Текст книги "Мужчина, который забыл свою жену"

Глава 24

После ухода Мэдди вечеринка угасла. Основная идея «Правда, забавно, что они опять вместе, не успев толком развестись?» утратила свой ироничный оттенок, как только невеста швырнула букет в лицо жениху, проорала, что не желает его больше видеть, и в рыданиях умчалась прочь. Гэри попытался сгладить впечатление парой заранее подготовленных шуток, но даже он понял, что момент упущен. Я кинулся за Мэдди, но она схватила ключи от машины и рванула с места со всей агрессивностью, на которую способна «хонда-джаз».

Инстинктивно Мэдди бросилась за утешением к подругам, но быстро вспомнила, что все ее подружки сейчас веселятся у нас в саду с ее неверным партнером. Поэтому она завернула на парковку супермаркета, где мойщик машин заявил, что у нее очень грязный автомобиль, – и тут она разрыдалась еще раз.

Гости расходились, смущенно бормоча «спасибо» и уверяя, что большая часть вечеринки вполне удалась. Кто-то даже прихватил с собой старые свадебные подарки. А вечером заехала Джин, чтобы собрать кое-какие вещи Мэдди, и объяснила детям, что их мамочка пару дней поживет у своей мамочки, но обязательно им позвонит.

– Мне бы только поговорить с ней, – взмолился я. – Не могли бы вы передать, что нам необходимо поговорить?

– Ей просто нужно сейчас немного личного пространства, Воган. Такое в каждой семье случается…

Я обдумал ее слова и пришел к выводу, что такое случается вовсе не в каждой семье. Муж и жена расстались, у него случился приступ загадочной болезни, закончившийся тотальной амнезией; он провел неделю в больнице, никем не узнанный; потом увидел свою жену словно в первый раз и влюбился; блефовал на судебном слушании, передумал разводиться и заново завоевал свою жену. А на вечеринке в честь начала новой жизни вспомнил, что когда-то изменил ей, во всем признался, и она порвала с ним.

Мэдди отсутствовала дольше чем пару дней, и я превратился в обычного задерганного одинокого родителя, который отправляет детей в школу, мчится на работу, потом мчится с работы, готовит ужин и не в состоянии помочь детям с домашними заданиями по математике. Вечерами мы усаживались «на часочек посмотреть телик», а спустя несколько часов дети расталкивали меня, задремавшего на диване, чтобы сообщить, что они идут спать.

Джейми и Дилли регулярно разговаривали с мамой по телефону, но не задавали вопросов, что будет дальше.

– Что ты хочешь – пасту с тунцом или сосиски с картошкой? – спросил я Джейми уже на второй вечер.

– Что угодно, – пожал плечами сын.

– Ну выбери что-нибудь одно. Паста?

– Ладно.

– Или все-таки сосиски с картошкой?

– Пойдет.

– Так что именно?

– Что угодно.

– Дилли, – шумно вздохнул я, – а ты что предпочитаешь?

Бедняжка Дилли изо всех сил старалась разрядить атмосферу и быть максимально покладистой.

– Мне все равно, – нервно пролепетала она.

Мэдди каждый вечер звонила Джейми на мобильный. Проворчав несколько дежурных слов, он передавал трубку Дилли, которая за первые дни исчерпала лимит бесплатных звонков. Я писал Мэдди сообщения и письма, но она до сих пор не смогла себя заставить поговорить со мной.

Я предложил Мэдди вернуться домой, к Дилли и Джейми, но в своем разгневанном состоянии она расценила это как мое нежелание заниматься детьми, чтобы иметь возможность ухлестывать за очередной молоденькой учительницей.

Гэри и Линда приглашали меня на ужин. Я узнал, что они пытались разговаривать с Мэдди обо мне и подчеркивали, в мою защиту, что я, по крайней мере, не стал скрывать горькую правду.

