Текст книги "Проблема демократии в американской политической мысли ХХ века"

Есть ли демократия в России?

Параллельно разработке общей проблематики демократического транзита вот уже на протяжении двух десятилетий в Соединенных Штатах идет дискуссия о состоянии демократии в современной России. Для американцев этот вопрос имеет не только чисто академический, но и практический политический интерес: они, по их собственному признанию, хотели бы видеть Россию страной демократической, поскольку считают, что это – помимо выгод для остального мира (с демократиями легче договариваться и т. п.) – отвечало бы национальным интересам Соединенных Штатов.

В науке, особенно общественной, присутствие прямого политического интереса нередко негативно сказывается на результатах исследований и вытекающих из них оценках. И тут перед нами именно такой случай. Суждения американцев о демократии в России во многом определялись и определяются не только, а иногда даже и не столько реальным положением дел в стране, сколько степенью самостоятельности внешней и внутренней политики России и ее готовности идти в фарватере США, а значит, и степенью соответствия этой политики американским интересам и оценками этой политики американской элитой.

Еще одна специфическая черта обсуждения вопроса о демократии в России заключается в том, что в нем наряду с профессиональными демократологами участвуют аналитики, либо специализирующиеся на изучении России (среди них немало бывших «советологов»), либо уделяющие ей очень большое внимание. Так что среди авторов многочисленных статей и книг, посвященных рассматриваемой проблеме, мы видим таких людей, как Ричард Пайпс и Томас Грэм, Маршал Голдман и Арнольд Бейхман, Збигнев Бжезинский и Эндрю Качинс, Джеймс Биллингтон и Леон Арон, Строуб Тэлботт и Майкл Макфол[1027]1027
  Майкл Макфол, один из крупнейших представителей нового поколения американских специалистов по России, автор многих работ, включая ряд книг (см., в частности: McFaul М. Russia’s Unfinished Revolution. Political Change from Gorbachev to Putin. Ithaca and London, 2001), в период президентской кампании 2008 года был консультантом Барака Обамы по России.


[Закрыть] и еще десятки специалистов разного профессионального калибра и политической ориентации.

Как и взгляд на постсоветскую Россию в целом, представления о существующем в ней политическом режиме, складывавшиеся у американцев, претерпели за минувшие два десятилетия заметную эволюцию, и сегодня мы можем говорить – пусть с некоторой долей условности – о двух типах такого рода представлений, один из которых доминировал на протяжении девяностых годов и характеризовал то, что в Америке, да и в самой России нередко называли «ельцинским режимом», а второй начал формироваться на рубеже тысячелетий и характеризовал режим, именовавшийся «путинским»[1028]1028
  С момента избрания Дмитрия Медведева Президентом РФ американцы внимательно отслеживают проводимый им внутри– и внешнеполитический курс и пытаются выявить отличия существующего ныне в стране политического режима от того, который сложился при Путине. Однако ни о каком особом «медведевском режиме» речи пока не ведется.


[Закрыть].

У этих представлений немало общего (прежде всего в негативном плане), но много и различий, в том числе существенных. Изменились не только акценты в характеристиках и оценке политического режима в целом и составляющих его институтов – изменились сами характеристики и оценка, равно как и видение перспектив его эволюции. И тут надо сразу сказать: доминировавшие в разное время представления о России всегда были выдержаны в критических тонах. Американские аналитики, какой бы политической ориентации они ни придерживались, видели в существующем режиме – даже если фиксировали в нем какие-то демократические черты – изъяны, не дававшие, как они полагали, оснований идентифицировать его как полноценную демократию. Для них это всегда была, говоря словами политолога Питера Ратленда, «ущербная демократия» (flawed democracy)[1029]1029
  Rutland P. A Flawed Democracy // ’’Current History”, October 1998. P. 313.


[Закрыть]. К тому же еще и демократия хрупкая и нестабильная. Тем не менее, повторим, доминировавшие среди американских аналитиков представления о «ельцинском» и «путинском» режимах существенно различаются и по содержанию, и по тональности.

Оценивая достижения России в области демократического строительства в первой половине, и особенно в самом начале 90-х годов, заокеанские аналитики обращают внимание на то, что в то время для Ельцина и его команды «демократия не была высшим приоритетом»[1030]1030
  McFaul M. Democracy Unfolds in Russia // “Current History”, October 1997. P. 321. Уже сам заголовок статьи – «В России развертывается демократия» – говорит о ее главной идее: в стране строится, пусть и с трудом, демократическое общество.


[Закрыть]. Центр тяжести реформ был перенесен Кремлем в сферу экономики, поскольку экономическая трансформация рассматривалась в качестве предпосылки становления стабильной политической демократии.

