Текст книги "Проблема демократии в американской политической мысли ХХ века"

С развитием и распространением делиберативной демократии связывают разные надежды и ожидания. Одни полагают, что эти форумы способны вдохнуть новую жизнь в традиционные демократические институты и/ или дополнить их; другие надеются, что старые институты могут со временем вообще быть вытеснены новыми, поскольку имеют перед ними ряд преимуществ. «С точки зрения демократической теории предоставление случайным выборкам рядовых граждан полномочий принимать политические решения имеет некоторые преимущества по сравнению с предоставлением таких полномочий избранным представителям, – утверждает Фишкин. – Граждане могут принимать решения по этим вопросам, не опасаясь не быть переизбранными. Они не связаны партийной дисциплиной. Они могут искренне выражать свои взгляды на завершающей стадии процесса [опроса], не опасаясь социального давления со стороны других участников, настаивающих на консенсусе. Говоря словами Мэдисона, процесс делиберативного опроса, по-видимому, действительно способен сделать взгляды общественности более рафинированными и широкими и соединить суждения о благе, порождаемые делиберацией, с гражданской вовлеченностью, порождаемой демократией»[907]907
  Fishkin J. The Nation in the Room // http://www.bostonreyiew.net/BR3L2/fishkin.php


[Закрыть]. Но для этого, считает Фишкин, требуется институализация делибератиеных опросов, т. е. создание условий для постоянного и широкого проведения дискуссий (как это имеет место с традиционными опросами общественного мнения), обеспечение устойчивого доступа граждан к качественной информации и квалифицированной экспертизе и формирование общественного пространства, создающего условия для свободы самовыражения.

Однако большинство американских исследователей, обращающих свой взор в сторону делиберативной демократии, оценивает ее перспективы сдержанно, а порой и откровенно скептически. По словам Гэлстона, «делиберативные идеалы вступают в противоречие с грубой реальностью [политических] кампаний и [практики политического] представительства в массовых демократиях», а «упор на делиберацию, доведенный до крайности, может обернуться романтическим бегством от политики. Здоровая делиберация будет способствовать выявлению различий, но она не обязательно сотрет их… Делиберация – необходимый аспект политики, но (в большинстве случаев) не полная замена [форм] осуществления власти»[908]908
  Galston W. Political Theory in the 1980s: Perplexity among Diversity // Finifter A. (ed.). Political Science. The State of the Discipline П. Wash. (D.C.), APSA, 1993, P. 36.


[Закрыть].

Обращение американцев к проблематике делиберативной демократии нельзя считать случайным. Соединенные Штаты Америки – страна, имеющая не только прочные демократические традиции, но и более, чем многие другие, склонная к рефлексии (иногда очень болезненной) по поводу кризисных ситуаций, в какие, как мы видели, время от времени попадала американская демократия. Сегодня, по мнению многих аналитиков, в стране сложилась именно такая ситуация. И вызвана она отчасти дефицитом делиберации. Известный американский социолог и специалист в области исследования общественного мнения Дэниел Янкелович убежден, что без соответствующих делиберативных институтов мнение граждан по тем или иным проблемам становится скоплением моментальных суждений, лишенных осмысленности, не учитывающих альтернативные представления и не свидетельствующих о понимании проблем, чего требует демократия[909]909
  Yankelovich D. A Missing Concept // Kettering Review, Fall 1991


[Закрыть].

Сегодня большинство граждан США, говорят нам, лишены реальных возможностей делиберативного участия в политической жизни государства. «По мнению некоторых из тех, кто наблюдает за современной американской политикой, – констатирует Хадсон, – наша главная проблема, связанная с участием, – отсутствие у граждан реальных делиберативных возможностей. Для большинства граждан политическое участие – это обычно изолированный индивидуальный акт, в основном не связанный с взаимодействием с другими, особенно с теми, кто мог бы иметь другой взгляд на проблемы»[910]910
  Hudson W. Е. American Democracy in Peril. Eight Challenges to America’s Future. Wash. C., 2004. P. 160.


[Закрыть]. Главной формой участия американца в политике остаются выборы. Но «этот процесс предоставляет мало реальных возможностей обсудить с согражданами общественные проблемы»[911]911
  Hudson W. E. American Democracy in Peril. Eight Challenges to America’s Future. Wash. C., 2004. P. 160.


[Закрыть]. В итоге «обсуждение общественных проблем перестало быть частью роли гражданина; только эксперты и элита участвуют в формировании реальных политических решений»[912]912
  Hudson W. E. American Democracy in Peril. Eight Challenges to America’s Future. Wash. C., 2004. P. 160.


[Закрыть].

