Текст книги "Проблема демократии в американской политической мысли ХХ века"

Предтеча творцов элитистских теорий демократии

Раскрывая теоретические источники предлагаемой им модели демократии, Даунс воздает должное Йозефу Шумпетеру: «…глубокий анализ демократии, предпринятый Шумпетером, служит источником вдохновения и основанием всей нашей диссертации, и наш долг перед ним и благодарность ему поистине велики»[449]449
  Downs A. An Economic Theory of Democracy. N. Y., 1957. P. 29.


[Закрыть]. Даунс благодарит своего научного руководителя, будущего Нобелевского лауреата Кеннета Эрроу, а также Роберта Даля (к тому времени уже известного специалиста), который поддержал начинающего исследователя. Но особого внимания Даунса удостаивается человек, работы которого, по его собственным словам, не только оказали на него влияние, но и предвосхитили некоторые из его собственных идей.

Этот человек – Уолтер Липпман. «Немногие из наших заключений, – пишет Даунс, – являются новыми; фактически некоторые из них были заявлены в специфической форме Уолтером Липпманом в его блестящей трилогии об отношении между общественным мнением и демократическим правительством. Однако в нашей попытке проследить, что будет делать рациональный человек как гражданин и как [член] правительства, есть, насколько мы можем судить, новизна. Она направлена на то, чтобы логически доказать те утверждения, к которым Липпман и другие пришли путем эмпирического рассмотрения политики»[450]450
  Downs A. An Economic Theory of Democracy. N. Y., 1957. P. 14.


[Закрыть].

Можно, конечно, говорить о том, что Даунс преуменьшает собственные теоретические заслуги или, напротив, преувеличивает заслуги Липпмана, но дело в данном случае не в этом. Дело в высокой оценке заслуг последнего и в том, что реальные основания для этого, несомненно, существуют.

Однако напрасно будет читатель искать анализ липпмановской концепции в работах по истории американской демократологии. Такого анализа он не обнаружит. В большинстве этих работ мы не найдем даже упоминания имени Липпмана[451]451
  Только узкий круг специалистов готов признать в Липпмане политического мыслителя и одного из серьезных демократологов первой половины XX века. Свидетельством тому – большая (по масштабам справочного издания) статья о Липпмане, помещенная в «Энциклопедии демократии» (См.: Lippmann, Walter // The Encyclopedia of Democracy. Ed. in Chief S. M. Lipset. Wash. D. C. Vol. III). Отрадно, что немногочисленные отечественные исследователи творчества Липпмана показывают, что он действительно был серьезным политическим мыслителем и одной из проблем, находившихся в поле его исследовательского интереса, была проблема демократии. Речь идет прежде всего о весьма содержательной монографии историка В.О. Печатнова «Уолтер Липпман и пути Америки» (М., 1994), построенной (что вообще характерно для этого автора) на солидном документальном фундаменте, а также о предисловии Т.В. Барчуновой к работе Липпмана «Общественное мнение» (М., 2004).


[Закрыть]. И это, в общем, объяснимо. В сознание американцев Уолтер Липпман (1889–1974) вошел как блистательный журналист, публицист, комментатор, аналитик, но только не как крупный политический мыслитель. На самом деле он был не только «властителем дум» двух поколений американцев, к голосу которого прислушивались даже президенты страны. Он был еще и серьезным, философски мыслящим политическим аналитиком, пропагандистом идей либеральной демократии, тяготевшим к социологическому исследованию тех проблем, которые впоследствии заинтересовали (хотя и в специфическом плане) Даунса и взгляды на которые Липпман изложил в ряде книг, вышедших в 20–50-х годах XX века. Среди них – «Общественное мнение», «Публика-призрак», «Предисловие к моральной теории», «Хорошее общество», «Очерки публичной философии»[452]452
  См.: Lippmann W. Public Opinion. N. Y., 1922; The Phantom Public. N. Y., 1925; A Preface to Morals. N. Y., 1929; The Good Society. N. Y., 1937; Essays in Public Philosophy. Boston, 1955.


[Закрыть] и ряд других, в которых он уделяет серьезное внимание анализу феномена демократии.

Толчок к размышлению об этом феномене дали Липпману исследования среды, в которой происходит накопление гражданами политических знаний и формирование общественного мнения, а также исторические события первой половины XX века – Первая и Вторая мировые войны, революции в России, а затем и в ряде других стран. Американский аналитик задается вопросом, почему демократические страны Запада не смогли уберечь мир от военных катастроф, от фашизма и нацизма? И отвечает: потому что в этих странах произошло «нарушение конституционного порядка»[453]453
  Липман У. Публичная философия. Пер. с англ. М., 2004. С. 26.


