Текст книги "Север и Юг"

Глава 39
Появление друзей

Нет, я решила, ты больше не получишь меня.

И я рада – да, я рада всем сердцем,

Что обрела свою свободу.

Майкл Дрейтон. Расставание

Распрощавшись с миссис Торнтон, Маргарет закрылась в своей спальне. В сильном волнении она начала расхаживать по комнате, но затем вспомнила о тонких стенах здания и о том, что каждый ее шаг был слышен в гостиной. Поэтому она села и дождалась момента, когда миссис Торнтон покинула дом. Напрягая память, Маргарет заставила себя вспомнить их беседу, все вопросы и ответы, а по завершении этой важной проверки с ужасной меланхолией в голосе произнесла:

– В любом случае ее оскорбления не затронули меня. Они не причинили мне вреда, потому что я не делала того, о чем она говорила. И все же печально думать, что кто-то, тем более зрелая женщина, может так плохо относиться к едва знакомой девушке. Какая грустная картина! Она не осуждала меня за реальный проступок. Она даже не знала о нем. Ее сын не рассказал ей о моих ложных показаниях. Теперь мне это точно известно.

Она приподняла голову, восхищаясь деликатностью, проявленной мистером Торнтоном. Но затем к ней пришла новая гнетущая мысль, и она с тоской сжала руки.

– Наверное, он тоже принял бедного Фредерика за моего возлюбленного. – Маргарет покраснела, произнеся последнее слово. – Теперь я понимаю! Он не только знает о моем обмане, но и верит, что я люблю другого мужчину! Что я с ним… О боже! О боже! Что же мне делать? Хотя о чем я говорю? Почему я должна заботиться о его домыслах? Он давно потерял ко мне уважение. И ему без разницы, говорю я правду или ложь! Но мне почему-то горько от этого. Я чувствую себя несчастной. Каким трудным был прошлый год! Я словно шагнула из детства в старость. У меня не было юности, периода зрелости, надежд на женское счастье. Все эти возможности закрылись. Я никогда не выйду замуж. Меня ожидает только печаль, как будто я стала разуверившейся в жизни старухой. Мне постоянно твердят: терпи и будь сильной. А сколько можно терпеть? Ради папы я готова на многое – это моя святая обязанность. Если будет нужно, я выдержу любые испытания. По крайней мере я нашла в себе силы, чтобы возразить миссис Торнтон и отвергнуть ее несправедливые подозрения. Но мне больно, оттого что ее сын не понимает меня. Ах, почему я сегодня в такой меланхолии? Наверное, по той причине, что не могу ничего исправить. И нужно иногда давать выход своим эмоциям. Или не нужно?

Маргарет вскочила на ноги.

– Отныне я не буду думать о себе и своем положении. Я не буду препарировать свои чувства. Сейчас это не к месту. Вот постарею, тогда и буду сидеть у камина, глядя на угли и вспоминая унылую жизнь.

Все это время она торопливо одевалась, останавливаясь лишь для того, чтобы смахнуть слезы, которые набегали на глаза, несмотря на всю ее отвагу.

«Многие женщины совершали такие же ошибки, как я, и они тоже замечали их слишком поздно. Как гордо и дерзко я говорила с ним в тот день, не зная о его благородстве! Понимание приходило по частям, и я не могу сказать, когда началось осмысление. Конечно, он больше не увидит от меня таких манер. Если он придет, я буду тихой и спокойной. Никакой болтовни, только чуткое внимание. Но он не придет. Мистер Торнтон избегает нас с отцом, вот в чем беда. Впрочем, это неудивительно. Он верит, что у меня появился любовник».

Маргарет вышла из дома и торопливо зашагала в направлении полей. Ей хотелось отбросить свои грустные размышления, развеяться на свежем воздухе. Когда она вернулась и направилась к себе, в коридоре ее встретил отец.

– О, добрая душа! – сказал он. – Ты навещала миссис Бушер? Я собирался заглянуть к ней, но, к сожалению, не нашел для этого свободного времени.

– Нет, папа, я не была у миссис Бушер, – покраснев, ответила Маргарет. – Честно говоря, я вообще не думала о ней. Мне не трудно сходить к ним. Если хотите, я сделаю это во время вашего послеобеденного сна.

