Текст книги "В сердце моем навсегда"

– У нас в Нью-Йорке нет таких звезд, – с благоговением произнесла она.

Хорошо понимая, что она хочет сказать, Коннор слабо улыбнулся.

– Знаю, – ответил он. – Я скучал по ним. В городе весь блеск на земле. В любом городе.

Мэгги ничего не сказала. Она отдалась ощущению пространства и тишины и начала лучше понимать связь Коннора с величием этого окружения. В этой местности ручьи текли чистые и холодные. Вода разговаривала, пробегая по камням. Серебристые тополя шептались на ветру. Переливались листья, с одной стороны зеленые и блестящие, с другой – серебристо-серые, трепетали от малейшего дуновения ветерка. Голубые ели покрывали склоны, окрашивая Скалистые горы в насыщенные, светящиеся тона.

Коннор перевернулся на бок и положил руку под голову. На фоне костра Мэгги казалась стройным силуэтом. Только волосы отражали свет пламени, отчего голову ее окружал сверкающий медно-золотой нимб. Она лежала слишком неподвижно и слишком тихо и явно не спала, а глубоко задумалась. Не в первый раз уже Коннор подумал о том, до чего она скрытный человек и как нелегко ей должно было жить в ее шумной и бесцеремонной семье.

– Даю пенни за то, чтобы узнать твои мысли, – сказал он.

Мэгги улыбнулась и протянула к нему раскрытую ладонь.

Коннор на секунду уставился на нее. Потом до него дошло, чего она хочет, и он полез в карман, нашел пенни и бросил ей в руку. Пальцы ее сжались в кулак, и она убрала его.

– Наверное, ты усвоила в своей семье, как выгодно быть молчаливой.

– Правильно, – невозмутимо ответила она. – Джей Мак говорит, что унаследованная от него деловая хватка у меня проявляется только в виде сбора пенни за мои мысли. – Мэгги поднесла монетку поближе к огню, чтобы лучше ее разглядеть. – Теперь у меня восемь долларов и двадцать семь пенсов. Коннор тихо присвистнул:

– Как много у тебя мыслей. Она кивнула.

– А это пенни – особенное, – сказала она, – потому что ты первый посторонний, который решил, что мои мысли могут чего-то стоить.

– Я еще ничего не слышал, – напомнил он. – Начинаю думать, что меня ограбили. Ведь ты, конечно, не возместишь мне убытки.

Мэгги спрятала пенни в карман юбки.

– Никакого возмещения убытков, ни за что.

Ему не надо было видеть, чтобы догадаться о лукавой улыбке на ее лице.

– Я все еще жду, – сказал он.

Она несколько мгновений молчала, потом тихо произнесла:

– Ладно. Я думала о том, как, должно быть, тяжело было тебе покинуть эти места, даже для того, чтобы их сохранить.

– Почему ты так говоришь?

– Мне кажется, что здесь твое место, и тебя не следует заставлять жить в другом месте. Это было бы слишком жестоко.

– Довольно странная и романтичная мысль, ты не находишь?

– Возможно, – согласилась она. – Но она не одна, я думаю. Ты ведь думал про меня то же самое, правда?

Коннора снова поразили ее проницательность и понимание того, что его мысли не всегда так уж для нее недоступны.

– Полагаю, это могло прийти мне в голову, – уклончиво ответил он. Большего он не готов был признать. – Мы с тобой не в одинаковом положении. Я бывал на востоке много раз, иногда жил по нескольку лет и ухитрился выжить. А ты не можешь сказать о себе того же. Ты мне как-то говорила, что никогда не бывала западнее Питсбурга.

Мэгги заинтриговали неизвестные ей подробности.

– По нескольку лет? – спросила она. – Я считала, что ты всегда жил только на ранчо «Дабл Эйч».

– Когда мне было четырнадцать лет, мать послала меня пожить у отца, – ответил Коннор, не слыша легкой горечи в собственном голосе. – Война закончилась, и переезды снова стали безопасными. Эди вбила себе в голову, что мне необходимо получше узнать отца. Предполагалось, что я пробуду год, но через три месяца меня приняли в частную школу. Там я доучился этот год, а потом вернулся на ранчо.