Не забывали американцы и о том, что в России имелись политики, полагавшие, что в качестве «промежуточного режима» между «командным коммунизмом» и «капиталистической демократией» могла бы выступить та или иная разновидность авторитарного режима[1031]1031
  См., напр.: Simes D. The Return of Russian History // “Foreign Affairs”, January/February 1994.


[Закрыть]. И хотя Ельцин в итоге отверг этот путь развития, в Вашингтоне пришли к выводу, что открывшаяся перед ним в самом начале 90-х годов возможность совершить рывок в направлении создания новых демократических институтов не была использована.

Трагические события октября 1993 года открыли «новое окно возможностей для демократии, хотя и при менее благоприятных условиях, чем прежде»[1032]1032
  McFaul M. Democracy Unfolds in Russia // “Current History”, October 1997. P. 320.


[Закрыть]. И к середине 90-х «на руинах рухнувшего советского режима» выросла «новая русская полития»[1033]1033
  McFaul M. Democracy Unfolds in Russia // “Current History”, October 1997. P. 319. Более подробную картину недостатков и достоинств «ельцинской» демократии Макфол развертывает в своей книге Russia’s Unfinished Revolution. Political Change from Gorbachev to Putin. Ithaca and London, 2001.


[Закрыть]. Ее характерными чертами, по мнению американцев, стали «суперпрезидентство, двусмысленный федерализм, слабость политических партий, рабочих и гражданских организаций, чрезмерная мощь большого бизнеса и фактическое отсутствие правления закона»[1034]1034
  McFaul М. Democracy Unfolds in Russia // “Current History”, october 1997. R 325.


[Закрыть].

Однако отмеченные американцами недостатки не мешали им характеризовать Россию начала 90-х как страну, которая хотя и медленно, при активном сопротивлении консервативных сил, но все же продвигалась по пути строительства демократического общества и добилась заслуживающих одобрения и поддержки успехов. Принятие в 1993 году Конституции Российской Федерации, выборы президента страны, депутатов Государственной Думы и губернаторов оценивались как «замечательная серия демократических достижений, особенно на фоне других периодов русской истории: конфронтационной и, в конечном счете, кровавой политики первых лет нового Русского государства; семидесятилетнего тоталитарного правления при коммунистах, сотен лет автократического правления при царе»[1035]1035
  McFaul М. Democracy Unfolds in Russia // “Current History”, october 1997. R 321.


[Закрыть].

Примечательно, что в качестве критерия демократии, в соответствии с которым оценивались проводившиеся в России преобразования, была принята шумпетерианская модель. Как писал в 1997 году Майкл Макфол, «вторая русская республика – политическая система, существующая с 1993 года – похоже, отвечает минималистской дефиниции демократической системы, предложенной Йозефом Шумпетером: “институциональное устройство для принятия политических решений, в котором индивиды приобретают власть принимать решения путем конкурентной борьбы за голоса избирателей”»[1036]1036
  McFaul M. Democracy Unfolds in Russia // “Current History”, october 1997. R 321.


[Закрыть].

Оценивая итоги выборов 1996 года, американцы пришли к выводу, что «все основные политические игроки России приняли новый, пусть и минимальный, набор правил политической конкуренции, признающий народные выборы единственным легитимным средством достижения политической власти. Другими словами, Россия завершила переход к электоральной демократии»[1037]1037
  МсFaul M. Democracy Unfolds in Russia // “Current History”, october 1997. P. 319. Курсив мой – Э.Б.


[Закрыть].

Это, подчеркивали американцы, еще не консолидированная либеральная демократия, для которой помимо свободных выборов характерны сбалансированное разделение властей между законодательными, исполнительными и судебными органами, равно как между центром и регионами; структурированная партийная система; чуткое гражданское общество (vibrant civil society); верховенство закона. Ничего этого в России 90-х обнаружено не было. Однако, «оплакивая медленный старт процесса консолидации либеральной демократии в России, – настаивал Макфол, – мы не должны забывать о важном прогрессе, сделанном ею в установлении в стране электоральной демократии»[1038]1038
  McFaulM. Democracy Unfolds in Russia // “Current History”, October 1997. R 325.


[Закрыть].

Прогресс представлялся американцам тем более очевидным, что, как они отмечали, в последние годы правления Горбачева и первые годы правления Ельцина основные политические игроки России не могли достичь согласия относительно правил регулирования и организации политической конкуренции. «Однако после 1993 года большинство российских политиков пришли к согласию относительно одного критического принципа – прихода к власти с помощью урны для голосования. На фоне многовековой авторитарной традиции, существовавшей в России на протяжении столетий, построение электоральной демократии является важной вехой… институт выборов может обеспечить создание условий для развития других компонентов либеральной демократии… первые посткоммунистические выборы могут способствовать созданию условий для демократического обновления России в будущем»[1039]1039
  McFaul М. Democracy Unfolds in Russia // “Current History”, October 1997. R 325.