И Маргарет выполнила свое обещание. Миссис Бушер была очень больна, серьезно больна, без всяких притворств. Добрая отзывчивая соседка, приходившая к ней теперь ежедневно, взяла хозяйство в свои руки. Некоторых детей отдали на время соседям. Мэри, придя домой на обед, забрала к себе троих малышей. Николас пошел за доктором и еще не вернулся. Миссис Бушер угасала на глазах. Ей уже ничем нельзя было помочь. Посидев немного у ее постели, Маргарет решила сходить к Хиггинсам. Она хотела узнать, встречался ли Николас с мистером Торнтоном.

Он был дома и играл с детьми. Под восхищенные взгляды малышей, бесстрашно цеплявшихся за его одежду, он заставлял монетку в один пенни вращаться на буфетной полке. Он, как и дети, улыбался, когда монетка вращалась долго. Маргарет подумала, что его счастливый вид и увлеченность игрой были хорошими знаками. Когда пенни перестала вращаться, кроха Джонни, сидевший на той же полке, начал плакать.

– Иди ко мне, – сказала Маргарет и, взяв ребенка на руки, приложила часы к его уху.

Затем она спросила у Николаса, виделся ли он с мистером Торнтоном. Улыбка сошла с лица мужчины.

– Да, – ответил он, – я встречался с ним и многое услышал от него.

– Он отказал вам в вашей просьбе? – В голосе Маргарет звучала печаль.

– Естественно. Я с самого начала знал, что он откажет. Глупо ожидать от фабрикантов чего-то хорошего. Ты чужая в нашем городе и поэтому не понимаешь их философию. А мне она известна.

– Жаль, что я попросила вас встретиться с ним. Он злился? Надеюсь, он не говорил с вами грубо, как Хэмпер?

– Он был не слишком вежливым, но не волнуйтесь. Я ничего не получил и ничего не потерял.

Николас еще раз крутанул пенни, чтобы позабавить детей.

– Завтра я снова пойду искать работу. Я говорил с Торнтоном довольно учтиво, уведомил его, что не слишком хорошего мнения о нем и что пришел к нему второй раз, выполняя данное тебе обещание.

– Вы сказали, что это я вам посоветовала?

– Я не назвал ему твоего имени. Кажется, не назвал. Просто сказал, что одна девушка, которая совсем не разбирается в людях, посоветовала мне прийти к нему и посмотреть, правда ли, что его сердце способно к состраданию.

– И он?.. – спросила Маргарет.

– Он сказал, чтобы я передал тебе, что ты зря суешь нос в чужие дела. И потом добавил еще несколько любезных слов. Да, детки! Это было самое долгое вращение! Не огорчайся, милая. Мы остались при своем. Я лучше буду работать в каменоломне, чем позволю этим малышам голодать.

Маргарет посадила вырывавшегося из рук Джонни на прежнее место.

– Мне очень жаль, что я посоветовала вам встретиться с мистером Торнтоном. Даже не могу сказать, насколько я разочарована.

За ее спиной послышался легкий шум. Они с Николасом повернулись к двери и увидели мистера Торнтона. Заметив на его лице недовольное выражение, Маргарет решила уйти. Она быстро прошла мимо фабриканта и, пряча свою внезапную бледность, низко поклонилась ему. Он тоже склонил голову, после чего закрыл за ней дверь. Направляясь к дому миссис Бушер, она услышала лязг засова, который переполнил меру ее унижения.

