Текст книги "Великолепная Софи"

– Лорд Чарлбери был сама доброта… само великодушие! – прошептала Сесилия.

– Охотно верю, – отозвался мистер Ривенхолл.

– Вздор! – сказал Чарлбери и вновь взял ее за руку. – Сейчас я оставляю вас, но надеюсь, что смогу хотя бы иногда бывать этом доме, теперь уже как друг. И ваша дружба для меня бесценна. Быть может, я не стану плясать от радости на вашей свадьбе, но от всей души желаю вам счастья, клянусь честью!

Он пожал ей руку, отпустил ее и вышел из комнаты. Мистер Ривенхолл направился следом, проводил его вниз в холл и добавил на прощание:

– Чертовски неприятное дело, Эверард. Она лишилась рассудка! Но в том, что касается брака с этим щенком – клянусь Богом, такому не бывать!

– Ваша кузина обвиняет меня в том, что я нарочно подхватил свинку! – горестно сообщил ему Чарлбери.

– Софи! – воскликнул мистер Ривенхолл тоном, в котором не ощущалось ни малейшей симпатии. – С тех пор как эта девица поселилась в нашем доме, мы не знали ни дня покоя!

– Не думаю, что это было бы возможно, – задумчиво признал его светлость. – Она самая странная женщина из всех, кого я знаю, но, должен признать, она мне нравится! А вам?

– Решительно нет! – заявил мистер Ривенхолл.

Он проводил Чарлбери на улицу и вернулся в дом, едва не столкнувшись с Хьюбертом, который, прыгая через две ступеньки, слетел вниз по лестнице.

– Привет! Куда ты так спешишь? – поинтересовался Чарльз.

– Никуда! – ответил Хьюберт. – Пройдусь немного, только и всего.

– Когда ты возвращаешься в Оксфорд?

– На следующей неделе. А почему ты спрашиваешь?

– Хочешь завтра поехать со мной в Торп-Гранд? Я, наверное, останусь там на ночь.

Хьюберт покачал головой.

– Нет, не могу. Хочу заглянуть на пару дней в гости к Харпендену.

– Я не знал об этом. Собираетесь в Ньюмаркет?

Хьюберт покраснел.

– Черт возьми, почему мне нельзя съездить в Ньюмаркет, хотел бы я знать?

– Ты волен поступать так, как считаешь нужным, хотя я предпочел бы, чтобы ты проявлял большую разборчивость в выборе друзей. Ты твердо решил? Мы могли бы заехать туда из Торпа, если хочешь.

– Чертовски любезно с твоей стороны, Чарльз, но я уже пообещал Харпендену и теперь не могу отказаться, – угрюмо ответил Хьюберт.

– Очень хорошо. Осторожней с девицами!

Хьюберт толкнул его в плечо.

– Так и знал, что ты это скажешь!

– Я скажу кое-что еще, и тебе лучше мне поверить! Я не намерен покрывать твои долги, если ты проиграешься на скачках, так что смотри, не выходи за пределы разумного!

Не дожидаясь ответа, он вновь поднялся по лестнице в гостиную, где сестра по-прежнему сидела в той же позе, в какой он ее оставил, и горько плакала, вытирая слезы насквозь промокшим носовым платком. Он швырнул ей на колени свой.

– Если ты намерена и дальше обливаться слезами, то возьми мой платок! – посоветовал он. – Ну, ты довольна? Еще бы! Не каждая девушка может похвастать тем, что отвергла ухаживания такого человека, как Чарлбери!

– Я не намерена хвалиться этим! – вспылила она. – Но мне нет дела до состояния и положения в обществе! Если мои чувства устремлены в совершенно ином направлении…

– Ты могла бы подумать также о его уме и благородстве! Во всей Англии не сыскать другого такого человека, Сесилия! И не обольщайся, что найдешь те же качества в своем поэте! Очень хочется, чтобы тебе не пришлось пожалеть о том, что ты сегодня сделала.

– Мне прекрасно известно, сколь многими добродетелями обладает лорд Чарлбери, – негромко сказал она, вытирая мокрые щеки платком брата. – Нет, в самом деле, я нахожу его наиболее достойным из всех своих знакомых, а если и плачу, то только оттого, что вынуждена была ранить его чувства!

