Текст книги "Спорим, будешь моей"

Глава 50

Безумные… Безумные у него глаза…

© Лиза Богданова

За порог он меня впускает. Однако, захлопнув дверь, буквально сразу же скрывается в глубине дома. В гостиной горит весь верхний свет, поэтому я до последнего наблюдаю за тем, как отдаляется его голая мускулистая спина. Только в тот момент и подмечаю, что на Чарушине нет ничего, кроме низко сидящих брюк, из-под которых виднеется яркая резинка белья.

Вдыхая, отмираю.

Сжимаю ладони в кулаки и напряженно вытягиваюсь. Напоминаю себе, что приехала сюда, чтобы загладить свой проступок. Скинув пальто и обувь, иду за Артемом. Первые сомнения закрадываются, когда отворяю ту самую дверь, за которой он скрылся. Длинную узкую лестницу вниз оцениваю, как часть не самого удачного интерьера.

Ну, не в подвал же она ведет… Не пленит же Чарушин меня здесь…

Уже пленил…

Ступаю на ступени. Шагаю непрерывно до тех пор, пока в нос не ударяет влажный запах хлорки. И снова сомнения… Застываю на середине второго пролета. Я не люблю приближаться к воде. К искусственным емкостям по типу бассейна особенно. Не то, чтобы боюсь… Просто не умею с ней совладать и разумно соблюдаю осторожность.

Но, там Чарушин… А мне нужно его видеть.

Шагаю дальше, несмотря на то, что ноги утрачивают твердость и превращаются в бескостное желе. По телу слетают первые серьезные волны дрожи. Знаю, что первые. Будет больше. Тело таким жаром наполняется, что кожа при контакте с внешней средой покрывается мурашками. Странно, что пар от меня не пышет. По ощущениям я способна запотеть и покрыться конденсатом. Пугает эта хворь. И вместе с тем… Плевать на последствия.

Нервы от резкого скачка напряжения трещат и искрят. Выдают незнакомые по своей силе реакции. Сирены? Сигналы? SOS? Замыкает гирлянда. Гаснет. Но не перегорает. Питание после самых высоких пиков слабнет как-то расчетливо. Затухает на мгновение, чтобы в следующую секунду набрать мощности и шарахнуть до ярких вспышек. В голове, перед глазами, под кожей – до горячей физической дрожи.

Тихое назойливое звуковое колебание воды перекрывает громкий всплеск. Только охаю, прослеживая прыжок и погружение Чарушина. В который раз поражаюсь его безбашенности и свободе.

В пучину с головой? Легко!

Для него. Я так не умею. В свои собственные желания и переживания не рискую уходить. Прощупываю поверхность, скольжу на пару сантиметров пальцами, вглядываюсь в глубину. Но с головой – никогда.

Это не моя полоса. Не моя компетенция. Другое измерение. Я здесь инопланетянин, который вздрагивает даже от брызг. Вдруг обожжет. Проникнет под кожу. Нарушит не только целостность, но и состав, выбивая из равновесия уже навсегда.

Я – трусиха. Перестраховщик. Трезвая сознательность.

Но, едва Артем выныривает, мне хочется сорваться. Со всех цепей! Потому что они есть, именно сейчас я их ощущаю. Крепко держат и вместе с тем… Я сильнее. От этого страшно. Но, Боже мой, как же маняще!

Когда Чарушин выбирается из бассейна, цепенею неподвижно, дабы не натягивать цепи. Они и так звенят. Звенят, как и мои нервы.

По Артему течет вода. Она так похожа на панацею. От всех болезней же, не какая-то бесполезная настойка эхинацеи. Я готова впитывать ее пальцами, собирать губами, слизывать языком… Я готова… Но нельзя. Что-то подсказывает: сегодня обратного пути не будет.

Эта волшебная жидкость стягивает штаны Чарушина еще ниже. Но ему-то на это плевать. Не пытается как-то отряхнуться, вытереться и поправить одежку.

Он идет ко мне. Он наступает. Он смотрит прямо в глаза.

Встречая этот клубящийся огонь, судорожно вдыхаю и, на естественном движении век, умышленно удерживаю их закрытыми.

Мне не нравится его настрой. Эмоции, которые он выдает, пугают и смущают. Я с ним другая, но даже такой не чувствую уверенности, что справлюсь.