Он давно уже не вспоминал об этом случае. Рассказывая о нем, он поневоле осознал, что был сам во многом виноват в том, что ему пришлось уехать в ту школу. Он был самолюбивым подростком, во всем пытался противоречить отцу и доказать, что в Раштоне не нуждаются и не хотят его.

– Возможно, я пробыл бы в этой школе дольше, но умер мой дед, и мне разрешили уехать обратно.

Мэгги услышала в голосе Коннора: он бы все равно уехал обратно, позволили бы ему или нет. Раштон оказался бы глупцом, если бы попытался удержать его. Хотя ее знакомство с отцом Коннора было коротким, она бы его глупцом не назвала.

– Ты был близок с дедушкой?

– Старый Сэм был моим самым лучшим другом. Мэгги поняла, что продолжения не последует. В голосе Коннора снова прозвучали решительные ноткн, предупреждая о том, что вопрос исчерпан, словно все, что он мог сказать о взаимоотношениях с дедом, выразилось в этой единственной простой фразе. Она подавила в себе любопытство относительно Старого Сэма.

– Ты говорил, что бывал на востоке не один раз, – напомнила она.

– Четыре года спустя отец и мать отправили меня в Принстонский университет. Эди хотела, чтобы я мог выбирать между ее миром и миром отца. Она сказала, что для хорошего образования требуется как восток, так и Запад, а я уже получил больше положенного мне в одном и совсем недостаточно в другом.

– Ты проучился четыре года в Принстоне?

– Твое изумление едва ли мне льстит.

– Это не ответ.

– Ладно, – уступил он. – Только два. Я там такое устроил, что они попросили меня покинуть университет.

– Попросили?

– Указали на дверь.

– То есть выпроводили?

– То есть вышибли. Мэгги рассмеялась:

– Вот теперь верю. И что ты делал потом?

– Поехал в Нью-Йорк и закончил свое восточное образование – не совсем так, как хотела мама и…

– Не так, как одобрил твой отец, – закончила за него Мэгги.

Он помолчал.

– Что-то в этом роде. Я начал работать на Уильяма Барнаби.

Поскольку Мэгги выросла вместе с Северо-Восточной железнодорожной компанией, ей было известно о бизнесе Уильяма Барнаби. Это был сталелитейный магнат и так же, как Эндрю Карнеги, самый яростный конкурент Раштона Холидея. В ее голосе не было осуждения, когда она сказала:

– Значит, ты изучил отцовский бизнес у другого человека.

– Именно это я и сделал.

Мэгги перевернулась на спину и стала смотреть в небо.

– Ирония судьбы, – тихо произнесла она. – Кажется, Джсй Мак оказывал влияние на каждое мгновение моей жизни, так же, как Раштон на твою жизнь. Кто бы мог подумать, что отсутствующий отец может оказать такое же сильное влияние, как и тот, кто почти всегда рядом?

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Мэгги не позволила ему увильнуть:

– Нет, понимаешь. Коннор рывком сел.

– Тогда ты сама не совсем хорошо понимаешь, о чем говоришь. До тех пор, пока я не согласился жениться на тебе, я никогда не делал ничего так, как хотел того Раштон.

Улыбка Мэгги была чуточку печальной, глаза смотрели понимающе.

– И тебе не кажется, что это и есть влияние? – тихо спросила она.

Коннор уставился на нее. Бледно-желтые отсветы пламени гладили ее лицо с одной стороны.

– На самом деле я думаю, что в следующий раз сохраню свой пенни.

Она кивнула.

Непонятно чем разгневанный Коннор встал и зашагал прочь. Когда он вернулся, Мэгги спала.

На следующее утро он все еще злился. Не сказал Мэгги и десяти слов, пока они готовились к отъезду. Его еще больше злило то, что она, казалось, не заметила этого, а если и заметила, то ей было все равно. Они молча ехали почти все утро. Только когда остановились, чтобы дать отдохнуть лошадям, Мэгги нарушила молчание. И сделала это, чтобы заговорить о разводе.

– Зачем тебе это сейчас? – резко спросил он, поглаживая лошадь. – Я виделся с адвокатом почти неделю назад.

– Но ты так и не сообщил мне, что он ответил.

– Сказал, что это займет некоторое время.

– Сколько времени?

Коннор пожал плечами.

