Текст книги "Великолепная Софи"

Пожалуй, было бы преувеличением утверждать, что Сесилия сожалела об отвергнутом предложении его светлости, но когда к ним присоединились Софи и Чарльз, она совершенно явственно ощутила разочарование оттого, что их разговор наедине прервали.

Немного погодя она попыталась без лишних эмоций обсудить этот вопрос с Софи, но вдруг обнаружила, что не может заставить себя признаться в чувствах, которые она, по ее глубокому убеждению, испытывала. В конце концов, она склонилась над пяльцами и поинтересовалась у кузины, не сделал ли лорд Чарлбери ей предложение.

В ответ Софи лишь рассмеялась.

– Господи помилуй, нет, конечно! Ну и глупая же ты гусыня! Чарлбери не имеет на мой счет серьезных намерений.

Сесилия упорно не поднимала голову.

– В самом деле? А я бы сказала, что он к тебе явно неравнодушен.

– Моя дорогая Сеси, я не стану мучить тебя своими предположениями по этому поводу, но можешь мне поверить, что Чарлбери весьма искусно скрывает свои подлинные чувства. Не удивлюсь, если он закончит свои дни холостяком.

– Я так не думаю, – заявила в ответ Сесилия, перекусывая нитку. – Как и ты, кстати. Он непременно сделает тебе предложение, и… и я надеюсь, что ты ответишь ему согласием, ибо, если бы мое сердце не было занято другим, я бы не желала лучшего спутника жизни, потому что сыскать такового невозможно.

– Что ж, поживем-увидим, – только и сказала в ответ Софи.

Глава 14

Замысел будущей трагедии настолько завладел мыслями мистера Фэнхоупа, что он отказался от всех планов подыскать себе достойное занятие, которое обеспечило бы ему безбедное существование. Несколько раз он являлся на Беркли-сквер, чтобы, не обращая внимания на жесточайшие насмешки Чарльза, прочитать Сесилии и Софи очередной отрывок из своей бессмертной поэмы. Однажды он даже продекламировал его леди Омберсли, которая потом жаловалась, что не поняла ни слова. Кроме того, он, по всей видимости, много времени проводил и в Мертоне, но когда Софи принялась расспрашивать его об остальных гостях Санчии, он даже не смог вспомнить, кто там присутствовал. Однако сэр Винсент, заглянув однажды на Беркли-сквер, не стал скрывать, что часто бывает в Мертоне. Софи, по натуре прямолинейная и искренняя, без обиняков заявила, что не доверяет ему и была бы признательна, если бы он помнил, что Санчия обручена с сэром Горацием.

Сэр Винсент добродушно рассмеялся и легонько ущипнул ее за подбородок, после чего сказал, насмешливо глядя в ее запрокинутое лицо:

– В самом деле, Софи? Но когда я предлагал впрячься в вашу упряжку, вы отказались! Будьте же разумной, Юнона! Отвергнув меня, вы не можете ожидать, что я стану послушно откликаться на ваше прикосновение к моей узде!

Она схватила его за запястье.

– Сэр Винсент, вы не нанесете сэру Горацию удар в спину! – сказала она.

– Почему нет? – холодно поинтересовался он. – Или вы полагаете, что на моем месте он поступил бы иначе? Иногда ваша наивность меня просто поражает, очаровательная Юнона!

Поскольку именно этот неудачный момент выбрал мистер Ривенхолл, чтобы войти в гостиную, Софи вынуждена была промолчать. Сэр Винсент без малейшего смущения отпустил ее и повернулся, чтобы приветствовать хозяина дома. Ему был оказан весьма прохладный прием, и когда он выразил желание удалиться, ему не предложили задержаться; едва он откланялся и ушел восвояси, мистер Ривенхолл прямо высказал кузине все, что думает о ее поведении, поощряющем двусмысленные и неприличные знаки внимания этого известного распутника и повесы. Софи выслушала его с большим интересом, но если он рассчитывал смутить ее, то его ждало разочарование, поскольку она ограничилась лишь тем, что ответила:

– Полагаю, вы превосходный мастер устраивать взбучку, Чарльз, поскольку никогда не лезете за словом в карман! Но неужели вы готовы назвать меня неисправимой кокеткой?