[Закрыть].

В 1995 году издательство Гарвардского университета публикует книгу доцента политической науки в университете штата Род-Айленд Николая Петро «Возрождение русской демократии. Интерпретация политической культуры»[1040]1040
  Petro N. The Rebirth of Russian Democracy. An Interpretation of Political Culture. Cambr., Mass., London, 1995.


[Закрыть]. Как показывает само ее название, автор исходит из представления, мало кем разделяемого в Соединенных Штатах, что в России существовала (причем на протяжении длительного времени) национальная демократическая традиция, так что строительство в этой стране демократических институтов происходило не на пустом месте, и речь должна идти именно о возрождении этой традиции. И второй важный момент, отмечаемый Петро: демократические ценности и ориентации закодированы в национальной политической культуре, т. е. имеют глубокие корни в русской истории.

И горбачевская перестройка, с энтузиазмом воспринятая большинством советского народа, и последующее крушение советского общества, утверждает Петро, не были случайными. «Стремление восстановить гражданское общество, правление закона, частную собственность, свободное предпринимательство и политический плюрализм имели место в России задолго до крушения советского режима и даже до начала перестройки»[1041]1041
  Petro N. The Rebirth of Russian Democracy. An Interpretation of Political Culture. Cambr., Mass., London, 1995. P. 2.


[Закрыть]. Вопреки широко распространенному мнению, пишет Петро, россияне дорожат демократическими ценностями не меньше, чем, скажем, французы или немцы, так что надежды на то, что в стране будет строиться демократическое общество, представляются вполне обоснованными.

Что позволяло американцам характеризовать «ельцинские» реформы скорее в позитивных, нежели в негативных тонах и вселяло в них надежду на демократическое будущее России? По меньшей мере, три обстоятельства, казавшиеся им весьма важными. Во-первых, сравнение того, что начало вырисовываться в стране в 90-х годах, с тем, что было в СССР при Горбачеве и до него – сравнение, работавшее в пользу нового режима. Во-вторых – и на это обращалось особое внимание – вектор развития новой России: она шла, пусть и медленно, от авторитаризма (а некоторые говорили и о тоталитаризме) к демократии, что вселяло надежду на дальнейший прогресс в данном направлении. И еще один момент, принципиально важный для Америки: она надеялась сделать Россию верным и прилежным учеником Запада, превратив ее со временем в «нормальное» государство и общество либерально-демократического типа. Так что вплоть до конца 90-х подавляющее большинство американских аналитиков полагали, что Россия, в общем и целом, движется в правильном направлении. Конечно, с поправкой на российские дороги…

Однако с наступлением нового века доминирующее представление о российском политическом режиме и демократических перспективах страны стало меняться в худшую сторону. Это признают и сами американцы, причем это изменение они объясняют изменениями в политической жизни России и практически единодушно увязывают их с новым политическим курсом, который стал проводить президент Путин.

Заметим, что речь идет именно о доминирующих представлениях, на базе которых формировалось американское общественное мнение. Точка зрения, согласно которой демократия в России хотя и подвергается атакам и в чем-то убывает, но все-таки жива, и искоренить ее вовсе будет трудно, высказывалась в Америке и после прихода Путина к власти. «Вопрос в том, – писал в октябре 2002 года на страницах «Каррент Хистори» политолог Томас Николс, – что будет развиваться быстрее – демократическая консолидация или бюрократическое сопротивление; пока что те, кто говорит о необратимости (irreversibility) российской демократии, стоят на более твердой почве, нежели те критики… которые, начиная с 1991 года, постоянно предупреждают, что Россия движется к катастрофе и чьи предсказания наступления судного дня неизменно терпели провал»[1042]1042
  Nichols Т. Putin’s First Two Years: Democracy or Authoritarianism? // “Current History”, 2002, October. P. 312.


[Закрыть].

Еще дальше пошли Андрей Шлейфер и Дэниел Трейсмен. В 2004 году они опубликовали на страницах «Форин Афферс» статью «Нормальная страна», в которой утверждали, что «политический режим в России был одним из самых демократических в регионе на протяжении последних 15 лет. А все недостатки вполне сравнимы с теми, которые можно найти в любой развивающейся капиталистической стране»2. Годом позднее появилась книга Шлейфера «Нормальная страна. Россия после коммунизма»[1043]1043
  Shleifer A. A Normal Country. Russia after Communism. Cambr., Mass., London, 2005.


