Текст книги "Север и Юг"

– Прошлым вечером? А где я был? Ах, вспомнил. Такое впечатление, что это было неделю назад. Да, мы говорили о твоем бедном брате.

– А вы помните слова мистера Леннокса? Он сказал, что Фредерик приехал в Англию перед смертью моей дорогой мамы.

Она говорила теперь тише обычного.

– Конечно, помню. Хотя я не слышал этого прежде.

– Понимаете, я всегда думала, что папа рассказал вам о визите Фредерика.

– Нет, он и словом не обмолвился о нем. А к чему ты завела этот разговор?

– Я хочу повиниться вам и рассказать о своей ошибке, – заявила Маргарет, внезапно посмотрев на него ясными глазами. – В свое время я солгала одному человеку.

Ее лицо стало алым.

– По правде говоря, я и сам отъявленный лжец, чего только не наговорил за годы жизни. Не все мои слова были честными, – сказал мистер Белл, – чаще всего я некоторыми действиями и многословными обещаниями вводил людей в заблуждение или отвращал их от истины. Ты же знаешь, кто отец лжи, Маргарет? Многие люди, думающие о себе как о праведниках, часто использовали ложь, вступая в неравные браки или создавая семьи с дальними кузинами и кузенами. Так что заразная кровь лжи течет в каждом из нас. Мне следовало догадаться, что и тебя эта чаша не миновала. Ты плачешь, дорогая? Давай сменим тему, если наш разговор довел тебя до слез. Я уже понял, что ты сожалеешь о своем обмане и отныне никогда не скажешь слова лжи. Все это было давно. Короче, я хочу, чтобы сегодня вечером ты веселилась, а не печалилась, проливая слезы.

Маргарет вытерла глаза, попыталась ответить шуткой, но внезапно снова расплакалась.

– Прошу вас, мистер Белл, позвольте рассказать вам об этом случае. Возможно, вы поможете мне. Или, узнав правду, поправите меня.

В отчаянии девушка не могла найти подходящих слов, и мистер Белл, пытаясь успокоить ее, мягко произнес:

– Рассказывай, дитя.

– Это долгая история, – волнуясь, начала Маргарет. – Когда Фред приехал к нам, мама была очень больна. Я не находила места от беспокойства и боялась, что брата могут арестовать. Эта тревога усилилась, когда Диксон встретила в Милтоне человека по фамилии Леонардс. Он знал Фредерика и был зол на него. В любом случае он хотел получить награду, назначенную за поимку брата. С этим новым страхом я настояла на скорейшем отъезде Фреда в Лондон. Наверное, вы поняли из вчерашнего разговора, что он поехал туда, чтобы проконсультироваться с мистером Ленноксом. Ему хотелось выяснить, каковы его шансы на то, чтобы предстать перед судом. Поэтому мы – он и я – поехали на железнодорожную станцию. Был вечер, уже подступали сумерки, но света хватало, чтобы узнавать людей и быть узнанными ими. Мы приехали довольно рано и решили прогуляться по полю, которое находится рядом со станцией. Я все время думала об этом Леонардсе, ведь он мог быть где-то поблизости. Когда мы стояли у ограды, отделявшей поле от дороги, предзакатные лучи осветили мое лицо. Именно в этот момент кто-то, проезжавший мимо нас на лошади, замедлил движение. Я сначала не узнала всадника – солнце слепило глаза, – но через миг мне стало ясно, что это был мистер Торнтон. Мы раскланялись друг с другом…

– И, конечно, он увидел Фредерика, – произнес мистер Белл, помогая ей, как он считал, закончить рассказ.

– Да. Затем на станции к нам подбежал подвыпивший мужчина. Он схватил Фреда за воротник, но брат толкнул его, и тот, потеряв равновесие, упал с платформы на откос. Там было невысоко – около трех футов. К сожалению, мистер Белл, после этого падения мужчина умер.

– Хм, нехорошо получилось. Я полагаю, это был Леонардс. А Фред уехал на поезде?

– Да, сразу после случившегося брат сел в вагон и уехал в Лондон. Мы даже подумать не могли, что падение нанесет тому человеку какой-то вред. Он казался лишь слегка ошеломленным.

