Текст книги "Великолепная Софи"

– Это пистолет Софи? – с интересом осведомился Хьюберт. – Клянусь Богом, вы необыкновенная девушка, Софи! Но что на тебе нашло, Чарльз, раз ты вздумал стрелять прямо здесь? Ты в самом деле спятил!

– Вне всяких сомнений, это вышло случайно! – провозгласил лорд Бромфорд. – Никакой человек, находясь в здравом уме и твердой памяти, коим мы полагаем и мистера Ривенхолла, не станет намеренно палить из пистолета в присутствии дам. Моя дорогая мисс Стэнтон-Лейси, вы наверняка испытали сильнейший шок! Иного просто не может быть. Позвольте предложить вам немного отдохнуть!

– Я не настолько жалкое создание! – ответила Софи, и в ее глазах искрилось веселье. – Чарльз подтвердит, что я не взвизгнула и не подпрыгнула от неожиданности! Сэр Гораций пресекал такие потуги в зародыше, когда нещадно драл мне уши!

– Я уверена, что вы неизменно будете служить нам примером во всем! – ядовитым тоном заметила мисс Рекстон. – Остается только позавидовать вашему железному самообладанию! Я же, увы, сделана из совсем иного теста и, должна признаться, была немало напугана столь беспрецедентным шумом в доме. Не понимаю, чего ты добивался, Чарльз. Или пистолет и в самом деле принадлежит мисс Стэнтон-Лейси, и она демонстрировала тебе свое искусство?

– Напротив, это я промахнулся самым позорным образом. Я могу вычистить его для вас, Софи?

Она покачала головой и протянула руку за оружием:

– Благодарю вас, но я привыкла чистить и заряжать его сама.

– Заряжать? – ахнула леди Омберсли. – Софи, милочка, ты же не собираешься снова зарядить эту ужасную штуку?

Хьюберт расхохотался.

– Я же говорил тебе, Чарльз, что она отважная девушка! Но скажите, Софи, неужели вы всегда держите его заряженным?

– Конечно! Разве можно знать заранее, когда он мне понадобится, да и какой может быть прок от незаряженного пистолета? К тому же это очень деликатное дело, не так ли? Держу пари, Чарльз справился бы с ним в мгновение ока, но только не я!

Он вложил пистолет ей в руку.

– Если летом мы поедем в Омберсли, нам обязательно следует устроить турнир, – сказал он. Когда их пальцы встретились и она забрала у него пистолет, он взял ее за запястье и задержал на мгновение. – Какой недостойный поступок с моей стороны! – понизив голос, сказал он. – Я прошу прощения – и благодарю вас!

Глава 13

Не следовало ожидать, что этот инцидент доставит мисс Рекстон удовольствие. Между мистером Ривенхоллом и его кузиной, казалось, протянулась ниточка взаимной симпатии, которая не могла ей понравиться. Она хотя и не любила его, поскольку полагала подобное чувство недостойным своего положения, но твердо решила выйти за него замуж и была в достаточной мере женщиной, чтобы приревновать его к знакам внимания, которые он оказывал другой особе женского пола.

