Текст книги "Спорим, будешь моей"

– Мне бы хотелось… – признается, как всегда, откровенно.

Конечно, ему бы хотелось. Вижу. И даже чувствую.

– Но, нет… Ты не будешь должна, – заверяет чуть глуше.

И я ему, безусловно, верю.

Затянуто шепчу:

– Хорошо… – и падаю обратно на спину.

В следующую секунду, с зарождающимся где-то очень далеко, в самой глубине души стоне, выгибаюсь…

Глава 37

Сделай, как в прошлый раз…

© Лиза Богданова

На самом деле, когда Артем касается ошеломляюще чувствительной плоти языком, меня пронизывают такие сильные импульсы удовольствия, что я едва сознание не теряю. Выгибаюсь и на долгий миг цепенею. А потом… Мое тело трещит, как перезаряженная энергетическая единица.

Сорвавшиеся было стоны, быстро сменяются потрясающе громкими вскриками. Я сгребаю ладонями простыни и на самой высокой амплитуде, которую, оказывается, способно взять мое тело, рассыпаюсь острой дрожью.

Я не понимаю, что происходит… В режиме онлайн и нон-стоп узнаю, что человеческий организм напичкан таким огромным количеством нервных окончаний, которые отзываются и включаются в работу с безумной скоростью и потрясающей яркостью.

Я сама себя ослепляю, поражаю током, привожу к катастрофе… Никакие предохранители не активируются. Только физиологическая сирена бомбит – сердце. И то с перебоями. Рисуя нездоровую линию ритма.

Задыхаюсь вполне сознательно. Когда Артем вылизывает чувствительные лепестки моей сокровенной плоти, то и дело добирается до жаждущего внимания бутона и бьет его кончиком языка, нет никаких шансов, чтобы сохранять ровную частоту дыхания.

– М-м-м… – это самые тихие звуки, которые из меня выходят.

По большей части разрываю сгустившееся пространство стонами, криками и настоящими всхлипываниями. Я плачу? Плачу от удовольствия? Наверное… Не хватает сил для анализа.

Чарушин лижет и лижет меня. Буквально стирает мою плоть – размашисто и жадно. То и дело присасывается губами. Кажется, что соков должно становится меньше. Но они только прибавляются. Периодически Артем размазывает их пальцами по моим бедрам. Более того, они стекают по моим ягодицам. Их слишком много. Мне должно быть стыдно. И мне стыдно. Но не настолько, чтобы я захотела это прекратить.

Желание Чарушина, какой-то абсолютно животный голод, который он выказывает, заражает меня. Инфицирует, как неизвестный моему иммунитету вирус. Меня лихорадит. Жутко трясет. На коже обильно выступает испарина. Никогда я ничего подобного не испытывала и, честно говоря, даже не представляла, что подобные чувства в принципе возможны. Каждая миллисекунда происходящего шокирует. Лишь сейчас отчетливо понимаю шаблонную фразу «Грех сладок».

Ох, как же он сладок…

Никакие страшилки не заставят меня остановить Чарушина.

«Я другая…», – напоминаю себе в который раз.

Совсем другая. Его.

Он не только языком и губами меня ласкает. Трогает ладонями. Иногда кажется, что беспорядочно и бесцельно. Но на самом деле даже сумасшедшая страсть не стирает его опытности. С определенным расчетом добавляет жара во всех самых чувствительных точках – грудь, соски, ягодицы, бедра… Слегка надавливает пальцем на сокровенный и священный вход в мое тело. В эти мгновения мне до клокочущей паники страшно, что он нарушит целость моей девственной плевы. И вместе с тем до безумного восторга кайфово. Обычно я не использую такие слова, но сейчас ни одно другое не выразит всей полноты моих ощущений.

И если меня когда-нибудь настигнет кара – пусть. Искупая свои сладкие грехи, я буду снова и снова грешить, только лишь вспоминая моего Чарушина.

Я зависаю в бесконечности своего удовольствия. Теряю последнюю связь с реальностью. Мое тело буквально дробит наслаждением. Горит и дрожит оно, словно ничего более делать не способно. Хрипы и стоны скапливаются комом в горле. Я замираю. Напряженно звеню. Пока мое тело, наконец, не ломает сумасшедшим натиском наслаждения. Смывает высокой и бурлящей волной, выбивая из груди все скопившиеся звуки удовольствия. Они становятся громче, безумнее и ярче.

