Текст книги "Роман с небоскребом"

Девичник

На этот раз сидели у Крис. В той самой квартире, что и тысячу лет назад, ничуть не изменившейся за годы, эта неизменность рождала ощущение дежавю.

– Почти здесь не бываю, поэтому никак не решусь на ремонт, – объяснила Крис. – Вот если переедем в Россию, тогда придется заняться.

Она притащила старую потертую гитару, покрутила колки, побренчала, настраивая, а затем, озорно сверкнув глазами, взяла несколько знакомых аккордов.

– Помните?

Конечно, мы помнили. Как можно забыть веселую беспечную юность?

Наверное, это было странное и забавное зрелище – три тетки бальзаковского возраста вдохновенно распевают студенческие хиты прошлых лет, украдкой смахивая глупые сентиментальные слезы.

 
Сердце терзает безмолвная грусть…
Все улетают, меня покидают,
Все уезжают, а я остаюсь…
Сердце сжимает безмолвная грусть…
 

– Видите, все закончилось хорошо, – подытожила Крис, – мы снова вместе. Молодые, красивые, успешные, счастливые…

– Я встречаюсь с Димой, – призналась вдруг Зайка.

– Я, в общем, не удивлена, – улыбнулась я. – Вы же уехали вместе.

– Хороший левак укрепляет брак, – заметила Крис.

– Это не просто адюльтер, – горячо выпалила Зайка, – я люблю его. И он меня тоже. После предательства Эдика у меня было много мужчин, но никого из них я не любила. Я была уверена, что больше этого не будет, что такое чувство, когда засыпаешь и просыпаешься с одним именем на губах и целый день бродишь, как в дурмане, думая только о нем, бывает лишь в юности… – Зайкино нежное лицо, только что озарившееся нежным сияющим светом, померкло. – Я не знаю, что мне теперь делать. Мне тяжело так жить – лгать Герману, ложиться с ним, как ни в чем не бывало… Делать вид, что получаю удовольствие… Как я ненавижу его и себя в эти минуты! Я не хочу спать с ним, но боюсь, что, если начну уклоняться и выдумывать головную боль, он что-нибудь заподозрит. А потом запираюсь в душе и плачу… Дима уговаривает меня развестись и выйти за него замуж, но я боюсь. Не за себя – за Димку и за Майечку. Герман сделает все, чтобы испортить нам жизнь. Он отберет у меня дочку… У него огромные связи, капитал, могущественные друзья, закон будет на его стороне. Кто я? Бывшая моделька. А он – бизнесмен, миллионер. У Димы своя небольшая фирма… Вы же знаете, как трудно держать небольшой бизнес в России… Если проверять с пристрастием, у любого можно найти нарушения. А если не найти – подтасовать… В лучшем случае его бизнес закроют, а в худшем – могут и за решетку отправить… – Зайка залпом осушила бокал вина, закурила очередную сигарету.

– А Дима что говорит? – поинтересовалась я.

– Говорит, что нипочем меня не бросит. Предлагает уехать из страны, перевести средства в Штаты… У него там знакомые, могут помочь. Его бизнес связан с компьютерным обеспечением, он считает, что сможет и там хорошо устроиться. Я бы согласилась, но как быть с дочкой?

Зайка закусила губу, чтобы не заплакать. В ее красивом точеном лице не было ни кровинки.

– А если тебе попробовать поговорить с мужем? – предложила я. – Объяснить, так, мол, и так. Полюбила другого. Все мы люди, в жизни разное случается. В конце концов, мужчина должен быть великодушным.

– Нет, это вряд ли… Я знаю Германа, он обидчивый и мстительный.

– Разве он раньше не был женат? – удивилась я.

– Был. Но там все сложилось иначе. Поженились бедными студентами, по залету. Особой любви не было, по крайней мере, он так говорил. Перепихнулись в стройотряде – банально донельзя. Ребенок ему не очень-то был нужен. А потом, когда Герман раскрутился, появилось много соблазнов, жена стала раздражать… Когда мы познакомились, Герман давно был в разводе. Он ходил за мной, заваливал цветами, подарками, твердил, что любит, что хочет тихого семейного счастья… И я подумала: почему бы нет? Я очень старалась быть хорошей женой. Откуда я могла знать, что полюблю снова?

