Текст книги "Спорим, будешь моей"

Глава 7

Убегаю, потому как мне вдруг очень хочется узнать, что будет, если я не успею.

© Лиза Богданова

– Хочешь, чтобы я поцеловал тебя?

Все, что я слышу. Все, на чем я фокусируюсь. Все, чем живу.

Меня затягивает в какой-то густой и вязкий дурман. Я забываю обо всех своих принципах и страхах. Я забываю, где нахожусь. Забываю, кто я такая… Я вдыхаю его запах. Ощущаю тепло и силу его тела. Вжимая ладони в шершавую и прохладную стену, позволяю всем остальным частям тела расслабиться. Я стремительно теряю равновесие, но не пытаюсь этому сопротивляться.

– Дикарка?

Это не звучит обидно. Но какие-то чувства определенно задевает. Разливается искрящимся теплом. Наполняет чужеродной энергией, которую мне никак не удается отвергнуть.

Пока где-то, в самом конце коридора, не хлопает дверь. Содрогаясь всем телом, толкаю Чарушина в грудь. Он, конечно же, особо позиции не смещает. Но этого хватает, чтобы нырнуть ему под руку и вырваться на свободу.

– Ты до самого медпункта в таком темпе нестись планируешь? – бьет по нервам насмешливый вопрос. Ему, к слову, чтобы поспевать за мной, напрягаться не приходится. Шагает шире и никак не дает оторваться. – Липовская будет шокирована твоими показателями. Пульс, давление, – перечисляет как будто лениво, – это не шутки. Тормозни, продышись.

И я торможу. Торможу, чтобы выпалить:

– Отстань, ясно? Сколько раз тебе еще сказать?! Отвали!

Чарушин продолжает кривовато ухмыляться. Только взгляд темнеет. Настолько, что у меня сбегает по коже озноб.

– Последнее – это твой максимум? Смотри, не «отстегнись». Дыши, давай.

– Иди ты… – шиплю я. – К черту!

– Это уже звучит как проклятье, – замечает он абсолютно спокойным тоном, в то время как я пыхчу, словно паровоз. – Но ты снова смотришь на мои…

– Нет! – в панике повышаю голос, только бы не дать ему закончить. – Пожалуйста, прекрати… Пожалуйста…

– Ладно, – сдается он неожиданно.

Уводя взгляд, прочесывает ладонью затылок. Хрипловато выдыхает. Спрятав обе руки в карманы спортивных брюк, смещается, пока не оказывается ко мне боком. Морща лоб, фиксирует взгляд на какой-то дальней точке.

– У тебя минута, чтобы уйти, – предупреждает глухим тоном.

И я убегаю. Убегаю, потому как мне вдруг очень хочется узнать, что будет, если я не успею.

Фельдшера, и правда, шокируют мои сердцебиение и все сопутствующие показатели. Она дает мне какую-то таблетку и выписывает направление на обследование. Господи… Я точно знаю, что со здоровьем у меня полный порядок. И то, что мне пришлось соврать, сказав, что головокружение, отдышка и высокое давление – результат физической нагрузки, лишь усиливает мой стыд.

Маме я, естественно, ничего не говорю. Прячу направление даже от Сони. Пока она переодевается, захламляя нашу общую комнату, сую измятый лист в стол, между своими тетрадями.

– Ужас, как я не хочу помогать маме с этой проклятой консервацией, – тарахтит Сонечка. – Еще и помидоры! У меня от них кожу щиплет. Давай, ты займешься ими?

– А ты? – отзываюсь почти спокойно. – Луком? Или морковью?

Открываю шкаф, чтоб спрятать чистую одежду.

– Фу, – выпаливает сестра. – Лук и морковь пусть Даша с Ольгой чистят! Я банки помою.

– Они чистые.

– Тогда я беру на себя перец!

– Хитрюга, – хмыкаю я. – Будешь молоть.

– Но на меня будет брызгать ядовитый помидорный сок!

– Ничего не будет, – смеюсь я.

