Текст книги "Спорим, будешь моей"

Глава 13

Следующий поцелуй – твой.

© Артем Чарушин

Артем *Чара* Чарушин: Доброе утро, Дикарка. Ты еще в постели?

Лиза Богданова: Тебя не касается. Не пиши мне.

Артем *Чара* Чарушин: Ты сейчас покраснела?

С трудом сдерживаюсь, чтобы не спросить, что на ней надето. С игнором после поцелуя понял, что стоит придержать коня. Не все сразу. Пусть привыкнет.

Блядь, в чем спят скромницы?

Мне это, оказывается, пиздец как интересно. Самому ума хватает только на похотливые фантазии, в которых она полностью голая.

Лиза Богданова: Нет.

Артем *Чара* Чарушин: Обманываешь.

Лиза Богданова: Хватит. Серьезно, перестань.

Артем *Чара* Чарушин: Серьезно? Ты же знаешь, что не перестану.

Сбегая по лестнице на первый этаж, боковым зрением замечаю одну из мелких змеюк.

– В чем спят благочестивые девушки? – спрашиваю, пока Маринка еще сонная и свой «капюшон» не раздула.

Челюсть у нее отвисает до смешного забавно.

– А мне откуда знать?! – фыркает. И тут же размышлять принимается: – В белых сорочках с длинными-длинными рукавами, высоким воротником и подолом до пят?

Ржу, когда представляю Дикарку.

– Зачет.

Очень идет ей.

– Что с тобой такое? – щурится мелкая заноза.

– А что со мной?

Ухмыляясь, по привычке вскидываю важно голову и развожу руками.

– Ты как будто в неадеквате, – Маринка даже не пытается быть деликатной. – Я же говорила, что те сосиски странно пахнут. Так нет, ты нажрался на ночь! Ну вот, результат налицо.

– Марина! – одергивает ее мама.

– Ничего личного, – невинно причмокивает мелкая.

– Нормальные были сосиски, – заверяю ее я. И похерестическим тоном добавляю: – Слиняй, гадюка.

– Сам ты… Удав!

– Господи, садитесь за стол уже, – восклицает мама, не стесняясь посмеиваться. – Где остальные?

– Идем! – горланит Анж из ванной.

Батю из гостиной слышно. С утра какие-то дела по телефону трет.

– Артем, тебе яичницу с ветчиной или с грибами?

– Без разницы, мам, – утыкаюсь в телефон. – Можно и то, и то.

Артем *Чара* Чарушин: Уже предвкушаю нашу игру.

Лиза Богданова: Не смей приезжать на мое поле. Ты мне мешаешь.

– Артем, ешь, а то остынет, – мягкий голос мамы с трудом прорывается в сознание.

Рассеянно киваю, но трубу не откладываю.

– Спасибо, – сразу несколько кусков закидываю, набивая полный рот.

Артем *Чара* Чарушин: Твое поле? Посмею, Дикарка. Не сомневайся.

Лиза Богданова: Почему ты продолжаешь писать мне?!

Артем *Чара* Чарушин: Почему ты продолжаешь отвечать?

Усмехаюсь, когда Дикарка присылает гневный смайл.

Артем *Чара* Чарушин: Хочу тебя такой… увидеть.

Блядь, фантазия играет со мной злые шутки. Сидя в кругу семьи, чувствую, как у меня, сука, встает. Жрачка в горле комом стрянет. С трудом проталкиваю и хрипловато прочищаю горло.

Лиза Богданова: Ненормальный!

Черт, согласен.

– С кем ты переписываешься? Что прикольного написали? – пристает с расспросами Ника. – Тёма?

– Шутка 18+, – отбиваю, чтобы отстала.

– Нормально, блин…

Артем *Чара* Чарушин: До встречи, Дикарка.

– Артем, девочки, – отрываюсь от трубы, когда папа красноречиво кивает на этих мелких кобр и выходит из-за стола.

– Понял.

Снова в моем маршруте вылазит школа.

– Как тот борзый, кстати? – смотрю на Нику.

– Даже смотреть боится!