Мистер Торнтон был раздражен, увидев Маргарет в доме Хиггинса. Его сердце было способно к состраданию, вопреки мнению Николаса, но мужская гордость не позволяла ему открыто проявлять доброту. Он хранил ее за каменными стенами, ревниво отражая каждую попытку посягнуть на потаенные уголки его души. С одной стороны, он боялся показывать свою мягкосердечность, с другой – желал, чтобы люди считали его справедливым. Он чувствовал, что был излишне черств, презрительно выслушав человека, который с покорным терпением ждал встречи с ним более пяти часов. Тот факт, что позже этот человек разговаривал с ним непочтительно, не обидел мистера Торнтона. Наоборот, ему понравилась дерзость рабочего. В конечном счете он прогнал его – возможно, из-за плохого настроения. Но, узнав о пятичасовом ожидании, мистер Торнтон был тронут. У него не имелось свободных пяти часов. Тем не менее он отвлекся на какое-то время от своих обязанностей, включавших интеллектуальный и физический труд, и проверил, насколько правдивой была история Хиггинса. Удивительно, но смутьян не обманул его. И эта правда, словно по какому-то волшебству, пробила броню и проникла в его сердце. Терпение человека и удивительная щедрость души (а мистеру Торнтону успели доложить о ссоре между Бушером и Хиггинсом) заставили его забыть былые рассуждения о справедливости. Ведомый божественным побуждением, он пришел сообщить Хиггинсу, что тот будет принят на работу.

Увидев здесь Маргарет и услышав ее последние слова, он был весьма раздосадован. Мистер Торнтон понял, что она и была той девушкой, которая посоветовала Хиггинсу прийти к нему. Раньше он боялся допускать такую мысль и убеждал себя, что помогает рабочему по велению своего сердца.

– Значит, эта леди и является той девушкой, о которой вы говорили? – спросил он возмущенно. – Могли бы сразу сказать, кто она такая.

– И тогда вы не отзывались бы о ней так презрительно? Если бы миссис Торнтон узнала, что вы считаете женщин корнем всех бед, она велела бы вам прикусить язык, чтобы больше не слышать ничего подобного.

– Значит, вы передали мой ответ мисс Хейл?

– Конечно, передал. Хотя, возможно, другими словами. Я сказал ей, что отныне она не должна вмешиваться в ваши дела.

– Чьи это дети? Ваши?

Мистер Торнтон знал, чьими они были, но, чувствуя себя неловко, хотел сменить тему разговора.

– Раньше были соседскими. Теперь они мои.

– Сироты, о которых вы говорили мне утром?

– Это когда вы сказали, что моя история может быть правдой или обманом? – язвительным тоном уточнил Хиггинс. – И что, в любом случае она маловероятна, хозяин? Я не забыл ваших слов.

Выдержав паузу, мистер Торнтон мрачно произнес:

– Я тоже их помню. Мне не следовало так говорить. Но я не верил вам. Лично я не смог бы заботиться о детях другого человека. Особенно если бы он поступил со мной так, как Бушер – с вами. И теперь, узнав, что вы говорили мне правду, я прошу у вас прощения.

Хиггинс молчал какое-то время. Но когда он заговорил, его тон смягчился, хотя слова по-прежнему были грубыми.

– Вам не нужно вмешиваться в ссору между мной и Бушером. Он умер, и мне жаль его. Этого достаточно.

– Хорошо. Я пришел, чтобы задать вам вопрос. Вы пойдете работать на мою фабрику?

Хиггинс явно колебался, и его упрямство едва не взяло вверх над разумом. Он молчал. Мистер Торнтон тоже больше ничего не спрашивал. Взгляд Николаса упал на детей.

– Вы назвали меня дерзким и лживым смутьяном. Кроме того, вам известно, что я иногда не прочь выпить. В свою очередь, я часто называл вас тираном, упрямым бульдогом и бессердечным хозяином. Вот фундамент, на котором мы стоим. Как вы думаете, мы сможем поладить ради этих детей?

– Во-первых, я предлагаю вам не дружбу, а работу, – засмеявшись, ответил мистер Торнтон. – Во-вторых, ваши слова доказывают, что никто из нас не сможет относиться к другому хуже, чем сейчас.

– Это верно, – задумчиво произнес Хиггинс. – После нашей первой встречи я подумал, что глупо искать у вас милосердия. Вы мне совершенно не понравились. Наверное, я поспешил с таким выводом. Ну что ж! Ткацкое дело по мне. Поэтому я приду, хозяин. Большое вам спасибо. Поверьте, я не часто раздаю благодарности.

Он впервые открыто и прямо посмотрел в глаза собеседника.

