Текст книги "Вспышка. Книга первая"

– Пожалуйста, Шмария, – взмолилась Сенда, безуспешно стараясь сдержать текущие по лицу слезы.

Больные на соседних кроватях заворочались, начали прислушиваться и поворачивать в их сторону головы. Сенда чувствовала, как чужие взгляды пронзают ее, и пожалела, что Шмария говорит так громко.

– Скажи то, что хочешь сказать, – тихо проговорила она, – но, ради Бога, зачем тебе надо, чтобы это слышали все?

– Нет уж, черт побери… я покажу тебе! И тогда посмотрю, скажешь ли ты, что я должен молчать, или нет!

Его упреки жалили ее, она закусила дрожащую губу, стараясь скрыть испытываемую ею мучительную боль от любопытных взглядов.

– Смотри… внимательно, если хочешь… – Его пронзительный голос громко разносился в тишине палаты.

Он схватился за край простыни, но Сенда смущенно отвернулась.

– Смотри, черт возьми!

Она медленно повернула голову, и он сбросил с себя простыню, которая легким облачком взлетела в воздух и медленно опустилась у его теперь одинокой ступни. Сенда увидела, что он одет лишь в длинную полосатую ночную рубашку. Забинтованная культя мешала ему надеть брюки. Забинтованная короткая культя – короче, чем она ожидала.

«О Господи, – про себя застонала Сенда, – неужели они в самом деле должны были отнять так много?»

Не сводя с нее глаз, Шмария приподнял край рубахи.

– Гляди! – прошипел он.

Она посмотрела. И мир разлетелся вдребезги. Она зажала руками раскрытый от ужаса рот.

Его промежность скрывал такой же толстый слой бинтов, что и культю, лишь сморщенный пенис оставался открытым на необходимую для санитарных нужд длину. Шмария вместе с кроватью закружился у нес перед глазами, его слова хлестали ее, словно удары бича.

– Эти подонки кастрировали меня! – рыдал он, не в силах сдержать струящиеся по лицу слезы. – Они отрезали мне яйца, чтобы я никогда больше не был мужчиной!

Сенда продолжала зажимать рукой рот, ее лицо было белым как полотно.

Его рыдания становились все громче.

– Почему ты не дала мне умереть?

Она рухнула на колени, все еще зажимая одной рукой рот, а другой судорожно нащупывая стоящий под кроватью ночной горшок.

Затем закрыла глаза и ее вырвало. В промежутках между приступами Сенда услышала, как к ней подбежала сестра, начала утешать, вытерла ей рот и помогла подняться на ноги.

– Пожалуйста, мадам Бора, – шепотом просила сестра. – Вы только расстроите всех…

Сенда продолжала оглядываться на Шмарию, даже когда ее мягко выпроваживали из палаты. Сто человек провожали ее взглядами, двести любопытных глаз были свидетелями ее горя. Слезы казались раскаленными и жгли ей глаза.

Ей хотелось зарыться в какой-нибудь норе подальше отсюда, в темную, теплую пустоту, во мрак, где она сможет почувствовать себя в безопасности и где ее никто не будет беспокоить.

Но у нее не было времени оплакивать ужасную потерю Шмарии. По крайней мере, не сегодня.

Нравилось это Шмарии или нет, но князь спас его жизнь.

И сегодня ей придется платить по счетам.

Высокие каменные стены, как какую-то драгоценность, скрывали особняк от посторонних глаз.

Сенда стояла у окна, от ее теплого дыхания на разрисованном морозом стекле протаял ровный кружок. Ночь была темной, но полоска света, падавшая из окна на расположенную внизу восьмиугольную оранжерею, освещала занесенные снегом покатую крышу со шпилем и расписной свес, венчающий белый лепной карниз, похожий на гребешок из пряничных сосулек. Внутри неотапливаемого застекленного крыльца висела нелепая хрустальная люстра.

– В детстве мне бы страшно понравилось это причудливое сооружение, – мечтательно прошептала она. – Все эти стеклянные окна, люстра, шпиль… похоже на крошечный игрушечный дворец.

Князь стоял у нее за спиной так близко, что она чувствовала его дыхание на своих обнаженных плечах.

