Текст книги "Мужчина, который забыл свою жену"

– Я вспомнил! – с воплем вылетел я из ванной. – Только что вспомнил целый эпизод из своей жизни!

Гэри и Линда порадовались за меня, хотя их радость была несколько сдержанной, что неудивительно: практически голый мужик, дико хохоча, прыгал по их кухне, разбрасывая вокруг клочья душистой пены. Возможно, именно ощущение собственной обнаженности и мокрости спровоцировало нужные ассоциации, но я был уверен, что видел именно Мадлен. Линда принесла мне розовый махровый халат, а крошечное полотенце, которым я пытался прикрыть свой срам, сунула в стиральную машину.

Мы устроились за кухонным столом, и они наперебой принялись уверять меня, что это только начало, что вскоре начнут возвращаться и остальные воспоминания.

– А этот женский халатик тебе к лицу, Воган, – заметил Гэри. – Тебе всегда нравилось одеваться, как женщина.

Линда, посмеявшись, успокоила меня, что я вовсе не трансвестит, задумчиво добавив, впрочем:

– Ну, насколько мне известно…

Мне хотелось больше узнать о Мэдди и вообще о нас. Но в то время как я стремился получить сведения о своем браке, Гэри советовал сосредоточиться на его расторжении. Они, разумеется, успели все обсудить, пока я был в ванной, и теперь напомнили, что в пятницу мне необходимо быть в суде для завершения – по их искренним уверениям – долгого, болезненного и дорогостоящего процесса.

– Отложить это дело еще раз – последнее, чего бы ты хотел, – убеждал Гэри.

– Ты должен совершить это усилие, Воган, ради Мэдди и детей, – вторила Линда.

Гэри предложил мне явиться в суд и притвориться, что со мной ничего не случилось, дабы не помешать кончине брака, о котором я не имел ни малейшего понятия.

– Но что, если мне зададут вопрос, на который я не знаю ответа?

– Рядом будет твой адвокат – он подскажет, – успокоил Гэри.

– А он знает о моем состоянии?

– Э-э, полагаю, нет. Мы, конечно, могли бы рискнуть и рассказать ему, но к чему это приведет? Слушание отложат, и это обойдется тебе в очередные десять штук, которых у тебя нет.

– Мэдди с ребятами подготовились к тому, что все произойдет в пятницу. Они хотят, чтобы все закончилось, – сказала Линда.

– Говорю тебе, последнее слушание – простая формальность. Ты просто повторишь судье свою позицию, он вынесет постановление, вы с Мэгги обменяетесь бумажками о разводе – и прямиком в паб, флиртовать с полькой-барменшей.

Гэри уверял, что я буду страшно жалеть, если не решусь сейчас пройти через процедуру развода. Ведь рано или поздно память вернется ко мне, и тогда выяснится, что я упустил шанс освободиться от ненавистных уз.

– Ненавистных уз? – робко перебил я.

– Разумеется, раз ты разводишься, – напомнил Гэри. – Это кое-что да значит…

Я сознавал, что, наверное, наш разрыв проходил в довольно напряженной обстановке, но, заглянув в себя глубже, понял, что, пока дело не дошло до суда, все обстоит не так отвратительно. Вероятно, сначала, расставшись, мы с Мэдди относились друг к другу как разумные цивилизованные люди. И лишь после того, как нас поглотила состязательная юридическая система и мы узнали о наглых требованиях и претензиях, выдвигаемых адвокатами противоположной стороны, начала раскручиваться спираль личной неприязни.

– Как-то раз учитель истории, который живет в тебе, очень метко сравнивал бракоразводный процесс с войной, – вспоминал Гэри. – Ты рассказывал, как в 1939-м Королевские военно-воздушные силы считали безнравственным бомбить Шварцвальд, чтобы лишить немцев строевого леса. Но к 1945-му они сознательно устраивали кромешный ад, лишь бы уничтожить как можно больше мирных граждан.

– Надеюсь, мы с Мэдди не дошли до стадии бомбардировки Дрездена?

– Нет, вы остановились примерно на июне 1944-го. Она высадилась в Нормандии, но у тебя в рукаве еще остался ФАУ-2.