Наконец-то мне удается расслабиться. Работы я не боюсь. Ни в саду, ни в огороде не гнушаюсь трудиться. Но на кухне особенно люблю помогать. Пока мама инструктирует нас по заготовкам, сажаю самых младших – Стефу и Ульяну – за свободный стол, чтобы попутно подсказывать им с уроками. Остальные девчонки уже справляются сами, но периодически тоже что-то спрашивают.

– На ужин овощное рагу приготовим, – говорит мама. – Соня, раз крутишься без дела, садись чистить картошку.

– О Боже, мама! – восклицает сестра. А я снова смеюсь. – Самую грязную работу для меня выбрала!

– Давай, давай! Замуж выйдешь, что о нас с отцом люди скажут? Вырастили неумеху. Еще и лентяйку, – журит по-доброму.

– Мой муж будет богат! – заявляет в свою очередь Сонька. – У нас будет прислуга. И делать мне ничего не понадобится. Вообще ничего!

– Глупости не говори, – улыбается мама, не поднимая взгляда от теста. – Богатые женятся на богатых.

– А вот и не всегда так!

– Исключения, доць, очень редкие. И рассчитывать на них не стоит.

Сонька бухтит и бухтит, но за картошку берется. Никто из нас категорического сопротивления ни в чем не выказывает. Не принято.

– Вот увидите! У меня будет шикарная свадьба. И сразу после нее мы с моим богатым красивым мужем улетим на Мальдивы.

Соня с такой уверенностью все это выдает, что мы с сестрами невольно заслушиваемся. В красках представляем. Только мама, заметив это, ругаться начинает.

– Прекращай. Еще слово, и будешь наказана.

– За что?

Замечаю в глазах Сонечки слезы, и даже жаль ее становится. Но вступаться не смею. Нельзя.

Включаю кухонный комбайн. Он и обрывает все разговоры. Пока перетираю овощи в пюре, невольно в собственные, отнюдь не радостные мысли погружаюсь. Вспоминаю Чарушина, и сердцебиение ускоряется. Меньше трех часов прошло, с тех пор как я его видела, но в домашней атмосфере все произошедшее вдруг кажется таким далеким… Словно и не было всего этого в реальности.

Приснилось? Выдумала? Если бы.

По-прежнему не могу отделаться от ощущения, что совершила что-то плохое, опозорилась сама и опорочила семью… Снова и снова убеждаю себя, что во всем, что случилось, моей вины нет. И не верю.

Не верю себе.

Думаю о Чарушине, как о чем-то запретном. Осознаю, что должна прекратить. Но не могу. Я ведь не просто сокрушаюсь над тем, что он сделал. Я… Я смакую все эти постыдные моменты.

– Лиза, ты не заболела? – окликает меня мама, едва я выключаю комбайн. – Щеки пылают.

Если бы могла провалиться прямо сейчас в ад, наверное, я бы избрала это наказание. Потому как выдерживать мамин обеспокоенный взгляд страшнее. Он оседает на моих плечах дополнительным грузом вины.

– Да… Весь день себя плохо чувствую… – бормочу я.

– Температуру мерила?

– Нет… Не думаю, что это что-то серьезное…

– Ну, смотри, – строго выговаривает мама. – Не хватало только заболеть в самом начале учебного года.

– Да не заболею, мам…

– На ночь кипяченого молока с медом и маслом тебе сделаю.

– Спасибо.

Мы заканчиваем с консервацией и накрываем на стол как раз к приходу папы с работы. Иначе быть не может. Мама все рассчитывает и нас тому же учит.

– Как в магазине, пап? – услужливо подавая тапки, имеет неосторожность спросить Соня.

Забывает, что дома о работе отец не любит говорить.

– Зайдешь завтра после учебы и узнаешь. Мне как раз нужна помощь.

Сонечка морщится и вынужденно соглашается. Другого выбора нет.

Магазин – это, конечно же, очень громко сказано. Скорее – овощная лавка. Но, как утверждает мама, именно она всех нас кормит и одевает.

– Мне нужен новый спортивный костюм, – спохватываюсь я. – Прошлогодний оказался совсем тесным.

