Текст книги "Великолепная Софи"

– Ни в коем случае! – решительно заявила Софи. Подождав, пока внимание мистера Уичболда привлекла какая-то леди в лилово-коричневом атласе, она повернулась к своему собеседнику и спросила напрямик: – Вы хорошо танцуете, сэр?

– Посредственно, сударыня. И уж конечно, не мне тягаться с тем блестящим молодым человеком, за которым мы оба наблюдаем.

– В таком случае, – заявила Софи, – на вашем месте я не стала бы приглашать Сесилию на вальс!

– Я уже пытался сделать это, и ваше предупреждение излишне: она приглашена на все туры вальса и даже на кадриль. Самое большее, на что мне остается надеяться, – это станцевать с нею контрданс.

– Не делайте этого! – посоветовала ему Софи. – Пытаться поговорить с партнершей во время такого танца – последнее дело, поверьте!

Он окинул ее столь же откровенным взглядом:

– Мисс Стэнтон-Лейси, вам, очевидно, известны мои обстоятельства. Не скажете ли вы мне в таком случае, каковы мои шансы и кто сей Адонис, что столь безраздельно завладел вниманием мисс Ривенхолл?

– Его зовут Огастес Фэнхоуп, он поэт.

– Звучит зловеще, – беспечно отозвался лорд Чарлбери. – Я знаком с его семейством, разумеется, но, кажется, до сих пор не встречался с этим изысканным юношей.

– Очень может быть, поскольку до недавнего времени он работал в Брюсселе у сэра Чарльза Стюарта. Лорд Чарлбери, вы кажетесь мне здравомыслящим человеком!

– Я предпочел бы вместо этого иметь античный профиль, – горестно отозвался он.

– Вы должны понять, – продолжала Софи, пропустив мимо ушей столь фривольное замечание, – что половина молодых девушек в Лондоне влюблена в мистера Фэнхоупа.

– В это нетрудно поверить, но я завидую только одной его победе.

Она собиралась было возразить ему, но в эту минуту их прервали. Лорд Омберсли, уехавший куда-то после ужина, появился вновь, на сей раз в сопровождении пожилого тучного мужчины, в котором все присутствующие без труда узнали одного из членов королевской фамилии. Это в самом деле был герцог Йорк собственной персоной, единственный из сыновей Георга Фермера[80]80
  Георг III получил прозвище Фермер за грубые манеры и интерес к сельскому хозяйству.


[Закрыть], в точности походивший на своего отца. У него были такие же голубые глаза навыкате, нос с горбинкой, пухлые щеки и обиженно надутые губы, только он был намного крупнее отца. Туго натянутые панталоны грозили вот-вот лопнуть на его животе, он хрипел и страдал одышкой при разговоре, но принцем был добродушным и веселым, любящим удовольствия. Не придавая особого значения церемониям, он находил доброе слово для всех, кого ему представляли. И Сесилия, и Софи удостоились такой чести. Его королевское высочество выразил восхищение красотой Сесилии с той же прямотой и откровенностью, с которой ранее отпускал комплименты мисс Рекстон, и никто не сомневался в том, что, встреть он ее в менее людном месте, очень скоро пухлая герцогская длань покоилась бы у нее на талии. Софи не вызвала у него столь явных амурных устремлений, но он очень мило побеседовал и с ней, поинтересовавшись, как поживает ее отец, и высказал мнение, что сейчас сэр Гораций наверняка вовсю развлекается в обществе бразильских красоток, ловелас он этакий! После принц обменялся приветствиями еще с несколькими друзьями, прошелся по залу и в конце концов с хозяином дома и двумя приятелями удалился в библиотеку сыграть партию в вист.

Сесилию, с пылающими щеками ускользнувшую от внимания его высочества (поскольку она ненавидела преувеличенные и льстивые комплименты), перехватил мистер Фэнхоуп, который заявил ей с потрясающей прямотой:

– Сегодня вечером вы выглядите красивее, чем я мог вообразить!

– О нет! – машинально воскликнула она. – В зале невыносимо душно!

– Вы раскраснелись, но это вам к лицу. Позвольте проводить вас на балкон.