– То есть, согласно этой метафоре, я нацист?

Сколько бы друзья ни убеждали, что нам с женой лучше расстаться, я никак не мог с этим согласиться и совершить шаг во тьму неведомого. Розовый женский халат не добавлял веса моему мнению. Переодевшись, я объявил, что хочу прогуляться, поразмыслить обо всем. Между нервозной обеспокоенностью Линды и полным равнодушием Гэри мы достигли компромисса: я захвачу с собой блокнот с их адресом и номером телефона и двадцать фунтов наличными, которые я пообещал обязательно вернуть.

– Ты уверен, что в порядке? – провожая меня, продолжала беспокоиться Линда. – Хочешь, кто-нибудь из нас пойдет с тобой?

– Нет, что ты – так здорово просто выйти на улицу. После недели в больнице и вообще всего, что случилось, мне нужно немного проветрить голову.

– Думаю, твоя голова и так достаточно пуста, дружище, – крикнул из кухни Гэри.

Как только за моей спиной закрылась дверь гостеприимного дома друзей, я пустился в путь, примерно в милю длиной, к тому месту, где мы видели сегодня Мэдди. Я намеревался поговорить с ней. Собирался встретиться со своей женой. Я решил, что она должна знать о моем состоянии; это событие имело огромные последствия и для ее собственной жизни, и для детей, и для истории с судом. Я обязан рассказать ей обо всем, что случилось. Нужно успеть до возвращения детей из школы и иметь достаточный запас времени, чтобы отложить суд; значит, надо действовать безотлагательно.

– В любом случае, – бормотал я себе под нос, – прежде чем разводиться с женой, я хотел бы с ней сначала познакомиться.

Глава 6

Гэри имел непосредственное отношение к событиям, которые привели к тому, что мы с Мэдди оказались владельцами викторианского особняка в Клапэме. Полуразрушенный дом заколотили досками еще в 1980-е, дыры на крыше видны были невооруженным глазом, а балконы верхнего этажа заросли кустарником. После университета мы с Мэдди сдружились с группой активистов, которые присмотрели это заброшенное здание в качестве потенциального скво-та. Но, когда дошло до конкретных действий, самой отважной среди нас оказалась Мэдди. Пока я нерешительно ныл, не следует ли попросить официального позволения, Мэдди просто взломала ставни на окнах. В следующие недели мы совершили несколько вылазок за дровами, а на ночь придвигали тяжелую мебель к входной двери, для безопасности. Выяснилось, что муниципалитет не в силах выселить нас. Друзья появлялись и исчезали – как, например, парочка художников-анархистов, мечтавших превратить здание в «Постоянно Действующий Свободный Фестиваль и Лабораторию Событий». Идея быстро выдохлась из-за их полной неспособности вылезать по утрам из постели.

Несколько лет спустя мы зарегистрировались как ассоциация арендаторов жилья; властям проще было официально закрепить наши права, чем конфликтовать. Так получилось, что именно я занимался бумажной волокитой и стал юридически ответственным лицом, а к тому моменту, когда закон изменился и ассоциации арендаторов получили право выкупать жилье, мы с Мэдди остались единственными, кто продолжал жить в этом доме. За пару десятилетий мы с Мэдди прошли путь от радикальных сквоттеров до респектабельных домовладельцев, буквально не выходя из дому. На том самом эркере, ставень которого взламывала когда-то Мэдди, ныне красовался плакат «Осенней школьной ярмарки» наших ребятишек. К почтовому ящику прилеплено объявление: «РЕКЛАМУ НЕ БРОСАТЬ». Наверное, когда сквозь кафельную плитку на нашей кухне пробивались маленькие джунгли, мы были не так привередливы по части рекламных листовок.