Открываю глаза инстинктивно, когда физически улавливаю колебание воздуха. Сталкиваясь с Артемом взглядами, вздрагиваю. Неожиданно близко. Он, как обычно, нарушил все границы. И, казалось бы, давно привыкла… Только вот сейчас ощущается иначе. Мощно, давяще, пьяняще.

Он вздыхает. Тяжело и выразительно. Не сводит с меня взгляда.

– Ты ведь понимаешь, почему я так поступила? – выдавливаю шепотом.

Вода громче. Смелее. Живее.

– Нет, не понимаю, – приглушенный жесткий голос Чарушина и вовсе, словно потолок обрушивает.

Шумно вдыхаю. Помимо раздражающей слизистую хлорки и его запах различаю. Наполняясь, задыхаюсь.

– Артем…

– Я бы никогда так не поступил.

– Артем…

– Я бы никогда не уехал у тебя на глазах с другой!

– Артем…

– И уж точно я бы, блядь, никогда тебя не оставил!

Бьет словами, интонациями, посылом. Движение тока по моей воспаленной нервной проводке ускоряется. И нет ему дела до того, что местами встречаются мелкие повреждения – выпускает с треском искры. Молниями в плоть, импульсами в кровь – замыкает. Коротит с перекатами. Мощно.

– Я не могла иначе, пойми…

– Могла! Мать твою, могла же!

Кричит, выплескивая слишком много эмоций. Больше, чем я способна выдержать. Врываются они в меня. Просачиваясь сквозь стратегически опасные повреждения нервных волокон, проникают в самую суть меня. В ту часть, к которой даже я открытого доступа не имею. Контролировать возможности нет.

Сорвалась?

Нет-нет-нет… Цепенею. Проживаю. Глушу.

Зрительно нахожу спасительную точку – чуть выше правого плеча Чарушина. Должно быть, со стороны выгляжу преступно равнодушной, игнорируя его взгляд, но иначе я сейчас не могу.

Удается выровнять дыхание. Законсервировать засбоившую систему за рваными тканями. Только сердце продолжает разбалтывать. Работает, как центрифуга. Не иначе. Колошматит со странной амплитудой, задавая не просто вращения… Выкручивает меня. Выжимает душу.

– Посмотри на меня! Посмотри, блядь, и ответь мне на один вопрос.

Заранее боюсь этого вопроса. Но пытаюсь не выдавать страх. Кажется, только я и держу в это мгновение наше общее равновесие. Не могу позволить, чтобы Чарушин расшатал то, что так страшно кипит где-то там, глубоко внутри меня.

Смотрю, сохраняя видимое спокойствие.

Больно. Пробивает ведь взглядом в самую сердцевину моей агонии. На высокой частоте пульсации какие-то ткани атрофируются. Вздыхаю, чувствуя мнимое облегчение.

– Лиза, ты со мной только до свадьбы?

И все. Конец перерыва. Новая вспышка сумасшедших эмоций. Трясет изнутри. Взрывает.

– Артем…

Он стискивает челюсти и, прикрывая веки, в каком-то отрицающем жесте мотает головой.

– Ты, блядь, не собираешься ничего менять, правда?! Не собираешься бороться?

– Я не могу! Не могу! – пытаясь донести свое бессилие, повышаю голос. – По договору я уже принадлежу Павлу! И когда он войдет в силу…

Не давая мне договорить, как-то сердито сжимает прохладными и влажными ладонями мои голые плечи. Кожу пронизывает миллионами горячих игл.

Чарушин щурится. Вглядывается, будто впервые меня видит.

– Кому ты принадлежишь? – цедит глухо и хрипло. Смотрит, выдавая такой вулкан страстей, что все мое тело перебивает дрожь. Он же дышит так, словно кислорода не хватает. Стискивая все крепче, не позволяет отвернуться. Перекачивает в меня этот раскаленный поток своих эмоций. Сталкиваясь с моими, они приближают нас к катастрофе. Накачавшись этой бешеной смеси, теряем первые рычаги контроля. – Кому ты, блядь, принадлежишь?! – криком накрывает. – Ты серьезно? Нет, ты, мать твою, издеваешься!