Она не стала возражать, хотя балконом громко именовался крошечный выступ, протянувшийся вдоль каждого из двенадцати длинных окон бального зала, огражденный низенькой железной решеткой. Мистер Фэнхоуп раздвинул тяжелые занавески, закрывавшие окно в дальнем конце комнаты, и Сесилия прошла в небольшую нишу. После недолгой борьбы с задвижками мистер Фэнхоуп сумел открыть двойное окно, и она ступила на узкий выступ. Прохладный ветерок обдал ее пылающие щеки, и девушка воскликнула:

– О, какая чудная ночь! Звезды!

– Вечерняя звезда, предвестница любви! – процитировал мистер Фэнхоуп, рассеянно оглядывая небо.

Но вскоре эта идиллия была грубо прервана. Мистер Ривенхолл, заметив, что молодая парочка уединилась, последовал за ними и вышел на балкон, резко бросив при этом:

– Сесилия, ты окончательно забыла о приличиях? Немедленно возвращайся в зал!

Вздрогнув от неожиданности, Сесилия быстро обернулась. Изрядно взволнованная неожиданным столкновением с лордом Чарлбери, она не сумела сдержать гнев.

– Как ты смеешь, Чарльз? – воскликнула она дрожащим голосом. – Что неприличного я совершила, выйдя на свежий воздух в обществе своего будущего супруга?

С этими словами она взяла мистера Фэнхоупа за руку и, гордо вздернув подбородок, с вызовом уставилась на брата. Ее щеки вновь заполыхали жарким румянцем. Лорд Чарлбери, одной рукой отодвинув портьеру, замер в полной неподвижности, настолько же смертельно бледный, насколько она была раскрасневшейся, и в упор смотрел на нее.

– О! – вскричала Сесилия, вырывая руку у мистера Фэнхоупа, чтобы прижать ее к пылающей щеке.

– Могу ли я узнать, Сесилия, правда ли то, что вы только что сказали? – осведомился его светлость, и в его хорошо поставленном голосе не прозвучало ни тени охвативших его чувств.

– Да! – пробормотала она.

– Дьявол меня раздери, нет! – взорвался мистер Ривенхолл.

– В таком случае позвольте вас поздравить, – с поклоном сказал лорд Чарлбери. Он отпустил тяжелую портьеру и зашагал по направлению к выходу.

Софи, уже собравшаяся присоединиться к майору Квинтону в образовавшемся оживленном кружке, извинилась перед партнером, покинула его и догнала его светлость в передней.

– Лорд Чарлбери!

Он обернулся.

– Мисс Стэнтон-Лейси! Прошу вас передать леди Омберсли мои извинения за то, что не попрощался с ней перед уходом. Кажется, сейчас ее нет в бальном зале.

– Разумеется, можете не сомневаться! Но что произошло, отчего вы так рано нас покидаете?

– Я пришел сюда, сударыня, с одной-единственной целью. Но оставаться здесь далее стало бессмысленным после того, как ваша кузина объявила, что помолвлена с молодым Фэнхоупом.

– Ну что за глупая гусыня! – жизнерадостно воскликнула Софи. – Я видела, как она выходила с Огастесом и как Чарльз последовал за ними. Можете мне поверить, это все его штучки! Так бы и надрала ему уши! Вы ездите верхом в Парке?

– Я делаю что? – не веря своим ушам, переспросил он.

– Ездите верхом в Парке?

– Разумеется, но…

– В таком случае приезжайте туда завтра утром! Не слишком рано, потому что сегодня я вряд ли лягу раньше четырех часов утра. Скажем, в десять. Не опаздывайте!

Не дожидаясь ответа, она вернулась в бальный зал, оставив его в немом удивлении смотреть ей вслед. В любой другой день он бы лишь улыбнулся ее необычному и удивительному поведению, но только что по его самолюбию влюбленного мужчины был нанесен сокрушительный удар, и, хотя внешне он сохранял спокойствие, сейчас ему было решительно не до улыбок.