И вот я стоял перед собственным домом, хранящим массу воспоминаний, ни одно из которых меня не касалось. Сначала я намеревался решительно нажать на кнопку звонка, но оказалось, что никак не могу собраться с духом. Обескураживало отсутствие самой кнопки, вместо нее был домофон, – значит, мои первые слова, обращенные к жене, пройдут сквозь искажающий электронный фильтр микрофона. Когда я выходил из квартиры Гэри и Линды, все казалось совсем ясным и простым. А вот теперь никак не мог унять дрожь в пальцах, зависших над клавишей домофона. А что, если дети не в школе и выбегут навстречу с радостными криками? Я с ужасом представил, что у дочери в гостях может быть подруга, они выскочат вдвоем, а я не буду знать, кто же из них моя дочь. В таком случае пострадает не только мое психическое здоровье.

Но отступать некуда. Я пригладил волосы, одернул рубашку и решился. К моему удивлению, из-за двери донесся громкий лай. Собака! Но мне никто ничего не сказал о собаке. Между тем, судя по звукам, здесь жил настоящий сторожевой пес – и грозное рычание не утихало. Мэдди нет дома. А я-то был уверен, что застану ее, если видел около дома всего пару часов назад. До меня дошло: я ведь понятия не имею, работает она или нет. Видимо, бессознательно предположил, что моя жена домохозяйка. Я нажал на клавишу еще раз, на тот маловероятный случай, что она не расслышала, и это вызвало новый приступ лая. Заглянув в щель почтового ящика, я самонадеянно позвал: «Привет?» – и поведение пса внезапно изменилось. Он радостно заскулил, узнав меня, хвост завертелся с такой силой, что увлек за собой все туловище вплоть до головы. Здоровенный золотистый ретривер страстно облизал мои пальцы, просунутые в щель, отскочил, издал еще несколько восторженных приветственных воплей и вновь кинулся маниакально целовать мне руку Я даже не задумывался, люблю ли собак, но к этому созданию ощущал инстинктивную симпатию.

– Здорово, приятель! И как же тебя зовут? Ну да, да, это я! Помнишь меня? Я, поди, водил тебя гулять?

Заветное слово привело пса в исступление, и я тут же почувствовал себя виноватым, что подал надежду, хотя собирался вновь покинуть его.

Стоя на тротуаре, я изучал дом, пытаясь понять, что за люди тут живут. Потом перешел на другую сторону улицы, для лучшего обзора. Дом сохранился чуть хуже, чем окружающие постройки: краска на балюстраде местами облупилась, половина входной двери – из толстого старинного разноцветного стекла, другая половина – просто деревянная. Но я смотрел и думал, какой же красивый дом мы создали. У него был собственный характер, в этих ярких ставнях и замысловатых эркерах. В причудливой застекленной башенке на крыше нашлось бы место, пожалуй, только для одного человека, зато там можно спокойно читать или глазеть на Лондон с высоты. Мансардные окна, выступавшие над серой черепичной крышей, видимо, освещали уютные детские комнаты с покатыми потолками. На втором этаже был балкон, и со своего наблюдательного пункта я разглядел выцветший навес над той его частью, что выходила в сад, где последней осенней медью сияли заросли дикого винограда.

Я представил, как летним вечером сижу на этом балкончике с Мэгги, за бутылкой холодного белого вина, а наши дети резвятся в саду. Интересно, это смутное воспоминание или просто фантазия о недостижимом, из-за семейных проблем, идеале? Глядя на свой дом свежим взглядом, я не мог отделаться от мысли, что именно тому, прежнему Вогану необходим был психиатр, если он готов был добровольно отказаться от всего этого.

Я так увлекся размышлениями и мечтами, что и не заметил, как к дому приближается машина. Увидев, кто за рулем, я впал в панику и нырнул за припаркованный неподалеку фургон. Скрючившись в три погибели, я наблюдал за происходящим в боковое зеркальце. Мэдди, поглядывая в открытое окошко своего автомобиля, лихо вписалась в тесное пространство, а я отчего-то почувствовал гордость за нее. Она вышла из машины – стильная и гораздо более деловая женщина, чем мне показалось в первый раз. Свободное ярко-оранжевое пальто, высокая прическа приоткрывает крошечные серьги в ушах.

И вновь я подумал, что произошла какая-то чудовищная административная ошибка – власти по чьему-то недосмотру инициировали процесс развода. Ни один из нас, безусловно, не мог подать соответствующего заявления. С чего бы мне не хотеть жить с такой роскошной женщиной? Вот он, мой шанс достойно представиться своей собственной жене.

