Текст книги "Великолепная Софи"

– Боже милосердный, как ты мог согласиться на такие чудовищные условия?

– А что мне оставалось? Мне нужны были деньги, чтобы выплатить карточные долги, и я знал, что к «Говарду и Гиббсу» или в другую контору идти бесполезно, потому что они указали бы мне на дверь.

– Хьюберт, я совершенно уверена, что он не сможет получить с тебя ни пенни ссудного процента! По закону он не вправе требовать даже основную сумму! Позволь мне одолжить тебе пятьсот фунтов, отдай их ему и обяжи вернуть тебе расписку и перстень! Скажи ему, что если он не согласится взять их, то ему же будет хуже!

– А он пожалуется на меня в Оксфорд! Говорю вам, Софи, он редкий мошенник и постарается сделать все, чтобы навредить мне! Ведь он не просто ростовщик; собственно, я почти уверен, что таких называют скупщиками краденого или менялами. Более того, он наверняка откажется вернуть мне перстень; и даже если я привлеку его к ответственности, то просто продаст его, и дело с концом.

Хьюберт остался глух ко всем доводам Софи. Юноша явно боялся мистера Голдхэнгера, чего Софи не могла понять и поэтому решила, что над ним нависла угроза гораздо серьезнее той, в которой он ей признался. Она не стала докапываться до сути, поскольку почти не сомневалась в том, что ей она не покажется столь устрашающей. Вместо этого она спросила у кузена, что он намерен предпринять с целью выпутаться из неприятного положения, если не хочет ни обращаться к брату, ни взять деньги у нее. Ответ прозвучал весьма неопределенный, поскольку Хьюберт был еще достаточно молод, чтобы верить в своевременные чудеса. Он несколько раз повторил, что у него есть целый месяц до того, как ему придется предпринимать что-либо отчаянное, и, неохотно соглашаясь с тем, что ему, вероятно, в конце концов все-таки придется обратиться за помощью к брату, явно рассчитывал, что произойдет некое событие, которое избавит его от подобной необходимости. Попытавшись напустить на себя беззаботный вид, он даже стал умолять Софи не забивать себе голову подобной ерундой, и она, убедившись, что спорить с ним бесполезно, больше не стала ничего говорить.

Но после его ухода она некоторое время сидела, подперев подбородок ладонью и погрузившись в глубокие раздумья. Первым ее порывом было передать это дело в руки стряпчего сэра Горация, но потом она с сожалением отказалась от этой мысли. Софи достаточно хорошо знала мистера Меридена, чтобы понимать: он всеми силами воспротивится ее намерению вернуть ростовщику пятьсот фунтов. Совет, который он мог ей дать, наверняка приведет к разоблачению совершенной Хьюбертом глупости, чего, естественно, допустить было нельзя. Она мысленно перебрала своих друзей, но по тем же причинам отбросила всех до единого. Но будучи не из тех, кто оказывается от осуществления задуманного, она и мысли не допускала, чтобы бросить своего молодого кузена на произвол судьбы. Похоже, ей не оставалось иного выхода, кроме как самой отправиться к этому подлому злодею, мистеру Голдхэнгеру. Это решение Софи приняла после долгих раздумий, поскольку она хоть и ни капли не боялась мистера Голдхэнгера, но понимала, что молодым девушкам не пристало наносить визиты ростовщикам-лихоимцам, ибо подобное поведение будет сочтено в свете возмутительным и неподобающим. Однако поскольку она не видела оснований опасаться, что кто-нибудь (за исключением, пожалуй, одного Хьюберта) узнает об этом, то пришла к выводу, что поддаваться ханжеским угрызениям совести было бы нелепо и смешно: от дочери сэра Горация Стэнтон-Лейси следовало ожидать совсем иного поведения!

