Текст книги "Великолепная Софи"

Глава 12

Когда вечером Хьюберт поднимался по лестнице к себе в спальню, навстречу ему попалась кузина, вышедшая из классной комнаты. Она воскликнула:

– Хьюберт! Ты-то мне и нужен! Погоди, у меня кое-что есть для тебя! – Она отправилась в свою комнату и через пару минут вернулась, лукаво глядя на него: – Закрой глаза и протяни руку!

– Эй, Софи, что это еще за шуточки? – с подозрением спросил он.

– Никаких шуток!

– Ну, судя по вашему виду, вы намерены меня разыграть, – проворчал он, но послушно закрыл глаза и протянул руку. Софи вложила в его ладонь перстень и долговую расписку, а потом сказала, что теперь он может открыть глаза. Он повиновался и испытал такой сильный шок, что от неожиданности уронил перстень. – Софи!

– Что ты за неловкое создание! – укорила она. – Не забудь сжечь этот дурацкий клочок бумаги! Я чуть было не сделала этого сама, поскольку ты вполне способен снова забыть его в кармане, но потом подумала, что тебе будет приятно увидеть его в своих руках.

Хьюберт наклонился, чтобы поднять перстень.

– Н‑но, Софи, каким образом… кто… как он попал вам в руки?

– Я забрала его у мистера Голдхэнгера, разумеется.

Он ахнул:

– Забрала у… Неужели вы побывали у этого старого дьявола? Вы не могли так поступить!

– Да, именно это я и сделала. Кто мог мне помешать?

– Боже милосердный! – воскликнул он. Схватив ее за запястье, он хрипло спросил: – Почему он отдал его вам? Вы хотите сказать, что выплатили деньги, которые я был ему должен?

– О, не нужно так волноваться из‑за пустяков! Просто у меня оказались лишние пятьсот фунтов, которые ты мне вернешь при первой же возможности. И не смотри на меня с таким ужасом, глупый ты мальчишка!

– Софи, я не могу этого допустить! – сдавленным голосом сказал он. – Кроме того, он ссудил мне их под пятнадцать процентов в месяц, и я точно знаю, что он не расстался бы с моей долговой распиской, не получив все до последнего пенни! Софи, скажите мне правду!

– Я и говорю. Безусловно, ему это очень не понравилось, но пришлось уступить, потому что я пообещала пойти на Боу-стрит, если он откажется. Думаю, ты был прав насчет него, Хьюберт! Скорее всего, он действует заодно со всеми ворами в Лондоне, потому что стоило мне пригрозить ему, как он сразу же забеспокоился. Полагаю, ему очень не хочется становиться объектом пристального внимания магистрата.

– Голдхэнгер позволил запугать себя настолько, что отдал расписку и перстень? Голдхэнгер? – повторил он с таким видом, словно не верил своим ушам.

– А что еще ему оставалось делать? Я заявила ему, что глупо надеяться, будто с тобой может случиться что-либо ужасное, если вся эта история выплывет наружу; кроме того, он прекрасно понимал, что если я действительно отправлюсь на Боу-стрит, то он не получит ни пенни из своих денег.

– Вы остались наедине с этим грязным негодяем! Неужели вам не было страшно, Софи? – с изумлением спросил он.

– Нет, ничуточки. – И с извиняющимся видом добавила: – Если хочешь знать, я начисто лишена чувствительности. Сэр Гораций говорит, что это ужасно и совершенно не свойственно женщине. Но, честное слово, Голдхэнгер показался мне смешным! Эль Моро был куда страшнее! Он был одним из герильеро, и к тому же отъявленным разбойником! Однажды ночью, когда сэр Гораций был в отъезде, он вломился в наш дом вместе со своими людьми… Однако я разболталась! Люди, без конца вспоминающие свои приключения, – самые скучные создания на свете!

– Софи, он мог причинить вам вред…

– Мог, но у меня имелся пистолет, так что очень скоро он отказался от этой мысли! – пояснила она.

– Софи, Софи, и что мне теперь делать? – воскликнул он.

– Ничего. Тебе больше решительно ничего не надо делать. А вот мне пора идти, иначе я опоздаю к ужину. Не забудь сжечь ту бумагу!