Фортуна была сурова к мисс Рекстон. Еще учась в пансионе, она была помолвлена с одним благородным джентльменом безупречного происхождения, обладателем внушительного состояния, но черная оспа унесла его до того, как она успела достичь нужного возраста и официально стать его невестой. Несколько других весьма достойных господ выказали склонность приволокнуться за ней во время ее первых сезонов на брачном рынке, поскольку она была симпатичной девушкой с недурным приданым, но ни один из них так и не решился «посадить ее себе на шею», как бестактно выразился ее старший брат. Предложение мистера Ривенхолла поступило как раз в тот момент, когда она уже начала опасаться, что так и останется старой девой, и посему было принято с благодарностью. Мисс Рекстон, воспитанная в самых строгих правилах, никогда не терзалась глупыми романтическими устремлениями, поэтому без колебаний заявила своему отцу, что готова ответить взаимностью на ухаживания мистера Ривенхолла. Лорд Бринклоу, питавший глубокое отвращение к лорду Омберсли, ни за что не стал бы рассматривать предложение мистера Ривенхолла всерьез, если бы само провидение не послало им смерть Мэттью Ривенхолла. Отмахнуться от состояния старого набоба не смог бы и самый ханжеский пэр. Поэтому лорд Бринклоу сообщил дочери, что дарует им свое благословение, а леди Бринклоу, еще более суровая моралистка, чем ее супруг, ясно дала понять Евгении, в чем заключается ее долг и каким образом она может оторвать Чарльза от его погрязшего в грехах падшего семейства. Будучи способной ученицей, мисс Рекстон, соответственно, не упускала ни малейшей возможности указать Чарльзу (самым тактичным образом, разумеется) на проступки и духовное разложение его отца, братьев и сестер. Ею двигали самые гуманные и чистые мотивы; мисс Рекстон искренне полагала, что влияние лорда Омберсли и Хьюберта пагубно сказывается на Чарльзе и его жизненных интересах. Она всей душой презирала леди Омберсли и ни во что не ставила чрезмерную любвеобильность и сентиментальность Сесилии, которые подталкивали ту выйти замуж за младшего сына из семьи Фэнхоуп, не имеющего за душой ни гроша. Оторвать Чарльза от родных она считала своей главной задачей, но порой задумывалась и над тем, а не спасти ли весь дом Омберсли от падения в пучину порока. Поскольку она обручилась с Чарльзом в момент, когда тот был просто взбешен излишествами своего отца, то ее слова пали на благодатную почву. По натуре напрочь лишенная умения радоваться, воспитанная на самых гнетущих и мрачных принципах, в желании членов его семьи дарить и получать удовольствие она видела лишь прискорбные и заслуживающие сожаления наклонности. Чарльз, сражающийся с неподъемными долгами, склонялся к мысли о том, что она права. И только после приезда Софи его чувства, похоже, претерпели некоторые изменения. Мисс Рекстон не могла обманывать себя, недооценивая губительное влияние, которое Софи оказывала на Чарльза; а поскольку, несмотря на свое утонченное образование и воспитание, особым умом она похвастать не могла, то для противодействия ему прибегала к способам, которые вызывали у Чарльза лишь глухое раздражение. Она поинтересовалась, объяснила ли ему Софи причину своего визита к «Ранделлу и Бриджу», и, отдавая должное своей кузине, Чарльз вынужден был поведать своей невесте часть правды. Злой гений мисс Рекстон подтолкнул ее к тому, чтобы указать ему на ужасающую безалаберность Хьюберта, его пугающее сходство с отцом и совершенно безрассудное поведение Софи, которое та выдавала за благое вмешательство. Но мистер Ривенхолл и так изнывал под тяжестью угрызений совести; невзирая на свои многочисленные недостатки, он сумел разобраться, в чем дело, поэтому замечания мисс Рекстон вызвали у него лишь очередной приступ раздражения. Он сказал ей:

– Я виню в произошедшем только себя. То, что мои поспешные и необдуманные слова вселили в Хьюберта убеждение, будто лучше пуститься во все тяжкие, чем в трудную минуту обратиться ко мне, станет для меня непреходящим укором! И я благодарен кузине за то, что она показала мне, как сильно я ошибался! Надеюсь, что больше подобное не повторится. У меня не было дурных намерений, но теперь я вижу, что выглядел в его глазах жестоким тираном! Я приложу все усилия, чтобы бедный Теодор не вырос в уверенности, что должен любой ценой скрывать от меня свои маленькие слабости!

– Мой дорогой Чарльз, уверяю тебя, ты преувеличиваешь! – успокаивающе проворковала мисс Рекстон. – Ты не должен и не можешь нести ответственность за поступки своих братьев!

– Ты ошибаешься, Евгения. Я на шесть лет старше Хьюберта, и поскольку мне известно – лучше, чем кому бы то ни было! – что нашему отцу нет до нас ни малейшего дела, мой долг состоит в том, чтобы заботиться о младших братьях и сестрах! Я открыто говорю об этом, потому что тебе известны наши обстоятельства!

Она ответила без малейших колебаний:

– Я твердо убеждена, что ты всегда исправно исполнял свой долг! Я видела, как ты пытался привить в доме своего отца принципы достойного поведения, дисциплины и подчинения. Поэтому Хьюберт просто не должен был усомниться в твоих чувствах, и оправдывать его поведение – которое мне представляется поистине шокирующим – неуместно и предосудительно. Вмешательство мисс Стэнтон-Лейси, которая наверняка руководствовалась самыми благими намерениями, явилось следствием минутного порыва и не могло быть продиктовано ее совестью. Каким бы болезненным ни явилось для нее это решение, у меня нет сомнений, что ее обязанность состояла в том, чтобы рассказать тебе все, без утайки, причем немедленно! А выплатив подобным образом долги Хьюберта, она лишь потворствовала ему в порочных азартных наклонностях. Полагаю, что по здравом размышлении она и сама поняла бы это, но, увы, невзирая на все ее добродетели, мисс Стэнтон-Лейси, на мой взгляд, не склонна прибегать к рациональному мышлению!