Приняв решение вмешаться в дела Хьюберта, она, по своему обыкновению, немедленно приступила к действиям. Также не в ее правилах было рассчитывать воспользоваться счетом сэра Горация и снять с него означенную сумму, чтобы выплатить долг Хьюберта. По ее мнению, которое отец, без сомнения, разделил бы, одно дело – потратить пять сотен фунтов на бал, для того чтобы войти в лондонское высшее общество, и совсем другое – проявить благотворительность по отношению к племяннику, о существовании которого он, скорее всего, даже не подозревал. Вместо этого она отперла свою шкатулку и, перебрав ее содержимое, вынула оттуда бриллиантовые серьги, которые всего год назад сэр Гораций приобрел для нее у «Ранделла и Бриджа». Камни были превосходными, работа – изумительной, и на мгновение ей стало жаль расставаться с ними; но остальные драгоценности, куда более ценные, достались ей от матери, и, хотя она совсем ее не помнила, было бы кощунством расстаться с памятью о ней.

На следующий день, отказавшись под каким-то предлогом сопровождать леди Омберсли и Сесилию в магазин шелковых изделий, она одна отправилась к тем самым почтенным и знаменитым ювелирам Ранделлу и Бриджу. Когда она вошла, других клиентов в лавке не было, но появление молодой леди высокого роста и властной наружности, одетой с подчеркнутой элегантностью, заставило старшего продавца поспешить ей навстречу и предложить свои услуги. Он считал себя ловким деловым человеком и гордился тем, что никогда не забывает лиц своих покупателей. Посему он с первого взгляда узнал мисс Стэнтон-Лейси, собственными руками принес ей стул и попросил сообщить ему, чему он обязан честью ее лицезреть. Узнав о сути дела, которое привело ее к ним, он на мгновение растерялся, но быстро справился с собой и одним движением бровей велел шустрому помощнику вызвать на сцену самого мистера Бриджа. Последний величественной поступью вышел в торговый зал и, вежливо поклонившись дочери человека, который не раз покупал у него всевозможные дорогие безделушки (хотя и для женщин совсем иного сорта), пригласил Софи пройти вместе с ним в отдельный кабинет, расположенный в задней части магазина. Что бы он ни думал о ее желании избавиться от серег, которые всего год назад она сама выбирала в его магазине, он оставил эти мысли при себе. Вежливо справившись о том, как поживает сэр Гораций, и узнав, что в данный момент тот пребывает в Бразилии, мистер Бридж, сложив вместе два и два, мгновенно принял решение выкупить серьги за кругленькую сумму. Он не поддался первому порыву, не стал прибегать к существовавшему испокон веков приему и объяснять клиенту, почему цена на бриллианты вдруг упала так низко. Он не собирался продавать эти серьги и решил придержать их до возвращения из Бразилии сэра Горация. Мистер Бридж имел все основания полагать, что сэр Гораций пожелает выкупить их, и его благодарность за предоставленную возможность сделать это найдет весьма конкретное выражение в будущем, когда он приобретет еще много дорогостоящих украшений у ювелиров, которые поступили с его единственной дочерью по-джентльменски. Соответственно, сделка между мистером Бриджем и мисс Стэнтон-Лейси прошла с соблюдением всех светских формальностей, причем каждая сторона осталась полностью удовлетворенной. Мистер Бридж, живое воплощение осмотрительности и благоразумия, задержал мисс Стэнтон-Лейси у себя в кабинете, пока двое других покупателей не вышли из магазина. Он предполагал, что сэр Гораций не хотел бы, чтобы новость о том, что его дочери пришлось продать свои украшения, стала бы достоянием гласности. Не моргнув глазом, он согласился выплатить Софи пятьсот фунтов банкнотами; не моргнув глазом, тут же отсчитал ей купюры; и, не проявив и тени неуважения, с поклоном проводил ее до дверей своего магазина.

Сунув банкноты в свою муфточку, Софи наняла извозчика и велела отвезти себя в Медвежий переулок. Экипаж, который она остановила, не был ни первым, ни самым роскошным из проехавших мимо нее, зато управлял им кучер весьма располагающей наружности. Он был коренастым здоровяком средних лет с веселым румяным лицом, и Софи почувствовала, что может в некоторой степени довериться ему; эта мысль лишь окрепла при виде того, как он воспринял ее просьбу. Окинув ее внимательным взглядом и погладив подбородок рукой в кожаной перчатке, он высказал мнение, что она ошиблась адресом. На его взгляд, Медвежий переулок – не то место, куда хотела бы попасть такая высокородная, хотя и молодая, леди.

