Текст книги "Великолепная Софи"

Но Амабель пережила кризис. Лихорадка начала спадать, и, хотя она сильно ослабела и по-прежнему оставалась капризной и беспокойной, доктор Бейли смог, наконец, уверенно заявить ее матери, что если не случится обострения, то имеются все основания надеться на полное выздоровление девочки. Он весьма благородно воздал должное Софи, заявив, что именно ей Амабель обязана улучшением своего состояния, после чего леди Омберсли, уронив слезу, с содроганием добавила, что не представляет, что бы все они делали без ее дорогой племянницы.

– Верно, она и впрямь очень способная молодая леди, как и мисс Ривенхолл, разумеется, – заявил доктор. – Пока они находятся с Амабель, вы можете быть покойны, сударыня!

Мистер Фэнхоуп, которого провели в комнату пять минут спустя, стал первым посетителем, узнавшим столь радостные новости, и моментально сочинил несколько строф в честь благословенного избавления Амабель от опасности. Леди Омберсли сочла его поведение особенно трогательным и стала умолять его оставить ей рукописный экземпляр; но поскольку в стихотворении основное внимание было уделено прекрасной Сесилии, склонившейся над постелью больной, а не страданиям Амабель, то оно явно не доставило удовольствия той, кому предназначалось. С куда большей радостью Сесилия приняла букет прекрасных цветов, которые лорд Чарлбери принес для ее сестры. Она вышла к нему только для того, чтобы поблагодарить. Он не стал умолять ее найти для него время и в ответ на ее слова о том, что она должна идти, просто сказал:

– Безусловно! Я все понимаю! Я и не надеялся, что вы уделите мне хотя бы минуту. Это так похоже на вас – сойти вниз самой, и я от всей души надеюсь, что не помешал вашему заслуженному отдыху!

– Нет-нет! – вскричала она, едва владея собой. – Я как раз сидела у постели сестры и, когда в комнату внесли ваши цветы, не могла не сбежать вниз, чтобы не рассказать вам о том, как она им обрадовалась. Вы так добры! Простите меня! Я не могу больше задерживаться!

Поначалу появилась надежда, что, когда Амабель пойдет на поправку, ни сестре, ни кузине уже не надо будет постоянно при ней находиться, но вскоре выяснилось, что девочка слишком ослабела для того, чтобы сохранять терпение, и начинала проявлять беспокойство, если ее надолго оставляли со старой няней или Джейн Сторридж. Однажды после полуночи мистер Ривенхолл, осторожно войдя к ней в комнату, с ужасом обнаружил, что у камина, в котором пылал неяркий огонь, сидит не нянюшка, а Софи. Она что-то шила при свете свечей; подняв голову на звук открывающейся двери, она улыбнулась и приложила палец к губам. Свечи от кровати отгораживала ширма, так что мистер Ривенхолл разглядел лишь смутный силуэт сестры. Кажется, она спала. Он беззвучно закрыл за собой дверь, на цыпочках подошел к камину и прошептал:

– Насколько я знаю, по ночам с ней должна сидеть няня. И что я вижу? Так не пойдет, Софи!

Кузина посмотрела на часы, стоявшие на каминной полке, и стала складывать шитье. Кивнув на приоткрытую дверь в соседнюю комнату, она негромко ответила:

– Няня прилегла там на софу. Бедняжка совершенно выбилась из сил! Сегодня Амабель ведет себя особенно беспокойно. Но не тревожьтесь! Это хороший знак, если пациент начинает капризничать и не желает успокаиваться. Она слишком привыкла поступать по-своему, не обращая внимания на няню, чтобы теперь слушаться ее беспрекословно. Садитесь. Сейчас я подогрею ей немного молока, а вы, если хотите, уговорите ее выпить его, когда она проснется.

– Вы наверняка валитесь с ног от усталости! – заявил он.

– Ничуть не бывало: я сегодня спала весь день, – возразила она, ставя маленькую кастрюльку на полку в камине, предназначенную для подогревания пищи. – Подобно герцогу[91]91
  Имеется в виду герцог Веллингтон.