– Я тоже не часто предлагаю работу, – ответил мистер Торнтон, протягивая ему руку для крепкого рукопожатия. – Только приходите вовремя! – Он снова превратился в хозяина. – Я не люблю лентяев на своей фабрике. У нас строгая система штрафов. И если я узнаю, что вы подбиваете людей к смуте, вас незамедлительно уволят. Теперь вы знаете фундамент, на котором мы стоим.

– Утром вы назвали меня умником. Мне брать свой ум на работу или оставлять дома?

– Если вы собираетесь использовать свой ум для вмешательства в мои дела, то лучше держите его при себе.

– Сначала нужно будет разобраться, где кончаются мои дела и начинаются ваши.

– Ваши дела еще не начались, а в мои вам лучше не соваться. Приятного вечера.

Как только мистер Торнтон переступил порог, из дома миссис Бушер вышла Маргарет. Девушка не заметила его, и он последовал за ней, любуясь ее легкой походкой и красивой фигурой. Внезапно это удовольствие было смыто волной ревности. Ему захотелось догнать ее и завести разговор – посмотреть, как она будет вести себя с ним после того случая, когда он видел ее с любовником. И еще мистер Торнтон хотел (хотя и стыдился этого желания) похвалить ее за то, что она направила к нему Хиггинса, рассказать, что раскаялся в своем прежнем решении. Он догнал ее. Услышав шаги за спиной, девушка вздрогнула и повернулась к нему.

– Мисс Хейл, позвольте сообщить вам, что вы несколько преждевременно разочаровались во мне. Я взял Хиггинса на работу.

– Безумно этому рада, – холодным тоном ответила она.

– Он сказал, что повторил вам слова, сказанные мною этим утром…

Мистер Торнтон смутился. Маргарет продолжила его фразу:

– О том, чтобы некоторые женщины не вмешивались в ваши дела? Вы имеете полное право выражать свое мнение. Я не сомневаюсь, что оно вполне справедливое. Однако Хиггинс не рассказал вам всей правды…

Ее голос обрел силу, но слово «правда» напомнило ей о собственной лжи, и она умолкла, почувствовав неловкость. Мистер Торнтон сначала был озадачен ее молчанием. Затем он вспомнил о ложных показаниях и о том, что этому предшествовало.

– Не многие люди говорят всю правду. Я перестал надеяться на это. Мисс Хейл, вы не хотите объяснить мне кое-что? Вы должны понимать, что я нахожусь в недоумении относительно некоторых вопросов.

Маргарет молчала. Она боялась, что такое объяснение каким-либо образом повредит Фредерику.

– Хорошо, – произнес мистер Торнтон. – Я больше не буду спрашивать. Если сочтете нужным, сами расскажете. Не беспокойтесь о вашем секрете. Я никому не выдам его. Поверьте мне как другу вашего отца: если раньше я и имел какие-то надежды, то теперь с ними покончено. Меня они больше не интересуют.

– Да, я понимаю, – ответила Маргарет нарочито равнодушным тоном. – Я догадываюсь, что вы думаете обо мне, но секрет принадлежит другому человеку. Простите меня. Если я раскрою его, то причиню ему вред.

– Я не имею ни малейшего желания любопытствовать о секретах вашего знакомого, – с нарастающим гневом сказал мистер Торнтон. – Мое отношение к вам чисто дружеское. Вы можете не верить мне, мисс Хейл, но прежние чувства – несмотря на домогательства, которых я стыжусь, – давно прошли. Все закончилось. Вы верите мне?

– Да, – печально ответила Маргарет.

– Тогда я не вижу никакого смысла следовать за вами. Мне хотелось получить от вас какие-то объяснения, но сейчас я понимаю, что мы ничего не значим друг для друга. И поскольку вы теперь знаете, что моя глупая страсть изжила себя, мне остается лишь пожелать вам доброго вечера.

Он торопливо ушел.

«Что он имел в виду? – думала Маргарет. – Почему он говорил, что заботится обо мне, когда я уверена в обратном? Его мать наверняка уже сообщила ему все те грязные сплетни. Но меня это не волнует. Я сама себе хозяйка и могу контролировать свою странную слабость, которая порою склоняет меня к предательству дорогого Фредерика. Мне не нужно хорошее мнение мистера Торнтона – мнение человека, который позволяет себе говорить, что я ничего для него не значу. Успокойся, бедное сердечко. Будь веселым и храбрым. Мы сумеем позаботиться друг о друге, если останемся в полном одиночестве».