– Вам и сейчас это нравится, – мягко проговорил он, – так же, как и мне. Изящная штучка, не правда ли? Выявляет то детское, что есть в душе каждого из нас.

Сенда медленно повернулась.

– Я не верю, что и в вас тоже живет ребенок.

– В каждом из нас он есть. Только игры, в которые мы играем, с возрастом становятся другими. Или мы вообще забываем о том, как играть. – Он помолчал. – Значит, вам нравится этот дом?

Она наклонила голову.

– Очень.

– Отлично. – Он улыбнулся. – Тогда вам надо сюда переехать, а вашу квартиру мы сможем использовать для наших свиданий. Было бы жаль содержать такой большой дом лишь для того, чтобы время от времени заниматься в нем любовью.

Она не ответила. Князь легонько провел пальцем по ее лицу, повторяя линию ее профиля.

– Красивая женщина, – сказал он, – это как выставленный в музее шедевр. Она нуждается в красивом обрамлении, чтобы показать себя во всей красе.

Сенда не ответила, а молча прошла мимо него к огромной кровати красного дерева с украшениями из золоченой бронзы и тяжелым шелковым пологом из голубого с золотом шелка. Она взяла с ночного столика бокал с шампанским и сделала глоток, понимая, что настало время сделать то, для чего она пришла сюда. Не было никакого смысла больше откладывать. Чем скорее она с этим покончит, тем лучше.

– Ваша дочь, – говорил князь. – Возможно, эта оранжерея ей тоже понравится?

Она не позволит ему использовать Тамару в качестве пешки в его игре. Это всего лишь еще один способ заставить ее почувствовать себя в долгу перед ним. Сенда взглянула на него сквозь стекло бокала.

– Ей понравится, но нам хорошо там, где мы сейчас живем. Кроме того, Вацлав, вы и без того слишком много для нас сделали. – Она помолчала. – Мне и так никогда не расплатиться с вами за вашу доброту.

Он подошел поближе, погладил ее бархатистые плечи и притянул к себе.

– Мне достаточно того, что я могу быть с вами. Она не ответила. Князь сунул руку в карман сюртука.

– Я хочу, чтобы это было надето на вас, пока я буду заниматься с вами любовью.

Сенда взглянула на его ладонь и задохнулась. В руке у него было ожерелье из крошечных речных жемчужин с огромной застежкой из халцедона. Она перевела удивленный взгляд на его лицо.

– Наденьте хотя бы на то время, пока мы будем заниматься любовью, – мягко настаивал он. – Это доставит мне удовольствие.

Она с минуту стояла не двигаясь, затем повернулась, подняла голову, подставив шею, и тут же почувствовала, как он надевает на нее ожерелье.

– Ох! – вскрикнула Сенда. – Оно такое тугое, что я едва дышу!

Князь наклонился к ее уху и шепотом произнес:

– Именно так мне и нравится. – И слегка потянул за застежку.

Жемчужины впились ей в горло, и ее рука дернулась вверх, чтобы вернуть ожерелье на место. Она задыхалась.

– Вы очень красивы, – сказал он. – Жемчуг вам к лицу.

Затем она почувствовала, как его рука взяла ее за подбородок, нежно повернула и подняла вверх ее лицо. Она смотрела в глубь его глаз. Губы князя приближались к ее губам.

Казалось, ноги Сенды приросли к полу: она боялась и раздразнить его, и убежать. Ее сердце бешено колотилось. Сенда ни разу не изменяла Шмарии, никогда ни с кем не спала, кроме него. Даже со своим законным супругом, его братом. «Но сейчас я должна, – думала она. – Я должна ублажать Вацлава. Ведь он использовал свое влияние для того, чтобы вырвать Шмарию из застенка».

Она заставила себя приоткрыть губы и ответить на его долгий нежный поцелуй.

– Сенда, я так вас хочу, – нежно прошептал князь. Ее губы заглушали его слова. Она сомкнула веки под убаюкивающие звуки его голоса.

– Я так долго ждал этого мгновения. Наконец-то ты принадлежишь мне.

Он слился с ней в еще более продолжительном и требовательном поцелуе, прижимаясь к ее губам со страстью долго сдерживаемого вожделения, проводя языком по ее жемчужным зубам, вкушая аромат ее дыхания.