– Да, готов! Вы потворствуете любому знакомому в алом мундире, отчего он безвылазно торчит у нас дома! Вы заставили весь город говорить о себе благодаря бессовестному поведению с лордом Чарлбери, который бегает за вами, как собачонка! Но и этого мало: вы позволяете такому типу, как Талгарт, обращаться с собой, словно со служанкой в гостинице!

Она взглянула на него широко распахнутыми глазами.

– Чарльз! Так вот что вы делаете? Щиплете их за подбородок? Право же, я просто поражена! Никогда бы не подумала, что вы на такое способны!

– Софи, мое терпение на исходе! – зловеще предупредил он. – У меня руки чешутся надрать вам уши, так что будьте осторожны!

– О, на это вы никогда не осмелитесь! – с улыбкой ответила она. – Вы же знаете, что сэр Гораций не учил меня боксировать, значит, это будет нечестно! Кроме того, какое вам дело до того, чем я занимаюсь? Я не ваша сестра!

– И слава Богу!

– Конечно, потому что брат вы поистине ужасный! Перестаньте строить из себя неизвестно кого! Сэр Винсент, конечно, тот еще фрукт, но он не причинит мне вреда, уверяю вас. Это было бы противно его убеждениям, потому что он знал меня еще ребенком и дружен с сэром Горацием. Но, должна признаться, ведет он себя чрезвычайно странно! Мне совершенно ясно, что Санчия не кажется ему запретным плодом. – Софи нахмурилась. – Я очень боюсь того, что он может натворить. Быть может, все-таки пообещать выйти за него замуж?

– Что? – вскричал мистер Ривенхолл. – Выйти замуж за такого типа? Этому не бывать, пока вы остаетесь под крышей моего дома!

– Да, но я не могу отделаться от мысли, что должна пойти на это ради сэра Горация, – пояснила она. – Я понимаю, это будет самопожертвованием, но ведь он на время своего отсутствия поручил Санчию моим заботам, а я не вижу другой возможности помешать сэру Винсенту завоевать ее расположение, кроме как выйти за него замуж. Он ведь бывает очень обаятелен, когда захочет!

– Мне кажется, – язвительно заявил мистер Ривенхолл, – что вы окончательно спятили! Только не говорите, будто всерьез подумываете о том, чтобы выйти замуж за этого человека!

– Но, Чарльз, вы сами себе противоречите! – заметила она. – Всего неделю назад вы заявляли, что чем раньше я выйду замуж и покину этот дом, тем будет лучше для всех. Но стоило мне сказать, что я могу выбрать в мужья Чарлбери, как бы взбеленились, а теперь не желаете слышать и о бедном сэре Винсенте!

Мистер Ривенхолл не удостоил ее ответом. Метнув на кузину уничтожающий взгляд, он сказал:

– Я очень удивлюсь, если узнаю, что Талгарт сделал вам предложение!

– Что ж, можете не удивляться, – невозмутимо отозвалась Софи, – потому что он делал его неоднократно. Полагаю, это вошло у него в привычку. Но я понимаю, что вы имеете в виду, и думаю, вы правы: он будет очень расстроен, если я поймаю его на слове. Разумеется, я могу всего лишь обручиться с ним, а потом дать ему отставку, когда вернется сэр Гораций, но этот маневр представляется мне довольно подлым, вы не находите?

– Еще бы!

Она вздохнула.

– Да, к тому же он достаточно умен и может догадаться, что я задумала. Я, конечно, могу переселиться в Мертон, что доставит сэру Винсенту определенные неудобства. Но, боюсь, это решительно не понравится Санчии.

– Я весьма ей сочувствую!

Софи подняла на него глаза. Под его изумленным взглядом на ее ресницах вдруг появились две большие слезинки и медленно покатились по щекам. Она не шмыгнула носом, не поперхнулась и даже не всхлипнула, и слезы, оставляя блестящие дорожки, просто текли по ее лицу.

– Софи! – с трудом выговорил потрясенный мистер Ривенхолл. Он невольно шагнул к ней, но тут же остановился и бессвязно заговорил: – Умоляю вас, прекратите! Я не имел в виду… Я не хотел… Вы же знаете, как это со мной бывает! Я говорю больше, чем думаю, когда… Софи, ради Бога, не плачьте!

