают.

Я взглянула на Туза, на его прекрасное сильное лицо. Его глаза грустно смотрели из-под широких бровей. Сейчас он был совсем не похож на тот образ, который сложился у меня после нашей первой встречи. У него оказалась гораздо более сложная натура, и гораздо более уязвимая, хотя он, возможно, этого и не осознавал.

– И испытываешь чувство вины перед ней, если забываешь обо всем хотя бы на некоторое время.

– Но ты не можешь отрекаться от женщин.

– А я и не отрекаюсь, ведь прошло уже два года. Естественно, у меня были случайные романы. Но когда встречается такая любовь, как у нас с Элизабет, случайных встреч недостаточно, чтобы заполнить образовавшуюся в душе пустоту. Но, с другой стороны, когда полностью отдаешься кому-то еще, опять возникает чувство вины.

Туз отбросил окурок и сел в машину. Внезапно сильно похолодало. Солнце уже опускалось, его яркий диск просвечивал между стволами сосен, когда мы ехали домой. По радио передавали «Ноктюрн» Шопена. Неожиданно перед машиной через дорогу низко пролетела черно-белая птица – сорока. Я начала быстро оглядываться по сторонам в поисках ее товарок: по народной примете увидеть одну сороку – к несчастью, а двух – к радости. В последнее время у меня было достаточно несчастий, и не помешало бы получить хоть чуточку счастья. Но вокруг не было видно ни одной птицы.

– Не устала? – спросил Туз.

– Нет, я себя великолепно чувствую.

– Тогда скоро остановимся и немножко выпьем.

Через час я сидела в небольшом придорожном баре с огромным бокалом сухого мартини в руке и ощущала какое-то счастливое оцепенение.

– Я хочу поблагодарить тебя за этот божественный день.

Туз улыбнулся.

– День еще не закончился. Здесь хорошо кормят. Не хочешь задержаться на ужин?

– С превеликим удовольствием, – ответила я.

– Тогда подожди немного, я пойду позвоню домой.

Я сидела и таяла от счастья. Но мои сладкие мечты были грубо развеяны действительностью.

– Боюсь, нам не придется здесь поужинать, – сказан Туз вернувшись. – После нашего отъезда неожиданно приехала парочка старых приятелей, и теперь они ждут не дождутся нашего возвращения. Поужинаем где-нибудь недалеко от дома, я попросил Джека заказать столик.

Мы неслись по темной узкой дороге на пределе дозволенной скорости. Передние фары освещали то каменные стены, то заросли пожухлого папоротника вдоль дороги. Из приемника, прорываясь сквозь шум мотора, доносилась мелодия симфонии «Си-минор» Шуберта. Я сидела, сжавшись, на своем сиденье и пыталась подавить чувство горького разочарования. Вот так, не будет никакого уютного уединения, снова соберутся все Малхолланды да еще пара приятелей Туза, которые поглотят все его внимание, разговаривая с ним о политике через мою голову. Я посмотрела на Туза, и мне показалось, он тоже сильно расстроен. Да, та прекрасная интимная атмосфера, которую мы так любовно создавали весь день, развеялась как дым. «Это все из-за проклятой сороки», – с ненавистью подумала я.

– Послушай, – начал Туз. Мы заговорили одновременно.

– А они… – сказала я. Мы замолчали и посмотрели друг на друга.

– Нет, продолжай ты, – снова в унисон произнесли мы.

И снова замолчали.

– А они – твои хорошие друзья, ты их любишь? – спросила я наконец.

– Наверное, одного из них ты знаешь – это Джимми Бэттен. Он адвокат и скорее всего знаком с Пендлом.

– Да, я его знаю. Он мне нравится. – Я

немного воспрянула духом. – Он был обвинителем в том деле Пендла об изнасиловании. А кто второй?

– Девушка, – сказал Туз. – Ее зовут Береника де Корси, она американка.

– Знакомое имя. Кажется, это она недавно взбудоражила всю Америку своей книгой о повышении роли сознания в жизни? Она теперь большая звезда в Штатах, да?

– Верно, – ответил Туз и притормозил, чтобы объехать овцу.

– И она обалденно красива. «Я могу поддержать ваше движение и побрить свои ноги». Что-то в этом роде, правда?

– Точно.

– Наверное, Джимми Бэттену поручили опекать ее здесь. Я думала, он женат.

– Сама все увидишь, – сказал Туз, нажимая на газ.

Мне захотелось подправить косметику, чтобы не ударить в грязь лицом при встрече с неистовой Береникой, но, сидя в подпрыгивающей темной машине, мало что можно было сделать. Я только наложила на веки тени, затем немножко подушилась и на этом дело закончилось.