[Закрыть], в которой развивались основные идеи статьи. Они были просты: широко распространенное представление о том, что Россия погружается в экономический и политический кризис, не соответствует реальному положению вещей. Напротив, факты свидетельствуют о том, что она развивается как обычная страна среднего уровня, вставшая на путь демократических преобразований. «В сравнении с другими странами, находящимися на том же уровне экономического и политического развития, Россия выглядит скорее правилом, чем исключением»[1044]1044
  Shleifer A. and Treisman D. A Normal Country // Foreign Affairs, March/April 2004, www. foreignaffairs.org. P. 1.


[Закрыть]. И вот общий вывод: «Россия – просто нормальная страна, каким бы разочаровывающим ни было это для тех, кто надеялся на что-то большее»[1045]1045
  Shleifer A. and Treisman D. A Normal Country // Foreign Affairs, March/April 2004, www. foreignaffairs.org. P. 10.


[Закрыть].

Идентификация России как «нормальной страны» была встречена критикой со стороны большинства американских исследователей, в частности экономиста Стивена Роузфилда, опубликовавшего статью «Россия: ненормальная страна»[1046]1046
  Rosefielde S. Russia: An Abnormal Country // в «The European Journal of Comparative Economics», 2 (1) 2005.


[Закрыть]. В соответствии с «нормами, разработанными Парето, Эрроу и Бергсоном», утверждал Роузфилд, «Россия является ненормальной политической экономией (abnormal political economy), для которой маловероятны (unlikely) демократизация, вестернизация или развитие свободного предпринимательства в ближайшей перспективе (any time soon)»[1047]1047
  Rosefielde S. Russia: An Abnormal Country // в «The European Journal of Comparative Economics», 2 (1) 2005. http://www.bof.fi/bofit/eng/6dp/04abs/pdf/dpl504.pdf. P. 7.


[Закрыть]. При этом американский экономист поясняет, что «нормальной» следует считать страну с «демократическим свободным предпринимательством или социальной демократией типа той, что существует в Европейском Союзе»[1048]1048
  Rosefielde S. Illusion of Transition: Russia’s Muscovite Future // Eastern Economic Journal, Spring 2005. www.findarticle.org. P. 1.


[Закрыть].

Надо заметить, что и среди критиков Путина были люди, отдававшие себе отчет в том, что на смену десятилетию революционных потрясений и вызванной ими анархии и угрозы распада России неизбежно должен был прийти период поиска путей укрепления государства и консолидации общества. «Эта цель – восстановление порядка путем укрепления Российского государства – стала определяющей в деятельности Путина на посту президента. Совершенно очевидно, что к концу 1990-х годов Россия остро нуждалась в более эффективном государстве, и Путин правильно определил [стоявшую перед ним] проблему. Вакуум, образовавшийся в результате распада Советского Союза в 1991 году, должен был быть заполнен»[1049]1049
  McFaul M. Russia and the West: A Dangerous Drift // “Current History”, October 2005. P. 308.


[Закрыть].

Но даже те, кто признавал необходимость укрепления Российского государства и на первых порах в целом доброжелательно относился к Путину, выражали опасения, что он может зайти слишком далеко в «наведении порядка» в стране[1050]1050
  Treisman D. Russia Renewed? // “Foreign Affairs”, November/December 2002. P. 58.


[Закрыть]. Прошло совсем немного времени и опасения американцев, что новый президент изберет «неверный путь» решения поставленных им перед собой задач, переросли, особенно после «дела ЮКОСа», в уверенность, что так оно и произошло. И если обобщить многочисленные суждения о том, какие решающие faux pas, приведшие к трансформации российского политического режима, совершил Путин во внутренней и внешней политике, то получится, что таких ошибок было две.

Первая из них заключалась в изменении позиции России по отношению к Западу как модели для подражания. Если воспользоваться вышеупомянутым образом «ученика», то к концу 90-х годов на Западе, в том числе в США, сформировалось представление о том, что Россия стала превращаться в плохого, упрямого, сварливого и ленивого ученика, пропускающего «уроки» демократии, не выполняющего «домашние задания» и перебивающегося с двойки на тройку, а потом и вовсе бросившего западную демократическую «школу», т. е., в сущности, переставшего быть учеником.

Вторая крупная ошибка Путина (как конкретное проявление первой в сфере политики) заключалась, по мнению американцев, в изменении самого отношения России к демократии. Ее лидеры не только отказались от дальнейшего развития демократических институтов, но и встали на путь целенаправленного демонтажа созданных ранее демократических структур. «С тех пор, как в 2000 году на президентский пост был избран бывший полковник КГБ Владимир Путин, – писал Пайпс, – российские демократические институты начали сворачивать, гражданские права ограничивать, а ее сотрудничество с международным сообществом далеко не гарантировано»[1051]1051
  Pipes R. Flight from Freedom: What Russians Think and Want // Foreign Affairs, May/June 2004. www.foreignaffairs.org. R 1.