– Что за «борзый»? – батя оборачивается уже на выходе из столовой.

– Сопля один, – отмахиваюсь я. – Уже решили.

– Я надеюсь, по-мужски? Без беспредела?

– Обижаешь, – усмехаюсь и самодовольно задираю подбородок.

* * *

У Богдановой либо какой-то личный проход между стенами академии, либо плащ-невидимка. Снова она пропадает. Соньку несколько раз встречаю. А ее – нигде нет.

Хреново. Для всех.

Наматываю аппетит. С нетерпением жду «тренировку». Моментами сомневаюсь, что Лиза придет. Но все же какое-то внутреннее чутье подсказывает, что она будет там.

И оно не обманывает.

Как и вчера, издали вижу ее. Замедляю шаг, когда, напротив, подмывает со всех ног нестись. Рассматриваю, пока не замечает. Штаны у нее, конечно, как шаровары принцессы Жасмин. И то, это если мягко, не приплетая казаков.

Но, блядь… Возбуждает воображение. Когда движется, все формы выделяются. Задница у нее – отпад. Прям, как я люблю. Вчера убедился физически, пока сзади прижимался. Полночи потом снилось.

Сука, как же хочется скорее раздеть…

– Что ты тут делаешь? – нападает Дикарка, едва заметив меня.

Натягивая карманы спортивок, так, что пояс съезжает, сжимаю вложенные в них ладони в кулаки. Веду неопределенно плечами и усмехаюсь.

– Ты же ждала, чтобы я пришел, – обличаю, играя бровями.

В глаза ей смотрю и четко вижу, как растет ее волнение. Синхронно с этим возбуждаюсь.

– А вот и нет!

– А вот и… да, – на последнем слове голос садится до хрипа. – Да, Дикарка, – повторяю, не скрывая своих реакций. – Ждала.

В сердце будто допмотор всадили, тащит в бешеном ритме. Все показатели взлетают. Член тоже на подъем идет. Ему точно лежать не прикажешь. Мимоходом даже жалею, что надел свободные штаны. Рано маячить стояком. Тем более рядом дети.

Мать вашу…

– Привет, – бросаю ребятне, выкручивая в их сторону лишь голову.

– Привет, – почти одновременно отзываются они.

Сегодня уже не выглядят такими зашуганными.

– Как дела?

– Хорошо, – так же синхронно.

Их, блин, кто-то школит?

– Отлично, – заключаю и иду к Лизе. По ее виду сходу определяю, она почти готова дать деру. Останавливаюсь, сохраняя небольшое расстояние только для того, чтобы не активировать режим погони. – Когда ты уже перестанешь бегать? – выдаю незапланированно. – Что плохого я делаю?

От моих вопросов Богданова теряется. Не сразу соображает, как ответить.

– Хотя бы то, что нарушаешь мое личное пространство, – находится с претензией.

– Личное пространство? – выпячивая губы, кривлю рожу и киваю. – А если… – понижая голос, смотрю прицельно в глаза Дикарке. – Если я хочу, чтобы твое личное пространство стало моим, что с этим делать?

Она охает, как всегда, громко, шокированно и возмущенно.

Сука, только за эти охи ее хочу.

– Мне откуда знать?! Справляйся, – звучит сейчас, как училка. – Овладей собой. Неужели непонятно?

– Понятно, почему непонятно, – тяну чересчур ровным тоном. Закусывая уголок губы, склоняю голову набок. – Все дело в том, что я не хочу владеть собой, – выдвигаю достаточно внушительно. Голос садится и как будто тяжелее становится. – Я хочу овладеть тобой, – признаюсь без всяких реверансов.

Таким взглядом ее заливаю – распахивает на вздохе рот и отступает.

– Не улети, – ловлю за руку, чтобы не шлепнулась.

Дикарка, естественно, тотчас дергается и всячески пытается избавиться от насильственного удержания.

– Не смей меня трогать… Не смей говорить таких вещей… – шипит задушенно.

Уверен, путается не только в словах, но и в своих мыслях.