Но и функционирование института народного представительства в США – в том виде, в каком он существует сегодня – не вызывает удовлетворения у озабоченных американцев. И не без оснований. За океаном обычно с гордостью говорят о том, что ни разу не меняли конституцию страны, принятую более двухсот лет назад. Но за двести лет многое изменилось, и скандалы, часто сопровождающие проводимые в стране выборы разного уровня, включая президентские (вспомнить хотя бы случай с пересчетом бюллетеней на выборах 2000 года, приведших к власти Дж. У. Буша) – свидетельство того, что механизмы выбора представителей народа в органах власти нуждаются в обновлении.

Очевидно и то, что в условиях постиндустриального информационного общества сам институт народного представительства не способен решить все проблемы, встающие перед социумом и нуждается в каких-то дополнениях. Одно из таких дополнений некоторые как раз и видят в делиберативной демократии как своеобразном симбиозе прямой и представительной демократии. А Юрген Хабермас называет ее в одном из своих политических очерков «третьей моделью демократии», выгодно отличающейся от демократии либеральной и республиканской. «Третья модель демократии, которую я хотел бы предложить, основывается именно на условиях коммуникации, при которых политический процесс предполагает для себя достижение разумных результатов, поскольку в этом случае он во всей своей широте осуществляется в делиберативном модусе.

Если мы делаем понятие процедуры делиберативной политики нормативно содержательным ядром теории демократии, то возникают отличия и по отношению к республиканской концепции государства как нравственной общности, и по отношению к либеральной концепции государства как стража экономического сообщества… Теория дискурса воспринимает элементы обеих сторон и интегрирует их в понятии идеальной процедуры совещания и принятия решений. Эта демократическая процедура устанавливает внутреннюю связь между переговорами, дискурсами самосогласия и справедливости и обосновывает предположение, что при таких условиях достигаются разумные и соответственно честные результаты»[913]913
  Хабермас Ю. Что такое «делиберативная политика»? // Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической теории. Пер. с нем. СПб., 2008. С.392.


[Закрыть].

Хотя американская делиберативная демократия находится, в общем, на подъеме – как в теоретическом, так и в практическом планах – она сохраняет маргинальный статус. А ее будущее – и как широко используемой практической формы осуществления власти, и как претендующей на вхождение в мэйнстрим теории – вызывает сомнения. И это несмотря на то, что современные средства коммуникации (возможности проведения телеконференций и телемостов, интерактивные кабельные системы, мобильная телефонная связь, Интернет) открывают отсутствовавшие прежде возможности для общения граждан друг с другом, а в ряде случаев – с властными инстанциями. Но делиберативная практика применима не всегда и не везде. Она не рассчитана на широкую, тем более национальную, аудиторию. Да и возможности для ее реализации ограничены.

Так что трудно ожидать, что делиберативные форумы, тем более в их радикальных формах[914]914
  Й. Шапиро приводит (со ссылкой на Акермана и Фишкина) пример делиберативного радикализма. Было выдвинуто предложение «о проведении за неделю до общенациональных выборов «дня обдумывания», когда каждому бы выплачивалось по 150 дол., чтобы он явился в местную школу или в центр своей общины, где такое «обдумывание» будет происходить. По подсчетам авторов предложения (Б. Акермана и Дж. Фишкина. – Э.Б.), это обошлось бы обществу в 15 млрд долл., не считая косвенных издержек для экономики. Трудно уразуметь, – замечает И. Шапиро, – какую пользу принесет столь крупная трата средств, когда кандидаты отобраны, платформы определены, группы интересов развернуты и избирательные фонды истрачены. А будь эти 15 млрд долл. израсходованы на поддержку едва оперившихся третьих партий или на государственное финансирование избирательных кампаний, они бы смягчили многие из тех патологий, которые заставляют требовать большего обдумывания» (Шапиро Й. Переосмысливая теорию демократии… // Полис, 2001, № 3, с. 13).


[Закрыть], вытеснят или хотя бы существенно скорректируют традиционные, давно уже сложившиеся институты американской демократии – в том числе в ее партиципаторном варианте. Но и недооценивать их тоже нельзя – хотя бы в моральном плане. Американцы всегда критически относились к представительским институтам, особенно федеральным, к «большому правительству», противопоставляя ему прямое, пусть и ограниченное по масштабу, участие в процессе принятия решений. Они всегда высоко ценили институты местного самоуправления и проявляли (в отличие, например, от россиян) вкус и талант к самоорганизации, в том числе политической. Нынешний всплеск интереса к делиберации – это вполне американская реакция на все возрастающее отчуждение рядового гражданина от власти, на дальнейшую бюрократизацию и монополизацию процесса принятия решений, так или иначе касающихся каждого американца. Пусть работа в том или ином делиберативном форуме не приведет к полному согласию или социальной справедливости; пусть не все результаты будут рациональными. Как верно замечают Э. Гутманн и Д. Томпсон, «когда в демократическом государстве дискутируют граждане, они выражают и укрепляют свое политическое равноправие, даже если не могут договориться по важным вопросам публичной политики»[915]915
  Гутманн Э. и Томпсон Д. Демократия и разногласия // Теория и практика демократии. С. 21.