Но едва я шагнул из своего укрытия, открылась пассажирская дверь, и, заметив выбирающегося наружу мужчину я юркнул обратно. Они вдвоем с Мэдди принялись вытаскивать из багажника большие картинные рамы и переносить их ко входу в дом. Кто он такой? Деловой партнер? Брат? Любовник? Мужчина был моложе меня и слишком легкомысленно одет для простого курьера. Он равнодушно ставил раму у входной двери и тут же возвращался за новой. Мэдди что, художница? Хозяйка галереи? Отчего Гэри с Линдой об этом не упомянули? Точнее, почему я ни о чем не спросил? В идиотской позе, чуть ли не припав к земле, я чувствовал себя все более неудобно, даже голова слегка кружилась, но не мог двинуться с места, сжигаемый любопытством и желанием получить ключ к разгадке этого ребуса. Они явно знакомы, но никаких намеков на характер их отношений. Парень ловко управлялся с тяжелыми на вид предметами. Может, она купила его работы, а он просто помогает с их доставкой? Но это подразумевает несколько более тесные отношения, чем просто покупка у случайного уличного художника. Я решил подождать и посмотреть, зайдет ли парень в дом или отправится по своим делам.

Мэдди открыла дверь, похлопала по спине пса, который радостно подпрыгивал, приветствуя ее, вилял задом и восторженно скулил – точно так же, как и для меня несколько минут назад. Я с облегчением убедился, что домашний любимец никак не реагирует на мужчину, затаскивавшего подрамники в коридор. Пес нервно понюхал воздух, но вместо того, чтобы последовать за хозяйкой, бросился вниз по ступенькам. Мэдди позвала его, однако пес явно что-то учуял и помчался по улице, игнорируя призывы хозяйки. Я видел ее встревоженное лицо. Она отставила картину и кинулась за псом. Наверное, такое поведение совсем на него не похоже, но запах неудержимо влек пса куда-то.

И тут я сообразил – это же мой запах! Собака, видимо, мчится прямиком к моему укрытию, Мэдди спешит следом и вот-вот обнаружит меня в засаде. Так и состоится наша первая встреча после разлуки: я в роли наглого шпиона со странным заболеванием мозга. Тенистый проход за моей спиной уводил к соседнему дому. Я рванул туда, обогнул деревянный сарай и прижался к стене. В тот же миг пес настиг меня и, ожесточенно виляя хвостом, принялся подпрыгивать в попытке облизать мне лицо.

– Вуди! Вуди! – Голос Мэдди раздавался все ближе.

– Вуди, домой, – прошептал я, но псу хоть бы хны.

– Вуди, ко мне! – взывала Мэдди.

– ВУДИ, ПЛОХОЙ ПЕС! – отчаянным шепотом рявкнул я. – ДОМОЙ, ПЛОХОЙ ПЕС, МАРШ ДОМОЙ!

Удивительно, но подействовало – разочарованный Вуди нехотя развернулся и потрусил в обратную сторону.

– Вот ты где, противная псина! – услышал я и удивился звучанию ее голоса.

У нее был легкий северный акцент – ливерпульский, наверное, не знаю.

Но я теперь был в безопасности. Сюда она не заглянет, так что можно спокойно подождать, а потом тихонько ускользнуть. Больше всего на свете мне хотелось увидеть ее вновь, но мысль о том, чтобы преподнести ей печальную новость, приводила в ужас. Прикрыв глаза, я уткнулся лбом в пахнущую креозотом дощатую стену и шумно вздохнул.

– Прошу прощения, что вы делаете в моем саду? – возмущенно произнес аристократичный голос. Обернувшись, я увидел плотного румяного здоровяка лет шестидесяти, в руке он держал бокал, по всей видимости, с джин-тоником. – О, Воган, это вы! Простите, а я подумал, что в сад прокрался злоумышленник. Как, черт побери, поживаете? Сто лет вас не видел.

– Ой, э-э… здрасьте!

– Кажется, я понял… – самоуверенно произнес этот вульгарный тип в рубашке с расстегнутым воротом, но при галстуке, – понял, зачем вы здесь.