– Да, это было ошибкой, он так и твердит, – говорила Линда, – но ведь не каждый мужчина смог бы признаться…

– Я бы ни за что не признался, – уточнил Гэри. Но у него были свои причины для депрессии. Он сообщил, что решил-таки закрыть «ТвоиНовости». – Я думал, это будет круто. Надеялся, мы растопчем Мердока.

– Э-э, он все же довольно влиятельная фигура. В медиамире, я хочу сказать…

– Моя идея не сработала. Люди не новости размещают, а просто вранье всякое.

– Да, в отличие от журналистов из таблоидов?

– А мне нравилось. – Линда пыталась защитить проект. – Там был очень забавный клип про шимпанзе со шлангом…

– Линда! Идея была не в этом!

– То есть ты закрыл сайт?

– Я разместил сообщение, что ресурс закрывается. А какой-то шутник написал другое сообщение, что, мол, моя информация – это розыгрыш, а на самом деле «ТвоиНовости» куплен CNN, и теперь все в чате беснуются от восторга.

– В этом проблема мнения большинства. Толпа иногда ведет себя исключительно глупо.

Все пошло наперекосяк. В двадцать лет вы полны оптимизма и намерены горы свернуть, вы строите планы и ждете их скорого исполнения. После тридцати вы слегка контужены появлением детей, покупкой дома и дополнительной работой, чтобы оплатить все это; у вас нет и минутки свободной, чтобы поднять голову и посмотреть, куда вы движетесь. К сорока у вас, наконец, появляется возможность перевести дыхание, критически оценить достижения и осознать, чего же вы добились. И тут внезапно понимаете, что это нисколько не похоже на то, к чему вы стремились, и вообще все произошло само по себе. После сорока наступает Десятилетие Разочарования.

Последняя встреча с доктором Левингтон, которая сообщила, что собиралась звонить мне, узнать, как обстоят дела с моей амнезией, «но представляете, как забавно – забыла! Какой все-таки удивительный орган – человеческий мозг!» Мы поболтали немного, потом она спросила, не появилось ли новых важных воспоминаний. Но я, поколебавшись, решительно ответил: «Нет, никаких». Самое любопытное, что, наверное, стоило бы ей рассказать, ведь из всех воспоминаний это первое, которое возникло, а потом опять пропало. Я ясно помнил момент, когда вспомнил об измене, но сейчас отношения с Иоландой, поездка в Париж представлялись просто каким-то размытым пятном. Как будто подсознание решило, что бестактно задерживаться на столь постыдном эпизоде.

Керамическая голова на столе доктора, судя по всему, пережила катастрофу – была расколота, а потом кое-как склеена.

В итоге доктор Левингтон объявила:

– Что ж, полагаю, мы больше ничего не можем для вас сделать. Ступайте и спокойно живите всю оставшуюся жизнь.

Я давно уже решил, что обязательно загляну к Бернарду, как только окажусь в больнице. Надо было зайти раньше, но из-за своей житейской суматохи я так и не выбрался до сих пор. Прямо слышу, как он усмехается: «Лучше поздно, чем никогда!»

– Бернард? – рассеянно переспросила доктор Левингтон, когда я поинтересовался, где могу его найти.

– Ну, помните, Бернард? Болтливый такой мужик, лежал на соседней койке. У него была опухоль мозга, но он все говорил, что не позволит ей себя прикончить.

– А, да, этот! Нет, боюсь, вы не сможете с ним повидаться.

– Его выписали?

– Нет. Он умер.

На четвертый день чистилища мне позвонил отец Мэдди. Рон предложил встретиться в «Гуманитарном кафе» в Британской библиотеке. Он не сказал зачем, но выбор места несколько обнадеживал. Если он собирался начистить мне физиономию за оскорбление дочери, Британская библиотека – не самое подходящее для этого место.