Мистер Ривенхолл подошел к окну и остановился перед ним, глядя на площадь.

– Теперь уже бессмысленно об этом сожалеть. После твоего заявления прошлой ночью едва ли Чарлбери захочет на тебе жениться. И что ты намерена делать? Должен предупредить, что отец никогда не даст согласия на твой брак с Фэнхоупом.

– Потому что ты не позволишь ему этого! О Чарльз, неужели мало того, что ты сам хочешь заключить брак по расчету, так еще и от меня требуешь того же? – пылко вскричала она.

Он замер:

– Опять работа моей кузины! До ее приезда в Лондон ты бы не осмелилась разговаривать со мной в таком тоне! Мое уважение к Евгении…

– Если бы ты любил, Чарльз, то не говорил бы о своем уважении к Евгении!

Именно в этот крайне неудачный момент Дассет ввел в комнату мисс Рекстон. Сесилия поспешно спрятал платок брата, и на щеках у нее заалел жаркий румянец; мистер Ривенхолл отвернулся от окна и с усилием проговорил:

– Евгения! Какой неожиданный и приятный сюрприз! Как поживаешь?

Она протянула ему руку, но сказала, глядя на Сесилию:

– Скажи, что это не так! Еще никогда в жизни я не испытывала такого потрясения, как вчера, когда Альфред сообщил мне, что произошло здесь минувшей ночью!

Брат и сестра непроизвольно придвинулись друг к другу.

– Альфред! – повторил мистер Ривенхолл.

– Когда мы ехали домой вчера после бала, он сказал, что невольно подслушал то, что сказала тебе Сесилия, Чарльз. И лорд Чарлбери! Я не могла поверить, что такое вообще возможно!

Братские узы и привязанность удерживали мистера Ривенхолла на месте рядом с сестрой, но выглядел он крайне раздосадованным, поскольку был очень зол на Сесилию за то, что она поставила его в такое неловкое положение. Не терпящим возражений тоном он произнес:

– Если ты имеешь в виду, что Сесилия и лорд Чарлбери решили, будто не подходят друг другу, то ты совершенно права. Не знаю, какое до этого дело Альфреду и почему он поспешил доложить тебе о том, что… подслушал!

– Мой дорогой Чарльз, он знает, что заботы и тревоги твоей семьи – и мои тоже!

– Премного благодарен, но у меня нет желания обсуждать этот вопрос.

– Извините! Мне надо идти к маме! – сказала Сесилия.

Она выскользнула из комнаты, а мисс Рекстон многозначительно посмотрела на мистера Ривенхолла и произнесла:

– Я не удивляюсь тому, что ты так расстроен. Дело крайне неприятное, и, думаю, можно не ломать голову над тем, чье влияние вынуждает Сесилию вести себя подобным образом!

– Не имею ни малейшего представления, что ты имеешь в виду.

Его неприветливый тон недвусмысленно свидетельствовал, что ей лучше сменить тему, но неприязнь к Софи превратилась у нее в навязчивую идею, и она продолжала, отбросив всякую осторожность:

– Ты наверняка заметил, дорогой Чарльз, что наша милая сестра попала под влияние своей кузины. Я уверена, что ни к чему хорошему это не приведет. Вне всякого сомнения, у мисс Стэнтон-Лейси имеется масса достоинств, но я всегда думала, что ты прав, говоря, будто она начисто лишена возвышенности чувств и мыслей.

Мистер Ривенхолл, который сразу решил, что в поведении его сестры повинна Софи, без малейших колебаний возразил:

– Ты ошибаешься: я никогда не говорил ничего подобного!

– Разве? А мне помнится, будто ты утверждал нечто в этом роде, но это не имеет значения! Какая жалость, что леди Омберсли была вынуждена предоставить ей кров в такое несчастливое время. Всякий раз, входя в дом, я чувствую произошедшие в нем перемены. Даже дети…

– Во всяком случае, в нем стало гораздо веселее и радостнее, чем раньше, – перебил он ее.

Мисс Рекстон принужденно рассмеялась.

