Текст книги "Спорим, будешь моей"

Глава 52

Безумием накрывает…

© Артем Чарушин

Долго Лиза не показывается из ванной. Я, ясное дело, волноваться начинаю. Принимаю душ, одеваюсь и прямо в спальне скуриваю две сигареты.

До сих пор потряхивает. Отходняк затягивается, но я не удивляюсь. Сколько мечтал о своей Дикарке… И на самом деле ведь не надеялся, что скоро заполучу. Все крайне неожиданно случилось. Неохота вспоминать, что подтолкнуло. Концентрируюсь на том, что Лиза отдала мне. Что признала, кому принадлежит. Что моя теперь. Навсегда.

Грудь распирает. Губы растягивает улыбка. Закидывая голову, смотрю в потолок и бурно дышу.

Счастливый… Я, блядь, такой счастливый! Никогда прежде таким не был. И понимаю ведь, что в будущем только с Дикаркой и перемахну сегодняшнюю «соточку». Никто и ничто больше не дотянет.

Несколько раз порываюсь постучать, чтобы справиться, все ли у Лизы в порядке. И каждый раз останавливаюсь. Понимаю, что ей нужно привести себя в порядок. По сестрам и матери знаю, сколько времени они могут проводить в ванной в обычный день. А тут ведь… Внизу живота горячо спазмируют мышцы, стоит лишь воскресить все произошедшее. Не то, чтобы я в принципе забывал об этом хоть на минуту. Просто, когда воспроизвожу, особо остро скручивает. Процентов восемьдесят того, что тогда испытывал, выбрасывает на одних лишь воспоминаниях. С оттяжкой.

Подскакиваю на ноги, как только щелкает дверной замок. Хорошо, что третью сигарету не успел подкурить. На нервах сминаю в кулаке. Опомниться получается только, когда просыпаю на паркет табак. Швыряю остатки в пепельницу и, оборачиваясь, наконец, сталкиваюсь с Лизой.

Она бледная – первое, что замечаю. Второе – дрожит. В доме прохладно. Похоже, что-то все-таки сломалось. Но одета Лиза нормально, взял у младшей кобры самый толстый костюм. Идет моей Дикарке. Выглядит такой охренительно милой, что сходу охота сгрести в объятия.

– Как ты? Все в порядке? – спрашивая, внимательно оглядываю.

– Да, – заверяет спешно, крайне нервно.

– Кровь идет?

Хрен знает, как там обычно происходит. Но меня этот факт беспокоит, поэтому спрашиваю.

– Я бы не хотела об этом говорить, – отвечает сдавленно.

– Почему?

– Артем… – выдыхая, отводит взгляд.

Приближаюсь, чтобы обнять-таки. Когда обхватываю руками и притягиваю к груди, вздрагивает.

– Скажи, – прошу шепотом.

Лиза шумно вздыхает. Судорожно стягивает в кулаки мою футболку. Сглатывает и выдавливает, наконец:

– Немножко мажет, – с этими словами ощутимо расслабляется. Выдыхает и по новой медленно набирает кислород. – Совсем чуть-чуть. Думаю, все нормально.

– Ложимся спать?

Кивает.

Забираемся на кровать, смотрит странно. С какой-то невыразимой тоской, которую я понять не могу. Укутываю ее в одеяло. Обнимаю покрепче.

Вроде и вопросов немало осталось, но вместе с тем грузиться сейчас неохота. Нам обоим нужна передышка не только физическая, но и эмоциональная. Сколько намотали сегодня! Самому себе разложить пока не получается.

– Я люблю тебя, – выдыхаю, прежде чем закрыть глаза.

Лиза выдает какой-то тихий неясный звук и, прижимаясь лицом к моей шее, несколько раз целует там. Вот вроде ни хрена такого особенного, а снова дрожь по телу летит. Раскидывает меня, пиздец как. Не могу это контролировать. И то, что член стоит, тоже. Толкаюсь ей в бедро инстинктивно, Дикарка пугается.

– Не бойся, не трону больше, – шепчу ей в волосы.