Я не бывал прежде в этом святилище культуры и, пересекая просторную площадь, чувствовал себя юным студентом. На меня сверху вниз смотрела огромная бронзовая статуя. «Иссак Ньютон, по рисунку Уильяма Блейка» – два выдающихся ума на противоположной стороне шкалы по отношению к моему ненадежному клочку студенистой плоти. Наверху эскалатора открывался вид на застекленное хранилище. Миллионы книг, все знания человечества заключены здесь, и чувство благоговения охватило меня. Отовсюду звучали приглушенные перешептывания студентов и академиков.

Рон уже ждал меня и поднялся навстречу пожать руку. Никакой враждебности от него не исходило, но мне все равно неловко было смотреть ему в глаза.

– Воган, спасибо, что пришел.

– Да пустяки. Как Мэдди?

– Почти не выходит из своей старой детской. Мама приносит ей еду, оставляет поднос у кровати, а через несколько часов забирает…

– Да уж…

– Знаешь, Джин не любит, когда я путаюсь у нее под ногами, поэтому я решил съездить в Лондон, немного почитать о твоих медицинских проблемах. Надеюсь, ты не против?

Боль разочарования пронзила меня – оказывается, он проделал весь этот путь, просто чтобы поболтать о моей амнезии. Я-то надеялся, что он принес весточку от Мэдди, что ему поручена дипмиссия по восстановлению дружественных отношений.

– Кажется, мне удалось обнаружить несколько интересных случаев, – сообщил он.

Я лишь равнодушно кивал – я давно уже прочел все, что известно о ретроградной амнезии.

За соседним столом юная парочка не сводила глаз друг с друга. Видимо, настолько влюблены, что не в силах разлучиться даже для еды, поэтому две соломинки, опущенные в один стакан, вытягивали кофейный фраппе.

– Не могу сказать, что эта история в точности повторяет твой случай, но, полагаю, ты должен о ней знать. – Он разложил на столе несколько страниц, скопированных из разных книг и старых журналов. – В 1957-м некий бизнесмен из Нью-Йорка пережил нечто подобное. У него была очень нервная работа – руководитель, от решений которого зависела судьба миллионов долларов, в общем, постоянный стресс. И вот однажды он пропал, а когда его через неделю отыскали, то не помнил, кто он и чем занимается в жизни.

– Ну, непосредственно об этом случае я не читал, но знаю о многих таких же.

– Ага, и так же, как ты, этот джентльмен мало-помалу восстанавливал память, пока не пришла пора возвращаться к работе, но правление выступило против.

Студент вытащил свою соломинку и любезно предложил подружке слизнуть сладкую пенку.

– Но когда он вроде уже вернулся в нормальную жизнь, внезапно вспомнил, что обманул собственную компанию. Он страдал от чувства вины, во всем признался и подал в отставку.

– Простите, Рон, не понимаю, как это может мне помочь? Я ведь тоже самое страшное вспомнил в финале. Мало утешения в том, что могло быть и хуже…

– Я просто подумал, что это может иметь отношение к твоему опрометчивому поступку в Париже.

Я густо покраснел, услышав такое определение из уст собственного тестя.

– М-да, самое смешное, что я о нем больше ничего не помню. В день праздника воспоминание было таким же ярким, как прочие. Но отчего-то опять стерлось в памяти.

– Но это же и есть один из симптомов!! – радостно воскликнул Рон. – Вот послушай. Компания провела расследование, и оказалось, что все – неправда. Никакого мошенничества не было, это ложная память!

Никогда еще не видел Рона в таком возбуждении.

– Ложная память? Каким образом?

– Дело в том, что в глубине души он боялся возвращаться к стрессу и тревогам своей прежней жизни и подсознательно искал оправданий, чтобы избежать самого последнего шага.

– Откуда вы все это раздобыли? – Я начал перебирать бумаги Рона.

– Из книг. Из книг, хранящихся в этой библиотеке. Ты же говорил, что прочитал все, что написано по твоей проблеме?

– Да, но в Интернете.