[Закрыть].

Примерно в том же духе стал рассуждать и Макфол. Путин «не нарушил радикальным образом Конституцию 1993 года, не запретил выборы, не арестовал сотни политических оппонентов. Россия и сегодня остается значительно более свободной и более демократичной страной, чем Советский Союз. Но если формальные институты российской демократии остаются нетронутыми, то реальное демократическое содержание этих институтов подверглось при Путине ощутимой эрозии»[1052]1052
  McFaul M. Russia and the West: A Dangerous Drift // “Current History”, October 2005. R 308.


[Закрыть].

Известный американский экономист, автор нашумевшей книги «Пиратизация России» Маршалл Голдманн, отвечая в июне 2005 года на реплику корреспондента швейцарской «Ле Тан» «процесс демократизации [в России] замедляется», заметил: «Это еще мягко сказано, я бы отметил значительный откат назад. Мы видим это по росту коррупции, по ситуации со средствами массовой информации. В регионах все еще хуже. Правильный подсчет голосов – уже проблема, он производится с явными нарушениями. Сегодня почти невозможно создать надежную независимую партию.

Запуганные предприниматели еще не готовы вкладывать деньги в подобные проекты»[1053]1053
  Маршалл Голдман: «В России стало меньше демократии»,»Le Temps», 06 июня 2005. Опубликовано на сайте ИноСМИ.Ru http://www.inosmi.ru/stories/05/10/07/3458/220194. html


[Закрыть].

В общем, к концу второго срока президентства Путина Россия предстала в глазах американских аналитиков уже не просто в образе плохого ученика, но еще и в образе отступника от демократии и чуть ли даже не источника угрозы для демократического мира. И самый общий аргумент в поддержку этого вывода был примерно таков: Кремль взял курс на воссоздание в России сильного централизованного государства, жестко контролирующего и регулирующего чуть ли все стороны жизни общества и способного тем самым (по расчетам Кремля) обеспечить экономический рост, порядок и стабильность. Столкнувшись с «коррупцией в госаппарате, экономическим банкротством страны, этническим сепаратизмом, дискредитированным предшественником, раздробленной и неэффективной политической системой, расколотостью лагеря западников-либералов», Путин поставил своей «главной целью» «восстановление централизованной государственной власти»[1054]1054
  Сестанович С. Повесть о двух постсоветских президентах // “The Wall Street Journal”, 30 июля 2004. Опубликовано на сайте ИноСМИ.Ru http://www.inosmi.ru/stories/01/05/29/2996/211688/html. С. 1.


[Закрыть]. И формально, как полагает большинство аналитиков, он добился своей цели. Но добился дорогой ценой, сильно снижающей эффективность сложившегося режима.

Американцы утверждают, что «Российское государство укрепляется в ущерб политическому плюрализму»[1055]1055
  Сестанович С. Повесть о двух постсоветских президентах// “The Wall Street Journal”, 30 июля 2004. Опубликовано на сайте ИноСМИ.Ru http://www.inosmi.ru/stories/01/05/29/2996/211688/html. С. 3.


[Закрыть]. «В 2005 году российская полития была значительно менее плюралистична, чем в 2000 году»[1056]1056
  McFaul М. Russia and the West: A Dangerous Drift // “Current History”, October 2005. P. 309.


[Закрыть]. Это проявляется, в частности, в отходе от принципа федерализма в направлении создания унитарного государства. Настоящего демократического федеративного государства в России не было никогда. Но теперь положение стало еще хуже. «С момента инаугурации Владимира Путина в марте 2000 г. российская федеративная система разрывается на части. Президент же своими действиями продемонстрировал, что не питает особой слабости к принципам федерализма. Действительно, реформы Путина – это насмешка над федерализмом и сейчас возникают большие сомнения относительно его верности конституционализму и демократии»[1057]1057
  Ross C. Putin’s Federal Reforms and the Consolidation of Federalism in Russia: One Step Forward, Two Steps Back! // “Communist and Post-Communist Studies”, № 36 (2003). Р. 29.


[Закрыть].

Не менее наглядное свидетельство отхода от демократического плюрализма видят в нарушении одного из важнейших принципов либеральной демократии – принципа разделения властей. Хотя Федеральное Собрание функционирует без видимого нарушения Конституции, фактически оно выполняет волю исполнительной власти и действует по ее указке. Так что парламент больше уже не служит «реальным противовесом исполнительной власти»[1058]1058
  Сестанович С. Повесть о двух постсоветских президентах // “The Wall Street Journal”, 30 июля 2004. Опубликовано на сайте ИноСМИ.Ru http://www.inosmi.ru/stories/01/05/29/2996/211688/html. С. 1.