– Дом растерял покой и умиротворение! – Она принялась разглаживать морщинки на своих перчатках. – А тебе известно, Чарльз, что меня всегда восхищала атмосфера этого дома? Его стиль и элегантность? Я знаю, в этом была твоя заслуга! И мне больно видеть, как этот строгий покой – который я полагаю несомненным достоинством – вдребезги разбит ее буйной и дикой натурой. Не далее как вчера я размышляла о том, что бедная маленькая Амабель совершенно отбилась от рук! Разумеется, мисс Стэнтон-Лейси потворствует ей ненамеренно. Не следует забывать, что она сама получила крайне беспорядочное воспитание!

– Моя кузина, – решительно заявил мистер Ривенхолл, словно ставя окончательную точку в их споре, – всегда очень добра к детям и пользуется благосклонностью моей матери. Должен добавить, что присутствие Софи многократно улучшило ее расположение духа. У тебя есть какие-нибудь дела в этой части города? Могу ли я сопроводить тебя? Через двадцать минут мне надо быть на Бонд-стрит.

Перед лицом столь суровой отповеди мисс Рекстон не смогла ничего добавить. Щеки у нее порозовели, губы плотно сжались, но она сумела подавить язвительный ответ и сказала, сохраняя хотя бы видимость покладистости:

– Спасибо, мне надо заехать в библиотеку за мамой. Я прибыла в ландо и с радостью подвезу тебя, куда нужно.

Поскольку местом, куда направлялся Чарльз, оказалась Боксерская школа Джексона, вряд ли можно было ожидать, что это порадует мисс Рекстон, поскольку она не любила ни один вид спорта, а бокс вообще считала варварским развлечением. Евгения с высокомерной насмешкой посмотрела на мистера Ривенхолла, давая понять, что оскорбилась предпочтением, которое он отдает прославленному боксеру перед ее обществом, но не сказала больше ни слова.

Сесилия тем временем поспешно направилась не к леди Омберсли, а в комнату своей кузины, которую застала сидящей перед туалетным столиком с зеркалом. Софи рассматривала какой-то обрывок бумаги. Джейн Сторридж убирала в шкаф ее наряд, но когда в спальню вошла Сесилия, горничная, очевидно, решила, что ее присутствие стало нежелательным, и, презрительно фыркнув, подхватила сапоги для верховой езды Софи, сунула их под мышку и с гордым видом удалилась.

– Что бы это могло быть, Сеси? – нахмурившись, спросила Софи, глядя на листочек бумаги, который держала в руке. – Джейн говорит, что нашла его возле окна и подумала, будто он принадлежит мне. Какое смешное имя! Голдхэнгер, Медвежий переулок, Флит-лейн. Почерк мне незнаком, и я не понимаю, как он… О, какая же я глупая! Должно быть, листок выпал из кармана сюртука Хьюберта!

– Софи! – воскликнула Сесилия. – У меня только что состоялся поистине кошмарный разговор с Чарлбери!

Софи отложила листок в сторону.

– Боже милосердный, каким же образом?

– Я вдруг поняла, что мои чувства к нему претерпели самые решительные изменения! – провозгласила Сесилия, опускаясь в кресло. – Никто – никто – не смог бы вести себя с большей добротой и великодушием! Как я жалею, что ты уговорила меня увидеться с ним! Встреча получилась чрезвычайно болезненной и мучительной!

– О, не обращай на него внимания! – небрежно отмахнулась Софи. – Давай лучше подумаем о том, как подобрать Огастесу достойное занятие!

– Как ты можешь быть такой бессердечной? – возмутилась Сесилия. – Он был так добр ко мне, а я не могла не думать о том, какие страдания ему причинила!

– Осмелюсь предположить, он быстро оправится, – беззаботно отозвалась Софи. – Десять к одному, что еще до конца месяца он влюбится в другую женщину!

Похоже, подобное пророчество ничуть не утешило Сесилию, но вскоре она сказала:

– Разумеется, я тоже на это надеюсь, ибо могу тебе сказать, что разрушать жизнь мужчины не очень-то приятно!

– Как ты думаешь, сегодня будет дождь? И стоит ли мне надевать свою новую шляпку? Я намерена пофлиртовать с Чарлбери: он мне понравился.

– Желаю успеха, – после недолгой паузы неуверенно проговорила Сесилия. – Но он показался мне человеком, не склонным к пустому флирту. Для этого он слишком джентльмен!

Софи рассмеялась.