Глава 10

Когда на следующий день лорд Чарлбери оседлал свою лошадь, чтобы отправиться на прогулку, он, в общем-то, не рассчитывал встретить Софи. Ему казалось невозможным, что девушка, которая танцевала всю ночь напролет, в десять часов утра отправится в Парк. Но не успел он легкой рысью проехаться по Главной аллее, как увидел, что к нему приближается великолепный вороной конь, и во всаднице узнал Софи. Натянув поводья, он сорвал с головы шляпу и воскликнул:

– А я был уверен, что вы еще крепко спите в своей постели! Или вы сделаны из железа, мисс Стэнтон-Лейси?

Она осадила Саламанку, отчего вороной жеребец заплясал от нетерпения и пошел боком.

– Фи! – смеясь, ответила она. – Или вы считаете меня настолько слабым и изнеженным созданием, что один бал способен подорвать мои силы?

Он повернул свою лошадь и поехал рядом с ней. За ними на некотором расстоянии почтительно следовал Джон Поттон. Лорд Чарлбери сделал Софи комплимент по поводу Саламанки, но она перебила его.

– Да, он прекрасный конь, но мы с вами встретились не для того, чтобы говорить о лошадях. Что за досадное недоразумение случилось вчера на Беркли-сквер! Чарльз, разумеется, – всегда и везде Чарльз! Самое забавное в том – прошу вас, улыбнитесь, ни к чему делать такое похоронное лицо! – что Огастес Фэнхоуп был поражен ничуть не меньше вас или Чарльза!

– Вы хотите сказать, что он не желает жениться на Сесилии? – требовательно спросил Чарлбери.

– О, в каком-нибудь весьма отдаленном и туманном будущем! Но уж никак не сейчас! Полагаю, что как поэту ему больше нравится быть жертвой безответной страсти! – жизнерадостно пояснила Софи.

– Самодовольный хлыщ!

– Как вам будет угодно. Я танцевала с ним прошлой ночью, после того как вы нас покинули, и, как мне представляется, оказала ему значительную услугу, предложив несколько хорошо оплачиваемых и вполне презентабельных мест и пообещав поискать среди своих знакомых какого-нибудь достойного человека, которому требуется секретарь.

– Надеюсь, он был вам благодарен, – с тяжелым вздохом ответил Чарлбери.

– Ничуть не бывало! Огастес вовсе не желает становиться чьим-либо секретарем, поскольку его душа не приемлет столь приземленных устремлений, как необходимость скучной работы ради хлеба насущного. Я обрисовала ему его будущее, причем постаралась сделать это самым наглядным образом! Рай в шалаше и дюжина детишек, лепечущих у его ног.

– Вы поистине необыкновенная девушка! – воскликнул он, с изумлением глядя на нее. – И что же, подобная картина расстроила его?

– Еще бы! Но ведь он очень благороден и великодушен, поэтому сразу принял решение жениться. От него вполне можно ожидать, что он вздумает бежать за границу.

– Что? – вскричал его светлость.

– Успокойтесь! Вам нечего опасаться! Сесилия слишком хорошо воспитана, чтобы дать согласие на столь скандальный поступок! Давайте поскачем галопом! Я знаю, это неправильно, но, похоже, сегодня утром в Парке собрались одни няни. Господи помилуй, какая незадача! Это же лорд Бромфорд на своей коренастой кобыле! Должна сообщить вам, что он покинул бал в полночь, поскольку бодрствование в такое время вредит его здоровью. Теперь мы просто обязаны пуститься в галоп, иначе он присоединится к нам и до смерти уморит своими рассказами о Ямайке!

И они помчались по обочине аллеи. Саламанка на голову опередил длиннохвостую чалую кобылу Чарлбери, пробудив в милорде нешуточный энтузиазм.

– Клянусь Богом, у вас превосходный конь! – воскликнул он. – Не представляю, как вам удается держать его в узде, сударыня! Наверное, он чересчур норовист для вас?

– Пожалуй, но, видите ли, у него прекрасные манеры. Давайте перейдем на шаг! Вы не очень обидитесь, если я спрошу вас, хотите ли вы по-прежнему жениться на моей кузине? Впрочем, можете осадить меня, если сочтете нужным!

Он ответил с нескрываемой горечью:

– Вы станете презирать меня, если я скажу: да, хочу?

– Вовсе нет. Но с вашей стороны было бы глупо придавать слишком большое значение тому, что произошло вчера вечером. Нет, подумайте сами! Вместо того чтобы недвусмысленно сообщить Сесилии о своих чувствах, вы идете к моему дяде с просьбой обратиться к ней…

– Но ведь так принято! – возразил он.

