Текст книги "Великолепная Софи"

– Com’ esta?[59]59
  Здравствуйте, как поживаете? (исп.)


[Закрыть] – сочным, бархатным голосом лениво произнесла маркиза.

Ее слова повергли в ужас Хьюберта, которого уверили, что она прекрасно говорит по-английски. Он метнул укоризненный взгляд на Софи, и она тут же вмешалась, призвав свою будущую мачеху к порядку. Маркиза безмятежно улыбнулась и произнесла:

– De seguro![60]60
  Без сомнения, наверняка (исп.).


[Закрыть] Я прекрасно говорю по-английски и по-французски. А вот немецким владею не так хорошо, но все равно лучше многих других. Я счастлива познакомиться с сестрой сэра Горация, хотя вы ничуть не похожи на него, senora[61]61
  Сеньора, мадам, сударыня (исп.).


[Закрыть]. Valgame![62]62
  Черт побери! (исп.)


[Закрыть] Это все ваши сыновья и дочери?

Леди Омберсли поспешила разуверить ее и стала представлять присутствующих. Маркиза очень быстро утратила к ним интерес, одарив всех гостей общей улыбкой, и предложила им располагаться. Софи сообщила ей, что сэр Винсент – ее старый знакомый, и маркиза протянула ему руку, заявив, что прекрасно его помнит. Впрочем, ей никто не поверил, и прежде всего сам сэр Винсент; но когда ей напомнили об одном вечере в Прадо[63]63
  Музей в Мадриде, один из крупнейших и значимых музеев европейского изобразительного искусства.


[Закрыть], она рассмеялась и сказала, что да, теперь она действительно его вспомнила, pechero[64]64
  Здесь: негодник (исп.).


[Закрыть] он этакий! После чего, успев очень внимательно рассмотреть Сесилию, она сделала комплимент леди Омберсли по поводу красоты ее дочери, каковая, по ее словам, отвечает всем английским канонам и пользуется бешеной популярностью на континенте. Сочтя, очевидно, что и мисс Рекстон заслуживает доброго слова, маркиза мило улыбнулась ей и сказала, что она выглядит как истая англичанка. Мисс Рекстон, ничуть не завидовавшая красоте Сесилии (поскольку ее воспитали в твердой уверенности, что любая красота преходяща), ответила, что считает себя вполне заурядной и что в Англии в последнее время появилась мода на брюнеток.

Когда эта тема себя исчерпала, в гостиной повисла тишина. Маркиза откинулась на подушки в углу софы, а леди Омберсли отчаянно ломала голову над тем, о чем же еще заговорить, чтобы расшевелить эту полусонную даму. Мистер Фэнхоуп, усевшийся поодаль на обитом парчой диване у окна, не сводил глаз с зелени, общения с которой так жаждала его душа, Хьюберт восторженно разглядывал хозяйку, а мистер Ривенхолл, не нуждаясь в обществе, взял лежавший на столике журнал и принялся лениво его листать. Неловкую паузу пришлось заполнять мисс Рекстон, обладающей, по ее собственному мнению, умением поддерживать светский разговор. Что она и сделала, сообщив маркизе, что является большой поклонницей Don Quixote[65]65
  Дон-Кихот (исп.).


[Закрыть].

– Как и все англичане, – ответила ей маркиза. – И ни один из них не может правильно произнести его имя. В Мадриде, когда там стояла английская армия, все офицеры уверяли меня, будто очень любят Сервантеса, хотя чаще всего это было ложью. Но у нас ведь есть еще Кеведо[66]66
  Франсиско Гомес де Кеведо и Сантибаньес Вильегас (1580–1645) – барочный испанский поэт и прозаик «золотого века». Его произведения принадлежат к общепризнанным вершинам испанской литературы.


[Закрыть], Эспинель[67]67
  Висенте Эспинель (1550–1624) – испанский поэт, писатель и музыкант, в историю литературы вошел как автор плутовского романа «Жизнь оруженосца Маркоса де Обрегона». Ему приписывают изобретение пятой струны на гитаре и испанской гитары как таковой.


[Закрыть] и Монтельбан, не говоря уже о многих других. Да и в поэзии…

– El Fenix de Espana[68]68
  Испанский Феникс (исп.) – прозвище Лопе де Вега (1562–1635), испанского драматурга, поэта и прозаика, автора более чем 2000 пьес, из которых 425 дошли до наших дней.