– О, прошу, не мешайте мне! – взмолилась Софи. – Сэр Гораций говорит, что это – мое единственное достижение!

Мистер Ривенхолл в крайнем изумлении посмотрел на нее.

– Что?

– Так могут делать очень немногие! – заверила его Софи. – Я обнаружила в себе это умение совершенно случайно, когда мне было семь лет от роду. Сэр Гораций сказал, что я должна развить его, поскольку оно весьма пригодится мне в будущем.

– Вы… вы… – Мистеру Ривенхоллу не хватало слов. – Немедленно прекратите!

– О, я уже прекратила! – сказала Софи, осторожно промокнув слезы. – Я не могу продолжать, если не думаю о грустном – например о том, что вы говорите мне гадкие вещи, или…

– Я не верю, что вам в самом деле захотелось заплакать! – гневно заявил мистер Ривенхолл. – Вы притворились, что плачете, только для того, чтобы поставить меня в неловкое положение! Вы, несомненно, сама отвратительная и бесстыжая… Не вздумайте начать снова!

Она рассмеялась.

– Очень хорошо, но если я столь ужасная особа, то, быть может, мне и впрямь лучше уехать к Санчии.

– Зарубите себе на носу следующее! – сказал мистер Ривенхолл. – Мой дядя поручил вас исключительно заботам моей матери, и вы останетесь здесь до тех пор, пока он не вернется в Англию! Что же до всех глупостей насчет маркизы, то вы ни в коей мере не несете ответственности за ее поступки!

– Если речь идет о любимых людях, то мы всегда ответственны за них, – просто ответила Софи. – Нужно всего лишь захотеть помочь им. Вот только я не вижу, что здесь можно сделать. Жаль, что Санчия не могла остановиться в доме сэра Горация!

– В Эштеде? И чем бы это вам помогло?

– Поместье расположено не так близко к городу, – заметила она.

– До него всего-то шестнадцать или семнадцать миль!

– Во всяком случае, в два раза дальше, чем до Мертона. Но теперь нет смысла сожалеть об этом. Сэр Гораций говорит, что дом пришел в запустение и жить в нем невозможно. Он намеревался привести его в порядок после своего возвращения в Англию. Но, боюсь, тогда будет поздно!

– Почему это? – осведомился мистер Ривенхолл, делая вид, что не понял ее. – Полагаю, поместье Лейси-Мэнор не совсем уж необитаемо. Разве мой дядя не оставил присматривать за ним нескольких слуг?

– Там сейчас живет только семья Клаверинг и, по-моему, один человек, который ухаживает за садами и следит за фермой. Но вы же прекрасно понимаете, что я совсем не это имею в виду!

– Послушайте моего совета, – сказал мистер Ривенхолл, – не лезьте в дела маркизы! – И язвительно добавил: – Или в чьи-либо еще! Впрочем, можете не говорить, будто не намерены следовать моему совету, потому что я и сам это знаю!

Софи благонравно сложила руки на коленях и изобразила на лице такую покорность и смирение, что он не мог не улыбнуться.

Но по мере того как шли недели, он улыбался все реже. Поскольку Софи еще не была представлена при дворе, то приглашения на грандиозный бал, устроенный регентом в Карлтон-хаусе, не получила, зато все остальные светские события не обошлись без ее участия. Следуя своим обязанностям, мистер Ривенхолл сопровождал мать и обеих ее подопечных на многие из этих мероприятий. Но поскольку большую часть времени ему приходилось наблюдать за тем, как его сестра танцует с мистером Фэнхоупом, а кузина напропалую флиртует с Чарлбери, он говорил, что будет безмерно счастлив, когда с наступлением июля семейство Омберсли переберется в родовое поместье. Он также выразил надежду, что Софи вскоре сделает окончательный выбор между своими воздыхателями, так что в один прекрасный день он вернется в дом, в котором не будут толпиться визитеры. Мисс Рекстон осторожно выразила надежду, что отсутствие сэра Горация не будет долгим, но единственное письмо, полученное от этого непредсказуемого джентльмена, не содержало и намека на его скорое возвращение, отчего мистер Ривенхолл не слишком на это рассчитывал.

