Текст книги "Проблема демократии в американской политической мысли ХХ века"

Нынешнее состояние национальной и мировой демократии, стремление разрешить поставленные им проблемы определили фокус исследовательского интереса американских демократологов конца XX – начала XXI веков. Известный специалист в области политической теории Уильям Гэлстон, характеризуя «современную либеральную демократию», выделяет несколько предметных сфер, интересующих американских исследователей. Это «конституционное правление, основанное на народном согласии (popular concent) и осуществляемое через представительские институты»; «рыночная экономика, подлежащая некоторому (to some degree) политическому ограничению и регулированию»; «система социального обеспечения (welfare provision) и социального страхования; «многообразное (diverse) общество с широким кругом индивидуальных возможностей и выборов и независимыми группами и ассоциациями («гражданское общество»)»; «реальная, строго защищенная сфера приватности и индивидуальных прав»[767]767
  См.: Galston W. Political Theory in the 1980s: Perplexity among Diversity // Finifter A. (ed.). Political Science. The State of the Discipline П. Wash. (D.C.), APSA, 1993, P. 35.


[Закрыть]. Конечно, ни рынок, ни гражданское общество, ни система страхования сами по себе не являются элементами демократии. Но совершенно очевидно, что без них современной демократии не устоять и без их исследования демократию не понять. Так что включение этих сфер в рамки демократологического поля представляется, в общем, достаточно правомерным.

А вот еще один взгляд американцев – и взгляд примечательный – на круг проблем, входящих в последние десятилетия в это поле. Речь идет об упоминавшейся выше антологии «The Democracy Sourcebook», изданной в 2003 году. Как пишут во «Введении» ее составители, «собранные в ней тексты касаются концептуальных, нормативных и эмпирических вопросов, что позволяет познакомиться как с классическими, так и с самыми современными положениями науки о демократии»[768]768
  Теория и практика демократии. Антология. С. XXVII.


[Закрыть]. К текстам антологии, достаточно репрезентативным, мы будем обращаться еще не раз. В данном случае нас интересует тематика блоков, в которые они сгруппированы: «определение демократии», «источники демократии», «демократия, культура и общество», «демократия и конституционализм», «президентская и парламентская системы: сравнительный анализ», «представительство», «группы интересов», «результаты демократии», «демократия и мировой процесс».

Интересно привести и еще один взгляд – теперь уже с российской стороны – на предметно-тематическую фокусировку текстов, включенных в упомянутую антологию. Автор вступительной статьи к ее русскому переводу В.Л.Иноземцев выделяет в них пять тем. «Первой из них является определение демократии и демократического государства; второй – выявление условий, позволяющих демократическим режимам быть прочными и устойчивыми; третьей – сравнение демократических систем по степени учета ими настроений и предпочтений избирателей; четвертой – оценка места и роли судебных инстанций и институтов гражданского общества в демократическом государстве; пятой – формулирование своего рода “кодекса поведения” демократии на международной арене»[769]769
  Иноземцев В.Л. Безусловная ценность нашего времени // Теория и практика демократии. Антология. С. XII.


[Закрыть].

Картина станет еще более многоцветной и полной, если назвать некоторые из статей и книг, отрывки из которых включены в антологию: «Процесс государственного управления: политические интересы и общественное мнение»; «Глас народа»; «Влияние экономического развития на демократию»; «Демократия и рынок. Политичские и экономические реформы в Восточной Европе и Латинской Америке»; «Трансформация Южной Африки на основе переговорного процесса: демократия, оппозиция и новый конституционный строй»; «Состояние демократической теории»; «Модернизация, культурные изменения и устойчивость традиционных ценностей»; «Принятие решений в демократическом обществе: Верховный суд и его влияние на политический курс государства»; «Подоплека финансирования избирательных кампаний: мифы и реалии»; «Представительство женщин»; «Демократия, экономическая взаимозависимость и международные организации в создании зоны мира» и т. д.