Я занервничал. Что ему известно? Он видел, как я шпионил за собственной женой?

– Правда? – пробормотал я.

– В долг не бери и не давай взаймы! – И он вопросительно усмехнулся.

– А… Шекспир?

– Бард собственной персоной! Хотите забрать свою волшебную вещицу, верно?

– Волшебную вещицу?

– Ну да, это… Боже правый, как же эта штука называется?

– Хм…

– О, я совсем из ума выжил. Как же это…

– Да-да, вы о чем, собственно?

– Я должен был вернуть давным-давно – какая необязательность с моей стороны. Впрочем, вы можете забрать сами – в сарае.

Послушно распахнув двери сарая, я уставился на хаос из садовой мебели, сломанных газонокосилок, ржавых жаровень и цветочных горшков. А ну-ка, угадай… Может, следует схватить старое велосипедное колесо: «Вот ты где! Ладно, если когда-нибудь оно вновь вам понадобится, вы знаете, где нас искать…»

– Как поживает Мадлен? – поинтересовался он, пока я делал вид, что внимательно осматриваюсь.

– Она… хорошо. Вот только что ездила по делам! – выпалил я, несколько чересчур горделиво, но все потому, что наконец-то мог поделиться хоть какой-то подлинной информацией.

– Вот как… Что-то важное?

– Да нет вроде. Получила несколько больших картин…

– Она постоянно в работе, надо же!

– Правда? А, ну да, конечно!

– Знаете, вы должны как-нибудь заглянуть к нам на ужин, вдвоем.

– Благодарю за приглашение, это очень любезно с вашей стороны.

– В самом деле?

Похоже, мой ответ его всерьез удивил. Вероятно, предыдущие приглашения встречали резкий отказ.

– Может, тогда в эти выходные? Арабелла как раз вспоминала о вас, и в субботу мы абсолютно свободны.

– Нет, в субботу вечером не слишком удобно…

– Тогда днем?

Я, конечно, не был знаком с его супругой, но отчего-то подумал, что совместный обед с соседями не смягчит горечь нашего семейного краха.

– Знаете, вообще-то у нас сейчас трудный период. Мы с Мэдди… некоторым образом… полагаю, какое-то время будем очень заняты… (Судя по молчанию, он ждал подробностей.) Понимаете… у нас сейчас бракоразводный процесс.

– Бракоразводный процесс?

– Вот именно… такой, знаете, пробный. Чтобы проверить, как это бывает…

Последняя новость положила конец беседе. Сосед отставил свой стакан и сам зашел в сарай. Выяснилось, что вещь, которую я разыскивал, все это время находилась прямо перед моим носом.

Десять минут спустя я стоял в набитом людьми вагоне метро и мое личное пространство было гораздо просторнее, чем можно ожидать в такой толпе. Вероятно, потому, что я крепко сжимал в руках здоровенные электроножницы для стрижки живой изгороди, с огромными зазубренными лезвиями. Штуковина оказалась слишком тяжелой, чтобы тащиться к Гэри и Линде пешком, и я принял отважное решение воспользоваться общественным транспортом.

Я криво улыбнулся нервной мамаше, которая поспешно потянула своего малыша дальше в глубь вагона. Я держал громоздкое оружие так уверенно-небрежно, словно для меня это обычное дело – ехать в метро в час пик с метровыми стальными челюстями наперевес. Парочка подростков восхищенно косилась в мою сторону.

– Крутотень! – пробормотал один из них, проходя мимо к выходу.

Глава 7

Всю ночь я не сводил глаз с часов. Лежал при свете ночника, в тишине и покое, если не считать маниакального маятника на стене напротив. Счастливый клоун без устали елозил по радуге, туда-сюда, туда-сюда. Но даже в его положении было больше смысла, чем в моем. К половине четвертого, когда стало ясно, что клоун не намерен отдыхать, я поднялся и прокрался в кухню попить воды.