– Если, – сказала мисс Рекстон, с целомудренной стыдливостью опуская глаза, – в сентябре она все еще будет находиться на попечении леди Омберсли, то я, Чарльз, попрошу ее стать одной из моих подружек невесты. Этого требует вежливость!

Он согласился, но после недолгого размышления добавил:

– Надеюсь, что к этому времени мой дядя благополучно вернется домой. Одному Богу известно, на какие проделки отважится Софи, чтобы досадить мне – нам – в Омберсли, но она обязательно что-нибудь придумает!

Однако с наступлением июля вопрос о переезде в Омберсли отпал сам собой. Мистер Ривенхолл, выполняя давнее обещание, повел трех младших сестер в «Амфитеатр Эстли» на празднование дня рождения Селины, и уже через неделю после этого знаменательного события пришлось посылать за доктором Бейли для Амабель.

Первые признаки недомогания проявились у нее почти сразу, и хотя впоследствии доктор неоднократно уверял мистера Ривенхолла в том, что лихорадки у девочки нет, он упрямо винил во всем одного себя. Было видно, что малышка серьезно больна: у нее все время болела голова, а по ночам пугающе подскакивала температура. Жуткий призрак сыпного тифа поднял свою уродливую голову, и никакие заверения доктора Бейли в том, что у Амабель наблюдается лишь легкая форма этой страшной болезни, которая не была ни заразной, ни смертельно опасной, не могли рассеять страхи леди Омберсли. Мисс Аддербери вместе с Селиной и Гертрудой были немедленно отправлены в поместье Омберсли; Хьюберта, который первые недели летних каникул проводил у родственников в Йоркшире, в экстренном порядке предупредили о том, чтобы он не вздумал приближаться к Беркли-сквер до тех пор, пока не минует опасность. Леди Омберсли отправила бы от греха подальше и Сесилию с Софией, если бы они прислушались к ее мольбам, но обе наотрез отказались уезжать. Софи заявила, что сталкивалась с куда более серьезными болезнями, чем у Амабель, но из всех инфекций не устояла лишь перед корью; а Сесилия, с любовью ухаживая за матерью, сказала, что только грубая сила заставит ее покинуть родительницу. Бедная леди Омберсли в ответ обняла дочь и заплакала. Состояние ее здоровья, как физического, так и душевного, не позволяло ей безболезненно переносить страдания своих детей. Несмотря на отчаянное желание самой ухаживать за Амабель, она не могла смотреть на больную девочку. Душевная слабость оказалась сильнее решимости; от одного вида жаркого румянца на щеках Амабель с миледи случился один из тяжелейших нервических припадков, так что лишь с помощью Сесилии она сумела добраться из комнаты больной до собственной кровати, после чего отправила служанку к доктору Бейли с просьбой перед уходом осмотреть ее саму. Леди Омберсли не могла забыть трагическую смерть другой своей маленькой дочери, рожденной после Марии; оттого что несчастье произошло при схожих обстоятельствах, она, едва только Амабель сразила болезнь, оставила всякую надежду на ее выздоровление.

К сожалению, мистер Ривенхолл также отбыл в Йоркшир погостить у своей тетушки. Во времена тяжелых испытаний его присутствие неизменно оказывало на мать успокаивающее действие, да и Амабель в бреду часто звала Чарльза. Родные надеялись, что мужской голос успокоит ее, поэтому привели в комнату девочки отца, который предпринял неловкую попытку привести ее в чувство. Заразиться он не боялся, поскольку доктор сообщил ему, что взрослые крайне редко страдают от этого заболевания, но, хотя вид больной дочери тронул его до глубины души, он никогда особенно не интересовался своими детьми, поэтому успокоить ее не сумел. Из его глаз ручьем хлынули слезы, и он был вынужден покинуть комнату.