[Закрыть], я могу спать в любое время суток! Бедная Сеси днем не смыкала глаз, вот мы и решили, что ночью дежурить она не будет.

– Точнее, вы одна так решили, – сказал он.

Она лишь улыбнулась и покачала головой. Он не стал больше ничего говорить, молча наблюдая за тем, как она присела на корточки у огня, глядя на молоко, медленно закипающее на полке. Через несколько минут зашевелилась Амабель. Ему показалось, что Софи выпрямилась и подошла к ее постели еще до того, как девочка слабым голоском позвала:

– Софи!

Амабель было жарко, ее мучила жажда, и она металась по кровати, отказываясь верить, что все будет хорошо. Когда ее приподняли, чтобы поправить подушку под головой, она заплакала, а потом потребовала, чтобы Софи протерла ей лицо, но пожаловалась, что лавандовая вода больно щиплет ей глаза.

– Ш‑ш, тише, если ты будешь плакать, то наш гость развернется и уйдет! – сказала Софи, гладя девочку по спутанным кудрям. – Или ты не знаешь, что к тебе с визитом пришел один джентльмен?

– Чарльз? – спросила Амабель, на мгновение позабыв свои горести и беды.

– Да, Чарльз, поэтому позволь мне немножко привести тебя в порядок и поправить простыни. Вот так! А теперь, Чарльз, мисс Ривенхолл готова принять вас!

Она отодвинула ширму, чтобы свет от свечей падал на кровать, и кивнула кузену, приглашая его присесть рядом с сестрой. Он так и сделал, взял ладошку Амабель, тоненькую, похожую на цыплячью лапку, в свои руки и ласково заговорил с девочкой. Ему удалось немного развлечь ее, пока Софи несла чашку молока, от одного вида которого настроение у Амабель мгновенно испортилось, и она начала капризничать. Она ничего не хочет; от молока ее тошнит; почему Софи не желает оставить ее в покое?

– Надеюсь, ты не станешь вести себя плохо, потому что я пришел именно для того, чтобы напоить тебя молоком, – сказал Чарльз, принимая из рук кузины чашку. – Смотри-ка, какие чудесные на ней розы! Признавайся, откуда она у тебя? Я ее раньше не видел!

– Ее подарила мне Сесилия, – ответила Амабель. – Но я не хочу молока. Сейчас уже середина ночи, а в такое время молоко не пьют!

– Надеюсь, Чарльзу понравились твои настоящие розы, – сказала Софи, присаживаясь на краешек кровати. Она приподняла Амабель и прижала ее к своей груди. – Мы с Сеси так завидуем ей, Чарльз! У Амабель появился кавалер, который затмил нас обеих! Вы только взгляните на букет, который он ей принес!

– Чарлбери! – с улыбкой сказал он.

– Да, но твой букетик понравился мне больше, – заявила Амабель.

– Еще бы, – сказала Софи. – А теперь сделай глоточек молока, которое он тебе предлагает! Должна сказать, дорогая, что чувства джентльмена очень легко ранить, а это никуда не годится!

– Правильно, – подхватил Чарльз. – Я буду думать, что Чарлбери тебе нравится больше, чем я, и от этого мне станет грустно.

Девочка слабо рассмеялась, и вот так, между уговорами и укорами, незаметно выпила всю чашку. Софи бережно уложила ее обратно на подушки, но Амабель потребовала, чтобы они оба остались рядом с ней.

– Хорошо, но больше никаких разговоров, – сказала Софи. – Я расскажу тебе об одном своем приключении, но если ты будешь перебивать, то я непременно собьюсь и забуду, о чем говорила.

– О да, расскажи, как ты заблудилась в Пиренеях! – сонным голоском взмолилась Амабель.

Софи начала рассказ, и под ее негромкий мелодичный голос глаза девочки стали закрываться. Мистер Ривенхолл тихонько сидел по другую сторону постели, глядя на сестру. Наконец, дыхание Амабель стало ровным и глубоким: она заснула. Софи умолкла. Она подняла голову, взглянула на мистера Ривенхолла, и их глаза встретились. Он смотрел на нее так, словно ему в голову пришла неожиданная мысль, поразившая его. Софи не отвела взгляда, но в ее глазах появился вопрос. Он резко встал, хотел было протянуть ей руку, но тут же уронил ее и, повернувшись, быстро вышел из комнаты.