– Я же и раньше тебе говорила… – оправдываюсь, потому что страшно и больно. В остальном мало, что соображаю. – Я дала клятву и мои родители…

– Замолчи! Замолчи, блядь… – вроде и грубо выталкивает. Но вместе с тем такое отчаяние и искренность с этими грязными словами выказывает. – Сука… Сука… – качая головой, пытается справиться со всем, что на нас обрушилось.

А потом… Чарушин совершает какую-то резкую неожиданную подсечку. Я, естественно, сразу же теряю равновесие. Падаю, не успев и охнуть. Он ловит, когда кончики моих волос касаются кафеля. Замирая в этом непонятном положении, ошарашенно смотрим друг другу в глаза. Два рваных натужных вдоха – двусторонний обмен. И уже после этого, действуя с какой-то маниакальной осторожностью, Артем укладывает меня на пол.

Мои волосы, моя кожа, мое платье – все намокает и тотчас втягивает холод. Ведь брызги и лужицы из бассейна не успели высохнуть, а кафель прогреться. Оказывается, тепло лишь в воздухе кружится. В остальном дом, как и прежде, долго прогревается.

Дрожу так сильно, словно меня в этой луже воды еще и к какому-то источнику тока подключили. Инстинктивно впиваюсь в плечи Чарушина. Требую заземления. Хотя куда уж плотнее… В какой-то бессознательной панике царапаю его влажную и разгоряченную кожу.

Он нависает. Не просто в глаза смотрит. В какой-то момент зрачки Чарушина расширяются, и процессы, что там происходят, ломают все границы. Он будто внутрь меня проникает. Сливаемся в одно целое, пока Артем не хрипит, разрывая пространство вокруг нас горячим намерением:

– Сейчас я покажу тебе, кому ты принадлежишь.

Острая вспышка беспокойства – что-то не так в его словах. Нечто большее, чем я привыкла. Но осознать до конца не удается. Практически сразу меня, будто в вихре закручивает, и все, что получается – это сохранять дыхание, которое уже достигает невообразимых и пугающих частот.

Чувствую губы Чарушина на своих губах. Он приникает, но не проникает. Растапливая, на нерве заставляет желать большего. Прикрывая веки, подставляюсь дразнящему и вместе с тем агрессивному напору. Обжигает настолько, что по коже новые импульсы жара расходятся.

Да… Губы лишь раззадоривают, пока он раздевает меня. Я даже не думаю, что с платьем. Достаточно ли аккуратен Артем? Мне ведь возвращать его… Обязательно! Некоторое время еще тревожным частоколом бьется мысль о том, что мочить ткань не следует. Но и об этом я забываю, едва остаюсь голой. Не прослеживаю, куда летят отброшенные Чарушиным вещи.

Он ложится на меня. И едва мы соприкасаемся, по всем чувствительным точкам огнем шпарит. Соски ярче всего – прошивает практически до боли. Со стоном выгибаюсь навстречу. Зудит и ноет в припухших вершинах. Артем знает, что делает. Раскаляет, а после поражает разрядами тока – один сосок зажимает пальцами, а второй втягивает ртом.

Жадно. Жестко. Беспощадно.

Я вскрикиваю и издаю ряд громких всхлипов. Он не останавливается. Что пальцами, что губами – выкручивает на максимум. Действует так прицельно, разит так сильно, что кажется, я готова лишь от этого достигнуть пика.

– Артем… Господи… Го-о-осподи… Аа-а-р-р-тем… – хриплю вперемешку со стонами.

Он отрывается, когда из моих глаз уже выкатываются слезы.

– Чья ты? Кому принадлежишь? – спрашивает требовательно.

Я прикусываю губы и мотаю головой.

Чарушин рычит, как разъяренный зверь, и снова припадает губами к моей плоти. Я вздрагиваю, ожидая чуть ли не укуса. От контрастной нежности перетряхивает, едва не ломает. Внутри что-то взрывается. Артем ласкает губами и руками, а я распадаюсь.

Соски слишком сильно раздражает. Пекут мучительно и сладко. Настолько противоречивы эти ощущения, что сама от них теряюсь. Когда Чарушин перемещается к шее, оставляя влагу своей слюны на моей подрагивающей и истерзанной груди, вскрикиваю только от соприкосновения ею с его торсом. Выгибаясь, замираю, пока в скрученных ступнях не появляются судороги.