[Закрыть], появился функциональный разлад в отношениях между массами и правительством. Суть этого разлада Липпман видит в том, что исполнительные органы государственной власти фактически отказались от своих властных полномочий под давлением общественного мнения и передали их массам, которым они оказались не по плечу. В связи с этим американский аналитик ставит вопросы о сущности демократии, о границах народовластия и т. п.

Липпман, как и Шумпетер, подвергает критике «традиционную демократическую теорию». В его критических аргументах мы обнаруживаем ряд идей, которые впоследствии были развиты Даунсом и отчасти Шумпетером. По словам биографа Липпмана Л. Адамса (называющего его «классическим рационалистом»[454]454
  Липпман действительно высоко оценивал роль разума, а заключительную главу «Общественного мнения» назвал «Обращение к разуму». Вот что он там, в частности, писал. «Методы социальной науки столь несовершенны, что, принимая многие принципиальные и эпизодические решения, нам не остается ничего другого, кроме как полагаться на собственную интуицию.
  Веру в разум мы можем обратить в одно из таких интуитивных представлений. Мы можем использовать природный ум и силу, чтобы создать точку опоры для разума» (Липман У. Общественное мнение. Пер. с англ. С. 381).


[Закрыть]), «придерживаясь позиции, аналогичной позиции Роберта Михельса… Липпман, по-видимому, полагал, что самое лучшее, на что мы можем надеяться, – это конструктивный представительный элитизм, при котором рекрутирование в элиты происходит открыто и регулируется общественностью»[455]455
  Adams L.L. Walter Lippmann. Boston. 1977. P. 108–110. Цит. по: Предисловие переводчика // Липпман У. Общественное мнение. С. 18–19.


[Закрыть]. Суть дела схвачена точно: Липпман действительно рассматривал демократию как регулируемую законом процедуру избрания экспертов, наделенных соответствующими знаниями и навыками, позволяющими им осуществлять политическое управление.

Американская «традиционная демократическая теория», объясняет Липпман, строилась на базе тех существовавших в Америке XVIII века общностей, опыт управления которыми рождал ряд представлений, опровергаемых современной политической практикой. Изначальная модель американской демократии, которую отстаивали (не всегда называя по имени) ее сторонники, и прежде всего Томас Джефферсон, была демократией фермерской. Она, поясняет Липпман, строилась на базе небольших изолированных сельских общин (чем-то напоминавших древнегреческие полисы), в управление которыми были вовлечены в той или иной форме и мере практически все взрослые свободные граждане; имела стихийный характер; информация, которой обладали члены общины, также была стихийной и случайной, но имевшихся у них знаний вполне хватало для осуществления демократического самоуправления.

На базе фермерской демократии сложилось представление о народном суверенитете, как направляющей метафизической силе демократии. «Ангелы, бесы и цари как более тривиальные сущности из демократического мышления исчезли. Но потребность верить в существование направляющих метафизических сил осталась. Наши современники восприняли ее от тех мыслителей XVIII века, которые спроектировали форму демократии. Образ бога, которому они поклонялись, был бледен и неясен, но они поклонялись ему со всем жаром своих сердец, и в учении о народном суверенитете они нашли ответ на волновавший их вопрос о надежной основе нового социального порядка»[456]456
  Липман У. Общественное мнение. С. 245.


[Закрыть].

Но возвеличение народного суверенитета, утверждает Липпман, основывается на ряде ложных посылок. Одна из них – неоправданное отождествление избирателей и народа. Термин «народ», поясняет американский аналитик, имеет два разных значения. «Когда мы говорим о народном суверенитете, мы должны знать, что говорим либо о народе как избирателях, либо о народе как сообществе, включающем в себя все проживающее в стране население, включая сюда тех, кто жил до нас, и тех, кто будет жить после нас»[457]457
  Липман У. Публичная философия. С. 40. Курсив в тексте. – Э.Б.


[Закрыть]. Нет никаких оснований допускать, что к мнениям народа как избирателей можно относиться как к выражению интересов народа как исторического сообщества. «Избирателей нельзя считать представителями народа. Мнения, обнаруживаемые избирателями в результате голосования, не следует воспринимать как безоговорочные выражения жизненных интересов сообщества»[458]458
  Липман У. Публичная философия. С. 40.


[Закрыть].

Липпман отвергает представления «традиционной демократической теории» о достаточной информированности граждан, принимающих политические решения, и о соответствии получаемой ими информации и рождающихся на ее основе представлений рядовых граждан реальному положению вещей. При этом он высказывает ряд мыслей, перекликающихся с концепцией Даунса о «неопределенности», в условиях которой приходится действовать избирателям, о дефиците имеющейся у них информации, их нежелании тратить время на ее получение и невозможности получить ее в необходимом объеме.