И вот тогда Артем, не переставая ласкать языком, скользит внутрь меня пальцем. Стонет вместе со мной, когда сокращающиеся стенки охватывают его тесной и жаркой пульсацией. Наверное, он бы хотел ощутить это своей твердостью. Представляет? И меня пленит эта мысль. Мечтаю о том же, пока тело не ослабевает.

Выпрямляется Чарушин раньше меня. Пошатываясь, отступает. Осоловевшим взглядом наблюдаю за тем, как перемещается к изголовью. Поднимаюсь, осознавая, что я с головы до ног красная, как рак, и влажная, как мышь. Без разницы. Ползу к Артему. Встречая на мгновение взгляд, вздрагиваю. Такой он раскаленный, тысячи ватт напряжения выдает. Совершенно неожиданно низ моего живота вновь скручивает спазмом. Томным, сладким и вместе с тем болезненным.

Скользнув ладонями Артему за шею, осторожно прижимаюсь. Осторожно, потому что сама еще слишком остро реагирую на физический контакт между нашими телами. Чарушин тоже вздрагивает. Чувствую разлетающихся по его гладкой и горячей коже мурашек.

– Артем…

Должно быть, в моем голосе слышно беспокойство. Он тут же спешит заверить:

– Все нормально.

Нормально… Не хорошо, как обычно… Ну я и сама вижу, что все не так прекрасно, как он пытается показать.

– Я… – снова начинаю и срываюсь.

– Я… – сипит в ответ Чарушин. – Сейчас приду.

Отодвигает меня раньше, чем я осознаю, что он встает с кровати. Просунувшись по матрасу к краю, едва успеваю поймать за руку. Он оборачивается и застывает неподвижно, глядя на меня сверху вниз. Не сердито, но как-то очень выразительно стискивает челюсти. Сдерживается? Да, очевидно, что так.

– Сделай, как в прошлый раз… – предлагаю я, заливаясь новыми оттенками жара.

Странно, я только пару минут назад получила высшую степень удовольствия, но вот Артем смотрит, и внутри опять что-то назревает.

Он делает шаг, я опускаю взгляд и… его пенис оказывается практически перед моим лицом. Ближе к груди, конечно. Но все же… Я вдруг задыхаюсь от понимания того, какой он огромный.

– Тебе нравится моя «твердость»?

– Боже…

Чарушин не улыбается, но я понимаю, что он меня дразнит. Да, я его рассматриваю. Сейчас более детально, чем в первый раз. Ракурс удачный. К тому же, Артем сжимает пенис у основания и, заставляя меня дернуться, оттягивает его на меня.

– Скажи, Дикарка… – хрипит он. – Этот уникальный, бля, термин… Прошепчи…

– М-м-м… – быстро облизываю губы. Артем крепче стискивает ствол и тяжело вздыхает. – Твердость? – это действительно шепот, едва различимый. – Нравится…

Глаза в глаза.

Ненадолго. Потому что долго выдерживать энергетический натиск Чарушина я не в состоянии. И потом… Хочу его разглядывать. Ствол длинный, толстый, ровный и гладкий. Головка крупнее и ярче. Через небольшое узкое отверстие выступает крохотная прозрачная капля. Наверное, это его возбуждение. Я резко вдыхаю и снова нервно облизываю губы.

Чарушин стонет и начинает двигать рукой.

– Боже… – даже не осознаю, что выдаю это вслух.

– Посмотри на меня, Лиза, – требует приглушенно. И едва я повинуюсь, зачем-то предупреждает: – Я быстро.

Сразу же опускаю взгляд. Фокусируюсь на действиях Артема. Я отлично помню, какая горячая и приятная его твердость на ощупь. Но сама прикасаться не решаюсь. Он не просит, и я боюсь помешать. Завороженно наблюдаю за движениями. Обещаю себе, что когда-нибудь, тем же путем сама ему доставлю удовольствие.

Все реже вспоминаю о необходимости дышать. Во рту сначала становится чересчур сухо, а потом, наоборот, как-то слишком влажно. И я не успеваю сглатывать слюну. Сейчас этот рефлекс ощущается крайне затруднительным. Я будто давлюсь. Но не кашляю. Только горячо выдыхаю. Наполняясь запахом Чарушина, дрожу и вибрирую. Незаметно подаюсь ближе. Пока движения Артема не становятся отрывистее и резче. Тогда, распахивая губы и расширяя глаза, инстинктивно замираю.