А самого такая нежность топит, охреневаю. Оказывается, это чувство тоже нелегко переваривать, если оно настолько топит. Разрывает меня, а выхода вроде как нет. Давлю все свои похабные порывы. Осторожно глажу Лизино застывшее тело ладонями. Выплескиваю, как получается.

– Ты самый лучший, Чарушин, – накидывает тихонько, а меня, блядь, так размазывает – не собрать. – Помни об этом всегда.

– Ты же будешь повторять? – усмехаюсь, в попытке глотнуть воздуха. – Чего молчишь?

Чувствую, как вдыхает – на крайне глубоком вдохе грудь раздувается. Непонятно только, почему этот вопрос вызывает такие сложности.

– Угу, – выдает, наконец. Потом в каком-то порыве вскидывает взгляд, лихорадочно ведет ладонью по моей щеке. – Как же я хочу тебя трогать… Не выразить… Ни слов, ни жестов не хватит… Ты красивый… Ты красивый… Очень… Самый-самый… Ты теплый, сильный и нежный… Чар-у-ушин… Я не могу от тебя оторваться… Я не могу от тебя оторваться… Я не могу! – повышает голос в отчаянии, которое я сейчас не понимаю.

В груди сдавливает, когда принимаю. Лицевые мышцы перебивает одуряюще-пронзительной волной эмоций. Закусываю губы, чтобы в какой-то момент тормознуть. Впервые вижу, чтобы ее так прорывало. Не понимаю толком, как реагировать. А сердце уже раздувает. Колотится, выбивая резкие ритмы. Осознать не могу: то ли я охренеть, как счастлив, то ли пиздец, как напуган. Причин все равно не различаю. Эмоции и те не все разбираю.

– Не могу… Чарушин… Не могу от тебя оторваться…

– И не надо… Ты чего? – давлю улыбку, оставаясь в минусах. Чересчур много выдаю. – Все путем же… – и сам уверенности не испытываю. Но ее успокаиваю: – Все хорошо. Порядок, Лиз. Порядок, маленькая.

Она кивает, как бы соглашаясь. Попробовала бы не верить – я же пожизненный гарантийный талон. Херню зря не толкаю. Даже если что-то не так, любой вопрос ради нее решу. Наизнанку вывернусь, но разрулю.

Гладить и смотреть в глаза Лиза не перестает. У меня уже зудит щека и полголовы, а она все шлифует. Порываюсь отряхнуться, как псина, но терплю. Конечно, терплю. Пару раз целую ее, она будто и не чувствует. Губами не шевелит. Замирает так, словно и сердце у нее останавливается. Не дышит, пока не отпускаю. Затем, наоборот, так резко тянет кислород. Резко вцепляется в меня пальцами, будто под ней пропасть разверзается. Держу, конечно.

– Держу, – даже ей об этом говорю.

После этого сама целует. Много, отчаянно и странно. Подставляюсь молча. Внутри так трясет, что и нет сил что-то выдавать. На очередном массовом заливе этих чмоков, срываюсь. Сжимаю ладонью Лизин затылок и, поймав сладкий выдох, припадаю ко рту. Слишком много похоти перекатываю. Это вызывает у нее ступор, сильную дрожь и, наконец, приводит в чувства. Отвечает неожиданно бурно. Если бы я не помнил о том, что рано еще для второго раза, решил бы, что все у нас именно к сексу и идет. Безумием накрывает. Его мне тоже приходится в одиночку держать. Пока поглощаю ее, все лишнее отсекаю.

Дыхание под конец частит и само себя хрипами гасит. У Лизы, естественно, тоже сбой в вентиляции приличный. А еще ее лицо, наконец, приобретает живой цвет. Немного с перебором, конечно. Насыщенный розовый, словно у нее жар. Но лучше так, чем эта тревожная бледность.

– Все, спи, маленькая. Поздно.

– Доброй ночи, – шелестит она в ответ.

– Доброй.

Отключаемся быстро. По крайней мере, так мне кажется. А утром… я просыпаюсь в одиночестве.

Кипиш резко не поднимаю. Однако, оглядываясь, знатно охуеваю. На такую развязку никак не рассчитывал.