Липпман упрекает теорию демократии в том, что она «никогда всерьез не рассматривала проблему, возникающую в связи с тем, что картины в головах людей», на основе которых они принимают решения и строят свое поведение, «не являются механическим отображением окружающего их мира»[459]459
  Липман У. Общественное мнение. С. 51.


[Закрыть]. В мире, выходящем за пределы сельской общины или маленького городка, мы не можем непосредственно воспринимать очень многое из того, по поводу чего формируем свои мнения. Как говорит американский аналитик, человек отделен от мира «псевдосредой» – точнее, «псевдосредами» в виде различного рода стереотипов, предрассудков, упрощенных схем, моделей и т. п. «…Среда, с которой взаимодействует общественное мнение, преломляется через многочисленные факторы. Это – цензура и секретность, физические и социальные барьеры, деформация внимания, бедность языка, отвлекающие моменты, бессознательные чувства, усталость, насилие, однообразие. Эти факторы, ограничивая доступ к среде, накладываются на непонятность происходящих в ней событий, ограничивая тем самым ясность и корректность восприятия»[460]460
  Липман У. Общественное мнение. С. 91–92.


[Закрыть].

В результате этого реальные представления подменяются вводящими в заблуждение фикциями, и человек «принимает как факт не то, что является фактом, а то, что он считает фактом»[461]461
  Липман У. Общественное мнение. С. 31.


[Закрыть], а его поведение оказывается на самом деле реакцией не на реальную жизненную среду, а на среду иллюзорную. Не случайно в качестве эпиграфа к своему «Общественному мнению» Липпман берет известный отрывок из «Государства» Платона, где описывается пещера, жители которой видят не сами предметы, а только их тени[462]462
  Платон. Государство. Книга седьмая. 514 b, 515.


[Закрыть].

Это ставит под сомнение способность граждан высказывать суждения, отражающие реальное положение вещей и принимать адекватные управленческие решения. И нет никаких оснований ожидать, что положение изменится. «В обозримом будущем нельзя надеяться на то, что вся невидимая среда будет столь прозрачной для всех людей, что они стихийно придут к надежным общественным мнениям по поводу всех аспектов управления»[463]463
  Липман У. Общественное мнение. С. 296.


[Закрыть]. Но даже если бы была реальная надежда исправить положение, то «весьма сомнительно, станут ли многие из нас беспокоиться и тратить время на то, чтобы составить мнение о “каждой форме социального действия”, которая влияет на нашу жизнь»[464]464
  Липман У. Общественное мнение. С. 296.


[Закрыть]. Таким образом, Липпман развенчивает характерную для «традиционной демократической теории» посылку о массовом всесведущем гражданине, знания которого позволяют ему успешно участвовать в политическом управлении. Но это не все.

Вторая посылка, на которой зиждется эта теория и которую Липпман также отвергает, – это представление о врожденной способности каждого человека к политическому (государственному) управлению. Считалось, пишет он, что «свободный человек является законодателем и управленцем по своей природе»[465]465
  Липман У. Общественное мнение. С. 246.


[Закрыть], что «управление – это инстинкт» и что «к двадцати одному году человек обладает политическими способностями в силу природы. Имели значение добрая душа, способность думать и высказывать разумные суждения»[466]466
  Липман У. Общественное мнение. С. 247.


[Закрыть].

Однако, по утверждению Липпмана, эти представления, порожденные опытом фермерской демократии, не соответствуют условиям современного государства и современного мира, нуждающихся в политиках и управленцах, которые обладали бы соответствующими способностями и были бы хорошо информированы о реальном положении вещей[467]467
  Липпман обращает внимание на то, что принципы традиционной демократической теории не применимы к современной внешней политике, ибо эта теория ориентирована на изоляцию от мира во имя сохранения внутренней гармонии. «…Как показывает история, демократические правительства во внешней политике обычно должны были выбирать между величественной изоляцией и дипломатией, противоречащей их идеалам. В действительности, наиболее успешные демократии – Швейцария, Дания, Австралия, Новая Зеландия и Америка – вплоть до недавнего времени не вели внешней политики в европейском смысле этого понятия. Даже правило, подобное доктрине Монро, возникло в результате стремления создать на Американском континенте защитную полосу из стран, которые были бы достаточно республиканскими, чтобы не иметь никакой внешней политики» (Липпман У. Общественное мнение. С. 258–259).


[Закрыть]. Поэтому «истинные границы народовластия» должны быть установлены заново. И хотя сделать это не всегда просто, демаркационная линия может быть проведена достаточно четко. У людей, по Липпману, имеется законное право «давать или не давать согласие на то, чтобы ими управляли – согласие на то, чего просит у них и чего предлагает им правительство, на то, что оно уже сделало в плане ведения дел общества»[468]468
  Липпман У. Публичная философия. С. 26.