Глава 15

На следующий день Софи не видела своего кузена. Он навестил Амабель в тот час, когда точно знал, что Софи будет отдыхать, и не вернулся домой к ужину. Леди Омберсли опасалась, что случилось нечто такое, что вывело его из равновесия, поскольку, хотя с ней он вел себя неизменно вежливо и терпеливо, прилагая все усилия к тому, чтобы ей было хорошо и покойно, на его лице читалась озабоченность и он невпопад отвечал на ее реплики и замечания. Впрочем, он стоически согласился сыграть с матерью партию в криббедж[92]92
  Карточная игра, популярная в Англии и США.


[Закрыть]. А когда им пришлось прервать игру из‑за прихода мистера Фэнхоупа, который принес экземпляр своей поэмы для леди Омберсли и букет мускусных роз для Сесилии, Чарльз в достаточной мере владел собой, чтобы учтиво приветствовать нового гостя, пусть и без особого энтузиазма.

Мистер Фэнхоуп, написав за вчерашний день около тридцати строчек своей трагедии, которыми он остался вполне удовлетворен, пребывал в весьма благостном расположении духа и не мучился ни поисками ускользающего эпитета, ни тяжкими раздумьями над неудачной рифмой. Он высказал все, что приличествовало случаю, а когда с расспросами по поводу состояния больной было покончено, заговорил на самые отвлеченные темы как вполне разумный человек. Мистер Ривенхолл вдруг понял, что невольно поддался его обаянию, и покинуть комнату его заставила лишь обращенная к поэту просьба леди Омберсли прочесть им стихотворение, посвященное избавлению Амабель от опасности. Но даже сия невыносимая аффектация не смогла окончательно развеять дружеские чувства, которыми Чарльз проникся к мистеру Фэнхоупу, чьи продолжающиеся визиты в их дом улучшили его мнение о поэте гораздо сильнее, чем Огастес того заслуживал. Сесилия могла бы подсказать брату, что бесстрашие мистера Фэнхоупа объяснялось, скорее, полным непониманием грозящей ему опасности, нежели намеренным героизмом. Но у нее не было привычки обсуждать своего возлюбленного с Чарльзом, и тот продолжал пребывать в счастливом неведении, будучи слишком практичным человеком, чтобы осознать всю непроницаемость творческой завесы, которой поэт отгородился от мира.

Чарльз перестал заходить в комнату Амабель в то время, когда мог столкнуться там со своей кузиной, а когда они встречались за обеденным столом, то вел себя настолько сухо, что его манеры граничили с грубостью. Сесилия, зная, сколь обязанным Софи он себя считает, была неприятно удивлена его поведением и неоднократно пыталась расспросить кузину, уж не поссорились ли они. Но Софи в ответ лишь качала головой и загадочно улыбалась.

Амабель поправлялась, хотя и медленно, то и дело беспричинно капризничая, как и полагается ребенку, выздоравливающему после тяжелой болезни. Однажды она целых полдня требовала пустить к ней в комнату Жако. И лишь настоятельный протест Софи удержал мистера Ривенхолла от того, чтобы немедленно отправиться в поместье Омберсли и доставить оттуда незаменимую обезьянку – настолько он тревожился, чтобы ничто не мешало скорейшему выздоровлению его младшей сестренки. Но Тина, к своему величайшему негодованию лишенная возможности сопровождать хозяйку в комнату больной, послужила великолепной заменой Жако и с готовностью укладывалась, свернувшись клубочком, на стеганое одеяло, чтобы Амабель могла погладить и приласкать ее.