– Вероятно, вы поступили в строгом соответствии с правилами приличия, но при этом совершили самую большую оплошность, какую только могли, особенно если рассчитывали подхватить свинку до того, как сделать ей предложение!

– Полагаю, бесполезно уверять вас в том, что я не намеревался подхватить свинку! И у меня были причины полагать, что мое сватовство не будет ей неприятно.

– Думаю, она была крайне расположена к вам, – сердечно согласилась Софи. – Но в то время она еще не была знакома с Огастесом Фэнхоупом. Точнее говоря, была, но вряд ли его покрытая прыщами физиономия могла вызвать в ней нежные чувства.

– Подобные рассуждения являются слабым утешением для меня, мисс Стэнтон-Лейси.

– Зовите меня Софи! Так делают все, а мы с вами вскоре станем большими друзьями.

– Вы… вы так полагаете? – сказал он. – То есть я хочу сказать, что счастлив это слышать, разумеется!

Она рассмеялась.

– О, не стоит волноваться! Если вы все еще хотите жениться на Сесилии – я должна признаться, что до встречи с вами придерживалась иного мнения, но теперь пришла к выводу, что вы прекрасно подходите друг другу, – я подскажу вам, как следует действовать.

Он не мог не улыбнуться.

– Чрезвычайно вам признателен! Но если она любит молодого Фэнхоупа…

– Не спешите с выводами и подумайте! – взмолилась Софи. – Вспомните, как все было! Не успели вы заявить моему дяде о своих чувствах к ней, как подхватили совершенно нелепую хворь. Ей было сказано, что она станет вашей женой, – в самое что ни на есть неподходящее время! – и тут она встречает Огастеса Фэнхоупа, который похож, что должны признать и вы, на сказочного принца. И что же он делает? Поворачивается спиной ко всем бедным девицам, которые уже нацелились заполучить его в мужья, и влюбляется в красоту Сесилии! Дорогой мой сэр, он пишет стихи в ее честь! Называет ее нимфой, говорит, что блеск ее глаз затмевает звезды, и прочий вздор в таком же духе!

– Господи помилуй! – только и смог сказать его светлость.

– Вот именно! Поэтому нет ничего удивительного в том, что она потеряла голову. Смею предположить, что у вас и в мыслях не было называть ее нимфой!

– Мисс Стэнтон… Софи! Я не смогу написать ни одной строфы даже чтобы завоевать Сесилию, а если бы и мог, то будь я проклят, если бы стал сочинять что-либо подобное… Словом, как ни крути, а на это я не способен!

– О нет, и не думайте о том, чтобы попытаться соперничать с Огастесом на этом поприще! – сказала Софи. – Ваша сила заключается в том, что вы – тот самый мужчина, который может кликнуть извозчика, если пойдет дождь.

– Прошу прощения?

– А что, вы и этого не можете? – осведомилась она, повернувшись и вопросительно глядя на него, выразительно подняв брови.

– Полагаю, что могу, но…

– Поверьте мне, это намного важнее, чем уметь сочинять стихи! – сказала она. – А вот Огастес на это решительно не способен. Я знаю, о чем говорю, потому что он продемонстрировал свое бессилие в парке Челси-Гарденс. Впрочем, я догадывалась об этом и потому попросила его сопровождать нас с Сесилией в тот день, когда и слепому было ясно, что обязательно пойдет дождь. Наши муслиновые платья промокли насквозь, и мы, наверное, скончались бы от воспаления легких, если бы один из моих друзей не нанял для нас извозчика, который и отвез нас домой. Бедная Сеси! Она почти рассердилась на Огастеса!

Чарлбери расхохотался:

– Майор Квинтон рассказывал о вас чистую правду! – заявил он. – Я уже боюсь вас!

Софи улыбнулась, но сказала:

– Это лишнее, потому что я намерена помочь вам.

– Именно это меня и пугает.

– Вздор! Вы просто смеетесь надо мной. Итак, мы выяснили, что вы способны найти извозчика в ливень; кроме того, мне почему-то кажется, что когда вы приглашаете своих друзей на ужин в «Пьяццу»[81]81
  Площадь в итальянском стиле и одноименный ресторан в районе Ковент-Гарден.


