Текст книги "Вспышка. Книга первая"

Поэтому не было ничего удивительного в том, что, когда два месяца спустя фильм «Вертихвостка» появился на экранах принадлежащих «ИА» кинотеатров, сборы от его демонстрации побили все рекорды, сделав его на тот момент самым кассовым фильмом.

Для Тамары 1930 год стал особенно счастливым. Сбылось столько ее надежд. У нее был красивый муж. Она стала самой известной звездой Голливуда и имела кучу денег. Она была влюблена. Казалось, все это навсегда.

Очень долго так и было. Брак Тамары с Луисом становился все крепче, их занятия любовью доставляли обоим массу наслаждения, и вообще, их жизнь, несмотря на свою неистовость и бешеный темп, казалось, была неуязвима для злых чар. Тамара очутилась в самом центре такого восхитительного, хотя и утомительного вихря, что чувствовала себя как пчелиная матка, вокруг которой беспрестанно жужжит рой. Спрос на нее не уменьшался, и ей это нравилось. Благодаря тому что она в одно мгновение стала знаменитостью, Тамара была нарасхват.

Ежедневно они с Луисом получали столько предложений, что им приходилось буквально просеивать их, отбирая два-три самых выгодных с точки зрения карьеры, а если прибавить к этому более тысячи в неделю писем от поклонников, то станет понятно, почему Тамара была вынуждена нанять секретаря в лице Лорны Николс – вдовы сорока трех лет и внушительной наружности. Лорна нянчилась с Тамарой, охраняя ее покой как свой собственный и умело управляясь с то и дело меняющимися деловыми планами четы Зиолко.

Наряду со съемками, изучением своих героинь, совершенствованием дикции с помощью репетитора и участием в спектаклях в актерской школе при киностудии, заучиванием ролей и немногими, а потому еще более драгоценными часами, проводимыми дома вместе с Луисом, у Тамары было множество обязательств. Она начала понимать, что звезда не может распоряжаться собственной жизнью. Ее жизнь принадлежит капризной, ненасытной публике, чьи аппетиты приходится постоянно утолять. Кинозритель создал ее, и он может с такой же легкостью променять ее на кого-то другого. И Тамара позировала перед репортерами или студийными фотографами, давала бесконечные интервью, посещала кинопремьеры, рекламировала различные товары, возглавляла или участвовала во всевозможных благотворительных акциях – во всем этом водовороте, рассчитанном на то, чтобы удержать ее в центре общественного внимания. Спрос на нее был огромен, и она с радостью удовлетворяла его. Если и жалела о чем-то, так это о том, что подхвативший ее ураган оставлял слишком мало времени, которое она могла провести наедине с Луисом. И все же по-другому не могла. На первом месте для нее были зрители. Ее личная жизнь вынуждена была отойти на второй план. А кроме того, жизнь пчелиной матки опьяняла ее. Она уже упивалась всем этим вниманием.

Конкурирующие киностудии предлагали неслыханные суммы за право снять ее в своих фильмах, но Скольник отклонял все предложения, по крайней мере, пока. Слишком живо в его памяти было время, когда у него не было кинозвезды и он вынужден был снимать тех актрис, которых милостиво одалживали ему другие студии. Нельзя было сказать, что он затаил на них обиду, особенно если учесть, что он мог на этом заработать. Просто это был бизнес. Теперь, когда благодаря Тамаре началась его полоса везения, он собирался извлечь из этого максимальную выгоду. Он не собирался растрачивать ее. Она была его вкладом в банке.

Вслед за «Вертихвосткой» последовали съемки «Марии Антуанетты», длинной, роскошной драмы, потребовавшей колоссальных затрат, поражавшей великолепием костюмов и умопомрачительными декорациями. Тем временем литературный отдел Роды Дорси, испытывая постоянное давление, бился в поисках нового сценария, постановка которого должна была начаться сразу после окончания работы над «Марией Антуанеттой». В следующем году Оскар Скольник планировал выпустить четыре фильма с Тамарой в главной роли, каждый из которых требовал бесконечной, изнурительной работы.