Хриплый и сильный стон Чарушина прорезает пространство раньше, чем из узкого отверстия в его головке выплескивается семя. Оно выглядит белым и густым, а ощущается на коже моей груди жгучим и вязким. Прожигает мою плоть насквозь. Запускает какие-то новые импульсы. Я вздрагиваю и вся сжимаюсь, а оно все продолжает извергаться. Проливается и на ладонь Артема, которой он собственно и доводит себя до пика.

– Боже…

Сглатываю, когда Чарушин выпускает пенис и неожиданно прикасается двумя пальцами этой же руки к моим губам. Надавливая на мягкую плоть, вынуждает открыть рот. Если бы я в тот момент хоть что-нибудь соображала, скорее всего, отпрянула бы от него. Но мой мозг будто вышибло. Оставалась лишь покорность, сконфуженность и желание ему угодить.

Ощущаю его вкус. Позволяю ему растворяться на своем языке. Веки опускаются не до конца. Часто дрожат. Шумно тяну воздух носом и принимаю пальцы Чарушина на всю длину. Почти давлюсь и… Не знаю, что делать дальше.

Он подсказывает:

– Глотай.

Я сглатываю. Морщусь от странного терпковатого жжения, которое слишком медленно скатывается по гортани внутрь меня. Силюсь поднять веки. Сталкиваюсь с одурманенными глазами Артема.

Получаю следующую команду:

– Соси.

И я сосу. Слюны все еще много. Наверное, поэтому этот процесс проходит легко, приятно и со смущающим меня причмокиванием.

Понимаю, что Чарушин не дышал, когда в один момент он чересчур бурно выдыхает. Прикрывая глаза, громко сглатывает и шагает назад. Мокрые пальцы с новым влажным хлопком выскальзывают из моего рта.

Свободно вздыхаю лишь, когда Артем подтягивает меня вверх и, заставляя встать на ноги, прижимает к груди. Между нами размазывается его семя, но его это не волнует, а я тоже начинаю привыкать.

– Я люблю тебя, – шепчет Чарушин.

Я крепче его обнимаю и целую куда-то в плечо.

Чуть позже мы принимаем вместе душ и, наконец, безмерно счастливые ложимся спать.

А, шесть часов спустя, когда Чарушин отвозит меня домой, мне приходится отправить ему ужасное сообщение.

Лиза Богданова: Сотри мой номер, удались из друзей и… Пожалуйста, если действительно любишь, никогда больше ко мне не подходи.

Глава 38

Зачем же ты это, мать твою, сделала?

© Артем Чарушин

Лиза Богданова: Сотри мой номер, удались из друзей и… Пожалуйста, если действительно любишь, никогда больше ко мне не подходи.

В тысячный раз перечитываю эти строки. И все равно нихуя не понимаю.

Что случилось? Почему? Какого, блядь, хрена происходит?!

Что я сделал не так? Переборщил? Обидел? Испугал? Тогда почему сразу ничего не сказала?

Из друзей я, блядь, конечно же, не удаляюсь. Что за мутное предположение, что такое в принципе возможно? Наяриваю поминутно и похер, что отписки «снова в сети» не приходит. Раз за разом слушаю монотонный и равнодушный голос оператора, стискиваю зубы, матерюсь.

Под вечер так извожусь, что даже порываюсь поехать к Лизе домой без предварительной договоренности. Но, стоит включить мозги, догоняю, что нельзя. Нельзя, блядь. Нельзя!

Наконец, соображаю, что можно написать Соне.

Строчу без каких-либо реверансов:

Артем *Чара* Чарушин: Привет. Скажи Лизе, чтобы разблочила меня. Или я приеду и сам это сделаю.

Черт знает, чем они там занимаются, но и Сонька не читает эсэмэски незамедлительно, как бы мне того ни хотелось.

Не могу я оставаться в бездействии. Сердце в груди так колошматит, что кажется, физически меня таскает. Всегда дружил с головой. Поступал по уму и по совести. Но, в создавшейся сейчас катастрофической ситуации, все труднее контролировать работу мозга. Он переключается на ту часть, которая за эмоциями шпарит и задает чисто механические процессы.

Глючит «железо». Выдает непрерывно только Богданову. Ее яркие и такие чистые глаза, робкую улыбку… Потом все остальное. Все, что у нас было. Как она смотрела, как изумлялась, моментами пугалась… Как кончала… Как сама трогала меня, как принимала, сосала мои пальцы…

«Глотай…»

Махнул через край? Испугал?

«Я должна буду сделать тебе так же?»

Она, наверное, такого в принципе не приемлет. И после первого раза, скорее всего, испугалась. Сука, дебил я… Потерянный дебилище. Она не сказала, а я сделал вид, что не понял.