На мгновение Сенда почувствовала, что сдается. Затем ее глаза широко раскрылись.

«Нет!» – вдруг услышала она какой-то внутренний крик, когда он прижался к ее бедрам. Даже сквозь плотную ткань его брюк и многочисленные складки своего шелкового платья она почувствовала растущую твердость мужской плоти. Твердость, которая стала теперь для Шмарии несбыточной мечтой… по крайней мере, в биологическом смысле – эта мысль вдруг засела у нее в голове.

– Ты так нужна мне, – бормотал князь, – так нужна…

«Я не хочу быть нужной! – захотелось ей крикнуть ему в ответ. – Я хочу быть любимой!»

Его губы продолжали жадно пожирать ее рот, и вдруг она почувствовала, как ее сердце замедлило ход, а к горлу подступила волна удушающей тошноты, словно вместо крови в жилах потекла желчь. Такое же странное головокружение она испытала в больнице, когда Шмария показал ей свои раны.

«Только бы меня не стошнило, – в отчаянии думала Сенда, – Боже, только не сейчас…»

Между тем, ошибочно приняв ее судорожные движения за признаки ответной страсти, князь принялся с новой силой осыпать ее поцелуями.

В висках у нее бешено застучало. «Я не могу! После того что они сделали со Шмарией! Я не могу улечься с мужчиной, почувствовать внутри себя его плоть… после всех страданий, испытанных Шмарией. После того как они превратили его в евнуха».

Она напряглась, ощутив, как его руки грубо тянут за лиф ее платья. Каждый мускул в ее теле сопротивлялся, и казалось, даже по костям разлился холод. Однако внизу живота, напротив, жгло огнем, и в одно мгновение на лбу у нее выступили крупные капли пота. В следующую минуту она услышала, как с треском рвется ткань платья, обнажая ее грудь с набухшими клубнично-розовыми сосками. От ночного прохладного воздуха по обнажившейся спине пробежали мурашки.

«Ты, потаскуха! – обвиняла она себя. – Занимаешься любовью с этим человеком, после того как твоего возлюбленного кастрировали! Потаскуха!»

Сенда попробовала высвободиться из объятий князя, но его пальцы все крепче стискивали ее тело, оставляя красные следы на коже и причиняя резкую боль. Рывком притянув ее к себе и крепко прижав к своей груди, он в то же время языком все глубже погружался в ее рот.

Пытаясь отпрянуть назад, она издавала едва слышные жалобные стоны. «Умоляю», – пыталась произнести Сенда, извиваясь в его руках, однако князь так страстно впивался в ее губы, что слова звучали нечленораздельно. Все это время он шарил пальцами по ее телу, все сильнее прижимая к своей твердой мускулистой груди.

Ей вдруг показалось, что ее тело живет отдельно от ее сознания.

Наконец он оторвался от распухших губ Сенды, прильнул к ее изящной, длинной шее, издавая еле слышные чмокающие звуки. Спина ее выгнулась, и по всему телу пробежала мелкая дрожь. Поглаживая ее груди, он спустился ниже, до бедер.

Ей в голову вдруг пришло, что именно сейчас наступил тот самый последний момент, когда она еще может прекратить эту пародию на любовное свидание.

Но он ведь нужен мне. Он нужен Шмарии. Когда Шмария поправится и сможет предстать перед судом… А последнее не должно произойти. Вот почему я иду на это, Шмария. Ради тебя.

И тут произошло нечто неожиданное: одолевавшая ее тошнота вдруг уступила место разлившемуся по всему телу желанию. Сенда еще колебалась, вся дрожа, боясь уступить натиску князя. Ей уже давно не приходилось заниматься любовью с мужчиной. Она уже почти не помнила, как это бывает. Последний раз это было со Шмарией, накануне его ухода.

Рука Вацлава скользнула вниз – она почувствовала, как он ощупывает ее лоно.

Она задержала дыхание и задрожала в сладкой истоме, не находя сил подавить поднимающееся внутри себя желание. К ней вернулось давно забытое ощущение волны вожделения, разливающейся между бедер.