– Кайфуешь? Хорошо тебе? Чувствую… – сипит, царапая щетиной. – Маленькая моя… Моя!

Прочесывает до дрожи даже языком. Все дело в том, что я вдруг чересчур островосприимчива к любому прикосновению. Словно пораженная какой-то хворью – кожа горит, а под ней и внутри все сильнее разгорается. Если существует в крепости нашего тела отсек с боеприпасами, то сегодня Чарушин их все взорвал. Взлетают со свистом и расщепляются в груди на мелкие, колкие и огненные частички.

– Ты жесткий и горячий… Мне плохо… И хорошо… – отражаю его слова так же тихо, прерываясь лишь на бурные глотки воздуха. – Продолжай… Продолжай, Чарушин…

Он продолжает. Но не совсем так, как я жду. Замираю, когда расстегивает брюки и сдергивает их вниз.

Зачем? Спросить не представляется возможным. В том же потрясении позволяю ему протиснуться к себе между ног. Широко мои бедра разводит и касается своей раскаленной твердостью прямо там… Мое тело отмирает только потому, что его пробивают мощные волны тока. Хриплю, пока ломает. А Артем еще и усиливает трение. Двигается там… Я почти теряю связь с реальностью… Царапаю его шею, щипаю и изо всех сил тяну на себя, пока не примагничиваемся ртами.

Едва это происходит, едва наши языки соприкасаются, едва я чувствую его вкус, случается какая-то безумная химическая реакция. Пьянит Чарушин как никогда. Словно сам он чем-то таким напичкан, что и меня вводит в состояние измененного сознания. Сейчас я даже не другая… Что-то невообразимое, необъяснимое и уникальное творится… Я схожу с ума от голода. Таким одуряюще-вкусным, таким нереально-желанным, таким исключительно-потрясающим Чарушин ощущается.

– Чья ты? – рычит, лишая меня удовольствия.

Злой. Ласковый. Требовательный.

Упорно игнорируя вопрос, притягиваю его обратно.

– Целуй… – приказываю так же отчаянно.

– Нет, – впервые отказывает.

– Нет?

– Чья ты?

Может, по факту пауза между нами непродолжительная, но кажется, что затягивается. Дрожим, задыхаемся, всеми фибрами души друг к другу рвемся и все же стоим по разные стороны пропасти, которую я сама перепрыгнуть не могу, а ему не позволяю это сделать. Хотя с каждой проносящейся секундой все меньше помню о причинах своего сопротивления.

– Артем…

Издав какой-то сердитый звук, Чарушин припадает к моей шее. Кусает. Больно и страстно вгрызается. Страшно. В кровь вливается адреналин. Шкалит по всем показателям. Она будто ядовитой становится. Меня же отравляет.

И, о Боже, как же мое тело подбрасывает, когда Артем размашисто зализывает места своей голодной жестокости.

– Чья ты?

Откровенно хнычу, когда он отстраняется.

Все тело жжет и невыносимо зудит. А он еще и трогает пальцами там… Такие они сейчас горячие, шершавые и зверски необходимые. Со стоном выгибаясь, инициирую трение. Затяжное замыкание. До искр перед глазами.

– Ты… Дикарка… Блядь… Я же люблю тебя… – хрипит Чарушин, обжигая дыханием мои губы. Он очень близко, но я не могу взять в фокус его лицо. Перед глазами разноцветные блики мелькают. – Я люблю тебя!!! Слышишь?! – как можно не услышать, если он будто на весь мир об этом кричит. Оглушает, разрывает и каждую разлетевшуюся частичку этим чувством наполняет. – А ты – меня! Меня! Любишь меня! Мы, мать твою, неразделимы. Признай!

Втягиваю губы, закусываю их изнутри. Пальцами продолжаю впиваться в его упругое мускулистое тело. Хочется размять его как тесто. Смягчить, подчинить себе. Но сегодня Чарушин не подается. Сегодня он плавит исключительно меня. Прогибает под свою волю жестко и беспощадно.

Даже, когда кажется, что в какой-то момент идет на уступки, захватывая мой рот своим, самим поцелуем размазывает это ошибочное представление. Нет, мы не целуемся. Мы сражаемся в ставшем общим безумии.