Обхожу весь дом, нигде ее нет. В телефоне голяк. Хоть бы написала что!

Колошматит внутри так, что внешнюю оболочку таскает. Не могу понять, как это, блядь, понимать.

Почему ничего не сказала? Сука, почему? Куда убежала?

Обидел? Да вроде нормально все было, когда спать ложились.

Торопилась? Черт, ну можно ж было разбудить!

Весь день только то и делаю, что стараюсь держаться подальше от дома Богдановых. Несмотря на то, что Лиза не отвечает, а меня, блядь, смертельно мотает. По итогу и до вечера не дотерпев, лечу по запретному маршруту.

Сердце выбивает из нутра еще на подъезде, когда прямо перед носом моей тачки паркуется корыто ебучего Задорожного. Я пытаюсь толкнуть все свое дерьмо обратно и благоразумно проехать мимо. Но пассажирская дверь открывается и из нее выскакивает Лиза.

В запаренный мозг резко ударяет кровь. Заливает последние извилины. Контролирую свое тело исключительно физически – совершаю ряд движений, чтобы съехать с дороги, заглушить мотор и выйти из тачки.

Игнорируя рыжего орка, перекрываю Лизе путь. Ничего понять не могу, когда взглядами встречаемся. Громко сглатывая, только собираюсь вывалить что-то весьма и весьма неадекватное, как вдруг она меня опережает.

При чем и по дури, и по эмоциям.

– Ты опоил меня?!

Глава 53

Как ты мог?!

© Лиза Богданова

– Ты опоил меня?

Я настолько потрясена этим открытием, что сдержаться, несмотря на присутствие Павла, не представляется возможным. И едва этот убийственным вопрос покидает глубины нагноившейся внутри меня раны, чувствую, как тело накрывает такой волной горечи и боли, которых прежде я никогда не испытывала.

– Как ты мог?! – бью Чарушина ладонями в грудь. Он, от неожиданности качнувшись, пятится, но меня это не останавливает. Проявляя немыслимую агрессию, нападаю дальше. Молочу кулаками так отчаянно, сама физическую боль ощущаю. Кажется, что в кистях отмирает плоть и ломаются косточки. – Я же тебе доверяла! – голос рвется хрипом. Выплескиваю все, что взорвалось и раскидало внутри. Кусками вытаскиваю. – Я только тебе доверяла! Как ты мог?! Чарушин?!

Страшно от силы эмоций, которые выдаю. Конечно, страшно. Еще ведь теплится где-то какой-никакой инстинкт самосохранения. Однако остановиться я уже не могу. Несусь прямо в бетонную стену, рискуя разбиться насмерть. Может, тогда отпустит эта всепоглощающая мука.

– Господи, Лиза… Что еще за концерт ты устроила? – бьется о купол моей паники мамин скрипучий и бесконечно далекий голос. – Зайди немедленно в дом! Не собирай соседей… Боже… Павел… – в тоне густейшим смердящим сиропом сочится заискивание. – Какое-то недоразумение, ей-Богу… Что такое, не пойму…

Если Задорожный ей и отвечает, то я уже не слышу. Полный перехват внимания совершает Чарушин. Зажимает мои запястья пальцами и резко дергает их в стороны. Припечатывая к своей груди, практически обездвиживает.

– О чем ты? – горячо выдыхает мне в лицо.

В первые секунды видится, что потерян не меньше, чем я в той лаборатории, куда доставил меня Задорожный. Я ведь поначалу не понимала, почему Павел вдруг настоял, чтобы увидеться все-таки утром, и зачем мне сдавать кровь. Думала, что это какая-то предсвадебная процедура. Мало ли, хочет убедиться, что я здорова… Мы спокойно поели в кафе мороженое и пошли в кино. Первый раз проводили время вместе и, благодаря какому-то особому такту со стороны Павла, все ощущалось достаточно терпимо. Я смогла расслабиться и увлечься фильмом, хоть мысли о Чарушине и не покидали голову.