– Хм… – изрекает отец задумчиво. – В этом месяце никак не получится. Попробуй расшить.

– Но как? – выдыхаю я растеряно.

– У меня есть ткань, мы сделаем вставки, – закрывает тему мама.

Ужин проходит достаточно тихо. Даже Сонечка не рискует болтать. Это очень тяжело. Я буквально ощущаю, как поселившаяся внутри меня вина с каждой секундой растет и становится все объемнее. Кажется, что все это видят и уже осуждают меня. Не могу подолгу выдерживать ни папин, ни мамин взгляд.

– Ты сегодня какая-то рассеянная, – замечает папа.

– Оставь ее, – незамедлительно, но достаточно сухо вступается мама. – Она приболела.

– Так чего сидишь? Поела, иди, отдыхай.

– Доброй ночи, – все, что я говорю, когда поднимаюсь из-за стола.

Забираю приготовленное мамой молоко и выхожу.

Сразу после душа укладываюсь в постель. Но закрыть глаза боюсь. Знаю, что увижу, услышу, почувствую… Я и так каждую минуту с собой борюсь. А тут еще темнота и тишина. Укромный мирок, который принадлежит лишь мне одной. И, казалось бы, фантазируй, сколько душе угодно… Но страх сильнее. Вдруг это все совсем выйдет из-под контроля?

Терзаюсь долго. Уже и Соня ложится, а я еще верчусь. С таким сердцебиением попросту невозможно уснуть. Резонируют эти удары в матрас, я это чувствую. А височная пульсация – в подушку. Жарко становится настолько, что приходится раскрыться.

Никак не получается бороться. Едва сознание плывет, воскрешаю все эти постыдные моменты. Глаза Чарушина вижу, губы… Ощущаю запах и прикосновения… Как же это мучительно… И сладко…

Отход ко сну происходит резко. Не отмечаю эту грань. Однако какое-то время спустя я просыпаюсь. И будит меня короткий сигнал, который издает запрятанный под подушку телефон.

Артем *Чара* Чарушин: Твоя сестра на валерьянке[3]3
  Здесь: валерьянка – вечеринка.


[Закрыть] у Фили. Если ты пообещаешь отблагодарить меня, присмотрю за ней и привезу домой. Договорились?

Поворачивая смартфон, направляю свет на Сонину кровать и обмираю. Пустая.

Глава 8

Что ж… Сама напросилась.

© Артем Чарушин

Лиза Богданова: Нет, не договорились.

Лиза Богданова: Пришли мне адрес. Я сама за ней приду.

Черт, это еще лучше.

Сердце тотчас загоняется. Топит на максимум, усердно толкая по натянутым венам кипящую кровь. Не переставая пялиться в экран смартфона, стискиваю его в руке и неосознанно ерзаю в кресле.

– О-о-о, – стонет мне в ухо девчонка, которую я полчаса назад отымел в одной из комнат на втором этаже. И о которой я пару минут как благополучно забыл, несмотря на то, что она сидит у меня на коленях. – У кого-то снова поднялось настроение. Я готова, Чарушин…

– Иди, погуляй, – спихнув ее, легонько шлепаю ладонью по заднице. – Позже тебя найду.

Подношу к губам бутылку и на автомате делаю крупный глоток пива. Жажда не утоляется. Нервно облизываю губы и, закусывая их, напряженно вдыхаю.

Кто-то визжит, перекрывая ритмичную пульсацию диковатой музыки, и я машинально вскидываю голову. Убедившись, что девка, с которой Тоха стащил прямо посреди танцпола блузку, хихикает и вполне довольно трясет для него сиськами, возвращаюсь к трубе.

Артем *Чара* Чарушин: Уверена? Тут у нас не Диснейленд. Я опасаюсь за твою психику.

Лиза Богданова: Адрес! Я уже вышла из дома.

Артем *Чара* Чарушин: Что ж… Сама напросилась.

Скидываю ей геоточку и тут же откладываю недопитое пиво.

– Жора, – толкаю зависшего в телефоне Георгиева.