Утолить жажду невозможно. То, что происходит в этот миг, выбивается далеко за пределы нормального. Мир несется в тартарары. И все ограничения, принципы, запреты – вместе с ним. Я о них просто не помню. Начисто стирает память. Остается лишь здесь и сейчас.

Замираю, когда Артем убирает пальцы. Чувствую, как вымазывает свою плоть в соках моего возбуждения. Стону и инстинктивно подмахиваю, когда елозит твердостью между складок. Вскрикиваю и затянуто дрожу, едва проходится по клитору.

Он превращает меня во что-то невероятно тяжелое, горящее и на этой силе летающее. Я взрываюсь и пульсирую. Даже целовать его не могу. Чарушин же в своем голоде не останавливается. Вновь жадно терзает губами мою шею.

Как он ранит… Каким удовольствием заряжает… Я готова умереть, лишь бы это не прекращалось. Только Чарушин, конечно же, останавливается. Сам задыхается – еще никогда я не слышала, чтобы он так громко, так часто и так хрипло дышал. Перекрывает мои собственные отрывистые кислородные глотки.

Хочу посмотреть ему в лицо, но веки ощущаются неподъемными. До тех пор, пока Артем не толкается внутрь меня. Тогда распахиваю глаза. С таким натяжением таращусь, что роговицу жечь начинает.

Тьма. Огонь. Демоническая пляска.

Безумные… Безумные у него глаза…

– Ты с краю? – пищу испуганно.

До этого Чарушин никогда подобного себе не позволял.

Я понять не могу…

Кажется, что он полностью вошел – настолько сильно распирает. И вытолкнуть его не получается.

Я понять не могу, но очень пытаюсь…

– Лиза, – выдыхает с такими интонациями, что меня качает. И вместо того, чтобы остановить мое беспокойство, требовательно повторяет: – Чья ты? Кому принадлежишь?

В эту секунду точно осознаю, что он делает. Должна оттолкнуть, спастись… А вместо этого, рискуя рухнуть и разбиться внизу той пресловутой пропасти, совершаю самый мощный, самый смелый, самый искренний прыжок в своей жизни.

– Твоя… Тебе… – признаю его право.

– Моя… – хрипит Чарушин в ответ. Сумасшедшей любовью это обыденное слово наполняет. – Моя…

Толчок – резкий, сильный и глубокий.

Острейшая вспышка боли. Дико содрогаясь, инстинктивно пытаюсь справиться. Хватаю ртом воздух, цепляюсь руками за Артема, скребусь и дрожу. На секунду становиться смешно, что минуту назад допускала мысль, будто он лишил меня девственности. Думала, что это так легко. Размеры его не осознавала. Только теперь, когда это на самом деле случилось, никаких сомнений не возникает – Чарушин внутри меня. Прорвал главный барьер. Заполнил собой.

– Моя.

Глава 51

Гроза в раю…

© Артем Чарушин

Мое сердце совершает остановку. Стопорится в том феерическом моменте, когда я делаю Лизу своей. Земля прекращает вращение. Мир, на хрен, без сопротивления финализирует свое существование.

Я сам почти не дышу. Волны интенсивного удовольствия, которые проходят сквозь мое тело, заставляют меня содрогаться. Вот так, блядь, сразу – на старте. Просто потому что оказался внутри нее. Внутри своей Дикарки. Своей. Труднообъяснимо, но, черт возьми, это гораздо больше, чем физическое вторжение. Это, мать вашу, флеш-рояль. Миграция всех одуряющих чувств и эмоций. Полное вливание. Массовая контрабанда. Все в нее. В мою Лизу.

Она дрожит. Только и я не меньше. Сотрясаясь, ударяемся как две высоковольтные линии. С треском отталкиваемся, но разъединиться уже не можем.

Пока приходит осознание, смотрим друг другу в глаза. Из ее выкатываются слезы. Но и я, блядь, не уверен, что мои остаются сухими. Ощущения такие сильные, что мне кажется, будто я тоже делаю это в первый раз. А если подумать, так и есть. Секс с девушкой, которую я люблю, у меня впервые. И это, мать вашу, космос. Уверен, что ничего лучше никогда прежде не чувствовал.