Думала о нем… О нашей близости… О том, как резко пришлось уйти, чтобы успеть домой до приезда Задорожного… О новых встречах…

Написать записку не додумалась. Понадеялась на телефон, хотела позже прислать сообщение. А потом обнаружила, что тот разряжен.

Громом среди ясного неба стали результаты анализов. В моей крови обнаружили не только алкоголь, но и какое-то неизвестное мне вещество. Не расспрашивала, не уточняла, не запоминала… Чтобы убить меня хватило и этилового спирта.

Как он мог? Как?! Зачем?

Вновь яркими вспышками приходили события прошлого вечера, но уже в ином свете. Я ведь чувствовала себя странно. Заметила это сразу же, как отпила коктейль. По своей наивности не допускала, что кто-то может подмешать мне какие-то запрещенные препараты.

Как? Зачем? Кто так делает?

Ну, не мой же Чарушин… Он не мог… Не мог…

Только факты были сильнее эмоций и слепого доверия.

А ведь все мои поступки были нетипичными, неестественными… Под воздействием этих веществ? В измененном сознании все происходило?

«Спорим, будешь моей?»

Каким же это кажется далеким и знаковым… Хотя тон Чарушина в ту секунду гораздо легче звучал, уже тогда понимала, из преисподней соблазна он послан. Нет, в его любви не усомниться. Но, какими путями Чара добивается своего?!

«Чья ты? Кому принадлежишь?»

Заранее планировал? Как? Зачем?

Эти вопросы грохотали в голове непрерывно, на повторе. Я ведь сбежала с Задорожным. А потом… Потом сама к Артему явилась… Он не хотел даже разговор вести!

Все игра? Зачем так? Зачем так?!

«Думаешь, я не понимаю, что ты сейчас чувствуешь… Все, что ему нужно – это постель…»

Мама была права? Я глупая? Ну, нет… Нет же! Нет! Он меня любит! Так играть невозможно. Я это чувствовала. Чувствую! Неоспоримо. Мы просто достигли предела. И сила наших чувств сдвинула планету с орбиты. Мы нарушили все. Все разрушили!

– Ты опоил меня, – выдаю оглушающе громко вместе с рыданиями. – Зачем, Артем? Почему так?

– Я не понимаю, о чем ты! – кричит он так же отчаянно. – Скажи, нормально…

– Я сдала утром анализы… – тарахчу со всхлипами. – Результаты показали наличие в моей крови этилового спирта и еще каких веществ… Тот коктейль… – не могу договорить. Горло спазмом пережимает. Вдохнуть не могу, пока не распахиваю рот. Судорожно хватаю губами воздух. Слабо мотаю головой. По щекам продолжают сбегать слезы. – Как ты мог? – на этот раз из меня выходит просто убитый шепот.

Чарушин застывает. Смотрит на меня непрерывно. Нервно и часто моргает, пока его глаза не расширяются и не клинят в этом положении.

– Это невозможно, – отсекает уверенно. – Невозможно!

– Возможно! Я своими глазами видела… – снова срывается голос. Он уже такой потерянный и хриплый, его почти нет. – Да что там… Я ведь чувствовала, Артем… Просто не понимала, почему… Почему ощущаю так странно… – тяжело сглатываю, но поселившийся в груди ком такой огромный, не протолкнуть его уже никогда. – Под воздействием этих веществ все и случилось… Я…

– Нет, – с рыком и стоном это выталкивает.

В темных омутах глаз такая сильная боль разливается, что я на мгновение забываю о своей собственной. Тону в его шторме. Захлебываюсь и иду ко дну.

Усиленно моргает, учащенно дышит, жестко шмыгает носом, резко мотает головой и все равно несколько капель выскальзывают из уголков глаз.

– Нет. Не поэтому все случилось, – слышу муку даже в его голосе. Как же его разрывает! Наплевав на все, хочется остановить. Перекрыть источник… А источник ведь я… Умереть бы, только бы ему стало легче. – Не поэтому, слышишь?! – кричит, выплескивая больше, чем мы оба можем выдержать. Последние жилы, которые тянули жизнь во всем организме, обрываются. Трещат в воздухе его голосом. Он по силе, как гром, дождь и ветер. Так много в нем! Так много… Ранит смертельно. – Не поэтому, блядь! Не поэтому!!! Твою мать… Твою мать… Сука… Ли-и-иза!!!