Несмотря на очевидные удобства и роскошь, Тамара постепенно начала уставать от жизни в бунгало в отеле «Беверли-Хиллз», которое после свадьбы они с Луисом называли домом. Сидя однажды вечером вместе с Луисом у бассейна и попивая контрабандное марочное вино, Тамара завела разговор о покупке собственного дома.

– А чем тебя не устраивает бунгало? – несколько удивился Луис. – Стоит тебе что-то пожелать, и, не успеешь ты и глазом моргнуть, как это приносят. Такого сервиса у нас больше нигде не будет.

– Мне нужен не сервис, – мягко подчеркнула она. – Я хочу, чтобы у нас был свой дом. Настоящий дом. Жить на чемоданах – это еще не все.

Луис молча кивнул. Он не мог не признать, что она права. Нельзя вечно жить в отеле.

– Я построю для нас дом, – пообещал он. – Я давно этого хочу, еще с тех пор как снесло мою виллу.

– Но на его постройку уйдет очень много времени, – заметила она. – А Инга сейчас живет на другом конце города.

– Я предлагал Инге перебраться в соседнее бунгало, как только оно освободится. Она ответила, что ей нравится ее новая квартира.

В этом Тамара нисколько не сомневалась. После морга Патерсона и лачуга покажется дворцом.

– Я знаю, – терпеливо сказала она. – Но я у нее в долгу. Луи, кроме нее, у меня никого нет. Мы должны жить под одной крышей.

– Знаешь что, принцесса, – сказал он, – завтра я свяжусь с агентом по недвижимости. Как только найдем то, что тебе понравится, мы сразу же переедем.

Обняв мужа, Тамара положила голову ему на грудь.

– Ты так добр ко мне, – счастливым голосом прошептала она, перебирая выглядывавшие из расстегнутого ворота рубашки волоски на его груди.

– Ты совершенно права, принцесса, – сказал он, – совершенно права.

Неделю спустя они сняли в аренду большой, оштукатуренный розовым алебастром двухэтажный дом на Норт Беверли-драйв. В нем было три крыла, соединенных с основным зданием арочного типа, и красивая гофрированная черепичная крыша оранжевого цвета. Комнаты были просторные и сдавались с полной обстановкой. Перед домом находились запирающиеся ворота, а сзади – теннисный корт и бирюзовый бассейн прямоугольной формы. Для Инги в доме было сколько угодно места. Дом сдавался вместе с прислугой – четой мексиканцев и садовником-японцем, что значительно облегчало дело.

В канун Нового, 1931, года, окидывая взглядом свою жизнь, Тамара благодарила судьбу. Она купалась в лучах славы и обожания, не задумываясь над тем, что судьба с одинаковой легкостью преподносит людям как хорошее, так и плохое. В конце концов, у нее было все, о чем только можно мечтать. Жизнь казалась ей безоблачной и прекрасной.

– Я считаю это ошибкой, – твердо стояла на своем Тамара, бросая на стол конференц-зала переплетенный сценарий и даже не пытаясь скрыть свое отвращение. – Он слишком сильно отдает «Марией Антуанеттой».

– Неправда! – обиженно проговорил молодой кучерявый Ричард Сонненталь, вице-президент по творческим проектам. Сюжет «Государственной аферы» посвящен мадам де Помпадур, и к тому же, если вы этого не заметили, в нем есть комедийный уклон.

Тамара закатила к небу свои несравненные изумрудные глаза и застонала.

– Избавьте меня от ужасных подробностей, – сухо сказала она, поджав губы. – Еще не закончились съемки «Марии Антуанетты», а вы снова хотите нацепить на меня один из этих кошмарных париков! Вы что, боитесь, что пропадут ваши костюмы? Использовать, упаси Боже, те же самые декорации? Лично я считаю, что вам следует положить вашу идею подальше на полку и пусть она там пылится. Она скучна.

– А вы можете предложить что-нибудь получше? – едко спросил он.

Высоко подняв голову со всем достоинством, на которое только была способна, Тамара сказала:

– Как ни странно, могу. Мне бы хотелось, чтобы это было нечто более утонченное. Что-то легкое, и остроумное, и современное. Какая-нибудь… изысканная комедия нравов.