Во второй половине дня мистер Хейл был напуган напускным весельем своей дочери. Она беспрерывно шутила, словно ее природный юмор вдруг возвысился до невероятных высот. В голосе Маргарет звучали злые нотки, а воспоминания о прежней жизни на Харли-стрит были настолько саркастичными, что ему временами хотелось одернуть ее. Но он не делал этого, радуясь, что его дочь наконец-то стряхнула с себя все печали. В середине вечера ее попросили спуститься вниз. К ней пришла Мэри Хиггинс. Когда Маргарет вернулась, мистеру Хейлу показалось, что он увидел слезы в ее глазах. Но, возможно, он ошибался. Дочь принесла ему хорошие новости: Хиггинс получил работу на фабрике мистера Торнтона. Тем не менее настроение Маргарет испортилось. Она уже не могла продолжать разговор в той манере, которую демонстрировала прежде.

В течение нескольких дней настроение дочери так странно менялось, что мистер Хейл начал тревожиться. Но тут появились новости, обещавшие для их семьи заметные перемены. Первым пришло письмо от мистера Белла, в котором тот сообщал о своем скором приезде в Милтон. Мистер Хейл надеялся, что общение со старым оксфордским другом заметно повлияет не только на мысли дочери, но и на его собственные. Маргарет попыталась разделить оптимистичный настрой отца, но в своей чрезмерной апатии не смогла вдохновиться визитом какого-то мистера Белла, будь он двадцать раз ее крестным отцом.

Девушку больше воодушевило письмо от Эдит, которая, выразив соболезнования по поводу смерти своей тети, написала множество подробностей о муже, сыне и себе самой. В конце письма она добавила, что их климат не подходит ребенку и что, когда миссис Шоу заговорила о возвращении в Англию, ей тоже захотелось на родину. Они решили, что, если капитан Леннокс уволится, их семья переедет в Лондон и снова будет жить в особняке на Харли-стрит, хотя дом останется неполным без Маргарет.

Маргарет скучала по этому старому дому, его спокойной безмятежности и монотонной жизни. В прежние дни она считала такой быт утомительным. Но с тех пор ей довелось испытать столько бед и неприятностей, что она чувствовала себя истощенной от битв с судьбой и собственными комплексами. Теперь же однообразие жизни казалось ей освежающим отдыхом. Поэтому девушка начала мечтать о длительном визите к Ленноксам после их возвращения в Англию – не для каких-то конкретных целей, а для досуга, во время которого она могла бы восстановить свои силы. Создавалось впечатление, что в настоящее время весь ее мир замыкался на мистере Торнтоне. Она не могла забыть о нем при всех ее стараниях. Приходя в гости к Хиггинсам, она слышала разговоры о хозяине фабрики Мальборо. Ее отец возобновил совместные чтения с ним и постоянно передавал ей его суждения о чем-либо. Даже собиравшийся к ним мистер Белл обязательно будет говорить о нем, поскольку, как он писал, ему потребуется обсудить с мистером Торнтоном новый договор об аренде, который им следовало привести к согласованному виду.

Глава 40
Не в лад

Я не ошибся в том, что отступил,

Ведь то, что не имел, нельзя забрать.

Отныне, горькой правды не тая,

Своим несчастьем я вознагражден.

А тот, другой, должно быть, рад,

В награду получив любовь, которой я лишен.

Томас Уайетт

Маргарет не ожидала, что визит мистера Белла доставит ей удовольствие. Она только надеялась, что приезд старого друга порадует отца. Но когда крестный приехал, они тут же стали добрыми друзьями. Гость сказал, что на самом деле его покорила не она – красивая и славная девушка, – а ее наследственная сила, которой он не мог сопротивляться. В свою очередь, Маргарет ответила, что он выглядит свежим и юным, несмотря на свою мантию и квадратную академическую шапочку.

– Вы свежи и молоды в своем добром сердце. Вот что я хотела сказать. Впрочем, должна признаться, что ваши мнения кажутся мне самыми закостенелыми из всех, что я встречала за последнее время.