Если и был шанс у меня еще выжить, то с этим криком он исчезает. Рвется мое сердце. Разлетается на частички, словно битое стекло. Этими же осколками поражает каждый сантиметр плоти.

– Молодой человек… – смеет вмешаться Павел.

Я его понимаю. Он не знает Артема, видит весь этот ужас, слышит маты и пытается защитить меня. Но Чарушина ведь шатает, как маятник. Едва тот прикасается, грубо дергает плечом. А затем… Стремительно перемещается и, отпихнув меня в сторону, с размаху впечатывает Задорожному в лицо кулак. Будь кто-то поменьше, опрокинул бы на землю. Павел под мамин пронзительный писк лишь оступается. Когда Артем пробивает второй раз, защищается. Однако не пытается причинить вред в ответ.

Чарушин же будто озверел, наступает и наступает… И каким бы крепким мужчиной ни был Задорожный, некоторые удары озлобленного, отчаянного, смертельно-раненного мальчишки достигают цели. Его не под силу остановить: ни мне, ни маме, ни выбежавшему из дома отцу.

Пока Павел не падает, наконец… Тогда Артем испускает какой-то особенно хриплый и шумный выдох. Грубо сплевывает себе под ноги. Поворачиваясь ко мне, замирает неподвижно. Ходит яростно лишь его грудь, так свирепо и часто он циркулирует воздух. Смотрит исключительно на меня, игнорируя сбежавшуюся толпу. Чувствую это до того, как отразить внимание. Невольно подвисаю на том, как из его разбитых рук стекает кровь. Зрелище потрясает не меньше самой драки. Выказываю это дрожью, не могу подавить.

– Господи, Господи… Павлушенька… Какое бессердечное злодеяние! Боже мой, Боже мой… Какой варвар! – мамины причитания мимо меня проходят.

После отрывистого вздоха, веду взглядом к лицу Чарушина и, едва мы сталкиваемся, задыхаюсь. Внутри него столько различных процессов взрывается, не распознать и не обозначить. Просто мне от этой волны безумно страшно, удушающе горько, ужасно больно – и это минимум, который я способона отделить от той бешеной тряски, что разражается внутри.

– Я бы никогда такого не сделал, – припечатывает Артем сипло. – Никогда.

А затем… Он уходит.

Глава 54

Сердце не обманешь…

© Артем Чарушин

«Мужчины так себя не ведут…»

Голос отца в воспаленном мозгу – самое стойкое, что есть во мне сейчас. Остальное – разболтано к херам. Только оболочка и держит в куче.

«Мужчины так себя не ведут…»

Жил ведь по принципам двадцатку из своего личного века. А дальше что? А дальше ни хуя непонятно. Есть шанс просрать все и бесследно слиться еще до экватора.

Да, блядь, уже сейчас рисуется точка. И я ни хрена не способен на пролонгацию. Слишком поебать.

Расшатан. Каждый нерв звенит. Каждый, мать вашу, миллиметр плоти. Уперся в вопрос: смысл раскачивать мышцу, если вся эта объемная экипа[6]6
  Здесь: Экипа – экипировка.


[Закрыть], что так охотно нарастает, ни хуя не имеет силы? А? На хрена все это, если меня трясет, как припадочного?

Кровь сочится по кистям. Надо бы остановиться и обработать, но я продолжаю давить на газ. Сердце ухает на пределе возможностей. Но и на него мне сейчас похрен. Расфигачила ведь… Если и затянется, приживется ли? После всего сказанного?

«Мужчины так себя не ведут…»

Серьезно? В чем толк быть достойным? А? В чем толк, блядь?

Все мои поступки сугубо по любви, вашу мать. А она бросает «опоил». Слышу и крыть неохота. Потому что сам факт, что допускает такие мысли, вытесняет все. Разрывая землю, растягивает многокилометровую пропасть. Сотка на сотку. И шансов перекрыть один на ту же сотню.