Доктор Бейли, с сомнением оглядев старую няню, покачал головой и отправил на Беркли-сквер миссис Пебуорт – женщину необъятных размеров со слезящимися глазами и в огромной шляпке. Она ласково улыбнулась двум молодым леди, которые впустили ее, и хриплым голосом заявила, что отныне им нечего бояться, поскольку она берет бедную малютку под свою опеку. Не прошло и двенадцати часов с момента ее появления, как она, стоя на улице, уже осыпала проклятиями запертую дверь особняка, откуда ее, по приказанию мисс Стэнтон-Лейси, выставила доблестная Джейн Сторридж. Софи без обиняков заявила доктору Бейли, что они вполне могут обойтись без служанки, которая регулярно подкрепляется из квадратной бутылки, а потом всю ночь напролет спит без задних ног в кресле у камина, пока ее пациентка стонет и мечется по кровати. Поэтому когда мистер Ривенхолл, немедленно отправившийся на юг после получения известий из Лондона, прибыл на Беркли-сквер, то обнаружил, что его мать страдает от учащенного сердцебиения, отец ищет спасения от нервных потрясений в клубах «Уайтс» или «Уоттиерс», его сестра, восстанавливая силы, дремлет на кровати, а в комнате больной распоряжается кузина.

Когда на дом обрушилось несчастье, леди Омберсли моментально забыла об упрямстве и несговорчивости Чарльза, считая его своей единственной надеждой и опорой. Радость, которую она испытала при виде того, как он входит в комнату, омрачал лишь страх, что и он может заразиться тифом. Миледи лежала на софе, но с трудом заставила себя встать и обвила руками шею сына, воскликнув:

– Чарльз! О, мой дорогой сынок, слава Богу, ты дома! Это ужасно, я знаю, что ее заберут у меня, как и мою бедную маленькую Клару!

Она захлебнулась слезами, и в течение нескольких минут он пытался успокоить вконец расстроенные нервы матери. Когда же она немного пришла в себя, он стал расспрашивать ее о природе заболевания Амабель. Она отвечала ему бессвязно и путано, но Чарльз уяснил достаточно, чтобы убедиться в том, что дело плохо и сестра, скорее всего, заразилась во время посещения «Амфитеатра Эстли». Он пришел в такой ужас, что некоторое время не мог вымолвить ни слова, а потом резко вскочил с софы, подошел к окну и остановился перед ним, глядя на улицу. Его мать, смахнув с глаз слезы, пролепетала:

– Ах, если бы не моя ужасная слабость! Ты же знаешь, Чарльз, как мне хочется самой сидеть рядом с моим ребенком! Но стоит мне увидеть, как она лежит там, такая исхудавшая и измученная, с жарким румянцев на щеках, как у меня учащается сердцебиение, а когда она узнает меня, то ужасно огорчается! И потому они почти не пускают меня к ней!

– Ты не должна так терзаться, – машинально сказал он. – Кто ухаживает за нею? Адди?

– Нет-нет. Доктор Бейли счел, что лучше отправить остальных детей в Омберсли! А потом он прислал нам какую-то ужасную женщину – я, правда, сама ее не видела, но Сесилия говорит, что она горькая пьяница! – и Софи прогнала ее. Сейчас там распоряжается старая нянюшка, а ведь ты знаешь, что на нее можно положиться! Ей помогают девочки, и доктор Бейли уверяет меня, что на этот счет я могу быть совершенно спокойна. Он говорит, что наша Софи – прекрасная сиделка и что болезнь протекает так, как ей и положено, но, Чарльз, я никак не могу убедить себя в том, что моя бедная малютка останется жива!

Он сразу же вернулся к ней и постарался рассеять ее страхи и опасения, проявив при этом куда больше терпения, чем можно было ожидать от него в таком расположении духа. Когда Чарльз понял, что может оставить ее, он поднялся наверх, к сестре. Она только что проснулась и уже выходила из своей комнаты, когда он появился на лестничной площадке. Сесилия выглядела бледной и усталой, но при виде брата ее лицо просветлело, и она приглушенным голосом воскликнула:

– Чарльз! Я знала, что ты обязательно приедешь! Ты уже видел маму? Ей было так плохо без тебя!

– Я только что от нее. Силли, Силли, она сказала мне, что Амабель почувствовала себя плохо всего через несколько дней после того злополучного визита в «Амфитеатр Эстли»!