– Может, он снова кем-нибудь увлечется? – сказала Крис. – Молоденькой моделью или певичкой… Слушай, а это мысль! – Крис подняла палец. – Сейчас же полно разных агентств по оказанию всевозможных услуг… Я слышала, девки даже платят, чтобы их свели с богатым дядькой. Вот бы найти такую контору, которая подстроит твоему благоверному встречу с юной, привлекательной особой. Вдруг твой муженек на нее западет? И сам даст тебе развод, а?

– Это не мне, а тебе надо романы писать, – поразилась я хитроумию Крис. – Гарантирую ошеломительный успех.

– Да уж, – невесело рассмеялась Зайка. На ее щеки постепенно возвращался румянец. – А если потом все откроется? Мне тогда головы не сносить. Да и Герман уже далеко не мальчик, чтобы потерять голову от смазливой мордашки. Ну, переспит пару раз и все равно вернется домой. Теперь семья для него много значит. Майечку он просто боготворит. И никогда не пойдет на то, чтобы я ее забрала в новую семью. – Зайка сокрушенно вздохнула. – Лучше подождать… Пусть пока все остается как есть. Как будет угодно судьбе…

– А если Дима однажды устанет ждать и поставит вопрос ребром: он или Герман, что тогда? – не выдержала я.

– Ой, я не хочу про это даже думать, – всплеснула руками Зайка. – Конечно, я могу родить детей с Димой… Господи, что я такое говорю… Майечка – моя дочь, как я могу ее бросить? Но жизнь без Димки я тоже не представляю… Господи, как все запуталось… Расскажите-ка лучше, что у вас хорошего. Смерть как нужны положительные эмоции.

Она затушила сигарету, достала из крохотной, с наперсток, сумочки изящную розовую пудреницу, обмахнула пуховкой носик и припухшие веки, тронула блеском губы, после чего устремила внимательный взгляд на Крис.

– Мы с Филиппом помогаем одному детскому дому, – сообщила Крис. – Покупаем мебель, одежду, игрушки, сласти, иногда заказываем развлечения… Мне так жалко этих ребятишек… Большинство – сироты при живых родителях. Они радуются мелочам, которых домашние дети порой даже не замечают… Новой игрушке, походу в кино на мультики… Я смотрю в их глазенки и думаю: как же можно вот так – родить и бросить?! В последний раз увидела девочку лет двух с половиной. Новенькую… Очень хорошенькую… Когда я вошла, дети подбежали ко мне, как обычно, обступили, стали что-то хором рассказывать, перебивать друг дружку… А она стояла в сторонке и смотрела… У нее был такой взгляд, словно ждала именно меня, ждала очень долго, но теперь не решалась подойти. Глазки огромные, как сливы, и я вдруг подумала, что, если бы у нас с Филиппом родилась дочка, наверное, у нее были бы такие же глаза… Я сама подошла к ней, погладила по голове – волосики у нее темные, мягкие, как пух… Спросила, как ее зовут. Она ответила: «Аня», – а потом вдруг спросила с надеждой: «Мама?»

Я поняла, что сейчас разревусь, и убежала в кабинет заведующей. Та рассказала, что ребенка нашли на вокзале. В кармане курточки была записка, что девочке два года четыре месяца, зовут Аня, здорова. Что ее отец умер. И просьба позаботиться о ребенке…

Крис снова разразилась бранью в адрес матерей-кукушек. А потом продолжила:

– Эта девочка не выходит у меня из головы. Вдруг я так и не смогу забеременеть? А тут уже готовый живой маленький человечек, которому необходима родительская любовь. Что, если это – судьба? Я поделилась этими мыслями с Филиппом, и он сказал, что тоже хочет взглянуть на малышку…

– Да ты что, Крис, – всплеснула руками Зайка, – ты молодая, еще родишь собственного ребенка! Ты ведь не знаешь, какие у этой девочки родители! Вдруг алкоголики или наркоманы? Что, если там целый букет заболеваний? А если у нее плохая наследственность? Начнет пить, воровать, убегать из дома? Таких случаев полно. Нет, я никогда не решилась бы на усыновление!