– Это мы еще посмотрим! А сейчас посоветуй мне, какую шляпку надеть! Соломенная просто очаровательна, но если пойдет дождь…

– Мне решительно все равно, какую шляпку ты наденешь! – бросила Сесилия.

Глава 11

Остаток дня прошел незаметно и без каких-либо значимых событий. Софи прокатила Сесилию в своем фаэтоне по Парку, а потом высадила ее, чтобы она могла насладиться прогулкой с мистером Фэнхоупом, который, согласно предварительной договоренности, поджидал их у Манежа. Ее место занял сэр Винсент Талгарт, который оставил Софи только после того, как заметил, что у ограды, отделявшей проезжую часть дороги от Роттен-роу[82]82
  Аллея для верховой езды в лондонском Гайд-парке (искаженное «route du roi» – королевская дорога).


[Закрыть], остановилось ландо маркизы де Виллаканас. Она привлекла всеобщее внимание количеством и высотой страусовых перьев на своей шляпке и приветствовала его ленивой улыбкой, а обратившись к Софи заявила, что лондонские магазины не идут ни в какое сравнение с парижскими. В тот день на Бонд-стрит она не увидела ничего, что вызвало бы в ней желание развязать тесемки своего кошеля. Но, как оказалось, сэр Винсент знал одну модистку на Брутон-стрит, которая, по его убеждению, с одного взгляда сможет распознать стиль и исключительность такой клиентки, и предложил сопроводить маркизу в ее заведение.

Софи слегка нахмурилась, но прежде чем успела сообразить, что все это значит, ее вниманием завладел лорд Бромфорд. Из вежливости ей пришлось пригласить его на прогулку по Парку в своем фаэтоне. Он уселся рядом и, заявив, что получил огромное удовольствие от бала в особняке Омберсли, сделал ей официальное предложение руки и сердца. Софи без колебаний и смущения отклонила его. Лорд Бромфорд пришел в замешательство, но ненадолго, провозгласив, что страсть заставила его действовать чересчур поспешно, но он не отчаивается и надеется на счастливое завершение своего сватовства.

– Когда ваш родитель вернется к этим берегам, – провозгласил он, – я по всей форме обращусь к нему за разрешением признаться вам в своих чувствах. Вы совершенно правы, настаивая на соблюдении всех правил приличия, и я должен просить у вас прощения за то, что нарушил нормы этикета. Только сильная страсть, охватившая меня, – и должен сказать вам, что даже настойчивые уговоры моей матушки, к которой я испытываю глубочайшее сыновнее почитание, не смогли поколебать мою решимость – словом, как я уже говорил, только сильная страсть вынудила меня позабыть…

– Думаю, – сказала Софи, – что вы должны заседать в Палате лордов. Вы еще не делаете этого?

– Как странно, – ответил его светлость, раздувшись от гордости, – что вы задали мне подобный вопрос, потому что я как раз собирался этим заняться. Меня представит поручитель, который славен своим высоким происхождением не меньше, чем судейской квалификацией, и полагаю…

– Я ничуть не сомневаюсь в том, что вам судьбой уготовано стать великим человеком, – сказала Софи. – Сколь бы продолжительными и сложными ни были этапы вашего развития, вы никогда не теряли себя! Смотрите, какие очаровательные листочки распустились на буковых деревьях! Знаете ли вы другое дерево, способное соперничать с буком в красоте? Я, например, нет!

– Безусловно, очень изящное дерево, – нехотя согласился лорд Бромфорд, покровительственно глядя на бук. – Однако оно едва ли может сравниться в величественности с красным деревом, которое растет в Вест-Индии, или в полезности – с оксандрой ланцетолистной. Иногда я спрашиваю себя, мисс Стэнтон-Лейси, а многие ли знают о том, что оси для их экипажей изготавливают именно из оксандры?

– В южных провинциях Испании, – ответила Софи, – в изобилии произрастает пробковый дуб.

– Еще одним чрезвычайно интересным деревом, которое можно встретить на Ямайке, – продолжал его светлость, – является балата. Кроме того, там растет розовое дерево, черное дерево, железное дерево…

– Северные провинции Испании, – с вызовом заявила Софи, – славятся разнообразными видами произрастающих там кустарников, включая и те, которые мы называем ладанником, и… и… О, это же лорд Фрэнсис! Мне придется высадить вас, лорд Бромфорд!