– Каких – таких? – вопреки всем ее мытарствам, сокращаю расстояние, пока лицом к лицу не становимся. Приходится, правда, в три погибели сгорбиться, чтобы это стало возможным. – Что плохого?

– Ты серьезно проблемы не видишь? Ты… Ты…

О, если бы взглядом можно было убить, она бы взяла грех на душу.

– Горишь, Дикарка – выдыхаю совсем тихо.

Почти ей в губы. Оставляю расстояние, чтобы не разрывать зрительный контакт.

– Что? – не понимает она.

Или делает вид, что не понимает.

Глаза, помимо паники, тот самый огонь выдают. Черт возьми, взрывает… Если бы не дети на заднем фоне…

– Ты горишь, когда я рядом, – поясняю сипло.

– Неправда…

– Правда.

– Как… Как ты достал меня… – шепчет дрожащим голосом.

Ухмыляюсь, но недолго.

Понижаю голос на максимум, прежде чем спросить:

– Ты вспоминаешь, как я тебя целовал?

– Нет!

Смеюсь, потому что реакции говорят обратное.

Прикасаюсь лбом к ее переносице. С шумом тяну воздух.

На самом деле сдерживаюсь. И это, блядь, внезапно самое трудное, что я когда-либо делал. Бомбит за грудиной так, что клетку раздувает.

– Я тоже вспоминаю, Дикарка.

– Ты же сказал, что был просто пьян?

– Да, сказал. И это правда, – беру паузу, потому что одним махом закончить не способен. – В том плане, что не смог себя контролировать. А не в том, что это была случайность, – выговариваю и замираю, глядя ей в глаза. Новые вспышки ловлю. Разжигают. – Не хотел так жестко. Не было желания напугать.

– Хватит… Замолчи… – шепчет Лиза. – Ты меня и сейчас пугаешь…

Киваю, съезжая лбом по ее коже.

Нежная.

– Окей, Дикарка, – выдыхаю и отступаю. – Я прекращаю напирать – ты прекращаешь убегать, – очень надеюсь выторговать ее согласие. Пусть не совсем честно играю, другого выхода попросту не вижу. – Следующий поцелуй – твой. Когда решишься. Я буду ждать.

Богданова давится воздухом. Несколько раз подряд. Я бы даже подумал, что она смеется, если бы не перепуганное выражение лица.

– Никогда такого не будет, – отрезает она, наконец.

– Никогда не говори никогда, – отбиваю я и отхожу. Якобы расслабленно за мячом иду. – Теперь, когда ты узнала правила, можем начинать игру, – говорю намеренно громко, для отмазки перед детьми. По-любому ведь обратили внимание, как долго мы терлись рядом. Подхватывая мяч, оборачиваюсь к Лизе. С ухмылкой растягиваю: – Камон, Богданова. Джаст ду ит, – пасую.

Глава 14

Боже, я схожу по нему с ума…

© Лиза Богданова

Машинально прокручиваю мяч и иду к штрафной линии. Чарушин сразу же направляется ко мне. Напрягаюсь, когда оказывается совсем близко. Ничего не могу поделать.

Он меня… Что?

Встречаемся взглядами и замираем. Почему всегда так происходит? У меня обрывается дыхание, запинается сердце, тело утрачивает способность двигаться.

Он меня… Что?

Одним словом уже не выразить. Слишком большую гамму эмоций вызывает. И от этого мне становится совсем не по себе. Страшно до ужаса. Если бы не девочки, точно бы уже убежала.

– Помнишь, что я вчера говорил? – спрашивает Чарушин. Когда я никак не реагирую, уточняет: – Технику выполнения броска, ну? Дикарка, отмирай.

Он, как и все, считает меня странной. Не зря же называет так… Хорошо, что мне все равно.

– Помню, – отзываюсь, наконец. – Но, может, ты сначала покажешь? А я понаблюдаю, как ты это делаешь… Что смешного я сказала? – возмущаюсь, когда Чарушин ни с того ни с сего тянет эти свои ухмылочки и мотает головой.