– Тише! Пойдем ко мне! Амабель лежит в Голубой комнате для гостей, поэтому здесь нельзя громко разговаривать! Поначалу мы тоже так подумали, но доктор Бейли говорит, что вряд ли причина в этом. Не забывай: двое других чувствуют себя хорошо. Адди только вчера прислала нам письмо. – Она осторожно прикрыла дверь спальни. – Я не могу задерживаться надолго: мама может позвать меня в любую минуту.

– Бедная моя девочка, ты выглядишь измученной до смерти!

– Нет-нет, со мной все в порядке! Я ведь почти ничего не делаю, и иногда это меня просто убивает, особенно когда я вижу, какая тяжкая ноша легла на плечи Софи и ее милой служанки! Потому что няня уже старенькая, она не справляется, к тому же вид несчастной маленькой Амабель приводит ее в отчаяние. Кроме того, у мамы, если она долго остается одна, начинаются судороги – ты же знаешь! Но теперь, когда ты приехал, я избавлюсь от этой обязанности! – Сесилия улыбнулась и легонько пожала ему руку. – Никогда не думала, что буду так рада тебя видеть! И Амабель тоже! Она часто зовет тебя и спрашивает, почему ты не идешь. Не будь я уверена в том, что ты обязательно приедешь, я бы непременно послала за тобой! Ты ведь не боишься инфекции? – Чарльз нетерпеливо отмахнулся. – Да, я так и думала. Софи вышла прогуляться: доктор Бейли настаивает, что мы должны бывать на свежем воздухе, и мы послушно выполняем его рекомендации, можешь не сомневаться! Днем с Амабель сидит няня.

– Я хочу ее увидеть! Вот только не разволнуется ли она?

– Нет, конечно! Наоборот, твое появление должно ее успокоить. Если она не спит и… если находится в сознании, может быть, пойдем к ней прямо сейчас? И пусть тебя не пугает, что она ужасно изменилась, бедняжка!

Сесилия отвела его к комнате больной, и они осторожно вошли внутрь. Амабель металась по кровати, не находя себе места, у нее был жар, и она капризничала, отказываясь от помощи, которую ей предлагали, но при виде любимого брата глаза ее загорелись и на пересохших губах появилась слабая улыбка. Она протянула ему исхудалую ручонку, он бережно взял ее, заговорив с сестрой нежно и ласково, и его голос оказал на нее поистине благотворное действие. Амабель не хотела отпускать его, но, повинуясь знаку Сесилии, он высвободил свою ладонь из ее тоненьких пальчиков, пообещав скоро вернуться, если она будет хорошо себя вести и выпьет лекарство, которое уже приготовила для нее няня.

Он был совершенно подавлен ее болезненным видом, поэтому Сесилии стоило немалых трудов убедить его в том, что как только жар спадет, девочка быстро наберет утраченный вес. Чарльз смог лично убедиться, что няня слишком стара, чтобы ухаживать за больной. Сесилия вполне с ним согласилась, но успокоила брата, заявив, что командует всем в доме Софи.

– Доктор Бейли говорит, что никто не справился бы с этим лучше, и действительно, Чарльз, ты и сам в этом убедишься, когда увидишь, как слушается ее Амабель! Софи такая решительная и строгая! Бедная нянюшка не может заставить малышку делать то, что той не нравится, и к тому же ее взгляды на лечение слишком старомодны, чем не доволен доктор Бейли. Но, по его словам, наша кузина в точности выполняет все его рекомендации. Ее буквально невозможно оторвать от Амабель! Впрочем, это и к лучшему, потому как Амабель моментально начинает хныкать и капризничать, стоит Софи отлучиться хоть на минуту.

– Мы все очень обязаны Софи, – сказал он. – Но все-таки ей не пристало выполнять всю тяжелую работу! Не говоря уже о риске подхватить инфекцию, она приехала к нам вовсе не для того, чтобы быть сиделкой!

– Нет, конечно, – согласилась Сесилия, – но… но я не понимаю, как это получилось, однако она стала членом нашей семьи, так что никто уже не обращает на это внимания!

Он промолчал, и она оставила его, сказав, что должна идти к маме. Когда же спустя некоторое время он встретил Софи и попытался выразить возражения, она не пожелала его слушать.