Мэгги подняла брови:

– Ты не спросил?

– Столько времени, сколько потребуется, – грубо ответил он. – Какое это имеет значение? Ты же будешь у Дансера. А я – на «Дабл Эйч». – Но он видел, что Мэгги не удовлетворена. Она поправляла узду на одной из лошадей, но ее глаза смотрели тревожно, а уголки рта были опущены. Он вздохнул. – Послушай, Мэгги, нужно составить документы, и потребуются наши подписи.

– Документы? Но как мы их получим?

Коннор нахмурился. Волнение Мэгги было подлинным. Она теребила свое обручальное кольцо так, словно хотела сдернуть его с пальца.

– Их перешлют в Квинз-Пойнт, Кто-нибудь с ранчо заберет их, когда поедет за продуктами.

– Когда это произойдет?

– Поскольку я везу с собой припасы, то нам, вероятно, не потребуется ехать за ними до конца лета.

– До конца лета?

– Точно. – Он залез в фургон. – А после того, как они будут подписаны, их надо вернуть в Денвер для представления судье. Это займет несколько месяцев. Потом надо будет еще ждать положенные шесть месяцев.

Мэгги подтянулась и тяжело опустилась рядом с Коннором.

– Но это значит, что мы все еще будем женаты в это время в будущем году.

– Вероятно.

– Но…

Коннор резко повернул голову.

– Если ты не планируешь выйти замуж на Дансера Таббса, я не понимаю, в чем проблема.

– Я не планирую ни за кого выходить замуж, – огрызнулась она. – В этом-то все дело. Я не хочу быть замужем!

– Значит, нас двое! – Его решительный тон опустил завесу молчания. Прошла долгая неловкая минута, потом Коннор дернул за поводья и упряжка тронулась с места. – Прошу прощения, – тихо произнес он. Мэгги покачала головой.

– Нет, – ответила она, – это я прошу прощения.

– Ты боишься. Она прикусила губу.

– Ужасно.

Всего несколько часов оставалось до встречи с Дансером Таббсом, и хотя она не верила, что он ее не примет, но наверняка не знала. Мысль о том, что ей, возможно, придется поехать с Коннором на ранчо, и осознание того, что она вынуждена будет выдерживать месяцами его дурное настроение и его молчание, в десятки раз усиливали ее тревогу. Она неуверенно рассмеялась:

– Ты будешь рад от меня избавиться.

– Ты изо всех сил стараешься заставить меня радоваться.

Мэгги взглянула на него и чопорно произнесла:

– Не понимаю, о чем ты. Он ухмыльнулся:

– Нет, понимаешь.

Она нехотя улыбнулась, полагая, что он прав. Их отношения начали становиться приятными, когда они вместе делали повседневные дела и были все время вместе, но для Мэгги такие отношения сами по себе являлись поводом для беспокойства.

– Как ты оказался в ту ночь в борделе? – спросила она. И поймала его удивленный взгляд. – Об этом я тоже тебя так и не спросила. То есть ты знаешь, как я там оказалась. Мне кажется только справедливым, чтобы и я знала, что привело тебя к миссис Холл.

Коннор расхохотался и непроизвольно дернул за поводья, отчего лошади ускорили шаг.

– Какое тебе нужно объяснение, кроме самого очевидного? Мне нужна была женщина.

Щеки Мэгги порозовели.

– Ты бывал там раньше? – спросила она. – Поэтому и выбрал заведение миссис Холл?

– Да, бывал, – ответил он.

– Там у тебя кто-то был?

– Нет. – Он помолчал, потом нетерпеливо сказал: – Если тебе так уж надо это знать, то я пошел туда, потому что в то утро Берил пробралась ко мне в постель, пока я еще не совсем проснулся. Я ее вытолкал вон, но в тот вечер, после того, как я выиграл, у меня на уме все еще были шлюхи. И решил как-то с этим покончить.

– О! – тихо сказала она. Он пожал плечами:

– Ты сама спросила.

– Я знаю.

Киинор смотрел прямо перед собой, глаза его были прикованы к дороге.

– Ты была такой молчаливой, – сказал он, – Это мне в тебе и понравилось. Я сказал миссис Холл, что не хочу трещотку, и она послала меня к тебе. Конечно, это была ошибка, но в тот момент мне так не казалось. Ты была как раз такой, как я хотел.