[Закрыть].

Именно участие в разного рода делиберативных форумах, растущих снизу, позволяет американцу чувствовать себя свободным человеком, активным гражданином, полноправным и полноценным членом общества. Именно подобного рода форумы он воспринимает как конкретное, зримое воплощение демократии: демос размышляет, демос спорит, демос принимает решения. И пусть «Вашингтон» знает, о чем думает и что предлагает «человек с улицы» – на это не жалко и каких-то 15 миллиардов долларов… Такова логика сторонников делиберативной демократии, свидетельствующая о том, что идея демократии народа, т. е. идея о том, что политические решения, сказывающиеся на жизни граждан, должны приниматься самими гражданами, жива в стране по имени Соединенные Штаты Америки.

Что же касается поисков новой демократической парадигмы, связанной с делиберацией, то они, можно не сомневаться, будут продолжены – и в Соединенных Штатах, и за их пределами. Как писала в 2000 году Шанталь Муфф, делиберативная демократия «становится ныне наиболее быстро развивающимся направлением»[916]916
  Муфф Ш. К агонистической модели демократии // Логос 2 (42) 2004. С. 180.


[Закрыть] в том, что мы называем демократологией. Минувшие с тех пор годы полностью подтвердили эту оценку. И остается только сожалеть, что делиберативная практика не получила распространения в международных отношениях: при отсутствии мирового правительства или других эквивалентных ему институтов делиберативные форумы оказались бы очень кстати при поисках развязок многих международных узлов.

«Волны демократизации» и демократический «транзит»

История демократии свидетельствует о том, что хотя этому институту насчитывается – если вести отсчет от греческих городов-государств типа Афин – две с половиной тысячи лет, массовая, если можно так сказать, демократизация мира[917]917
  Существуют разные трактовки понятия демократизации. Суть преобладающего (в том числе в американской литературе) представления достаточно точно выражена М. Лебедевой. «Под демократизацией мира, во-первых, понимается рост количества демократических государств; во-вторых, усиление и развитие демократических институтов и процедур в различных странах» (Лебедева М.М. Мировая политика. М., 2003. С. 133). Автор книги добавляет, что «возможно и еще одно понимание демократизации современного мира – как расширение круга участников международного взаимодействия. Однако такой подход не является пока устоявшимся в мировой политике» (Там же).


[Закрыть] – явление сравнительно недавнее: она началась не ранее XIX века и шла в целом по нарастающей (хотя и с периодическими откатами назад) с начала XX века. В этом движении прослеживаются свои закономерности, исследование которых представляет как теоретический, так и практический интерес.

Неудивительно, если принять во внимание ход исторических событий, что последние три десятилетия и особенно отрезок времени, начало которому было положено гибелью мировой социалистической системы, отмечены резким всплеском интереса к исследованию процесса глобальной демократизации. Неудивительно и то, что в первых рядах обществоведов, исследующих этот процесс, идут американцы. За океаном им начали интересоваться раньше и интенсивнее, чем в других странах, ибо полагали, что, как был убежден Хантингтон (и не он один), «будущее свободы, стабильности, мира и Соединенных Штатов в определенной степени зависит от будущего демократии»[918]918
  Хантингтон С. Третья волна. С. 41.


[Закрыть]. Речь идет, разумеется, о мировой демократии, степень зависимости от которой представляется многим американским аналитикам и политикам весьма значительной. Отмечая (в обзорной статье, посвященной истории политической науки) вклад своих соотечественников в «разработку концепции демократизации», Г. Алмонд называет имена X. Линца, Л. Даймонда, Ф. Шмиттера, Г. О’Доннела, С. Хантингтона[919]919
  Политическая наука: новые направления. С. 92.


[Закрыть]. К ним можно добавить С. Липсета, Л. Уайтхеда, Д. Растоу, Р. Карозерса и еще ряд политологов.

Заокеанские исследователи всегда чувствовали себя своеобразными кураторами процесса демократизации – к этому их обязывало своеобразное понимание исторической роли США как первой демократической державы мира. Напомним, что американский историк Ралф Гэбриел, исследуя, как он ее называет, «демократическую веру», сложившуюся в США в XIX веке, называет в числе трех ее «доктрин» «доктрину миссии Америки». И заключается эта миссия в том, чтобы страна «могла расцвести и стать источником вдохновения для мира»[920]920
  Gabriel R. The Course of American Democratic Thought. P. 2. Курсив мой. – Э.Б.