Сказать ничего не могу. Поэтому просто прижимаюсь лицом к ее лицу. Рвано выдыхая, приклеиваюсь к губам. Лиза всхлипывая, стремительно ползет пальцами по моей шее дальше. Судорожно прижимает к себе.

Очень странные и крайне пронзительные звуки издаем, пока пытаемся целоваться. Словно поломанные, не сразу удается это сделать. Губы не слушаются. Зубы отбивают какой-то нестройный ритм. В полости рта жарко и сухо. Дышим натужно и громко. Цепляемся и вздрагиваем так, что мышцы сводит.

Общими усилиями сплетаемся языками. Сознание заволакивает дурманом. И тогда уже между нами становится влажно. Слюноотделение увеличивается. С ее и с моей стороны.

Нормальное кровообращение сбивается. Кажется, что лупит потоками только в голову и в пах – что там, что там особенно мощно рвет плоть горячая лава. Все мои инстинкты заставляют меня двигаться. Со стоном подаюсь назад. Лиза содрогается и, прикусывая мне губу, протяжно мычит. Такая тугая, выкручиваю из нее член, как сверло перфоратора. Обратно толкаюсь медленно, но даже так ощущаю, как до боли натягивается крайняя плоть. Разбухшая от неудержимой похоти головка с трудом скользит между шелковистых стен.

Растягиваю… Растягиваю… Первый…

Моя…

Сдерживаю дыхание, пока не упираюсь концом члена в самую горячую часть. То ли я ее клейму, то ли она меня. Прижигает. С хриплым стоном выбивается из груди воздух. И я снова не способен ее целовать. Только жарить пухлые губы своими гонимыми выдохами и пить ее тихое нежное постанывание.

– Ты моя… Ты моя… – не могу перестать повторять. – Так хорошо в тебе… В тебе… Я в тебе… Моя… Люблю… Люблю тебя… Люблю…

– Артем… – все, что шепчет Лиза, задыхаясь.

Такими нотами перебивает, что ничего другого и не надо. Все вмещается в моем имени. Любит она меня, сейчас чувствую, как никогда. Оттого и трясет все сильнее. Потому что взаимно, с той же силой, так же отчаянно и столь же откровенно. Моя.

Трахаю ее медленно. Со всей осторожностью и любовью, на которую только способно мое перезаряженное тело. Если в первые секунды, как только ломанулся в Лизу, думалось, что так на пассиве и кончу. То сейчас, будто второе спасительное дыхание открывается. Перевозбуждение так люто наливает член, что кажется, несмотря на острые разряды и мучительную агонию, до первого слива предстоит трахаться как минимум пару часов, а то и всю ночь.

Хочу ее долго… Хочу безгранично… Хочу… Хочу, чтобы и ей понравилось. Хочу, чтобы запомнила на всю жизнь. Хочу, чтобы подсела на мой член, как я на всю нее.

Сопротивляется… Ее плоть сопротивляется… На каждом выпаде это ощущаю. Преодолеваю. Открываю. Подчиняю. Каким-то странным образом подобное вызывает и дрожащее сожаление, и еще более дикую похоть.

Рай… Рай же… Гроза в раю… Штормит меня. Шманает так, будто все возможные стихии мира внутри развернулись. Трясет, скручивает, топит, выжигает и разрывает. Я предполагал, что так бывает. Но масштабов, сука, не осознавал.

Надо бы сделать перерыв. Отдышаться и вернуть голове ясность. Но я уже не могу тормознуть. Более того, газ западает – скорость моих толчков внушительно растет.

Скриплю зубами. Мышцы наливаются огненной тяжестью, будто физически на пределе работаю. Разгоряченное тело становится мокрым. Лиза подо мной – тоже, хоть отжимай. Не только член мой вязкой влагой принимает. Во всех точках соприкосновения скользим, как намасленные.

– Люблю… Люблю тебя… – сиплю ей в губы. Глазами глаза нахожу. Мощной волной по спине жар летит, эмоции уже не вместить внутри. Не сдержаться никак. – Прости, что делаю больно… Прости…

– Не больно… – мотает головой. Просто все адекватное в нас сгорает и осыпается пеплом. – Ты… Я тебя… – шепчет с ошеломительным разгоном и вдруг, когда у меня уже сердце клинит, замолкает. Снова полные слез глаза и масса всего того, что не получается выговорить. – Я тебя… Да-да-да… – кивает часто. – Просто знай… Помни… Всегда!