Если вдобавок к этому принять во внимание тематику вышедших в 90-х годах минувшего и первые годы наступившего веков наиболее заметных трудов по проблемам демократии, вызвавших наибольший интерес специалистов – а к ним относятся, помимо книг Фукуямы и Хантингтона, работы Сейлы Бенхабиб, Дональда Горовица, Лэрри Даймонда, Фарида Закарии, Роналда Инглхарта, Джошуа Коэна, Роберта Патнема, Адама Пшеворского, Брюса Рассетта, Джеймса Фишкина, Йэна Шапиро, Филиппа Шмиттера и других – то в целом мы получим более или менее адекватное реальности представление о проблематике, разрабатываемой американскими демократологами на протяжении рассматриваемого периода. Вот эта проблематика:

феномен демократии per se: ее базовые признаки, типы, нормы, институты и т. п.;

состояние демократической теории и пути ее эволюции;

история американской демократии и состояние демократии в современном американском обществе;

состояние демократии в других странах мира;

государство и рынок в демократическом обществе;

экономические предпосылки и экономические основания демократии;

демократия и культура (в том числе политическая);

демократия, свобода, равенство;

демократическое представительство и демократическое участие;

электоральный процесс;

демократические институты;

демократический транзит;

сравнительная демократология;

демократия, международные отношения и мировой порядок.

Десять лет назад на этом можно было бы поставить точку. Но после трагических событий 11 сентября 2001 года на повестке дня американских политологов появился еще один пункт, который можно было бы назвать так: «демократия и терроризм».

Не имея возможности обозреть всю эту проблематику в полном объеме, мы рассмотрим наиболее важные ее аспекты в рамках анализа концептуальных блоков или, иначе говоря, в рамках теоретических конструкций, создававшихся американскими демократологами в конце XX – начале XXI веков.

Первый блок касается сущности, содержания и назначения (социальной функции) демократии и ее типологии. Причем вопросы рассматриваются как в дескриптивном, так и в нормативном аспектах, а именно что реально представляет и что должна представлять собой современная демократия эпохи Интернета, глобализации и информатизации. Ограничивается она формой правления (политическим режимом) или выходит за ее пределы, как считал, например, Дьюи, и помимо формы правления характеризует определенный образ жизни? Влияет ли демократия на характер внешней политики, проводимой государством? Должна или не должна демократия быть направлена на обеспечение общего блага? Вопросов много, и это отнюдь не кабинетные, не абстрактрые вопросы. От характера ответов на них зависит в той или иной степени внутриполитический и внешнеполитический курс страны.

Второй блок рассматриваемых в главе вопросов являет собой продолжение и конкретизацию первой группы и касается путей сохранения (стабилизации) и совершенствования демокрактии там, где она давно утвердилась и пустила глубокие корни – в первую очередь, конечно, в самих Соединенных Штатах Америки. Другими словами, это вопрос о том, как реально выглядит и как должна выглядеть (в оптимальном варианте) современная американская демократия. Какие из существующих институтов необходимо усовершенствовать и как это сделать? Какой должна быть роль государства, а какой – институтов гражданского общества? Какую роль должен играть рынок? Какими должны быть сегодня границы между равенством и свободой? Словом, в изменившейся обстановке американцам приходится заново рассматривать вопросы, над некоторыми из которых бились еще отцы-основатели.

Наконец, третий блок вопросов можно рассматривать как своеобразное дополнение и внешнюю проекцию вопросов второй группы. Это исследование истории и логики становления демократии там, где ее еще пока нет: в странах, которые когда-то, возможно, и были демократиями, но потом установили у себя недемократические режимы, или в странах, которые, как Россия, никогда не знали развитой демократии, но в последние годы пошли по пути демократических преобразований. Что представляет собой этот транзит, можно ли им управлять? Если да, то как и до каких пределов? Если нет, то можно ли попытаться сделать процесс управляемым?

Надо заметить, что поиски ответов на эти три группы вопросов (составляющие основное содержание американской демократологии конца XX – начала XXI веков) ведутся в диалоге с демократической традицией, побочным следствием которого является ее переосмысление и переоценка. Это прежде всего мировая демократическая традиция Нового времени от Руссо и Локка до Дж. Ст. Милля и его современников. Это, разумеется, классическая национальная демократическая традиция, идущая от отцов-основателей и наиболее рельефно воплощенная в «линии Джефферсона» и «линии Мэдисона». Знакомясь сегодня с работами нового поколения американских политологов, пишущих о демократии, начинаешь понимать, что несколько десятилетий назад в политической мысли США сложились не просто два разных подхода к демократии, две разных ее концепции, выработанные Джоном Дьюи и Йозефом Шумпетером, а две демократологические традиции — назовем их условно «дьюианской» и «шумпетерианской». Они не просто живы: они образуют крайние точки или, если угодно, полюса спектра позиций, характеризующих понимание демократии американскими исследователями конца XX – начала XXI веков.