– Я могла быть кем угодно. – Она помолчала. – Любым телом.

Коннор не ответил. Она была права. В то время ему было все равно, он ничего не желал знать. Это было одним из условий.

– Я, видимо, сделал тебе больно, – тихо произнес он. Она нахмурилась:

– Что ты имеешь в виду? Что я была девственницей? Он и сам не знал, почему заговорил об этом. Она не помнила и, возможно, не должна была помнить.

– Отчасти поэтому, – ответил он. И пожалел, что заговорил, что снова разбередил в себе сомнения. Но он помнил, как она двигалась под ним, толкала в плечи, двигала ногами, и как ему ни хотелось верить, что делала она все это в порыве страсти, по временам он не вполне был в этом уверен. – Возможно, в первый раз ты не проявляла такой готовности, как мне хотелось верить.

Темно-зеленые глаза Мэгги затуманились, меж бровей появилась вертикальная морщинка. На мгновение ей показалось, что ее сердце замерло, затем забилось с такой силой, что она едва смогла перевести дыхание.

– О чем ты пытаешься мне сказать? – спросила она. – Что ты меня изнасиловал?

Коннор по-прежнему смотрел вперед. Он почувствовал пальцы Мэгги на своем запястье, чуть пониже манжеты, требующие, чтобы он посмотрел на нее.

– Не знаю, что между нами произошло. Опий… виски… ты не знала, что делаешь.

– В первый раз? – спросила она.

– В первый раз, – ответил он. – Во второй… я не знаю.

– Почему ты мне об этом говоришь?

Коннор посмотрел вперед, указывая на что-то впереди.

– Видишь хребет той горы? – спросил он. – Когда мы через него перевалим, то будем уже на земле Таббса. Тот развод, к которому ты так стремишься, вот-вот состоится. Возможно, он не будет законным, но зато реальным. Мы больше не сможем видеться, и я хотел, чтобы ты знала на тот случай, если что-то вспомнишь. Несправедливо оставлять тебя с мыслью, что только ты виновата в происшедшем.

На это Мэгги ничего не ответила. Она подняла голову и неотрывно смотрела на горный хребет.

Дансер Таббс следил за парой приближавшихся фургонов. В свою подзорную трубу он узнал в мужчине внука Старого Сэма Харта, владельца соседнего ранчо «Дабл Эйч».

– Ха, – тихо хмыкнул он себе под нос. Поврежденные голосовые связки делали его голос хриплым, гортанным. – Чертов глупец не имеет никакого права вторгаться на чужую территорию, даже если он внук Старого Сэма.

Потом он направил трубу на женщину. Хорошенькая штучка, подумал он, и в чем-то неуловимом знакома ему. Дансер поплевал на стекло и протер линзы рукавом куртки. Снова посмотрел, на этот раз оценивающе разглядывая женщину, обеспокоенный странным ощущением узнавания.

Почти в этот же момент она помогла ему – сняла капор, встряхнула головой и начала обмахиваться широкими соломенными полями. И когда солнечный свет засверкал в ее медных волосах, он наконец узнал ее. Должно быть, это одна из дочерей Джея Мака. Это было единственным объяснением их вторжения на его земли.

Он бросил взгляд через плечо, туда, где стоял его конь и щипал траву.

– Это не Ренни, – сказал он, – потому что с ней не Джаррет и Ренни вовсе не такая субтильная. И не Майкл, потому что, я слышал, они с Ренни на одно лицо. И не может быть монашкой, если только та не оставила церковь. Как же зовут двух остальных? – Конь продолжал жевать. – Никакой от тебя помощи. – Дансер сложил подзорную трубу, слез со своего насеста и взобрался на коня. Дернул поводья и направил коня вперед, но так, чтобы его случайно не заметили.

Дансер позволил им проехать мимо, а потом двинулся следом, объявившись только тогда, когда вдали показалась его хижина.

– Вы, ребята, заблудились? – спросил он. Его приветливый голос противоречил направленному на них дулу винтовки. Он пришпорил коня и подъехал к фургону.

Коннор придержал лошадей и не попытался потянуться за своим оружием. Взглянул на руки Мэгги. Они были аккуратно сложены на коленях, ни малейших признаков дрожи.