Да-да-да, блядь… Расширяется эта дурная мышца и, на хрен, лопается. Оставляя за грудиной не сердце, а его размноженные миникопии. Пульсируют одичалые, всей массой беснуют.

Помни, говорит… Приподнимаюсь, чтобы запомнить… Как лежит подо мной, как дрожат ее маленькие острые сиськи, как лоснится гладкая кожа. Распухшие после всех моих нахальных ласк соски в этом тоне особенно прекрасны. Торчат ярко-красные, блестят порочные – залипаю.

Меняя угол, проникаю резче. Рябью нежная Дикарка идет.

Моя ж ты кайфовая! Так хорошо, что охота загульным зверем орать. Недоебаная ж ты скотина… Дорвался! Она же! Она!!!

– Моя!

Падаю обратно на Лизу и срываюсь. Выбивая хлипкие стоны, трахаю грубее, чем должен. И при этом, как одержимый осыпаю ее лицо быстрыми и жадными поцелуями. Надеюсь, что этим перекрываю. Уравновешиваю. И поднимаю туда, где сам летаю.

В какой-то момент особенно выразительно вздрагивает под моими нетерпеливыми бросками. Стискиваю крепче. До хруста. Пока по ее горячему влажному телу не несется крупная и затяжная дрожь.

– Кончишь? Кончай, пожалуйста, маленькая…

Член так зажимает, кажется, что на очередном движении сходит с него вся, на хрен, кожа. Головку распирает и жжет, будто при какой-то позорной половой болячке. Тесно – искры из глаз. Но я упорно заталкиваю его в свою Дикарку. Сейчас-то и я дикарь. Самый, блядь, настоящий. Первый.

Лиза не выдерживает. Неожиданно отталкивает. Перехватываю руки, вытягиваю над ее головой и притискиваю к кафелю.

– Больно? – хриплю, замирая.

Таким трудом эта пауза дается, вот-вот сдохну.

И все же жду, пока не отзывается:

– Не знаю… Как-то сильно… Чересчур… Я теряюсь полностью… С ума схожу… – шепчет лихорадочно.

Ловлю губами ее влажный висок. Прижимаюсь к яростно-стучащему пульсу.

– Отпускай и сходи… Пожалуйста, – умоляю, забивая на то, как при этом ломается и дрожит севший на самое дно голос.

– Ты меня любишь? Любишь? – умудряется Дикарка после всего спрашивать.

– Люблю, – отвечая, возобновляю толчки.

– Люби…

И снова эта безумная дрожь.

– Люблю…

– Люби… Люби… Люби…

– Люблю…

Чувствую, что очень близко она – ласкает своей сладкой пульсацией и насыщает страстной дрожью. Чувствую, и самого такой волной сокрушает, дыхание задерживаю, чтобы сдержать хоть как-то.

– Люби…

– Люблю…

– Люби… Люби… Лю-би-и-и… – и взрывается.

Тонким криком нас накрывает. Вымученный этот оргазм, сразу понимаю. Как стремительно накатывает, так же быстро размывается. Впиваясь в ее лицо взглядом, замечаю, что на моих финальных толчках уже морщится от боли. Обжигает душу слезами.

На самых ярких и болезненных сокращениях даю свободу Лизиным рукам и с мощным ревущим стоном выдергиваю член. Заливаю спермой ее дрожащие бедра. Долго выкручивает, выжимает, сотрясает разрядами и таскает на атомы. Не знаю, сколько по времени все это проживаю. В какой-то момент начинаю чувствовать холод и твердость кафеля под коленями. Томительной судорогой ползет по телу озноб. Только тогда приходит понимание, что отпускает. А когда появляются силы поднять веки, замечаю: помимо своей спермы на ногах Лизы и между ними раскиданные то тут, то там капли ее девственной крови.

Передергивает меня. От сожаления, что без этого никак. И в тоже время распирает грудачину животное чувство собственничества и довольства.

– Лиза… Маленькая моя… – хриплю с теми самыми сопливыми интонациями, за которые сейчас ни хрена не стыдно.

И опускаюсь на нее, чтобы слизать с лица все слезы. А потом долго-долго целовать, не позволяя нашим распаленным телам остыть.