Поскольку выше уже шла речь об обеих концепциях, зафиксируем лишь их существенные различия. Дьюианский подход ориентирует на широкую, можно сказать, гуманистическо-экзистенциальную и вместе с тем прагматистскую трактовку рассматриваемого феномена. Согласно этому подходу, демократия есть не только определенная система организации политических отношений, способ правления, но еще и образ жизни отдельного человека и общества в целом. Это постоянно возобновляемый процесс, который сам по себе составляет цель и смысл деятельности. Быть демократом – это прежде всего вести демократический образ жизни.

В отличие от дьюианского шумпетерианский подход ориентирует на узкую и можно бы сказать позитивистско-сциентистскую, «инженерную» трактовку демократии. Согласно этому подходу, демократия ограничивается выбором народом своих руководителей и никакого отношения к образу жизни не имеет. Это политический механизм, периодически включающийся и выключающийся.

Йэн Шапиро, придерживающийся, как и многие другие заокеанские политологи (например, Хантингтон), шумпетерианского подхода, сводит его суть к двум тезисам: «(1) структурно организованная конкуренция за власть предпочтительнее как гоббсовской анархии, так и той монополии власти, в которой Т. Гоббс усматривал логический ответ на анархию; и (2) альтернативы анархии, монополии и конкуренции суть единственные значимые возможности. Оба утверждения Шумпетера были новаторскими, и, несмотря на мощный огонь критики, ни одно из них так полностью и не опровергнуто»[770]770
  Шапиро И. Переосмысливая теорию демократии… // Полис, 2001, № 4. С. 27.


[Закрыть].

Сегодня нам говорят, что не только корректную интерпретацию феномена демократии, но и преодоление ее нынешнего кризиса следует искать прежде всего на пути диалога с традицией: по Стуру – с дьюианской, по Шапиро – с шумпетерианской. Впрочем, в предложении Йельского профессора нет ничего нового и оригинального: в отличие от изрядно подзабытого (специалисты не в счет) Дьюи Шумпетера не то что не забыли – его концепция демократии (порой вульгаризованная) состояла и состоит на вооружении многих американских политических теоретиков и практиков. И, думается, большинство из них вряд ли бы стали возражать не только против предлагаемого Шапиро «понимания демократии как системы, призванной структурировать властные отношения»[771]771
  Шапиро И. Переосмысливая теорию демократии… // Полис, 2001, № 3. С. 11.


[Закрыть], но и против представления, что только с помощью этой концепции можно преодолеть нынешний кризис.

Есть, впрочем, как считают заокеанские аналитики, еще один путь вывода американской демократии из кризиса. Это совершенствование механизмов участия граждан в процессе выявления и/или формирования их доминирующих социально-политических предпочтений (общее благо) и принятия жизненно важных для них решений с помощью института, обозначаемого словом deliberation (делиберация). «…Минувшее десятилетие, – констатировал в начале 90-х годов У. Гэлстон, – стало свидетелем взрыва интереса к демократической делиберации… Многие теоретики согласились бы с Джейн Мэнсбридж, что “качество делиберации создает или разрушает демократию”»[772]772
  Galston W. Political Theory in the 1980s: Perplexity among Diversity // Finifter A. (ed.). Political Science. The State of the Discipline П. Wash. (D.C.), APSA, 1993, Р. 36.


[Закрыть]. К этому можно только добавить, что, судя по публикациям конца прошлого – начала нынешнего веков, интерес к рассматриваемому институту возрос еще больше[773]773
  См., в частности: Benhabib S. Deliberative Rationality and Models of Democratic Legitimacy – “Constellations”, 1994, no. 1 April 1. P. 26–52; Deliberative Politics: Essays on Democracy and Disagreement. Macedo St. (ed.). N. Y., 1999; Ackerman B., Fishkin J. Deliberation Day (http: //www. la. utexas. edu/ conf 2000/papers / Deliberation Day. pdf); CarterL. Can Deliberative Democracy Save Us? // Kettering Review, Spring 2001; Шапиро И. Переосмысливая теорию демократии… // Полис, 2001, № 3.


[Закрыть].