[Закрыть], то официанты не подсовывают вам столик на самом сквозняке.

– Нет, – согласился он, с восхищением глядя на нее.

– Огастес, разумеется, не в том положении, чтобы вести нас в «Пьяццу», да и моя тетя наверняка не позволила бы нам принять приглашение, но однажды он угостил нас чаем здесь, в Парке, и я не могла не заметить, что он относится к числу тех людей, которых официанты обслуживают последними. Я уверена, что могу положиться на вас в том, что если вы пригласите нас в театр, а после на ужин, то все пройдет без сучка без задоринки. Вам придется, конечно, пригласить и мою тетю, но…

– Ради всего святого! – прервал он ее. – Неужели вы надеетесь, что в нынешней ситуации Сесилия согласится принять мое приглашение?

– Я уверена в этом, – холодно ответила она. – Более того, вы пригласите и Огастеса.

– Ни за что! – воскликнул он.

– И выставите себя полным простофилей. Вы должны понять, что Сесилия была вынуждена заявить, будто намеревается выйти замуж за Огастеса! Вас не было рядом, чтобы завоевать ее расположение, а Огастес сочинял стихи в честь ее левой брови; и в довершение всего мой кузен Чарльз повел себя как типичный тиран, запретив ей даже думать об Огастесе и буквально приказав выйти замуж за вас! Поверьте, было бы странно, если бы она не приняла решения этого не делать!

Некоторое время он в полном молчании ехал рядом с ней, хмуро глядя вдаль перед собой.

– Понимаю, – сказал он наконец. – По крайней мере… Что ж, как бы там ни было, вы советуете мне не впадать в отчаяние!

– Не думаю, – убежденно заявила Софи, – что когда-либо посоветую кому-нибудь нечто подобное, поскольку не выношу столь малодушного поведения!

– И как же вы предлагаете мне поступить? – спросил он. – Похоже, я полностью в вашей власти!

– Откажитесь от своего предложения руки и сердца! – сказала Софи.

Он внимательно посмотрел на нее.

– Нет! Я намерен удвоить усилия…

– Вы сегодня же заедете на Беркли-сквер, – нетерпеливо прервала его Софи, – и попросите Сесилию уделить вам несколько минут. Когда она выйдет к вам…

– Я не добьюсь свидания. Она откажется со мной встретиться!

– Она выйдет к вам, потому что я скажу ей, что она перед вами в долгу. И я была бы очень благодарна, если бы вы меня не перебивали! – Он смиренно попросил прощения, и она продолжила: – Когда вы с ней увидитесь, то заверите ее, что не имеете ни малейшего желания утомлять ее и причинять страдания и что впредь никогда не заговорите с ней о своих чувствах. Вы должны вести себя преувеличенно благородно, и она поймет, что вы сочувствуете ей, а если при этом еще и сумеете показать, что ваше сердце разбито, как бы вы ни старались это скрыть, то будет вообще замечательно!

– Сдается мне, майор Квинтон вас сильно недооценил! – с чувством заявил его светлость.

– Очень может быть. Джентльмены никогда не знают, когда следует прибегнуть к невинному обману. Я нисколько не сомневаюсь, что, имей вы возможность действовать по своему усмотрению, то дали бы волю своему гневу и разразились бы напыщенной речью, что привело бы к ссоре, после чего двери этого дома закрылись бы перед вами навсегда! А вот если она будет знать, что вы не станете разыгрывать трагедию, то будет рада видеть вас в любой день, когда вы сочтете нужным нанести визит на Беркли-сквер.

– Как же я могу бывать на Беркли-сквер, если она помолвлена с другим мужчиной? Если вы воображаете, что я примусь изображать безнадежно влюбленного в надежде пробудить в Сесилии жалость, то вы ошибаетесь! Я никогда не буду комнатной собачонкой!

– Тем лучше, – невозмутимо ответила Софи. – Вы станете бывать на Беркли-сквер, чтобы повидаться со мной. Разумеется, вы не сможете чересчур быстро перенести все внимание на меня, но было бы просто замечательно, если бы сегодня вы сообщили Сесилии, что я показалась вам веселой и забавной.