В начале четвертой недели болезни доктор Бейли заговорил о необходимости переезда его пациентки в деревню. Но здесь он столкнулся с неожиданным и необъяснимым упорством леди Омберсли. Как-то он упомянул при ней о возможности рецидива, и мысль об этом настолько завладела ее рассудком, что никакие уговоры не могли убедить ее выпустить Амабель из-под бдительного врачебного надзора. Она указывала ему на нежелательность воссоединения Амабель с ее сестрами и шумным братом, который вскоре должен был приехать на летние каникулы в Омберсли. Малышка все еще оставалась слабой и вялой, малейшее усилие утомляло ее, а внезапные громкие звуки приводили в содрогание; ей наверняка будет лучше остаться в Лондоне, под присмотром доктора и любящей мамы. Теперь, когда опасность миновала, материнский инстинкт леди Омберсли проявился в полной мере. Она, и только она будет нести полную ответственность за выздоровление своей младшей дочери. Поскольку в данный момент перспектива поваляться на софе в будуаре матери или медленно прокатиться по парку в ее ландо устраивала Амабель как нельзя лучше, вопрос был решен, тем более что и Софи, и Сесилия наотрез отказалась переезжать из Лондона в деревню.

Представителей высшего общества в городе почти не осталось, но погода была не настолько душной и жаркой, чтобы пребывание в нем стало невыносимым. Почти все время шел дождь, и даже самые большие модницы лишь изредка отваживались показываться на улице без мантильи или шали.

Впрочем, нельзя сказать, что семейство Омберсли прозябало в полнейшем одиночестве. Задержаться в городе до августа предпочли и некоторые их знакомые. Лорд Чарлбери по-прежнему проживал на Маунт-стрит; мистер Фэнхоуп обитал в своих апартаментах на площади Сент-Джеймс; лорд Бромфорд остался глух к увещеваниям своей матушки и наотрез отказался переезжать в Кент; да и Бринклоу отыскали несколько уважительных причин, чтобы задержаться на Брук-стрит. Как только угроза подхватить инфекцию миновала, мисс Рекстон вновь стала бывать на Беркли-сквер, одаряя своей милостью всех ее обитателей (среди которых особенной ласки с ее стороны удостоились леди Омберсли и Амабель) и строя планы грядущих свадебных торжеств. Мистер Ривенхолл почти все время проводил в разъездах, как того требовали дела его поместья; и если мисс Рекстон предпочла убедить себя в том, что его частые отлучки вызваны стремлением подготовить дом к ее появлению, то она вольна была заблуждаться на сей счет.

Сесилия, не обладая крепким здоровьем кузины, куда медленнее приходила в себя после тревог и чрезмерных усилий, сопровождавших ее четырехнедельное заточение. Она по-прежнему чувствовала себя усталой и измученной, несколько растеряв свою цветущую красоту. Помимо всего прочего, она оставалась необычно молчаливой, что не ускользнуло от внимания ее брата. Он стал доискиваться причины и, получив уклончивый ответ, когда она выходила из комнаты, задержал ее:

– Постой, Силли!

Она остановилась, с немым вопросом глядя на него. Помолчав немного, он вдруг спросил:

– Ты несчастлива?

На щеках у девушки вспыхнул румянец, а губы невольно задрожали. Она слабо взмахнула рукой в знак протеста и отвернулась, поскольку была не в состоянии объяснить ему царившее в душе смятение.

К ее удивлению, он взял ее за руку и легонько пожал, после чего, с трудом подбирая слова, очень мягко заговорил:

– Я никогда не хотел, чтобы ты была несчастлива. Я не думал… Ты такая славная девушка, Силли! Полагаю, если твой поэт найдет себе достойное занятие, я сниму свои возражения и позволю тебе поступить по-своему.

От изумления она не могла вымолвить ни слова и лишь обратила на него ошеломленный взгляд. Сесилия не стала отнимать свою руку, пока он сам не отпустил ее и не отвернулся, словно боясь встретить взгляд ее широко распахнутых глаз.

– Ты полагала меня жестоким и… бесчувственным! Вероятно, я действительно выглядел таким, но всегда желал тебе только одного – счастья! Я не одобряю твой выбор, но если ты все для себя решила, то, видит Бог, я не стану разлучать тебя с тем, кого ты любишь всем сердцем, или заставлять тебя выйти замуж за человека, который тебе безразличен!

– Чарльз! – едва слышно пролепетала она.