Подробный разбор современных концепций делиберативной демократии впереди. А пока – несколько слов о самом термине и стоящем за ним феномене. Происходящее от латинского delibero – взвешивать (мысленно), обсуждать, обдумывать, слово «делиберация» и обозначает соответственно взвешивание, обсуждение, обдумывание, но – совершенно особого рода. (Поэтому во избежание искажений мы не будем переводить этот термин на русский язык, ограничившись транслитерацией[774]774
  Можно было бы, пожалуй, перевести deliberation как «решение». К этому подталкивает, в частности, предпринятое нами сравнение некоторых фрагментов переводов на английский и русский языки трактата Ж.-Ж.Руссо «Об общественном договоре». Французское de’liberations de peuple на английский переведено, естественно, как the deliberations of the people, а на русский – как «решения народа» (Руссо Ж.-Ж. Об Общественном договоре // Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., 1969. С. 170). Однако то, о чем говорят сегодня американцы, используя рассматриваемое понятие, предполагает не только решение, но и предшествующее ему коллективное обсуждение, причем определенным образом организованное и ориентированное.


[Закрыть], тем более что производное от него слово «делиберативный» уже используется в отечественных политологических текстах). Речь идет о форумах, «на которых происходит обдумывание и обсуждение» гражданами волнующих их социально-политических проблем. При этом «форумы… могут быть различными – от городских собраний и совокупности всех граждан, занимающихся «обдумыванием» в специально отведенное для этого время, до гражданских жюри и «совещательных опросов» – произвольным образом отобранных групп, которые получают расширенную информацию по тем или иным конкретным проблемам и выносят решение о том, что следует предпринять»[775]775
  Шапиро И. Переосмысливая теорию демократии…// Полис, 2001, № 3. С. 9.


[Закрыть].

С распространением делиберативных форумов связывают разные ожидания. Одни полагают, что они вдохнут новую жизнь в традиционные демократические институты и дополнят их; другие рассчитывают на то, что старые институты будут со временем вытеснены вообще. Надо, впрочем, заметить, что многие исследователи, не отрицая в принципе значения делиберации, скептически оценивают ее перспективы. По словам Гэлстона, «делиберативные идеалы вступают в противоречие с грубой реальностью [политических] кампаний и [практики политического] представительства в массовых демократиях», а «упор на делиберацию, доведенный до крайности, может обернуться романтическим бегством от политики. Здоровая делиберация будет способствовать выявлению различий, но она не обязательно сотрет их… Делиберация – необходимый аспект политики, но (в большинстве случаев) не полная замена [форм] осуществления власти»[776]776
  Galston W. Political Theory in the 1980s: Perplexity among Diversity // Finifter A. (ed.). Political Science. The State of the Discipline П. Wash. (D.C.), APSA, 1993, P. 36.


[Закрыть].

Вряд ли можно ожидать, что делиберативные форумы вытеснят традиционные, давно уже сложившиеся институты американской демократии – в том числе в ее партиципаторном варианте. Но и недооценивать их тоже нельзя. Американцы всегда критически относились к институтам представительной власти, особенно федеральным, к «большому правительству», противопоставляя ему прямое, пусть и ограниченное по масштабу, участие в процессе принятия решений. Стремление к развитию демократии на уровне «корней травы» у них в крови. Они всегда высоко ценили институты местного самоуправления и проявляли (в отличие, например, от россиян) вкус и талант к самоорганизации, в том числе политической. Нынешний всплеск интереса к делиберации – это вполне «американская» реакция на все возрастающее отчуждение рядового гражданина от власти, на дальнейшую бюрократизацию и монополизацию процесса принятия решений, так или иначе касающихся каждого американца.

Продолжая споры о демократии

Эволюция американской политической науки в конце XX – начале XXI веков лишний раз напоминает о том, что «демократия» относится к числу тех ее ключевых понятий, которые всегда требовали конкретизации примерительно к новым условиям, переосмысления, переопределения. Такая потребность остро ощущается в наше время. Свой фундаментальный труд, опубликованный в 1987 году, Джованни Сартори назвал, напомним, «Возвращаясь к теории демократии». Но речь шла не просто о возвращении. По словам автора книги, это была попытка вывести демократологию из кризисного состояния, освободившись от ложных представлений о демократии. А как назвали свои сочинения цитированные выше И. Шапиро и Дж. Стур? Напомним: «Пересматривая теорию демократии в свете современной политики» и «Открывая демократию заново» соответственно.

Джон Дьюи, как известно, считал стремление к постоянному переосмыслению конкретного содержания демократии естественным и необходимым для самой демократии. Его последователь Дж. Стур придерживается той же точки зрения. «…В соответствии с изменениями в социальной жизни и в культурных условиях должен постоянно меняться и сам смысл демократии»[777]777
  Стур Дж. Открывая демократию заново // Полис, 2003, № 6, с. 49.