Ему явно не хотелось выходить, но, поскольку лорд Фрэнсис уже махал Софи рукой, выражая желание поболтать с нею, он не стал возражать. Когда фаэтон остановился, его светлость величественно сошел на землю, а лорд Фрэнсис с необычайной ловкостью вскарабкался наверх и занял его место, заявив:

– Софи, давешний бал был просто великолепен! Ваша кузина – премиленькое создание, право слово!

Софи вновь тронула лошадей с места.

– Фрэнсис, пробковый дуб действительно растет в южных провинциях Испании?

– Господи, Софи, откуда мне об этом знать? Это же вы жили в Кадисе! Неужели не помните? Да и кому нужны эти ваши пробковые дубы, в конце концов?

– Надеюсь, – тепло сказала Софи, – что когда вам надоест быть самым известным волокитой Европы, Фрэнсис, вы найдете себе очень красивую супругу, поскольку вы ее заслуживаете! А вам известно что-нибудь о балате?

– В жизни о ней не слышал! А что это такое? Какой-то новый танец?

– Нет, это дерево, растущее на Ямайке. Надеюсь, ваша супруга будет столь же добросердечна, сколько и красива.

– Можете не сомневаться! Но знаете, что я вам скажу, Софи? Это совсем на вас не похоже – задаваться мыслями о каких-то деревьях! Что это на вас нашло?

– Лорд Бромфорд, – со вздохом ответила Софи.

– Как, этот скучный тип, который только что сидел рядом с вами? Вчера вечером он рассказывал Салли Джерси о том, как полезно гвинейское просо для лошадей и коров – слышали бы вы его! Я лично еще никогда не видел, чтобы бедная Немая внимала кому-нибудь в таком молчании!

– Жаль, что она его не одернула. Я должна буду высадить вас у Манежа, потому что там меня ждет Сесилия.

Сесилия со своим кавалером действительно оказалась в назначенном месте. Лорд Фрэнсис спрыгнул с фаэтона, и именно ему пришлось подсаживать Сесилию наверх. Мистер Фэнхоуп в это время погрузился в мечтательное созерцание нескольких нарциссов, затем простер руку вперед и продекламировал:

– Нарциссы цветут первыми, опережая прилет ласточек!

После встречи с возлюбленным расположение духа Сесилии, по-видимому, отнюдь не улучшилось. Его планы относительно их будущей жизни оставались крайне туманными и расплывчатыми, но зато у него уже родился замысел эпической баллады, которая в мгновение ока сделает его знаменитым, на что он всерьез рассчитывал. А пока сие великое произведение обретало окончательные формы, он, по его словам, не возражал бы против места библиотекаря. Но поскольку Сесилия не могла представить себе, что отец или брат испытают удовлетворение, выдав ее замуж за библиотекаря, эта огромная уступка со стороны мистера Фэнхоупа повергла ее в еще большее отчаяние. Она даже решилась на то, чтобы предложить ему задуматься о профессии политика, но он лишь ответил:

– Сколь жалкое времяпрепровождение! – И это совершенно не вписывалось в такой превосходный план. А когда он заявил, что с момента смерти мистера Фокса[83]83
  Вероятно, имеется в виду Чарльз Джеймс Фокс (1749–1806) – английский парламентарий и политический деятель, убежденный оппонент короля Георга III, идеолог британского либерализма, вождь самого радикального крыла партии вигов. – Примеч. ред.


[Закрыть] десять лет назад в стране так и не появился лидер, которому желал бы служить наделенный разумом и чувствами человек, это замечание лишь доказало, что вряд ли его политические взгляды получат большую поддержку ее семьи, нежели его поэтические склонности.

Софи, уяснив себе суть происходящего из отрывочных и кратких реплик Сесилии, отнеслась к этому довольно жизнерадостно и даже беззаботно, заявив:

– Ничего страшного! Значит, нам нужно найти великого человека, который согласился бы стать его покровителем! – Отчего Сесилия лишний раз убедилась в том, как плохо кузина понимает ее душевные терзания.