– Изысканная комедия нравов! – Сонненталь противно вздохнул и раздраженно ткнулся подбородком в грудь. – Значит, она хочет что-то утонченное, – саркастическим тоном произнес он, с театральной беспомощностью разводя руками. – Вы все слышали, что сказала эта леди.

– Думаю, Тамара права, – неожиданно проговорил Скольник.

Присутствующие удивленно повернули к нему головы. Все без исключения почти забыли о его присутствии. За последние полчаса он не проронил ни слова и выглядел очень довольным, с притворной леностью развалясь в своем кресле, с трубкой во рту и выражением благосклонной скуки на лице, в то время как вокруг него кипели страсти.

За окнами стояла темная, холодная ночь. Коллективное обсуждение было назначено на семь часов, но из-за возникших на съемочной площадке осложнений Тамара и Луис примчались на сорок минут позже. Кроме них Скольник вызвал Сонненталя, Клода де Шантилли-Сисиля, Роду Дорси, Кэрол Андерегг и Брюса Слезина. Запыхавшаяся Тамара, войдя в зал, с удовлетворением заметила, что почетное место среди афиш фильмов «ИА», которыми были увешаны все стены, помимо «Вертихвостки» занимала и афиша «Марии Антуанетты», съемки которой подходили к концу.

– Ну, мы всегда можем обратиться к теме «Жанны д'Арк», – пробормотал Сонненталь.

– Жанны Д'Арк? Жанны Д'Арк?! – неожиданно взревел Скольник и в ярости стукнул кулаком по столу. Все подпрыгнули. – Черт возьми, за что я вам плачу деньги? – Он свирепо взглянул на Сонненталя. – Вы что, ослепли? Она – женщина, если вы этого не заметили. Женщина до мозга костей! Как она будет выглядеть, носясь повсюду в доспехах и со стрижкой «под пажа»? Мы стараемся создать роскошный образ, а вы предлагаете, чтобы она сыграла солдата. Вы что, хотите меня разорить?

От этого града слов Сонненталь покраснел и нервно постучал карандашом по зубам.

Наступила долгая, томительная тишина, напряжение в конференц-зале было почти осязаемым.

– Мне кажется, стоит напомнить вам, что это – экстренное совещание. До окончания съемок «Марии Антуанетты» осталась всего неделя, а я так и не слышал ни от кого из вас ни одного стоящего предложения, которое подходило бы Тамаре. – Скольник оглядел присутствующих. – Я вам плачу не за это.

Все благоразумно молчали. По прошлому опыту им было известно, что он не закончил.

– Возможно, мне следует упростить вам задачу, – тихо продолжил он. – Пока вы гоняетесь по кругу за своим собственным хвостом. – Он вопросительно взглянул на Сонненталя. – Какое у Тамары происхождение?

– Русская беженка. – Ухмыльнулся Сонненталь. – Княжна. – Он оглядел присутствующих, самодовольно ухмыляясь.

– Отлично, Ричард, – похвалил его Скольник приторным голосом школьного учителя, в котором звучали саркастические нотки. – Я бы, однако, настоятельно посоветовал тебе немедленно убрать с лица эту мерзкую ухмылку, – свирепо добавил он. – Я сказал, что она княжна, значит, клянусь Богом, так оно и есть. Если ты другого мнения, можешь немедленно отправляться в свой кабинет и забрать вещи. – Лицо Скольника потемнело, а голос упал. – Обещаю тебе, что я также позабочусь о том, чтобы ты никогда не смог получить работу в кинобизнесе. Я ясно выразился?

– Да, сэр, – судорожно сглотнул Сонненталь, лицо которого приняло равномерно багровую окраску.

– Хорошо. Хочу, чтобы мы правильно поняли друг друга. – Скольник окинул взглядом стол. – То же относится и к остальным. – Он помолчал. – А сейчас, Ричард, принимая во внимание, конечно, что ты согласен с тем, что Тамара – русская княжна, какая роль просто напрашивается на то, чтобы она ее сыграла?