– Мы не заблудились, мистер Таббс, – обратилась она к Дансеру. – Меня зовут Мэри Маргарет Дэннехи. – И почувствовала, как Коннор рядом с ней заерзал, услышав, что она назвалась своим девичьим именем.

Осторожно придерживая одной рукой ружье, другой Дансер хлопнул себя по бедру.

– Будь я проклят, если не догадался, – хохотнул он. – Так и знал, что ты – одна из младших дочерей Джея Мака. Только имя вспомнить не мог.

– Домашние зовут меня Мэгги.

Он повторил ее имя. Из-за шрама на лице улыбка его была кривой. Он перевел взгляд на Коннора:

– А ты – внук Старого Сэма. Паренек Эди.

Коннор понятия не имел, что Дансер его знает.

– Коннор, – сказал он. – Коннор Холидей.

– Подумать только, – отозвался Таббс. – Знал, что у Эди есть мальчишка, но не знал, что она замужем. Все эти годы думал, что ты – Харт.

– Холидей, – повторил Коннор. – Фамилия та же, что и у Мэгги, хотя она, очевидно, уже забыла об этом.

Дансер заметил, как Мэгги нахмурилась. Он опустил «винчестер».

– Предлагаю войти в хижину и обсудить это. Никого не собираюсь подстрелить… пока.

Ему доставило удовольствие отразившееся на их лицах потрясение, и он смеялся всю дорогу до хижины. Его смех походил на кудахтанье, вырывавшееся откуда-то из глубины горла.

Глава 10

Хижина старателя была построена из стволов деревьев, которые срубили, чтобы расчистить для нее место. Она находилась на небольшом холме, с трех сторон защищенном высокими соснами и тополями, а с четвертой – широким и мелким ручьем. Привязав лошадей, они вошли внутрь.

Дансер указал на два стула с высокими спинками из перекладин.

– Садитесь. А мне очень удобно и тут, возле двери. – Он держал ружье дулом вниз, но не расставался с ним.

Мэгги обвела взглядом хижину. Насколько она могла видеть, все было в основном так, как описывал Джой Мак несколько лет назад, вернувшись в Нью-Йорк. Дровяная печь была единственным новым приобретением старателя. Судя по густой паутине, протянувшейся от подставки для дров к вьюшке, каменным очагом уже давно не пользовались. Насоса нигде не было видно, а это означало, что воду носят из ручья. Мебель сделана из сосны и вырезана довольно искусно. Проведя пальцами по крышке стола, Мэгги обнаружила, что она гладкая и заканчивается прямыми ровными углами. Горшки и чайники для воды висели на стенке возле печки, а около камина виднелись свободные крючки. Грубое цветное покрывало закрывало узкую кровать в основной части хижины, но еще имелась садовая лестница, ведущая на чердак, где, как было известно Мэгги, спал Дансер.

Однако больше всего Мэгги заинтересовали полки у заднего окна хижины, заставленные горшочками с травами, и десятки маленьких стеклянных бутылочек, в беспорядке расставленных в открытой кладовке вместе с такими припасами, как мука, сахар и соль, джемы и сало. Она прищурилась, пытаясь прочесть аккуратно надписанные ярлыки. Вяз ржавый. Золотая печать. Перечная мята. Кора белой ивы. Имбирь.

– Что вас сюда привело? – внезапно спросил Дан-сер. – Не внезапное же желание увидеть мою старую физиономию.

Мэгги и Коннор старались не выдавать своих чувств, глядя на изуродованное лицо старателя. Но Дансер не давал им спуску. Он хотел, чтобы они смотрели, и смотрели как следует.

Белые шрамы четким рельефом выделялись на его коже, словно сотня тонких переплетенных паутинок, наброшенных одна на другую. Уцелевшая половина уха была скручена и приплюснута к черепу. Левая сторона рта туго оттянута в сторону в вечной кровожадной ухмылке. На правой стороне лица росла борода, но она покрывала только три четверти лица. Была она густой и плохо расчесанной, черной, как вакса, и такой длинной, что касалась второй пуговицы его сине-серой шерстяной куртки. На правом плече болтался плетеный золотой эполет. У пояса висела сабля.