Чарльз посмотрел на нее, и в его глазах появилось очень странное выражение, истолковать которое при всем желании она так и не смогла.

– Если бы Хьюберт доверился тебе, Евгения, ты рассказала бы мне эту историю? – вдруг спросил он.

– Безусловно, – ответила она. – Я не колебалась бы ни минуты.

– «Не колебалась бы ни минуты»! – эхом повторил он. – Даже если бы это было признание, сделанное в полной уверенности, что ты не обманешь оказанного тебе доверия?

Она улыбнулась:

– Все это, мой дорогой Чарльз, сплошная ерунда. Я не терплю колебаний в подобных вещах, когда мой долг мне предельно ясен! Забота о будущей карьере твоего брата послужила бы мне оправданием и залогом уверенности в том, что мне не остается ничего иного, кроме как сообщить тебе о его проступке. Подобные губительные наклонности следует безжалостно подавлять, а поскольку твой отец, как ты сам сказал, совершенно не интересуется…

Он перебил ее и даже не извинился:

– Подобные рассуждения делают честь твоему уму, Евгения, но никак не сердцу! Ты женщина, и, возможно, в силу этого не можешь понять, что оказанное доверие никогда – никогда! – не должно быть обмануто! Я сказал, будто жалею о том, что она не пришла ко мне, но это неправда! Я бы никому не пожелал обмануть чье-либо доверие! Господи милосердный, а сам бы я как поступил?

Это признание, похожее на крик души, окрасило щеки мисс Рекстон легким румянцем. Она резко бросила:

– Значит, мисс Стэнтон-Лейси – полагаю, она тоже женщина – понимает это?

– Да! – ответил он. – Понимает. Вероятно, это тоже следствие ее воспитания! И оно вызывает у меня восхищение! Пожалуй, она знала, каким должен быть итог ее действий; быть может, она пришла на помощь Хьюберту только из жалости – это мне неизвестно, я не расспрашивал ее! Но конечный результат оказался превосходным, причем намного лучше того, который получился бы, если бы она явилась ко мне и рассказала обо всем! Хьюберт – настоящий мужчина, он не стал прятаться за спиной своей кузины и признался мне в содеянном!

Мисс Рекстон улыбнулась:

– Боюсь, твоя пристрастность делает тебя слепым, Чарльз! Узнав о том, что мисс Стэнтон-Лейси продала свои бриллианты, ты рано или поздно узнал бы и обо всем остальном! А вот мне интересно, признался бы Хьюберт в своем проступке, если бы я не уведомила тебя о том, чему была свидетелем?

Он упрямо заявил:

– Подобные речи не делают тебе чести! Не знаю, отчего ты так несправедлива к Хьюберту или почему столь старательно добиваешься, чтобы я думал о нем дурно! А ведь я действительно был о нем невысокого мнения, но оказалось, что я крупно ошибался! И вина целиком лежит на мне: я обращался с ним, как с маленьким ребенком, и вел себя, как умудренный опытом ментор и наставник. Хотя мне следовало довериться ему и даже прислушаться к его мнению. Ничего бы этого не случилось, если бы мы с ним были друзьями. Он сказал мне: «Если бы мы знали друг друга лучше!» Ты легко можешь представить мои чувства, когда я услышал такое от своего брата! – Он коротко рассмеялся. – Это был сокрушительный удар! Сам Джексон не смог бы отправить меня в столь полный нокаут!

– Боюсь, – сладчайшим голосом заявила мисс Рекстон, – что если ты и дальше будешь использовать ваш боксерский жаргон, то я потеряю всякую надежду понять тебя, Чарльз. А вот твоя кузина, которая так хорошо во всем разбирается, сполна оценила бы этот язык!

– Я бы этому ничуть не удивился! – раздраженно воскликнул он.

Превосходное воспитание не помешало мисс Рекстон язвительно заметить:

– Я смотрю, ты питаешь большое уважение к мисс Стэнтон-Лейси!

