Текст книги "Вспышка. Книга первая"

– Ты все это провернул за моей спиной, – укоризненно сказала она.

– Тамара, ты делаешь из этого какую-то греческую трагедию.

– Возможно, это так и есть.

– Нет, не так. Я хотел преподнести тебе сюрприз. И делал все втайне от тебя просто потому, что ты так занята и не успеваешь сделать даже половины того, что тебе хочется. Я только хотел облегчить тебе жизнь, если хочешь, давай забудем о доме и выставим участок на продажу. Не стоит иметь его, если он проляжет между нами. Я не хочу, чтобы мы ссорились.

– Я тоже не хочу, – спокойно сказала Тамара, растаяв от его слов. – Прости меня за то, что я так себя вела. Просто для меня это было… страшной неожиданностью. – Она застенчиво улыбнулась. – Я вела себя глупо.

Подняв голову, она посмотрела на его загорелое лицо и сверкающие глаза. В них была какая-то гипнотическая сила, такая же, как в луне, которая таинственным образом влияет на приливы и отливы. Луис обхватил руками ее лицо и нежно приподнял. Затем приник к ней губами.

Его рот был влажным и мягким и обещал тысячу наслаждений. Последние остатки гнева и раздражения покинули ее. Она вдруг ослабела, чувствуя, как разгорается в ней желание. Тамара хотела, чтобы поцелуй продолжался вечно, чтобы он овладел ею прямо здесь.

Но она все же нашла в себе силы отпрянуть от него.

– Довольно… хватит, – смеясь, хрипло прошептала она. – Не знаю, что я могу сделать, если мы не остановимся.

– Мы будем приезжать сюда… часто.

– Да.

Они молча шли по пересохшему руслу к машине, держась за руки, словно влюбленные подростки. Тамара чувствовала, словно удовлетворение разливается теплом по ее телу. После ссоры и примирения они всегда вели себя как молодые влюбленные, как будто гнев неведомым образом перерождается в страсть.

– А что теперь? – спросила она, когда они подошли к машине.

Он прислонился спиной к теплому капоту «дюсенберга».

– Ты говоришь о доме? Она кивнула.

– Нам не помешает объединить наши финансы. Сейчас все устроено так, что твои и мои гонорары автоматически поступают на наши счета. Что касается дома, было бы гораздо удобнее, если бы мы оплачивали все расходы с общего счета.

– По-моему, это разумно. Он слегка улыбнулся.

– Только ведь ты – моя жена, а мне не хочется пользоваться твоими деньгами.

– Ради Бога, почему? Чем тебе не нравятся мои деньги?

Он глубоко вздохнул.

– Просто меня так воспитали. Мужчина обязан обеспечивать свою семью.

– Но это же глупо! – пожурила она его. Затем посмотрела на него повнимательнее. – Ты говоришь это всерьез, да?

Он кивнул.

– Просто мне это не очень нравится. Но я уверен, это пройдет.

Она почувствовала раздражение.

– Надеюсь.

– В любом случае, сейчас все сводится к деньгам. Я заплатил за землю и за услуги архитектора со своего счета, но на дом мне не хватит. Общий счет намного упростит дело. Если тебе эта идея не нравится, а, честно говоря, мне она совсем не нравится, я подготовил для тебя доверенность. Она всего лишь временная, и тебе надо просто подписать ее. И тогда, до тех пор пока не истечет ее срок, я смогу без проблем пользоваться твоими деньгами. Таким образом, я смогу переводить средства с обоих наших счетов на специальный, который будет включать лишь расходы, связанные со строительством дома. Но у каждого из нас будут по-прежнему отдельные счета.

– А я не могу просто выписывать чеки по мере необходимости?

– Я думал об этом, но что, если мне срочно понадобятся деньги, а ты в это время будешь в отъезде?

– Понимаю. – Тамара на минуту задумалась. – А как ты думаешь, во сколько нам обойдется дом?

Он пристально посмотрел на нее.

– В двести тысяч долларов.

– Двести тысяч! – поперхнулась она. Недоверчивое выражение затуманило ее лицо. – Что мы собираемся здесь построить? Версаль?