– То есть он умер не сразу?

– Нет, через несколько часов, – ответила она, сплетая пальцы. – А сейчас, мистер Белл, самая плохая часть рассказа. Через два-три дня ко мне пришел полицейский инспектор и начал утверждать, что я находилась в компании молодого человека, который толкнул Леонардса и тем самым вызвал его смерть. Это было ложное обвинение, но мы в то время не знали, что Фред благополучно покинул Англию. Он мог по-прежнему оставаться в Лондоне. Если бы брата арестовали по этому ложному обвинению, его тут же опознали бы как лейтенанта Хейла, обвиненного в мятеже. Фредерика могли приговорить к смертной казни. Все это пронеслось в моей голове, и я сказала инспектору, что в тот вечер меня не было на железнодорожной станции… Что я ничего не знаю о происшествии. Забыв о совести, я руководствовалась лишь желанием спасти Фредерика.

– На мой взгляд, правильный поступок. Я сделал бы то же самое. Помогая другому человеку, вы пошли на осознанный грех. Надеюсь, мне хватило бы мужества поступить точно так же.

– Нет, вы действовали бы иначе – не так бесчестно и трусливо. В тот момент Фред уже покинул Англию, а я в своей слепоте забыла, что был другой свидетель, способный опровергнуть мои показания.

– Кто?

– Мистер Торнтон. Он видел меня около станции. Мы даже обменялись поклонами.

– Но он же ничего не знает о той стычке и о смерти пьяного парня. Я полагаю, расследование ни к чему не привело.

– Полицейское расследование, которое вел инспектор, было остановлено. Мистер Торнтон знал все подробности дела. Он оказался тем самым членом магистрата, который выяснил причину смерти несчастного Леонардса – причину, не связанную с падением. Но он знал о моих ложных показаниях. Ах, мистер Белл!

Она внезапно закрыла лицо руками, словно хотела спрятаться от этих воспоминаний.

– Ты объяснила свое поведение? Ты рассказала ему о главном побуждающем мотиве твоего поступка?

– Мне не хватило веры, и я… солгала, – с горечью в голосе ответила Маргарет. – Нет, я не дала ему никаких объяснений! Не нашла в себе смелости объясниться. К тому же он ничего не знал о Фредерике. Чтобы восстановить его доброе мнение обо мне, я должна была рассказать ему о секретах семьи – о попытках Фредерика оправдать себя в суде. Брат просил меня никому не рассказывать о его визите к нам. Папа тоже держал его приезд в тайне. Он не говорил о нем даже вам. Мне казалось, что я смогу вынести стыд… И я вынесла его. Но с тех пор уважение мистера Торнтона ко мне было утрачено.

– Я уверен, что он уважает тебя, – произнес мистер Белл. – Конечно, это кое-что объясняет… Но он всегда говорил о тебе с большим почтением, хотя теперь я понимаю некоторые его оговорки.

Потерявшись в своих чувствах, Маргарет почти не слышала его. Однако последняя фраза мистера Белла заставила ее встрепенуться.

– Вы сказали, что в разговоре обо мне он делал какие-то оговорки?

– Да, он рассердил меня, когда скептически отнесся к моим восхвалениям в твой адрес. Я, словно старый идиот, считал, что все должны разделять мое мнение. А он не согласился со мной, чем вызвал мое удивление. Но он, очевидно, был смущен, не получив от тебя объяснений. Взять хотя бы твою вечернюю прогулку с молодым человеком…

– Это был мой брат! – возмущенно ответила Маргарет.

– Верно. Но откуда мистер Торнтон мог знать о твоем брате?

– Понятия не имею. Я не думала, что он так все воспримет, – с обидой в голосе произнесла покрасневшая от волнения девушка.

– Возможно, это не пришло бы ему в голову, если бы не твоя ложь. Хотя, повторю, при таких обстоятельствах она была необходимой.

– Нет, мне не нужно было обманывать инспектора. Теперь я знаю это и горько раскаиваюсь в своей ошибке.

Последовало долгое молчание. После довольно продолжительной паузы Маргарет заговорила первая:

– Я вряд ли увижу мистера Торнтона вновь…

Она снова замолчала.