– Я? – вскричал он, словно громом пораженный. – К Софи! Помилуй Бог! Я полагал, что мое отношение к ней не является секретом! Я всей душой желаю поскорее избавиться от нее, но, думаю, не должен относиться к ней настолько предвзято, чтобы закрывать глаза на ее достоинства!

Мисс Рекстон устыдилась.

– Нет, конечно, и я тоже, надеюсь! Какая жалость, что она не хочет серьезно отнестись к ухаживаниям лорда Бромфорда! Он прекрасный человек, хорошо воспитанный, умеренный в словах и поступках, и его рассудительность оказала бы благотворное влияние на любую женщину. – Тут она заметила, что он с изумлением смотрит на нее, и добавила: – Я полагала, что ты намерен приветствовать их отношения.

– Мне все равно, за кого выйдет замуж Софи! – сказал он. – Но она никогда не станет женой Бромфорда! К счастью для него!

– Боюсь, леди Бромфорд придерживается такого же мнения, – заявила мисс Рекстон. – Она ведь, знаешь ли, дружна с моей матерью, и я несколько раз беседовала с ней на эту тему. Она поистине замечательная женщина! Она рассказала мне о слабости здоровья лорда Бромфорда и о том, что боится за него. Я просто не могла не проникнуться сочувствием! Невозможно не согласиться с ней в том, что твоя кузина не способна стать ему хорошей женой!

– Какая жалость! – со смехом заметил он. – Одному Богу известно, с чего бы этот кладезь добродетелей вдруг вздумал влюбиться в Софи! Можешь представить, как из‑за этого над ней потешаются Сесилия и Хьюберт! А какие легенды они сочиняют о его похождениях в Вест-Индии – над ними даже моя мать смеялась до упаду! Он смешон и забавен до неприличия!

– Не могу с тобой согласиться, – возразила она. – В любом случае очень печально, когда здравый смысл достойного мужчины становится предметом неуместных шуток.

Подобный упрек заставил мистера Ривенхолл вспомнить о срочной деловой встрече, вследствие чего он незамедлительно простился с мисс Рекстон. Никогда прежде разногласия между ним и его невестой не достигали такой остроты.

В то время как его отношения с кузиной еще никогда не были столь благожелательными и оставались таковыми почти целую неделю. Мистер Ривенхолл даже снизошел до того, что пошел навстречу ее неоднократно высказанному желанию посмотреть на игру Кембла[88]88
  Актерская династия в Англии XVIII–XIX веков. Наиболее яркими ее представителями были Сара Сиддонс и Чарльз Кембл (1775–1854). Последний играл в Королевских театрах «Друри-Лейн» и «Ковент-Гарден» в пьесах Шекспира и Р. Б. Шеридана, где прославился в роли Ромео. Оставив сцену, он читал лекции о Шекспире.


[Закрыть]. Не делая секрета из того, что аффектации великого актера кажутся ему нелепыми, а его неправильное произношение губит даже самые выдающиеся образчики его сценического мастерства, он тем не менее заказал ложу в театре «Ковент-Гарден» и пригласил туда Софи вместе с Сесилией и мистером Уичболдом. Софи разочаровалась в актере, о котором слышала столько хвалебных отзывов, но вечер прошел очень мило и завершился в фешенебельной гостинице «Звезда» на Генриетта-стрит. Здесь мистер Ривенхолл проявил себя внимательным и предусмотрительным хозяином, заказав банкетный зал, в котором им подали изысканный ужин. Он пребывал в настолько благостном расположении духа, что даже воздержался от уничижительных замечаний в адрес Кембла и его актерской игры. Мистер Уичболд оживленно болтал и был сама любезность; Сесилия выглядела просто потрясающе; Софи умело дирижировала общей беседой, с самого начала задавая тон. Прощаясь с братом перед сном и пожелав ему спокойной ночи, Сесилия откровенно призналась, что впервые за последние несколько месяцев получила неподдельное удовольствие от выхода в свет.

– Я тоже, – сказал он. – Не понимаю, почему мы так редко бываем вместе, Силли. Как ты думаешь, наша кузина захочет посмотреть на Кина? По-моему, он играет в новой пьесе в «Лейн».