– Эти исследования довольно давние. Думаю, монографии были написаны задолго до появления медицинских онлайн-журналов. В библиотеке можно найти поистине увлекательные вещи.

– Вы хотите сказать, что есть и другие случаи?

– Конечно – взгляни. Вот очень интересная книжка по психиатрии, изданная еще в 1930-е. Член городского совета в Линкольне признался, что убил женщину, которая, как выяснилось, была жива и здорова.

– Не понимаю…

– Пациенты не выдумывали свои воспоминания, они действительно считали, что совершили преступление.

Я торопливо просматривал страницы, пестрящие малопонятными терминами. Давно известная психиатрическая теория заключалась в том, что эти люди переживали вспышки ложной памяти по тем же самым причинам, по которым они прежде заработали амнезию. Не в силах справиться с напряжением или угрозой неудачи, мозг предлагал экстраординарное решение: стереть воспоминания о полной стрессов жизни или создать новые, которые не позволят вернуться к ней.

– Я рассказал коллеге в школе, по какой причине мы с Мэдди вновь расстались, – задумчиво проговорил я. – Он удивился и сказал, что Иоланда никогда не ездила с нами в Париж. И вообще к тому моменту уже уволилась. Я решил, что он все перепутал.

– Кажется, твой мозг опять сыграл с тобой шутку.

– Рон, но это же прекрасно! Меня словно из тюрьмы выпустили! У меня не было никаких интрижек на стороне! – чуть громче, чем необходимо, воскликнул я, и две пожилые дамы за соседним столиком разом уставились на нас. – Я не изменял своей жене! – сообщил я дамам. – Невероятно. Мэдди в курсе?

– Да, я рассказал ей вчера вечером.

– И что она сказала?

– Предложила встретиться с тобой.

– Но она рада?

– Скорее задумчива. Она сказала: «Выходит, Воган и не изменял, и…»

– Великолепно!

– «…и он просто полный псих».

– М-да…

По соседству загремели стулом. Неосторожное слово или жест обидели девушку, она вскочила и выбежала из кафе, а растерянный парень бросился следом.

– Вы расскажете ей, что Иоланда вообще не ездила в Париж? Расскажете, что я теперь ничего не помню про этот роман? Это ведь подтверждает мою невиновность, правда? Пожалуйста, расскажите ей обо всем и попросите позвонить мне.

– Ты ведь не сумасшедший, верно? Ты просто сходишь с ума по Мэдди, – улыбнулся Рон. – Да и кто бы устоял?

Спустя несколько часов, усаживаясь в актовом зале школы, где учились мои дети, я на всякий случай занял соседнее кресло, хотя не был уверен, что оно понадобится. Джейми и Дилли участвовали в школьной постановке «Тихоокеанской истории», и сразу из Британской библиотеки я помчался сюда. Я написал Мэдди, что оставил ей билеты у входа и что она не обязана встречаться потом со своим бывшим мужем, если не хочет. Волнение детей на сцене не шло ни в какое сравнение с переживаниями одного из взрослых, наблюдающих за ними из зала.

Оркестр грянул увертюру. Бедняга Джейми, кажется, сильно сожалел, что его гитара недостаточно велика, чтобы можно было за ней спрятаться. Все родители смотрели прямо на сцену, и только я то и дело крутил головой. Но скоро выход Дилли, и я постарался сосредоточиться на одном из самых знаменитых номеров мюзикла. Именно в этот момент знакомая фигура скользнула на соседнее кресло и я услышал шепот Мэдди: «Привет».

Я возликовал. Моя удивительная жена не могла выбрать более подходящего момента, чем хор «Нет ничего лучше женщины». Радостное восклицание «Мэдди!» прозвучало так громко, что несколько разгневанных родителей обернулись в нашу сторону. Джейми улыбнулся, заметив маму рядом с папой, но тут же взял себя в руки и вернулся в образ.

– Дилли пока не было, – шепнул я.