– В нашем мире случаются и более невероятные события, – ответил мистер Белл.

– Я убеждена, что больше не увижу его. Я низко пала в его глазах, и он не изменит своего мнения обо мне.

В ее глазах блестели слезы, но голос оставался твердым. Мистер Белл старался не смущать ее своим взглядом.

– Теперь, когда Фредерик отказался от надежд и желания оправдать себя перед законом и вернуться в Англию, мне хотелось бы, чтобы мистер Торнтон получил разъяснения, пусть даже столь запоздавшие. Не могли бы вы оказать мне любезность и рассказать ему обо всех обстоятельствах дела, если, конечно, вам представится такая возможность? Только прошу вас, не навязывайте ему этот разговор. Можете сказать, что действуете с моего разрешения… ради отца… и что я не хочу терять его уважение, даже если мы никогда не увидимся вновь.

– Я выполню твою просьбу. Он должен все узнать. Не хочу оставлять тебя даже под тенью якобы нарушенных приличий. Увидев тебя наедине с молодым человеком, он просто не знал, что и думать.

– В таких случаях я придерживаюсь правила: «Honi soit qui mal y pense»[9]9
  «Пусть стыдится подумавший плохо об этом» (фр.).


[Закрыть], – надменно ответила Маргарет. – И все же я прошу вас рассказать ему о моем брате, если у вас появится возможность для беседы. Мною движет не желание очистить себя от подозрений в недостойном поведении. Если бы он подозревал меня в подобных проступках, я не заботилась бы о его хорошем мнении. Нет! Пусть он узнает, по какой причине я попала в силки искушения и дала инспектору ложные показания.

– В чем я тебя нисколько не виню. Говорю это без всякой пристрастности.

– Слова других людей о правильности или неправильности не повлияют на мое глубинное знание – на мое внутреннее убеждение в том, что я совершила ошибку. Давайте больше не будем говорить об этом. Ложь слетела с моих уст. Грех совершен. Отныне я должна нести его на своих плечах и по возможности быть правдивой.

– Отлично. Если тебе нравится чувствовать себя пристыженной, будь такой. Я всегда держу свою совесть плотно запертой, как пружину в коробке. Потому что она, выскакивая изнутри, удивляет меня своими размерами. Поэтому я раз за разом уговариваю ее успокоиться – почти так же, как рыбак уговаривал джинна. «Интересно, – изумляюсь я, – как вам удавалось так долго находиться в таком малом пространстве? Я даже не знал о вашем существовании. Прошу вас, сэр, вместо того чтобы рычать во весь голос и смущать меня своими смутными очертаниями, не могли бы вы еще раз сжаться до прежних размеров?» И, загнав совесть обратно туда, где она была, мне хочется опечатать сосуд, чтобы не открывать его вновь, ибо я следую мудрости Соломона, умнейшего из людей, который тоже удерживал ее взаперти.

Маргарет даже не улыбнулась. Она почти не слушала мистера Белла. Ее мысли бежали за идеей – прежде сомнительной, но теперь принявшей силу убеждения, – ей казалось, что она лишилась расположения мистера Торнтона, что он разочаровался в ней. Девушка не верила, что какое-то объяснение возникшего недоразумения могло восстановить ее прежний статус, вернуть его любовь, о которой она решила никогда не думать. Нет, она и сейчас придерживалась этого решения. Ей просто требовалось уважение мистера Торнтона – доброе мнение, которое однажды заставит его сделать что-нибудь в духе прекрасных строк Джеральда Гриффина:

 
«Повернись и оглянись,
Когда услышишь мое имя».
 

Размышляя о перспективах их возможных отношений, она нервно покашливала, прочищая горло. Маргарет пыталась утешиться мыслью, что, как бы он ни представлял себе ее, она останется такой, какой была. Но это была банальность, иллюзия, исчезнувшая под тяжестью ее сожалений. У нее на языке крутилось множество вопросов, однако ни один из них не был задан. Мистер Белл подумал, что она устала, и посоветовал ей пораньше лечь в постель. Она ушла в свою комнату, где несколько часов просидела у открытого окна, глядя на пурпурный купол неба. Звезды дружески мигали ей, смещались по своим орбитам и исчезали за кронами темных деревьев. Наконец она решила пойти спать.