Красные щеки Сонненталя подергивались от негодования, которое он всячески старался побороть.

– Н-нечто русское, – неуверенно пробормотал он.

– Ах! – просиял Скольник. – Вот теперь ты на верном пути. А что, если теперь ты напряжешь свое воображение, за которое я так щедро плачу тебе, и вспомнишь то, что ты проходил в школе? Ну-ка, вспомни несколько названий!

– Екатерина Великая.

– Нет, нет, нет и нет. – Скольник покачал головой от отвращения. – Это не название. Даже если это и было бы названием романа, в нем бы шла речь о слишком далекой истории – восемнадцатый век, – и, значит, мы вновь возвращаемся к идее мадам де Помпадур. Я имел в виду нечто более позднее, что-то из классической литературы. У нас ведь почти нет времени для работы над сценарием, не говоря уж о том, что мы не можем позволить себе роскошь строить целый фильм на какой-то наспех придуманной идее. Мы должны взять за основу уже написанную книгу.

– «Война и мир», – вскричала Кэрол Андерегг. Скольник покачал головой.

– Слишком большой материал, съемки затянутся. На подготовку одних только декораций у нас уйдет полгода. И мы никак не сможем втиснуть его в девяносто или сто двадцать минут.

Тамара выпрямилась, в ее глазах появился блеск. Возбуждение волнами прокатилось по телу.

– «Анна Каренина»! – прошептала она, чувствуя, как на руках у нее выступили мурашки.

Скольник с улыбкой откинулся на спинку кресла и довольно развел руками.

– Вот оно – прямо на блюдечке! «Анна Каренина» Я предсказываю, что фильм станет главным событием года. – Улыбка исчезла с его лица так же быстро, как и появилась. Голос зазвучал отрывисто и по-деловому: – Ричард, я хочу, чтобы твои сотрудники завтра же утром сели писать сценарий. Даю тебе пять дней на подготовку первого варианта.

Сонненталь побледнел.

– Пять дней…

– Пять дней, – повторил Скольник. – Можешь задействовать любых сценаристов по своему выбору – кроме тех, кто занят пересмотром сценариев, запущенных в производство. Разбей книгу на части и раздели между сценаристами.

Сонненталь немного расслабился.

– Так будет намного проще.

– Отлично. – Скольник обратился к Кэрол Андерегг: – Кэрол, я хочу, чтобы графа Вронского играл Майлз Габриель. Публике страшно понравился его дуэт с Тамарой в «Вертихвостке» – будем надеяться, что то же произойдет и на этот раз. Он уже закончил съемки в том фильме о войне?

– Вы имеете в виду «Фронт»? – нахмурилась Кэрол. – Мне надо уточнить, но я сразу могу сказать, что им осталось что-то около двух недель.

– Проверь это. Я и так знаю, что они вышли из графика и превысили смету, но все же сообщи мне. Если потребуется, измени последовательность, чтобы сцены с его участием снимались первыми. Я хочу, чтобы до начала работы над «Анной» он как следует отдохнул, – ведь на репетиции ему потребуется много времени. Я также хочу, чтобы ты работала в тесном взаимодействии с отделом Ричарда и была в курсе того, какие персонажи будут задействованы в картине, а какие нет. Немедленно приступай к подбору актеров. Чем скорее мы будем знать исполнителей, тем лучше. Думаю, мне можно не говорить вам, что каждый из вас должен прочитать «Анну Каренину», – продолжал Скольник. – И не какой-то урезанный вариант, а в том виде, в каком ее написал Толстой. В нашей библиотеке наверняка найдется, по крайней мере, один экземпляр, а завтра я прикажу мисс Мартинко раздобыть недостающее количество в публичных библиотеках. Те, кто читал книгу, должны ее перечитать. Это приказ. Клод…

Художник-постановщик вопросительно поднял брови.

– У тебя чертовски отличная возможность создать чертовски хороший фильм. Я хочу, чтобы он получился очень русским по атмосфере, очень элегантным и очень симпатичным. Думаю, могу не говорить тебе, что костюмы должны дополнять декорации и наоборот. Приложи максимум усилий.