[Закрыть]. Но была и политическая сторона дела. В переходе других стран на демократические рельсы Америка, как только что было сказано, видела одно из условий обеспечения собственной безопасности, тем более что с конца прошлого века получил широкое распространение тезис (о нем подробнее в следующем параграфе), что демократические государства друг с другом не воюют.

Первый пик роста интереса американских исследователей к процессу демократизации приходится на 60-е годы, когда перед странами, освободившимися от колониальной зависимости, встал вопрос о выборе пути дальнейшего развития, и американцы, пытавшиеся наставить некоторых из них «на путь истинный», стали испытывать острую потребность хотя бы в самой примитивной теории демократизации (способной дополнить одновременно разрабатывавшуюся ими теорию модернизации), которая могла бы быть положена в основу конкретных практических рекомендаций. Именно в эти годы появляется и получает широкое распространение теория стадий экономического роста У. Ростоу[921]921
  Rostow W. The Stage of Economic Growth. A Non-Communist Manifesto. Cambr., 1960.


[Закрыть].

Второй пик роста интереса к проблеме демократизации приходится на 80-е годы, особенно их конец, когда происходит символизированный разрушением Берлинской стены, распад мировой социалистической системы, затем – Советского Союза, а вместе с ними и Ялтинско-Потсдамского мирового порядка. Именно в этот период появляются работы упомянутых выше Г. О’Доннелла, Ф. Шмиттера, Л. Уайтхеда, Л. Даймонда, X. Линца, С. Липсета, посвященные рассматриваемой проблеме[922]922
  См.: O'Donnell G., Schmitter P., WhiteheadL. (eds.). Transitions from Authoritarian Rule. 4 vols. Baltimore (Md.), 1986; O'Donnell G. and Schmitter P. Transitions from Authoritarian Rule: Tentative Conclusions about Uncertain Democracies. Baltimore (Md.), 1986; DiamondL., Linz J., Lipset S.M. (eds). Democracies in Developing Countries. 3 vols. Boulder (Colo.), 1988.


[Закрыть]. Тематически к ним примыкают исследования, опубликованные либо несколько раньше (это, прежде всего, оцениваемый чуть ли не как классический труд Д. Растоу «Переходы к демократии: попытка динамической модели»[923]923
  Rustow D.A. Transitions to Democracy – Toward a Dynamic Model // “Comparative Politics”, 1970, vol.2, № 3. (Растоу Д.А. Переходы к демократии: попытка динамической модели // Полис, 1996, № 5).


[Закрыть], опубликованный впервые в 1970 году), либо чуть позднее («Третья волна» С. Хантингтона, увидевшая свет в 1991 году)[924]924
  Хантингтон С. Третья волна: демократизация в конце XX века. Пер. с англ. М., 2003.


[Закрыть].

Интересовавший американцев круг вопросов, касавшихся трансформации недемократических режимов в демократические, может быть в принципе разбит на три группы, не просто тесно связанные друг с другом, но и в какой-то части перекрывающие друг друга и в то же время требующие раздельного рассмотрения. Это логика, история и динамика такой трансформации.

Согласно американским исследователям, демократизация мира идет волнами. «Волна демократизации, – поясняет С. Хантингтон, усилиями которого данная концепция получила широкое распространение, – это группа переходов от недемократических режимов к демократическим, происходящих в определенный период времени, количество которых значительно превышает количество переходов в противоположном направлении в данный период»[925]925
  Хантингтон С. Третья волна: демократизация в конце XX века. С. 26.


[Закрыть]. Волна демократизации в одних странах сопровождается процессами либерализации или даже частичной демократизации в других странах, которые, однако, как отмечает Хантингтон, не становятся полностью демократическими. При этом делаются две существенные оговорки. Во-первых, переход той или иной страны к демократии может происходить и вне рамок волн. Во-вторых, за каждой из волн следовал (через какое-то время) откат, в результате которого какое-то число демократизировавшихся стран возвращались к недемократическому правлению.

Практически все американские исследователи согласны в том, что в истории имели место три волны демократизации. Однако существуют разные представления о временных границах этих волн. Нет единства мнений и по другому, чрезвычайно важному в теоретическом плане вопросу: носит или не носит переход к демократии характер закономерной исторической тенденции (подобную догадку высказывал в свое время Алексис Токвиль), т. е. пойдут ли по этому пути – в силу исторической необходимости – все или, по крайней мере, большая часть стран мира.