Помимо воли руки Сенды скользнули внутрь сорочки Вацлава, пальцы прошли по его груди, покрытой жесткими курчавыми волосами, и сжали соски.

Молниеносным движением он сорвал с нее остатки платья. Она вскрикнула от боли, когда материя на мгновение впилась в тело, прежде чем бесформенной грудой упасть к ее ногам. Затем ловкими движениями он снял с нее белье. Сенду охватила дрожь, во рту стало сухо. Она почувствовала себя голой, уязвимой, и тем не менее ее пожирало пламя страсти, которой она до сих пор никогда не испытывала.

Не говоря ни слова, князь нагнулся, подхватил ее на руки и понес к ложу, как какой-нибудь средневековый завоеватель, несущий свою жертву на алтарь. Сенда почувствовала, как спружинил под ней матрац, и быстрым движением повернулась лицом к Вацлаву, скользнув грудями по стеганому золотисто-голубому покрывалу, ощущая холодок гладкого шелка округлыми, красиво очерченными ягодицами.

При виде того, как он обнажается, не спуская при этом с нее глаз и облизывая губы кончиком языка, она почувствовала охватывающую ее слабость. Она не могла заставить себя не смотреть на его тело. Его покрытая волосами грудь была восхитительно широка и мускулиста, причем рельефность мускулатуры усиливалась за счет неяркого теплого света, излучаемого прикроватной лампой. Однако, несмотря на свой рост и внушительную мускулатуру, он был на удивление легок и изящен в движениях.

Сердце Сенды отбивало все убыстряющийся ритм. Шмария всегда привлекал ее своей животной сексуальностью, но неожиданно Вацлав Данилов предстал перед ней как самый неотразимый мужчина в ее жизни. И дело было не только в его физической привлекательности, а в той жизненной силе, которую он излучал, в его самоуверенности, независимости, богатстве и могуществе.

Небрежным движением князь сбросил с себя брюки; лицо его напоминало лик бронзовой статуи, а огромный фаллос – некое угрожающее орудие. Онемев от изумления, Сенда застыла с открытым ртом. Размеры его члена шокировали ее, князь же не выказывал по этому поводу никакого мужского тщеславия. Сенда представила, как он входит в нее, в ее лоно, обрамленное медно-каштановыми волосами, вызывая там, внутри, вскипающие волны удовольствия. Она уже не помнила отвращения, испытанного ею в первые минуты. Ее щеки пылали от желания.

Сбросив с себя последнюю одежду, он выпрямился и посмотрел ей прямо в лицо – Сенда ощутила гипнотическое действие его сверкающих глаз. У нее перехватило дыхание. В его взгляде она прочла обещание неведомых ей ранее удовольствий.

Она окинула его с головы до ног жадным взором. Он был волосат – черные волосы закручивались в темные кольца на его груди и, становясь гуще, образовывали темную чашу в низу живота. Более короткие волоски окаймляли изгибающуюся впадину, разделяющую его ягодицы. В этом смысле он походил на Шмарию, хотя Шмария был блондином и обладал сильно искривленным фаллосом. Член князя, напротив, был прямым, толстым и не суживался к концу. Когда они соединятся, он войдет в нее прямо и глубоко.

Она нерешительно протянула руку, чтобы потрогать его фаллос, но он шлепком ладони не позволил ей дотронуться до себя. Сенда слегка отпрянула назад, взглянув на него широко раскрытыми, испуганными глазами.

Не сводя с нее глаз, он пошарил рукой в ящике ночного столика и вынул оттуда два шелковых шарфа.

Ее дыхание участилось – она не могла понять, что он собирается с ними делать.

Не говоря ни слова, князь прижал ее запястья одно к другому и быстрыми движениями крест-накрест связал их и затянул узел.

Остолбенев от изумления, Сенда уставилась на свои связанные руки. Затем взглянула ему в лицо, пытаясь угадать его намерения. Но то, что она там увидела, не сулило ей ничего хорошего. Взгляд его сверкающих глаз был зловеще безжалостным. Одним быстрым движением он пропустил второй шарф под ее связанные запястья, сделал петлю и вздернул ее руки далеко назад, привязав свободный конец шарфа к изголовью кровати. От ужаса ее пробила дрожь. Теперь она была совершенно беспомощна.