Она скрылась в своей комнате, оборвав слова благодарности и протеста, которые он забормотал, и поскольку в тот день он ее больше не видел, то не смог их повторить. Тем вечером Хьюберт устраивал вечеринку, но друзья заметили, что он необщителен и задумчив. А в голове у него и впрямь царила путаница. Поначалу он испытал огромное облегчение оттого, что наконец избавился от долга перед Голдхэнгером, но, стоило ему не торопясь обдумать случившееся, на смену облегчению быстро пришло неуютное чувство вины. При мысли о том, что Софи, обычная женщина (к тому же младше годами!), не только выплатила его долг, но и ради него навестила такого человека, как Голдхэнгер, он испытал приступ дурноты. Скверный джин отнюдь не улучшил его настроения, и когда ранним утром он доплелся до Беркли-сквер, то был ничуть не ближе к решению этой новой проблемы, чем в начале прошлого вечера. Единственная связная мысль, крутившаяся в его голове, заключалась в том, что он должен любым способом немедленно вернуть кузине пятьсот фунтов.

На следующий день из Лестершира вернулся мистер Ривенхолл, причем на Беркли-сквер он появился отнюдь не в самый подходящий момент. Джейн Сторридж, чью бдительность Софи явно недооценила, не только обнаружила пропажу бриллиантовых сережек из шкатулки своей молодой хозяйки, но и подняла такой шум в помещении для слуг, что экономка миссис Ладсток сочла необходимым заявить леди Омберсли, что хотя сама она не знает, до чего способны докатиться нынешние слуги, но готова дать голову на отсечение, что ни одна из служанок, находящихся в ее подчинении, не прикасалась к серьгам мисс Стэнтон-Лейси. Она продолжила свою мысль, намекнув, что мисс Сторридж, совершенно необоснованно именующей себя горничной, следовало бы лучше следить за драгоценностями хозяйки. К ее мнению присоединился и Дассет, поведение которого свидетельствовало о столь глубокой обиде, нанесенной ему неслыханными инсинуациями, что леди Омберсли пришла в отчаяние, сообразив, что стоит на пороге домашней катастрофы. Она послала за Джейн Сторридж, и мистер Ривенхолл прибыл как раз вовремя, чтобы услышать окончание диалога между тремя почтенными слугами, исполненного такой ледяной вежливости и тонких намеков, что леди Омберсли ужаснулась. Но прежде чем он успел потребовать объяснений, на сцене появилась сама Софи в выходном платье, сообщив, что они с Сесилией собираются в город, и поинтересовалась у тети, нет ли для нее поручений. Леди Омберсли с нескрываемым облегчением приветствовала ее и тут же осведомилась, почему она никому не сказала о пропаже бриллиантовых сережек.

Софи ничем не выдала своего смятения, лишь на щеках у нее проступил легкий румянец. С полным самообладанием она ответила:

– Я не теряла сережек, сударыня. С чего вы взяли?

– Ох, милочка, твоя служанка уверяет, что из шкатулки исчезли твои серьги с бриллиантами, и я чрезвычайно расстроена тем, что такое могло случиться в моем доме!

Софи наклонилась и поцеловала ее в щеку.

– Тетя Лиззи, мне очень жаль! Это я виновата в том, что забыла предупредить Джейн! Они вовсе не потерялись: я отнесла их ювелиру для чистки. Кроме того, одна застежка разболталась, и я попросила починить ее. Джейн, ты поступила очень глупо, расстроив ее светлость! Сначала надо было спросить у меня, где мои сережки!

– В чистку? – вскричала мисс Сторридж. – Что вы такое говорите, мисс Софи? Можно подумать, это не я относила все ваши драгоценности в чистку к «Ранделлу и Бриджу», как только мы приехали в Лондон!

– Да, относила, но в ночь бала мне показалось, что серьги выглядят тусклыми, – возразила Софи. – А теперь ступай, Джейн: ни к чему досаждать ее светлости своими глупостями!

Софи почувствовала, что кузен смотрит на нее, и, украдкой взглянув в его сторону, встретила его пристальный взгляд, от которого ей стало не по себе. Однако он ничего не сказал, и она поскорее отделалась от служанки, после чего убедилась в том, что у тети нет для нее поручений, и отправилась восвояси, от всей души надеясь, что ни Джейн, ни мистер Ривенхолл не заметят продолжительного отсутствия ее бриллиантовых серег.