[Закрыть]. Говоря проще, люди «могут выбирать правительство. Они могут смещать его. Они могут одобрять или не одобрять его деятельность»[469]469
  Липпман У. Публичная философия. С. 26.


[Закрыть]. Но столь же четко Липпман прописывает и то, чего люди делать не могут вследствие своей некомпетентности. Они не могут «управлять правительством» и «не могут править вместо него»[470]470
  Липпман У. Публичная философия. С. 26.


[Закрыть]. Они также не вправе выступать с законодательными инициативами. И вот обобщающий вывод, звучащий как приговор: «массы не могут править»[471]471
  Липпман У. Публичная философия. С. 26.


[Закрыть]. Делать это должны избранные ими представители.

Но и среди тех, «кто теоретически должен заниматься управлением», «число реально управляющих… составляет лишь незначительную долю…И нигде не находит реализации идиллическая теория демократии: ни в профсоюзах, ни в социалистических партиях, ни в коммунистических правительствах»[472]472
  Липпман У. Общественное мнение. С. 222.


[Закрыть]. Везде, во всех институтах, утверждает Липпман, мы обнаруживаем однотипную ситуацию: власть оказывается в руках немногих, и везде существует своя властная иерархия.

Книга, в которой содержатся эти суждения, увидела свет впервые в 1955 году, через тринадцать лет после появления работы Шумпетера «Капитализм, социализм и демократия», и можно было бы сказать, что Липпман просто солидарен с концепцией ее автора. Но это далеко не так. Близкие к цитированным высказывания, пусть изложенные менее четко, мы находим и в других, более ранних работах Липпмана – в частности, в книге «Общественное мнение», опубликованной за тринадцать лет до появления книги Шумпетера. В ней он прямо пишет, что «общие интересы полностью ускользают от общественного мнения и могут управляться только специальным классом, личные интересы которого выходят за пределы местного сообщества»[473]473
  Липпман У. Общественное мнение. С. 293.


[Закрыть]; что стремление традиционных демократов создать такую власть, которая бы выражала «волю народа», «потому что эта воля является изначально благой», несостоятельно и что «мы сами не можем побуждать чиновников к действиям или управлять ими, как это всегда воображал себе демократ-мистик»[474]474
  Липпман У. Общественное мнение. С. 295–296.


[Закрыть]. Можно было бы привести и другие высказывания подобного рода.

Отсюда вовсе не следует, что Шумпетер вторичен по отношению к Липпману. Но есть основания утверждать, что и Липпман не вторичен по отношению к Шумпетеру. Впрочем, если говорить о базовой идее, суть которой в том, что массы не способны к самоуправлению, а могут лишь выбирать себе правителя, то она высказывалась задолго до Шумпетера и Липпмана. Не случайно последний ищет опору для своих идей в высказываниях Томаса Джефферсона. «Как сказал Джефферсон, народ “не компетентен исполнять обязанности исполнительных органов; но он компетентен назвать человека, который будет этим заниматься… Он не компетентен издавать законы; поэтому у нас он только избирает законодателей ”»[475]475
  Jefferson Т. Works (Forded. V, pp. 103–104, 1982–1988) cited in Yves R. Simon, Philosophy of Democratic Government (1951), p. 169 // Липиман У. Публичная философия. С. 26.


[Закрыть].

Липпман считает, что проблема дефицита и адекватности информации, на основе которой должны приниматься властные решения, затрагивает и тех, кто, будучи избран народом, обладает такой компетенцией. Отсюда и его суждения о том, какой информацией должно пользоваться правительство. Липпман не разделяет широко распространенное представление о роли прессы как одного из «цепных псов» демократии. «Демократы рассматривают газеты как панацею от дефектов их собственной деятельности, тогда как анализ природы новостей и экономических оснований журналистской деятельности показывают, что газеты неизбежно отражают и, следовательно, в большей или меньшей степени усиливают дефектность организации общественного мнения»[476]476
  Липпман У. Общественное мнение. С. 52.


[Закрыть]. Того самого мнения, которое фиксирует искаженное представление граждан о мире, в котором они живут.

Где же выход, и существует ли он вообще? Ответ американского исследователя неординарен. «…Я стремлюсь доказать, – пишет он, – что необходимо соблюдать не только принцип представительности людей, но и принцип представительности невидимых фактов»[477]477
  Липпман У. Общественное мнение. С. 52.


[Закрыть]. А это становится возможным лишь в том случае, «если лица, ответственные за принятие решений», «опираются на независимую экспертную организацию, специализирующуюся на экспликации невидимых фактов»[478]478
  Липпман У. Общественное мнение. С. 52.