[Закрыть]. А изменения, внесенные в последние несколько лет в избирательное законодательство, привели к дальнейшему ослаблению роли Думы как самостоятельного властного политического института.

Нечто подобное происходит, по мнению американцев, и с судебной властью, фактически лишенной возможности выступать в роли беспристрастного арбитра, руководствующегося законом. Особенно много говорилось об этом в Америке в связи с «делом ЮКОСА».

Еще один признак отхода России от демократии американцы видят в переходе реальной власти в руки исполнительных органов. При этом правительство занимает периферийное положение, а властные рычаги сконцентрированы в руках президента. Но поскольку режим личной власти установился в стране «слишком большой и слишком сложной, чтобы с ней мог управиться (handle) один человек»[1059]1059
  McFaul М. Russia and the West: A Dangerous Drift // “Current History”, October 2005. P. 309.


[Закрыть], главе государства волей-неволей приходится этой властью «делиться».

Первой из структур, которой президент «делегирует» власть, называют обычно его администрацию, которую иногда даже сравнивают с ЦК КПСС. «Сегодня власть сконцентрирована в руках администрации президента больше, чем когда-либо в истории постсоветской России»[1060]1060
  McFaul М. Russia and the West: A Dangerous Drift // “Current History”, October 2005. P. 309.


[Закрыть]. Вторая структура или, лучше сказать, группа, отчасти получившая власть из рук главы государства легально, а отчасти тихо «узурпировавшая» ее, это – бюрократия. Отсюда и ставшая популярной идентификация современного Российского государства как бюрократического, или даже полицейско-бюрократического, поскольку произошло заметное усиление роли ФСБ, МВД и других силовых структур.

Наглядное свидетельство недемократичности установившегося в России политического режима американцы видят в установлении жесткого государственного контроля над СМИ и непрекращающемся нарушении прав человека («права человека, отдельных российских граждан ныне менее обеспечены, чем в то время, когда Путин пришел к власти»[1061]1061
  McFaul M. Russia and the West: A Dangerous Drift // “Current History”, October 2005. P. 309.


[Закрыть]).

Особо подчеркивается, что усиление роли государства и расширение полномочий силовых структур не привели ни к повышению их эффективности, ни к более надежному обеспечению безопасности граждан. Уровень преступности в российском обществе остается высоким, а степень его коррумпированности только растет.

Крупный недостаток нынешнего российского политического режима американцы видят в отсутствии демократической партийной системы. Сконцентрировав усилия на построении централизованного государства, Путин, как утверждает Макфол, «ослабил независимые политические партии России»[1062]1062
  McFaul М. Russia and the West: A Dangerous Drift // “Current History”, October 2005. P. 308.


[Закрыть]. Другие аналитики, как, например, Кэтрин Стоунер-Вайсс, заместитель директора Центра демократии, развития и верховенства закона Стэнфордского университета, склоняясь в принципе к такому же выводу, полагают, что в России просто не успела сложиться партийная система, сколько-нибудь приближающаяся к той, которая действует на Западе. «…В России нет настоящего партийного института…»[1063]1063
  Стонер-Вейсс К. Россия, нефть и демократия // Washington Profile, 18 ноября 2006.


[Закрыть]. Что касается такой, на первый взгляд, относительно успешной организации, как Единая Россия, то она, по мнению большинства американских аналитиков, не является партией в строгом смысле слова: это просто собрание людей, обладающих властью. «…Единственное, что объединяет ее членов – это возможность получить политическое покровительство. Если эта коалиция распадется, от нее просто ничего не останется»[1064]1064
  Сестанович С. Повесть о двух постсоветских президентах // “The Wall Street Journal”, 30 июля 2004. Опубликовано на сайте ИноСМИ.Ru http://www.inosmi.ru/stories/01/05/29/2996/211688/html. С. 2.


[Закрыть].

Таким образом, к концу первого десятилетия XXI века в Америке сложилось в качестве доминирующего представление, что в России сформировался недемократический политический режим, ядром которого является малоэффективное централизованное государство; при котором власть, опирающаяся на силовые структуры, сконцентрирована в руках президента и чиновников; отсутствуют действенные институты гражданского общества и, в частности, развитая партийная система; пресса находится под контролем властей, права человека нарушаются, а безопасность граждан защищена слабо.