Перед тем как спуститься к ужину, Софи отдала Хьюберту злополучный клочок бумаги. Она почти забыла о нем, но реакция кузена на находку оказалась столь странной, что мгновенно породила в ее голове самые невероятные предположения, чего он наверняка не желал. Хьюберт буквально выхватил его у нее из рук, воскликнув:

– Где вы его нашли? – А когда она терпеливо объяснила, что, скорее всего, он выпал из кармана его сюртука, когда она зашивала карман, юноша сказал: – Да, это принадлежит мне, но я не знал, что засунул его туда! Я не могу сказать, что там написано, но умоляю никому не сообщать об этом!

Ей оставалось только заверить его в отсутствии у нее подобных намерений, но юноша выглядел настолько расстроенным, что вызвал у Софи определенные подозрения. Они лишь окрепли после того, как Хьюберт вернулся домой, проведя несколько дней в гостях у своего друга мистера Харпендена. Он вел себя как человек, получивший сокрушительный удар, от которого так и не смог оправиться, и Софи воспользовалась первой же возможностью, чтобы поинтересоваться, не случилось ли чего. Мистер Ривенхолл еще вчера уехал из Лондона в Торп-Гранд – поместье в Лестершире, унаследованное им от двоюродного дедушки, и до сих пор не вернулся; но Хьюберт ясно дал понять кузине, что даже обстоятельства крайнего порядка не заставят его обратиться к старшему брату за помощью и советом.

– Он не стал миндальничать и прямо заявил мне, что не намерен… Ладно! Это не имеет значения!

– Осмелюсь заметить, – невозмутимо сказала Софи, – что Чарльз часто говорит не то, что думает на самом деле. Расскажи мне, что случилось, Хьюберт! Верна ли моя догадка, что в Ньюмаркете ты проиграл крупную сумму?

– Если бы только это! – неосторожно ответил он.

– Что ж, если это еще не самое печальное, Хьюберт, то я хочу, чтобы ты рассказал мне все без утайки! – сказала она, дружески улыбнувшись ему. – Будь уверен, ты вполне можешь мне довериться, потому что сэр Гораций воспитал меня в твердом убеждении, что нет ничего более гадкого, чем выбалтывать чужие секреты. Подозреваю, что у тебя неприятности, и, если ты мне ничего не расскажешь, я намекну на это обстоятельство твоему брату. Ставлю десять против одного, что все будет только хуже, если ты и дальше станешь упираться, не слушая ничьих советов!

Он побледнел:

– Софи, вы не посмеете…

Глаза ее лукаво сверкнули.

– Разумеется, я не стану этого делать! – призналась она. – Поскольку ты ничего не желаешь рассказывать мне по доброй воле, придется задавать тебе вопросы. Здесь замешана женщина? То, что сэр Гораций называет «несчастной любовью»?

– Софи! Клянусь честью… Нет! Ничего подобного!

– Значит, речь идет о деньгах?

Он не ответил, и спустя мгновение она приглашающим жестом похлопала рядом с собой по софе, на которой сидела, и сказала:

– Прошу тебя, садись! Думаю, что все далеко не так страшно, как тебе представляется.

Он коротко хохотнул, но после недолгих уговоров уселся рядом с ней и обхватил голову руками.

– Я выкручусь. А если дело дойдет до крайностей, то всегда можно записаться на военную службу!

– Действительно, – согласилась она. – Но мне кое-что известно об армии, и я не думаю, что жизнь в строю придется тебе по вкусу. Кроме того, это повергнет мою тетю в отчаяние!

Вряд ли можно было надеяться, что молодой человек вроде Хьюберта с готовностью примется рассказывать о своих трудностях женщине, которая к тому же была младше него; но после долгих уговоров Софи все-таки удалось вытянуть из кузена правду. Рассказ получился не очень связный, и она несколько раз вынуждена была прерывать его повествование, задавая наводящие вопросы, но в конце концов сумела выяснить, что он угодил в лапы к ростовщику. У Хьюберта возникли некоторые сложности с долгами, которые он наделал во время прошлого учебного года в Оксфорде и полную сумму которых не осмелился назвать старшему брату, надеясь, со всей наивностью юности, расплатиться с ними самостоятельно. У него имелись надежные друзья, осведомленные обо всех игорных домах Лондона; капелька удачи при игре в кости или, скажем, в рулетку помогла бы ему привести свои дела в порядок. Но когда во время рождественских каникул он прибегнул к этому методу, его усилия завершились беспрецедентным невезением. Он до сих пор с содроганием вспоминал те убийственные и страшные вечера, и это обстоятельство позволило его мудрой кузине заключить, что азартные игры ему не по душе. Обремененный долгами чести и к тому же оказавшийся в весьма натянутых отношениях со старшим братом из‑за куда меньших прежних долгов, он не видел другого выхода, кроме как прыгнуть в реку или обратиться к евреям. Но даже и в этом случае, клятвенно уверил он Софи, он никогда не пошел бы к проклятому ростовщику, не будь он твердо уверен в том, что через шесть месяцев сполна расплатится с этой акулой.