[Закрыть]. Не будем забывать, что сказано это было почти девяносто лет назад – причем в тесной увязке с политической практикой.

В статье о Липпмане, помещенной в «Энциклопедии демократии», он характеризуется как человек, который «верил, что демократия заключает в себе возможность разрешения общественных проблем», но при этом отдавал себе отчет в сложности этих проблем и той «роли, которую иррациональное играет в демократической политике»[479]479
  The Encyclopedia of Democracy. P. 764.


[Закрыть]. К этому следовало бы добавить и то, что гарантией сохранения демократии (да и западной цивилизации как таковой) он считал поддержание «истинных границ народовластия», когда правительство сохраняет и твердо осуществляет свои полномочия, не пытаясь взвалить их на плечи народа, который в принципе не способен распорядиться властью.

И Липпман, и Лассуэлл, и Шумпетер, и Даунс, опираясь на разную методологию, используя разные методики анализа и следуя разным дискурсивным практикам, сходятся в том, что реальная оперативная власть в демократическом государстве должна находиться в руках немногих. Эти немногие могут рекрутироваться если не из всей массы граждан, то, по крайней мере, из числа многих, что, собственно, и позволяет говорить о демократии. Но стоять у рычагов государственного управления должны немногие политики, опирающиеся на помощь профессиональных экспертов. Только при этом условии демократия будет эффективной, и выигрывать от этого будут, в конечном счете, все, пусть и в разной мере. В сущности, это продолжение мэдисоновской традиции в условиях XX века.

Однако с некоторых пор в американской демократологии начал формироваться подход (претендующий на звание «реалистического»), который занимает промежуточное положение между мэдисоновской и джефферсоновской традициями. Он предполагает, что власть должна находиться – и фактически находится – в руках многих, но не всех и даже не большинства людей. Наиболее последовательное и полное выражение эта традиция получила в работах одного из крупнейших представителей американской политической науки второй половины XX века, признанного (причем не только в США) авторитета в области исследования демократии Роберта А. Даля.

Полиархия или демократия как власть многих, но не всех

Роберт А. Даль (род. в 1915 году) – автор множества работ[480]480
  К числу основных работ Р. Даля принадлежат следующие: Dahl R. A. and Lindblom Ch. Е. Politics, Economics, and Welfare, 2d ed., Chicago, 1976 [1953]; Dahl R. A Preface to Democratic Theory Chicago, 1956; Dahl R. Modem Political Analysis. Englewood Cliffs, 1963; Dahl R. Polyarchy. Participation and Opposition. New Haven and London, 1971; Dahl R. Democracy in the United States: Promice and Performance. 2ded., Chicago, 1972; Даль P. Введение в экономическую демократию. М., 1991 [1985]; Даль Р. Демократия и ее критики. М., 2003 [1989]; Даль Р. О демократии. М., 2000 [1998].


[Закрыть], а высказывавшиеся им в разное время идеи касаются широкого круга вопросов политической теории. Однако в историю американской политической мысли минувшего столетия он вошел прежде всего как человек, сконцентрировавший внимание на исследовании проблемы демократии, которой он отдал полвека. Как и следовало ожидать, его взгляды на демократию претерпели за эти долгие годы определенную эволюцию. Но главный его вклад в демократологию – создание получившей широкую известность теории полиархии. На ней и будет сконцентрировано наше внимание в этом параграфе.

Надо сразу сказать, что полиархию Даль определяет как одну из реальных форм демократии, а при рассмотрении демократии per se старается уйти от однозначных, «закрытых» определений, справедливо ссылаясь на то, что разные народы в разное время вкладывали в это понятие разный смысл, тем более, что и само понятие демоса обнаружило удивительную изменчивость в содержательном плане. Что же касается «действительно существующей демократии», то, перечислив ее интерпретации – «как своеобразного комплекса политических институтов и практик, как определенного набора прав, как общественного и экономического строя, как системы обеспечения чаемых результатов, как уникального процесса принятия связывающих решений»[481]481
  Даль Р. Демократия и ее критики. С. 13.


[Закрыть] – Даль делает выбор в пользу «рассмотрения демократии как демократического процесса»[482]482
  Даль Р. Демократия и ее критики. С. 13.


[Закрыть], что, как он тут же добавляет, не исключает другие интерпретации.

Американский исследователь отрицательно относится к попыткам расставить существующие в мире государства «по полочкам». Он считает эмпирически ошибочным (тупиковым), морально неадекватным и политически наивным, хотя и соблазнительным, стремление «наложить обманчивую категориальную сетку манихейской упорядоченности на мир, проникнутый этической и эмпирической сложностью»[483]483
  Даль Р. Демократия и ее критики. С. 480.