Этот режим идентифицируется по-разному. Кто-то характеризует его как режим если и не фашистского, то фашизирующегося типа или, по крайней мере, режим с элементами фашизма. И хотя это представление разделяется очень немногими (некоторые из них открыто называют себя ненавистниками сложившихся в России порядков), среди них мы видим ряд известных фигур, включая Збигнева Бжезинского[1065]1065
  См.: Бжезинский 3. Московский Муссолини // “The Wall Street Journal”, 21 сентября 2004. Опубликовано на сайте ИноСМИ.Ru.http://www.inosmi.ru/translation/213085.html.


[Закрыть].

Некоторые американские специалисты говорят об установлении в России сталинизирующегося режима, или режима с элементами сталинизма. О таком представлении тоже нельзя сказать, что оно получило широкое хождение в Америке или за ее пределами, но утверждения, что в Кремле стали все чаще «советоваться» со Сталиным, начали появляться с середины нынешнего десятилетия[1066]1066
  Об этом свидетельствуют, в частности, публикации Гуверовского института и, прежде всего, одного из его ведущих сотрудников (а по совместительству – обозревателя газеты «Вашингтон Таймс») Арнольда Бейхмана. См.: Бейхман А. Сталин жив // The Washington Post, 23 сентября 2004 г. Опубликовано на сайте ИноСМИ. ru 23 сентября 2004 г.


[Закрыть].

Несколько более распространено представление о том, что в России сложился режим с элементами позднесоветского (послесталинского) общества. При этом следует иметь в виду, что практически все современные американские аналитики двояко оценивают режим, существовавший в СССР после Сталина (от Хрущева до Горбачева). С одной стороны, они считают его более либеральным, хотя и отмечают, что степень либеральности колебалась на протяжении тридцати с лишним лет то в сторону увеличения, то в сторону уменьшения. С другой стороны, подчеркивают преемственность по отношению к сталинскому режиму, видя в нынешних политических порядках «последнее проявление предыдущего уклада»[1067]1067
  Бжезинский 3. Запад слишком богат // “Gazeta Wyborcza”, 22 мая 2006.http://www. inosmi.ru/print/227609.html. Курсив мой. – Э.Б.


[Закрыть]. О том, что «во многих сферах Россия еще не избавилась от советских методов управления»[1068]1068
  Голдман М.: «В России стало меньше демократии» («Le Temps», Швейцария). Опубликовано на сайте ИноСМИ.Ru http://www.inosmi.ru/stories/05/10/07/3458/220194.html


[Закрыть] не раз говорил Маршалл Голдман и многие его коллеги, в частности Леон Арон, Андерс Ослунд (Аслунд), Арнолд Бейхман, Дэвид Саттер и другие.

Попытки найти адекватное реальности определение сложившегося в России политического режима подталкивает некоторых американских исследователей на путь создания новых (по крайней мере, по форме) концепций демократии. Пример тому – Стивен Фиш из Калифорнийского университета в Беркли, автор книги «Крушение российской демократии»[1069]1069
  Fish S. Democracy Derailed in Russia. The Failure of Open Politics. Cambr., 2005.


[Закрыть]. По утверждению ее автора, его представления о демократии в чем-то совпадают с представлениями Йозефа Шумпетера, Хуана Линца, Джованни Сартори, Роберта Даля[1070]1070
  Fish S. Democracy Derailed in Russia. The Failure of Open Politics. Cambr., 2005. 3. 16, 17 и др.


[Закрыть] и других демократологов, а в чем-то отличаются от них, и это действительно так, хотя вопрос о степени ценности созданной им теоретической конструкции остается открытым.

Россия, считает Фиш, «не пришла к демократии»[1071]1071
  Fish S. Democracy Derailed in Russia. The Failure of Open Politics. Cambr., 2005. Р. 27.


[Закрыть]. Опираясь на исследования Р. Даля и черпая творческое вдохновение у К. Поппера, автора классической работы «Открытое общество и его враги» (которого он почему-то забывает упомянуть), Фиш подразделяет политические режимы на «закрытые» и «открытые». Демократия – открытый режим, поскольку в демократическом обществе «политическое участие открыто для каждого (или почти для каждого), налицо открытая конкуренция, политические коммуникации устанавливаются открыто, люди открыто вступают в политические ассоциации во имя достижения политических целей, действия правительства открыты для наблюдения и т. п.»[1072]1072
  Fish S. Democracy Derailed in Russia. The Failure of Open Politics. Cambr., 2005. Р. 19.


[Закрыть]. Само собой разумеется, что демократия предполагает проведение свободных выборов и обеспечение прав избирателей, позволяющих им свободно формировать и выражать свои предпочтения. Ничего этого, утверждает Фиш, в нынешней России не существует. «Российские выборы слишком изрешечены (are riddled) большим количеством подтасовок и принуждений, чтобы назвать их свободными»[1073]1073
  Fish S. Democracy Derailed in Russia. The Failure of Open Politics. Cambr., 2005. Р. 28.