На всю эту процедуру у него ушло буквально несколько секунд.

Ожерелье, надетое у нее на шее, мешало ей дышать. Сенда начала яростно извиваться, пытаясь высвободиться из пут, стягивающих ее запястья, но прочный шелк не поддавался. У нее явно не хватало сил, чтобы разорвать его.

Страх тысячами иголок пронизал ее.

Что все это значит, спрашивала она себя, зачем он связал ее как какую-то пленницу? Что он собирается с ней сделать? В отличие от князя, ей совсем не нравятся игры такого сорта. А что, если… что, если это не игра? Что, если он на самом деле хочет причинить ей боль? Впрочем, сопротивляться уже поздно…

– Прошу вас, – простонала она, – н-не надо… Не делайте мне больно.

Он, однако, никак не отвечал на ее мольбы, что придавало происходящему еще более мрачный оттенок.

О Господи! Глаза ее наполнились слезами. В какую ловушку она попала!

Прежде чем она смогла предаться дальнейшим терзаниям, он бросился рядом с ней на кровать. Сенда замерла и затаила дыхание.

Что он собирается с ней делать?

Чувствуя, как багровеет от ярости, она набрала в грудь воздуха и приготовилась ждать. Ждать момента, когда ей представится случай высвободиться и убежать. Между тем он сел ей на живот, сжав бока ногами. Она следила взглядом за его пальцами, медленно скользившими к ее похожим на розовые бутоны соскам. Вдруг он впился в них ногтями.

Сенда вскрикнула от боли, резанувшей как бритва.

– Ах ты ублюдок! – закричала она, беспомощно извиваясь, – проклятый ублюдок! Да я убью тебя!

В ответ его ногти впились в нее еще раз, оборвав ее крик волной горячей, невыносимой боли.

– Значит, по-твоему, я – ублюдок? – ухмыльнулся князь.

Чувствуя, как пылает ее лицо, и тяжело дыша, она выдавила из себя:

– Да! То есть нет!

Дух сопротивления, похоже, окончательно угас в ней.

– Отпусти меня, – устало прошептала она. – Мне не нравится то, что ты делаешь.

– Все еще только начинается. Сенда закрыла глаза и замолчала.

– Вот так-то лучше, – кивнул князь, соскальзывая вниз и запуская пальцы ей между ног.

Из ее груди вырвался невольный стон удовольствия, когда он начал гладить ее обеими руками. Затем кончиками пальцев раздвинул нежную плоть, обнажив влажный покрасневший клитор. Она испустила еще один стон, когда он ввел палец в ее задний проход, продолжая поглаживать ее влажное лоно.

– Ты стала совсем мокрой, – мягко проговорил он. – Тебе ведь не так уж плохо, да?

Он пододвинулся выше, сжав ей грудь коленями. Его огромный фаллос доставал до ее носа и рта. Она поморщилась. Затем, обхватив ей затылок ладонью, он грубым движением ткнул членом ей в рот.

Непроизвольно она плотно сжала губы, прежде нем он достиг своей цели.

– Ну-ка открой, – мягко приказал он. – Я хочу, чтобы ты попробовала меня на вкус.

Подняв на него глаза, Сенда отрицательно покачала головой.

Он слегка шевельнулся, высвобождая место для того, чтобы добраться до ее сосков. Почувствовав только прикосновение его пальцев, она поняла, что должна подчиниться, и широко раскрыла рот. На мгновение страх парализовал ее – затем она ощутила, как его плоть глубоко входит в нее. Мышцы ее гортани задрожали, боясь задохнуться, она инстинктивно сжала зубы, заставив его вскрикнуть.

– Сука! – прошипел он. – Убери зубы!

В тот же момент она широко раскрыла рот. Отпрянув на секунду, он с новой силой вошел в нее.

Ритмично и безжалостно его бедра раскачивались у ее лица. То ли от страха, то ли от неведомого ей ранее удовольствия Сенду била неудержимая дрожь. Шмария иногда ласкал языком ее лоно, но никогда раньше она не проделывала то же с мужским органом.