– Ничего, – отвечает после паузы. Но по тону понятно, что обманывает. Как всегда. – Смотри, – выдает с отличительным самодовольством, прежде чем я отдаю ему мяч.

Он сразу же пускает его по площадке. Ударяя о цементированное покрытие, свободно и вместе с тем быстро перемещается к кольцу. Я не люблю баскетбол, но… Должна признать, движения и уверенность Чарушина меня завораживают. Он определенно в своей стихии. Совершенно точно любит этот вид спорта. Ему не приходится настраиваться, примеряться перед броском. По крайней мере, со стороны никаких просчетов и колебаний не заметить. Он просто поднимает мяч и отправляет его в корзину – легко и с удовольствием.

Перехват. Пробежка. Второй бросок.

За ним третий, четвертый, пятый… Ни разу не промахивается. Еще и успевает на меня смотреть. Я тоже смотрю. Оправдываюсь тем, что делаю это лишь для учебы. Но на самом деле… Понимаю, что это неправда.

Мне нравится на него смотреть. Нравится, когда он смотрит на меня.

Едва эти мысли формируются до конца, задыхаюсь от потрясения.

– Что такое, Дикарка? – спрашивает Чарушин, продолжая набивать мяч. – Выглядишь так, словно вот-вот свалишься в обморок.

– Зато тебе весело… – шепчу срывающимся голосом.

Нужно отвернуться. Не смотреть на него. Но я не могу.

– Может, потому что я, в отличие от тебя, не зажимаюсь? Расслабься.

– Я расслаблена.

Отчаянная ложь. И Чарушин это прекрасно видит. Снова смеется.

– Давай, Дикарка, твоя очередь, – говорит, прежде чем бросить мне мяч. – Вперед.

Я занимаю нужную позицию. Мысленно прокручиваю все, что Артем говорил.

– У меня ничего не получится, – вздыхаю заведомо огорченно.

Но в стойку становлюсь.

– Получится. В этом нет ничего сверхъестественного, – заверяет Чарушин, становясь сзади меня. Так же близко, как и вчера. – Чуть выше поднимай, – регулирует мои руки.

«Это просто игра», – убеждаю себя я.

Нет причин переживать. Он просто помогает мне.

Тогда почему я ощущаю его возбуждение? Неужели мужчины находятся в таком состоянии постоянно? Да, он ведь сказал, что дело не во мне. И обещал больше не целовать… Мне следует успокоиться. Нет повода для волнения.

«Следующий поцелуй – твой…»

Я уж точно никогда его не поцелую. Можно быть спокойной.

И бедра он мои трогает только для того, чтобы скорректировать позицию.

– Расслабься и бросай, Дикарка.

Выполняю лишь вторую часть указания. Расслабиться даже не пытаюсь. И когда мяч влетает в металлический обод баскетбольного кольца и отскакивает, даже не удивляюсь.

– Я же говорила… – вздыхаю, пока Чарушин идет за мячом. – Ты зря теряешь со мной время.

– Вернись на позицию, Богданова, – строго одергивает он меня. Окидывает каким-то суровым взглядом и пасует. – Сосредоточься и расслабься.

Снова он сзади. Снова я судорожно стискиваю в ладонях мяч.

– Это несовместимо, – замечаю я. – Быть одновременно и сосредоточенным, и расслабленным невозможно.

– Возможно. Сосредотачиваешься зрительно, расслабляешься физически, – поясняет тем же серьезным тоном. Собираюсь возразить, как вдруг ощущаю его ладонь между своих лопаток. Вздрагиваю всем телом. – Вот здесь узел, – говорит Чарушин, надавливая. Прерывисто перевожу дыхание, когда он скользит вниз, проходит под рукой и плавно вверх. Останавливается у основания груди. – Здесь узел, – голос становится тише и вместе с тем грубее. Я не то что не двигаюсь… Едва дышу, пока его ладонь так же медленно устремляется вниз и вжимается в мой живот. – Здесь… – не только слышу этот хриплый выдох, но и чувствую. Обжигает. – Расслабляйся, Дикарка, – шепчет с какой-то странной ласкою и касается губами моего уха. – Расслабляйся.