– Это район трущоб, вы хотите сказать? – осведомилась Софи.

– Это неподходящее место для молодой леди, – повторил извозчик, отказавшись подтвердить ее догадку. А потом добавил, что у него самого есть дочери, и попросил прощения за такую вольность.

– Что ж, трущобы или нет, но как раз туда мне и надо попасть, – заявила Софи. – У меня дело к мистеру Голдхэнгеру, большому мошеннику, как мне представляется; а вы выглядите как человек, который не уедет оттуда, бросив меня одну.

Она села в фиакр; кучер захлопнул за ней дверцу, взобрался на облучок и, выразив желание провалиться на этом самом месте, если ему когда-либо приходилось иметь дело с чем-либо подобным, тронул лошадь с места.

Медвежий переулок, расположенный к востоку от Флит-Маркет, оказался узенькой и дурно пахнущей улочкой, усыпанной всевозможными отбросами, валяющимися прямо на неровных камнях мостовой. Казалось, над всем районом нависла угрюмая тень огромной тюрьмы, и даже люди, бредущие по улицам или сидящие на порогах своих домов, выглядели подавленными и унылыми, что нельзя было объяснить только тяжкими жизненными обстоятельствами. Возница спросил у мужчины в грязном кашне, не знает ли тот, где обитает мистер Голдхэнгер. Ему указали на дом посреди улочки, причем прохожий явно заколебался, прежде чем ответить, и не захотел продолжать разговор.

Потрепанный фиакр, бывший некогда каретой джентльмена, не привлек особого внимания, но когда он остановился и из него вышла высокая, хорошо одетая молодая леди, одной рукой придерживая юбки, чтобы не запачкать их о кучи мусора, несколько зевак и двое маленьких чумазых мальчишек приблизились и принялись глазеть на нее. Послышалось несколько сочных комментариев, которые, к счастью, содержали совершенно незнакомые Софи выражения. Ей довелось бывать в слишком многих бедных испанских и португальских деревушках, чтобы она обеспокоилась тем вниманием, которое привлекла к себе, и, окинув критических взором свою аудиторию, она поманила одного из мальчишек и с улыбкой обратилась к нему:

– Скажи-ка мне, здесь живет человек по имени Голдхэнгер?

Сорванец во все глаза уставился на нее, но когда она протянула ему шиллинг, поперхнулся и, вытянув грязную ручонку, похожую на цыплячью лапку, пискнул:

– Второй этаж! – Схватив монету, он бросился наутек прежде, чем взрослые успели отобрать ее.

При виде такой щедрости толпа угрожающе надвинулась на Софи, но тут кучер слез с облучка, похлопывая себя по ладони кнутом, и ласково предложил всем желающим отведать его угощения. Никто не рискнул принять это предложение, а Софи сказала:

– Благодарю вас, но прошу, не затевайте драку! И подождите меня здесь, пожалуйста.

– На вашем месте, мисс, – проворчал кучер, – я бы держался подальше от этой крысиной норы, правду говорю! Вы даже не представляете, что с вами может случиться!

– Что ж, если со мной что-нибудь случится, – жизнерадостно откликнулась Софи, – я громко закричу, и тогда вы сможете прийти мне на помощь. Впрочем, думаю, что не задержу вас надолго.

С этими словами она зашагала по грязной мостовой и вошла в указанный дом. Дверь была распахнута настежь, и в конце короткого коридора виднелась лестница, на ступеньках которой, похоже, никогда не лежала ковровая дорожка. Софи поднялась и оказалась на узенькой лестничной площадке. На нее выходили две двери, и она властно постучала в обе. В наступившей тишине Софи показалось, что за ней наблюдают. Она огляделась по сторонам, но никого не увидела и, только повернув голову, заметила чей-то глаз, уставившийся на нее сквозь небольшое отверстие в дверной панели, расположенной в задней части дома. В тот же миг глаз исчез, затем в замке заскрежетал ключ, и дверь приоткрылась. На пороге стоял худой смуглый человек с длинными сальными волосами, семитским носом и ласковой улыбкой подвальной крысы. Он был одет в поношенный и порыжевший от старости черный костюм, и весь его облик свидетельствовал о том, что он не в состоянии одолжить кому-либо даже пятьсот пенсов, не говоря уже о пятистах фунтах. Его прикрытые набрякшими веками глаза моментально окинули Софи внимательным взором, подмечая мельчайшие детали ее внешности – от перьев на шляпке с высокой тульей до аккуратных лайковых сапожек на ногах.