Сесилия нисколько не сомневалась в этом, но мистер Ривенхолл не успел приступить к осуществлению намеченного плана, поскольку ему помешали непредвиденные обстоятельства, и возникшее между ним и Софи взаимопонимание начало стремительно улетучиваться. Лорд Чарлбери, в точности следуя указаниям своей наставницы, пригласил леди Омберсли в театр, попросив ее взять с собой дочь и племянницу. Мистер Ривенхолл отнесся к этому с полным пониманием, но когда позднее выяснилось, что одним из приглашенных будет мистер Фэнхоуп, его хладнокровие дало трещину. А ведь ничто, казалось, не предвещало беды. Вечер удался на славу! Даже леди Омберсли, поначалу явно смущенная неожиданным присутствием мистера Фэнхоупа, поддалась общему обаянию их предупредительного хозяина и своего старого друга, генерала Ретфорда, который был специально приглашен для того, чтобы развлекать ее. Пьеса «Бертрам» оказалась, по общему мнению, очень трогательной; Кин играл выше всяких похвал, и вечер закончился замечательным ужином в «Пьяцца». Большую часть этих подробностей мистер Ривенхолл узнал от матери, но кое-что рассказала и Сесилия, которой не терпелось поделиться с братом своими восторгами. Она сообщила, что Софи пребывала в прекрасном расположении духа, но при этом забыла упомянуть, что это выражалось в неприкрытом флирте с их хозяином. Сесилия, естественно, была рада видеть, что ее отвергнутый поклонник не страдает из‑за разбитого сердца, и получила не меньшее удовлетворение оттого, что сочла для себя невозможным предаться тому веселому времяпрепровождению, которое выставляло ее очаровательную кузину в нелестном свете. А когда лорд Чарлбери предложил показать Софи фокус своего отца, знаменитого повесы, который имел привычку нюхать табак, высыпав его на запястье своей очередной пассии, и кузина тут же протянула ему свою руку, то это, по мнению Сесилии, перешло уже всяческие границы! Она с удовлетворением подумала о том, что Огастес никогда не станет предаваться столь низменным забавам. По крайней мере в тот вечер он не выказал такого устремления. Трагедия, которую он увидел на сцене, разожгла в нем честолюбивое желание написать лирическую драму, и, хотя в качестве гостя он вел себя безукоризненно, Сесилия подозревала, что его мысли были весьма далеки от нее.

Сколь бы плох ни оказался этот вечер, худшее, по мнению мистера Ривенхолла, было еще впереди. До выздоровления лорда Чарлбери самым настойчивым кавалером Софи (или, как упорно именовал его мистер Ривенхолл, cicisbeo[89]89
  Дамский угодник (итал.).


[Закрыть]) оставался сэр Винсент Талгарт. Но вскоре его сменил лорд Чарлбери. По утрам он встречал ее на конных прогулках в Парке; во время променада его видели сидящим рядом с ней в ее фаэтоне; в «Олмаксе» они танцевали два раза подряд; он возил ее в своей коляске на военный парад и даже сопровождал во время ее визита в Мертон. Его светлость не стал скрывать, что сия экспедиция доставила ему огромное удовольствие, поскольку богатая и ленивая маркиза изрядно его позабавила. Он сообщил Софи, что предпочел бы провести в ее обществе вдвое больше времени. Леди, заявил он, которая, почувствовав усталость, вызванную необходимостью развлекать утренних визитеров, закрывает глаза и преспокойно засыпает под их изумленными взглядами, заслуживает самого пристального внимания. Софи улыбнулась и согласилась с ним, но в ее душе зародилось недовольство: она была крайне удивлена, обнаружив рядом с маркизой сэра Винсента. Впрочем, он оказался не единственным ее гостем: недолгое пребывание маркизы в «Пултни» привлекло к ней нескольких джентльменов, пользовавшихся ее гостеприимством в Мадриде, но Талгарт явно был ее самым пылким поклонником. Среди гостей оказались и майор Квинтон, и лорд Фрэнсис Уолви, и даже мистер Фэнхоуп. Присутствие последнего объяснить оказалось легче всего: он подумывал о том, чтобы написать трагедию о доне Хуане Австрийском[90]90
  Дон Хуан Австрийский (1547–1578) – испанский полководец, незаконный сын Карла V и Барбары Блуменберг (или Бломберг), дочери регенсбурского бургомистра.