– На какой бюджет мы можем рассчитывать? – устало осведомился Роджер Каллас, управляющий, никогда не выпускавший из виду финансовые вопросы.

– Такой, какой потребуется, – сказал Скольник. – Я хочу, чтобы не позже, чем через неделю, считая с сегодняшнего дня, у меня на столе лежали финансовые расчеты от всех отделов, тогда и посмотрим. Брюс, заводи рекламную машину. Не жалей средств. Кроме того, вы с Тамарой должны вместе разработать более детально, чем мы это делали до сих пор, ее русскую биографию. Добавь побольше колоритных подробностей. Газеты должны писать о фильме так, чтобы публика сгорала от нетерпения. Во время съемок должен выйти специальный рекламный выпуск о фильме. – Он помолчал. – Есть вопросы?

– Да, – ответил Луис. – Когда начнутся съемки?

– Через две недели, считая с завтрашнего дня. А пока я хочу, чтобы работа велась круглосуточно. А что касается следующего после «Анны» фильма с участием Тамары, мне нравится ее идея об остроумной, стильной комедии нравов. Я не хочу, чтобы она снималась в однотипных ролях, а это – отличный способ избежать однотонности. Ричард, свяжись с Сомерсетом Моэмом и узнай, не хочет ли он написать сценарий. – Скольник вытряхнул содержимое трубки в тяжелую хрустальную пепельницу. – Последнее предупреждение, – сурово сказал он. – Я хочу, чтобы вы все поняли, что мы имеем дело с Толстым, а не с каким-то местным писакой. Отнеситесь к этому проекту с должным уважением, понятно? Я не хочу стать свидетелем того, как его изуродуют.

Тамара про себя улыбнулась. Этого можно было не бояться. Луис был слишком хорошим режиссером, а, кроме того, ей очень нравился этот проект. Это было как раз то, что нужно. Если во время съемок возникнут какие-то проблемы, как это обычно бывает, она изо всех сил будет стараться помочь Луису их разрешить.

– Ну что ж, на сегодня довольно, – сказал Скольник. – Все-таки уже ночь, а Тамаре завтра рано вставать. Кэрол, отыщи моего шофера, пусть он отвезет ее домой, а потом вернется за мной. Луи, я хочу, чтобы вы с Брюсом задержались ненадолго. Я еще кое-что хочу с вами обсудить. – Скольник постучал трубкой о пепельницу – раздался мелодичный хрустальный звон. – Совещание окончено.

Из-за того, что Тамаре приходилось так безбожно много работать, она вскоре научилась использовать для отдыха любую свободную минуту. Обычно по дороге на работу и домой она дремала, но сегодня эта способность оставила ее. Пока принадлежащий Скольнику «мерседес-бенц К» 1928 года выпуска с белым откидным верхом плавно вез ее по темным и пустынным улицам Голливуда, она была слишком возбуждена, чтобы закрыть глаза и забыться. Совещание в офисе Скольника оказалось более продуктивным, чем она могла мечтать, и энергия из нее била ключом. Она мечтала о том, чтобы, придя домой, сразу уснуть, но, честно говоря, сомневалась, что это ей удастся. Скорее всего, придется принять таблетку снотворного, а может быть, даже две.

Сидя на мягком кожаном сиденье, Тамара улыбалась и, не обращая внимания на шофера, напевала мелодию из «Вертихвостки». Она никак не могла успокоиться. Предстоящая работа над «Анной Карениной» страшно взволновала ее. Теперь я знаю, что значит быть на вершине блаженства», – думала она.

Даже сейчас, когда от студии ее отделяли несколько миль, она каким-то образом чувствовала, как проект набирает все большую силу. А через полгода, когда картина будет закончена и ее игра останется на пленке для потомков, а катушки с пленкой разошлют по принадлежащим «ИА» кинотеатрам, зрители будут в восторге. Она была в этом уверена.

Какая же она счастливица, что ей довелось присутствовать при рождении этого замысла.

И какая жалость, что прежде ей придется закончить «Марию Антуанетту».