Казалось, прошла вечность – она потеряла всякое чувство времени и пространства. Мириады нервных окончаний покалывали ее тело – любое прикосновение вызывало в ней нечто вроде судорог.

Ярость, охватившая Сенду вначале, угасла, и она подчинилась ему, добровольно уступила натиску. Почувствовав, что его движения стали быстрее, она уже не смогла ответить себе – совершает ли он над ней насилие или… доставляет ей удовольствие? Может быть, и то и другое?

Его пенис, казалось, становился все тверже, толще и длиннее. Наконец Сенда почувствовала судорожные движения – предшественники оргазма. Она еще сильнее сжала его губами, но в самый последний момент князь отпрянул назад.

Она продолжала лежать, жадно ловя воздух ртом. Губы ее распухли, горло жгло, а руки, затекшие от связывавших их шелковых пут, совершенно онемели.

Сдвинувшись вниз и приподняв ее бедра ладонями, он стал медленно входить в нее. От неожиданности она издала возглас удивления. На мгновение у нее перехватило дыхание. У нее было чувство, что он просто не поместится в ней.

Вдруг мощным движением он вошел в нее до конца. Острая, всепроникающая боль волнами разошлась по ее телу.

Князь стал медленно выходить из нее, и боль отступила, подобно морской воде, отступающей от берега во время отлива. Не желая, однако, отпускать его, Сенда сжала бедра, пытаясь удержать его плоть силой своей вагинальной мускулатуры.

Размеренными движениями он начал входить и выходить из нее, но только наполовину. Она смотрела на сосредоточенное выражение его лица: губы приоткрыты, брови нахмурены, а изо рта к ней на грудь тянется серебряная нить слюны.

Она обхватила ногами его ягодицы, заставляя глубже войти в себя. Теперь он уже не сдерживал своих движений.

Ничего подобного ей не приходилось испытывать. Понимая, что это животное совокупление не имеет отношения к тому, что называют любовью, Сенда полностью отдавалась охватившей ее похоти. Он был похож на одержимого. При каждом его новом движении она чувствовала, как его твердый живот бьется о ее бедра.

У нее было такое ощущение, что он никогда не остановится: время от времени движения его тела замедлялись, чтобы не позволить страсти достигнуть кульминации, а затем возобновлялись с новой силой. Он весь блестел от пота.

Сенда закрыла глаза, целиком отдаваясь сладострастному чувству, у которого, казалось, нет ни начала, ни конца. Ей хотелось, чтобы оно продолжалось вечно. Все ее тело было пронизано желанием: позабыты и боль в руках, и удушающее действие тесного ожерелья. Она уже получала удовольствие от собственной беспомощности.

И вот настал момент, когда она уже не смогла сдержать рвущийся из глубины сознания крик. Звездное небо взорвалось у нее перед глазами, все завертелось; пот, градом капающий с князя, как будто вскипал, ударяясь о ее кожу, – как вскипают капли воды, попадающие в горячее масло. Оргазм, от которого немела плоть и сотрясалась каждая клеточка тела, волнами прокатился по ней, и казалось, что волны эти катятся все быстрее и быстрее. Он не останавливался.

– Прошу тебя! – задыхающимся шепотом вскричала она. – Еще, еще! Сделай мне больно! Вацлав! Сделай мне больно!

Она стала выкрикивать бессвязные непристойности, замолкая только тогда, когда он прижимался губами к ее пылающему рту.

– Еще… да, вот так, еще, сильнее, сильнее!

И тут он издал громкое, почти звериное рычание. Открыв глаза, Сенда еще крепче обхватила его ногами. Тело князя задергалось, и он так глубоко вошел в нее, что она вскрикнула от боли, а затем он прижался к ней, как будто ища спасения, и она ощутила, как глубоко внутри нее извергается его семя.

Это было похоже на прорыв плотины – ее собственная влага смешалась с пульсирующими потоками его извержения.

На этот раз Сенда приняла его подарок. Когда рано утром она ушла, на ее шее красовалось жемчужное ожерелье.

Каждый раз во время их последующих встреч в течение нескольких недель он дарил ей драгоценности – одна дороже другой. И все они имели одно и то же сходство – это были либо очень тесные ожерелья, либо браслеты. Не кольца и не броши. И не серьги. Не важно, были это бриллианты, сапфиры, изумруды, рубины – в золоте или платине, – они всегда символизировали его власть над ней. Ошейники и наручники.