– Врачи ее смотрели. Девочка вполне здорова, умственное и физическое развитие соответствует возрасту, – возразила Крис. – А хронические заболевания у каждого есть. В наше время при паршивой экологии и постоянных стрессах вообще все хроники. Даже если я забеременею, знаешь, что такое сохранение? Тебя накачивают гормональными препаратами, и нет никакой гарантии, что после этого родится абсолютно здоровый ребенок. Тебе легко спокойно рассуждать, у тебя уже есть дочка!

Крис надулась и возмущенно заерзала на стуле.

– Я вовсе не хочу тебя обидеть, – возразила Зайка, – просто высказываю свое мнение. Меня бы, например, испугала непонятная наследственность. Болезни еще как-то можно лечить, а дурные гены…

– А я считаю, что никаких дурных генов не существует, – вмешалась я в разговор. – Это все чушь собачья. Взрослые люди в силу каких-то причин – занятости, лени, нежелания – не уделяли своему ребенку достаточного внимания, не сумели установить с ним доверительных отношений либо просто недостаточно его любили… Никто не рождается плохим. Если ребенок убегает из дома, значит, в доме нет тепла. В пьющих семьях дети начинают пить не потому, что у них плохие гены, а потому, что не знают, что может быть по-другому. Я работала с детьми из неблагополучных семей. Все они были абсолютно нормальные, только несчастные, недолюбленные… Любовь творит чудеса… Не выношу громких фраз, но здесь иначе не скажешь. Я понимаю, что решение об усыновлении очень непростое, наверное, одно из самых трудных, какие только бывают в жизни, и Крис с Филиппом должны принимать его самостоятельно. Не слушая никого, кроме себя. Чтобы потом, не дай бог, не пенять на плохие гены.

– Возможно, ты в чем-то права, – обронила Зайка, – но я все равно считаю, что у ребенка, чей папаша был уголовником и дебоширом, к примеру, вероятность проявления подобного поведения на порядок выше, чем у малыша из нормальной семьи.

– Мой покойный дядя Федя вырос в абсолютно нормальной семье, с матерью-домохозяйкой, отцом – высокопоставленным чиновником, но это не помешало ему угодить за решетку за избиение прохожего. Мой отец был уголовником и дебоширом, погибшим в пьяной драке. Но я не пью ничего крепче вина и не бегаю за людьми с топором. Хотя порой очень хочется… – не сдержавшись, сострила я напоследок.

– Ты что такое говоришь-то?! – возмутилась Зайка. – У тебя отличный папа.

– Я о своем настоящем отце, Викторе Михайлове. Это наша семейная тайна.

Повисла пауза. Усмехнувшись, я обвела взглядом растерянные лица подруг.

– Ага, испугались? Прячьте ножи и вилки.

– Извини, я же не знала… – буркнула Зайка.

– Вот, – торжествующе подняла палец Крис. – Мы возьмем эту девочку. А если я вдруг забеременею – у нас будет двое детей. Девчонки, все-таки здорово, что мы снова вместе!

– Как три мушкетера, – радостно добавила Зайка.

– У меня тоже хорошая новость, – сообщила я. – Я вступаю в наследство.

Наследство

Щелкнул замок, дверь с тихим скрежетом отворилась. Квартира встретила настороженной темнотой, скрипом рассохшегося паркета, затхлым запахом нестираного белья, дешевого табака и едкого одеколона. Казалось, за каждым углом притаились призраки. Я прошла по комнатам, включила свет, обнаживший истлевшие обои, почерневшие затоптанные ковры, тяжелую мебель, вылинявшие плюшевые гардины, пыльные светильники, заплесневелую ванную, неровную трещину, прошившую оконное стекло… Черно-белые фотографии в рамочках – молодая Мария Ивановна в кокетливой шляпке, важный Федор Александрович в пиджаке и при галстуке, красивый улыбающийся Виталик, маленький кудрявый Федечка в матросском костюмчике… Все ушли в небытие, никого не осталось… Мне захотелось выскочить на улицу, глотнуть горького московского смога.

Я вышла на захламленный балкон. Третий этаж, двор-колодец, заставленный машинами и «ракушками», до боли знакомые мусорные баки… В груди тоскливо сжалось. Нет, не таким я представляла дом своей мечты. Я не хотела жить в квартире, обремененной тяжким грузом печальных событий прошлого.