Он сказал, не оборачиваясь и с трудом выговаривая слова:

– Я понял, что такой союз не сможет принести ничего, кроме страданий и горя. И ты, по крайней мере, будешь избавлена от жизни, полной сожалений! Я поговорю с отцом. Ты упрекала меня за влияние, которое я на него оказываю, но на сей раз оно будет использовано во благо тебе.

В любой другой момент его слова побудили бы ее задуматься над сокрытым в них смыслом, но сейчас шок и изумление завладели всем ее существом, лишив Сесилию способности здраво рассуждать. Она не могла произнести ни слова и с величайшим трудом удержалась, чтобы не расплакаться. Он повернулся к ней и с улыбкой сказал:

– Каким чудовищем я должен был тебе казаться, раз у тебя перехватило дыхание, Силли! И не смотри на меня так, словно не веришь своим ушам! Ты выйдешь замуж за своего поэта – вот тебе моя рука!

Она машинально протянула ему свою ладонь и сумела выдавить всего два слова:

– Благодарю тебя!

После чего выбежала из комнаты, не в силах ни добавить что-либо, ни справиться со своими чувствами.

Сесилия бросилась к себе в спальню, стремясь побыть в одиночестве. Ее мысли пребывали в таком беспорядке, что прошло много времени, прежде чем охватившее ее возбуждение улеглось.

Еще никогда сопротивление не оказывалось сломленным в столь неподходящий момент, и еще никогда победа не бывала столь ненужной и бессмысленной! На протяжении нескольких последних недель ее чувства претерпели самые решительные изменения, и она осознала это только сейчас. Теперь, когда брат дал согласие на ее брак с мужчиной, которого она сама выбрала, Сесилия вдруг поняла, что ее чувства к Огастесу были простой влюбленностью, как и предполагал Чарльз с самого начала. Его сопротивление лишь укрепило их, вынудив ее совершить роковую ошибку и едва ли не публично заявить о том, что она или выйдет замуж за Огастеса, или не выйдет ни за кого. Лорд Чарлбери, превосходящий Огастеса во всех отношениях, смиренно принял ее отказ, обратив свое внимание на другую. И какие бы невольные надежды ни зарождались в ее душе при виде того расположения, что он выказывал ей, отныне им не суждено было сбыться. Она и подумать не могла, чтобы признаться Чарльзу в том, что он был прав с самого начала, а она горько ошибалась. Она зашла слишком далеко; теперь ей не оставалось ничего другого, кроме как смириться с судьбой, которую она сама на себя навлекла, и хотя бы из самоуважения сделать вид, будто всем довольна и счастлива.

Первой для демонстрации своей радости она избрала Софи, решительно заявив, что ее можно поздравить с грядущим счастливым событием. Софи была поражена в самое сердце.

– Господи помилуй! – ошеломленно воскликнула она. – Чарльз дал согласие на этот брак?

– Он не хочет, чтобы я была несчастлива. И никогда не желал этого. Теперь, когда он убедился в искренности моих чувств, он не станет мне мешать. Знаешь, он был так добр, что даже пообещал поговорить обо мне с папой! Так что все решено: папа всегда делает так, как просит его Чарльз. – Заметив, что кузина пристально рассматривает ее, Сесилия заторопилась: – Я даже не думала, что Чарльз может быть таким добрым! Он говорил со мной о несчастьях, которые подстерегают того, кто вступает в брак против своей воли. Он сказал, что я не должна сожалеть о своем выборе всю жизнь. Ох, Софи, неужели он разлюбил свою Евгению? Его слова натолкнули меня на такую мысль!

– Боже милосердный, да он никогда и не любил ее! – презрительно ответила Софи. – А если он сам только сейчас это понял, то это не причина, чтобы… – Она оборвала себя на полуслове, метнув быстрый взгляд на Сесилию и заметив намного больше того, чего хотелось бы показать ее кузине. – Что ж! Сегодня – день настоящих чудес! – сказала она. – Разумеется, я от всего сердца поздравляю тебя, моя дорогая Сесилия! Когда будет объявлено о твоей помолвке?