Разбитая рожа Задорожного и ошарашенные лица Богдановых перед глазами висят. Сам от себя в ахуе. Но не жалею. Не жалею, блядь. Мог бы вернуться и добавить. Только другая цель сейчас.

Бросаю тачку на подъездной дорожке. Ждать, пока охрана раздуплится и откроет ворота, не хватает терпения. Щемлюсь через калитку и сразу в дом.

– Ну, чёт там крутил ее и никак… Потекла, бля, чуть не утопила и не дает… Целка типа невъебенная, ага… – Тохин ржач с порога улавливаю. Игнорируя тошнотворную волну ярости, скриплю зубами и иду дальше. – Отбой тогда, киса, говорю… Елозиться вхолостую и надрачивать друг дружке – не мой уровень.

Оборачиваются оба, когда я вхожу – и Шатохин, и Фильфиневич. Но только Тоха понимает, с какой целью я сегодня заявился. Сглатывает и предусмотрительно скидывает дымящую сигарету в пепельницу. Выпрямляется и позволяет пробить по чайнику беспрепятственно.

Двумя секундами спустя склоняюсь над ним, сгребаю пальцами футболку и дергаю на себя.

– Э, мужики, вы чего, бля? – расплывается в непонятках Филя.

– Что ты ей намешал? – рявкаю Шатохину прямо в рожу, когда сталкиваемся лбами.

Ноздрями свежий запах крови тяну. Не трогает сейчас. Не догоняет.

– Сука, Чар… Брат, я пожалел почти моментально, отвечаю, – выдыхает дергано. Я его эмоции анализировать не берусь. Ничего не поменяет. Если и кается, пофиг уже. Поздно. – Хрен знает, что меня размыло… Какое-то говно подошло, не успел толкнуть обратно. Хотел выкатить правду сразу же. Потом, смотрю, Богданова нормально. Ну я и заглох. Не хотел накалять.

– Что ты ей намешал?! – тупо повторяю вопрос, игнорируя весь этот бессмысленный текст. – Маркер выявил какую-то запрещенную шнягу!

Шатохин делает резкий вдох. Вокруг моей пылающей репы аж воздух отсасывает.

– Ты че гонишь?! За кого меня принимаешь? – сыпанувшись, сердито отталкивает и резво подскакивает. Вместе выпрямляемся. – Я ливанул грамм сто водки, – шмыгая шнобаком, небрежно размазывает льющуюся из него юшку. – Только сотку. Все.

Филя присвистывает. И молча двигает на выход.

– Все? – выпаливаю с облегчением и злостью одновременно. То, что говорит правду – верю. Отсюда и облегчение. Трясло ведь от того, что Лиза действительно могла быть совсем не в себе. Злюсь, потому что этот расхлябанный гондон сотню водки считает едва ли не нормой. – Ты же, сука, в курсе, что она никогда прежде не пила алкоголку! Я тебя просил без этой хуйни. Я тебя предупреждал. Я тебе, еблан ты конченый, доверял! А если бы ей плохо стало?! Ты дебил? Ты дебил?!

– Мне жаль, – выталкивает так же агрессивно, как и я. – Прогорел. Херню сделал. Знаю. Соррян.

– Соррян? – ору, не в силах успокоиться. – Иди на хуй со своими извинениями!

– Чар… – прилетает раскачано и тихо уже в спину.

Догоняет, что слушать больше не намерен. Потому продолжение и не следует. Никаких, блядь, айл би бэк.

К Лизе тоже не суюсь. Не могу. Не после того, что она сказала. Заворачивает так крепко, что отпустить ситуацию никак не получается. А раньше еще думал, что отходчивый… В этот раз долго шманает. Херово настолько, что кажется, душу по кускам выпиливает. Однако, остановить эту карательную канитель самостоятельно не могу, как ни кидает.

Впервые радуюсь тому, что в академии Дикарка не появляется. Не приходится ломать себе хребет, лишь бы не гоняться за ней. Днем еще как-то на чистой воле выезжаю, но ночью прям жестко таскает. Вспоминаю все моменты, что с ней связаны. Последнюю ночь, как ни хуево, особенно часто и посекундно. Пересматриваю это кино до помутнения рассудка. Укуриваюсь так, что дым под потолком стелется. Батя утром ругается. А я просто не представляю, как иначе выживать. Дышу, будто через раз. Не насыщает ничего.