Весь первый акт она молчала, из-за этого я нервничал и почти не слышал ни «Чарующего вечера», ни «Оптимиста». Публике Южного Лондона была особенно близка тема расовой дискриминации в музыкальном изложении; отовсюду доносились возмущенные охи и ахи, когда со сцены звучало слово «мулат».

Когда девочка, исполнявшая роль Эмили, пела «Юная, как весна», я наклонился к Мэдди и прошептал:

– А я разговаривал с твоим отцом.

– Знаю, он звонил мне сразу после вашей встречи, – отозвалась она.

– Как замечательно, правда?

– Замечательно? И что в этом замечательного? Кстати, спасибо за субботнюю вечеринку, было очень мило.

– Тсс! – грозно прошипела учительница, сидевшая впереди.

Супругам очень важно иметь возможность общаться друг с другом, уверял я себя, но окружающий мир, похоже, не собирался нам помогать. Я пытался объяснить Мэдди, какой огромный положительный смысл несет в себе открытие ее отца, но всякий раз, как я слегка повышал голос, нас пронзали возмущенные взгляды.

– Это же отличная новость. Я, оказывается, все просто выдумал, на самом деле ничего не было…

– Не могли бы вы прекратить разговаривать! – раздался злобный шепот за нашими спинами.

Номер закончился, зрители бурно аплодировали, и Мэдди жестом предложила мне выйти из зала. Как раз вовремя, чтобы появившаяся на сцене Дилли успела заметить, как ее родители пробираются между рядами к выходу.

Мы стояли в школьном коридоре, рядом с доской почета, озаглавленной «Кто меня вдохновляет?». И я попытался выяснить, почему Мэдди по-прежнему так холодна со мной.

– Послушай, я помню, что Иоланда работала в нашей школе, вот и все. Едва ли я вообще был с ней знаком. Не понимаю, почему ты не радуешься. Я не спал с учительницей французского!

Девочки-подростки в туземных юбочках пробежали мимо, покосившись на меня с подозрением. Я хотел было обнять Мэдди, но она остановила меня, заявив обвиняющим тоном:

– Тогда почему ты вообразил, что у тебя роман с этой женщиной?

– Понятия не имею – спроси у невролога! Но ты же не собираешься преследовать меня только за то, что я вообразил, будто занимался сексом с другой женщиной? Да каждый мужчина в этом мире…

– Мне наплевать, с кем ты занимаешься сексом в своем воображении.

– Здрасьте, миссис Воган. – По коридору пробежал приятель Джейми, в костюме матроса.

– Привет, Дэнни. Первый вопрос – тебе померещился секс с Иоландой, потому что ты за ней ухлестывал?

– Здравствуйте, миссис Воган!

– Привет, Эйд. Ну же, отвечай!

– Я?! Никогда!

– Правда?

– Это нечестно. Я только что выяснил, что невиновен, но мой мозг издевается надо мной, а ты терзаешь меня за преступление, которого я не совершал.

– Но тебе нравилась учительница французского по имени Иоланда?

– Ну конечно, мне нравилась Иоланда. Как и всем остальным – она красотка.

– Благодарю.

– Но как мило – мое подсознание полагает, что обворожительное юное существо Иоланда может связаться с таким старым пердуном, как я! Это же просто смешно! Как я мог быть настолько наивен, чтобы поверить собственному мозгу?

Двери зала распахнулись, и публика хлынула в направлении школьной столовой, где предлагали напитки и разваливающиеся кексы. Мы с Мэдди присоединились к остальным, стыдливо отводя взгляды всякий раз, когда нас поздравляли с великолепным выступлением Дилли.

– Потрясающий спектакль, – издалека прокричала Мэдди преподавателю музыки.

– Так ты вернешься домой? – не отставал я. – Мы опять станем нормальной семьей?

– И костюмы тоже! Представляю, сколько труда вы вложили.

– Мэдди, пойдем сегодня домой. Дети соскучились по тебе. И я соскучился.