– Хейл, послушай свою дочь. Пребывание в Милтоне испортило ее. Она тут превратилась в демократку, красную республиканку, социалистку и члена Мирного общества…

– Папа, это все из-за того, что я восхваляю прогресс мировой торговли. Будь его воля, мистер Белл до сих пор менял бы шкуры животных на желуди.

– Нет, я бы возделывал землю и выращивал картофель. И еще я стриг бы диких зверей и ткал полотно. Так что не преувеличивайте, мисс! Хотя я действительно устал от этой суеты. Все расталкивают друг друга в спешке стать богачами.

– Не каждый может сидеть в уютно обставленных комнатах колледжа и лениво смотреть со стороны на свои растущие богатства, – заметил мистер Хейл. – Не сомневаюсь, что многие люди были бы благодарны, если бы их собственность вдруг возросла в цене, как в твоем случае.

– Не думаю, что это обрадовало бы их. Им нравятся борьба и суматоха. Кто бы из этих людей согласился сидеть в кабинете, изучая прошлое и грезя о будущем в пророческом духе ученой братии? Зачем им подобные занятия? Фу-фу-фу! Я не верю, что в Милтоне найдется человек, способный тихо сидеть на одном месте. А ведь это великое искусство!

– Не удивлюсь, если милтонцы считают, что жители Оксфорда не умеют двигаться. Было бы неплохо перемешать их друг с другом.

– Это пошло бы на пользу только милтонцам. Им часто нравятся вещи, неприятные для других людей.

– Но ведь вы тоже из Милтона, – заметила Маргарет. – Я думала, вы гордитесь своим родным городом.

– Пока не вижу, чем гордиться. Вот если бы ты приехала в Оксфорд, Маргарет, я показал бы тебе настоящие места славы.

– Хорошо, – сказал мистер Хейл. – Сегодня вечером к нам на чай придет мистер Торнтон. Он гордится Милтоном с таким же энтузиазмом, как ты – Оксфордом. В общении друг с другом вы оба должны расширить свои взгляды.

– Спасибо, но я не хочу расширять свои взгляды, – ответил мистер Белл.

– Мистер Торнтон придет к нам на чаепитие? – уточнила Маргарет.

– Часов в пять, а может, чуть позже. Он не мог указать точного времени. Попросил, чтобы мы его не ждали.

Мистер Торнтон решил не спрашивать у матери, насколько обстоятельным был ее разговор о неправильном поведении Маргарет. Он знал, что отчет о проведенной беседе расстроит его своей необъективностью. Ему было хорошо известно, как будет выглядеть случившееся с ее точки зрения. Он и без того ежился, когда мать произносила имя Маргарет. Порицая и ревнуя мисс Хейл, мистер Торнтон продолжал любить ее – мучительно и страстно. Он мечтал о ней – представлял себе, как она танцует перед ним с распростертыми руками, легко и весело. И он ненавидел себя за этот манящий образ, лишенный ее характера. Словно некий злой демон завладевал ее формой, отштампованной в его сознании. Поэтому, пробуждаясь от грез, мистер Торнтон с трудом мог отделить Уну от Дуэссы[6]6
  Героини поэмы Э. Спенсера «Легенда о рыцаре Красного Креста», символизирующие две противоположности.


[Закрыть], и отвращение, которое он питал к последней, казалось, затмевало и искажало первую.

Однако гордость не позволяла ему признать свою слабость, заставлявшую его избегать встреч с Маргарет. Он не сторонился ее, но и не искал возможности увидеться с ней. Убеждая себя в могучей силе самоконтроля, мистер Торнтон задерживался на работе едва ли не до полуночи. Сегодня же каждое свое действие он совершал с необычной для себя медлительностью – и в результате добрался до дома мистера Хейла только после восьми вечера. Затем они с мистером Беллом долго обсуждали новый договор аренды. В итоге его собеседник, сидевший у камина в кабинете мистера Хейла, начал устало настаивать на том, что все дела улажены и что они могли бы подняться наверх. Но мистер Торнтон боялся переходить в гостиную. Он сердился и считал мистера Белла скучным собеседником, в то время как тот находил мистера Торнтона грубым и несдержанным парнем, утратившим и разум, и манеры. Наконец легкий шум на верхнем этаже привлек их внимание и возбудил любопытство. Войдя в гостиную, они увидели Маргарет, читавшую вслух письмо из Лондона. При появлении джентльменов послание было тут же отодвинуто в сторону, но мистер Торнтон услышал, как мистер Хейл сказал мистеру Беллу:

– Это письмо от Генри Леннокса. Оно вселило в Маргарет большие надежды.