– Отойди… – только и удается выдохнуть.

Вместо этого Чарушин, конечно же, притискивается еще ближе. Странный звук срывается с моих губ, когда полновесно ощущаю давление его твердости на ягодицы. Узлы, которые он очертил, воспаляются до адового жжения. Да и там… Своей плотью он меня будто насквозь прожигает.

– Отойду, когда ты попадешь в кольцо.

– Это… Это шантаж… Ты не имеешь права так делать… – выдаю больше охов и писка, чем членораздельных звуков.

– Давай, бросай.

У меня нет выбора.

Сосредотачиваю взгляд на кольце. Но все расплывается. Пульс нервными битами взрывает мои виски. Кровь, рванувшаяся по всем путям системы циркуляции, оглушающе шумит и раскаляет тело до одуряющего жара.

Бросаю просто, чтобы бросить. И… вдруг слышу победный выкрик Чарушина. Он грубый, хрипловатый и какой-то волнующий.

«Наверное, – думаю я, пребывая в неком трансе, – это то, что называют сексуальностью…»

Выныриваю из морока, когда Артем разворачивает меня и поднимает на руки. Выныриваю только для того, чтобы провалиться и затеряться в новом тумане потрясения.

С трудом различаю счастливые визги Ули и Стефы. Вроде как и сама должна радоваться, но весь мой организм сосредоточен лишь на близости Чарушина. На том, как ощущаются его грудь, руки… И как удивительно красиво его лицо…

Голова кружится. И это вовсе не потому, что Чарушин вращается… Я схожу с ума от него.

Боже, я схожу по нему с ума…

– Хватит… Перестань… – пытаюсь звучать строго. Получается как-то неуклюже и заторможенно. Ну и пусть… Мне неважно, что он подумает. – Это всего лишь случайность.

– Нет, это результат моей работы, – заявляет с неизменной самоуверенной ухмылкой.

– Ты хороший тренер! – поддерживает его Стефа.

– Да! – подключается Уля. – Ты совершил невозможное!

Чарушин смеется. Я злюсь.

– Поставь меня на землю, – повторяю сердито.

Наконец, срабатывает. С разочарованным вздохом отпускает.

Едва ощутив твердую поверхность под ногами, ухожу.

– Давайте, девочки, – почти выдергиваю из-под них плед.

– Снова сбегаешь?

Слышу его, конечно. Но не оборачиваюсь. Никак не реагирую.

Да, сбегаю. И сегодня даже прощальным злым взглядом не одариваю. Боюсь, что сама сломаюсь… Что выдам что-то другое…

– Пока, Артем, – быстро шепчет Стефа.

А за ней и Уля. Меня это крайне удивляет. Обычно они без подсказки, а точнее, позволения старших ничего подобного не делают.

– Пока, – отвечает им Чарушин. А потом, повышая голос, с нажимом добавляет: – Пока, Дикарка.

Я прикусываю язык и ускоряю шаг.

* * *

Соня давно спит, а у меня, как и все последние дни, рой мыслей в голове и буря в груди.

Не могу не думать о Чарушине… Не вспоминать то, что говорил… Что делал…

Все реакции повторяются. И, кажется, даже усиливаются. Наедине с собой тяжелее сопротивляться. Хочется наслаждаться.

«Какой кошмар…» – думаю я и продолжаю упиваться.

Телефон коротко сигнализирует о новом входящем. Я сдерживаюсь ровно десять секунд – шепотом счет веду.

Срыв, и рука будто сама собой тянется к тумбочке.

Задерживаю вдох.

Артем *Чара* Чарушин: Ты уже в постели?

Мозг все еще находится в отключке, когда пальцы начинают быстро бегать по сенсору.

Лиза Богданова: Не твое дело.

Отрывисто вдыхаю. Шумно выдыхаю.

Артем *Чара* Чарушин: Окей. Сама напросилась. Проверю.

Сердце делает первую остановку.

Запуск. Сипловатый вздох. Суматошные движения пальцев.

Лиза Богданова: Интересно, как? Что это значит?