– Хочешь апельсинового лимонада?

– Да не хочу я этого чертова апельсинового лимонада. Ты согласилась дать нашим отношениям второй шанс, мы устроили из этого грандиозное представление, все шло нормально, пока я, в попытке быть честным, не признался в неком проступке. Тебе достался лучший вариант: я не изменял, но теперь ты знаешь, что я обязательно признаюсь, если это произойдет.

– Все не так просто.

– Нет, все очень просто. Ты ушла, потому что у меня якобы был роман. Выяснилось, что никакого романа не было. По этой причине ты спокойно можешь вернуться.

– Дилли была просто великолепна! Вы должны гордиться ею, – сообщила учительница, которую я не смог узнать.

– Ой, да, она так любит выступать. Благодарю вас!

– А Джейми прямо настоящий музыкант! Чудесный вечер с семейством Воган!

– Давай все-таки разберемся…

– Великий мюзикл, да? – Мэдди пользовалась тем, что учительница все не уходила. – А какие песни!

– Кстати, Мэдди, какой номер тебе больше всего нравится? – поинтересовался я. – «Я намерена выбросить этого мужчину из головы» или «Я влюблена в чудесного парня»?

Учительница деликатно топталась рядом, дожидаясь ответа на этот занимательный вопрос.

– Я полагаю, что лучшая песня еще впереди. «Впредь будешь внимательнее».

– Отличный ответ! – прокомментировала училка.

К нам то и дело подходили неведомые мне семейные пары, и до начала второго акта нормально поговорить так и не удалось. Мы вернулись в зал, но Мадлен упорно отказывалась обсуждать наше будущее семейное счастье. Лишь когда зазвучали аплодисменты, я получил свой шанс.

– Ты сказала, что первый вопрос – ухаживал ли я за Иоландой. А каков второй?

Пришлось дожидаться, пока не закончится следующая песня.

– С чего вдруг твое сознание сформировало ложную память? – выдала она наконец, перекрикивая одобрительный свист и аплодисменты.

И вновь пришлось ждать паузы, чтобы ответить. Но зато у меня появилось время корректно сформулировать фразу. Я проанализировал вопрос, выбрал лучший из возможных вариантов ответов и сразил жену своим красноречием:

– Не знаю.

– Потому что в глубине души ты не хочешь иметь обязательств. Твой мозг изобретает причины, чтобы не быть со мной, потому что ты этого не хочешь.

– Но…

Она прижала палец к губам. Пока пели «Это был не я», мне хотелось кричать от несправедливости происходящего. Память вела себя, как мышца, сведенная судорогой: полностью вышла из-под контроля, действовала независимо от меня, уничтожала файлы, создавала новые, а я должен был смириться с тем, как она разрушает мое прошлое и будущее.

– Но я хочу быть с тобой. И об этом мой мозг тоже знает. Я хочу быть с тобой – в болезни и здравии. Вспомни наши свадебные обеты.

– Угу, вот только мы разведены…

На сцене вновь появилась Дилли, и мы оба принялись изо всех сил вытягивать шеи, чтобы она заметила нас в зале. Мы громко хлопали, а я еще вдобавок свистел и кричал, пока не понял, что упустил возможность ответить на последний убийственный аргумент Мэдди.

Очередной шанс перекинуться словом выпал ближе к концу представления. Гремели овации, занавес поднимали несколько раз, а мы бешено махали своим детям, попутно решая, останутся ли их родители вместе.

– Не знаю, что и думать, – вздохнула Мэдди. – Вроде мы обо всем договорились, и вдруг ты выкидываешь очередной фокус.

– Не надо меня обвинять, у меня неврологическое заболевание.

– У тебя психическое заболевание. И твоя психика не желает жить со мной. Рано или поздно это проявится, а я не хочу проходить через этот кошмар еще раз.