Американские политики, включая двух последних президентов США, высказываются в этом отношении достаточно определенно и решительно: это глобальная тенденция – закономерная и благотворная как для самих демократизирующихся стран, так и для остального мира. Правда, не все страны, признают они, способны самостоятельно, без помощи извне совершить подобного рода переход и не все спешат сделать это. Получается, что Америка должна действовать чуть ли не по большевистскому принципу: «не можешь – научим (поможем), не хочешь – заставим (в том числе военным путем)». Но это позиция политиков. Серьезные американские политологи, включая демократологов, высказываются гораздо осторожнее, и эта осторожность понятна. Ибо никто пока не представил веских доказательств в пользу идеи о неизбежном движении мира по пути демократии, так что последняя не более (а скорее менее) теоретически обоснована, чем была в свое время обоснована идея о неизбежном всемирном торжестве коммунизма.

Что же касается процесса, именуемого американцами «волнами демократии», то он действительно налицо. По Хантингтону (благоразумно оговаривающемуся, что «определить момент перехода от одного режима к другому можно лишь условно»[926]926
  Хантингтон С. Третья волна. 26.


[Закрыть]), «даты волн смен режима выглядят примерно следующим образом:

Первая, длинная волна демократизации 1828–1926

Первый откат 1922–1942

Вторая, короткая волна демократизации 1943–1962

Второй откат 1958–1975

Третья волна демократизации 1974–»[927]927
  Хантингтон С. Третья волна. С. 26. Р. Даль предлагает иную схему. Правда, он подчеркивает, что речь идет именно о полиархии, но сути дела это в принципе не меняет. «Полная полиархия – это система ХХ века. Несмотря на то, что некоторые институты полиархии возникли в некоторых англосаксонских странах и странах континентальной Европы в XIX веке, ни в одной стране демос не стал инклюзивным вплоть до XX века.
  В развитии полиархии можно выделить три периода: 1776–1930, 1950–1959 и 1980-е годы. Первый из них начинается с Американской и Французской революций и завершается через несколько лет после Первой мировой войны. На протяжении этого времени специфические для полиархии институты возникали в Северной Америке и Европе… С завершением Второй мировой войны число стран с полиархическим правлением… подскочило до второго уровня из 36–40 стран, на котором оно сохранялось в течение тридцати лет… к середине 1980-х годов количество полиархий достигло пятидесяти, что было чуть меньше трети от общего числа ста шестидесяти семи номинально независимых стран того времени» (Даль Р. Демократия и ее враги. С. 359, 364–365).


[Закрыть]

Первая волна демократизации, корни которой Хантингтон – и тут он не оригинален – обнаруживает в Американской и Французской революциях, «началась с Соединенных Штатов около 1828 года»[928]928
  Хантингтон С. Третья волна. С. 27.


[Закрыть], когда в силу ряда политических изменений доля белых мужчин, голосовавших на президентских выборах, превысила пятьдесят процентов. Вторая волна, значительно более короткая, чем первая, была связана со Второй мировой войной. Наконец, третья, последняя волна началась, по Хантингтону, в середине 70-х годов. «В течение пятнадцати лет после падения португальской диктатуры в 1974 г. демократические режимы пришли на смену авторитарным почти в тридцати странах Европы, Азии и Латинской Америки. В некоторых странах произошла значительная либерализация авторитарных режимов. В других движения, выступающие за демократию, обрели силу и легальность. Совершенно очевидно, – признает Хантингтон, – что существовало сопротивление, бывали неудачи, как, например, в Китае в 1989 г., но, несмотря на все это, движение к демократии, казалось, приобрело характер неудержимой глобальной приливной волны, катящейся от одной победы к другой»[929]929
  Хантингтон С. Третья волна. С. 32.


[Закрыть].

Исследуя различные волны демократизации, сравнивая их, Хантингтон приходит, в итоге, к нескольким взаимосвязанным выводам: не существует «единого фактора, который мог бы служить достаточным объяснением развития демократии во всех странах или в одной отдельной стране»; не существует «единого фактора, который был бы необходим для развития демократии во всех странах»; «демократизация в каждой стране есть результат комбинации причин»; «комбинация причин, порождающих демократию, в разных странах бывает различна»; «комбинация причин, в общем и целом ответственных за одну волну демократизации, отличается от тех, что ответственны за другие волны»; «причины, ответственные за первые смены режимов во время волны демократизации, могут отличаться от тех, что ответственны за более поздние смены режимов той же волны»[930]930
  Хантингтон С. Третья волна. С. 49–50.


[Закрыть]. И отсюда общий вывод: «причины демократизации существенно различаются в зависимости от места и времени»[931]931
  Хантингтон С. Третья волна. С. 49.


[Закрыть].