– Чего? – вскидывает он голову.

– Видишь Богданову? – указываю в противоположный конец зала.

– Да кто ж ее не видит… – выдыхает Жора приглушенно. – Святую, блядь, непорочность. Куда она зарвалась?

– Присмотри за ней.

– На хрена?

– Надо, Жора, надо.

– Лады, – недовольно выдает друг. – Одно уточнение. Присматривать, лишь бы считалось, или как за одной из твоих сестер?

Меня, мать вашу, аж передергивает.

– Нормально, Жора, нормально присматривай, – выдаю грубовато и поднимаюсь. – Как за своей.

– Понял.

По пути на улицу цепляю Филю.

– Покурим.

Тот, тряхнув гривой, непонимающе вскидывает брови.

– Кури, – еще и руками разводит.

– Не здесь. На террасе, – киваю на выход. – Проветриться хочу.

– Ладно, пойдем.

На ходу закидываю в рот сигарету. Едва оказываемся на улице, чиркаю зажигалкой.

– Как там Бойка? Не объявляется? – спрашивает Фильфиневич спустя каких-то пару секунд тишины.

– Не объявляется, – выдыхаю густую струйку никотина.

– Херово.

– Ага.

– А эта его сводная, Любомирова, ты же с ней кентуешься, что говорит? Какой черт его укусил?

– Она тоже волнуется, – все, что отвечаю.

Обсуждать то, что происходит между Бойко и его сводной сестрой, не считаю допустимым. Кто бы из них ни косячил, сплетни распускать – последнее дело.

– По-любому помирятся. Будут вместе, – заключаю уверенно.

– В каком смысле вместе? – не допирает Филя. Хмурится и даже кривится. – Бойка не из тех, кто состоит в отношениях. Она его не продавит.

– Уже продавила, – ухмыляюсь я.

– Серьезно? А как же вся эта война? За что?

– Сука, Филя, а ты сам не понимаешь, что ли? Да потому и воевали! Вмазался наш Маугли.

– Твою мать… Я думал, он ее просто выебать хочет.

– Это уже следствие, – ржу я.

– Пиздец, – выдыхает друг все еще шокированно.

– Че тут, как? – вываливается на улицу Тоха. – Что за движ?

– Да ниче. Курим, – лениво маячу сигаретой.

– Бля, а я решил, что тут какой-то котел закипает, и подмога нужна.

– Свои же все, – тянет Филя.

– Да кто знает… Сейчас свои, а через пять минут – уже месиво.

– И то верно, – выдыхаю и подношу к незажженной сигарете Тохи зажигалку. Он не сразу понимает, что делаю. Как-то резко назад подается. – Че ты такой дерганый? Не доебался, что ли? – поддергиваю его я.

– Ага, кончить забыл, – бубнит Шатохин, прежде чем затянуться.

– Забыл или не успел?

– Да какая разница…

– Гляньте, – кивает Фильфиневич на шушукающихся в другом конце террасы девчонок. – Вон та рыжая красивая.

– Сосет, наверное, хорошо, – замечает Тоха с ухмылкой.

Филя хмурится.

– Это ты по чему, блядь, определил?

– Губы, смотри, как облизывает.

– Сука, ну ты эксперт просто, – протягиваю я и ржу. – Сосет хорошо, ага…

Да только смех мой резко обрывается, едва я оборачиваюсь и замечаю в метре от себя Лизу.

У нее лицо человека, столкнувшегося с привидением. У меня же при виде нее сначала огненной стрелой натягивается позвоночник, а после – всю спину обсыпает жаром. Стук сердца не просто ускоряется, он становится неистовым. Огонь перелазит по плечам на грудь. Одуряюще-медленно скатывается вниз. Мышцы сокращаются, будто при физической нагрузке, но забывают расслабиться. Застывают в этом ноющем напряжении.

– Ты в порядке? – спрашиваю, приподнимая брови, словно я сам хоть сколько-нибудь в норме.

– Где моя сестра? – отмирает Лиза.

Я заторможенно моргаю, все еще не веря в то, что она находится здесь.