Следующие секунды растягиваются в часы… Нет, в световые годы.

Артем *Чара* Чарушин: У тебя открыто окно.

Вторая остановка сердца.

Новый рывок, опасный и пугающий. И до этого ведь билось учащенно, но со следующей секунды в нем будто взрыв нанотоплива случается. Разгоняется физиологический двигатель до космических скоростей.

Выползая из-под одеяла, подбегаю к окну. Но закрыть его не успеваю. Крупная смуглая ладонь, сдвигая белоснежную занавеску, заставляет меня врасти ногами в пол и замереть.

Моргаю, когда из окна показывается темная мужская фигура. Моргаю, когда слышу звук мягкого удара ботинок о ковер. Моргаю, когда различаю шаги.

Ничего не меняется… Ничего не меняется… Ничего не меняется…

Ничего.

Он не исчезает.

Он… Чарушин в моей спальне.

Глава 15

Ничего плохого я с тобой не сделаю…

© Артем Чарушин

О, да, блядь… Чехол непорочности на Дикарке выглядит лучше любого дизайнерского шмотья. Душный воротник, длинные рукава и… Никаких утопических юбок. Это, блядь, комбинезон. Тонкий и против ее обычных шмоток охренеть какой облегающий комбинезон.

Не замечал за собой никаких отклонений, но этот ее вид меня капитально вставляет.

Воспаленным взглядом на ней зависаю. Смотрю и с некоторым удивлением ощущаю, как помимо возбуждения что-то другое нутряк распирает. Быстро распознаю, потому что не мудак, и к некоторым представителям женского пола в разной степени тяжести подобное периодически испытываю. Все-таки у меня мать, три сестры и Любомирова. Это, черт возьми, та самая особенная теплота, которую еще можно обозвать крайне сопливым словом – нежность. Ничего зазорного, но лучше о таком не болтать. А ошарашивает только потому, что никогда она у меня не совмещалась с похотью. Всегда считал эти чувства взаимоисключающими. Получается, нет.

– Зачем ты пришел? – отмирает Лиза. Пока движется ко мне, напряженно слежу за тем, как во время ходьбы покачиваются ее бедра. – Убирайся немедленно, – в задушенном шепоте улавливается паника.

По собственной инициативе ко мне прикасается. Правда, лишь затем, чтобы оттолкнуть. Словно электроды дефибриллятора к груди прикладывает. Вжимает и пробивает, заводя из-за нее же тормозящее сердце. Теперь оно маслает, как бешеное. Это, само собой, вызывает опасение. Потому что эту силу нужно куда-то сливать, а Богданову мне трогать вроде как нельзя. Я обещал.

– Артем… Ты меня слышишь? Уходи сейчас же! Не дай Бог тебя кто-то поймает!

Перехватываю ее ладони и, как ни костерю себя, выворачиваю ситуацию в свою пользу.

– Пойдем со мной.

– Ты в своем уме?

Поймав ее взгляд, усмехаюсь.

– Ненадолго. Час, и я тебя верну. Обещаю. Никто не узнает.

Лиза ненадолго замолкает. Жду, что продолжит возмущаться. Но она удивляет, когда выказывает одно лишь сомнение:

– Ты не можешь обещать, что никто не узнает.

Произвожу быструю аналитическую перестройку и уточняю:

– К вам ночью кто-нибудь заходит с проверками?

– Нет… Но…

– Вот и ответ.

– Я все равно не пойду, – отсекает, будто опомнившись. – Это плохо.

Черт, мне приходится быть козлом. Иначе до нее не достучаться. Никак.

– Не пойдешь, я тоже останусь. До утра. И спать буду в твоей кровати.

– Ты… – выдыхает ошарашенно и замолкает. Не знаю, что подавить пытается, но вскоре тем же отрывистым шепотом сообщает: – Ты самый невыносимый человек, которого я знала!

– Окей, – принимаю этот спич. И подгоняю: – Давай, пойдем уже. Один час, и я свалю.