Из рассказов Сони знаю, что после моего показательного выступления вся их коммуна стоит на ушах. Уточняю, не наказана ли Лиза физически. Получив отрицательный ответ, закрываю тему.

Не хочу спрашивать, что с Задорожным. Не хочу спрашивать, приходит ли он к ним. Не хочу спрашивать, общается ли с ним Лиза.

На хрен.

И все же… Проходит неделя и стены падают.

Срываюсь к ней. Себя ведь на цепь не посадишь.

Моя… Моя… Моя…

Срабатывает магнит. Отказывает тормоз. Логика, рассудок, потоптанная гордость – все к черту летит. Сердце не обманешь, ведет к ней, как бы ни трещало от боли. Снова готов отдать все, что есть.

– Привет, – выдыхаю без всяких обид и претензий, как только открывает дверь.

Забыл. Все плохое забыл. Ерунда, что все еще режет за ребрами. Выпячивая грудь, заново раздаю. На максимум.

Только бы сказала, что сожалеет, что на эмоциях тогда наворотила, что не думает так… Только бы сказала!

Но ничего сказать Лиза не успевает. Замечаю лишь, как волна дрожи поражает ее тело, а в глазах случается наводнение. Рваные вздохи – в унисон, как по команде.

Запрос. Соединение. Пошел обмен данными.

В следующую же секунду резкий обрыв – с криками вылетает мать.

– Да что за напасть такая… – орет многоуважаемая ненормальная. – Ты посмотри, каков змий! А Павел еще жалел его, заявление не стал писать… Зря! Зря!

– Добрый вечер, – невозмутимо тушу этот пожар.

Увы, порой, обычная ледяная вода на токсичных людей действует, как горючее. Перебрасывает огонь с первого реактора на второй – ор усиливается.

– Добрый? Ха! – от крайнего выброса в атмосферу улетают не последние миллиграммы яда. – Немедленно за ворота, молодой человек! Иначе полицию вызову я! Я!

– Телефон одолжить? – предлагаю, не удержавшись от сарказма. – Пока вы будете звонить, мы с Лизой побеседуем, – игнорирую то, как Богданова-мать зеленеет. Так же спокойно, уточняю: – Тет-а-тет.

Не трогает даже то, что к нападкам присоединяется вся свора Барбоскиных. Соррян, Богдановых. Конечно, Богдановых.

– Уходи сейчас же! Ты плохой! – пищит одна из самых мелких.

Стефа или Уля, не помню.

– Уходи!

– Убирайся!

Много ума не надо, чтобы понять, что все они, выключая Соню и Лизу, люто меня ненавидят.

Лизу вычеркиваю авансом. До того, как она, оттесняя меня к двери, смущенно шелестит:

– Уходи, пожалуйста. Все очень плохо.

– У кого плохо? – выталкиваю с трудом.

Всматриваясь в ее глаза, пытаюсь поймать то, что видел там всегда. Секунда, две, три… Есть! Вашу мать, есть!

– У нас… – выталкивает неопределенно.

Да и неважно, что имеет в виду. Внутри меня уже мотает резервный генератор. Одуряющими плюсами выбрасывает все, что за эту неделю в минуса ушло.

– Я вернусь, – бросаю коротко и ухожу.

Ухожу, чтобы дождаться, когда все разойдутся спать. С Соней посредством переписки договариваюсь, что маякнет и откроет окно.

Забираюсь, благодарю и, не дожидаясь, когда закопошившаяся в ворохе одеял Дикарка выйдет из состояния крайней паники, у Соньки и спрашиваю:

– Выйдешь?

Солнышко, светлая голова, если и удивляется, быстро справляется. Кивает, натягивает халат и, подхватывая какую-то книжку, выскакивает за дверь.

Ловлю перепуганный взгляд Лизы и иду прямиком к ее кровати.