– Пойдем, – беру ее за руку, чтобы провести через беснующую толпу к тому месту, где оставил Жору с мелкой занозой.

Ладонь Лизы холодная. Первым делом дергается. Я, стискивая крепче, не отпускаю. И тогда неожиданно ощущаю ответное пожатие. Черт, ни хрена сверхъестественного, а у меня от запястья и до самого плеча бежит дрожь.

В какой-то момент поворачиваюсь к ней. Встречаемся в полумраке взглядами – пробивает. Двусторонне. Ярче и яростнее, чем при столкновении двух противоположно заряженных масс. Если бы по законам физики от этого контакта могла возникнуть видимая молния, она бы осветила весь зал. А так… Слепит только нас.

Богданова выглядит практически полностью дезориентированной. В подобном месте она, совершенно очевидно, впервые. Потрясенно смотрит на полуголых девчонок и с удовольствием лапающих их парней. Ошарашенно вздыхает при виде целующихся пар. Морщится и вздрагивает от рваных ритмов музыки. И… инстинктивно жмется ко мне.

– Еще долго? – выкрикивает отрывисто, когда я останавливаюсь.

Напряженно замираю, потому как ни Жоры, ни младшей Богдановой не обнаруживаю.

– Артем… – зовет Лиза и тянет меня за руку.

А я попросту не знаю, что ей сказать.

– Что-то не так? – беспокойство в ее голосе нарастает. – Где Соня?

– Сейчас, – бросаю я и подтаскиваю ее к дивану. Садиться она, конечно, и не помышляет. Смотрит на все не просто с опаской, с откровенным отвращением. – Позвонить нужно.

Набираю Жору. Слушая длинную череду гудков, ободряюще подмигиваю Лизе.

– Ты где, блядь? – срываюсь, как только устанавливается соединение.

– А что? – басит Жора с того конца провода.

– Я просил тебя присмотреть за девчонкой, – выдвигаю сердито.

– Так, я присмотрел. Домой ее везу.

– Ты озверел?

– Она сама попросила, – тут же оправдывается бугай Георгиев. – Короче, все путем, мужик. Не волнуйся. Давай, позже перезвоню, – и отключается.

Я встречаю встревоженный взгляд Богдановой и заранее готовлюсь к тому, что она решит, будто я ее намеренно сюда выманил.

– Где Соня? – повторяет Лиза, подтверждая тоном мои догадки.

– Иди сюда, – веду к входной двери.

Но в этот раз она далеко не так охотно за мной следует. Тарабанит кулаком мне в плечо и что-то без остановки вещает.

– Где она? Где Соня? – прорезает ее голос царящую на улице тишину, прежде чем я оборачиваюсь. – Ты обманул меня? Ее здесь вообще не было? – едва отпускаю, толкает меня ладонями в грудь. – Что ты молчишь?!

– С ней все в порядке. Мой друг повез ее домой.

– Твой друг?! – горланит Лиза почти истерично. – Это один из тех, которые говорят о девушках все те гадости??? И ты… – встречаемся взглядами, и ее голос срывается. Губы дрожат, она предпринимает несколько попыток, просто чтобы сжать их вместе. Внутри меня бунтуют какие-то эмоции. Вибрирующей и горячей волной устремляются наружу. Врезаются в силовое ограждение и резонируют огненными спазмами по всему телу. – Ты тоже такой! Мерзкий. Гнусный. Порочный.

– Стой, – выкрикиваю в темноту, когда она разворачивается и уходит. – Дай провожу. Богданова! Блядь…

– Не смей идти за мной!

Иду, конечно же. Как иначе?

А она, ко всему, сворачивает с дороги, чтобы сократить путь через парк. Так вот, как ей удалось так быстро добраться. Не понимает, насколько это опасно ночью?

– Лиза! – окликаю, потому как она бросается бежать. – Богданова!

Преодолев несколько метров, оглядываюсь и замираю. Длинная центральная аллея освещена до самого конца, но на ней никого. Значит, девчонка, оторвавшись, ушла в сторону и, скорее всего, спряталась, понадеявшись на то, что я уйду.