Его ясные холодные голубые глаза выделялись бы на любом лице, но на таком изуродованном они особенно поражали. Словно двойные источники пронизывающего света, они прожигали Мэгги и Коннора своим жаром.

– Ну? – хрипло и требовательно произнес он. – Блевать будете?

– Нет, если вы не будете говорить об этом, – чопорно ответила Мэгги. Коннор улыбался, глядя на нее. Дансер прислонился к двери.

– Ладно, – сказал он. – Значит, вы обо мне знаете и были готовы. Но это не объясняет мне, что вы здесь делаете, начнем с этого.

Руки Мэгги нервно сжимались под столом, где никто не мог их видеть.

– Я просила Коннора привезти меня сюда, потому что знаю, как вы выхаживали моего отца, когда он был близок к смерти, а Ренни рассказала мне, что вы сделали для Джаррета, – сказала она. – Она считает, что вы знаете столько же, сколько трое врачей.

– Чушь собачья, – резко возразил он. – Я не док и не могу знать то, что знает любой из них. – Он с подозрением прищурился. – Твой отец знает, что ты здесь, милочка?

– Да, – ответила она.

– Нет, – возразил Коннор. Дансер поочередно посмотрел на них:

– И что же правда?

– Джей Мак не знает, – сказала Мэгги. – Но это его и не касается. Коннор знает, и поскольку он мой муж, то именно это должно иметь значение.

Дансер рассмеялся коротким лающим смехом и сказал Коннору:

– Не правда ли, как удобно – она вспоминает, что замужем, только тогда, когда ей это нужно?

– Я подумал то же самое, – сухо ответил Коннор.

– Ты согласен с ее приездом сюда?

Коннор оглядел хижину и попытался представить себе, как Мэгги будет тут жить. Ее спальня в Нью-Йорке была больше, чем весь домишко Дансера. Здесь было мало вещей, и ежедневная работа ради выживания будет гораздо больше той, к которой она привыкла. Его взгляд упал на травы в горшочках и кувшинчики с сухими чаями.

– Нет, – наконец ответил он. – Я не согласен. Но ей этого хочется, и она с готовностью пошла на то, что привело ее сюда. Мэгги более стойкая, чем выглядит, поэтому пусть вас не обманывает ее внешность. – «Как меня обманула», – чуть не прибавил он. – Я хочу, чтобы она уехала со мной на ранчо, но она не поедет, вероятно, даже в том случае, если вы ее прогоните.

– Это правда? – спросил Дансер у Мэгги. – Ты с ним не поедешь, даже если я тебя выгоню?

– Правда.

Дансер задумчиво поскреб заросшую половину лица. Его глаза осматривали Мэгги. Он пристально посмотрел на ее обручальное кольцо.

– По правде говоря, тут есть кое-что, чего я не понимаю. – Он неожиданно рассмеялся. – С другой стороны, есть кое-что, что я понимаю лучше одного из вас, а может, и лучше вас обоих. – Он убрал руку от лица. Обдумывая просьбу Мэгги, он двигал скособоченным ртом. – Мне тебя и разместить-то особенно hci де, милая.

Мэгги показала на кровать:

– На ней мне будет вполне удобно. Отцу же она годилась.

Дансер снова впал в задумчивость, потом резко заговорил:

– Не нравится мне это. Откуда я знаю, может, ты меня ограбить собираешься?

– Ограбить? – переспросила Мэгги. – Зачем бы я стала делать это?

– Делают же, – сказал он. – Столько было попыток, больше, чем у меня альцев на руках и ногах. Слух прошел в Скалистых горах, будто в моих выработках полно «слота и серебра. – Он махнул рукой в сторону Конно-ра. – Расскажи ей, – потребовал он. – Расскажи ей, как обстоят дела.

Коннор повернулся к Мэгги:

– В этих местах существует широко распространенное мнение, что Дансер выработал свои участок и зарыл большую часть сокровищ.

Дансер хлопнул себя по бедру и гоготнул;

– И какой в этом смысл? Доставать золото из-под земли только для того, чтобы снова его закопать? Но люди вбили это себе в голову, и я не могу их переубедить. Будь я проклят, если отвечаю за то, что думают эти людишки.

– Понимаешь, о чем он говорит, Мэгги? – спросил Коннор. – Кроме тяжелых условий жизни, здесь еще существует определенная опасность. Скажите ей, скольких людей вам пришлось согнать со своей земли, Дансер.