Но уже на следующий день, едва она приступила к легкому завтраку в обществе леди Омберсли, Сесилии, Селины и Хьюберта, в столовую вошел мистер Ривенхолл и протянул ей маленький сверток.

– Ваши серьги, кузина, – коротко сказал он. – Надеюсь, вы сочтете, что они вычищены вполне удовлетворительно.

Впервые в жизни Софи не нашлась, что сказать. К счастью, он, похоже, и не ожидал услышать от нее что-либо, поскольку преспокойно отвернулся, чтобы отрезать себе ломтик ветчины, и заговорил с матерью, поинтересовавшись, не желает ли она отдохнуть этим летом в Брайтоне. Леди Омберсли переадресовала вопрос Софи. Климат Брайтона был вреден для ее здоровья, но регент сделал этот курорт настолько популярным, что в июне туда устремлялись все сколько-нибудь заметные представители высшего общества, так что, если Софи желает, они непременно снимут там дом на некоторое время.

Сесилия, у которой были свои причины желать остаться в городе, сказала:

– Ах, мама, ты же знаешь, что в Брайтоне тебе всегда становится плохо! Прошу, не стоит туда ехать! Мне кажется, нет ничего более нелепого, чем проводить вечера в Павильоне, а невероятная духота в комнатах буквально выматывает!

Софи тоже выразила нежелание посещать этот курорт, и за столом началось оживленное обсуждение достоинств возможного отдыха в других метах: в Омберсли, Торп-Гранд и Скарборо. Леди Омберсли погрузилась в воспоминания о лете, проведенном в Рамсгите до того, как он пришел в упадок, поскольку регент отдал предпочтение Брайтону.

Когда они поднялись из‑за стола, Хьюберт, уже некоторое время тщетно искавший возможности остаться с кузиной наедине, выпалил:

– Софи, вы заняты? Не хотите ли немного прогуляться по саду?

– Благодарю за приглашение, но чуть позже, пожалуй. Чарльз, вы не могли бы уделить мне минутку внимания?

Он без улыбки встретил ее взгляд.

– С удовольствием! Давайте прямо сейчас.

Леди Омберсли удивилась, а Селина воскликнула:

– Секреты! Вы что-то замышляете?

– Ничего особенно, – небрежно отмахнулась Софи. – Чарльз просто выполнил мое поручение.

Она вслед за ним направилась в библиотеку. Софи не имела привычки ходить вокруг да около, поэтому, едва он закрыл дверь, безо всяких предисловий потребовала:

– Не могли бы вы объяснить мне, что все это значит? Откуда вы узнали, что я продала свои серьги, и почему – как я полагаю – вы решили выкупить их и отдать мне?

– Я выкупил их потому, что могу допустить только две причины, которые могли вынудить вас расстаться с ними.

– Вот как! И что же это за причины, Чарльз?

– Вы так и не позволили мне взглянуть на счета за свой бал, но у меня есть некоторый опыт в таких вещах, так что примерную сумму я вполне представляю. Поскольку вы мне ничего не объяснили, то и от меня требовать того же не вправе. С самого начала вся эта затея представлялась мне отвратительной.

– Мой дорогой Чарльз, у меня масса расходов, о которых вы и понятия не имеете. Вы ведете себя смешно и нелепо, понимаете?

– Не думаю, что у вас есть расходы, которые не готов покрыть ваш отец.

Немного помолчав, Софи сказала:

– Вы еще не назвали мне вторую причину, которая пришла вам в голову.

Он хмуро взглянул на нее исподлобья:

– Боюсь, вы одолжили деньги Хьюберту.

– Господи помилуй! Выбросите эту чушь из головы! – смеясь, воскликнула она. – С чего бы мне одалживать ему деньги?

– Очень надеюсь, что до этого не дошло. Юный болван был в Ньюмаркете с такими молодцами, каких я бы к нему и на пушечный выстрел не подпустил. Он много проиграл?

– Наверняка он скорее признается вам, чем мне, не так ли?

Он подошел к своему письменному столу и принялся машинально перекладывать на нем какие-то бумаги.

– Могло случиться так, что он испугался, – сказал он и поднял голову. – Верно?