Оглядываясь, включаю всю свою сообразительность. Биение сердца забивает все внешние звуки. Кровь, с ревом циркулируя по телу, вторит ему. Но я все равно прикладываю усилия и прислушиваюсь.

Шагаю в темноту. Иду медленно, считываю малейшие знаки и звуки. Пока не улавливаю учащенное и срывающееся дыхание. Резко торможу и поворачиваюсь. Лиза прекращает дышать и опасливо вжимается в ствол широкого дерева. Когда же понимает, что незамеченной остаться не удалось, бросается снова бежать. Тут-то я ее и перехватываю. Стремительно возвращаю на место и притискиваю всем своим телом к стволу.

Адреналин бомбит. Но вместе с ним мое напряженное массивное тело становится непривычно чувствительным. Пробивают его затяжные электрические разряды. Дробно, до пульсации клинит.

Не контролирую, что выдаю, когда смотрю на Лизу. Но ее широко распахнутые глаза выражают панику.

– Добегалась, Дикарка…

Глава 9

Опасность. Порок. Искушение.

© Лиза Богданова

– Добегалась, Дикарка? – тягучий и хрипловатый голос Чарушина окутывает меня, словно дурман.

Пока его лицо приближается к моему, я не способна даже моргнуть. Напрочь отказывает эта функция. Жадно и громко глотая воздух, неосознанно вбираю горячее дыхание Чарушина. Улавливаю в нем наличие алкоголя и никотина. Хотелось бы предположить, что именно эти пары меня и пьянят, что вызывают у меня отвращение… Но я ведь понимаю, что это неправда.

Мое сердце трепещет, словно живое существо. Огромная бабочка или птица? Как это остановить?

Сам Чарушин выглядит захмелевшим и взбудораженным, словно обезумевший от голода зверь. Фонари расположены далеко от того места, где мы стоим, но их слабого свечения вкупе с люминесцентными лучами Луны хватает, чтобы увидеть, как мерцают темные глаза парня. Его дыхание становится частым, шумным и отрывистым. Грудь высоко и мощно вздымается.

Он пугает меня пуще прежнего.

Еще ничего не делает, а кажется, что привычная для меня реальность исчезает. Мы с ним будто в каком-то игровом мире оказываемся. Здесь все другое – температура, влажность, давление, звуки… Но самое главное, совсем иной является общая атмосфера.

Опасность. Порок. Искушение.

Клубится. Обволакивает. Просачивается вовнутрь. Захватывает.

– Отпусти меня… Пожалуйста… Артем…

Голос свой не узнаю. Помимо страха, выдаю какие-то странные ноты. Призываю его, словно демоническое существо.

Нет, это не я.

Мир другой, и мы с Чарушиным не настоящие. Просто персонажи игры.

– Оттолкни меня… – предлагая решение, критически сокращает расстояние.

Вот-вот соприкоснемся. Я осознаю то, что он хочет сделать, но даже мысленно озвучить это не могу. Мне не хватает ни силы, ни духа. Проще игнорировать. Говорить себе, что не понимаю… Запрещаю себе, и все равно взгляд соскальзывает. Смотрю на его рот, ловлю манящий запах, ощущаю завораживающее тепло и чувствую, как мои собственные губы распахиваются.

Боже, что я делаю? Что происходит?

Слышу свой ошеломляюще-томный вздох. Вижу, как Чарушин оттягивает свою нижнюю челюсть и зависает надо мной с открытым ртом. В волшебном и вязком полумраке блестит кончик его языка. Он проходится им сначала по одной губе, потом смачивает и вторую. Резковато, откровенно и порочно.

Это смущает меня почти до смерти.

Я должна его оттолкнуть. Это необходимо прекратить. Немедленно.

Но, Господи, я не хочу его останавливать…

Наше дыхание сливается. Утяжеляется. Замещает внешние звуки. Усиливает жаркий и одуряющий вакуум этого запретного виртуального мира.

Соблазн.

Острый. Мучительный. Непреодолимый.

Всепоглощающий.