Рассвет знаменовал наступление моего персонального судного дня. Я сидел за кухонным столом, прислушиваясь к ритмичной капели из крана. Покосился на плиту. Интересно, люди все еще кончают с собой, сунув голову в духовку, или с электрической моделью этот номер не пройдет? Рисунки на панели управления предоставляли некоторую информацию – рыба, курица, но «головы человека в депрессии» не нашлось. К пробковой доске у холодильника прикреплен телефонный счет. «Вы обновили Друзей и Семью?» – надпись на нем, крупными буквами.

Я отыскал телефонную книгу Гэри и Линды, пролистал до буквы «В». «Воган и Мэдди», аккуратно напечатано, чуть ниже адрес. Потом мое имя перечеркнуто зеленой шариковой ручкой и сбоку накарябан новый адрес, тоже в свое время перечеркнутый, и очередной адрес вписан уже синим, пониже прежнего, так мелко, что почти не разобрать. Отдельного места для «Воган» на этой странице не планировалось. С желтой страницы на меня в упор глядел номер моего домашнего телефона, последовательность цифр, которую я набирал тысячи раз. Я мог бы прямо сейчас позвонить Мэдди. Хотя звонок в половине четвертого утра едва ли убедит ее в моей психической нормальности.

В кармане пиджака, хранившегося в сумке с моей одеждой, обнаружились личные вещи, и сейчас, устроившись за кухонным столом, я раскладывал своеобразные социологические карты Таро, извлеченные из бумажника. Вот карточка видеосалона. Она символизирует стабильность и определенные запросы – у вас, вероятно, есть DVD-проигрыватель, и вы из тех людей, кому нравится брать фильмы напрокат. В сочетании с карточкой «Районной библиотеки Ламбета» и «Картинной галереи Клапэма» это заставляет предположить, что вы довольно культурная личность, хотя, разумеется, недостает карточек «Британского института кино» и «Друзей национального театра». Карточка фитнес-клуба вроде бы свидетельствует о здоровом образе жизни, если бы не то, где именно она хранится, – заткнута так глубоко и плотно, что на ней даже отпечатался рисунок кожи бумажника, так что, видимо, карточкой никогда не пользовались. О достатке позволяет судить единственная кредитка, не золотая и не платиновая. Но есть и положительные моменты – судя по карточке кафе «Нерон», до бесплатного капучино осталось всего две марки…

Взяв ручку и блокнот, я попытался изобразить собственную подпись. Ничего даже отдаленно похожего. Телефон полностью разрядился, что было очень кстати, поскольку меня пугала сама мысль, что кто-то может позвонить. Мелькает имя на дисплее, человек надеется, что мы продолжим общение с того места, на котором расстались, а я понятия не имею, кто он такой. Но сейчас, под покровом темноты, я решился включить телефон в сеть и наблюдал, как постепенно оживает экран. Сорок семь пропущенных звонков и семнадцать сообщений. Я просмотрел список контактов, список сообщений, положил перед собой чистый лист бумаги и приготовился записывать имена и чего, собственно, хотят эти люди.

Первого звонившего я не узнал. «Воган, привет, это я, надо обсудить кое-какие проблемы с расписанием. Я говорил с Жюлем и Майком, так что если ты можешь взять дежурство 6 числа…» На этом месте я остановил запись и нажал кнопку «стереть все».

Уронив голову на стол, я думал об испытании, которое предстояло пройти сегодня. Суд так и не отложили – я не сумел настоять, чтобы Мэдди и адвокатам сообщили о моем состоянии. Гэри утверждал, что мы поступаем абсолютно правильно и что моя жизнь начнется заново, как только покончат с «последней маленькой формальностью». Приходилось учиться принимать юридические советы от человека с серьгой в ухе.

Я проснулся от грохота посуды прямо над головой.

– Прости, что разбудил, Воган, дружище. Завтрак готовлю. Хочешь фрикадельки из креветок?

– Чего?

– В кисло-сладком соусе. И свежий жареный рис, хотя, честно говоря, сейчас он чуть менее свежий, чем пару дней назад.

Звякнула микроволновка, Гэри впился зубами в разогретый блинчик.

– Э-э… нет, спасибо. Который час?

– Да уже пора, тебе через час нужно быть в суде. Хотя сначала ты, наверное, захочешь немножко разгладить складки на физиономии.