– Ты имеешь в виду, что в следующем месяце станешь совершеннолетним? – уточнила Софи.

– В общем, нет, – признался он и покраснел. – Хотя, пожалуй, именно об этом и подумал Голдхэнгер, когда согласился одолжить мне денег. Но я ему об этом не говорил, честное слово! Лишь намекнул, что вскоре надеюсь стать обладателем крупной суммы, и я действительно на это рассчитывал, Софи! Я и подумать не мог, что снова проиграю! Боб Гилмортон – мой старый друг! – хорошо знает владельца, и он поклялся, что лошадь не может проиграть!

Софи, обладавшая прекрасной памятью, моментально вспомнила, что имя Голдхэнгера было написано на том самом клочке бумаги, который обнаружился в ее спальне, но не стала комментировать сей факт, а лишь поинтересовалась, проиграла ли злосчастная лошадь забег.

– Она не заняла ни одно из призовых мест! – простонал Хьюберт.

Софи кивнула с понимающим видом:

– Сэр Гораций говорит, что если ты намерен привести свои дела в порядок, поставив все на лошадь, то она никогда не победит, – заметила она. – А еще он говорит, что, садясь играть с пустыми карманами, непременно проиграешь. На выигрыш можно рассчитывать только тогда, когда не нуждаешься в деньгах. Сэр Гораций всегда прав!

Хьюберт не стал с этим спорить и несколько минут рассказывал о том, как шла его лошадь, и при этом ругал владельца, тренера и жокея на чем свет стоит, так что они вполне могли бы подать на него в суд за клевету, будь его собеседником кто-нибудь менее заслуживающий доверия, чем его кузина. Она, не перебивая, сочувственно выслушала его, и только когда он умолк, заговорила о том, что считала наиболее важным.

– Хьюберт, ты еще несовершеннолетний, – сказала она. – А я знаю, что одалживать деньги малолетним – преступление, потому что когда юный мистер… Не будем называть его имени, оно и так всем известно! Так вот, когда один мой знакомый молодой человек попал в похожую историю, то пришел к сэру Горацию за советом, и сэр Гораций ответил ему именно так. Насколько мне известно, закон предусматривает очень суровое наказание за подобный поступок.

– Да, я знаю, – ответил Хьюберт. – Большинство ростовщиков не пошли бы на такое, но… Словом, один мой приятель знал этого типа, Голдхэнгера, дал мне его адрес и… и научил меня, что ему говорить, а также сообщил, какие проценты я должен буду выплачивать. Хотя тогда меня это не слишком интересовало, потому что я был уверен в том…

– Долг очень велик? – спросила Софи.

Он кивнул.

– Да. Я хоть и соврал ему насчет своего возраста, но он все равно догадался, что мне нет двадцати одного года, так что теперь… Я в его власти. А я‑то надеялся, что смогу расплатиться с ним после скачек.

– Сколько ты у него одолжил, Хьюберт?

– Пять сотен, – пробормотал он.

– Боже милосердный, и все это ты проиграл в карты? – воскликнула она.

– Нет, но я хотел поставить сотню на ту чертову клячу, – пояснил он. – Не было смысла занимать ровно столько, чтобы только рассчитаться с долгами, потому что мне ведь предстояло расплачиваться еще и с Голдхэнгером!

Подобный гениальный метод обретения финансового благополучия не мог не вызвать у Софи улыбку, но Хьюберт явно обиделся, и она поспешно попросила у него прощения, заявив:

– Мне совершенно ясно, что твой мистер Голдхэнгер – подлый мошенник!

– Да, – удрученно признался Хьюберт. – Он – старый злобный дьявол, а я был так глуп, что обратился к нему. Конечно, тогда я не знал о нем того, что знаю сейчас, но стоило мне его увидеть… Впрочем, что толку горевать о прошлом!