[Закрыть]. Но необходимость уточнения представлений о демократии диктуется ныне и собственно политическими соображениями. В условиях глобальной демократизации, открыто стимулировавшейся Соединенными Штатами (в том числе и в материальном плане) вставал вопрос: какую страну считать демократической? Ту, в которой проводятся только отвечающие определенным критериям (и каким конкретно критериям?) выборы в органы государственной власти, или ту, в которой наряду с такими выборами соблюдаются права человека? Каков при этом должен быть уровень развития судебной системы? Какими должны быть при демократии гражданские права и свободы? Вопросов было много, и в зависимости от ответов на них американцам приходилось решать, кого хвалить, как приверженцев демократии, а кого ругать как автократов[778]778
  В выбор американцами критериев демократии при определении степени демократического развития той или иной страны часто вмешиваются чисто политические соображения. Это отчетливо можно было проследить на примере оценки демократического развития России в конце XX – начале XXI веков. Исследованию этого вопроса посвящена принадлежащая перу автора этих строк глава «От “ущербной демократии” к “новому сталинизму”», помешенная в коллективной монографии: Баталов Э.Я., Журавлева В.Ю., Хозинская К.В. «”Рычащий медведь” на “диком Востоке”. Образы современной России в работах американских авторов: 1992–2007».


[Закрыть] и какую политику проводить в отношении тех или иных стран. Вставал и вопрос о том, кому оказывать материальную помощь, а кому – нет.

Практически все американские авторы, пишущие сегодня о демократии, исходят из презумпции, что она хороша в любом виде — мысль, которую лучше других выразил Лэрри Даймонд. «…Демократия – это в общем благо и наилучшая форма правления… Даже если воспринимать демократию просто как народовластие, как систему избрания руководителей посредством регулярно проводимых свободных и честных выборов, избранная таким способом власть в принципе лучше, чем сформированная каким-либо другим образом»[779]779
  Даймонд Л. Определение и развитие демократии // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 25.


[Закрыть]. Лучше потому, поясняет Даймонд, что «она создает наилучшие условия для ответственного, отзывчивого, миролюбивого, предсказуемого и справедливого управления. И, как обоснованно отмечает Роберт Даль, “в отличие от любой возможной альтернативы она поддерживает свободу”»[780]780
  Даймонд Л. Определение и развитие демократии // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 25. Даймонд цитирует Даля по следующему изданию: Dahl R. А. Democracy and Its Critics. New Haven (Ct.), L., 1989, Ch. 8. P. 88–89.


[Закрыть].

Эта оценка демократии Даймондом – живая иллюстрация заключения, сделанного когда-то американским демократологом польского происхождения Адамом Пшеворским: «Демократия стала своего рода алтарем, куда каждый несет свои наиболее предпочтительные жертвоприношения. Считается, что демократии присущи почти все необходимые с нормативной точки зрения аспекты политической, а иногда и социально-экономической жизни – такие, как представительность, ответственность, равенство, участие, справедливость, достоинство, рациональность, безопасность, свобода (и этот список можно продолжить)»[781]781
  Пшеворский А. Защита минималистской концепции демократии // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 10.


[Закрыть].

В самом деле, к концу XX века понятие демократии, войдя в моду, наполнилось таким множеством смыслов, что стало выглядеть явно перегруженным и размытым или, как сказали бы некоторые культурологи, «зонтичным» понятием. А условием дальнейшего развития демократологии стало уточнение смысла, вкладываемого в это понятие в каждом конкретном случае.

Можно, в целом, согласиться с Р. Далем, Й. Шапиро и некоторыми другими исследователями, которые считают, что к настоящему времени в американской политической науке выкристаллизовались три основных концептуальных подхода к определению демократии, интерпретации ее сущности и базовых измерений: процедуральный (электоральный), делиберативный (именуемый также совещательным) и субстантивный (содержательный)[782]782
  Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. XXVII.


[Закрыть]. Но все эти подходы – даже делиберативный, который начал отчетливо выкристаллизовываться в качестве самостоятельного лишь в последние два десятилетия – имеют более или менее глубокие национальные корни. Так что теоретические новации осуществляются, в основном, в русле сложившихся национальных традиций и в тесной увязке с ними.