– Всего лишь скромную копию, – попытался пошутить Луис. – Вообще-то все не так страшно, если представить себе всю картину. Я узнавал, средний домишко в семь комнат в Беверли-Хиллз стоит пять тысяч долларов.

– Это сороковая часть названной тобой суммы.

– Я знаю. Но ты не должна забывать, что нам нужно что-то лучше среднего. К тому же это совершенно необработанная земля. Здесь нет дорог. Нет электричества. Придется бурить водяную скважину. Проводить канализацию. Обносить участок стеной.

– А сколько вообще стоит этот участок? – спросила Тамара.

– Двенадцать тысяч. Она задохнулась.

– Это… это довольно круто. Он показал на холм.

– Здесь двенадцать с половиной акров превосходной земли. Это тебе не пустяки.

Она подняла на него глаза и хрипло сказала:

– Да, наверное, ты прав.

Луис озабоченно посмотрел на нее.

– Что с тобой? Ты выглядишь так, как будто увидела привидение.

– Скорее призрак бедности, – мрачно сказала она.

– Принцесса! Возьми себя в руки. Мы говорим о доме, а не о какой-то там игрушке вроде яхты или машины. Люди каждый день покупают и продают дома.

– И каждый день дома переходят в собственность других людей. Достаточно открыть газету и посмотреть статистику.

Он покачал головой.

– Иногда я тебя не понимаю. Ты и дальше собираешься носиться с этой твоей идеей, что дом нас разорит? Скольких ты знаешь людей, с кем это случилось? Назови хотя бы одного.

– Король Баварии Людвиг. Он расхохотался.

– Которого ты знаешь лично, – давясь от смеха, проговорил он. – Будь же серьезной.

– Я и так серьезна, – озабоченно сказала Тамара. – Луи, если мы не откажемся от затеи строительства дома стоимостью в двести тысяч долларов, мы в конце концов разоримся!

Он продолжал смеяться.

– Ничего подобного. А кроме того, это же не означает, что нам надо сразу выложить всю сумму. Так никто не делает.

Ее лицо было по-прежнему озабоченным.

– Но разве мы можем это себе позволить? Я хочу сказать, что наши расходы превысят доходы…

– С моими тремя сотнями в неделю и твоей тысячей мы каждый месяц имеем более пяти тысяч двухсот долларов! Конечно, мы можем себе это позволить.

– Все не так просто, как кажется на первый взгляд, и ты это отлично знаешь, – протестующе сказала она, быстро сделав в уме некоторые подсчеты. – Мы играем с огнем. И не забывай о налогах.

– Согласен.

– И потом мы тратим просто астрономические суммы. Луи, нельзя же просто построить дом и оставить его пустым; нам придется его обставить. Где мы возьмем все эти деньги?

– Ради Бога, принцесса, – раздраженно сказал Луис, – мы богаты. Богаты. Б-о-г-а-т-ы. Богаты. Ты в состоянии это понять? Или ты все еще считаешь себя той девушкой, которую я нашел в кафе?

– Может, и так, – признала она. – Но я ни за что на свете не хочу оказаться там снова.

– Поверь мне, этого не случится. Через каких-то пять лет твой контракт кончится и ты сможешь диктовать свои собственные условия. Деньги потекут к тебе рекой.

– Как по мановению волшебной палочки, да?

– Ну, что-то в этом роде.

– Тогда почему нам ни разу не удалось отложить больше восьмисот долларов в месяц? А иногда и того меньше. Мне вообще кажется, что мы все время топчемся на одном месте.

– Для того чтобы больше получать, надо больше тратить, – уверенно сказал он. – Мы не можем сократить наши расходы. Это то, что подогревает интерес публики. Она не захочет, чтобы ее кумиры были похожи на живущих по соседству девушек.

– А что, если, – серьезно спросила Тамара, – что-то случится с кем-то из нас и деньги не потекут рекой?

– Доверься мне, – нежно сказал Луис. – Разве я желаю тебе зла?

Она посмотрела в его полные искренности глаза.

– Конечно, нет. Ты же знаешь, что я полностью тебе доверяю. – Она глубоко вздохнула. – Ты сказал, доверенность у тебя с собой?