– Доброе утро! – сказала Софи. – Вы – мистер Голдхэнгер?

Он стоял перед ней, ссутулившись и потирая руки.

– Что вам угодно от мистера Голдхэнгера, миледи? – осведомился он.

– У меня к нему дело, – ответила Софи. – Поэтому если он – это вы, то прошу вас не вынуждать меня стоять в этом грязном коридоре! Не пойму, почему бы вам хотя бы не подмести здесь пол?

Мистер Голдхэнгер был совершенно ошарашен, чего с ним давно уже не случалось. Он привык иметь дело с самыми разными визитерами, начиная от вороватых личностей, пробиравшихся в его дом под покровом темноты, которые выкладывали на его освещенный масляной лампой стол самые необычные предметы, и заканчивая молодыми светскими щеголями с загнанным выражением глаз, искавших спасения от неотложных долгов. Но еще ни разу ему не доводилось открывать дверь самоуверенной молодой леди, которая упрекала его за то, что он не удосужился подмести пол.

– Прекратите на меня таращиться! – приказала Софи. – Вы уже рассматривали меня сквозь отверстие в двери и должны были убедиться, что я не переодетый офицер полиции.

Мистер Голдхэнгер возмущенно запротестовал. Похоже, его до глубины души оскорбило предположение, что он не будет рад визиту полицейского. Однако он отступил, давая Софи пройти, и пригласил ее сесть на стул по другую сторону массивного письменного стола, стоявшего посередине комнаты.

– Хорошо, но я буду вам чрезвычайно признательна, если вы сначала сотрете со стула пыль, – сказала она.

Мистер Голдхэнгер проделал сию процедуру длинной фалдой своего сюртука. Он услышал, как за его спиной заскрежетал ключ, и, резко обернувшись, увидел, что гостья вынимает его из замка.

– Смею надеяться, вы не станете возражать против того, что я заперла дверь, – сказала Софи. – Видите ли, я очень не хочу, чтобы нам помешал кто-либо из ваших знакомых. А еще мне очень не нравится, когда за мной шпионят, поэтому я, с вашего позволения, заткну глазок в двери своим платком.

С этими словами она вынула руку из своей просторной муфты лебяжьего пуха и сунула в отверстие уголок носового платка.

У мистера Голдхэнгера возникло очень неприятное ощущение, будто знакомый до мелочей мир стал переворачиваться с ног на голову. Долгие годы он старательно избегал ситуаций, в которых первую скрипку играл не он сам, и его посетители преимущественно умоляли его, а не запирали дверь на ключ или требовали стереть пыль с мебели. Правда, он пока не видел особого вреда в том, что ключ остался у Софи, поскольку, хотя она и была рослой молодой женщиной, он не сомневался, что сумеет в случае необходимости отнять его силой. Его врожденный инстинкт требовал со всеми быть как можно более любезным и учтивым, посему он улыбнулся, отвесил ей поклон и сообщил, что в его скромном жилище миледи вольна делать все, что ей вздумается. Затем он расположился на стуле по другую сторону стола и поинтересовался, чем может ей служить.

– Я пришла по очень простому делу, – ответила Софи. – Оно состоит в том, чтобы забрать у вас расписку мистера Ривенхолла и перстень с бриллиантом, оставленный вам в залог.

– Да, – с широкой улыбкой отозвался мистер Голдхэнгер, – дело и впрямь предельно простое. С удовольствием пойду вам навстречу, миледи. Не буду спрашивать, принесли ли вы с собой деньги, потому что такая деловая леди, как вы…

– Вот это мне нравится! – любезно прервала его Софи. – Досадно, что многие думают, будто женщины неспособны вести дела, а это, увы, приводит к напрасной трате времени. Спешу сразу же сообщить вам, что, ссужая пятьсот фунтов мистеру Ривенхоллу, вы дали их несовершеннолетнему. Полагаю, нет нужды объяснять вам, что это значит.