Другие исследователи, в частности Лэрри Даймонд полагают, что реальная картина несколько сложнее, и существующие ныне концептуальные подходы к демократии «уже нельзя четко поделить на выборные (т. е. процедуральные. – Э.Б.) и либеральные (субстантивные. – Э.Б.). Некоторые концепции демократии занимают своего рода промежуточное положение, явно включая в себя базовые свободы мнений и собраний и в то же время допуская ограничение гражданских прав и избирательное, неабсолютное верховенство закона»[783]783
  Даймонд Л. Определение и развитие демократии // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 30–31.


[Закрыть]. То есть важность гражданских свобод признается лишь в той мере, в какой последние способствуют осуществлению электорального и других связанных с ним процессов.

Хотя Даймонд сводит субстантивный подход к либеральному и ничего не говорит о делиберативном подходе, он ближе к реальности в том отношении, что жестких границ между существующими подходами не существует и сторонники каждого из них, предлагая современную трактовку демократии, нередко включают в нее элементы других подходов. И все же границы, пусть мягкие и подвижные, между разными подходами остаются, так что каждый из них требует самостоятельного рассмотрения.

Сторонники процедурального, сводимого, в основном, к шумпетерианскому, подхода – а среди них мы видим известных демократологов – убеждены, что и сегодня, шестьдесят с лишним лет спустя, концепция Шумпетера сохраняет в принципе свою силу и значимость. На этом настаивает, в частности, один из ее самых последовательных сторонников и защитников Йэн Шапиро[784]784
  Ему принадлежат, в частности, следующие работы: Shapiro I. The Evolution of Right in Liberal Theory. Cambr., 1986; Democracy’s Place. Ithaca, 1996; Democratic Justice. New Haven, 1999; Abortion: The Supreme Court Decisions 1965–2000. Indianapolis, 2001; The State of Democratic Theory. Princeton, 2003.


[Закрыть]. Он убежден, что Шумпетер сформулировал «наиболее влиятельный в XX в. подход к демократическому управлению властными отношениями…»[785]785
  Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 4. С. 27.


[Закрыть]. Не отрицая наличия в концепции Шумпетера консервативных элементов, Шапиро делает акцент на ее радикальных аспектах. «Шумпетер был радикален прежде всего в том, что видел альтернативу взгляду на власть как на естественную монополию, который западные политические теоретики более или менее осознанно переняли у Гоббса… Предложенный Шумпетером подход знаменовал собою радикальный отказ от такой позиции: вместо того чтобы смиряться перед властью (по Гоббсу) или смирять власть (позиция всех остальных, упоминаемых здесь[786]786
  А упоминает Шапиро традиционных либералов, марксистов, адептов теорий элит и американских республиканцев – авторов «Федералиста».


[Закрыть]), ее, считал он, можно контролировать, превратив в объект электорального состязания»[787]787
  Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 4. С. 27.


[Закрыть].

Но концепция Шумпетера, считает Шапиро, хороша не только тем, что предлагает альтернативу взгляду на власть как на естественную монополию. «В его видении конкуренция имеет двоякую ценность: она дисциплинирует лидеров через угрозу утраты власти точно так же, как фирмы дисциплинирует угроза банкротства, и дает потенциальным лидерам стимул к тому, чтобы откликнуться на требования большего числа избирателей, чем конкуренты»[788]788
  Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 4. С. 28.


[Закрыть].

Шапиро, конечно, прав в том, что открытая, честная, регулируемая устойчивыми правилами и опирающаяся на волю электората борьба за властные мандаты лучше анархии и диктатуры, что не может не делать привлекательной концепцию Шумпетера. Но тяготение американцев к состязательному процедурализму можно объяснить и еще одним мотивом. Основу модели, предложенной Шумпетером, составляют конкурентные выборы в различные органы власти. А «выборы – это ключ к пониманию современной американской демократии. Выборы не только имеют значение, в Соединенных Штатах они более важны, чем в других демократиях и более важны сегодня, чем в наиболее ранние периоды истории США… Выборы – движущая сила современной политической системы, ибо американцы разработали уникальную концепцию демократии, требующую частого участия граждан, результатом чего является многочисленность выборов и постоянное ведение политиками избирательных кампаний. Потребность удовлетворить переменчивый и требовательный электорат формирует национальные институты: как формальные, создаваемые по закону, так и неформальные – такие, как политические партии, группы интересов, средства массовой информации, которые выражают требования, предъявляемые общественностью к избранным лидерам»[789]789
  Fiorina M., Peterson P., Voss D., Johnson B. America’s New Democracy. N. Y. et al., 2007. P. 5. Курсив мой – Э.Б.