– Вот она. – Он эффектным жестом выудил ее из кармана.

– А ручка у тебя есть? – спросила Тамара, протягивая ему руку ладонью вверх.

Усмехнувшись, он вытащил авторучку, отвинтил колпачок и подал ей.

Стараясь придать своему лицу бесстрастное выражение, она положила документ на капот автомобиля и нацарапала на нем свою ставшую известной – благодаря автографам – подпись и, нахмурясь, посмотрела на нее. Подпись была неровной и неуверенной. Это была не гладкая и быстрая подпись не сомневающегося в себе человека, а какие-то дрожащие, неровные каракули.

«Скорее, похоже на подпись мизантропа, – мелькнула у нее мысль. – Или по меньшей мере на подпись человека, который поступает вопреки тому, что подсказывает ему здравый смысл».

Когда чуть больше двух лет спустя дом наконец был построен, окончательная его стоимость достигла ошеломляющей цифры в 440 000 долларов. И он им не принадлежал, а принадлежал банку. Через две недели после завершения строительства дом был заложен во второй раз.

Много позже, вспоминая прошлое, Тамара назовет момент, когда она поставила под доверенностью подпись, поворотным пунктом в своей жизни, когда фортуна отвернулась от них, начали накапливаться проблемы и их счастье стало постепенно рушиться.

А пока у них был дом. Благодаря рекламе он стоил каждого вложенного в него цента. Беда только в том, что платить за него должен был Луис, а не «ИА». Это, конечно, был не Версаль, но и скромным его никак нельзя было назвать. Газетчики толпами бродили по нему, добросовестно охали и ахали и уходили со страстным желанием поскорее сообщить о нем своим читателям. «А, собственно, почему бы им не поражаться?» – устало спрашивала себя Тамара. Черт возьми, она сама тоже была поражена. В конце концов, сколько на свете людей, полностью расставшихся со своими детскими сказочными фантазиями? А именно таким и был дом – сказочным замком, конфеткой.

Но она не припоминала, чтобы еще в каком-нибудь доме чувствовала себя так неуютно. Это был не дом, а какое-то страшное чудовище.

Многие месяцы Тамара не могла открыть газету или журнал, чтобы не наткнуться на упоминание о своем доме, который Луис в ее честь назвал «ТАМагавком».

Журнал «экран» посвятил ему целых восемь разворотов с семью фотографиями. Язвительная статья, написанная Мэрили Райс, журналисткой, острого языка которой все боялись, так и называлась: «Их дом – это замок». Более мелкий и язвительный подзаголовок гласил: «Пей и гуляй, Тамара, и забудь о нас», задавая тем самым тон всей статье.

– Снято! – прозвучал в мегафон голос Луиса.

Все присутствующие на съемочной площадке, от оператора-постановщика до героя-любовника, разразились стихийными аплодисментами. В знак признательности Тамара грациозно поклонилась, отчего высокая венская шляпа с тугим пучком темно-фиолетовых лент и короткими перьями соскользнула с ее головы. Помощницы костюмера на минуту отвлеклись, и, если бы не Перл, бросившаяся ее спасать, шляпа непременно упала бы на пол.

– Слава Богу, – задыхаясь, проговорила Тамара, когда молоденькая ассистентка Перл выхватила у нее из рук веер из слоновой кости и, легким движением кисти раскрыв его, принялась яростно обмахивать ее. На голове Тамары выступил пот, и его капли безжалостно сползали ей на спину. – Мне кажется, я сейчас упаду в обморок, – с трудом выговорила она. – А сколько сейчас градусов?

– По радио обещали, что температура поднимется до двадцати девяти, – ответила Перл.

– А по-моему, сейчас все пятьдесят, – простонала Тамара. – В этих зимних костюмах чувствуешь себя, как будто ты в сауне! Настоящая баронесса Мария Ветсера хотя бы не страдала от калифорнийской жары.

– Настоящая баронесса Ветсера зимой дрожала от холода в своих дворцах и охотничьих домиках и погибла от руки своего любовника крон-принца, а это, если вам интересно мое мнение, пострашнее нашей жары, – парировала Перл.

Тамара вспыхнула.