«Анна Каренина» – это не просто роль. От одной только мысли о ней у нее внутри все начинало дрожать. Казалось, она сможет вернуться обратно в свое детство, но только не ребенком, а взрослой женщиной.

– Хотите что-нибудь выпить? – предложил Скольник, когда все ушли.

– Я – да, – немедленно отозвался Брюс Слезин. Скольник вопросительно взглянул на Зиолко.

– Почему нет? – ответил Луис, устало жмуря глаза. – Сегодня был чертовски длинный день.

Это была правда. Они с Тамарой проснулись в половине пятого утра, и к шести часам уже были на съемочной площадке, где отработали тринадцать с половиной часов, прервавшись всего лишь раз на сорок пять минут на ленч в буфете, а после этого еще и отсидели на этом совещании. Уже давно минуло девять, а в будние дни они с Тамарой обычно ложились спать уже в восемь тридцать. Но в любом случае выбора у него не было – не зря же Скольник попросил их остаться.

– Давайте пройдем в мой кабинет, – предложил Скольник, направляясь из конференц-зала в соседний с ним офис. Войдя в кабинет, он сразу же подошел к бару. Прежде чем уйти, секретарша позаботилась о том, чтобы серебряное ведерко было наполнено льдом и граненые хрустальные бокалы стояли наготове. Взяв щипцы, он положил в каждый стакан по два кубика льда и, щедро плеснув в них из графина виски «Чивас Ригал», протянул им. – Давайте присядем.

Скольник опустился в кресло у камина, поставил свой стакан на решетку и приступил к своему обычному ритуалу – стал набивать трубку английской табачной смесью. Зиолко и Слезин расположились напротив него.

Раскурив трубку, Скольник перешел прямо к делу.

– С каждым годом награды Академии приобретают все большее значение. Достаточно взглянуть на победителей тридцатого и тридцать первого годов, чтобы понять это. Лайонел Барримор за «Свободную душу», Мэри Дресслер за «Мин и Билл» и РКО за «Симаррон». – На его щеках заиграли желваки. – Как только эти фильмы были выдвинуты на «Оскара», у них началась новая жизнь. Зрители толпами повалили на них, чтобы посмотреть, что в них такого особенного. А когда они победили… можно не продолжать.

– К чему весь этот разговор о наградах? – с любопытством осведомился Слезин. – За шесть месяцев сборы от «Вертихвостки» побили все рекорды в истории кинобизнеса.

– Речь сейчас о другом, – загадочно произнес Скольник. – Я имею в виду, что награды Академии привлекли к себе внимание общественности.

– А это значит, что ты хочешь получить такую награду за «Анну Каренину», я правильно тебя понял? – спросил Луис. – Ты к этому клонишь?

Скольник задумчиво затянулся.

– Конечно. Лучше шанса удостоиться награды в следующем году, чем «Анна Каренина», у нас не будет, – кивнул он в знак согласия. – И я очень хочу ее получить. – Он помолчал, вынул трубку изо рта и, понизив голос, сказал: – Но я хочу получить не один приз. Мне нужен весь пакет. Приз лучшему актеру года. Приз лучшей актрисе года. И приз за лучший фильм года. Я хочу, чтобы «ИА» победила по всем трем номинациям.

Луис присвистнул.

– И только-то! Все три?! До сих пор это никому не удавалось. Даже двух наград пока никто не удостаивался. С чего ты взял, что мы сможем получить все три за одну картину?

– С тобой в качестве режиссера, Тамарой в главной женской роли и Майлзом в мужской у нас получится отличная команда. И не забудь, «Анна Каренина» – это один из лучших романов.

– Все равно, ты не совсем реально смотришь на вещи, – предупредил Луис.

– А с моей точки зрения, абсолютно реально, – проворчал Скольник. – Я считаю, что эти призы имеют политическое значение, которое с каждым годом будет усиливаться.

– Призы дают достойным, и тебе это прекрасно известно! – с жаром произнес Луис. – Победители этого года достойны наград. Так же как и прошлого. И позапрошлого тоже.