Мистер Белл кивнул. Когда мистер Торнтон посмотрел на Маргарет, та покраснела, как майская роза. Ему захотелось выйти из комнаты и больше никогда не возвращаться в этот дом.

– Ваш деловой разговор так затянулся, – сказал мистер Хейл. – Мы с Маргарет подумали, что вы действительно вняли нашему совету и попытались изменить друг друга.

– И вы надеялись, что от нас ничего не останется, кроме хвостов, как у килкеннийских котов?[7]7
  Коты, которые дрались друг с другом до тех пор, пока от них оставались только хвосты.


[Закрыть] На чьи же убеждения, как наиболее жизнестойкие, вы ставили?

Мистер Торнтон не имел понятия, о чем они говорили. Он посчитал невежливым перебивать двух джентльменов, но мистер Хейл нашел уместным просветить его.

– Видите ли, мистер Торнтон, сегодня утром мы обвинили мистера Белла в средневековом оксфордском фанатизме, который восстановил его против Милтона. Представляете? Родного города! Мы с Маргарет предположили, что ему было бы полезно пообщаться с одним из милтонских фабрикантов.

– Прошу прощения! Маргарет сказала, что это милтонским промышленникам было бы полезно пообщаться с представителем Оксфорда. Не так ли, мисс?

– Я верю, что обеим группам не помешало бы общение друг с другом. И я уже не помню, чья это была идея – моя или папина.

– Итак, мистер Торнтон, – подытожил мистер Белл. – Там, внизу, в кабинете мистера Хейла, мы должны были просвещать друг друга, а не говорить о разорении Смитов и Харрисонов. Однако мне хотелось бы внести свою лепту. Меня интересует, когда жители Милтона намерены жить? Пока все их существование тратится на сбор средств для будущей жизни.

– Под «жизнью», я полагаю, вы имеете в виду различные удовольствия? – уточнил мистер Торнтон.

– Да, удовольствия. Я не уточняю, какие именно, поскольку уверен, что мы оба рассматриваем большую часть наслаждений как некое обобщенное удовольствие.

– Тем не менее я определил бы природу удовольствий.

– Ну, скажем, удовольствие от досуга, удовольствие от власти, которое приносят с собой деньги. Вам же нравится увеличение вашего капитала? Для чего вам деньги?

Мистер Торнтон выдержал небольшую паузу.

– На самом деле я не знаю, для чего мне деньги. Цель моей жизни другая.

– Какая?

– Это личная тема. Отвечая на ваш вопрос, я должен был бы открыть информацию, которую не готов выносить для публичного ознакомления.

– Нет, давайте не будем затрагивать личности в нашей дискуссии, – сказал мистер Хейл. – Никто из вас не может быть представителем каких-то социальных групп. Вы слишком индивидуальны для таких обобщений.

– Не знаю, считать ли это комплиментом, – ответил мистер Белл. – Мне нравится видеть себя представителем Оксфорда, с его красотой, образованностью и гордой историей. Что ты скажешь, Маргарет? Я могу иметь такие претензии?

– Я никогда не бывала в Оксфорде. Наверное, имеется разница между представителями города и представителями горожан.

– Совершенно верно, мисс. И теперь я вспомнил, что это ты возражала мне утром, защищая жителей и промышленников Милтона.

Маргарет заметила удивленный взгляд мистера Торнтона, и ее раздосадовало толкование ее мнения мистером Беллом, которое хозяин милтонской фабрики мог неправильно понять.

– Хотел бы я показать тебе нашу Хай-стрит и площадь Рэдклиффа, – продолжил мистер Белл. – Я специально не упоминаю наши колледжи, чтобы в своих суждениях о чарах Милтона уважаемый мистер Торнтон не приводил в пример местные фабрики. У меня имеется полное право на критику родного города. Не забывайте, я милтонский парень.