А Сенда хотела только продолжения этой извращенной страсти.

– А если я не хочу никуда уезжать? – голос Шмарии звучал тихо. – Что будет, если я решу, что мне нравится Россия?

Они сидели одни в пустом медицинском кабинете. Доктор, приладивший Шмарии новый протез, ушел несколько минут назад.

Сенда глубоко вздохнула и выжала из себя слова:

– Князь говорит, что в таком случае не сможет тебе помочь.

Шмария повернулся спиной к больничному окну.

– Князь это, князь то, – раздраженно проворчал он. – Вы вдруг стали закадычными друзьями.

Сенда покраснела и закусила губу.

– Я лишь стараюсь помочь тебе, – сказала она. – Что тут плохого?

– А он? Полагаю, его светлость, – саркастически произнес Шмария, – тоже желает мне добра? – Он искоса посмотрел на нее.

– А почему бы и нет?

– Хотел бы я знать, с чего это он стал таким чертовски заботливым! Тебе это не кажется подозрительным?

– Подозрительным? – тихо переспросила она, глядя на свои колени. – Почему это?

Он прошелся по комнате, гулко ударяя деревянной ногой об пол. Левая брючина была отрезана чуть ниже промежности, чтобы легче было завязывать кожаные ремни и пряжки протеза. Ничто не скрывало уродливое изобретение, и каждый раз, когда Сенда глядела на него, ее пробирала дрожь. Каким-то образом кожаный ботинок, которым заканчивалась нижняя часть протеза, только усугублял безобразный вид, коробя взгляд. Как если бы это была пародия на настоящую ногу.

– Перестань играть со мной в прятки! – Шмария сердито пнул протезом стул, опрокинув его спинкой вниз. – Ты что, думаешь, я и мозги потерял вместе с ногой?

Сенда съежилась. Ей пришло в голову, что это не тот Шмария, которого она знала и любила. Шмария, которому она так беззаветно отдавала всю себя, умер через три дня после бала, а его место занял еще более озлобленный – и более жалкий – человек.

Она передвинулась на кончик стула, сжимая и разжимая от волнения руки.

– Шмария, ну будь же благоразумным. Почему надо так упрямиться? Почему… почему ты не желаешь понять, что так будет лучше? Ты должен всего лишь уехать в Финляндию и подождать меня там. Это всего в ста тридцати километрах через пролив. Спустя несколько дней мы с Тамарой присоединимся к тебе. А оттуда сможем отправиться куда захотим: в Европу, Англию, Америку, даже в Палестину! Разве это так сложно?

Он зло посмотрел на нее.

– Мне хотелось бы знать, почему нельзя уехать вместе?

Она закрыла глаза и вздохнула.

– Потому что… потому что это… ну, так будет проще.

Он рассмеялся.

– Другими словами, мы должны ускользнуть из страны врозь, потому что их величество не желают, чтобы мы были вместе, в этом все дело? Потому что он хочет нас разлучить. Он надеется удержать тебя здесь. Ты ведь это хочешь мне сказать, не так ли?

Она закусила губу и заколебалась. Вацлав никогда прямо об этом не говорил, но она должна была признать, что его молчаливая тактика именно в этом и заключалась. Чем еще можно было объяснить ее бальное платье, приглашение на бал, квартиру, а теперь и дом? Зачем стал бы он прилагать столько усилий, чтобы перевести Шмарию из тюрьмы в больницу? Она была в достаточной степени реалисткой, чтобы понять, что он действовал вовсе не из альтруистических побуждений. Он просто ее хотел. Только и всего. И он ее получил: и не один раз. Доказательством тому были два ожерелья и браслет с бриллиантами и аквамаринами. Да, он ее хотел. И хотел только для себя одного. И все же, когда Вацлав сообщил Сенде, что Шмарии нельзя надолго оставаться в России, его аргументы показались ей вполне разумными. Слишком много дел было заведено на него. Слишком много газет писали о нем, практически уже осудив его. Если бы речь шла лишь о полицейском протоколе, его легко можно было куда-нибудь переложить и уничтожить. Если бы его задержала полиция. Но Охранное отделение? Тайная полиция. Для этих людей закон не писан. Сенда знала, что Вацлаву было нелегко перевести Шмарию в госпиталь: фактически он увел его у них из-под носа. Агенты охранки регулярно приходили даже сюда, в больницу, чтобы убедиться в том, что Шмария не сбежал.