– Да будет вам известно, – совершенно серьезно заявил он, – что вы самая необычная и поразительная девушка из всех, с кем сводил меня случай. Обратите внимание: я не говорю, какой именно случай – счастливый или вовсе даже наоборот, поскольку сам не имею об этом ни малейшего понятия!

Она рассмеялась:

– Но вы сделаете так, как я говорю?

– Да, – ответил он. – Насколько это будет в моих силах. Но мне хотелось бы знать всю глубину таинственных замыслов, которые крутятся в вашей очаровательной головке.

Она повернулась и посмотрела на него своими выразительными темно-серыми глазами, в которых сквозил вопрос и одновременно признание его правоты.

– Но я ведь только что сказала вам!

– Подозреваю, что еще больше вы мне не сказали.

Она лукаво улыбнулась, но в ответ лишь покачала головой. Они вновь добрались до ворот Стэнхоуп, и она натянула поводья, останавливая Саламанку, после чего протянула ему руку.

– Мне нужно возвращаться. Прошу, не бойтесь меня! Я никогда не причиняю людям зла, поверьте! До свидания! И не забудьте: я жду вас в четыре пополудни!

Вернувшись на Беркли-сквер, она обнаружила, что в доме витает тревога и отчаяние. Лорд Омберсли, которому супруга рассказала о давешнем заявлении Сесилии, впал в ярость от подобной безответственной глупости, неблагодарности и эгоизма собственных дочерей, а тут еще Хьюберт и Теодор выбрали этот крайне неподходящий момент для того, чтобы позволить Жако удрать из классной комнаты. Итак, вернувшуюся Софи встретили домочадцы, пребывающие в разной степени отчаяния и не замедлившие излить ей свои скорби и горести. Сесилия, потрясенная разговором с отцом, пожелала немедленно остаться с ней наедине в своей спальне; мисс Аддербери спешила уверить, будто неоднократно предупреждала мистера Хьюберта о том, что он не должен дразнить обезьянку, а Теодор твердил всем и каждому, что в случившемся виноват только и исключительно Хьюберт. Тот же требовал, чтобы Софи помогла ему поймать несчастную зверушку прежде, чем слух о ее побеге достигнет ушей Чарльза. А Дассет, неодобрительно отметив энтузиазм, с каким оба лакея приняли участие в охоте, разразился исполненным ледяной вежливости монологом, суть которого сводилась к следующему: он не привык, что дикие животные чувствуют себя как дома в особняке благородного джентльмена, и не намерен этого терпеть. Поскольку его спич содержал угрозу немедленно поставить в известность о случившемся его светлость, Софи решила, что должна первым делом успокоить нервы Дассета, так как уже не меньше полудюжины домочадцев сообщили ей, что лорд Омберсли пребывает в ужасном расположении духа. Поэтому она сказала Сесилии, что вскоре заглянет к ней, и заставила смягчиться дворецкого, заявив, что не нуждается в услугах лакеев. Сесилия, которой помимо унизительной беседы с отцом довелось пережить несколько неприятных минут со своим старшим братом, а потом еще и выдержать полчаса наедине с леди Омберсли, была не в настроении забавляться с обезьянками и с надрывом заявила, что Жако для Софи важнее, чем она. Селина, от всей души наслаждавшаяся драматической атмосферой нависшего над домом рока, прошипела:

– Тише! Чарльз в библиотеке!

Сесилия отрезала, что ей нет дела до того, где он находится, и убежала на второй этаж в свою комнату.

– Подумать только, какой шум поднялся из‑за пустяка! – с изумлением заметила Софи.