– Успокойся, – вмешался Слезин. – О.Т. не собирался дразнить нас. – И мягко добавил: – Думаю, он прав.

– Конечно, прав. – Говоря это, Скольник взмахнул трубкой. – С тех пор как Академией были вручены первые призы за двадцать седьмой – двадцать восьмой годы, студии ориентируются на них при создании картин, и кто может их за это винить? Награды любят все. Я уж точно люблю. – Скольник вздохнул. – Тут нужен настоящий класс.

– И ты считаешь, что с «Анной Карениной» у нас это получится?

– Я уверен, что получится. Я хочу, чтобы она стала лучшим фильмом, который когда-либо выпускала наша или любая другая студия. И, если мы этого добьемся, возможно, нам удастся получить все три награды. Появление фильма, достойного всех трех наград, – вопрос времени. Почему бы нам не стать первыми?

– Потому что у нас здесь свой тесный круг, и у каждого есть друзья в других студиях. Люди будут голосовать за фильмы своих знакомых. Таким образом, каждая студия получает свою награду. – Луис сделал большой глоток виски.

Скольник покачал головой.

– Я так не думаю, – медленно сказал он. – Но, даже если ты прав, мы можем убедить их проголосовать по-другому.

– Что?! – Луис поперхнулся. – Надеюсь, ты не собираешься подделывать бюллетени или прибегать к шантажу?

– Ну конечно, нет! – раздраженно ответил Скольник. – За кого ты меня принимаешь? Я предлагаю очень простую вещь: направить голосование в нужное нам русло путем убеждения, а вовсе не подделывая бюллетени или угрожая кому-либо лично.

Слезин был крайне заинтересован.

– И как ты предлагаешь этого добиться?

– Развернув кампанию за голоса избирателей. Пытаясь воздействовать на общественное мнение.

– Ты хочешь сказать… в открытую? – Луис уставился на него. – Не станешь же ты просить людей отдать за нас свои голоса.

– Нет, не напрямую, конечно. Мы будем делать это ненавязчиво… используя силу убеждения. Нет нужды говорить, что все зависит от самой картины. А значит она должна быть выдающимся явлением. Ежегодно выпускается много хороших фильмов. Как определяют победителей? – Он посмотрел на Луиса.

– Прежде всего они должны быть выдвинуты на награду.

– Такими же, как мы, киношниками. – Скольник улыбнулся. – А что конкретно делает их достойными этого выдвижения?

– Качество картины.

– Ага. Вот мы и дошли до самого главного.

– Не понимаю.

– Зато Брюс понимает. Скажи, Брюс, что заставляет людей идти в кино, кроме, конечно, желания развлечься?

– Содержание. Название. Звезды.

– Да, да, но кроме этого, – нетерпеливо сказал Скольник.

– Слухи. Рецензии. Рекл… – Он посмотрел на Скольника и прошептал: – Реклама.

– Наконец-то. – Он взволнованно наклонился вперед. – Мы научились возбуждать интерес зрителей и заставлять их идти на наши фильмы. И я думаю, нам удастся пробудить тот же энтузиазм в наших коллегах, чтобы они выдвинули на награду «Анну Каренину». Это будет нашим первым шагом.

– Мы развернем целую кампанию! – возбужденно проговорил Слезин. – С завтрашнего дня станем распускать слухи о том, что «Анна Каренина» – величайший фильм после «Рождения нации». Если повторять это как можно чаще, зрители начнут в это верить. Мы используем силу убеждения. Мы начнем внедрять в их подсознание идею о выдающихся достоинствах «Анны Карениной».

– Мы должны быть уверены, что это сработает, – как о решенном деле сказал Скольник. – Я хочу сказать, что попытаемся. – Он помолчал. – А мы как-нибудь можем прикрыть себя, если наш план обернется против нас?

– Разумеется. – Усмехнулся Слезин. – В этом-то все и дело. Не мы будем говорить все эти слова. Это будут делать другие люди, работающие на других студиях. Мы лишь, как обычно, распустим несколько доверительных слухов и будем наблюдать за тем, как они расцветают. Одно правильно оброненное словечко тут, другое – там… и скоро весь город загудит. А когда к нам напрямую будут обращаться с вопросами, мы притворимся скромниками, будем отвечать уклончиво. Если мы правильно поведем дело, никто не сможет удержаться от соблазна дальше передавать эти слухи. И притом верить им.