Но если ему удастся добраться до Финляндии – с помощью Вацлава, разумеется, поскольку ему надо выправить необходимые документы, – то оттуда он сможет уехать куда захочет.

А если он заупрямится и останется в России? Тогда ему придется держать ответ, а это грозит большими неприятностями, скорее всего смертным приговором.

Сенда глубоко вздохнула. Лед, на который она ступала, был предательски тонок, и, стоит ей сделать один неверный шаг, Шмарии – а не ей – не избежать беды. Его кровь будет на ее совести, как если бы она убила его своими собственными руками.

Ей необходимо убедить его, и не надо обращать внимание на его намеренно злые обвинения. На это просто нет времени.

Его упреки, однако, были слишком близки к цели. Хотя Сенда и отметала его подозрения – он был совершенно не прав, полагая, что она хотела убрать его с дороги, – приходилось признать, что в одном он попал в точку.

Она не осмеливалась поставить под угрозу его шанс на спасение, дав знать Вацлаву, что она тоже собирается бежать. Вацлав ни при каких обстоятельствах не должен это заподозрить. Потому что в противном случае он откажется помогать Шмарии, в этом она была уверена.

– Ну что? – Прервав молчание, Шмария надвигался на нее своей неверной походкой, наваливаясь на здоровую ногу. – Это такой трудный вопрос, что тебе приходится искать ответ? Мне кажется достаточно просто сказать «да» или «нет».

Подняв голову, Сенда встретилась с ним взглядом.

– Это… это никогда не обсуждалось, – деревянным голосом сказала она.

– Меня тошнит от тебя! – презрительно бросил Шмария.

Она покраснела и поджала губы. Шмария в бешенстве затопал по комнате, стуча деревянной ногой.

– Должен признать, вы вдвоем задумали неплохой план. Уеду или нет – я все равно останусь в дураках.

– Почему ты так говоришь?

– Почему? – Он перестал расхаживать и уставился на нее. – Потому что, если я уеду первым, тебе вовсе не обязательно будет ехать за мной, правда? У тебя найдется множество удобных причин, чтобы остаться.

– Это неправда! – с жаром воскликнула Сенда, вскочив на ноги. – Я поеду за тобой. – Она с досадой покачала головой. – Шмария, что между нами произошло? Почему ты не хочешь мне поверить? Я пойду за тобой хоть на край света!

Его губы скривила горестная усмешка.

– С чего бы это?

Сенда смотрела на него увлажнившимися глазами.

– Потому что я люблю тебя, – прошептала она. Откинув назад голову, он захохотал во все горло.

– Ну и насмешила! О Господи, это действительно забавно!

– Не понимаю, что в этом смешного, – спокойно проговорила она. – Может, ты мне объяснишь?

Истерический смех замер у него в горле.

– Хочешь, чтобы я объяснил? Изволь, объясню! – Сощурив глаза, он развязал веревку, на которой держались его пижамные брюки, и спустил их вниз. В паху у него была лишь небольшая повязка, поскольку рана уже заживала, но это лишь подчеркивало ужасную потерю, которую он перенес. – Смотри, – хрипло сказал он. – Вот что смешно.

Сенда положила ладонь на его руку.

– Это ведь не самое главное, Шмария, и ты это знаешь, – нежно проговорила она. – Ну и что, что мы больше не можем иметь детей. Нам ведь и не нужны другие дети. Нам хватит Тамары. Она дает нам столько любви, что ее хватит на несколько жизней. И она нуждается в тебе и любит тебя. Ты не представляешь, как она по тебе скучает. Она постоянно спрашивает о папе. Как бы мне хотелось, чтобы ты хотя бы изредка мог видеться с ней. Зачем заставлять ее страдать из-за вещей, которые она не способна понять, потому что еще слишком мала и невинна?