Ее голос, проникнув сквозь запертую дверь библиотеки, достиг ушей Тины, которая на время ее отсутствия почтила своей привязанностью мистера Ривенхолла. Левретка немедленно потребовала, чтобы ей дали возможность воссоединиться со своей хозяйкой, и благодаря ее настойчивости на сцене появился сам мистер Ривенхолл, которому пришлось отворить для собачки дверь. Заметив, что почти все его семейство собралось в холле, он холодно пожелал узнать причину этого. Но тут с нижнего этажа донесся встревоженный вскрик Амабель, и оттуда, словно вырвавшийся из ада демон, в холл влетел Жако, при виде Тины разразился жалобными криками и по оконным занавескам вскарабкался на карниз, оказавшись вне пределов досягаемости кого бы то ни было. По лестнице взбежала Амабель, за которой по пятам неслась экономка, обратившаяся к мистеру Ривенхоллу со страстной протестующей речью. По ее словам, треклятая обезьяна уничтожила одно из лучших кухонных полотенец и рассыпала по полу полную миску изюма.

– Если это чертово животное не желает никого слушаться, – заявил мистер Ривенхолл, не делая попытки извиниться за неподобающий лексикон, – то от него следует избавиться!

Теодор, Гертруда и Амабель моментально обрушились с обвинениями на Хьюберта, который, по их словам, злонамеренно дразнил Жако. Хьюберт, почувствовав, что дело запахло жареным, а также опасаясь показывать присутствующим разорванный карман сюртука, спрятался за их спинами, тогда как мистер Ривенхолл, с отвращением оглядев младших братьев и сестер, подошел к окну, вытянул руку и спокойно произнес:

– Слезай!

Жако ответил на его призыв неразборчивым жалобным бормотанием. Вид у него при этом был самый что ни на есть упрямый и несговорчивый, так что домочадцы изрядно удивились, когда после повторной команды мистера Ривенхолла шимпанзе стал медленно спускаться по занавеске. Тина, полностью разделявшая мнение Дассета и экономки о нежелательности присутствия обезьян в резиденциях благородных джентльменов, вызвала некоторую заминку тем, что залаяла, но Софи успела подхватить ее на руки и успокоить прежде, чем Жако вновь вскарабкался обратно на карниз. Мистер Ривенхолл, язвительно попросивший аудиторию воздержаться от громких звуков или неожиданных движений, опять приказал Жако спускаться. Обезьянка, удовлетворенная тем, что Тина находится под строгим присмотром, неохотно слезла с карниза, позволила взять себя на руки и обхватила тоненькими лапками шею мистера Ривенхолла. Но Чарльз, на которого подобное выражение привязанности не произвело никакого впечатления, оторвал ее от себя и вручил Гертруде, предупредив сестру, что она не должна позволить Жако удрать снова. Школьники благоразумно поспешили удалиться, до сих пор не веря тому, что у них не отобрали любимца, а Софи, тепло улыбнувшись мистеру Ривенхоллу, сказала:

– Большое спасибо! Наверняка вы обладаете магическим даром, благодаря которому животные доверяют вам. В следующий раз, когда я разозлюсь на вас, то постараюсь об этом не забыть!

– Единственная магия, кузина, заключается в том, чтобы еще сильнее не встревожить и без того перепуганное животное, – холодно ответил он, вернулся в библиотеку и закрыл за собой дверь.

– Фух! – выдохнул Хьюберт, выныривая из ниши у лестницы, ведущей на цокольный этаж. – Софи, вы только посмотрите, что это противное животное сделало с моим новым сюртуком!

– Дай-ка его мне! Я сама заштопаю его – и ради всего святого, несносное создание, не выкидывай больше сегодня никаких фокусов! – сказала Софи.

Он улыбнулся, снял сюртук и протянул его ей.

– Кстати, а что стряслось вчера ночью? – полюбопытствовал он. – Не припомню, когда я в последний раз видел папашу в таком бешенстве! Сесилия собралась замуж за Фэнхоупа?

– Спроси у нее! – посоветовала Софи. – Твой сюртук будет готов через двадцать минут – зайдешь ко мне забрать его.

Она бегом поднялась по лестнице и, не тратя времени на переодевание, села у окна, чтобы исправить урон, нанесенный разозленной обезьянкой. Иголка так и мелькала в ее руках, и она успела аккуратными стежками зашить половину дырки, когда в ее комнату вошла Сесилия. Она сочла, что Хьюберт вполне мог найти кого-нибудь другого для такой работы, и стала умолять Софи отложить шитье в сторону. Но та отказалась, заявив:

– Я могу выслушать тебя, не прерывая работы. Ну и сглупила же ты вчера, Сеси!