– Ты умеешь подбодрить человека, правда? – раздраженно проговорила она, опускаясь в свое персональное кресло, единственное во всем Голливуде, обтянутое белым шелком. Но из-за неуклюжего турнюра, которого требовал ее костюм, ей пришлось примоститься на самом его краешке.

– Просто я – оптимистка, – проворчала Перл, чиркая спичкой о деревянный подлокотник Тамариного кресла и зажигая сигарету.

– Уволь меня от своего оптимизма. И, пожалуйста, перестань использовать мое кресло в качестве спичечной коробки! – рявкнула Тамара.

– Уууух, – подняв брови, заметила Перл, – что-то мы сегодня обидчивы.

Закрыв глаза, Тамара дала вееру немного остудить ее лицо. С мегафоном в руке к ней подбежал Луис.

– Сцена вышла великолепно! – восторженно воскликнул он и, наклонившись, звонко поцеловал ее в щеку. – Принцесса, если и дальше так пойдет, то на этот раз ты точно получишь «Оскара».

Приоткрыв один глаз, Тамара свирепо оглядела его.

– За что? – отрезала она, вытянув в стороны руки, чтобы две ассистентки могли расстегнуть застежки из восемнадцати жемчужных пуговиц на ее белых лайковых перчатках. – За то, что парюсь в этом костюме? За эти тяжеленные шляпы? За то, что благодаря этому ужасному турнюру из стальной проволоки у меня самая деформированная и неестественная фигура, которую только можно себе представить? Я выгляжу так, будто ношу на спине ребенка!

– Ты выглядишь великолепно и отлично это знаешь.

– Я похожа на верблюда!

Луис удивленно посмотрел на нее.

– Эй, – мягко сказал он, – расслабься, ладно? Я знаю, что твой костюм не самый удобный на свете.

– Мне не до шуток.

– Почему бы тебе не пойти и не переодеться во что-нибудь более удобное? А потом отправляйся вместе с Перл в буфет. Я буду ждать тебя там.

Тамара покачала головой.

– Идите без меня. Мне хочется только одного: пойти в свою гримерную, раздеться и полежать совершенно голой. Только так я смогу прийти в себя от этой ужасной жары.

– Я пришлю тебе тарелку с холодным салатом, – предложила Перл.

– Спасибо, не надо, – твердо сказала Тамара. Ассистентки по костюмам наконец стянули с нее перчатки, и она нетерпеливым жестом отослала их прочь. – Сейчас я бы променяла всю еду в мире на несколько галлонов содовой и ванну со льдом.

Она выхватила мокрое полотенце из рук проходившего мимо рабочего и приложила ко лбу.

– Так-то лучше, – с облегчением простонала она. – Этот грим не дает дышать моей коже. Ну все, я пошла. – Отбросив полотенце, Тамара поднялась на ноги и принялась бороться с пуговицами на высоком, до подбородка, воротнике своего длинного двухслойного платья с отворотами в черную и темно-фиолетовую полоску – Увидимся позже, – бросила она через плечо.

Борьба с пуговицами продолжалась и на ослепительном солнцепеке, куда она вышла, чтобы пройти в свою гримерную, находившуюся через дорогу от павильона. Был полдень, и жара усилилась. Предвкушая наслаждение от работающих в ее комнате четырех вентиляторов, Тамара побежала так быстро, что, взобравшись на третью ступеньку, чуть не лишилась чувств. Шатающейся походкой войдя в первую из своих двух комнат, она неожиданно столкнулась нос к носу с Ингой.

Инге пришлось схватить ее за руку, чтобы она не упала. Уставившись на нее, Тамара вдруг побелела и отпрянула назад.

– Инга! – Голос не слушался ее. – Что-то случилось?

– Нет, – тихо успокоила ее Инга.

– Скажи мне правду! – настаивала Тамара.

– Тебе не о чем беспокоиться, – уверила ее Инга. Тембр ее голоса вдруг изменился. – Дома все в полном порядке.

– Тогда что случилось? – спросила Тамара. – Ты бы не пришла просто так, не предупредив меня. Ты меня ужасно напугала.

– Я знаю. Прости. – Инга не сводила с Тамары своих темных глаз. – Можешь уделить мне несколько минут?