[Закрыть] – в частности, поделить его (типичное для исследователей демократии искушение!) «на демократии, которые по определению хороши, и на недемократические системы, которые по определению плохи»[484]484
  Даль Р. Демократия и ее критики. С. 480.


[Закрыть]. Мир сложнее любых схем, и даже если бы мы оценивали существующие в нем страны согласно принятым демократическим критериям, то «обнаружили бы значительное разнообразие политических систем, не достигших уровня полиархии»[485]485
  Даль Р. Демократия и ее критики. С. 480.


[Закрыть].

Однако нежелание накладывать «категориальную сетку упорядоченности» на живое, пульсирующее тело мира не может воспрепятствовать созданию самой этой «сетки» (как инструмента анализа), а иначе говоря, построению типологии политических режимов. Правда, в понимании Даля – это побочная, если можно так сказать, задача, решение которой позволяет лучше определить принципы и границы полиархии как разновидности демократии. Иными словами, американский аналитик строит не абстрактную общую типологическую схему (коих десятки) политических режимов, а типологию режимов, эволюция которых приводит к переходу от гегемонии к демократии.

В основание этой типологии Даль кладет два показателя. Первый – «пределы допускаемой оппозиции, публичного оспоривания или политического соревнования»[486]486
  Dahl R. Polyarchy. P. 4. Даль поясняет, что такие понятия, как “политическое соревнование (political competition)”, “соревновательная политика (competitive politics)”, “публичное оспоривание (public contestation)” и “публичная оппозиция (public opposition)” он использует как взаимозаменяемые характеристики процесса “либерализации”, а режимы, занимающие сравнительно высокое положение по этому показателю, называет “соревновательными режимами” (competitive regimes) (p. 4).


[Закрыть], складывающиеся исторически в той или иной стране в то или иное время. Второй – «численность населения, наделенного на более или менее равной основе правом участия в контроле над деятельностью правительства и оспоривании этой деятельности»[487]487
  Dahl R. Polyarchy. P. 4.


[Закрыть].

Поскольку возможность допущения публичного политического соревнования и оспоривания деятельности правительства, или, как говорит Даль, либерализации режима, с одной стороны, и возможность наделения граждан правом участия в выборах и занятия официальных должностей, или популизации[488]488
  Даль использует понятие popularization, но поскольку в русском языке слово «популяризация» означает не столько увеличение числа граждан, включающихся в ту или иную деятельность, сколько упрощение сложного и рост известности чего-либо или кого-либо, то автор этих строк предпочитает использовать слово «популизация».


[Закрыть] режима — с другой, – суть относительно самостоятельные возможности, то в зависимости от направления происходящих в обществе эволюционных процессов (или их отсутствия) могут складываться разные политические режимы.

Это, во-первых, «закрытые гегемонии (closed hegemonies)». Как свидетельствует само его название, это режим, при котором отсутствует легальная политическая оппозиция, а право граждан участвовать в выборах и занимать официальные должности сведено практически к нулю.

Либерализация закрытой гегемонии – появление условий для деятельности легальной оппозиции и предоставление ей права критики правительства без одновременного расширения участия граждан в политической жизни страны – ведет к появлению режимов, именуемых Далем «соревновательными олигархиями (competitive oligarchies)».

Но эволюция закрытой гегемонии может идти и в направлении «популизации без либерализации», т. е. обеспечения участия граждан в политическом процессе (в качестве избирателей и должностных лиц) при одновременном сохранении запрета на деятельность легальной оппозиции. Так возникают режимы, которые Даль называет «включающими гегемониями (inclusive hegemonies)».

И, наконец, закрытые гегемонии могут эволюционировать одновременно в двух направлениях – в сторону либерализации, открывающей возможности для деятельности легальной оппозиции, и в сторону популизации, позволяющей большему или меньшему числу граждан участвовать в выборах и занимать выборные должности. Так возникают демократические режимы. Но тут Даль делает существенное пояснение (нам придется возвращаться к нему не раз), которое необходимо учитывать при рассмотрении его теории. «…Поскольку демократия может включать больше чем два измерения… и поскольку (по моему представлению) ни одна крупная система в реальном мире не является в полной мере демократизированной, я предпочитаю называть реальные мировые системы… [подобного рода] полиархиями»[489]489
  Dahl R. Polyarchy. P. 8.


[Закрыть]. То есть третье направление эволюции политических режимов – это движение от закрытой гегемонии к полиархии.

Даль, разумеется, отдает себе отчет в том, что все эти режимы описаны им как своего рода веберианские идеальные типы, которые в жизни практически не встречаются, а реальные режимы хотя и приближаются в какой-то степени к одному из типов, носят смешанный (промежуточный) характер. По-видимому, поясняет он, большинство политических режимов, существующих в мире, занимают пространство между четырьмя вышеназванными типами. Претерпеваемые ими изменения делают их более включающими или менее включающими, расширяющими возможности для деятельности оппозации или ограничивающими их и т. п.[490]490
  Поэтому в ряде случаев Даль, желая быть точным, пользуется понятием «близкий»: режим, «близкий к гегемонистскому» (nearly hegemonic regime) и т. п.