– Мне понадобились деньги по причине, которую я вам не открою, – ответила она. – Но обращаю ваше внимание на то, Чарльз, что на мой второй вопрос вы так и не ответили. Как вы догадались, что я продала свои серьги?

– Это была не догадка. Я просто знал.

– Как такое может быть? Надеюсь, вы не прятались в магазине?

– Нет, не прятался. Но вчера вечером по пути домой я заехал на Брук-стрит и увиделся с мисс Рекстон. – Он заколебался и вновь взглянул на кузину. – Вы должны понять, что мисс Рекстон сочла своим долгом сообщить мне, что опасается, будто у вас возникли непредвиденные трудности! Она была у «Ранделла и Бриджа» в тот момент, когда вы совершали сделку. Очевидно, Бридж неплотно прикрыл дверь своего кабинета. Мисс Рекстон узнала ваш голос и не могла не услышать кое-что из того, что вы говорили Бриджу.

Рука Софи, покоившаяся на спинке стула, на мгновение стиснула полированное дерево, но тут же вновь расслабилась. Ровным голосом, в котором не чувствовалось и следа волнения, она произнесла:

– Заботливость мисс Рекстон поистине не знает границ. Как мило с ее стороны так бдительно интересоваться моими делами! Полагаю, только врожденная скромность вынудила ее обратиться не ко мне, а к вам.

Он покраснел:

– Не забывайте, что я обручен с мисс Рекстон. Учитывая это обстоятельство, она сочла своим долгом рассказать обо всем мне. Она решила, что пребывает с вами не в столь близких отношениях, чтобы самой попросить у вас объяснения.

– Что ж, по крайней мере, это правда, – согласилась Софи. – Никто из вас обоих, мой дорогой кузен, не пребывает со мной в столь близких отношениях! Так что если вы намерены потребовать от меня объяснения моих действий, то позвольте сказать вам, что вы можете убираться к черту!

Он улыбнулся:

– Пожалуй, оно и к лучшему, что Евгения не осмелилась расспрашивать вас, потому что она была бы весьма шокирована, если бы вы послали ее к черту! Софи, вы всегда изъясняетесь, как ваш отец, когда выходите из себя?

– Только иногда. Великодушно прошу прощения! Но у меня лопнуло терпение!

– Охотно верю. Но и я не стал бы требовать у вас объяснений, если бы вы первой не завели этот разговор.

– Вам следует обращать поменьше внимания на мисс Рекстон! Что касается выкупленных серег, то, мой Бог, в какое же положение вы меня поставили!

Не успела она договорить, как дверь отворилась, и в библиотеку вошел Хьюберт. Он был смертельно бледен, но полон решимости, и отрывисто бросил:

– Прошу прощения. Я весь день искал возможность поговорить с вами, Софи, и… и с тобой тоже, Чарльз! Вот я и пришел!

Мистер Ривенхолл ничего не ответил и ограничился тем, что пристально взглянул на брата, зато Софи протянула ему руку и с улыбкой произнесла:

– Да, входи же, Хьюберт!

Он взял ее руку и неуверенно пожал.

– Сесилия рассказала мне о ваших серьгах и скандале… Софи, значит, вот что это было? Потому что иного объяснения я не нахожу. Я не хочу и не стану терпеть! Лучше уж я сам все расскажу Чарльзу!

Она легонько сжала его руку, прежде чем отпустить ее, и невозмутимо заметила:

– Что ж, Хьюберт, я всегда говорила тебе, что ты совершаешь ошибку, отказываясь рассказать об этом деле Чарльзу. Знаешь, мистер Уичболд однажды заметил, что, попав в неприятности, он предпочтет видеть рядом с собой только Чарльза. И уж если он доверяет ему, то у тебя тем больше причин для этого! Я убеждена, что без меня вам будет удобнее, поэтому покину вас.

Она не оглянулась на мистера Ривенхолла, чтобы проверить, какой эффект произвели ее слова, а сразу же вышла из комнаты.

А эффект был; мистер Ривенхолл негромко сказал:

– Думаю, что знаю, в чем дело, но лучше расскажи мне все с самого начала! Ньюмаркет?

– Хуже! О да, я проигрался в Ньюмаркете, но это далеко не самое плохое! – ответил Хьюберт.

Мистер Ривенхолл кивнул на стул.

– Садись. Так что может быть еще хуже?