– У меня перерыв. И целый час свободного времени. Ты голодна? Хочешь, я попрошу нам что-нибудь принести?

– Если для меня, то, спасибо, не надо. – Подоткнув свое бесформенное серое платье, Инга чопорно присела на краешек белой кушетки.

Тамара не могла отделаться от какого-то непонятного беспокойства.

– Почему ты так смотришь на меня? – спросила она.

– Извини. – Инга опустила глаза, похлопывая рукой по диванной подушке. – Присядь, я объясню тебе, почему я пришла. – Подождав, пока Тамара сядет, Инга глубоко вздохнула, как бы собираясь с силами. – С тех пор как мы оказались в Германии, я старалась вырастить тебя как можно лучше. Как моего собственного ребенка, мою кровь и плоть. Именно так я думаю о тебе. Поскольку, кроме тебя, у меня никого нет, – начала она, осторожно подбирая слова.

– Я это знаю. – Тамара с любовью улыбнулась ей. – Мы гораздо в большем смысле семья, чем большинство людей, связанных кровным родством.

Инга кивнула.

– И думаю, ты знаешь, что я никогда не старалась занять место твоей матери. Я всегда старалась сохранить… память о ней в твоей душе, правда?

Тамара от удивления открыла рот.

– Что ты пытаешься мне сказать? – воскликнула она. – Инга, ты меня пугаешь!

На лице Инги появилось огорченное выражение.

– Пожалуйста, Тамара, не мешай мне. Для меня это… очень трудно.

– Прости меня, – мягко сказала Тамара.

– Многие годы я рассказывала тебе о твоей матери и твоем детстве то, что считала… – Инга нахмурилась, подыскивая нужное слово. – …нужным. Конечно, мне не все удалось. Я не сумела воспитать тебя в вере твоих отцов, потому что не знаю еврейских традиций. И потом, меня всегда смущало то, что ты была крещена в русской православной церкви. Все это очень запутано. Но даже твоя мать, да упокой Господь ее душу, не была… как бы это сказать, очень праведной в том, что имело отношение к религии. А что касается твоего отца… я не много рассказывала тебе о нем. – Инга закрыла глаза и поднесла руку ко лбу, как если бы у нее вдруг страшно разболелась голова. – Теперь я понимаю, что давно должна была рассказать тебе все. Мне только хотелось избавить тебя от лишних страданий. – Она шмыгнула носом и высморкалась. – Мне не хотелось причинять тебе боль. Ты должна мне поверить.

– Конечно, я тебе верю. – Нежно улыбнулась Тамара.

– Поскольку ты, вероятно, и так все узнаешь, лучше если это сделаю я. Ты имеешь право все знать.

Тамара со страхом ждала, что последует дальше.

– Продолжай…

– Тамара… – Инга выпрямилась и сложила на коленях руки. – Это касается твоего отца.

– Моего отца? Но… я же его почти не знала! Насколько мне известно, он умер.

– Нет, – с трудом шепотом выговорила Инга. – Он жив.

– Жив! – С загоревшимися глазами Тамара нетерпеливо схватила Ингу за руку. – Где? Откуда ты знаешь?

Инга без слов развернула газету, которую сжимала в руках и, положив на колени, расправила ее. Это был утренний выпуск лос-анджелесской «Геральд экспресс».

Схватив газету, Тамара во все глаза уставилась на нее. Газета шуршала в ее трясущихся руках. Нахмурив брови, она прочла вслух заголовок, набранный жирным шрифтом:

«ПРИБЫВШАЯ В США ДЕЛЕГАЦИЯ ЕВРЕЙСКИХ ПАЛЕСТИНЦЕВ ПОСЕТИТ ГОРОД».

Интересно, чего ради Инга примчалась в студию, как будто всему свету грозит опасность. Инга же знала, что, несмотря на то что Тамара считала себя еврейкой, обрядовая сторона религии ее не интересовала.

Но тут ее взгляд упал на набранные ниже более мелким шрифтом строчки, и она вздрогнула, как от невидимого удара. Там черным по белому было напечатано имя, которое она не могла не узнать: «ИЗГНАТЬ АНГЛИЧАН И ОБРАЗОВАТЬ ЕВРЕЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО, ТРЕБУЕТ БОРАЛЕВИ».