[Закрыть], – перебил ее мистер Фэнхоуп, внезапно вступив в разговор.

Маркиза с одобрением взглянула на него.

– Именно так. Вы знакомы с произведениями Лопе де Веги? Софи, – сказала она, переходя на родной язык, – этот молодой человек с лицом ангела, оказывается, умеет читать по-испански!

– Не очень хорошо, – ответил мистер Фэнхоуп, которого ничуть не впечатлило столь изящное описание его внешности.

– Мы будем говорить вместе, – заявила маркиза.

– Ни в коем случае, – решительно возразила Софи. – По крайней мере, если вы намерены перейти на испанский.

К счастью для всех присутствующих, в эту минуту в комнату вошел Гастон и объявил, что в столовой поданы легкие закуски и прохладительные напитки. Вскоре выяснилось, что, какой бы ленивой хозяйкой ни была маркиза, ее мажордом ничего не оставлял на волю случая. Гостей ждали многочисленные разнообразные блюда иностранной кухни, гарнированные мясным и рыбным бульонами, поданные с нежнейшими соусами и несколькими видами легкого вина. Конфитюр, трюфели, сливки, сбитые с вином и сахаром, фруктовый мармелад и сливки для кофе с тертым миндалем завершали этот лукуллов пир[69]69
  Роскошный пир как показная демонстрация богатства. – Примеч. ред.


[Закрыть], который маркиза скромно назвала «легким полдником». Судя по тому, что мисс Рекстон едва прикоснулась к некоторым из предложенных яств, она сочла подобное роскошество вульгарным; а вот Хьюберт, наевшись до отвала, решил, что маркиза, в конце концов, – совсем неплохая тетушка. А когда он увидел, сколько сливок, итальянских галет и «пьяной вишни»[70]70
  Сорт конфет.


[Закрыть] съела она сама, причем так легко и словно небрежно, то стал смотреть на нее с уважением, к которому примешивался благоговейный трепет.

Когда трапеза завершилась, Гастон склонился к уху своей хозяйки и напомнил ей о том, что ведущая в лес калитка осталась открытой. Она сказала:

– Ах да! Весенний лес с колокольчиками! Просто прелесть! Наверное, молодые люди пожелают прогуляться по нему, а мы с вами, senora, немного отдохнем.

Леди Омберсли никогда бы не пришло в голову предложить кому-либо из своих гостей отдохнуть после обеда, но поскольку она сама днем непременно ложилась вздремнуть, то не нашла недостатков в такой программе и вместе с маркизой удалилась в гостиную. Поначалу она попыталась было вовлечь маркизу в разговор о своем брате, но без особого успеха. Маркиза сказала:

– Вдовой быть скучно. К тому же я предпочитаю Англию, а не Испанию, поскольку сейчас в моей стране царит нищета. Но стать madrusta[71]71
  Приемная мать, мачеха (исп.).


[Закрыть] для Софи – нет, тысячу раз нет!

– Мы все очень любим мою дорогую племянницу, – ощетинившись, заявила леди Омберсли.

– Я тоже, но она чересчур утомительна. Никогда нельзя угадать, что она сделает в следующую минуту, или, не дай Бог, заставит сделать вас, хотя вам совсем этого не хочется.

Леди Омберсли вдруг поняла, что не может удержаться от небольшого ехидства.

– Моя дорогая сударыня, я совершенно уверена в том, что моя племянница ни за что не сможет убедить вас сделать то, что вам решительно не по нраву!

– Увы! – просто ответила маркиза. – Это лишь со всей очевидностью доказывает, что вы плохо знаете Софи. Сопротивляться ей – занятие еще более утомительное!

Тем временем предмет их спора прилаживал цветок в петлицу Хьюберта, стоя в саду. Мистер Ривенхолл отправился прогуляться к конюшням, а четверо остальных разбрелись в разные стороны, гуляя по обсаженным кустами аллеям. Мистера Фэнхоупа посетило вдохновение, навеянное, по его уверениям, пребыванием Сесилии в весеннем лесу. Пока что он сподобился сочинить лишь одну строку своей будущей поэмы, но она, как он полагал, выглядит очень многообещающе.

– Средь колокольчиков моя Сесилия ступает, – пробормотал он.

– Поистине буколическое[72]72
  Буколики, или Буколическая поэзия – пастушья поэзия, воспевающая прелести деревенской жизни.