– О, не раньше, чем Огастес найдет себе достойное занятие! – отозвалась Сесилия. – Но, я уверена, на это не понадобится много времени! Или же, что тоже не исключено, его трагедия произведет фурор.

Софи, не моргнув глазом, сделала вид, что поверила ей, и с видимым интересом выслушала планы Сесилии на будущее. Она никак не выразила своего отношения к тому, что озвучены они были самым безрадостным тоном, а лишь повторила свои поздравления и пожелала кузине счастья. Но пока она произносила эти банальные фразы, мозг ее работал быстро и напряженно. Она прекрасно понимала затруднительное положение, в котором оказалась Сесилия, но ни на мгновение не задумалась над тем, чтобы прибегнуть к протестам и уговорам. Здесь требовалось нечто куда более радикальное, нежели возражения, потому что ни одна девушка, добивающаяся обручения против воли родителей, не сможет отказаться от своих слов в ту минуту, когда ей будет даровано позволение сделать то, чего она так настойчиво требовала. С какой охотой Софи надрала бы мистеру Ривенхоллу уши! Оставаться непоколебимым в то время, когда сопротивление лишь усиливало упрямство его сестры, было неправильным решением; но пойти ей навстречу в тот момент, когда Чарлбери уже готов был вытеснить поэта из ее сердца, оказалось полным безумием, заставившим Софи потерять всякое терпение. Благодаря длинному языку Альфреда Рекстона тайная помолвка Сесилии с мистером Фэнхоупом стала известна всему городу. Более того, она была чуть ли не вынуждена демонстрировать обществу свою готовность выйти за него замуж. Должно было произойти нечто совсем уж необычайное, чтобы девушка, получившая аристократическое воспитание, решилась бы пойти наперекор всем условностям. Теперь, когда мистер Ривенхолл дал согласие на этот брак, следовало в самом скором времени ожидать официального уведомления; как только оно появится в «Газетт», ничто на свете не заставит Сесилию навлечь на себя клеймо обманщицы и кокетки, отказавшейся от своего слова. Софи испытывала сильные сомнения и в том, что помолвку удастся расторгнуть прежде, чем будет сделано формальное объявление о ней, поскольку Сесилия явно переоценивала привязанность к ней мистера Фэнхоупа и ее нежное сердечко не вынесет мысли о том, чтобы причинить боль тому, кто проявил себя столь верным ее поклонником.

Что же до странного признания самого мистера Ривенхолла, то для Софи оно не стало настолько неожиданным, как для его сестры; и хотя чувства, подвигнувшие его сделать такое заявление, бесспорно, обрадовали ее, она не могла тешить себя надеждой, что он намерен разорвать свою помолвку с мисс Рекстон. Ничего подобного от него ожидать не следовало: каким бы порывистым и импульсивным он ни выглядел, ни один мужчина его воспитания не посмел бы нанести женщине подобного оскорбления. Равным образом Софи не могла предполагать и того, что мисс Рекстон, наверняка знающая о его прохладном к ней отношении, согласится разорвать этот альянс, не обещавший в будущем даже призрачного счастья ни одной из сторон. Мисс Рекстон только и говорила о приближающейся свадьбе, и было совершенно очевидно, что брак с нелюбимым мужчиной для нее гораздо предпочтительнее вероятности остаться старой девой.

Софи, положив подбородок на скрещенные руки, погрузилась в глубокие размышления. Ситуация, которая повергла бы в ужас менее безжалостную леди, ее отнюдь не пугала. Хорошо знающие Софи люди наверняка встревожились бы, понимая, что никакая сила не заставит ее отступить и передумать после того, как она приняла решение, сколь бы возмутительным и необычным оно ни выглядело.

«Удивить – значит победить».

Она вдруг вспомнила эту фразу, некогда произнесенную в ее присутствии одним генералом. Тщательно обдумав ее, Софи поняла, что этот метод подходит ей как нельзя лучше. Ничто, кроме удивления или, точнее говоря, нападения врасплох не заставит Чарльза и Сесилию свернуть с пути следования правилам приличия. Значит, удивить их следует до неприличия.