Он стирает все границы между нами. Размывает сознание.

Я зависаю.

Чувствую ладонь Чарушина на своем затылке. Он сжимает и слегка тянет волосы у корней. И я… Прикрываю глаза и подаюсь за этим движением. С надсадным выдохом откидываю голову и замираю в ожидании сладкой смерти.

Тело все это время дрожит. Мелко, часто и бесперебойно. Но… Резко цепенеет, когда рот Артема ложится поперек моего распахнутого рта.

Жар, влага, чужеродный вкус, незнакомая энергия… Все это проникает внутрь меня. Запускает цепь новых сверхсильных ощущений. Сотрясает мощными разрядами. Разрывается фейерверками.

Это плохо… Плохо… Плохо…

Останови его… Останови…

Вместо этого ищу в Чарушине спасение. Инстинктивно цепляюсь за него. Ладонями по его груди скольжу. Чувствую, как вздрагивает, как густо выдыхает через нос, как яростно заходится его сердце.

Это плохо… Плохо… Грех…

Но как же это потрясающе приятно!

Нет смысла прерываться. Это уже происходит! Он меня уже запятнал. Испортил.

Осознание того, что этот контакт еще не является поцелуем, приходит позже. Когда рот Артема нарушает это убийственно-идеальное слияние. Он сдвигается и, усиливая давление, а вместе с ним и мои реакции, удивительным образом сминает мои губы. И вот тогда мягкую плоть пронизывает острыми и жаркими стрелами. Они проходят через мой рот, горло, грудь и, достигая каких-то потаенных и очень чувствительных струн, выбивают из меня тягучий стон.

Наш игровой мир раскалывается. Его поглощает гудящая пустота. Она ужасает и одновременно окрыляет.

Чарушин по-прежнему крепко держит, но мне кажется, будто я падаю. Лечу вниз с безумной скоростью.

Сгребаю футболку Артема в кулаки.

А потом… Следует очередное движение, и его язык оказывается у меня во рту. Влажный, скользкий, горячий, голодный и жадный. Он уничтожает мою слизистую. Забивает своим термоядерным вкусом рецепторы.

Чарушин действует не просто напористо, а будто отчаянно. Он стремительный и отчего-то дрожащий. Двигается, двигается, двигается… Словно остановиться, так же, как и я, попросту не способен. Стонет в меня. Ощущаю, как урчит и вибрирует под моими ладонями. Кажется, что еще больше, сильнее и опаснее становится.

Господи…

Вот именно сейчас Чарушин меня целует.

Боже…

Он меня целует! Ласкает, сминает, сосет, лижет и пожирает мой рот. Намеренно шокирует?

Ему это удается. Даже если я всю оставшуюся жизнь проведу в молитвах, никогда этого не забуду. Без шансов.

От переизбытка эмоций по моему парализованному телу тонкой жгучей струйкой бежит ток. Поджигает мириаду ярких лампочек. Разбивает грудь трескучими и оголтелыми чувствами. Меня снова начинает трясти. Колотить так основательно, что, кажется, даже больно становится. Слишком сильно все ноет и горит.

В какой-то момент ощущения становятся запредельными. Больше, чем я способна выдержать. Только это дает мне возможность, судорожно отшатнуться и, не глядя на Чарушина, уйти в сторону. Бьюсь в его руках так лихорадочно, что он попросту не может игнорировать это и отпускает меня.

Едва ощутив свободу, бросаюсь бежать. Не разбирая дороги. Не озадачиваясь элементарной ориентацией на местности. Прижимая к груди ладони, просто несусь вперед.

Пока Чарушин меня не нагоняет. Схватив за плечи, преграждает путь. Встречаемся взглядами – дыхание со свистом срывается. Но видимость сразу размывается – на глаза набегают слезы.

– Не надо… Не надо…

Слабо улавливаю, как приближается его лицо. И вновь он впивается в мой рот. Целует так, будто не целовать попросту не может. Припадает, словно тот самый голодный зверь. И терзает, терзает, терзает… Кусает, засасывает, лижет.