– Я очень рада, что вы вернулись домой, дорогой Чарльз, поскольку это пойдет на пользу Амабель. Да и ваша бедная мама нуждается в вашем присутствии и поддержке. Но если вы намерены говорить подобные глупости, то заставите меня пожалеть о том, что не находитесь за тысячу миль отсюда!

– У вас есть собственные дела и планы, – настаивал он. – По-моему, на каминной полке в Желтой гостиной я видел никак не менее дюжины приглашений! Мне кажется неправильным, что вы отказываетесь от развлечений ради того, чтобы ухаживать за моей младшей сестрой!

Софи насмешливо взглянула на него.

– Нет, подумать только! Как ужасно, что мне придется пропустить несколько балов! Интересно, как я это переживу? И как славно было бы с моей стороны требовать, чтобы тетя сопровождала меня на приемы, когда в доме случилось такое несчастье!.. Умоляю, избавьте меня от ваших сентенций по этому поводу и, вместо того чтобы забивать себе голову всякими глупостями, лучше постарайтесь успокоить мою тетю! Вы же знаете, что у нее слабые нервы и ее ужасно расстраивает малейшая неприятность! Обязанность успокаивать и утешать ее легла на бедную Сеси, потому как ваш папа, да не сочтите мои слова оскорбительными, оказался совершенно бесполезен при нынешних обстоятельствах!

– Знаю, – ответил он, – и сделаю все, что смогу: я хорошо представляю, какая обуза свалилась на Сесилию и как нелегко ей приходится. Я ужаснулся, когда увидел, какой измученной она выглядит! – Чарльз заколебался, но все-таки добавил, хотя и неуверенно: – Пожалуй, нам может помочь мисс Рекстон. Я не стану предлагать ей входить в комнату Амабель, но уверен, что моей матери пойдет на пользу, если Евгения хотя бы иногда просто посидит с ней! В ее нынешнем расположении духа… – Он оборвал себя на полуслове, заметив, как изменилось выражение лица кузины, и сурово заявил: – Я знаю, что вы недолюбливаете мисс Рекстон, но даже вы должны признать, что ее здравая рассудительность придется весьма кстати в нынешнем положении!

– Мой дорогой Чарльз, не надо меня убеждать! Я нисколько не сомневаюсь в том, что все обстоит именно так, как вы говорите! – ответила Софи. – Но для начала узнайте, согласится ли она войти в этот дом!

Больше она ничего не добавила, но прошло совсем немного времени, и мистер Ривенхолл выяснил, что его невеста, хотя и выражала искреннее сочувствие его семье по поводу случившегося несчастья, не проявила ни малейшего желания подвергать свою персону риску подцепить инфекцию. Ласково взяв его за руку, она объяснила, что мать недвусмысленно запретила ей появляться у него дома до тех пор, пока опасность не минует. Это оказалось правдой: леди Бринклоу сама сказала об этом Чарльзу. Узнав же, что он проявил неосмотрительность и навестил Амабель, она чрезвычайно встревожилась и стала умолять его более не приближаться к сестре. К увещеваниям матери присоединилась и мисс Рекстон, заявив:

– В самом деле, Чарльз, это крайне неблагоразумно! Тебе нет никакой необходимости подвергать себя такому риску. Присутствие мужчины в комнате больной совершенно неуместно!

– Ты боишься того, что я могу заразиться сам, или того, что я передам инфекцию тебе? – прямо спросил он в свойственной ему откровенной манере. – Покорнейше прошу прощения! Мне не следовало приходить сюда! Я не стану повторять подобной ошибки до тех пор, пока Амабель не выздоровеет окончательно.

Леди Бринклоу восприняла его решение с явным облегчением, но для ее дочери это оказалось чрезмерной суровостью, и она немедленно заявила мистеру Ривенхоллу, что он говорит полную ерунду и ему всегда будут рады на Брук-стрит. Он поблагодарил ее, но поспешил немедленно откланяться.

Его мнение о невесте отнюдь не улучшилось после того, как, вернувшись на Беркли-сквер, он обнаружил в гостях у матери лорда Чарлбери. Как оказалось, его светлость регулярно бывал у них в доме, и, какими бы мотивами он при этом ни руководствовался, мистер Ривенхолл не мог не уважать его за пренебрежение к опасности заразиться.