Первым и незамедлительным итогом этих размышлений стал разговор с лордом Омберсли, которого она перехватила по возвращении на Беркли-сквер после целого дня, проведенного на скачках. Его светлость, решительно сопровожденный в собственное уединенное убежище, почуял опасность и поспешно сообщил своей племяннице, что не располагает временем и через час его ждут на званом обеде, где он обязательно должен присутствовать.

– Вы не опоздаете! – заверила его Софи. – Лучше скажите, вы сегодня еще не видели Чарльза, сэр?

– Разумеется, я видел Чарльза! – язвительно ответил его светлость. – Причем не далее как сегодня утром.

– А после того? Он не разговаривал с вами о делах Сесилии?

– Нет, не разговаривал! И вот что я тебе скажу, Софи! Я больше ничего не желаю слышать о делах Сесилии! Мое решение окончательно: я не позволю ей выйти замуж за своего бездарного поэта!

– Мой дорогой сэр, – сказала Софи, тепло пожимая ему руку, – не отступайте от него ни на шаг! Должна сказать вам, что Чарльз намерен испросить вашего позволения на их обручение, но вы не должны поддаваться на его уговоры!

– Что? – вскричал его светлость, не веря своим ушам. – Вот здесь ты ошибаешься, Софи! Чарльз и слышать об этом не желает, и он прав! Что взбрело в голову этой глупой девчонке, раз она отвергла такого достойного мужчину, какого поискать… Никогда я еще не был в таком бешенстве! Отмахнуться от Чарлбери, с его состоянием!

Племянница решительно увлекла его к софе и заставила его присесть рядом с ней.

– Дорогой дядя Бернард, если вы в точности выполните все, что я вам скажу, она выйдет замуж за Чарлбери! – уверила его Софи. – Но вы должны твердо пообещать мне, что Чарльз не сумеет уговорить вас передумать!

– Но, Софи, я уже сказал тебе…

– Чарльз заявил Сесилии, что больше не будет противиться ее браку.

– Господи помилуй, неужели он тоже спятил? Ты наверняка что-то путаешь, девочка моя!

– Клянусь честью, ничего я не путаю! Он готов совершить такую глупость, которая все погубит, если только вы не проявите твердость. Мой дорогой дядюшка, прошу вас, не ломайте себе голову над тем, что нашло на Чарльза! Слушайте меня! Когда Чарльз заведет с вами разговор на эту тему, вы должны заявить, что даже слышать не хотите о том, чтобы Сесилия вышла замуж за Огастеса Фэнхоупа. В сущности, будет очень хорошо, если вы прибегнете к военной хитрости и скажете, что вы по-прежнему стоите на своем и намерены выдать ее за Чарлбери!

Лорд Омберсли, окончательно сбитый с толку, сделал слабую попытку возразить.

– Можно подумать, от этого будет какой-либо толк, когда Чарлбери отозвал свое предложение руки и сердца!

– Это не имеет значения. Чарлбери по-прежнему всей душой жаждет жениться на Сесилии, так что, если хотите, можете сами сказать ей об этом. Она ответит, что желает сочетаться браком со своим нудным и бестолковым Огастесом, потому что того требует ее честь. Можете кричать на нее, сколько вашей душе угодно, – например так, как вы поступили, когда она впервые сообщила вам о своем намерении! Но самое главное, сэр, вы должны твердо стоять на своем! А я сделаю все остальное.

Он с подозрением уставился на нее.

– Нет, Софи, так не пойдет! Это ты помогала ей встречаться с этим чертовым поэтом, Чарльз мне все рассказал!

– Да, и посмотрите, какие прекрасные результаты дало мое вмешательство! У нее больше нет желания выходить замуж за Фэнхоупа, и она поняла, что Чарлбери превосходит его во всем! Если бы не вмешательство Чарльза, все вышло бы в точности так, как вы хотели!

– Не понимаю ни слова из того, что ты мне говоришь! – пожаловался его светлость.

– Очень может быть; это все из‑за болезни бедной маленькой Амабель.

– Но, – упорствовал дядя, мучительно пытаясь распутать нить ее рассуждений, – если сейчас она готова выслушать Чарлбери, то какого дьявола он снова не начнет ухаживать за нею?