Но Дикарка колеблется. Косится на кровать сестры и, вероятно, прикидывает, стоит ли ее разбудить. Я не напрягаюсь. Знаю, что примет правильное решение. Только время тянуть не стоит.

– Ничего плохого я с тобой не сделаю, – даю дополнительные гарантии.

– Клянешься?

Очевидно, для нее это много значит.

– Клянусь.

Наконец, Лиза шумно переводит дыхание и выдает:

– Жди снаружи. Мне нужно одеться.

Пиздец как тянет улыбнуться. Вот просто разрывает. Причем откуда-то изнутри. Взлетает первый фейерверк. Блядь, первый, потому что, знаю, даже без секса и какой-либо плотской возни получу от Богдановой кайф.

Отступая, напоследок ее оглядываю. Закусываю угол губ, чтобы сдержать ухмылку. Хватит того, что взглядом выдаю.

Сука, как же я хочу ее… Никогда так не накрывало. Я, вроде как, с головой всегда дружил, но с Лизой то и дело опасаюсь, что слетит контроль.

– Охуенный скафандр, Дикарка, – одобряю, выставляя оба больших пальца. – Мне нравится.

Возмущенный вздох – последняя реакция, которой я удостаиваюсь, прежде чем выпрыгнуть на улицу. Отхожу под дерево и с прорвавшейся туповатой улыбкой застываю в ожидании.

Знаю, что не обманет. Но, черт возьми, когда появляется, сердце все равно словно безумная зверюга заходится. Едва встречаемся взглядами, рвется с цепи. Перекрывая дыхание, необычайно агрессивно бомбит в ребра.

– Готова?

Богданова в ответ только кивает.

Беру за руку и увожу, хотя положить хочется прямо там. Не печет, что под ногами лишь трава, а за стенкой спят ее родители.

Блядь, я либо превращаюсь в скотину, либо реально слетаю с катушек.

– Куда мы?.. – спрашивает Лиза, едва только немного отходим от ее дома.

Не сразу определяюсь с ответом.

Поворачиваюсь. Смотрю на нее, заторможенно моргая. В груди что-то толкается. Да с такой силой, что не только ребрам прилетает. С дребезгом по всему телу идет. Выдавая излишки эмоций, сжимаю тонкие пальцы. Дикарка вздрагивает и, заставляя меня в очередной раз охренеть, выплескивает столь чувствительную реакцию, будто я что-то запредельное с ней творю.

Это просто руки… В моем извращенном понимании подобный контакт – пустая шняга. Но, блядь, долбит дрожью, и весьма ощутимо.

– Пройдемся, – хриплю в ответ.

Отворачиваясь, прочищаю горло.

Пока не оказываемся в темном парке, не рискую смотреть. Потом же… Мать вашу, на фоне стойких ассоциаций с таким размахом накрывает, что я буквально сразу же голову теряю. Качая какие-то животные инстинкты, преграждаю Богдановой путь.

В напряженной спине один из заклинивших позвонков до скрипа хрустит. Отмечаю это мимоходом и наклоняюсь. Ртом взволнованный выдох Лизы ловлю.

Почти соприкасаемся губами. Притягиваемся медленно, но неизбежно. Словно магниты. Двусторонне.

– Ты что… – в голосе Дикарки четкими риффами страх сквозит. И в глазах он горит. Это отрезвляет, как ушат холодной воды вываленной прямо на голову. – Ты обещал… Дважды…

Горечь разочарования прикрываю ухмылкой. И отстраняюсь, конечно. С трудом разжимая заржавевшие пальцы, выпускаю ее руку. Отшагивая назад, сую ладони в карманы джинсов.

– Хорошо, – протягиваю сипло и на самом деле неопределенно. – Что я получу взамен?

Богданова охает и, содрогаясь, обхватывает себя руками. Я хочу… Хочу, чтобы это были мои руки. Обнимать ее. Согревать. Успокаивать. Распалять.

– Я вышла с тобой, – выдает она чересчур высоким взвинченным тоном. Пытается звучать строго, но получается слабо. – Разве не этого ты хотел?