Это серьезное заключение. Оно ориентирует на конкретное, предметное, опирающееся на солидную эмпирическую базу, исследование каждого отдельного случая демократизации, равно как и каждой из названных или возможных ее волн. Но это заключение не отражает реальной истории исследования американцами процесса демократизации, ибо многие из них рассматривают в качестве важнейшего, если не определяющего фактора демократизации страны уровень ее экономического развития и пытаются выявить характер связи между демократией и социально-экономическим развитием. Эта проблематика получила отражение в работах многих американских политологов, включая Сеймура Липсета, Адама Пшеворского и других, в том числе и самого Сэмюэля Хантингтона, включившегося в развернувшуюся по этому вопросу полемику.

Еще в конце 50-х годов Лернером и Липсетом была выдвинута гипотеза о том, что чем больше нация преуспевает экономически, тем больше шансов для того, чтобы она стала демократической[932]932
  См.: Lipset S. Political Man: The Social Bases of Politics. N. Y., 1960; Lerner D. The Passing of Traditional Society. Glencoe, 111, 1958.


[Закрыть]. Вывод о наличии позитивной корреляции между экономическим благосостоянием и демократизацией был впоследствии эмпирически подтвержден многими исследованиями применительно к 60-м годам XX века. Как отмечали, в частности, К. Боллен и Р. Джекмэн, «уровень экономического развития оказывает впечатляющее воздействие на политическую демократию даже тогда, когда действуют и другие неэкономические факторы»[933]933
  Bollen K. A., Jackman R. W. Economic and Noneconomic Determinants of Political Democracy in the 1960s // Research in Political Sociology. Grennwich, 1985, № 1. P. 38.


[Закрыть].

С другой стороны, факты свидетельствовали о том, что экономический подъем, произошедший в некоторых развивающихся странах в 60–70-х годах (Бразилия, Республика Корея и других) не привел к становлению в них демократических режимов. «В этот период появился поток аналитической литературы, содержащей самые противоречивые выводы о взаимосвязи между экономическим развитием и демократией. Противоречивость подобных выводов, несомненно, отражала разнообразие методологии проводимых исследований, но, тем не менее, некоторые результаты, полученные эмпирическим путем, поставили под сомнение тезис о взаимосвязи экономического развития и демократии»[934]934
  Липсет С. М., Сен Кён-Рюн, Торрес Д.Ч. Сравнительный анализ социальных условий, необходимых для становления демократии // Международный журнал социальных наук. 1993, ноябрь. Сравнительная политология. С. 6.


[Закрыть]. Новые сомнения в этом тезисе возникли в связи с подъемом экономики в ряде развивающихся стран, в которых установились диктаторские режимы[935]935
  См., в частности: O'Donnell G. Modernization and Bureaucratic Authoritarianism: Studies in South American Politics. Berkley, 1973.


[Закрыть].

Последующие исследования, число которых заметно возросло после распада Советского Союза и провозглашения большинством бывших советских республик курса на демократизацию, выдержаны в менее однозначной и менее категоричной тональности. Это относится и к работам Липсета начала 90-х годов. Отмечая, что «сравнения состояния политических структур с уровнем среднегодового дохода на душу населения дают основание полагать, что взаимосвязь между ними (между экономическим развитием и демократизацией. – Э.Б.) в конце 80-х годов еще более разительна, чем в 50-х годах» и утверждая, что «хотя рост экономики является только одним из многих элементов, определяющих процесс демократии, тем не менее, он остается ее важнейшим элементом»[936]936
  Липсет C.M., Сен Кён-Рюн, Торрес Д.Ч. Сравнительный анализ социальных условий, необходимых для становления демократии // Международный журнал социальных наук. 1993, ноябрь. Сравнительная политология. С. 27 и 28.


[Закрыть], Липсет тут же делает ряд оговорок. Во-первых, он признает, что «экономический рост сам по себе еще не гарантировал становления демократии»[937]937
  Липсет С.М., Сен Кён-Рюн, Торрес Д.Ч. Сравнительный анализ социальных условий, необходимых для становления демократии // Международный журнал социальных наук. 1993, ноябрь. Сравнительная политология. С. 28.


[Закрыть]. Во-вторых, он соглашается с теми, кто считает теоретический спор по данному вопросу нерешенным. «Опираясь на данные последних четырех десятилетий, нельзя безоговорочно согласиться с утверждением о том, что экономическое развитие является необходимым и основным условием для политической демократии. Результаты новых исследований, проведенных на основе современной статистической методологии, не разрешили возникшего спора»[938]938
  Липсет С.М., Сен Кён-Рюн, Торрес Д.Ч. Сравнительный анализ социальных условий, необходимых для становления демократии // Международный журнал социальных наук. 1993, ноябрь. Сравнительная политология. С. 28.