– Слухи! – фыркнул Луис. Он недоверчиво посмотрел на Слезина. – Ты считаешь, что нам удастся завоевать призы Академии только при помощи слухов? Почему ты думаешь, что нам вообще удастся распространить их?

– Удастся, потому что я делаю ставку на темные стороны человеческой натуры. Мы будем выдавать информацию маленькими порциями и якобы под строжайшим секретом. Никто не сможет противостоять этому. Я хочу сказать… – Голос Брюса звучал намеренно мягко, его внимательные серые глаза не отрываясь смотрели в глаза Луиса. – Независимо от того, хочет ли человек чему-либо верить или нет, как бы сильно он ни старался удержать что-то в секрете, как ты думаешь, сколько в этом городе людей, которые действительно умеют хранить тайны?

Тамара пребывала в счастливом неведении относительно готовящегося массированного наступления на Академию. Она была занята другими, более насущными вещами, и Луис решил, что лучше ей ничего не знать о разговоре, состоявшемся между ним, Скольником и Слезином, чтобы не отвлекать ее.

Между тем, Тамара с головой ушла в роль Анны Карениной. Образ красивой, чувственной, бунтующей героини в высшей степени подходил ей – казалось, Толстой, создавая в 1873–1877 годах этот трагический персонаж, имел в виду именно Тамару. Элегантные зимние интерьеры и эмоциональные перипетии страстной, презревшей условности любви, стремительно несущейся навстречу своей погибели, были превосходными составляющими фильма, а замечательная работа оператора, различные светотеневые эффекты и, самое главное, отличная режиссура Луиса помогали Тамаре раскрыться в своей невероятной красоте и добиться виртуозного исполнения так же умело, как хороший дирижер управляет своим оркестром. Он манипулировал ее наружностью, как податливым материалом, из которого можно лепить все, что угодно. Если за всю свою кинокарьеру ей и удавалось полностью – не кажущейся легкостью – раствориться в роли, то это произошло именно в этом фильме. Даже она сама не могла объяснить, почему так получилось. Возможно, сказалось ее русское прошлое. Но, как бы то ни было, единственное, в чем она была совершенно уверена, так это в том, что, несмотря на все старания Скольника, ничто в самом павильоне, за исключением режиссуры Луиса и истории, придуманной Толстым, не могло перенести ее из Голливуда в Россию девятнадцатого века.

Она никак не могла забыть, где на самом деле находится, и раствориться в своей героине. Это всегда было слишком очевидно. Она играла вопреки множеству неприятностей и неполадок, которые происходили ежедневно во время съемок. В неотапливаемом павильоне было темно, холодно и страшно дуло. Во время съемок эпизода, где граф Вронским с Анной живут за границей в старом, заброшенном итальянском палаццо, стены которого покрыты фресками, неожиданно протекла крыша павильона, испортив декорации и сорвав съемку, но Луис был не из тех, у кого от неудач опускаются руки. Он обратил протекшую крышу себе на пользу и продолжал снимать. В окончательном виде именно эти протечки создали нужную атмосферу эпизода. Правда, за это пришлось дорого заплатить. Тамара промокла и заболела. Температура доходила до 39°, и она целых шесть дней не могла встать с постели. Когда она, так до конца и не выздоровев, вернулась на площадку, Луис, взглянув на ее измученное лихорадкой лицо, пересмотрел съемочный график, чтобы снять эмоционально насыщенные крупные планы заключительных кадров фильма, изображающих женщину, очутившуюся в душевном кризисе. Эти кадры на многие десятилетия станут кинематографической классикой. Но ни критики, ни зрители не подозревали, что они были сняты совершенно случайно. Тамаре не пришлось играть несчастную героиню – она на самом деле чувствовала себя несчастной и совершенно больной.

Но на этом неприятности не кончились.