[Закрыть] начало! – заметила мисс Рекстон.

Стихи мистера Фэнхоупа всегда были подражательными, но, как всякий поэт, он не любил, когда ему об этом напоминали, потому он взял Сесилию за руку и непременно увел бы ее прочь, если бы не возражения мисс Рекстон, остававшейся настороже как раз на такой случай. Она решила все время находиться рядом с влюбленными и вскоре, ловко упомянув Каупера[73]73
  Уильям Каупер (1731–1800) – английский поэт, стоявший у истоков английского «возрождения поэзии» начала XIX века.


[Закрыть], с успехом отвлекла внимание мистера Фэнхоупа от Сесилии, переключив его на себя. Сэр Винсент, обнаружив, что складывается весьма забавная ситуация, которая непременно избавит его скуки, решил немного подождать и вскоре был вознагражден за свое долготерпение. Сесилия, оказавшись неспособной принять участие в беседе о возвышенном (читать она не слишком любила), начала потихоньку отставать от своих увлекшихся спутников. Сэр Винсент пристроился рядом с ней, и очень скоро ему удалось развеять ее дурное настроение и даже увести из леса. Он заявил, что, сколь бы велико ни было его восхищение интеллектом мисс Рекстон, ее манера вести беседу весьма угнетающая. Леса и синие чулки, по его словам, нагоняют на него тоску. Земля здесь была сырой и никак не годилась для того, чтобы по ней гуляла леди. Он пригласил Сесилию взглянуть на голубятню, и, поскольку он был искусным мастером флирта, а она – достаточно мила для того, чтобы легкое заигрывание с ней скрасило послеобеденную скуку, они очень недурно провели время.

А Софи в это время гуляла по тропинкам в обществе Хьюберта. От ее внимания не ускользнуло, что за последние несколько дней он бывал то неестественно весел, то впадал в самую черную меланхолию. Однажды она заикнулась об этом Сесилии, но та в ответ заявила, что Хьюберт всегда был склонен к перепадам настроения, и не пожелала забивать себе голову размышлениями на эту тему. Но Софи, обнаружив, что кого-либо снедает беспокойство, неизменно пыталась выяснить его причины и по возможности их устранить. Она решила, что между ними сложились достаточно дружеские отношения, чтобы попытаться заговорить с ним об этом, – и не ошиблась. Он, впрочем, не доверился ей безоглядно, но и не стал делать вид, будто не понимает, что она имеет в виду. Да, признался Хьюберт, он немного обеспокоен, но особых неприятностей не предвидится, и он рассчитывает уладить свои дела через каких-нибудь несколько дней.

Софи, подойдя к грубо сколоченной скамье, заставила его присесть рядом с собой. Рисуя на земле узоры кончиком своего зонтика, она сказала:

– Если речь идет о деньгах – как это случается почти всегда – и ты не хочешь обращаться к своему папе, то я могу тебе помочь.

– Что толку обращаться к отцу? – заявил Хьюберт. – У него нет ни гроша, а особенно несправедливо то, что, когда я один-единственный раз пришел к нему, он взбесился еще сильнее Чарльза!

– А что, Чарльз часто впадает в ярость?

– Еще бы! Хотя, может, это не совсем так, но я не знаю, чего от него можно ожидать!

Она кивнула:

– Словом, к нему обращаться ты тоже не хочешь. Тогда откройся мне, пожалуйста!

– Ни за что! – с достоинством заявил Хьюберт. – Это чертовский любезно с вашей стороны, Софи, но до такого я еще не докатился!

– Не докатился до чего? – уточнила она.

– До того, чтобы брать взаймы у женщин, вот до чего! Кроме того, в этом нет необходимости. Я выкручусь, причем раньше, чем мне придется снова вернуться в Оксфорд!

– Каким образом?

– Неважно, но у меня все получится! А если нет… Но этого не может быть! Конечно, у меня такой отец, что… нет, об этом и говорить не стоит! Хотя братец у меня – дьявольски упрямый и неприятный тип, у которого снега зимой не выпросишь, как у какого-нибудь еврейского ростовщика, но, к счастью, у меня есть пара надежных друзей, что бы там ни говорил Чарльз!