– Пожалуй, он бы так и сделал, если бы я ему позволила. Но это было бы бесполезно. Только представьте, сэр, в каком затруднительном положении оказалась бедняжка Сеси! Она не отпускала от себя Огастеса, который долгие месяцы волочился за нею, да вдобавок еще и поклялась, что выйдет замуж только за него и ни за кого другого! Вам остается лишь благословить их союз, и она почувствует себя обязанной выйти за него замуж! Любой ценой следует предотвратить появление официальных объявлений о помолвке! Вы можете помешать этому, и я умоляю вас не медлить! Не слушайте ничего, что скажет вам Чарльз! – Софи лукаво посмотрела на него, и в глазах у нее заплясали смешинки. – Ведите себя с Сесилией так же строго, как и раньше! Причем чем неуступчивее вы будете, тем лучше!

Его светлость ущипнул ее за щеку.

– Ах ты, мошенница! Но если Чарльз передумал… Ты же знаешь, Софи, я не силен в споре!

– Ну, так и не спорьте с ним! Вам достаточно всего лишь впасть в ярость, а уж это, я прекрасно знаю, у вас получится просто замечательно!

Он коротко рассмеялся, решив, что она сделала ему комплимент.

– Да, но если они начнут досаждать мне…

– Мой дорогой сэр, вы всегда можете укрыться в «Уайтсе»! А остальное предоставьте мне! Если вы сыграете свою роль, то и у меня все получится. А сейчас я могу добавить только одно! Ни в коем случае не признавайтесь в том, что я разговаривала с вами на эту тему! Обещайте мне это!

– Ну хорошо, хорошо! – сдался его светлость. – Но вот что я тебе скажу, Софи! Я бы скорее согласился принять в семью Фэнхоупа, чем эту злобную мегеру, на которой намерен жениться Чарльз!

– Как я вас понимаю! – сочувственно воскликнула она. – Это было бы катастрофой! Я поняла это в самый первый день своего приезда в Лондон, но сейчас лелею надежду разорвать столь несчастливую помолвку. Вы только сделайте то, о чем я вас прошу, и все устроится как нельзя лучше!

– Софи! – рявкнул раздосадованный дядюшка. – Что, черт возьми, ты еще задумала?

Но в ответ она лишь рассмеялась и выскользнула из комнаты.

Итог этой беседы потряс всех домашних. В кои-то веки мистеру Ривенхоллу не удалось склонить отца на свою сторону. Его уверения в том, что Сесилия питает искреннее чувство к мистеру Фэнхоупу, не произвели на лорда Омберсли никакого впечатления, и он лишь впал в ярость, которая изрядно удивила сына. Зная, что наследник быстро переспорит его, и отчаянно боясь вступить в борьбу с его железной волей, которая была куда сильнее его собственной, лорд Омберсли фактически не дал ему возможности и рта раскрыть. Он заявил, что, несмотря на умение управлять поместьями, Чарльз все же не является опекуном своих сестер. Его светлость добавил, что всегда считал Сесилию практически помолвленной с Чарлбери, и посему никогда не даст согласия на ее брак с другим мужчиной.

– К несчастью, сэр, – сухо сказал Чарльз, – Чарлбери больше не питает нежных чувств к моей сестре. Его взгляд обращен в совсем ином направлении.

– Фу! Вздор! Этот малый буквально поселился у нас!

– Именно так, сэр! Благодаря моей кузине!

– Я не верю ни единому твоему слову! – вспылил его светлость. – Софи ни за что не согласится выйти за него. – Чарльз коротко хохотнул. – Но даже если он сделает ей предложение, я все равно не дам своего благословения на брак Сесилии с этим ее ничтожеством, так ей и передай!

Мистер Ривенхолл действительно передал сестре слова его светлости, но добавил в утешение, что не сомневается в своей способности уговорить отца передумать, и отнюдь не удивился тому, как спокойно она приняла эти известия. Даже гневная тирада лорда Омберсли, коей тот разразился за обеденным столом, не смогла пробить броню ее хладнокровия, хотя она терпеть не могла, когда на нее кричат, – только поморщилась и побледнела.