[Закрыть].

Интернациональная группа авторов в составе Э. Хьюбер, Д. Рюшемайера и Дж. Стивенса, исследуя влияние экономического развития на демократию, выходит за пределы узко понимаемой транзитологии как демократизации развивающихся, а также бывших социалистических стран и предлагает сравнительный анализ роли экономического фактора в становлении демократии в Европе, Центральной Америке и Вест-Индии. Их главный вывод звучит тривиально: «между уровнем экономического развития и развитием политической демократии существует каузальная связь»[939]939
  Хьюбер Э., Рюшемайер Д.И. Стивенс Дж. Влияние экономического развития на демократию (Huber, Eveline, Rueschemeyer, Dietrich and Stephens, John D. “The Impact of Economic Development on Democracy” in: Journal of Economic Perspectives, no. 3, 1993, pp. 71–86 // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 62.


[Закрыть]. Но это совсем не та каузальность, о которой говорят Липсет и его единомышленники. Под экономическим развитием Хьюбер и соавторы понимают капиталистическое развитие и связывают последнее «с демократией постольку, поскольку оно меняет баланс классовых сил, ибо ослабляет власть класса землевладельцев и укрепляет власть зависимых классов. Рабочий и средний классы – в отличие от других зависимых классов ранее в истории – получают беспрецедентную возможность самоорганизации благодаря развитию таких явлений, как урбанизация, фабричное производство и новые формы коммуникации и связи»[940]940
  Хьюбер Э., Рюшемайер Д.И., Стивенс Дж. Влияние экономического развития на демократию // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 60.


[Закрыть]. Получается, что экономическое развитие создает предпосылки для демократии постольку, поскольку изменяет социальную структуру общества, что влечет за собой серьезные политические последствия.

При этом авторы расходятся с распространенным представлением о ведущей роли буржуазии в становлении демократии. «…Демократия не создается буржуазией – новым господствующим классом капиталистических собственников, – как это трактовалось и в либеральной, и в марксистской политических теориях. Класс буржуазии внес важный вклад в обеспечение движения к демократии, настойчиво требуя своей доли политической власти в виде парламентского контроля за государством, однако буржуазия враждебно относилась к дальнейшей демократизации, когда ее интересы оказывались под угрозой»[941]941
  Хьюбер Э., Рюшемайер Д.И., Стивенс Дж. Влияние экономического развития на демократию // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 60.


[Закрыть].

Авторы рассматриваемой концепции делают важный вывод: перед разными странами, даже если во всех из них развивается экономика и наблюдается рост дохода на душу населения, открываются разные перспективы демократизации. «…Одни страны Третьего мира имеют лучшие перспективы демократизации, нежели другие. Наиболее очевидно, что лучшими перспективами обладают те, кто достиг более высокого уровня экономического развития. Тем не менее, как выявил проведенный анализ, определяющее значение имеет не столько отдельно взятый рост дохода на душу населения (который может достигаться, к примеру, за счет [усиления эксплуатации] природных богатств) сколько изменения в классовой и социальной структуре, вызванные индустриализацией и урбанизацией и оказывающие на демократию наиболее глубокое влияние»[942]942
  Хьюбер Э., Рюшемайер Д.И., Стивенс Дж. Влияние экономического развития на демократию // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 64.


[Закрыть].

В связи с этим заслуживает внимания работа «Демократия и развитие: политические институты и благосостояние в мире, 1950–1990», подготовленная коллективом авторов во главе с Адамом Пшеворским. Как и другие исследователи, Пшеворский подтверждает наличие зависимости – и даже «сильной зависимости» – между уровнем экономического развития и существованием демократии в той или иной стране. При этом он отмечает, что пока наилучшим «предсказателем» политического режима является «уровень экономического развития, измеряемый доходом на душу населения»[943]943
  Пшеворский А., Альварес М., Чейбуб Х. и Лимонджи Ф. Экономическое развитие и политические режимы (Przeworski, Adam, Alvarez, Michael E., Cheibub, Jose Antonio, and Limongi, Fernando. Democracy and Development: Political Institutions and Well-Being in the World. 1950–1990. Cambr. 2000) // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 92.


[Закрыть].

Однако в отличие от большинства исследователей Пшеворский с соавторами не видят прямой зависимости между переходом к демократии и модернизацией. «…Мы полагаем, – пишут они, – что демократии возникают стихийно по отношению к уровню развития, а потом погибают в бедных странах и выживают в более богатых… Это более не теория модернизации, поскольку появление демократии не обусловлено развитием. Демократия возникает по другим причинам, как «бог из машины». Она, как правило, выживает, если страна “модернизирована”, но это не продукт “ модернизации ”»[944]944
  Пшеворский А., Альварес М., Чейбуб X. и Лимонджи Ф. Экономическое развитие и политические режимы // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 93.