Я ни одним мускулом не способна пошевелить. Лишь неконтролируемо трясусь и… прижимаюсь к нему. Вынужденно принимаю весь тот шквал энергии, который он выдает. Вынужденно ли?

Раньше я думала, что поцелуи – это нечто нежное. Но то, как это делает Чарушин… Он грубый, агрессивный, жадный, наглый, неудержимый… Сумасшедший!

Не знаю, где нахожу силы, чтобы увернуться от него в этот раз. И снова сбегаю. Слышу, как он следом несется. Не уйти мне. Никак.

Разворачивает. Скручивает. Обволакивает.

Глаза в глаза.

Надрывное биение сердца. Дышать невозможно. Колотит до сих пор, не отпускает. Напротив, с каждой секундой этого контакта усиливается напряжение.

– Я сказала, оставь меня… – но в моем голосе совсем нет решительности.

– Поздно. Ты не оттолкнула меня, – укоряет, тяжело и хрипло дыша.

– Только потому, что не хотела портить свой первый поцелуй!

По лицу Чарушина скользит какая-то тень. Мускулы дергаются. Взгляд становится интенсивнее.

– И все? А второй раз? – давит интонациями.

– Не хотела портить второй!

– Да блядь… Твою мать, Дикарка… Тогда не испорти и третий.

Успеваю лишь вдохнуть, прежде чем наши рты вновь сталкиваются. Два инфаркта я уже пережила, третий ощущается, как последний. Выбивает максимум. Способность мысли и анализировать – тоже. Я не только позволяю Чарушину себя целовать. В какой-то момент ему отвечаю. Он содрогается и довольно рычит. Накал между нами растет, пока воздух не заканчивается, и мы с треском не разъединяемся.

Смотрим друг на друга. Смотрим… Обжигаем диким дыханием.

И даже то, что я снова убегаю, ничего не меняет. Он все равно до последнего преследует меня. Отрывает от земли. Фиксирует. Захватывает.

Каждый наш поцелуй – это темнота и яркие всполохи в ней. Падает небо на землю. Однако нам все равно. Страшно, безусловно. Но не настолько, чтобы оборвать все.

Каждый наш поцелуй – смерть с последующим чудодейственным воскрешением. Яростный, сокрушающий и восхитительный пик.

Каждый наш поцелуй – новая ступень. Выше и выше подъем… Туда, куда нельзя. Понимаем это. И все равно рвемся на полном ходу.

– Я от тебя с ума схожу… – выдает Чарушин в перерывах. – Люто…

– Не сходи… Не надо…

– Ты не можешь мне помешать… Ты со мной тоже дуреешь…

Я задыхаюсь. Мотаю головой. А он снова прикладывает меня этим безумием.

Дичайший голод. Паралитическое возбуждение всей нервной системы. Сумасшествие… Да, это оно.

– Тебе нельзя меня провожать… – пытаюсь успеть достучаться перед очередным поцелуем.

– Никто не увидит… – заверяет и впивается в мой рот.

Мои губы уже распухшие, потресканные, ужасно горят… Его тоже. И все равно нас это не останавливает. Целуемся до самого дома. Последний раз буквально у ворот. Кровь замещает шоковая доза адреналина. Страх разрывается в груди, словно граната. Разносит все остальные чувства и эмоции. Новое, крайне отчетливое осознание своей греховности вызывает настоящий ужас.

Ничего сказать не могу, когда отбиваюсь от Чарушина. Больше нет шансов меня успокоить. Я на грани истерики.

– Все… Все… Отпускаю… – шепчет он сорванным, будто простуженным голосом. – Не свались. Отпускаю. Иди.

Облегчение охватывает мой организм совсем ненадолго. С полминуты, пока я не забираюсь через окно в спальню. Выдыхаю и вдыхаю ровно трижды. А потом меня скручивает от жутчайшей смеси вины и стыда.

– Боже, Лиза, где ты была? – выступает из темноты столь же потрясенная Сонька.

– Бедовая дурочка… – все, что вырывается у меня, прежде чем из глаз брызгают слезы.