[Закрыть]. К тому же, по мнению американского политолога, россияне лишены возможности устанавливать межличностные коммуникации и создавать гражданские ассоциации, необходимые для того, чтобы свободно выражать свои взгляды.

Фиш не отрицает, что «Россия – более открытая полития», чем был Советский Союз и чем ныне являются некоторые из государств, появившихся на постсоветском пространстве. Но при этом подчеркивает: «фальсификация, принуждение и целенаправленная дисквалификация кандидатов, участвующих в выборах, равно как и ограничение коммуникативного взаимодействия и деятельности ассоциаций предотвратили развитие демократии»[1074]1074
  Fish S. Democracy Derailed in Russia. The Failure of Open Politics. Cambr., 2005. Р. 29.


[Закрыть].

Однако Фиш не считает возможным идентифицировать существующий в России политический режим как авторитарный, поскольку полагает, что, вопреки сложившейся традиции, демократия (отвечающая на вопрос «кто правит?»), должна сопоставляться не с авторитаризмом (отвечающим на вопрос «как правят?»), а с «монократией» и «олигархией». «Демократия, олигархия и монократия – все они указывают на то, кто правит и кто может принимать участие [в политике], а не на стиль правления»[1075]1075
  Fish S. Democracy Derailed in Russia. The Failure of Open Politics. Cambr., 2005. Р. 20.


[Закрыть].

Фиш, по сути, воспроизводит классическую триаду Аристотеля: правление большинства, правление немногих, правление одного. «Олигархия, – объясняет Фиш, – означает правление части [общества], монократия – правление одного. И та, и другая суть типы того, что обыкновенно называют авторитарными режимами, хотя монократия более закрыта, чем олигархия»[1076]1076
  Fish S. Democracy Derailed in Russia. The Failure of Open Politics. Cambr., 2005. Р. 20.


[Закрыть].

При олигархическом режиме, поясняет американский демократолог, «право занимать высокую должность, устанавливать коммуникации с другими и создавать ассоциации по собственному желанию принадлежит множеству акторов. Но эти акторы составляют лишь часть народа. В монократии один-единственный актор, будь то индивид или партия, может управлять и действовать свободно в соответствии с его/ее предпочтениями; политическая жизнь для всех остальных закрыта. Я предпочитаю термин монократия «автократии», – поясняет американский политолог, – поскольку последняя наводит на мысль о правлении одного индивида, тогда как монократия оставляет открытой возможность тотального контроля со стороны объединенного коллективного актора»[1077]1077
  Fish S. Democracy Derailed in Russia. The Failure of Open Politics. Cambr., 2005. Р. 20.


[Закрыть].

Советский Союз, по Фишу, был монократией в форме партократии. «Постсоветская Россия – отнюдь не монократия. Она значительно более открыта, чем советская система до конца 1980-х годов»[1078]1078
  Fish S. Democracy Derailed in Russia. The Failure of Open Politics. Cambr., 2005. Р. 27.


[Закрыть]. Но степень этой открытости не соответствует демократическому режиму. «Хотя прорывы конца 1980-х и начала 1990-х разрушили монократию, за ними не последовало продвижение к демократии… Россия пошла скорее по пути олигархии, чем по пути демократии…»[1079]1079
  Fish S. Democracy Derailed in Russia. The Failure of Open Politics. Cambr., 2005. Р. 27.


[Закрыть].

Фиш проводит различие между «британской олигархией XIX века» и южноафриканской олигархией времен апартеида, где большинство населения, хотя и по разным причинам, было лишено права голоса, и посткоммунистической российской олигархией, где каждый имеет право голоса. Но это, считает Фиш, фиктивное право, ибо «существует масса механизмов, лишающих выборы смысла и нарушающих связи между гражданами, у которых имеются свои предпочтения, и властями предержащими, преследующими собственные цели. Поэтому наделенное смыслом политическое участие ограничено узким кругом правителей»[1080]1080
  Fish S. Democracy Derailed in Russia. The Failure of Open Politics. Cambr., 2005. Р. 29.


[Закрыть]. Впрочем, американский автор тут же добавляет, что «этот тип олигархии является общим для современного мира»[1081]1081
  Fish S. Democracy Derailed in Russia. The Failure of Open Politics. Cambr., 2005. Р. 29.


[Закрыть].

Схема Фиша примечательна и тем, что расширяет спектр американских представлений о политическом режиме постсоветской России, и тем, что лишний раз подтверждает: эти представления оказываются в основном негативными, подчеркивающими неполноценность этого режима по сравнению с теми, которые существуют ныне в развитых странах Запада.