[Закрыть], чья недолгая, но блистательная карьера, по его мнению, могла стать прекрасным лейтмотивом лирической драмы. Мистер Фэнхоуп уже сочинил несколько строк, которые его герой произносит на смертном одре, и справедливо полагал, что маркиза сможет снабдить его необходимыми подробностями испанской жизни и обычаев, кои окажутся незаменимыми при написании вышеуказанного шедевра. На деле же выяснилось, что испанские обычаи шестнадцатого века маркиза знает гораздо хуже, чем он сам, но ей совершенно не хотелось отбивать у симпатичного молодого человека желание и далее навещать ее, поэтому она сонно улыбнулась ему и пригласила приезжать еще, когда у нее не будет иной компании.

Софи, которая не наблюдала в мистере Фэнхоупе качества, присущие настоящему мужчине, с удивлением узнала, что в гости к маркизе он прискакал на чистокровной кобыле, владение которой сделало бы честь ей самой. Обратный путь до Лондона он тоже проделал верхом, следуя за фаэтоном, и она не могла не обратить внимания на легкость и изящество, с которым он управлялся со своей шустрой и игривой лошадкой. Софи призналась лорду Чарлбери, что, пожалуй, будет лучше, если Сесилия никогда не увидит своего поэта верхом на коне.

Он вздохнул:

– Не думайте, дорогая Софи, что ваше общество не доставляет мне огромного удовольствия, но к чему все это приведет? Вы знаете? Потому что я, например, теряюсь в догадках.

– Я уверена, что это приведет вас именно туда, где вы и хотите оказаться, – серьезно ответила она. – Прошу вас довериться мне! Сесилии совершенно не нравится, что вы ходите передо мной на задних лапках, уверяю вас!

Но Сесилия была не единственной, кто не получал удовольствия от этого спектакля. Мистер Ривенхолл (вероятно, из‑за того, что все еще лелеял надежду выдать сестру замуж за Чарлбери) относился к этому крайне неприязненно; а лорд Бромфорд, обнаружив, что стал лишним, проникся такой враждебностью к своему сопернику, что при встрече с ним не мог сохранять даже видимость учтивости.

– Мне представляется чрезвычайно странным, – сообщил он своей главной стороннице, – что мужчина, волочившийся за одной женщиной – говоря простым языком! – на протяжении стольких недель, что можно сбиться со счета, вдруг проявляет крайнюю изменчивость и в мгновение ока переключается на другую! Признаюсь, подобное поведение мне решительно непонятно. Если бы я, мисс Рекстон, не повидал мир и не узнал кое-что о слабостях и непостоянстве человеческой натуры, то, пожалуй, пребывал бы в полной растерянности! Но вам я безо всякого стеснения могу сказать, что Чарлбери никогда мне не нравился. И его поведение меня ничуть не удивляет. Но я с большим сожалением и, могу добавить, неприятным изумлением наблюдаю за увлеченностью и легкомыслием, которое проявляет мисс Стэнтон-Лейси!

– Нет сомнения, – проворковала мисс Рекстон, – что леди, долгое время жившая на континенте, относится к подобным вещам несколько иначе по сравнению с бедными домоседками вроде меня. Полагаю, флирт считается обычным времяпровождением у иностранных дам.

– Моя дорогая сударыня, – заявил его светлость, – должен признаться, что я крайне отрицательно отношусь к тому, чтобы дамы странствовали по миру. Это представляется мне совсем не обязательным условием образования представительниц слабого пола, хотя для мужчины они совершенно необходимы. Я не удивлюсь, узнав, что нога Чарлбери никогда не ступала за пределы этого острова, каковое обстоятельство вселяет в меня еще большее изумление от того рвения, с коим мисс Стэнтон-Лейси стремится к его обществу.

Неприязнь лорда Бромфорда была прекрасно известна тому, на кого направлялась. Однажды во время очередной конной прогулки в Парке лорд Чарлбери сказал Софи:

– Если я выйду из этого маскарада целым и невредимым, то буду считать, что мне крупно повезло! Или вы, Софи, негодница этакая, рассчитываете на мою безвременную кончину?

Она рассмеялась:

– Бромфорд?

– Он или Чарльз. Но если кто-либо из них двоих вызовет меня на дуэль, я предпочел бы иметь дело с Бромфордом. Полагаю, он с десяти шагов не попадет в стог соломы, а вот Ривенхолл известен как первоклассный стрелок.

Она повернула голову, чтобы взглянуть на него.

– Вы действительно его боитесь? Чарльза?

Он ответил ей столь же насмешливым взглядом.