Хьюберт не воспользовался его приглашением. Снедаемый чувством вины и дурными предчувствиями, он заговорил вызывающим тоном, который ни в коей мере не отражал его чувств.

– Должен сказать, что в прошлом году я сообщил тебе не обо всех своих долгах!

– Юный болван! – без особого раздражения бросил его брат.

– Да, знаю, но ты сам сказал… А‑а, ладно, теперь уже нет смысла говорить об этом!

– Ты должен понимать, что, когда я выхожу из себя, не всегда говорю то, что имею в виду. Однако же, если во всем виноват мой язык, то прошу прощения. Но продолжай!

– Я знаю, что должен был сразу рассказать тебе обо всем, – промямлил Хьюберт. – И очень сожалею об этом, но… – Он оборвал себя на полуслове, глубоко вздохнул и начал вновь. – Я решил, что справлюсь сам. Я… Предупреждаю, тебе это не понравится! И можешь не говорить мне, будто я поступил неправильно, потому что я и сам все прекрасно понимаю! Но другие ребята…

– Что ж, я не стану говорить тебе, что ты сделал ошибку. Но все-таки поясни мне, в чем дело, поскольку я до сих пор теряюсь в догадках!

– Вместе… с одним человеком… я пошел… в одно место на Пэлл-Мэлл. И еще в одно на площади Сент-Джеймс. Рулетка и кости! Я проиграл чертову уйму денег!

– Господи! – резко бросил мистер Ривенхолл. – Неужели нам мало одного игрока в семье?

Уловив горечь в голосе старшего брата, Хьюберт поморщился и поспешил укрыться за маской угрюмого отчуждения.

– Я знал, что ты разозлишься, но не вижу в этом ничего особенно плохого! Жаль, конечно, что мне просто дьявольски не повезло, но ведь все играют, в конце концов!

На мгновение ему показалось, что брат ответит ему колкостью, но Чарльз сдержался и вместо этого подошел к окну, по-прежнему хмурясь. После недолгой паузы он вдруг поинтересовался:

– Тебе известна сумма игорных долгов отца?

Хьюберт удивился, поскольку прежде эта тема никогда не обсуждалась в его присутствии, и ответил:

– Нет. То есть я догадываюсь, что она должна быть весьма значительной, но точной цифры не знаю.

Мистер Ривенхолл назвал ее.

Хьюберт ошеломленно молчал. Затем с трудом выговорил:

– Но… но… Боже мой, Чарльз! Ты ведь меня не разыгрываешь, а?

Мистер Ривенхолл коротко рассмеялся.

– Но… Чарльз, неужели ты заплатил их все?

– Нет, конечно. Кое-что я выплатил, разумеется, но поместье по-прежнему заложено. Я не буду посвящать тебя во все подробности. Теперь, когда отец передал управление в мои руки, я надеюсь вытащить семью из финансовой пропасти. Но как же трудно иметь дело с кредиторами и постоянно выкручиваться!

– Представляю! Послушай, Чарльз, мне чертовски жаль, что я добавил тебе хлопот!

Мистер Ривенхолл вернулся за стол.

– Да, я понимаю. Твой долг особой роли не сыграет, но если страсть к азартным играм у тебя в крови…

– Ничего подобного! На этот счет можешь не волноваться, потому как на карты мне наплевать, и могу тебя уверить, что я не получил особого удовольствия, побывав в игорных домах! – Хьюберт прошелся по комнате и нахмурился. Вдруг он остановился и воскликнул: – Почему ты мне ничего не говорил? Проклятье, я уже не ребенок! Ты должен был мне все рассказать!

Мистер Ривенхолл взглянул на брата со слабой улыбкой.

– Да, пожалуй, я должен был это сделать, – мягко произнес он. – Но чем меньше людей знает об этом, тем лучше. Даже матери не все известно.