Боралеви. Она была настолько ошеломлена, что не могла шелохнуться.

Боралеви.

Она в каком-то трансе смотрела на это имя. Неужели это возможно?

Статья сопровождалась небольшой фотографией мужчины. Тамара вскочила на ноги и, бросившись через всю комнату к своему гримерному зеркалу, включила яркие лампочки, горящие по его периметру.

«Шмария Боралеви, – гласила подпись под фотографией. – Его цель – создание нового государства на Ближнем Востоке».

Тамара поднесла к глазам немного размытую фотографию и молча уставилась на нее широко раскрытыми глазами. Шмария Боралеви был очень красивым мужчиной. Он был снят анфас, и на его гордом лице, в котором бесспорно было что-то героическое, выделялись аристократически благородный нос и большие глаза, горящие напряженным, почти божественным огнем. Это впечатление еще более усиливалось надменно сжатыми чувственными губами, оттенком его густых светлых или седых волос и твердым как гранит раздвоенным подбородком, почти полностью скрытым пышной светлой бородой. Тамара долго смотрела на фотографию, тщетно пытаясь узнать что-нибудь – что угодно, – что соответствовало бы ее туманным, давно забытым воспоминаниям о Шмарии Боралеви, которого она когда-то знала. Затем глаза ее жадно побежали по строчкам

Джон Фогель

СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ «ГЕРАЛЬД ЭКСПРЕСС»

Находясь в поездке по стране, еврейская делегация в составе шести человек во главе со Шмарией Боралеви, выдающимся палестинским деятелем, ведущим борьбу за отказ Великобритании от мандата по контролю над восточным Средиземноморьем и создание там государства для еврейского народа, сделает остановку в нашем городе.

Боралеви, выходец из России, который получил страшные телесные повреждения от рук Охранного отделения, внушающей ужас тайной полиции покойного царя, и в 1918 году эмигрировал в Священную Землю, заявил в своей речи в Нью-Йорке, что во время пребывания делегации в Вашингтоне, округ Колумбия, он сделает попытку вручить подробный доклад президенту Рузвельту лично. На сегодняшний день сведений из Белого дома о предоставлении ему аудиенции у президента не поступало.

«Палестина – это Священная Земля христиан всего мира, – заявил Боралеви в своей страстной речи в переполненной синагоге манхэттенского Вест-Сайда, – но все забывают, что Моисей привел туда именно израильтян, чтобы они стали свободными и избавились от притеснений фараона. А сейчас с помощью армии, полиции и иммиграционной политики Британия удерживает законных наследников Моисея вдали от Земли Обетованной».

Он осудил Британский мандат, назвав его «игом рабства и тирании, давно утратившим свою необходимость и полезность». Он также утверждает, что является «в некотором роде беженцем» на своей второй родине.

«На меня объявлен розыск, поэтому мне приходится все время переезжать с места на место, – сказал Боралеви. – Многие годы власти пытаются арестовать меня». По сообщению британских властей, Боралеви и шайка его последователей разыскиваются за незаконный ввоз в Палестину сотен нелегалов «по морю и по суше». По более поздним сообщениям, он обвиняется в организации нескольких авиарейсов из Греции и Кипра с посадкой в пустынных районах Палестины.

Проблемы вокруг Палестины в целом и британского мандата в частности не новы. К концу Великой Войны д-р Хайм Вайцманн добился от Великобритании известной Балфурской декларации от 2 ноября 1917 г. о поддержке Великобританией создания так называемого «национального очага» в Палестине для всего мирового еврейства.

Однако, когда началась алийя – или иммиграция – еврейских переселенцев в Палестину, британские власти обнаружили, что волна иммигрантов превзошла все ожидания – так же, как и масштабы растущих волнений среди арабов. Столкновения между переселенцами и коренным арабским населением переросли в кровавые побоища с жертвами с обеих сторон.