[Закрыть].

Касаясь семантического аспекта выстраиваемой им теории, Даль замечает, что, возможно, некоторым читателям не понравится то, что он использует понятие полиархии «в качестве альтернативы слова демократия». Но это, поясняет он, вызвано необходимостью «не упускать из вида различия между демократией как идеальной системой и институциональными установлениями (institutional arangements), которые должны рассматриваться как своего рода несовершенное приближение к идеалу…»[491]491
  Dahl R. Polyarchy. P. 9.


[Закрыть].

Справедливости ради надо сказать, что и в «Полиархии», и в «Демократии и ее критиках», и во многих других работах Даль постоянно отступает от им же предложенного семантического разграничения, что, впрочем, в большинстве случаев нивелируется контекстом, позволяющим понять, идет ли речь о демократии как неосуществимом идеале или о полиархии как ее несовершенной, но реальной разновидности. Такие отступления связаны, по-видимому, не только с тем, что, полиархия рассматривается как форма реализации демократиического конструкта, но и с тем, что, выстраивая свою теорию, Даль параллельно продолжает исследование демократии как родового феномена, принимаемого им в качестве идеала. И это вполне логично: понять, что представляет собой полуидеал, можно лишь получив представление об идеале, рассуждать о котором в последние десятилетия отваживались очень немногие американцы.

Демократия для Даля – лучший из возможных политических режимов. Он не лишен недостатков, однако они многократно перекрываются уникальными достоинствами демократии. К вопросу об этих достоинствах американский исследователь возвращается снова и снова, рассматривая демократию как ценность в разных ракурсах и в разном контексте.

В последней своей книге «О демократии», характеризуемой им как «путеводитель» и претендующей на полное, но при этом максимально сжатое, четкое и общедоступное раскрытие основных аспектов демократии, Даль определяет последнюю как «лучший способ управления государством»[492]492
  Даль Р. О демократии. С. 47.


[Закрыть] (как, впрочем, любой другой «ассоциацией»), который соответствует «по крайней мере пяти критериям»[493]493
  Даль Р. О демократии. С. 41.


[Закрыть] и имеет «десять преимуществ» «по сравнению с любой возможной альтернативой»[494]494
  Даль Р. О демократии. С. 48.


[Закрыть].

В качестве первого критерия (идеальной) демократии, предполагающей, что все «члены ассоциации» (в государстве это – граждане) обладают равными политическими правами, Даль называет «эффективное участие», имея в виду, впрочем, не сам факт участия граждан в выработке решений относительно проводимой политики, а «равные и действенные возможности для изложения своих взглядов»[495]495
  Даль Р. О демократии. С. 41.


[Закрыть] относительно проводимой политики.

Второй критерий – «равное голосование»: всем членам ассоциации должны быть предоставлены «равные и реальные возможности для голосования, причем все голоса имеют одинаковую силу»[496]496
  Даль Р. О демократии. С. 41.


[Закрыть].

Третий критерий – «понимание, основанное на информированности», предполагает, что «в пределах разумного каждый член ассоциации должен получать равные и реальные возможности для ознакомления с политическими альтернативами и их вероятными последствиями»[497]497
  Даль Р. О демократии. С. 41.


[Закрыть].

Четвертый критерий – «контроль за повесткой дня», означающий, что «члены ассоциации «должны иметь эксклюзивные возможности для принятия решений относительно того, какие вопросы и в каком порядке подлежат обсуждению»[498]498
  Даль Р. О демократии. С. 41.


[Закрыть].

Последний, пятый критерий – «участие совершеннолетних», именуемый также «включенностью в жизнь общества»: «все резиденты или, по крайней мере, большая их часть, достигшие совершеннолетия, должны в полной мере обладать гражданскими правами, предусмотренными первыми четырьмя критериями»[499]499
  Даль Р. О демократии. С. 41.


[Закрыть].

Даль подчеркивает, что соблюдение каждого из пяти требований[500]500
  Критерии демократического процесса (практически в том же составе) исследуются Далем и в других работах. Вот как он характеризует их в книге «Демократия и ее критики». «Существует пять стандартных – если угодно, идеально стандартных – критериев, в соответствии с которыми предлагаемые процедуры надо оценивать в любой ассоциации, для которой пригодны посылки. Любой процесс, который полностью им соответствует, будет совершенным демократическим процессом, а правительство ассоциации – совершенным демократическим правительством. Я исхожу из того, что таковых в действительности может никогда и не быть. Они являются идеальными представлениями о человеческих возможностях, с которыми следует сравнивать действительные явления» (с. 162–163).