Всю долгую ночь в ее бывшей спальне, превратившейся теперь в детскую комнату, горела свеча, и маленькие обитатели пастората спокойно спали в кроватках, ожидая, когда будет построена новая детская. Маргарет была огорчена необратимостью перемен, чувством собственной незначительности и своим смущением. Ничего прежнего не осталось. Это легкое, пронизывающее мир непостоянство приносило еще большую боль, чем если бы все изменилось до неузнаваемости.

«Теперь я начинаю понимать, какими должны быть небеса. И как великолепны фразы: “Так же, как вчера, сегодня и вечно”. “Бесконечно!” “Спокон веков и навсегда, ты – Бог”. Это небо надо мной выглядит неизменным, и все же оно меняется. Я так устала проноситься через фазы жизни, от которых у меня не остается ничего реального – ни мест, ни людей. Мир похож на круг, в котором вращаются жертвы земных страстей. В моем настроении женщины других религий набрасывают на голову вуаль. Я ищу небесной стойкости в земном постоянстве. Будь моей верой католицизм, я могла бы успокоить сердце, оглушив его до беспамятства и став монашкой. Но я привязана к обществу, и любовь к высшему абсолюту не вычеркнет в моей душе любви к людям. Как бы там ни было, я не смогу ответить на этот вопрос сегодня вечером».

Уставшая, она пошла в постель и такой же уставшей встала, когда проснулась через пять часов. Однако вместе с утром пришла надежда, и мир стал выглядеть ярче. На лужайке под окнами играли дети.

«В конце концов, все правильно, – одеваясь, думала Маргарет. – Если бы мир оставался неизменным, он бы деградировал и стал испорченным. Несмотря на мое болезненное отношение к переменам, прогресс кажется мне правильным и необходимым. Я не должна много думать о том, как обстоятельства влияют на меня. Для правильной оценки и верных суждений лучше следить за тем, как обстоятельства влияют на других людей».

Она с улыбкой вошла в общий зал и поприветствовала мистера Белла.

– Кто поздно ложится, тот поздно встает, – проворчал ее спутник. – У меня есть новость для тебя. Нас пригласили на обед. Викарий нанес мне утренний визит, пришел буквально по росе. Он направлялся в школу и заглянул сюда. Заодно прочитал лекцию нашей хозяйке о пользе трезвости для косарей. И это в такую рань! Я спустился вниз около девяти часов, а он уже был здесь. Одним словом, нас сегодня ждут к обеду.

– Но Эдит будет ожидать меня в назначенное время, – возразила Маргарет. – Я не могу принять приглашение, иначе мы задержимся на целые сутки.

Она была рада, что имела такой повод для отказа.

– Да, я так ему и сказал. Подумал, что тебе не захочется обедать с этими болтливыми людьми. Тем не менее я оставил вопрос открытым на тот случай, если тебе понравится их предложение.

– Нет! Давайте придерживаться нашего плана. Дилижанс уезжает в двенадцать часов. Я благодарна им за доброту и гостеприимство, но званый обед отменяется.

– Хорошо. Не волнуйся, я все организую.

Перед отъездом Маргарет прокралась в заднюю часть сада у дома викария и собрала несколько маленьких соцветий жимолости. Она не стала брать их в прошлый раз, опасаясь, что ей придется объяснять свой порыв жене викария. Но когда она возвращалась в гостиницу, деревня вновь обрела свой прежний очаровательный вид. Обычные звуки казались здесь более музыкальными, чем в любом другом месте планеты. Свет выглядел чудесно золотистым, а жизнь – спокойной и исполненной мечтательным восторгом. Вспомнив свои вчерашние размышления, Маргарет подумала: «И я тоже постоянно меняюсь – один раз так, другой раз эдак. Сначала я была разочарована, потому что все оказалось не таким, как мне представлялось. Но теперь я внезапно обнаружила, что реальность гораздо прекраснее всех моих ожиданий и представлений. О Хелстон! Я никогда не найду места, подобного тебе».