[Закрыть].

Сравнивая работы американских специалистов, посвященные исследованию зависимости между демократией и экономикой, легко заметить, что практически во всех из них констатируется существование корреляции между этими двумя явлениями. Но в чем заключается эта корреляция? Как писал в 2000 году Адам Пшеворский, утверждение Липсета, что «демократия связана с уровнем экономического развития, вызвало огромное число исследований в области сравнительной политологии. Этот тезис подтверждался и оспаривался, пересматривался и дополнялся, хоронился и реанимировался. И, тем не менее, несмотря на то, что в ряде статей, опубликованных в Festschrift в честь С.М. Липсета… делаются определенные выводы, ни в теории, ни на практике ясности в этом вопросе нет»[945]945
  Пшеворский А., Альварес М., Чейбуб X. и Лимонджи Ф. Экономическое развитие и политические режимы // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 92.


[Закрыть]. Нет ясности относительно механизмов воздействия экономики на демократию. Нет ясности относительно соотношения экономики с другими факторами (традиции, социальная структура общества, культура), влияющими на демократию. Неясно, существуют ли общие закономерности трансформации недемократических режимов в демократические. Неясно, действуют ли в разных условиях одни и те же закономерности, если они существуют. И этот перечень открытых вопросов можно продолжить. Так что легко предположить: рассматриваемая проблема будет и дальше оставаться в поле исследования американских демократологов, ибо процесс демократизации мира далеко не завершен, и к тому же никто не может с уверенностью утверждать, что уже существующие демократии будут и в дальнейшем оставаться таковыми.

Некоторые американские политологи, исследуя феномен демократизации, обращают свой взор к культуре и пытаются найти ответ на вопрос, может ли она рассматриваться в качестве фактора, от которого серьезно зависит становление и стабильность демократии. «Обусловлена ли устойчивость демократии наличием некой “демократической культуры”? И если да, то какие культурные модели более, а какие менее совместимы с “демократической культурой”, то есть какие благоприятствуют демократии, а какие, наоборот, препятствуют ей?»[946]946
  Пшеворский А., Чейбуб X. и Лимонджи Ф. Культура и демократия (Przeworski, Adam, Cheibub, Jose Antonio, and Limongi, Fernando “Culture and Democracy” in World Culture Report: Culture, Creativity, and Markets. Paris: UNESCO Publishing, 1998 // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 154.


[Закрыть].

Надо, впрочем, сразу сказать, что хотя в последние десять с небольшим лет интерес к культуре среди американских (и не только американских) обществоведов возрос, число публикаций, посвященных обозначенной проблеме, невелико. Тем не менее вопросы поставлены и на них предложены определенные ответы, с которыми полезно познакомиться.

В работе «Культура и демократия» Пшеворский и его соавторы выделяют три точки зрения на характер отношений между культурой и демократией. «Некультуралистскую», согласно которой между ними не существует никакой причинно-следственной связи, и потому для формирования и поддержания демократии в той или иной стране не требуется никакой демократической культуры. «Слабокультуралистскую», в соответствии с которой «демократическая культура необходима, но вопрос, насколько она совместима с традициями конкретных обществ, остается спорным, поскольку традиции подвержены изменениям, постоянно возникают и пересматриваются»[947]947
  Пшеворский А., Чейбуб X. и Лимонджи Ф. Культура и демократия // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 154.


[Закрыть]. Есть еще и «сильнокультуралистская» точка зрения (классическим воплощением которой является, как нетрудно догадаться, концепция Алмонда и Вербы), согласно которой демократия нуждается в адекватной ей «демократической культуре».

Считая, что эмпирические данные, которые подкрепляли бы «слабокультуралистскую», а тем более «сильнокультуралистскую позицию, скудны, Пшеворский утверждает, что факты подтверждают «некультуралистскую» точку зрения. И вывод его (он повторяет его в разных вариациях) радикален. «Мы полагаем, – пишет он, – что экономических и институциональных факторов вполне достаточно, чтобы убедительно объяснить динамику демократического развития без какого-либо обращения к фактору культуры. Эмпирически мы обнаруживаем, – добавляет Пшеворский, – что, по крайней мере, наиболее очевидные культурные черты, такие как доминирующая религия, не имеют особого отношения к вопросу возникновения и устойчивости демократий»[948]948
  Пшеворский А., Чейбуб X. и Лимонджи Ф. Культура и демократия // Теория и практика демократии. Избранные тексты. С. 154.


[Закрыть].