– Вот как! – сказала Софи, обдумывая услышанное. Чарльз, конечно, мог вести себя крайне неприятно, но она подозревала, что если он неодобрительно отзывался о ком-либо из друзей Хьюберта, то все-таки неспроста. – Ему не нравятся твои друзья?

Хьюберт коротко рассмеялся.

– Проклятье, ну конечно! Только потому, что они знают жизнь да время от времени пускаются во все тяжкие, он начинает зудеть, как ретивый христианин, и… Эй, Софи, вы ведь не передадите мои слова Чарльзу?

– Разумеется, я не стану делать ничего подобного! – с негодованием ответила она. – За кого ты меня принимаешь?

– Нет, просто… Ладно, все равно это не имеет значения! Через неделю я буду бодр и весел и больше ни за что не попаду в затруднительное положение, будьте уверены!

Ей пришлось удовлетвориться его заверениями, потому что больше ничего он не добавил. Погуляв еще немного по саду, она оставила его и вернулась в дом.

Она обнаружила мистера Ривенхолла сидящим под вязом на южной лужайке. У его ног спала плотно наевшаяся Тина.

– Если хотите полюбоваться редкостным зрелищем, Софи, – сказал он, – загляните в окно гостиной! Моя мать крепко спит на одной софе, а маркиза – на другой.

– Что ж, раз они именно так представляют себе удовольствие, то, думаю, не стоит им мешать, – ответила она. – У меня на сей счет иное мнение, но я постараюсь не забывать о том, что добрая половина людей предпочитает проводить дни в полной бездеятельности.

Он подвинулся, предоставляя ей место рядом с собой.

– Да, полагаю, леность не относится к числу ваших пороков, – согласился он. – Иногда я спрашиваю себя, а не было бы лучше для всех нас, если бы все обстояло иначе, но мы договорились не ссориться сегодня, посему я не стану развивать эту мысль. Но, Софи, что такого мой дядя нашел в этой женщине, отчего решил жениться на ней?

Она задумчиво наморщила лоб:

– Знаете, она очень мягкая и добродушная, а сэр Гораций говорит, что ему нравятся спокойные женщины.

– Я поражен тем, что вы одобрили столь неподходящий союз.

– Вздор! Я не имею к нему никакого отношения.

– Полагаю, что как раз за вами и осталось последнее слово, – возразил он. – И можете не изображать святую невинность, кузина! Я успел узнать вас достаточно хорошо и совершенно уверен, что вы железной рукой управляете моим дядей и в свое время уберегли его от доброго десятка других маркиз!

– В общем, да, – признала она со смехом. – Но никто из них не сделал бы моего бедного ангела счастливым, а у Санчии, полагаю, это получится. Я уже приняла решение, что ему пора жениться снова.

– Только не говорите мне, что сами подобрали ему невесту!

– О нет! Мне нет нужды подбирать сэру Горацию подходящую пару! – откровенно призналась она. – Он самый влюбчивый мужчина на свете, и, что самое опасное, стоит женщине поплакаться ему в жилетку, как он готов сделать для нее все что угодно!

Чарльз не ответил, и она увидела, что он не сводит глаз с Сесилии и сэра Винсента, которые как раз вышли из‑за подстриженной тисовой живой изгороди. На его лицо легла тень, отчего Софи вынуждена была сурово заявить:

– Не вздумайте устраивать сцену из‑за того, что Сесилия немного пококетничала с сэром Винсентом! Вы должны радоваться тому, что она проявляет интерес к другому мужчине, помимо мистера Фэнхоупа. Но на вас не угодишь!

– Мне совершенно определенно не нравится именно этот мужчина!

– О, для тревоги нет никаких оснований! Сэра Винсента интересуют лишь богатые наследницы, и он не намерен делать предложения Сесилии.

– Благодарю вас, но я тревожусь вовсе не из‑за этого, – сухо ответил он.

Она не успела ничего сказать, потому что парочка приблизилась к ним. Сесилия, выглядевшая еще очаровательнее, чем обычно, принялась рассказывать им, что сэр Винсент проявил большую любезность, разыскав слугу, который дал им кукурузу для голубей. Потом она их кормила, и ее кузина подумала, что Сесилия получила куда больше удовольствия оттого, что птицы брали корм из ее губ, чем от комплиментов сэра Винсента.