Его слова рассердили мистера Торнтона больше, чем он ожидал. Ему действительно было не до шуток. В другое время он позабавился бы этим немного брезгливым осуждением Милтона, где жизнь бурлила и противоречила привычкам оксфордского академика. Но в данный момент, раздраженный и задетый за живое, он бросился на защиту того, что даже не было серьезно атаковано.

– Я не считаю Милтон образчиком английских городов.

– Вы говорите о его архитектуре? – насмешливо спросил мистер Белл.

– Нет! Мы слишком заняты, чтобы уделять внимание обычной внешней красоте.

– Не называйте красоту «обычной», – мягко поправил его мистер Хейл. – Она впечатляет нас с детства и до самой старости. Каждый день нашей жизни.

– Подождите немного, – сказал мистер Торнтон. – Вспомните, что мы не греки, для которых красота являлась мерой всех вещей. Ведь именно благодаря им мистер Белл теперь может рассуждать о приятном досуге и развлечениях. Я не презираю греков, но в то же время и не подражаю им. В моих венах течет тевтонская кровь. В этой части Англии в ней почти нет примеси другой крови, и мы сохранили язык и дух предков. Для нас жизнь – это не время для развлечений, а время для действий. Наша слава и красота возникают из внутренней силы, которая ведет нас к победам и помогает преодолевать материальные ограничения и трудности. Здесь, в Даркшире, мы ведем себя как тевтонцы и ненавидим законы, придуманные для нас где-то в далекой столице. Мы хотим, чтобы нам позволили быть самими собой. Чтобы никто не лез к нам со своим несовершенным законодательством. Мы отстаиваем самоуправление и противостоим централизации.

– Короче, вы хотите вернуть семивластие. Именно об этом я и говорил нынешним утром. Вы, жители Милтона, не почитаете прошлого. Вы – верные поклонники Тора.

– Если мы не почитаем прошлого, как вы, жители Оксфорда, то это потому, что нам больше нравятся вещи, которые можно применять непосредственно в нашей настоящей жизни. Прекрасно, когда изучение прошлого ведет к предсказанию будущего. Но сейчас люди руководствуются новыми обстоятельствами, и будет лучше, если опыт начнет указывать нам, как действовать в ситуациях, непосредственно затрагивающих наше существование. То есть трудности нужно встречать и преодолевать в настоящем, а не откладывать их на будущее. Тогда и будущее будет иным. Не мудрость прошлого помогает нам в настоящем. Нет! Многим людям легче говорить об утопии, чем о долге следующего дня. Однако когда долг выполняется другими, кто-то тут же кричит: «Стыдитесь! Так нельзя!»

– Извините, но я не понимаю, о чем вы говорите. Не снизойдете ли вы, люди Милтона, сообщить Оксфорду о ваших трудностях? Вы ведь к нам еще не обращались.

Мистер Торнтон рассмеялся.

– Я уже ссылался на обстоятельства, тревожившие нас в последнее время. Мы прошли через ряд забастовок, которые оказались весьма вредными и затратными. Лично я понес большие убытки. Тем не менее последняя забастовка заслуживает уважения.

– Заслуживающая уважения забастовка? – переспросил мистер Белл. – Вы далеко зашли в служении Тору.

Маргарет почувствовала, что мистер Торнтон огорчился таким поворотом беседы – его серьезные слова были превращены в банальную шутку. Она попыталась изменить ход разговора, уходя от темы, которая была неинтересной для мистера Белла и слишком важной для мистера Торнтона.

– Моя кузина Эдит написала, что печатный ситец в магазинах Корфу гораздо лучше и дешевле, чем в Лондоне.

– Правда? – спросил ее отец. – Я думаю, что Эдит, как всегда, преувеличивает. Ты веришь ей, Маргарет?

– Она так написала, папа.

– Тогда этот факт не вызывает у меня сомнений, – сказал мистер Белл. – Маргарет, моя вера в твою искренность так велика, что я готов распространить ее и на кузину. Думаю, она не могла преувеличивать.