Она улыбнулась ему самым дружеским образом. Мистер Голдхэнгер тоже улыбнулся в ответ и негромко сказал:

– Какая образованная молодая леди, надо же! Если я подам на мистера Ривенхолла в суд, то денег своих обратно не получу. Но я не думаю, что мистер Ривенхолл хочет, чтобы я обратился в суд.

– Это правда, не хочет, – согласилась Софи. – Более того, хотя вы поступили очень дурно, одолжив ему деньги, будет несправедливо, если вы не вернете себе хотя бы основную сумму.

– Крайне несправедливо, – сказал мистер Голдхэнгер. – Кроме того, есть еще один ничтожный вопрос – мои проценты, миледи.

Софи покачала головой.

– Нет, процентов я не заплачу вам ни пенни, что, возможно, научит вас в следующий раз быть осторожнее. У меня при себе пятьсот фунтов ассигнациями, и когда вы передадите мне расписку и перстень, я их вам отдам.

Мистер Голдхэнгер сдержанно улыбнулся. Он был начисто лишен чувства юмора, но даже его не могла не позабавить мысль о том, что он откажется от своего интереса только потому, что так пожелала какая-то юная особа.

– Пожалуй, я предпочту оставить себе и расписку, и перстень, – сказал он.

– Так и я думала, – кивнула Софи.

– Вы должны понять, миледи, что я способен причинить мистеру Ривенхоллу огромный вред, – заметил мистер Голдхэнгер. – Он ведь учится в Оксфорде, не так ли? Да, я думаю, что там будут не совсем рады узнать о его маленькой сделке со мной. Или…

– Они будут совсем не рады, – заметила Софи. – Но и вам предстоит испытать некоторые неудобства, не правда ли? Впрочем, вы можете попробовать убедить их, будто даже не догадывались, что мистер Ривенхолл не достиг совершеннолетия.

– Какая умная молодая леди! – снова улыбнулся мистер Голдхэнгер.

– Нет, у меня имеется здравый смысл, и он подсказывает мне, что если вы откажетесь отдать долговую расписку и перстень, то мне придется отправиться прямиком на Боу-стрит[85]85
  Улица в Лондоне, на которой расположено здание главного уголовного полицейского суда.


[Закрыть] и изложить все дело магистрату[86]86
  Судья, санкционирующий аресты и обыски и решающий вопрос о привлечении лица к уголовной ответственности.


[Закрыть].

Улыбка на лице мистера Голдхэнгера погасла. Он уставился на Софи прищуренными глазами.

– Не думаю, что это будет очень умно с вашей стороны, – сказал он.

– В самом деле? А вот мне кажется, это лучшее, что я могу сделать, и еще у меня есть ощущение, что на Боу-стрит буду очень рады с вами познакомиться.

Мистер Голдхэнгер разделял ее убеждение. Но он не верил, что Софи действительно поступит так, как обещает: обычно его клиенты весьма старательно избегали огласки. Он сказал:

– Думаю, милорд Омберсли предпочтет заплатить мне мои деньги.

– Пожалуй, вы правы, потому-то я и не сообщила ему об этом деле: шантаж со стороны такого создания, как вы, начисто лишенного хотя бы капли смелости, будет выглядеть нелепо и абсурдно!

Столь неожиданный и беспримерный поворот беседы внушил мистеру Голдхэнгеру неприязнь к своей гостье, хотя он и знал, что женщины часто бывают непредсказуемы. Он подался вперед и попытался объяснить ей некоторые наиболее неприятные последствия, которые ожидают мистера Ривенхолла, если тот откажется признать какую-либо часть своего долга. Он изъяснялся весьма образно, и речь его звучала зловеще. Чаще всего она производила на его клиентов нужное впечатление. Но только не сегодня.