Как исправить теперь? Нет, я исправлю. Знаю. Могу. Просто надо, чтобы она дала возможность объяснить. Сейчас, блядь. Два дня до понедельника я, мать вашу, не вытяну. Без шансов.

Когда сердце в бессилии, положив на зависимый от него организм, переходит на какую-то абсолютно автономную работу… Когда в голове ни одной здравой мысли не остается, только глухой и затяжной топот пульса… Когда физические действия лишаются адекватной координации… Срываюсь. Сажусь в тачку и еду к дому Богдановых.

Пользуясь свободными дорогами, сильно превышаю скоростной режим. Понимаю, что стоит скинуть, но, блядь, тише своего внутреннего мотора тащиться сейчас не в силах. Вот и получается, что практически лечу.

Резкое торможение всех функций происходит, когда приходит сообщение от Сони. Хорошо, что я соображаю, прежде чем читать, нырнуть в «дорожный карман» и остановиться.

Сонечка *Солнышко* Богданова: У нас полный треш!!!

Сонечка *Солнышко* Богданова: Лизу замуж выдают!!!

Сонечка *Солнышко* Богданова: Сегодня сватали!!!

Сонечка *Солнышко* Богданова: Не могу ей ничего передать. Она закрылась в ванной сразу, как гости ушли. Уже час там сидит.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Но ты не переживай, она тебя любит! Просто испугалась, когда мама ее ночью поймала с гулек в срамном платье. И сегодня, когда этого бугая привели…

Сонечка *Солнышко* Богданова: Но ты не приезжай! Сейчас нельзя!

Сонечка *Солнышко* Богданова: Я постараюсь ее уговорить, написать тебе.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Если она выйдет…

Сонечка *Солнышко* Богданова: Ой, все! Не могу писать. Мама пришла!

Я, на хрен, не дышу все время, пока это читаю. Все, блядь, время. Непрерывно. А, когда вдыхаю, внутренности будто разрывает на ошметки. Острые осколки костей, пульсирующая и кровоточащая плоть.

И все… Никаких более действий – ни внешне, ни внутренне.

Что за ебаный пиздец? Какой, нахуй, замуж? Какой, блядь, бугай?

Вся эта хренотень, которая всем скопом именуется организмом, пересобирается обратно. За пару секунд все по местам. Типа, сука, готово к запуску и нормальной работе. Но, едва я делаю новый вдох – снова разрывает.

Сердце… Точнее, его остатки, глотку перекрывают. Распирают стенки. Горит там и странно вибрирует, будто не часть живого человека, а механическая погремуха.

Слизистые жжет дико – глаза, нос, ту же горлянку… Все нутро какой-то горечью заливает.

«Лизу замуж выдают…»

Как я должен оставаться на месте? Завожу двигатель и продолжаю движение в заданном направлении. Стараюсь не думать. Не анализировать больше ни хрена. Но оно, конечно же, само точит мозг.

Может, это шутка какая-то?! Лиза уже однажды соврала насчет жениха… Только мелькают эти воспоминания, в памяти возникает образ этого самого дегенерата.

«…когда этого бугая привели…»

Неужели он? А если на этот раз реально?

Не зря меня беспокоила его приближенность к девчонкам Богдановым… Да твою ж мать! На хрен его сейчас! Не хочу даже думать.

Надо увидеть ее… Увидеть… Просто увидеть…

Сердце ни на секунду не утихает. Да, разлетаться с десятого раза прекращается. Видимо, последующая сборка слишком много сил забирает. Не хватает, чтобы минировать и рвать, блядь, на куски. Поэтому оно временно переходит в какой-то долбанутый режим – раздувается, будто огромная уродливая лягуха. С оглушающим клокотом и диким хрюканьем расширяется. С ухающим свистом и скрежетом сдувается.

Пока достигаю места назначения, мелькает даже мысль, что успел двинуться кукушкой. Однако, на месте перевожу дыхание и достаточно быстро собираюсь.

Артем *Чара* Чарушин: Лиза пришла?

Сонечка *Солнышко* Богданова: Да. Она отказывается снимать блок. Прости.

Артем *Чара* Чарушин: Скажи ей, пусть выйдет. В парке ее жду. Нет – зайду к вам.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Мама сняла ручку с нашего окна. Ни Лиза к тебе, ни ты к нам… Прости. Поговорим в понедельник.

Артем *Чара* Чарушин: Я вообще-то через центральный вход собираюсь… Познакомимся с мамой. И с папой.