– Не только этого, Лиза. Что прикажешь делать теперь? – вопреки всем установкам, снова шагаю к ней. Нависаю. Единственное, что не прикасаюсь. – Стоять и смотреть на тебя? – снова дыханием сливаемся. – Долго я так не смогу, – хриплю на пониженных.

– Тогда я уйду…

– Ты не можешь уйти. Уговор был на час.

– Но ты тоже поклялся…

– Сними с меня эту клятву.

– Нет! – выпаливает с такой горячностью, словно я предложил ей полконтинента снести.

Ржу, хоть мне и невесело. Искрят в груди те самые фейерверки. Готовятся взлететь.

– Тогда рассказывай, – приказываю я.

– Что рассказывать?

– Кто ты такая, Лиза Богданова? И о чем мечтаешь?

– Я… – жестко теряется. Не ожидала, понимаю. Десяток секунд пробегает, прежде чем она сдавленно открещивается: – Ни о чем я не мечтаю.

– Так не бывает. Все о чем-то мечтают, – делюсь своими размышлениями. И без пауз спрашиваю: – Мне кажется, или ты покраснела?

– Тебе кажется!

– Нет, все-таки не кажется, – искренне забавляюсь я.

Смех грудь и горло продирает. Огонь на фитилях фейерверков пересекает критическую отметку.

– Ты не можешь этого видеть!

– Мне не нужно видеть, – парирую я. Выдергивая ладони из карманов, для себя самого неожиданно обхватываю девчонку руками и крепко притискиваю к груди. Ощущаю ее всем телом. И вот тогда-то эти салюты взлетают. Со свистом и огненным жжением. Вытягивая душу под самое небо. Прижимаюсь губами к Лизиному виску и выдыхаю: – Ты мечтаешь обо мне, Дикарка? Я угадал?

Она цепенеет. Крайне долго никаких признаков жизни не подает. У меня даже мелькает опасение: отключилась. Только собираюсь в лицо заглянуть, упирается ладонями и начинает всячески брыкаться.

– С меня хватит! – позволяю себя отпихнуть, потому что девчонка реально разъярена. Несколько раз припечатывает меня в грудь, даже когда я отступаю. – Нельзя было с тобой выходить… Нельзя!

– Ты чего, блин…

– Я не знаю, почему ты выбрал меня, но, пожалуйста, хватит уже… Хватит! Перестань со мной играть. Найди другую! Уверена, желающих будет очень много.

Ее злость и какое-то одурелое отчаяние странным образом сворачивают мне душу. Чувствую, что тоже завожусь. Хрен знает, обоснованно или нет… Срывает все заслонки.

– Я хочу тебя, – как никогда прежде давлю интонациями.

– А я тебя – нет! – выкрикивает так громко, что оглушает. Долгие секунды в опустевшей голове тянется звоном. – Пойми ты, Чарушин! Не дурак ведь?!

Пережимает все нервные узлы. До чертового, мать вашу, замыкания.

– Не дурак, – отзываюсь мрачно.

– Ну так… Отвали, наконец!

– Это все? – якобы спокойно спрашиваю я.

В ожидании ответа с силой закусываю губы и дышать прекращаю. Знаю, что лжет. Все ее реакции свидетельствую совсем не о том, что она несет. Но, блядь, я ведь тоже не железный. Знаю, понимаю, и все равно теряюсь. Задевает с немыслимой силой. Не могу сходу заглушить. Топит, вопреки всем здравым мыслям.

– Нет, не все… У меня… У меня жених есть!

– Врешь, – выталкиваю без каких-либо пауз.

Уверенно и твердо. Только вот… Застревают в груди ее слова. Протолкнуть не могу. Поджигают они какую-то чувствительную точку. Быстро ползет эта боль по всей груди.

– Нет, не вру. Ты же знаешь, что не умею, – тарахтит так же уперто, безумно сверкая глазами. – Его зовут Павел Задорожный. И… Я люблю его, – судорожно и крайне громко вздыхает. – Вот теперь все.

Пока я, находясь в жестком ступоре, соображаю, какие слова можно сложить в адекватный ответ, Богданову словно ветром из парка выносит.