– Ты прав, уже слишком поздно, но и отчаиваться не стоит! Уверена, тебе нечего бояться, так как он наверняка знает, что не сможет взыскать свои деньги с несовершеннолетнего, и никогда не осмелится подать на тебя в суд.

– Черт возьми, Софи, я должен вернуть этому типу деньги, которые взял у него в долг! К тому же это еще не все. Он потребовал у меня залог, и я… я согласился!

Он выглядел совершенно раздавленным, и в голове у Софи моментально пронеслись ужасные подозрения.

– Хьюберт, ты ведь не отдал ему в заклад какую-нибудь фамильную драгоценность или… или что-нибудь в этом роде, а?

– Господи помилуй, нет, конечно! Я не настолько плох! – с негодованием вскричал он. – Это принадлежало мне и вряд ли считалось фамильной драгоценностью, хотя если обнаружится, что я это потерял, то шум поднимется до небес, а меня обвинят в краже! Эту вещь оставил мне дедушка Стэнтон-Лейси: бесполезная безделушка, потому что мужчины сейчас такое не носят. Но дедушка, конечно, носил, и мама говорит, что, глядя на это, она так и видит деда будто живого, потому что он никогда с этой вещью не расставался, – поэтому можете себе представить, какой разразится скандал, когда она узнает, что я заложил ее! Это перстень с крупным квадратным изумрудом в окружении бриллиантов. И как я с ним выглядел бы? Словно какой-нибудь Ромео Коутс[84]84
  Ромео (Роберт) Коутс (1772–1848) – наследник огромных сахарных плантаций в Вест-Индии. В молодости эмигрировал в Англию. Поскольку наследников у него не было, он до конца дней своих благополучно проматывал имевшееся состояние. Коутс считается одним из самых выдающихся британских чудаков-эксцентриков из‑за своей крайне необычной карьеры актера-любителя.


[Закрыть] или богатый мещанин, пытающийся любой ценой привлечь к себе внимание! Мама хранила его у себя, и я не знал, что он завещан мне, пока в прошлом году не отправился на бал-маскарад, и она дала мне его надеть, сказав, что перстень теперь мой. Так что когда Голдхэнгер потребовал от меня залог, я… я не мог придумать, что бы еще отдать ему, и… В общем, я знал, где мама хранит его, и взял! Только не говорите, будто я украл его, потому что это не так, а она держала его у себя только потому, что я его не носил!

– Нет-нет, конечно, я знаю, что ты не вор! – поспешно заверила его Софи.

Он с неподдельным интересом изучал костяшки собственных пальцев.

– Да. Имейте в виду, я вовсе не говорю, что поступил правильно, взяв его из шкатулки матери, но… ведь он был моим!

– Конечно же неправильно! – сказала Софи. – Пожалуй, она бы рассердилась на тебя, так что мы должны поскорее вернуть его на место.

– Мне бы очень этого хотелось, но, боюсь, теперь ничего не получится. Я не знаю, что мне делать! Когда та лошадь проиграла, я готов был пустить себе пулю в лоб! Но не стал этого делать, потому что вопрос бы не решился, а вот скандал разгорелся бы нешуточный.

– Как хорошо, что ты рассказал мне обо всем! Я точно знаю, что ты должен сделать. Расскажи эту историю своему брату! Он, скорее всего, сильно отругает тебя, но зато, можешь быть уверен, поможет выпутаться из неприятностей.

– Вы его не знаете! Отругает, как же! Можете не сомневаться, что он заставит меня бросить Оксфорд и отправит в армию или что-нибудь в этом роде! Я испробую все, что смогу, прежде чем пойду к нему!

– Очень хорошо, тогда я одолжу тебе пятьсот фунтов, – сказала Софи.

Он покраснел до корней волос:

– Вы, конечно, важная персона, Софи, – нет, я хотел сказать, отличная девушка! Я чертовски благодарен вам и все такое, но, разумеется, не могу занимать у вас деньги! Нет-нет, пожалуйста, не настаивайте! Об этом не может быть и речи! Кроме того, вы не понимаете! Старый кровопийца заставил меня написать расписку, что деньги я взял под пятнадцать процентов в месяц!