Гэри заметил, что я не так спокоен, как прежде. Ему казалось, нет никакой необходимости мчаться бегом от метро к зданию суда.

– Расслабься, без нас не начнут.

А я по-прежнему не представлял, насколько плохим мужем был. К счастью, у здания суда нас не ждала разгневанная толпа, рвущаяся сквозь полицейские заслоны с воплями «Проклятый ублюдок!» и посылающая проклятия мне на голову.

– Воган! А вот и вы! – бросился ко мне молодой красавчик, с голосом еще более крикливым, чем его галстук. – Мне казалось, вы хотели прийти чуть пораньше?

– Это вы адвокат Вогана? – уточнил Гэри. – Мы говорили с вами по телефону вчера.

– Да, здравствуйте. Итак, Воган, ваш друг сообщил, что вы хотели бы повторить вопросы, которые могут задать в суде, чтобы понять, как правильно на них отвечать. – Он произнес это так, словно моя просьба казалась ему довольно странной.

– Да, верно.

– Еще раз, – подчеркнул он.

– Еще раз? – машинально переспросил я.

– Ну да, ведь именно этим мы с вами занимались в прошлый раз. И не собирались повторяться.

– Э-э, понимаете, Воган полагает, что это было жутко полезно, – вмешался Гэри. – Но когда мы с ним решили все прорепетировать, для верности, выяснилось, что он немножко путается в паре мелких деталей, да, дружище?

– Понятно. – Адвокат расстегнул свою кожаную папку. – Времени у нас немного. Какие именно детали вы хотели бы уточнить?

Я с отчаянием смотрел на Гэри, надеясь, что он сумеет найти правильный ответ. Тщетно.

– Ну, в целом, общие положения этого дела, как-то так… ну, вам ли не знать. Вообще про расторжение брака.

Очень трудно было сосредоточиться, потому что я все время пытался разглядеть, не идет ли Мэдди.

– Как я уже говорил, боюсь, миссис Воган удивительно безрассудна, – комментировал адвокат один из пунктов, вызывающих разногласия, тот, что касался финансового договора.

– Ну, у всего есть другая сторона, – заметил я. – В смысле, ее адвокат, вероятно, то же самое говорит обо мне.

Похоже, мой комментарий его обескуражил.

– Знаете, мистер Воган, должен сказать, ваша позиция стала много мягче.

Гэри забеспокоился, что мое поведение может вызвать подозрения.

– Поскольку развод так близок, ты уже готовишься к следующим психологическим стадиям, да, парень? Ну там прощение, примирение, сотрудничество… В точности как в книжке «Развод для “чайников”».

– Не читал, – коротко бросил адвокат. – В библиотеке Оксфорда такой книги не было.

Адвокат так и не представился, поэтому я вынужден был обходиться формулировками типа «как говорит наш коллега»; «возвращаясь к пункту, ранее указанному нашим уважаемым адвокатом». Вдобавок я все еще выискивал взглядом красавицу, с которой разводился, и поэтому весь заковыристый юридический жаргон превратился в простой шум, на котором я время от времени пытался сосредоточиться.

– Итак, про ЭФК все ясно?

– Как? А, ну да, почти… – залепетал я. – А судья не спросит у меня, что это значит?

– Нет! Эквивалентная финансовая компенсация – это техническая мера, означающая, что обе стороны пришли к соглашению относительно выплат в пенсионный фонд.

– Я думал, что…

– Трудность состоит в том, что миссис Воган требует половину.

– Звучит вполне разумно, – радостно объявил я.

Ответное молчание длилось так долго, что я забеспокоился, не добавит ли он к счету дополнительно потраченное время.

– Простите, мистер Воган, но до настоящего момента мы в этом вопросе были абсолютно непреклонны.

– Слушай, ты же практически все платил в пенсионный фонд сам, – опять вмешался Гэри. – И не понимал, с чего это она должна получить половину.

– Но она же занималась детьми, домом, как она могла вносить деньги? Полагаю, ее вклад можно считать нематериальным, разве не так?

– Вот именно на этом и настаивает ее адвокат. Но одна из причин, по которой вы обратились в суд, как раз состоит в том, что вы не согласны с тем, что только что произнесли.