– Может, вы с папой сюда переедете? – спросила маму. – Сколько можно жить в темноте и сырости?

Но мама отчаянно замотала головой, словно я предложила нечто непристойное.

– Сейчас у нас вовсе не сыро. Подвал отремонтировали и сдали офису. Те поставили домофон, теперь в подъезде чисто и тепло. А окна на север – даже хорошо: летом не жарко. К тому же хоть комнаты и маленькие, но их три: одна моя, другая папина – ты же знаешь, как он громко храпит. А третья – гостиная. Очень удобно, никто никому не мешает. И когда Тарас из Украины приезжает, всем места хватает. Ремонт, переезд – слишком сложно… Нет, это не для нас.

Она снова огляделась по сторонам, зябко поежилась, и я поняла, что не мне одной неуютно в наследном склепе.

Холл на две квартиры был пустынен и чист – не придерешься. Я позвонила в соседскую дверь. Послышалась возня, видимо, смотрели в глазок. Затем защелкали замки, и на пороге возникла Римма в леопардовом халатике до колен. Я поздоровалась. Римма пробормотала вежливые соболезнования и устремила на меня вопросительный взгляд. Я спросила:

– Вы все еще хотите купить эту квартиру?

Небоскреб

И вот я стою на балконе дома моей мечты, как на палубе гигантского лайнера.

Щурясь, смотрю вдаль, поверх макушек деревьев, голых и беззащитных в это время года. Поверх копошащегося внизу людского муравейника и игрушечных автомобильчиков. Поверх ржавых, в заплатах, крыш стареньких пятиэтажек. Вдаль и ввысь. В бесконечность, где сонные серые воды зимней Москвы-реки в обрамлении вечнозеленых зубчатых елей соединяются с ярко-синим небом в ватных клочьях облаков, и над всем этим безмолвием царит светило, холодное, надменное, как сама столица. Говорят, здесь можно наблюдать закаты невероятной для мегаполиса красоты.

Тридцать три – возраст подведения итогов. Я взобралась на свой небоскреб, с него отлично видно, как высоко и больно падать. Когда-то мы стремились к свободе, но никогда не были так несвободны, как теперь. Мы зависим от курса доллара, цен на нефть, дурного начальства, боимся войны, террористов, уличной шпаны и «оборотней в погонах». Боимся увольнений, кризисов, дефолтов, реформ и революций. Думаю, тот, кто прошел сквозь мясорубку девяностых, всегда будет носить в себе раковую опухоль страха, подчас спрятанную очень глубоко, позабытую, неосознаваемую до поры до времени, но готовую в любой момент пробудиться и напомнить о себе. Наша легкость и бесшабашность навсегда остались в далеком прошлом, к которому нет возврата. Один мудрый человек сказал, что тот, кто однажды пережил кризис, никогда его не забудет. Мы пережили их столько, что хватило бы не на одно поколение.

Иногда мне снятся кошмары из прошлого – озябшая полуголодная девушка в рваных ботинках бредет вдоль сияющих глянцем витрин, ловит снисходительно-презрительные взгляды более удачливых прохожих…

У меня талантливый сын. Уже сейчас, в тринадцать, его, многократного победителя олимпиад, готовы принять лучшие технические вузы Москвы. А еще у него есть мечта – маленький домик в тихой европейской стране, на берегу теплого моря, в окружении апельсиновых и оливковых деревьев. Порой мечты детей не похожи на мечты родителей, и, наверное, это хорошо. Я знаю: если он чего-то захочет, непременно добьется, ведь в его жилах течет кровь Соколовых – упрямых, сильных, несгибаемых… Однажды, сидя в удобном кресле у окна, любуясь на необыкновенные закаты, я напишу книгу о жизни самых обыкновенных людей. Об их слабости и силе, о стойкости, верности, о поражениях и победах, о борьбе с обстоятельствами и собой. Об умении быть счастливым вопреки всему, даже сбывшимся мечтам.

А сейчас я спущусь вниз по лестнице, чтобы поехать в уютный ресторанчик, где соберутся самые близкие – родители, муж, сын и верные друзья, чтобы поздравить с сомнительным для женщины праздником – еще одним прожитым годом. И, глядя в их смеющиеся лица, еще раз пойму, что для счастья не обязательно штурмовать небоскреб.