Еще одним частым гостем был мистер Фэнхоуп, но, поскольку он приходил только ради того, чтобы повидаться с Сесилией, мистер Ривенхолл быстро убедился, что не испытывает благодарности за его бесстрашие. Однако Сесилия выглядела настолько измученной и встревоженной, что он, проявив редкостную выдержку, придержал язык и никак не прокомментировал частое присутствие в особняке ее возлюбленного.

Он и не подозревал о том, что визиты мистера Фэнхоупа не доставляют Сесилии былого удовольствия. Амабель болела уже вторую неделю, и доктор Бейли не стал скрывать от ее сиделок, что состояние девочки внушает ему серьезные опасения. Так что Сесилии было не до романтических ухаживаний, и поэтическая драма ее ничуть не интересовала. Она принесла в комнату больной несколько гроздей восхитительного винограда, негромко сообщив Софи, что их передал для Амабель лорд Чарлбери, велев доставить виноград из своего загородного поместья. Говорили, что он унаследовал одно из лучших имений в Англии, не считая ананасовой теплицы, лучшие плоды которой он пообещал лично привезти Амабель, как только они поспеют.

– Как это мило с его стороны! – заметила Софи, ставя блюдо с ягодами на стол. – А я и не знала, что приходил Чарлбери: я решила, что это Огастес.

– Они оба приходили, – отозвалась Сесилия. – Огастес хотел вручить мне написанную им поэму о больном ребенке.

Тон ее голоса был сдержанным и весьма прохладным. Софи же сказала:

– О Господи! То есть, я хотела сказать, как славно! Она хорошая?

– Может быть. Оказалось, что у меня нет желания читать поэмы на подобные темы, – тихо ответила Сесилия.

Софи промолчала. Спустя мгновение Сесилия добавила:

– Хотя я не могу ответить на чувства лорда Чарлбери, я всегда буду помнить о тактичности его поведения, заботливости и крайней доброте, которую он проявил к нам в эти тяжелые дни. Я… я бы хотела, чтобы ты вознаградила его, Софи! Почти все время ты проводишь наверху и потому не знаешь, что часто он бывает у моей матери, беседуя с ней или играя в триктрак, и я не сомневаюсь, что он делает это только для того, в чтобы немного освободить нас хотя бы от этой обязанности.

Софи не могла не улыбнуться в ответ.

– Он облегчает жизнь не мне, Сеси. Чарлбери наверняка знает, что забота и уход за моей тетей лежат вовсе не на мне! Если это комплимент, то можешь отнести его на свой счет.

– Нет-нет, он делает это исключительно по доброте душевной! Я не верю, что он имеет какие-то личные мотивы. – Сесилия улыбнулась и насмешливо добавила: – Как бы мне хотелось, чтобы твой второй кавалер оказался хотя бы вполовину так полезен!

– Бромфорд? Только не говори мне, что он подходил к дому ближе чем на сто ярдов, потому что я тебе не поверю!

– Нет, конечно! От Чарльза я знаю, что он избегает его, как прокаженного. Над ним Чарльз только посмеивается, а вот о Евгении даже не вспоминает.

– Не требуй от него слишком многого.

Шевеление на кровати положило конец их разговору, и кузины больше не затрагивали эту тему. Сейчас они не могли думать ни о чем, кроме болезни Амабель, в которой вот-вот должен был наступить перелом. На протяжении нескольких дней самые черные страхи овладели всеми, кто регулярно бывал у постели больной; и старенькая няня, упрямо отказываясь верить в новомодные хвори, невольно вызвала у леди Омберсли жесточайший нервный припадок, когда доверительно сообщила, что с самого начала распознала в болезни девочки признаки сыпного тифа. Понадобились объединенные усилия ее сына, дочери и врача, чтобы избавить разум миледи от столь ужасной уверенности; а его светлость, с которым она поделилась своими подозрениями, бросился искать спасения единственным доступным ему способом, так что домой из клуба его пришлось везти в экипаже, после чего у него случился настолько тяжелый рецидив подагры, что в течение нескольких следующих дней он не выходил из своей комнаты.