Блефую, конечно. Но мириться с ситуацией не намерен. Пока не увижу свою Дикарку, не уеду.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Не приведи Господь!

Артем *Чара* Чарушин: У вас что, больше окон в доме нет? Пусть выйдет через спальню малышни.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Ладно. Стой там!

Сонечка *Солнышко* Богданова: Точнее, иди дальше в парк! А то мы тебя видим.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Маньяк!

Сонечка *Солнышко* Богданова: Извини. Последнее Лиза отправила. На самом деле, она так не думает. Просто у нее жуткий психоз.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Спрячься.

Отступаю в темноту, только чтобы не подставлять. Хотя, по правде, мозг снова взбалтывает, и я уже тупо соображаю, как должен действовать.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Сейчас она выйдет.

Уродская холодная лягуха за моими ребрами раздувается до таких невероятных объемом, словно ей, блядь, в жопу вставили штуцер и даванули компрессором весь выход давления за раз.

Твою ж мать…

В запаренном мозгу вдруг возникает Бойка. Только сейчас отчетливо допираю, как именно его мотало. Почему я раньше думал, что любовь – это сугубо кайф? Кто из нас идиот? Сука, поржать бы… Да не получается.

Едва эта мерзкая резиновая масса, которая временно исполняет обязанности моего мотора, сдувается, прилетает новая депеша.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Все пошла. Лови!

И снова я с хрипом наматываю. На максимум. Стою в застывшем воздухе неподвижно. А кажется, что таскает на разные стороны, словно в апокалиптическую бурю.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Но лучше не слушай, что она говорит сейчас!

Настраиваюсь, конечно. Если даже Соня так пишет… Накручиваю себя до железа. Даже лягуху пережимают эти сверхпрокачанные доспехи. И, когда я, наконец, имею счастье лицезреть свою Дикарку, не способен понять, в какое зверье долбанутая четырехкамерная мышца превращается. Ее попросту выбивает из всех образов. Она ни то, и не это… Она – все сразу.

Ступив в гущу парка, Лиза замирает, чтобы как-то сориентироваться в темноте. Я шагаю из мрака, четче прежнего осознавая: сдохну, но моей будет.

– Привет… – выдыхает и вздрагивает.

Выставляя руки, слишком близко не подпускает. Слишком близко? Для меня теперь нет такого понятия. С Дикаркой стерлось. Ранить готов, так хочу внутрь нее. Какие, блядь, границы?

Стискивая зубы, замираю с ладонями Лизы на груди. Они сейчас подобно электродов дефибриллятора – перетряхивают, взывая помешанном на ней сердце к усиленному режиму работы. Вот теперь его снова полосует и разбивает на куски. Остановиться не дает. Со всеми прорехами и дырами продолжает качать, как одурелое.

– Я обидел тебя? – это даже не вопрос. Со скрежетом разрываю пространство задушенным сожалением. – Прости.

– Артем… – она пытается что-то говорить.

Я не позволяю. Потому что слишком много подготовил сам. Рвусь выдохнуть, пока Дикарка все не растоптала. Она умеет, знаю.

– Мне правда жаль. Не хочу, чтобы ты от меня шарахалась. Меня, блядь, это убивает! Я не должен был, знаю. Похоть глаза залила. Я… Я, блядь, начну стараться. Обещаю. Хочешь, будем только целоваться? Хочешь?

– Нет, Артем… Подожди… – тараторит взвинчено. Жаль, толком не вижу здесь глаз. – Я не поэтому… Не только поэтому… Господи, что я несу?! – уследить за ходом ее мыслей действительно трудно. Понимаю лишь, что колошматит от эмоций. А хорошие они или плохие – хрен поймешь. – Все это изначально было ошибкой… Мы… Я не должна была…

– Что ты такое говоришь? – хриплю, не скрывая того, как рвет нутро. На полном ходу. Срываясь, хватаю Лизу за плечи. Придвигаюсь, насколько хочу. Насколько нужно! – Вот сейчас действительно несешь! Зачем?! Я ведь знаю, что ты меня тоже… – хочу заявить, что любит она меня, как и я ее. Но, если по-чесноку, кто мне – дураку – такое говорил?! Никогда не говорила. Более того, на все мои чистосердечные подкаты чаще всего странно реагировала. – Ты же любишь меня? – выбиваю этот вопрос немного по-жесткачу. Ловлю Лизу, когда она, содрогаясь, отшатывается. – Скажи, – требую, хотя права не имею. – Да, блядь… Конечно, любишь! Скажи!