Уступая растущему давлению со стороны арабов, Британия исключила Трансиорданию из условий Мандата, прекратив одним этим действием как еврейскую иммиграцию, так и освоение земель. Пытаясь занять нейтральную позицию между арабами и евреями, Британия сочла необходимым приостановить поток еврейских иммигрантов. Были приняты соответствующие законы, за которыми последовало повышение налогов и введение строгих правил, касающихся земледелия.

«Правительство Великобритании начинает с того, что желает помочь нам создать родину, – громогласно заявил Боралеви, – а затем пытается повернуть дело так, чтобы наши соплеменники не могли попасть туда, а если это и происходит, они не могут обеспечить себе там достойную жизнь. Если эта преступная неразбериха будет продолжаться, Великобритания в ближайшие же годы дорого заплатит за это».

Выступая недавно в Лондоне перед группой антисионистов, самый ярый противник Балфурской Декларации, сэр Колин Бентли Плиммер, заявил: «Они (сионисты) стремятся развязать войну и отнять Палестину у ее законных жителей арабов».

Далее Плиммер объявил Боралеви «рядовым преступником и провокатором…» «Опасно изображать его героем, – сказал сэр Плиммер. – У нас есть неопровержимые доказательства того, что г-н Боралеви и небольшая группа его подручных собираются организовать нападение и на арабов, и на подданных Великобритании». Плиммер также сказал, что глубоко сожалеет о той «ложной симпатии», которую г-н Боралеви вызывает у евреев. «Он использует сбор средств в помощь иммиграции и во имя создания еврейской нации как прикрытие для доставки нелегалов и оружия в Палестину. Его необходимо остановить».

Выступая в Нью-Йорке, Боралеви отмел обвинения Плиммера как «смехотворные». «Если Плиммер считает меня преступником, это – его право. Я буду продолжать дело, которым занимаюсь. Веками нас, евреев, притесняли, уводили в рабство и убивали. Я не хочу, чтобы меня мучила совесть, что я не смог защитить наших женщин и детей. Если враг вооружен, мы должны – к сожалению – тоже вооружаться. Если придется воевать, мы будем воевать. Я пережил один погром в своей жизни и не собираюсь переживать еще один – и ради этого я буду сражаться».

Тамара медленно повернулась к Инге и умоляюще заглянула ей в глаза.

– Это… это мой… отец? – шепотом спросила она. – Ты абсолютно уверена?

Инга пристально посмотрела на нее.

– Да, – твердо ответила она, кивая головой. – Это он. Я узнала его по фотографии еще до того, как прочла фамилию.

– Просто это так… так странно найти его через статью в газете! Я никогда не думала, что такое случается в жизни. Это скорее похоже на кино.

– В жизни часто случается такое, что трудно себе вообразить, – согласилась Инга.

Тамара еще какое-то время разглядывала фотографию. Ей было трудно оторвать от нее взгляд. Да, что и говорить, ее отец был очень красив какой-то почти библейской красотой. Она легко могла себе представить, почему ее мать влюбилась в него. И этот красивый мужчина был ее родным отцом. И при этом совершенно чужим для нее человеком. Она даже не могла вспомнить, чтобы когда-либо видела его.

– Думаешь, ему понравится то, что мы приготовили? – нервно меряя шагами комнату и беспрестанно потирая руки, со страхом спросила Тамара. – А вдруг он не ест ничего, кроме кошера.

– Ему понравится, – уверила ее Инга, не поднимая глаз от своей вышивки.

– А вдруг он вообще не придет? – спросила Тамара. Инга бросила на нее раздраженный взгляд поверх бифокальных очков.

– Успокойся, – резко сказала она. – Ты выглядишь так, будто вот-вот выпрыгнешь из своей кожи.

Луис мягко произнес:

– Расслабься, принцесса, ты такая красивая.

– Как я могу расслабиться? Ты хоть знаешь, когда я видела его в последний раз? Инга говорит, мне тогда было года четыре. Если бы не эта фотография в газете, я бы даже не знала, как он выглядит. Как жалко, что я не могла поехать и послушать его речь. Нам было бы легче встретиться.