Вскоре к ним присоединился Хьюберт. Он метнул на Софи полный озорства взгляд и, несмотря на накрахмаленные углы своего воротничка, тщательно повязанный шейный платок и модный жилет, показался ей совсем еще мальчишкой, а не городским денди, каковым себя считал. Она понятия не имела, что за каверзу он успел провернуть за то недолгое время, что пробыл один после их расставания, и прежде чем успела хорошенько над этим поразмыслить, ее внимание привлекла маркиза, появившаяся в окне гостиной и знаками пригласившая их присоединиться к ней. Вежливость заставила повиноваться даже мистера Ривенхолла. Послеобеденный сон освежил маркизу, и она оживилась. Леди Омберсли тоже проснулась и загадочно пробормотала:

– Лосьон датских леди.

Эти слова произвели на хозяйку дома столь сильное впечатление, что она резко выпрямилась на софе и воскликнула:

– Ни в коем случае! Очищенная жидкость зеленых ананасов куда лучше, уверяю вас!

К тому времени как компания с южной лужайки вошла в дом, обе старшие дамы успели подробно обсудить все известные им способы сохранения естественного цвета лица. Даже если они и разошлись во мнении относительно достоинств сырой телятины, на ночь накладываемой на лицо для борьбы с морщинами, то оказались единодушны относительно благотворного влияния настойки кервеля и протертой земляники.

Поскольку прошло больше двух часов после «легкого полдника», маркиза ощутила острую потребность подкрепиться и тепло пригласила своих гостей на чай с бисквитным тортом. За столом леди Омберсли заметила отсутствие мисс Рекстон и мистера Фэнхоупа и пожелала узнать, куда они подевались. Сесилия, пожав плечами, ответила, что они, без сомнения, до сих пор прогуливаются по лесу, декламируя друг другу стихи; но когда они не появились даже спустя двадцать минут, забеспокоилась уже не только леди Омберсли, но и ее старший сын. Тут-то Софи и вспомнила выражение озорного лукавства в глазах Хьюберта. Бросив на него взгляд, она прочла на его лице выражение ангельской невинности, отчего ее подозрения только окрепли. Охваченная дурными предчувствиями, она под каким-то благовидным предлогом пересела поближе к нему и прошептала, пользуясь тем, что за столом все участвуют в оживленной беседе и на них никто не обращает внимания:

– Гадкое создание, что ты устроил?

– Запер их в лесу! – прошептал он в ответ. – Это научит ее соблюдать приличия!

Софи едва удержалась, чтобы не рассмеяться, но со всей строгостью, на которую была способна, произнесла:

– Это возмутительно! Если ключ у тебя, немедленно отдай его мне, но так, чтобы никто ничего не заметил!

– Ну вот, опять вы все испортили! – отозвался он, но вскоре улучил момент и уронил ключ ей на колени. Он уже и сам понимал, что хотя идея оставить парочку в лесу поначалу и впрямь показалась ему блестящей, то освободить их, не поднимая скандала, будет весьма затруднительно.

– Это так не похоже на дорогую Евгению! – сказала леди Омберсли. – Не представляю, что с ними могло приключиться!

– En verdad[74]74
  Право, поистине, ей-богу (исп.).


[Закрыть], вообразить это совсем нетрудно! – с изумлением заметила маркиза. – Такой красивый молодой человек и столь романтичные декорации!

– Я пойду поищу их, – сказал мистер Ривенхолл, встал из‑за стола и вышел из комнаты.

Хьюберт не на шутку встревожился, и тут Софи внезапно воскликнула:

– А не запер ли случайно один из садовников калитку, решив, что все мы уже вернулись из леса? Я отлучусь на минуточку, Санчия, извините меня!

Догнав на аллее мистера Ривенхолла, она окликнула его:

– Какая незадача! Санчия, чтоб вы знали, живет в постоянном страхе перед грабителями, и потому все двери и ворота у нее всегда закрыты на замок! Один из садовников, решив, что мы уже вышли из леса, запер и калитку. Гастон дал мне ключ: вот он!

За поворотом посыпанной гравием дорожки их глазам открылась калитка, ведущая в лес. Возле нее стояла мисс Рекстон, и даже самый неискушенный наблюдатель заметил бы, что она пребывает в далеко не благостном расположении духа. Позади нее, на кочке, погруженный в таинства хитросплетений стихотворных размеров, сидел мистер Фэнхоуп, ничего вокруг не видя и не слыша.