[Закрыть].

Но выборы в Америке – не просто политическое состязание. Это своеобразный политический рынок[790]790
  Многие характеристики избирательного процесса, которые дает ему Шапиро, свидетельствуют об их рыночной природе. «…Партии строятся по образцу фирм, стремящихся обеспечить себе максимум голосов как аналога прибылей… всегда проблематичная теория репрезентативного правительства заменяется политическим аналогом верховенства потребителя» (Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 4. С. 28).


[Закрыть], где конкурирующие друг с другом «продавцы» (политики и политические партии) под рекламный шум и гам наперебой предлагают «покупателю» (избирателям) вроде бы нужный ему «товар», из которого и приходится, «прицениваясь» и сравнивая его, делать в итоге свой выбор. А что касается «продавцов», то кому-то из них везет, кто-то «разоряется» и терпит банкротство, но не теряет надежды сделать хороший бизнес завтра[791]791
  Эта модель особенно отчетливо просматривается на примере президентских праймериз, смысл которых многим наблюдателям неамериканцам просто непонятен. Но он понятен американцу.


[Закрыть]. И этот рынок импонирует американцу, ибо тот по природе своей – рыночник, торговец, ориентированный на жесткую конкурентную борьбу[792]792
  О тяготении американцев к состязательности и торгу, на принципах которого построена последняя, свидетельствует и та огромная роль, которая придается в Соединенных Штатах институту суда. Институту, являющемуся одной из опор американской демократии.


[Закрыть] и победу в ней и одновременно оптимист, надеющийся, что завтра он станет миллионером: ведь ему еще с детства внушают, что Америка – «страна неограниченных возможностей».

И тут мы видим, что модель конкурентной демократии, сконструированная Шумпетером, который, напомню, был выдающимся экономистом, «списана» с модели свободного саморегулирующегося рынка, имеющую либеральную природу. И как таковая она не может не импонировать американцу, который является не только рыночником, но и, как убедительно показал Луис Харц, либералом.

Шапиро признает, что предложенная Шумпетером концепция не идеальна. «…Чисто процедурная схема типа правила конкурентного большинства способна привести к саморазрушительным результатам. Самый очевидный из них: группы большинства могут использовать свою власть для подкопа под демократические свободы путем запрета оппозиции, подрывающего будущую политическую конкуренцию. Но существует, – признает Шапиро, – и множество более тонких проявлений искажающего воздействия демократических процедур»[793]793
  Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 3. С. 7.


[Закрыть].

Это касается, в частности, «воспитующего эффекта электоральной состязательности» («дисциплинирующего эффекта электорального давления»), который выглядит не столь внушительным, если учесть высокую частоту переизбрания на прежние или даже более высокие посты людей, к которым электорат мог бы предъявить определенные претензии и отправить их «на отдых». Натяжка присутствует и в представлении о том, что шумпетеровская схема «порождает откликающееся [на требования] электората правительство… политики, особенно в Соединенных Штатах, соревнуются в первую очередь за пожертвования на избирательную кампанию и лишь во вторую очередь – за голоса… Резонно полагать, что предложения, с которыми выступают политики, формируются под сильным воздействием установок спонсоров; иначе зачем бы они жертвовали такие средства!»[794]794
  Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 4. С. 28–29.


[Закрыть]. И еще один существенный изъян: «…немногочисленность ведущих партий означает, что фактически мы имеем дело с олигополистической конкуренцией; стоит лишь добавить этот штрих – и становится ясно, что внимательность партий к избирателям далеко не равнозначна внимательности фирм к потребителям в условиях конкурентного рынка»[795]795
  Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 4. С. 29.


[Закрыть].

Высказав эти и некоторые другие претензии, Шапиро, впрочем, тут же оговаривается, что дело не в идее конкуренции как таковой, а в том, что существующая система недостаточно конкурентна. Что же касается недостатков и ограниченностей самой шумпетеровской концепции, то их признание американский профессор сопровождает одним и тем же вопросом-рефреном: «в сравнении с чем?». То есть рассматриваемая модель далека от идеала, но лучше других моделей.