[Закрыть] – необходимое условие поддержания равноправия членов ассоциации (граждан) и сохранения демократии. Но тут возникает естественный вопрос: а зачем нам нужна демократия, что она дает человеку, или, говоря словами самого Даля, в чем «преимущества» демократии по сравнению с не-демократиями? Ответы американского исследователя на этот вопрос представляют интерес, по меньшей мере, в трех планах. Во-первых, это одна из очень немногих попыток дать комплексную оценку преимуществ демократии по сравнению с недемократическими режимами. Во-вторых, ответы Даля, выдержанные в целом в либеральном духе, позволяют составить более или менее целостное представление о позиции современного американского либерализма – или, скажем осторожнее, какой-то части либералов – в отношении демократии. Важно и то, что характеристики, которые Даль дает демократии, проливают какой-то свет и на некоторые характерные черты американского менталитета с его индивидуализмом, морализмом, культом личной свободы и т. п. Итак, в чем же, по Далю, преимущества демократии?

«1. Демократия способствует тому, чтобы не допустить правления жестоких и аморальных диктаторов»[501]501
  Даль Р. О демократии. С. 49. Здесь и в других девяти характеристиках демократии, предлагаемых Р. Далем, курсив в тексте. – Э.Б.


[Закрыть].

Перед нами не такой уж частый случай, когда описание явления начинается с его отрицательного («не допустить») определения и к тому же выдержано в духе морального императива. «Вероятно, – поясняет Даль подобный подход, – проблема того, как избежать авторитарного правления, остается в политике одной из самых фундаментальных»[502]502
  Даль Р. О демократии. С. 49.


[Закрыть]. Это типично либеральная позиция (свобода автономного индивида, возможность его политического и социального самоопределения – высшая ценность[503]503
  В «Демократии и ее критиках» в основе доказательства преимуществ демократии лежит именно идея личной свободы индивида. «Демократический процесс… в трех отношениях превосходит другие реально осуществимые способы управления. Во-первых, он предоставляет свободу в той степени, в какой этого не может сделать ни одна выполнимая альтернатива. Эта свобода реализуется в форме личного и коллективного самоопределения, в том уровне моральной автономии, которую демократия поощряет и делает возможной, а также – в широком наборе других, более специфических свобод, которые присущи самому демократическому процессу… Во-вторых, демократический процесс дает толчок развитию личности, в особенности, ее способности к самоопределению, моральной автономии и ответственности за свой выбор. И, наконец, в-третьих, это – самый надежный, хотя и не самый совершенный способ защиты и свершения человеческими существами тех интересов и представлений о благе, которые они разделяют с другими людьми» (с. 473).


[Закрыть]), некорректно защищаемая путем подмены тезиса: авторитарное правление – совсем не обязательно жестокая, аморальная диктатура, а стремление жить в условиях, как говорит Даль, «попечительства» (со стороны государства или – конкретнее – со стороны возглавляющего его правителя) присуще человеку, возможно, в большей мере, чем стремление жить в условиях личной свободы (сопряженной с личной ответственностью). Но для либерала, и уж тем более либерала американского такая свобода – альфа и омега существования человека и непременное условие защиты общего (социетального) интереса. Это отчетливо прослеживается в описании последующих «преимуществ» демократии.

«2. Демократия гарантирует гражданам те основополагающие права и свободы, которые недемократический строй не предоставляет и предоставить не может»[504]504
  Даль Р. О демократии. С. 51.


[Закрыть].

Даль развертывает понятие демократии, показывая, что это не только политический режим, способ управления государством (а через него и обществом), но еще и «система прав», составляющих «неотъемлемую часть демократических политических институтов»[505]505
  Даль Р. О демократии. С. 51.


[Закрыть]. Именно с помощью демократических прав – права на участие в управлении государством, права высказывать свои взгляды по политическим вопросам, права избирать и быть избранным и т. п. – граждане получают возможность реализовать рассмотреные выше нормы, выступающие в качестве критерия демократии.

«3. Демократия предоставляет гражданам более широкий диапазон личной свободы, чем любая иная политическая система»[506]506
  Даль Р. О демократии. С. 53.


[Закрыть]. Даль утверждает, что, ставя «во главу угла личную свободу», демократическая культура «таким образом оказывает поддержку дополнительным правам и свободам»[507]507
  Даль Р. О демократии. С. 53–54.


[Закрыть]. Тут можно было бы повторить наш комментарий к первому тезису о преимуществах демократии: это позиция не только типично либеральная, но и весьма характерная для американской политической культуры.