– Гнался-то я всего за двумя, которые пытались меня ограбить. Но в горах похоронены еще человек десять.

Мэгги не удалось сдержать дрожь.

– Я все равно хочу остаться, – решительно ответила она. – Я могу научиться защищаться.

– А я не собираюсь давать тебе оружие, – возразил Дансер. – Вполне вероятно, ты мне самому голову снесешь. – И не обратил внимания на вызов в ее взгляде. – Сколько ты собираешься здесь оставаться?

– Год, – ответила она. – Возможно, немного дольше.

– Я тебя за месяц могу научить всему, что знаю. Мэгги в этом сомневалась, но не стала спорить. Ее темно-зеленые глаза умоляюще смотрели на него.

– Ладно, – произнес Таббс. – Можешь остаться. Но когда я говорю, это достаточно ясно?

Она кивнула.

Коннор посмотрел на Дансера:

– Вы разрешаете ей остаться?

– Ну, я только что так и сказал, правда? Ты ведь не собираешься меня отговаривать? В этом нет никакого смысла. Зачем ты ее сюда привез, если не собирался оставить ее тут?

– Я не говорил, что не собираюсь оставлять ее здесь, – ответил Коннор. – Но мог же я надеяться, что в ней проснется здравый смысл, а? Или что вы поймете все безумие этой затеи.

Прищуренные глаза Дансера смотрели прямо в суровое лицо Коннора.

– Не тебе говорить о здравом смысле, – ответил он. – По крайней мере пока в тебе самом он не проснется.

Взгляд Коннора стал более далеким.

– Вероятно, вы правы, – резко произнес он. Стул под ним заскрипел, проехав по грубому полу, когда Коннор встал. – Я разгружу припасы, которые мы купили для вас в городе, а потом поеду. Мэгги! Ты не хочешь мне помочь?

Мэгги ощутила его холодный гнев, но вышла вместе с ним наружу. Она заметила, что Дансер не пошел следом.

– Ты действительно считал, что я передумаю? – спросила она.

– Нет. – Он начал переносить мешки с сухими продуктами из фургона к маленькому крылечку хижины. – Но я не знал, что это будет иметь какое-то значение, – «Для меня», – чуть было не произнес он.

Мэгги по-другому истолковала его слова.

– Я же тебе говорила, что Дансер меня примет.

– Я помню, – сказал он, не пытаясь ее разубедить. – Мне казалось, ты не понимаешь, о чем говоришь.

Мэгги сдернула вниз свои чемоданы и бросила их к крыльцу.

– Это совершенно очевидно.

– Чего я не понимаю, так это почему он позволяет тебе остаться. – Он так резко поднял мешок с кукурузной мукой, что тот лопнул по шву. Тихо выругавшись, Коннор постарался сдержать свое отчаяние. – И это не потому, что ты дочь Джея Мака или сестра Ренни. Это что-то другое.

Мэгги взобралась в фургон сзади и начала подталкивать коробки и мешки к Коннору для разгрузки.

– Не мне смотреть дареному коню в зубы, – ответила она. – Разве тебе так важно понять причину?

– Как ни странно – да.

Они закончили разгрузку припасов для Дансера и вещей Мэгги в молчании. Теперь фургон уже был не так тяжело нагружен, и Коннор распряг одну из кобыл и отвел ее в маленькую конюшню-пристройку Дансера.

– Тебе она может понадобиться, – сказал он. Мэгги лишилась дара речи. В глазах у нее стояли слезы. Коннор остановился перед ней, уперев руки в бока.

Ему хотелось ее встряхнуть, хотелось обнять.

– Ты можешь добраться до «Дабл Эйч», следуя по течению ручья на север. Сворачивай налево на каждой развилке. Меньше чем через три часа ты окажешься на моей земле, но не пытайся проделать этот путь, если снег глубже нескольких дюймов. Ранчо находится в долине, но проходы к нему заносит снегом. Тебе не добраться.

Мэгги кивнула и закусила нижнюю губу; она знала, что никогда и пытаться не станет. Ее темно-зеленые глаза не отрывались от его глаз.

– Значит, вот так. Она снова кивнула.