Тем не менее признание недостатков этой концепции порождает другое признание: она нуждается в корректировке. «Точки зрения, целиком отвергающие шумпетерианскую позицию, я нахожу неубедительными, заключая, что более плодотворный путь – исследовать способы, позволяющие улучшить функционирование состязательной демократии, распространить ее действие за пределы правительственных институтов и дополнить другими институциональными механизмами»[796]796
  Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 3. С. 6. Кстати сказать, Шапиро не согласен с распространенной трактовкой (в том числе и среди процедуралистов) концепции Шумпетера как «минималистской», под которой обычно понимается сфокусированность исключительно на национальных политических институтах и на электоральном процессе. «…Говорить о необходимости демократизации иных социальных установлений, помимо национальных политических институтов, – не значит отрицать, что при решении этой задачи могли бы быть полезны шумпетерианские средства. Не равнозначно это и утверждению, что национальным политическим институтам не пошла бы на пользу шумпетерианская реформа, даже если признаются необходимыми и другие реформы» (Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 4. С. 28).


[Закрыть].

Отвергая представление о демократии как средстве обнаружения или выработки общего блага, Шапиро предлагает рассматривать ее как «механизм для управления властными аспектами той деятельности, в которую вовлечены люди, придерживающиеся собственных – индивидуальных или совместных – представлений о благе»[797]797
  Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 3. С. 10.


[Закрыть]. (Он также определяет демократию как «систему, призванную структурировать властные отношения»[798]798
  Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 3. С. 11.


[Закрыть]). Однако полностью порывать с представлением о демократии как способе поиска блага Шапиро не хочет. Отсюда и еще одно определение демократии, вытекающее из приведенного: «демократия есть подчиненное или обусловливающее благо»[799]799
  Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 3. С. 10.


[Закрыть]. То есть демократия является благом в том смысле, что, не определяя его непосредственно, она структурирует властные отношения таким образом, что позволяет каждому найти собственное благо.

Для этого необходимо, считает Шапиро, во-первых, расширить вовлеченность в процесс принятия решений тех, кого затрагивают его результаты, а, во-вторых, «открыть простор для значимой – пусть даже “лояльной” – оппозиции со стороны тех, на ком неблагоприятным образом сказываются принимаемые решения», имея при этом в виду, что права оппозиции «обладают для демократической политики самостоятельной ценностью, не зависящей от ценности широкоохватного участия»[800]800
  Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 3. С. 10.


[Закрыть].

Значимость политической оппозиции в демократическом обществе Шапиро подчеркивает во многих своих работах. «В мире идеальных политических институтов приемлема любая постановка вопроса об оппозиции. Однако в реальном мире, в котором моральность социальных порядков оказывается весьма сомнительной, а все действия правительства при ближайшем рассмотрении оказываются некорректными, оппозиция должна занимать более независимое и высокое положение, дабы была убедительно продемонстрирована справедливость демократической политики…»[801]801
  Шапиро Й. Демократическое правосудие // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 212.


[Закрыть].

Шапиро говорит и о конкретных шагах, которые могли бы быть предприняты в США (и, очевидно, не только там) в целях усиления конкурентности в борьбе за власть – в частности, о применении антитрестовского законодательства для «наступления на существующую дуополию» и обеспечении «оптимальной представительности конкурирующих между собой партий»[802]802
  Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 4. С. 29 и 30.


[Закрыть]. Но и тут следует оговорка: чрезмерный упор на представительность подрывает идею конкурентности.

Касаясь одного из самых широко дискутируемых в последние два десятилетия вопросов о возможности конструирования и закрепления демократических институтов (включая электоральную конкуренцию) в обществах, не имеющих демократических традиций или в расколотых обществах и полемизируя в этой связи со сторонниками со-общественной (консоциативной) демократии, Шапиро высказывает осторожное, но достаточно твердое суждение. «…Я делаю вывод, что нет никаких разумных оснований считать какое бы то ни было общество по самой своей природе неспособным к демократии, однако высказываюсь в пользу инкрементального подхода ввиду недостатка надежных знаний о приспособляемости политизированных общностей к требованиям состязательной демократии»[803]803
  Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 3. С. 6. Но Шапиро приводит и обнадеживающие примеры. «Как ясно показывают примеры Индии и Японии, даже общества с глубоко неэгалитарной культурой и далекой от демократии историей смогли приспособиться к демократической политике в той мере, какую априори многие сочли бы невозможной» (Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии в свете современной политики // «Полис», 2001, № 4. С. 35). Примеры, на мой взгляд, не очень убедительные, если принять во внимание, что в обоих случаях давало о себе знать длительное мощное воздействие внешних демократизирующих сил: в первом случае – Великобритании, во втором – США.


[Закрыть].