– Мама! Да уж, ей это совершенно ни к чему! Но я‑то имею право знать, вместо того чтобы продолжать жить, как ни в чем не бывало… Чарльз, как это на тебя похоже – взвалить все на себя, свято веря, что только ты один способен исправить положение! Проклятье, да я мог бы помочь тебе дюжиной разных способов! А теперь я считаю, что должен бросить Оксфорд, найти себе приличную должность или поступить в армию… Нет, это не годится, потому что тебе придется купить мне звание, и даже если я не вступлю в какой-нибудь кавалерийский или лейб-гвардейский полк…

– Это действительно никуда не годится! – изумленный и тронутый одновременно, прервал его брат. – Я буду весьма признателен, если ты останешься там, где находишься сейчас! Мы пока еще не идем ко дну. Послушай, тупоголовый молодой идиот, неужели ты полагаешь, будто у меня есть иная цель, кроме той, чтобы и ты, и Теодор, и девочки не пострадали из‑за проклятой глупости нашего отца? А вот если ты решишь помочь мне управлять хозяйством, то я буду тебе очень благодарен, потому что Экингтон уже не справляется. Я не могу уволить его, ведь он служит нам так долго, что это разобьет ему сердце, но от него мало толку, а на молодого Бадси я пока не могу полагаться. У тебя есть склонность к ведению дел?

– Не знаю, но выясню это в самое ближайшее время! – решительно ответил Хьюберт. – Когда я приеду домой на летние каникулы, ты меня всему научишь. Имей в виду, Чарльз: не вздумай больше ничего от меня утаивать!

– Хорошо, договорились. Вот только я до сих пор пребываю в полном неведении, если ты забыл. Когда ты умудрился проиграть такие деньги? Это ведь случилось не вчера, не так ли?

– На Рождество. Слушай, лучше я расскажу тебе все с самого начала! Я пошел к одному ростовщику, он – настоящий грабитель, но одолжил мне пятьсот фунтов на полгода. В Ньюмаркете я рассчитывал отыграть все до последнего пенни и даже остаться в выигрыше, но проклятая кляча не заняла ни одного из призовых мест! – Заметив, какое выражение появилось на лице брата, он поспешно добавил: – И не смотри на меня так! Клянусь, что до конца дней своих не повторю ничего подобного! Конечно, мне следовало сразу прийти к тебе, но…

– Ты должен был прийти ко мне, и в том, что ты этого не сделал, намного больше моей вины, чем твоей!

– Не уверен, – неловко промямлил Хьюберт. – Полагаю, знай я тебя получше, то непременно так бы и сделал. Софи говорила, что мне следовало поступить так с самого начала, и, клянусь Богом, если бы я подозревал, что она задумала, то побежал бы к тебе не раздумывая!

– Значит, ты не просил у нее денег?

– Боже милосердный, нет, конечно! Чарльз, за кого ты меня принимаешь? Чтобы я просил денег у Софи!

– Ни за кого я тебя не принимаю. Но при этом не думаю, что мы с тобой настолько плохо знаем друг друга, чтобы… ладно, забудем! Но как Софи обо всем узнала, и почему, если ты не просил у нее денег, ей пришлось продать свои серьги?

– Она заметила, что я не нахожу себе места, и заставила все ей рассказать, а когда я заявил, что не хочу говорить тебе ни слова, она предложила одолжить мне денег. Естественно, я отказался! Но она уже знала, где живет Голдхэнгер, и, не поставив меня в известность о своих намерениях, отправилась прямо к нему и забрала у него мою долговую расписку и перстень. Понимаешь, мне пришлось отдать ему в залог изумруд дедушки Стэнтон-Лейси. Не знаю, как ей это удалось, так как она клянется, что не заплатила старому дьяволу ни пенни процентов. Она очень храбрая девушка! Но этого я не мог вынести, как нетрудно догадаться!

– Софи ходила к ростовщику? – переспросил мистер Ривенхолл, не веря своим ушам. – Вздор! Она не могла решиться на что-либо подобное!

– Именно так она мне сказала, а Софи не из тех, кто плетет небылицы! – объявил Хьюберт.

Через несколько минут Софи, сидевшую с книгой в Желтой гостиной, отвлек от чтения мистер Ривенхолл; войдя в комнату, он закрыл за собой дверь и с порога заявил:

– Похоже, я перед вами в неоплатном долгу, кузина. Да, Хьюберт поведал мне все без утайки. Даже не знаю, что и сказать вам.

– Вы мне ничего не должны, – ответила Софи. – Вы вернули мои серьги! Собственно, говорить больше не о чем! Вы знаете, что в гостиной сидит мисс Рекстон вместе с вашей мамой? Там же торчит и лорд Бромфорд, вот почему я укрылась здесь.