– Все это, – бесцеремонно прервала его Софи, – полная чушь, и вам известно это не хуже меня. Самое страшное, что может случиться с мистером Ривенхоллом, – серьезная выволочка, которую ему устроят родственники, а его отцу предстоит пережить несколько унизительных минут, о которых скоро позабудут. Что же касается исключения из Оксфорда, то этого не произойдет! Они просто ни о чем не узнают, поскольку у меня есть веские основания полагать, что вы здесь занимаетесь вещами куда худшими, чем одалживание денег молодым людям под грабительские проценты. Десять к одному, что после того, как я побываю на Боу-стрит, они посадят вас в тюрьму по совершенно другому обвинению! Более того, как только стражам порядка станет известно, что вы ссужаете деньгами несовершеннолетних, вы не сможете получить обратно ни пенни. Так что, умоляю, избавьте меня от ваших глупостей! Я нисколько не боюсь ни вас, ни того, что вы можете сделать.

– Вы очень храбрая женщина, – мягко сказал мистер Голдхэнгер. – И в избытке наделены здравым смыслом, как сами изволили заметить. Но у меня тоже присутствует здравый смысл, миледи, и я не думаю, что вы пришли ко мне с согласия или ведома ваших родителей, или вашей служанки, или хотя бы мистера Хьюберта Ривенхолла. Быть может, вы и впрямь сообщите обо мне на Боу-стрит, не знаю, но я не уверен, что вам представится такая возможность. Мне бы не хотелось вести себя грубо с такой очаровательной молодой леди, так что давайте согласимся на маленький компромисс, а? Вы отдадите мне пятьсот фунтов, которые принесли с собой, и эти красивые жемчужные серьги из ваших ушей, а я верну вам залог мистера Ривенхолла, и мы расстанемся, довольные друг другом.

Софи рассмеялась.

– Да, могу представить, что вы будете более чем удовлетворены! – сказала она. – Я дам вам пятьсот фунтов за долговую расписку и перстень, и ни пенни больше.

– Но, быть может, у вас есть любящие родители, которые пожелают дать мне много, много больше, чтобы вы вернулись к ним живой, миледи, и здоровой?

С этими словами он поднялся со стула, но его незваная гостья, вместо того чтобы встревожиться, просто вынула из муфты правую руку. В ней был зажат маленький, но, похоже, вполне исправный пистолет.

– Прошу вас вернуться на свое место, мистер Голдхэнгер! – сказала она.

Мистер Голдхэнгер вновь опустился на стул. Он полагал, что ни одна женщина не сможет вынести даже грохота выстрела, не говоря уже о том, чтобы спустить курок, но он уже достаточно изучил Софи, и ему не хотелось проверять свою теорию на практике. Он попросил ее не делать глупостей.

– Вам не следует опасаться, что я не знаю, как с ним обращаться, – постаралась приободрить его Софи. – На самом деле я стреляю очень даже неплохо. Пожалуй, стоит рассказать вам о том, что я долгое время жила в Испании, где имеется масса неприятных людей – бандитов например. Отец научил меня стрелять. Я, конечно, не столь искусна в стрельбе, как он, но с такого расстояния всажу пулю в любую часть вашего тела по своему выбору.

– Вы пытаетесь напугать меня, – сварливо сказал мистер Голдхэнгер, – но я не боюсь оружия в женских руках, потому что хорошо знаю: оно не заряжено!

– Если вы сдвинетесь с места, то убедитесь, что оно заряжено, – сказала Софи. – Скорее всего, вы будете мертвы, но, полагаю, успеете понять, как все произошло.

Мистер Голдхэнгер неуверенно хохотнул.

– А что будет с вами, миледи? – осведомился он.

– Не думаю, что со мной случится что-нибудь особенное, – ответила она. – И, кстати, я не понимаю, почему это должно вас заботить, коль скоро вы сами будете уже хладным трупом. Однако если вам так хочется, я расскажу, что именно сообщу офицерам полиции.

Мистер Голдхэнгер, позабыв о своей учтивости, раздраженно заявил, что ему это неинтересно.

– Знаете, – нахмурившись, сказала Софи, – мне пришло в голову, что в любом случае застрелить вас было бы прекрасным решением. Я не собиралась этого делать, когда шла сюда, потому что, вполне естественно, не одобряю убийства. Но теперь я вижу, что вы очень злой человек, и спрашиваю себя, а может ли найтись смельчак, который одним выстрелом избавит мир от того, кто причинил людям столько вреда.

– Уберите свой дурацкий пистолет и давайте поговорим о деле! – взмолился мистер Голдхэнгер.