– Да, мисс святая невинность! Вне всякого сомнения, он вызовет меня на дуэль из‑за оскорбления, нанесенного его сестре! Лучше скажите мне – вы ведь так откровенны! – вы всегда превращаете своих знакомых в соучастников?

– Нет, – ответила она. – Только если я убеждена, что это пойдет им на пользу!

Он рассмеялся и никак не мог остановиться, пока они не встретили мистера и мисс Ривенхолл, которые бок о бок ехали им навстречу.

Софи приветствовала кузину с искренней теплотой и ничем не выказала своего удивления, увидев, что Сесилия вдруг увлеклась упражнениями, к которым ранее не питала особой склонности. Они с Чарлбери развернули своих лошадей, чтобы присоединиться к брату с сестрой, и спустя некоторое время Чарльз придержал своего коня и предложил ей немного отстать от остальных. Они поехали шагом, и Софи сказала:

– Мне нравится ваш гнедой, Чарльз.

– Может, он вам и нравится, – угрюмо ответил тот, – но проехаться на нем вам не удастся!

Она искоса метнула на него озорной взгляд:

– В самом деле, дорогой Чарльз?

– Софи, – сказал мистер Ривенхолл, быстро переходя от светского тона к угрожающему, – если вы посмеете оседлать моего Громовержца, я вас задушу, а труп выброшу в Серпентайн!

Она рассмеялась своим серебристым смехом, который неизменно вызывал у него ответную, хотя на сей раз мрачную, улыбку.

– О нет, Чарльз, неужели? Что ж, я вас не виню! Если я когда-нибудь увижу вас верхом на Саламанке, то немедленно застрелю – и обязательно учту при этом, что мой пистолет берет немного влево!

– Вот как? – откликнулся мистер Ривенхолл. – Что ж, моя дорогая кузина, когда мы приедем в Омберсли, я надеюсь получить истинное удовольствие, наблюдая за вашим непревзойденным мастерством! Я дам вам дуэльные пистолеты, и вы покажете мне, на что способны. Они не берут ни влево, ни вправо: я всегда очень тщательно подхожу к выбору оружия!

– Дуэльные пистолеты! – воскликнула заинтригованная Софи, на которую его слова произвели сильное впечатление. – Не думала, что вы на это способны, Чарльз! Сколько раз вас вызывали на дуэль? Вы всегда убиваете своего противника?

– Очень редко! – ответил он. – К несчастью, дуэли вышли из моды, дорогая Софи! Мне очень жаль, что я вновь разочаровал вас!

– Ничуть, – сказала она и тряхнула головой. – В общем-то, я и не рассчитывала, что вы отважитесь на что-либо столь выдающееся!

Он рассмеялся и жестом фехтовальщика показал, что пропустил укол.

– Очень хорошо, Софи! Туше!

– Вы фехтуете?

– Немного. А почему вы спрашиваете?

– О, просто потому, что этим искусством я так и не овладела!

– Господи помилуй, неужели? Я‑то думал, что сэр Гораций в обязательном порядке научил вас обращаться с рапирой!

– Нет, – сухо ответила Софи. – И еще он не научил меня боксировать, так что по крайней мере в этих двух областях вы превзошли меня, Чарльз!

– Куда мне до вас, – любезно отозвался он. – Особенно в искусстве заигрывания!

Она тут же обезоружила его, поинтересовавшись напрямик:

– Заигрывания, Чарльз? Надеюсь, вы не обвиняете меня во флирте?

– Как можно! – мрачно ответил он. – Но, прошу вас, просветите меня относительно природы ваших отношений с Чарлбери!

Она взглянула на него с самым невинным видом.

– Но причем здесь это, Чарльз? Или я ошибаюсь? Между ним и Сесилией все кончено! Ведь вы не думаете, что я бы поощряла его ухаживания, будь это не так?

Гнедой жеребец сорвался в галоп, но Чарльз тут же осадил его и сердито заявил:

– Вздор! Не пытайтесь водить меня за нос, Софи! Чарлбери и вы! Вы что же, держите меня за полного идиота?

– Ни в коем случае! – любезно заверила его Софи. – Но я готова на все, чтобы сделать приятное сэру Горацию, и уж скорее предпочту выйти замуж за Чарлбери, чем за Бромфорда!

– Иногда мне кажется, – сказал мистер Ривенхолл, – что понятия «такт» и «деликатность» вам совершенно неведомы!