Когда мистер Ривенхолл вставил ключ в замок, Софи произнесла:

– Мне очень жаль! Это все глупые страхи Санчии! Вы, наверно, продрогли и устали, мисс Рекстон?

А мисс Рекстон и впрямь провела не самые лучшие полчаса в своей жизни. Обнаружив, что их заперли в лесу, она сначала поинтересовалась у мистера Фэнхоупа, не может ли он перелезть через забор, а когда он без обиняков ответил ей, что нет, не может, она попросила его громко позвать на помощь. Но к этому моменту он был целиком поглощен рождавшейся в его голове одой и заявил своей спутнице, что подобная лесная идиллия вселяет в него вдохновение, в котором он так нуждался. После этого он уселся на кочку и достал из кармана карандаш и тетрадь, и всякий раз, когда она просила его что-либо предпринять для их спасения, отвечал лишь одно:

– Тише! – И его тон недвусмысленно свидетельствовал о том, насколько его мысли далеки от происходящего.

К тому моменту, когда на сцене появилась спасательная партия, мисс Рекстон была готова кого-нибудь убить и уже настолько не владела собой, что, забывшись, крикнула Софи, дрожа от гнева:

– Это вы во всем виноваты!

Софи, испытывая жалость к мисс Рекстон из‑за столь неловкого положения, в которое она попала, успокаивающим тоном ответила:

– Нет, во всем виноват глупый слуга, посчитавший, что все уже вернулись в дом. Ничего страшного! Пойдемте выпьем превосходного чаю Санчии!

– Я вам не верю. Вы – беспринципная, вульгарная и…

– Евгения! – резко бросил мистер Ривенхолл.

Она сердито всхлипнула, но замолчала. Софи же вышла за калитку, чтобы вернуть к действительности мистера Фэнхоупа, а мистер Ривенхолл сказал:

– Произошло глупое недоразумение, и вовсе незачем так расстраиваться из‑за него.

– Я убеждена, что это подстроила твоя кузина с целью выставить меня на посмешище, – сдавленным голосом заявила Евгения.

– Вздор! – холодно отозвался он.

Она увидела, что он не испытывает к ней ни малейшего сочувствия, и сказала:

– Мне не нужно говорить тебе, что я лишь стремилась помешать твоей сестре провести весь день в обществе этого неприятного юноши.

– А в результате она провела весь день в обществе Талгарта, – парировал он. – Тебе незачем было так утруждаться, Евгения. Присутствие моей матери, не говоря уже о моем собственном, сделало твой поступок, прямо скажу, ненужным!

Надо полагать, что столь критическое замечание переполнило чашу унижения, которую испила мисс Рекстон, но в гостиной она обнаружила, что ей предстоит вынести еще и комментарии маркизы. Санчия принялась рассуждать о вольностях, которые позволительны английским леди, в отличие от строгих правил поведения, установленных для испанских девушек, которые и шагу не могут ступить без пожилой дуэньи. Все присутствующие, за исключением мистера Ривенхолла, который предпочел хранить молчание, принялись дружным хором выражать свое сочувствие мисс Рекстон, оказавшейся в столь неприятном положении, и изо всех сил пытались успокоить ее, а Софи даже уступила ей свое место в коляске на обратном пути домой. Мисс Рекстон смягчилась и сменила гнев на милость, но когда чуть позже попыталась оправдать свой поступок в глазах жениха, он резко оборвал ее, заявив, что вокруг пустякового инцидента поднялось слишком много шума.

– Я не верю, что в этом виноват кто-то из слуг, – упорствовала она.

– В таком случае притворись, что веришь.

– Значит, ты тоже так не думаешь! – воскликнула она.

– Нет, я думаю, что это сделал Хьюберт, – холодно ответил он. – И если я прав, ты должна быть благодарна моей кузине за то, что она так быстро и изящно спасла тебя.

– Хьюберт! – вскричала она. – Но что толкнуло его на такой недостойный поступок?

Он пожал плечами.

– Может, он просто хотел пошутить, а может, ему не понравилось, что ты вмешиваешься в дела Сесилии, моя дорогая Евгения. Он очень привязан к сестре.

Она заявила с видом оскорбленного достоинства:

– Если это действительно так, то, надеюсь, ты поставишь его на место!

– Я не стану делать ничего подобного. Это было бы глупо и неосмотрительно.

Его слова расстроили мисс Рекстон окончательно.