– Нам более не о чем говорить, а с пистолетом в руке я чувствую себя гораздо спокойнее. Так вы отдадите мне то, за чем я пришла, или мне отправиться на Боу-стрит и сообщить им, что вы пытались меня похитить?

– Миледи, – сказал мистер Голдхэнгер, в тоне которого появились просительные нотки. – Я всего лишь бедный старик! А вы…

– Вы станете намного богаче, когда я верну вам ваши пятьсот фунтов, – заметила Софи.

Он просветлел, потому что всего несколько минут назад выглядел так, словно готов был отказаться и от этой суммы.

– Очень хорошо, – сказал он. – Мне не нужны неприятности, поэтому я верну вам долговую расписку. А вот перстень вернуть не могу, потому что его у меня украли.

– В таком случае, – заявила Софи, – я всенепременно отправлюсь на Боу-стрит, поскольку убеждена, что там не поверят, как не верю и я, что перстень украли. Если у вас его нет, то вы его продали, а это уже значит, что вас могут подвергнуть уголовному преследованию. Только сегодня утром я справилась у одного очень уважаемого ювелира, какие законы действуют в отношении залогового имущества.

Мистер Голдхэнгер, взбешенный столь нехарактерным для женщины знанием законов, метнул на нее ненавидящий взгляд и проворчал:

– Я не продавал его!

– Да, и украден он тоже не был. Полагаю, перстень лежит в одном из ящиков вашего стола вместе с долговой распиской, иначе я не представляю, зачем еще вам понадобилось приобретать столь замечательный предмет мебели, если не для того, чтобы хранить в нем драгоценности. Быть может, вы даже держите в нем свой пистолет, и на этот случай спешу предупредить вас, что если вы нажмете на курок быстрее меня, то я оставила дома письмо, в котором рассказала своим… своим родителям, куда я направилась и с какой целью.

– Будь у меня такая дочь, как вы, я постыдился бы показывать ее людям! – с чувством воскликнул мистер Голдхэнгер.

– Вздор! – ответила Софи. – Вы наверняка гордились бы мною, да еще и научили бы обчищать карманы. А будь у вас такая дочь, как я, она бы отскребла здесь полы и выстирала бы вашу сорочку, так что вы выглядели бы и чувствовали бы себя намного лучше, чем сейчас. Прошу, не заставляйте меня ждать слишком долго: я устала от этого разговора, да и вы уже изрядно мне прискучили!

Мистера Голдхэнгера кем только не называли – и негодяем, и кровопийцей, и обманщиком, и дьяволом, и вампиром, и прочими столь же лестными прозвищами, но еще никто никогда не говорил, что он кому-то наскучил, и еще ни одна из его жертв не глядела на него с таким нескрываемым презрением. Он бы с превеликим удовольствием сомкнул свои длинные костлявые пальцы на шее Софи и по капле выдавил бы из нее жизнь. Но девушка держала в руке пистолет, поэтому он только отпер один из ящиков своего стола и дрожащей рукой принялся искать в нем нужные предметы. Швырнув через стол перстень и клочок бумаги, он прохрипел:

– Деньги! Отдайте мне мои деньги!

Софи левой рукой взяла долговую расписку и прочла ее, затем сунула ее вместе с перстнем в свою муфточку и вынула из этого столь удобного хранилища пачку ассигнаций, положив ее на стол.

– Вот они, – сказала она.

Он принялся машинально пересчитывать банкноты, а Софи поднялась на ноги.

– А теперь не будете ли вы так любезны развернуть свой стул спинкой к двери?

Мистер Голдхэнгер едва не зарычал от бессильной злобы, но повиновался, бросив через плечо:

– Вам нечего бояться! Я очень рад тому, что вы наконец уберетесь отсюда! – И добавил, дрожа от ярости: – Шлюха!

Софи негромко рассмеялась. Вставив ключ в замок и повернув его, она сказала:

– Что ж, лучше быть шлюхой, чем замотанным в простыню пугалом, которым устрашают глупых мальчишек!

– Пугалом? – непонимающе переспросил мистер Голдхэнгер. – Пугалом…

Но его незваная гостья уже исчезла.