– Как несправедливо. – Я перестал хлопать и посмотрел на Мэдди. – Я хочу, чтобы ты вернулась. Пожалуйста, поверь мне, а не лживому взломанному хранилищу моей памяти. Я хочу, чтобы ты вернулась, дети хотят, чтобы ты вернулась, я не спал с другой, и теперь ты знаешь, что я не намерен ничего от тебя скрывать. Что еще я должен сделать?

– Вон Дилли машет нам – помаши в ответ!

Я помахал дочери, потом показал Джейми целых два больших пальца.

– Ох, не знаю, – покачала головой Мэдди. – Я говорила с адвокатами, еще до истории с твоей ложной памятью. По условиям развода ты должен освободить дом, а я должна позволять тебе встречаться с детьми каждые выходные. Они ждут от меня дальнейших инструкций.

– Нет, Мэдди, умоляю, одумайся. Дай нам шанс.

– Пойми, мы не можем допустить, чтобы дети пережили второй наш развод. Я пока вернусь к родителям, но буду звонить, договорились?

Вечером Дилли разрешили лечь спать позже, чем обычно, и я долго сидел рядом, как в те времена, когда она была совсем маленькой.

– Почему вы с мамой сбежали, как раз когда я вышла на сцену?

– Ты заметила, солнышко? Прости, что мы пропустили твой дебют. Это все потому, что мы никак не можем разобраться, как нам дальше жить всем вместе.

В дверях спальни возник Джейми:

– И что вы решили?

– Привет, Джейми. Пока ничего конкретного. Но мы оба будем с вами, неважно, вместе или порознь.

– Тогда можно нам взять чипсы?

– Если ты думаешь, что из-за чувства вины я позволю вам есть всякую дрянь на ночь, после того как вы уже почистили зубы… что ж, большой пакет в буфете, с луком и сыром.

Утром дети ушли в школу, а я сказался больным. Я бросался на каждый телефонный звонок и, задыхаясь, отвечал страховому агенту из Бангалора, что меня не интересует его предложение. А поздно ночью я выскочил из кровати на звук подъезжающего такси, но это вернулись домой Аноним в Галстуке и его супруга. Надо бы все же узнать, как их зовут. Два дня я ждал вестей от Мэдди. Отправил ей длиннющее письмо с перечислением всех причин, по которым мы должны быть вместе, но не получил никакого ответа. Я боялся выйти из дома, и доведенный до отчаяния пес остервенело лаял перед входной дверью. Чем дольше было ее молчание, тем более пессимистичным я становился.

Ответ пришел на третий день ожидания. Через щель почтового ящика влетел конверт. Я готов был к самому худшему. Официальное письмо от ее адвоката: предписание освободить дом и соблюдать условия развода.

Я растерянно оглядывал прихожую. Пальто Мадлен так и висело на вешалке, обувь Джейми и Дилли стояла рядом с мамиными туфлями. Черно-белые фотографии детей наверху: Джейми с сестренкой в ее первый школьный день, держа за руку, брат выводит Дилли за калитку; оба, уже чуть постарше, на пляже, такие мокрые и соленые; Мэдди держит на руках обоих, еще совсем крошек, и смеется в объектив, словно не веря, что у нее и вправду уже двое детей. Какой нелепый оптимизм. Я припомнил, как мы уже вместе с Мэдди смеялись, катаясь на лодке по Серпентайн; как Мэдди баюкала малышей; как она махала мне из окна поезда, возвращаясь с каникул, а я ждал ее на станции.

Я никак не мог решить, где же лучше вскрыть эту эмоциональную бомбу. Прошел в кухню, но понял, что здесь читать не хочу Побрел было в гостиную, потом опять в прихожую. Поднес конверт к свету, но тот был слишком плотным – не разглядеть, что внутри. И наконец, решительным жестом распечатал, встречая свою судьбу.

Никакого письма от адвоката в конверте не оказалось. Только потертая зеленая открытка, на которой мультяшный лепрекон желает «Добрейшего всем утречка!».