– Ты же знаешь, что это было невозможно, – сказал Луис. – О.Т. был прав, когда не позволил тебе пойти на это собрание. Там, скорее всего, было полно газетчиков, и можно не сомневаться, что кто-нибудь из них связал бы ваши два имени. Этого «ИА» никак не может допустить. Для всех ты дочь русского князя, а не какого-то беженца, борца за основание еврейского государства. Я уверен, что твой отец поймет это. – При звуке телефонного звонка все трое вздрогнули. Луис снял трубку, что-то негромко проговорил и положил ее обратно. Затем кивнул. – Звонил привратник. Сейчас они его пропустят.

Звонко цокая каблуками, Тамара заспешила в холл, пол которого был выложен известковым туфом, все стены покрыты блестящими зеркалами, а на витиеватой резной деревянной консоли стояла огромная каменная ваза с бегониями.

Заслышав звонок в дверь, она вздрогнула. Послышались торопливые шаги приближающейся горничной, но Тамара так разволновалась, что на цыпочках побежала обратно в гостиную, где уже стояли Луис с Ингой.

– Я ему не понравлюсь! – со страхом проговорила она, не переставая вертеть на пальце обручальное кольцо. – Луи, не надо было приглашать его сюда для нашего знакомства. Здесь все такое показное!

– Сейчас уже поздно об этом беспокоиться, да и какая разница, где вы встретитесь. – Он взял ее за руку и ободряюще сжал. Она выдавила из себя улыбку.

Из холла до них донесся безликий голос горничной и потом другой, более глубокий голос, что-то говорящий в ответ. Затем послышались две пары шагов по известковому туфу: быстрые и ровные Эсперанзы и тяжелые, неравномерные шаги другого человека, похоже, страдающего сильной хромотой.

– Спасибо, Эсперанза, – произнес Луис, – можешь идти.

– Да, сеньор. – Опустив голову, Эсперанза повернулась и решительно пошла прочь.

Луис большими шагами пересек комнату навстречу Шмарии Боралеви.

– Я Луис Зиолко, – сказал он, протягивая ему руку, – муж Тамары.

Мужчины обменялись крепким рукопожатием.

– Рад познакомиться с вами, – произнес Шмария по-английски с сильным акцентом.

Тамара, казалось, приросла к полу, будучи не в состоянии поднять глаза.

– Ну давай, – шепнула ей Инга. – Он твой отец! Подойди к нему! – Тамара сделала глубокий вдох и почувствовала, как Инга подтолкнула ее в спину. Она робко двинулась вперед и, пройдя полпути, медленно подняла вверх глаза. Резко остановившись, отчего длинная шелковая юбка закружилась вокруг ее ног, Тамара с гулко колотящимся сердцем принялась разглядывать отца.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он за человек. Некоторые мужчины на всю жизнь остаются мальчишками, другие взрослеют, но лишь немногим дано стать олицетворением мужественности. Шмария Боралеви был одним из них. Какая-то несгибаемая воля чувствовалась в нем.

Его умные светло-голубые глаза казались одновременно и строгими, и ласковыми. Его лицо несколько портили морщины и шрамы, избороздившие кожу. У него были густые вьющиеся волосы, ставшие от долгого пребывания на солнце совсем белыми. Высокие скулы, казалось, были высечены рукой какого-то сердитого скульптора, а мощное тело, состоящее сплошь из мускулов, служило противовесом его деревянной ноге. Но, как бы для того, чтобы смягчить суровую внешность закаленного испытаниями человека, которым он стал в силу необходимости, у него были густые золотистые ресницы и чувственные губы.

В его присутствии она сразу почувствовала себя в безопасности, как будто он один мог оградить ее от всех неприятностей внешнего мира.

В свою очередь Шмария пристально посмотрел на нее и наконец кивнул головой и проговорил глубоким звучным голосом, который скорее подошел бы проповеднику:

– Бог мой, как же ты красива. Ты совсем как твоя мать.

Тамара нервно улыбнулась, принуждая себя подойти к нему. Ни разу в жизни она не чувствовала себя такой скованной и робкой, даже когда знакомилась с О.Т. Скольником.

– Здравствуй, отец, – сдержанно проговорила она, чувствуя, как комок застрял у нее в горле, и вежливо протянула ему руки, которые он взял в свои. Тамара поднялась на цыпочки и поцеловала его в обе щеки.