– Напротив, нам о многом нужно поговорить, – упрямо ответил он. – Как бы я хотел, чтобы хоть вы все мне рассказали!

– Полагаю, вы не рассчитывали, что я обману доверие Хьюберта и побегу к вам? Однако не следует думать, будто это я убедила его ничего вам не сообщать. Я изо всех сил старалась уговорить его довериться вам и рассказать, в какую неприятную историю он угодил, но Хьюберт, похоже, страшился этого больше всего на свете, так что я не стала настаивать. – Заметив, что на его лице появилось суровое выражение, она добавила: – Такое часто случается, когда между братьями существует значительная разница в возрасте. К тому же временами вы бываете очень упрямы, не так ли?

– Да, наверное. Не думайте, будто я не испытываю к вам благодарности, Софи! Не знаю, каким образом вы догадались, что он угодил в неприятности…

– О, это было совсем нетрудно! Бедный мальчик показался мне крайне встревоженным с самого первого дня моего появления здесь! А после его возвращения из Ньюмаркета стало окончательно ясно, что на него обрушилось новое несчастье. Поначалу он не хотел ни в чем признаваться, и лишь угроза пожаловаться вам заставила его выложить мне всю историю – довольно глупую, следует признать.

Он в упор посмотрел на нее:

– Я должен был первым заметить, что Хьюберт чем-то терзается!

Он выглядел подавленным, и она сказала:

– Наверное, у вас и без того хватало забот. Мужчины замечают подобные вещи не так быстро, как женщины. Что ж, я рада, что он все-таки вам рассказал все. Но не корите себя слишком строго! Я уверена, что он получил урок, который никогда не забудет.

– Полагаю, вы правы. До сих пор я считал его легкомысленным, как… Но теперь он дал мне надежду, что я ошибался! Но, Софи, мне до сих пор неизвестны подробности этого грязного дела! Кого вы привлекли в помощники?

– Никого, клянусь честью! – немедленно заверила она. – Я тщательно обдумала создавшееся положение, и хотя первым моим порывом было поручить дело стряпчему моего отца, вскоре я поняла, что из этого ничего не выйдет. Я ни к кому не могла обратиться, не упоминая Хьюберта. Поэтому взялась за дело сама.

– Софи, не могли же вы в одиночку отправиться к этому негодяю!

– Могла и отправилась. О, я понимаю, что с моей стороны это был крайне легкомысленный и дерзкий поступок, но я‑то думала, что о нем никто не узнает! К тому же я ни на секунду не забывала о том, что вам очень бы не понравилось, если бы правда стала известна кому-либо еще, кроме непосредственных участников.

Она заметила, что на его лице появилось выражение вежливого недоверия, и вопросительно приподняла брови.

– Хьюберт рассказал мне о Голдхэнгере достаточно, чтобы я мог понять, что он собой представляет! – сказал Чарльз. – И не говорите, будто он с радостью отдал вам долговую расписку и ценный залог, удовлетворившись лишь возмещением основной суммы!

Она улыбнулась:

– Ну что вы! Ему очень не хотелось этого делать! Но подумайте сами, в сколь невыгодном положении он оказался! Он ссудил деньги несовершеннолетнему и по закону не мог вернуть себе ни пенни. Мне кажется, он был рад хотя бы тому, что получил обратно основную сумму долга. Стоило мне пригрозить, что я отправлюсь на Боу-стрит, – выстрел наугад, но он угодил в яблочко! – как я поняла, что выбила почву у него из-под ног. Мой дорогой Чарльз, не представляю, что такого ужасного нашел Хьюберт в этом человеке. Да им только несмышленых детей пугать!

Он пристально смотрел на нее, сведя брови на переносице в одну линию.

– Для меня это звучит как вымысел чистой воды, Софи! Насколько я понимаю, это был не обычный ростовщик, занимающийся законной деятельностью, а мошенник, на котором пробы ставить негде! И вы хотите сказать, что он даже не пытался истребовать с вас проценты?

– Нет, он пытался припугнуть меня, чтобы заставить или заплатить ему, или отдать мои жемчужные серьги. Но Хьюберт предупредил, с кем мне предстояло иметь дело, так что я приняла меры предосторожности и захватила с собой пистолет.

– Что?