– Так расскажите мне о них! – трогательно попросила она.

Он не воспользовался представившейся возможностью, а лишь заметил язвительно:

– Пожалуй, я должен предостеречь вас, что подчеркнутое ухаживание Чарлбери делает вас притчей во языцех в этом городе. Я не знаю, есть вам до этого дело или нет, но, поскольку моя мать несет за вас ответственность, я был бы весьма благодарен, если бы вы вели себя более осмотрительно!

– Однажды вы упомянули, что мне следует сделать, чтобы доставить вам удовольствие, – задумчиво проговорила Софи. – Должна признаться, я очень надеюсь, что такового желания у меня не возникнет, потому что я уже не помню, о чем шла речь!

– С первого дня нашей встречи вы намеренно делали все возможное, чтобы я невзлюбил вас, не так ли? – вспылил он.

– Вовсе нет, в этом вам не требовались поощрения с моей стороны!

Некоторое время он молча ехал рядом с ней, затем сухо заявил:

– Вы ошибаетесь. Я не испытываю к вам неприязни. Мало того, неоднократно я проникался к вам самой искренней симпатией. И не воображайте, будто я забыл о том, в каком долгу перед вами.

Она не дала ему договорить.

– Ничего подобного! Избавьте меня от подобных напоминаний, сделайте одолжение! Лучше расскажите мне о Хьюберте! Я слышала, как вы говорили моей тете о том, что получили от него письмо. С ним все в порядке?

– В полном. Он написал мне лишь для того, чтобы попросить выслать ему книгу, которую забыл дома. – Чарльз вдруг широко улыбнулся. – И чтобы сообщить о своем намерении посещать все лекции! Не будь я уверен в том, что этому благому намерению не суждено сбыться, я бы первым же почтовым дилижансом отправился в Оксфорд! Подобная добродетель грозит привести к тому, что он начнет искать спасения в самых предосудительных излишествах. Но позвольте мне сказать вам кое-что, Софи! Раньше у меня не было такой возможности: нас прервали, прежде чем я успел сделать это, а другого шанса более не представилось! Я всегда буду благодарен вам за то, что вы помогли мне понять, как сильно я ошибался в своем отношении к Хьюберту.

– Это все ерунда, но я могу помочь вам понять, если хотите, как сильно вы ошибаетесь в отношении Сесилии! – сказала она.

Лицо его окаменело.

– Боже упаси! В этом вопросе мы с вами никогда не придем к согласию!

Она не стала больше ничего говорить, а лишь послала Саламанку легкой рысью, нагоняя лорда Чарлбери и Сесилию.

Оказалось, что они очень мило беседуют, и его дружелюбие быстро растопило неловкость Сесилии, вызванную тем, что ей пришлось ехать рядом с ним. Ни одним словом или взглядом он не напомнил ей о том, что между ними произошло, а сразу же нашел совершенно невинную тему для разговора, которая, как он знал, будет ей интересна. Это стало для нее приятным разнообразием, поскольку почти все речи мистера Фэнхоупа сводились исключительно к масштабу и структуре его великой трагедии. Слушать же, как поэт дискутирует с самим собой – поскольку она не могла похвастать тем, что принимает деятельное участие в обсуждении – относительно достоинств белого стиха как средства драматического выражения, было, естественно, привилегией, которой должна была бы гордиться любая молодая леди. Но Сесилия не могла не признать, что разговаривать в течение доброго получаса с мужчиной, который с интересом слушал ее, стало для нее если не облегчением, то, во всяком случае, приятным разнообразием в жизни. Не зря же, в конце концов, его светлость прожил на свете на целых десять лет дольше своего молодого соперника. Смазливое личико и обаятельная улыбка мистера Фэнхоупа радовали женский взор, но он еще не овладел искусством внушать женщине, что находит ее хрупким созданием, которое следует оберегать и лелеять и с чьим мнением необходимо считаться. Быть может, лорд Чарлбери, сообразно складу своего ума, никогда не назвал бы Сесилию нимфой, как и не сравнил бы ее глаза с колокольчиками, уступающими им в красоте, зато он обязательно предложил бы ей свой плащ, если бы испортилась погода, перенес бы через препятствие, которое девушка без труда преодолела бы и сама, и иным способом непременно убедил бы ее в том, что она – бесценное сокровище, оберегать которое является его священным долгом.