Да, блядь… Привет всем Маугли мира! Нас, оказывается, охуеть как много! Опасная непреоборимая стая.

Сердце долбит. Тяжело. Отрывисто. Глухо. Отчаянно.

– Нет, Артем… Я не могу такого сказать… Прости…

Мало того, что Лиза говорит рывками, так до моего мозга еще с перебоями доходит. Она уже замолкает. Шумно таскает воздух. Проливает слезы – блестят в темноте. Громко всхлипывает – не сдержалась. А я только догоняю весь смысл.

– Как нет? Почему нет? – туплю нещадно.

Мне не то, что мозг вынесло… У меня даже сердце не бьется. Вырвалось за пределы. Хочется зарядить по классике «все говорят: я самый лучший парень на земле[4]4
  Отсылка к песне гр. «Руки вверх».


[Закрыть]…» Потому как, правда, сколько раз я это слышал? Самому казалось, что у меня-то проблем со взаимностью и прочим не будет. Я ведь не урод, не дебил… Ладно, не совсем дебил. Чаще всего – дружу с башкой. Я даже не мудак. Твою мать, тоже почти. С легкой натяжкой.

– Зачем ты встречалась со мной? Позволяла себя целовать, трогать… Для тебя ведь подобное, блядь, хуже смерти, – уже не парюсь над выбором слов. Выдаю то, что стучит в висках. – Зачем? М? Какой смысл во всем этом?

– Боже… Артем… Просто прекрати… – то ли плачет, то ли мне слышится.

Дергается, чтобы освободиться. Не отпускаю.

– Просто ответь честно… Блядь, пожалуйста… Лиза, – впервые кажется, что ее имя как-то тяжело выговорить. Выбивает с этими звуками остатки воздуха. – Дикарка… Блядь, ответь ты!

– Что тебе еще сказать?! – выкрикивает неожиданно резко. – Меня сегодня засватали! Я дала клятву, что выйду за другого мужчину замуж! Ты знаешь, что это для меня и моей семьи значит?! Отступной нет, Артем! Нет!

Когда Лиза эта вываливает, машинально отпускаю ее. Опускаются руки.

– Зачем же ты это, мать твою, сделала? – рявкаю, как только удается скопить силы.

Тише не могу. А после… Горло какой-то вязкой пленкой перекрывает. Сглатываю и сглатываю, а ощущение удавки не исчезает. Тошнота подпирает, когда в голове разлетаются «самолеты». Шатает, но я сковываю разбитое тело и целенаправленно шагаю снова к Лизе.

– Я не могла иначе… – шепчет с рыданиями вперемешку. – Меня вынудили… Прости… И… Отпусти… Отпусти, если любишь. Не делай больнее. Не вынуждай рисковать… Меня уже наказали! Хуже некуда, понимаешь?! – в последний раз повышает голос. И вновь срывается на вымученный шепот: – Прости… Пожалуйста…

Убегает. Позволяю.

Понимаю, что должен обдумать полученную информацию и собрать дополнительную. Как бы ни было тяжело, поступаю по уму и по совести. Не хочу ей навредить.

Артем *Чара* Чарушин: Мне нужна помощь. Подробный рассказ о том, что сегодня произошло – от и до. Плюс вся инфа на этого буйвола. Могу рассчитывать?

Сонечка *Солнышко* Богданова: Да, конечно. В понедельник во время второй пары, буду ждать тебя в кафетерии.

Артем *Чара* Чарушин: Спасибо.

Артем *Чара* Чарушин: Лиза пришла?

Сам не знаю, где беру силы не только на то, чтобы складывать слова в предложения и переписываться… Просто, чтобы стоять… Рвет на куски ведь. Непрерывно и жестко. Как при этом штурме выжить и сохранить ясный ум?

Сонечка *Солнышко* Богданова: Да. Легла. Плачет.

После этого сообщения с такой дурью накрывает, что, несмотря на все свои манеры, не способен даже цивилизовано проститься. Отправляю какую-то хрень из смайлов и пиздую шатуном к машине.

Еще полчаса бесцельно сижу в салоне. Не рискую заводить и выезжать на дорогу. Может, на себя в этот момент и срать… Но, нормальных человечков жаль. Да и мама… Батя… Сестры… Помню, что не имею права сдохнуть.

Выскакиваю на трассу только после того, как уходит дрожь с конечностей. И даже тогда, несмотря на пустые дороги, дотошно все правила соблюдаю.