Услышав эти слова, Сесилия надменно вздернула подбородок и с достоинством провозгласила:

– Я обручена с Огастесом, и если мне не позволят выйти замуж за него, значит, я не выйду ни за кого!

– Как тебе будет угодно, но делать подобные заявления посреди бала!..

– А я‑то надеялась, что ты поймешь меня, Софи!

В этот момент ее кузина осознала, что чем меньше людей будет сочувствовать Сесилии, тем лучше, поэтому она беспечно ответила, не поднимая голову от работы:

– Это так и есть, но я все-таки считаю, что для своего заявления ты выбрала очень неподходящий момент!

Сесилия вновь принялась рассказывать ей о возмутительном поведении Чарльза; Софи рассеянно соглашалась, и создавалось впечатление, что ее больше заботит, как будет выглядеть после починки сюртук Хьюберта, нежели горести Сесилии. Она встряхнула его, разгладила заштопанное место и, когда в дверь постучал Хьюберт, прервала стенания Сесилии, поднявшись с места и вернув ему одежду. В результате вышло так, что, когда в четыре пополудни лорд Чарлбери передал свою визитную карточку, попросив встречи с мисс Ривенхолл, Сесилия, которую пришлось едва ли не силой заставить выйти к нему, обнаружила в нем единственного человека, кто от всей души ей сопереживал. Одного взгляда на ее бледное чело и трагические поджатые губы оказалось довольно, чтобы все мысли об обмане, сколь бы невинным он ни был, напрочь вылетели из головы его светлости. Он быстро шагнул вперед, взял ее робко протянутую руку и голосом, в котором звучала забота и любовь, произнес:

– Прошу вас, не тревожьтесь! Я пришел вовсе не для того, чтобы усугубить ваши страдания!

Глаза Сесилии наполнились слезами, и ее ладонь ответила слабым пожатием на его прикосновение, прежде чем она отняла руку, сдавленным голосом пролепетав что-то насчет его доброты и собственных сожалений. Он заставил ее сесть, опустился на стул рядом с ней и сказал:

– Мои чувства не изменились; я полагаю, это невозможно. Но мне сказали – да я и сам это понял, – что вы никогда не отвечали мне взаимностью. Поверьте, если я вам неприятен, то я искренне уважаю вас за мужество сказать мне об этом! Я с отвращением думаю о том, что вы вынуждены принимать мои ухаживания, когда ваше сердце принадлежит другому! Простите меня! Полагаю, вам пришлось выслушать немало упреков и вынести немало страданий, но у меня никогда не было намерений доставить их вам. Я даже и представить себе не мог, что… Но довольно об этом! Примите мои искренние уверения в том, что я сделаю все от меня зависящее, дабы положить конец столь невыносимым домогательствам!

– Вы – сама доброта… и внимательность! – пробормотала Сесилия. – Мне очень жаль, что… что я вселила в вас надежду, воплотить которую не в силах! Если моя благодарность за проявленную вами широту души, позволяющую вам сопереживать мне в нынешних печальных обстоятельствах, и за ваше благородство, каковое… – Голос у нее сорвался, и девушка захлебнулась слезами; она отвернулась и слабо взмахнула рукой, умоляя его о прощении.

Он взял ее руку и поцеловал:

– Не говорите больше ничего! Я всегда считал, что награда слишком высока и недостижима для меня. Хотя вы отказываете мне в близких отношениях, которых я желаю всем сердцем, мы можем остаться друзьями? Если я могу чем-нибудь услужить вам, вы ведь скажете мне об этом? Для меня это будет настоящим счастьем!

– О, не говорите так! Вы слишком добры!

Дверь отворилась. В комнату вошел мистер Ривенхолл, на мгновение замер на пороге, заметив Чарлбери, и собрался было выйти. Но его светлость поднялся и сказал:

– Я рад, что вы вернулись, Чарльз, поскольку полагаю, что с вами смогу уладить это дело легче, чем с кем-либо иным. Мы с вашей сестрой пришли к согласию, что не подходим друг другу.

– Понимаю, – сухо ответил мистер Ривенхолл. – Мне нечего сказать, кроме как выразить свое сожаление. Полагаю, вы хотите, чтобы я сообщил отцу о расторжении помолвки?