Софи явно удивилась и вновь вопросительно приподняла брови.

– Пистолет, – повторила она.

Испытываемый им стыд и унижение превратились в недоверие.

– Это полная ерунда! Я хочу, чтобы вы сказали мне правду! Только не требуйте поверить в то, будто вы постоянно носите при себе пистолет! Я не верю ни единому вашему слову!

Она вскочила на ноги, и глаза ее гневно сверкнули.

– В самом деле? Подождите! Я вернусь буквально через минуту!

Софи выскочила из комнаты, но очень быстро вернулась, держа в руке пистолет с серебряной насечкой.

– Вы и теперь не верите мне, Чарльз? Не верите? – требовательно спросила она.

Он ошеломленно уставился на оружие.

– Господи помилуй! Вы? – И протянул руку, словно намереваясь забрать у нее смертоносную игрушку, но она отступила на шаг.

– Осторожнее! Он заряжен!

Чарльз нетерпеливо бросил:

– Дайте мне взглянуть на него!

– Сэр Гораций, – с преувеличенной серьезностью произнесла Софи, – научил меня быть осторожной и никогда не давать пистолет в руки тому, в чьих способностях обращаться с оружием я не уверена.

На мгновение мистер Ривенхолл, который считался превосходным стрелком, опешил и уставился на нее в немом изумлении. Но долго сдерживаемые эмоции оказались сильнее и наконец-то вырвались наружу. Он подскочил к камину и схватил с полки пригласительный билет, засунутый за золоченую оправу большого зеркала.

– Возьмите его, встаньте вон там и дайте мне свой пистолет! – потребовал он.

Рассмеявшись, Софи повиновалась и бесстрашно подошла к стене, держа пригласительный билет за уголок.

– Предупреждаю, он берет влево! – невозмутимо заметила она.

А он побелел от гнева, вызванного вовсе не ее пренебрежительным отношением к его способности обращаться с оружием, но, подняв пистолет, похоже, справился с собой. Он опустил руку и сказал:

– Не могу! Во всяком случае из незнакомого мне пистолета!

– Трусишка! – поддразнила его Софи.

Он метнул на нее ненавидящий взгляд, шагнул вперед, вырвал у нее из рук пригласительный билет и засунул его за угол висящей на стене картины. Софи с большим интересом смотрела, как он отошел в дальний конец комнаты, повернулся, вскинул руку и выстрелил. Тишину разорвал грохот, особенно громкий в замкнутом помещении, и пуля, оторвав кончик билета, вонзилась в стену.

– Я же вам говорила, что он берет влево, – напомнила ему Софи, критически обозревая результаты его трудов. – Ну что, перезарядим его, чтобы я показала вам, как надо стрелять?

Они посмотрели друг на друга. И тут мистер Ривенхолл осознал всю нелепость своего поведения и расхохотался.

– Софи, вы… вы дьяволица!

Она тоже рассмеялась. И когда минутой позже в комнату ворвалась взволнованная толпа, то обнаружила сцену безудержного веселья. Леди Омберсли, Сесилия, мисс Рекстон, лорд Бромфорд, Хьюберт, один из ливрейных лакеев и обе горничные застыли в дверях, явно ожидая увидеть кровавые последствия ужасного инцидента.

– Я же мог убить вас, Софи! – сказал мистер Ривенхолл.

– Это нечестно! Разве я предлагала вам сделать это? – возразила она. – Дорогая тетя Лиззи, не тревожьтесь! Чарльз… просто решил удостовериться, что мой пистолет исправен!

К тому времени пришедшие, наконец, заметили дыру в стене. Леди Омберсли, опершись на руку Хьюберта, выдохнула:

– Чарльз, ты сошел с ума?

Он с виноватым видом взглянул на то, что натворил.

– Очевидно. Впрочем, урон невелик, его можно быстро исправить. Ваш пистолет действительно берет влево, Софи. Я бы многое отдал за то, чтобы посмотреть, как вы стреляете из него! Какая жалость, что я не могу взять вас с собой к Ментону[87]87
  Ментон, Джозеф (1766–1835) – знаменитый британский оружейник, который произвел революцию в стрелковом деле (спортивной стрельбе), существенно улучшил качество оружия и зарядов, оказав огромное влияние на создание современных артиллерийских снарядов.


[Закрыть]!