– Ты вовсе не должна тут оставаться, – сказал он.

– Нет, ты ошибаешься. Это единственное, что я должна сделать.

Коннор всмотрелся в ее лицо и увидел, что ее нерешительность совсем исчезла.

– Желаю удачи.

Слова ничего не выражают, подумал он, но чувства явно просились наружу. Он потянулся к ней, осознал, что делает, и остановился.

– Мэгги?

Она отреагировала на горячий взгляд его глаз и на осторожную неуверенность в голосе. Поднялась на цыпочки, положила ладони ему па плечи. Подняла к нему лицо и прижалась губами прямо к его рту. Руки Коннора обхватили с двух сторон ее талию, крепко сжали, я она прильнула к нему всем телом.

Солнечный свет согревал их. Ветерок приподнял ее волосы, и они затрепетали у него на плечах. Ее юбка забилась у него между ног. Его рот двигался по ее полураскрытым губам. Пальцы Мэгги скользнули к его затылку и стали перебирать густые пряди волос. Она полностью была во власти поцелуя.

Коннор отстранился первым. Мэгги судорожно втянула воздух и с легким смущением рассмеялась. Солнечный свет все еще ласкал их, но ветерок стих. Волосы Мэгги соскользнули с плеч Коннора, а юбка снова легла вокруг стройных ножек.

– До свидания, Коннор, – тихо сказала она, но словами не все можно выразить. – Спасибо. – Все остальное, что ей хотелось сказать, застряло у нее в горле.

– До свидания. – Он забрался в фургон и дернул повод.

Мэгги смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, но он ни разу не оглянулся. Она медленно повернулась, увидела Дансера, наблюдающего за ней из окна, и вошла в хижину.

– Похоже, тебе не так уж хотелось с ним расстаться, – заметил он, пристально глядя на нее. – Он знает о ребенке?

Мэгги не удивил его вопрос. Ребенок и был той причиной, по которой Дансер позволил ей остаться, и она рассчитывала на то, что он догадается о ее положении и отзовется.

– Нет, не знает.

– Он отец?

– Да.

Дансер полез в карман и вытащил кисет с табаком. Отщипнул немного и заложил между нижней губой и зубами, прижимая языком.

– Будь я проклят, если понимаю, что происходит, – произнес он. Бросил кисет на стол. – Помоги мне внести эти продукты в дом. Можешь сунуть свои вещи под кровать и развесить на тех крючках у очага. Тебе теперь нет смысла занимать чердак. Через несколько месяцев ты не сможешь карабкаться по лестницам, это уж точно.

Мэгги не карабкалась по лестницам, но зато делала все остальное. Все лето она работала рядом с Таббсом, за исключением тех случаев, когда он работал на своем участке. Он редко чего-то требовал от нее. Но возлагал на нее надежды. Не просил ее делать то, чего не делал сам, а также не просил делать то, чего она раньше никогда не делала, не научив сперва.

Именно так Мэгги научилась стирать одежду в ручье, не позволяя ей уплыть по течению, и колоть щепу на растопку, не отрубив пальцы на ногах. Она носила воду и пекла хлеб. Подметала пол, чистила стойло, мыла уборную. Научилась пользоваться кислотой, чтобы отделять золото Дансера от руды, не обжигаясь при этом. Собирала чернику и малину и научилась их заготавливать. Полола, мотыжила и собирала овощи в огороде Дансера и обнаружила, что часть собранного шла на стол, другая часть – в погреб, а еще часть исчезала в месте, которое не было видно из хижины. Однажды она проследила за Дансером, когда он увез картофель, и обнаружила его самогонный аппарат. Именно тогда она узнала о том, что он гонит самогон.

Сперва ей казалось, что она все время испытывает усталость. Дансер клялся, что она нашла бы способ спать, даже опираясь на мотыгу. Мэгги валилась на его узкую кровать, как только посуда была убрана и вымыта, и крепко спала к тому моменту, когда Дансер забирался по лестнице на чердак.

Мэгги не могла точно сказать, когда все изменилось, только знала, что изменилось. Постепенно она осознала, что больше не засыпает по-кошачьи где попало, что у нее хватает сил работать с большей отдачей, что в какие-то вечера она снова зажигает лампу после того, как Дансер уходит спать.