– Не согласен?

– Категорически. Мы последовательно настаивали, что она вполне могла работать, если бы хотела, но сама совершила свой выбор.

– Да, но это ведь очень трудно, верно? – задумчиво проговорил я, качая головой. – Разве это настоящий выбор? По сути, я имею в виду. Если я напряженно работал – планы уроков, отчеты, собрания, а еще отметки выставлять, доску вытирать… учителя все еще этим занимаются? – возможно, все это лишило ее возможности возобновить карьеру после рождения детей?

Адвокат прижал пальцы к вискам, словно застигнутый приступом дикой головной боли. Его раздражение, судя по всему, нарастало по мере того, как я перешел к обсуждению ранее оговоренной точки зрения по вопросу раздела дома и воспитания детей.

– Я просто считаю, что мы придерживаемся чересчур жесткой и неразумной позиции.

– Это суд, мистер Воган, а не Диснейленд. Либо вы сражаетесь за свои интересы, либо вас уничтожат.

Адвокат утверждал, что нет иной альтернативы, кроме как придерживаться уже выработанной линии, а Гэри повторял, что если я выиграю, то буду выглядеть в глазах Мэдди гораздо более значимо, чем если уступлю. Но меня тревожили некоторые заявления, сделанные мною самим прежним. Дабы удовлетворить мое требование об опеке над детьми, адвокат предложил перевести их в ту школу, где я работал. На этом месте Гэри шумно выдохнул.

– Не уверен, что ты этого захочешь, парень…

Желание вызвать дальнейшие разрушения в детских жизнях казалось неправильным, я не понимал ход мыслей Вогана, который прежде с этим соглашался. Я выяснял все новые подробности о себе, словно очищал луковицу. И чем больше слоев снимал, тем сильнее хотелось плакать.

– Итак, может, пойдем? – предложил адвокат, пока я своими вопросами еще больше не усложнил дело.

Гэри, оказывается, в зал не пускали, поэтому меня одного торжественно сопроводили в сокровенное помещение, где браки приговаривались к смерти.

Сам зал судебных заседаний был меньше и гораздо современнее, чем я ожидал, – никаких дубовых панелей, отпечатавшихся в подсознании после душераздирающих судебных сцен в полузабытых телефильмах. Пахло полиролем для мебели и недавно уложенной кафельной плиткой, а старый портрет королевы на стене должен был напоминать разводящимся парам, что на свете существуют семейства еще менее функциональные, чем их собственное. Пришли помощники адвоката, стажеры, и, наконец, влетела Мэдди со своей командой, они устроились на соседней скамье. Стоило увидеть ее, как внутри что-то вспенилось и заиграло, я чуть наклонился вперед, попытался улыбнуться, но она, вероятно, решила, что финальное слушание по делу о расторжении брака – не самый удачный момент для демонстрации дружеских чувств. Ее адвокат что-то бубнил ей на ухо, она внимательно слушала, лишь один раз случайно встретилась со мной взглядом и тут же отвела глаза. Мэди выбрала приглушенных тонов жакет с юбкой и простую белую блузку. «Именно так и следует одеваться для развода», – думал я. Если вы женщина, разумеется. Хотя если вы вырядитесь так, будучи мужчиной, судья, по крайней мере, сразу поймет, в чем причина разрыва. Неулыбчивость Мэдди встревожила меня. Событие, конечно, не радостное, но все равно хотелось, чтобы она чувствовала себя спокойнее. Впрочем, как выяснилось, мое выступление в суде должно было подействовать ровно противоположным образом.

Судья, вошедший в зал, был одет не совсем по форме.

– А где же парик! – потрясенно выпалил я.

Судья недовольно покосился в мою сторону. И теперь я забеспокоился, что парик на нем все же есть, а мое восклицание может произвести на него негативное впечатление.

– Судьи по бракоразводным делам не носят парики, Воган, – это же не открытый суд, – прошипел мой адвокат, и мы оба почтительно осклабились в сторону судьи, но моей силы воли не хватило, чтобы выдержать его взгляд, и я уставился на его буйную шевелюру.