Через несколько дней она подытожила свои впечатления и осталась довольной, что побывала в краю своего детства, что вновь увидела его и что он всегда будет для нее самым приятным уголком на земле. Естественно, там возникло слишком много воспоминаний о прежних днях, особенно о родителях, поэтому, если бы кто-то снова предложил ей съездить в Хелстон, она уклонилась бы от такого визита.

Глава 47
Нечто ожидаемое

Опыт, как бледный музыкант, держит

В руках терпение своей цимбалы.

Гармония, непонятая нами и

Сотканная Богом из слов, напряжение ослабит

В печальных и смущающих минорах.

Миссис Браунинг. Запутанная музыка

К тому времени Диксон приехала в Лондон и заняла должность служанки при Маргарет. Она привезла с собой множество милтонских сплетен.

После свадьбы мисс Фанни уехала жить к мужу – в другой город. Она забрала Марту с собой. Свадьба проходила так, а подружки невесты выглядели эдак, все вот в таких платьях, и, надо сказать, пиршество было роскошным. Правда, люди, наблюдавшие церемонию, говорили, что мистер Торнтон устроил чересчур пышное бракосочетание, учитывая убытки, понесенные им из-за забастовки. Кроме того, ему пришлось выплатить неустойку за невыполнение контрактов. Как бы ни старалась Диксон, продажа мебели и прочих вещей принесла мало денег. Просто стыд какой-то! И это при том, что в Милтоне жили не только босяки, но и богатые люди. Однажды пришла миссис Торнтон и купила всего две-три безделушки. Зато на следующий день явился мистер Торнтон и, к радости ротозеев, заплатил за пару вещей хорошую сумму, почти вдвое превышавшую их первоначальную стоимость. И если от миссис Торнтон почти ничего не перепало, то мистер Торнтон дал слишком много. Мистер Белл присылал заказы на книги из их библиотеки, но его отвратительный почерк и ужасная привередливость только портили дело. Лучше бы он сам приехал и выбрал нужные книги, а так его письма оставались сплошными загадками. И зачем он только тратил на них деньги?

Она почти не упоминала о Хиггинсе. Память Диксон имела аристократический уклон и часто подводила хозяйку, когда та пыталась вспомнить обстоятельства, связанные с теми, кто был ниже ее по социальному положению. Тем не менее она считала, что Николас жил неплохо. Он заходил несколько раз и расспрашивал о мисс Хейл – единственный человек, который интересовался Маргарет. Впрочем, мистер Торнтон тоже однажды задал Диксон два-три вопроса о ней. Относительно Мэри Диксон небрежно заметила: «А что может случиться с этой крепкой и большой неряхой?» Диксон слышала или, возможно, ей только приснилось – хотя это было бы странно, потому что она не общалась в своих снах с такими босяками, как Хиггинсы, – что Мэри пошла работать на фабрику мистера Торнтона. Вроде бы Николас хотел пристроить дочь на должность младшей поварихи в фабричной столовой. Только все это чушь! Подумать только! Мэри – повариха! Маргарет согласилась, что эта история действительно казалась неправдоподобной и похожей на сон. Однако она радовалась, что рядом с ней появился человек, с которым можно было поговорить о Милтоне. Диксон не слишком распространялась на данную тему, желая оставить в тени эту часть своей жизни. Ей больше нравилось вспоминать слова мистера Белла о том, что он готов сделать Маргарет своей наследницей. Юная леди не поощряла таких разговоров и не одобряла настырных расспросов служанки, в какую бы скрытую форму догадок или подозрений они ни были облечены.

Все это время Маргарет томилась неопределенными ожиданиями. Ей хотелось услышать, что мистер Белл уехал в Милтон по своим делам. Ведь в Хелстоне он обещал ей поговорить с мистером Торнтоном и в ненавязчивой манере объяснить ему причину, подтолкнувшую ее ко лжи. Мистер Белл не любил писать письма, но изредка, когда пожилой джентльмен пребывал в романтическом настроении, он отправлял ей длинные или короткие послания. И хотя Маргарет, получая от него почту, не питала особых надежд, она всякий раз откладывала его письма с чувством разочарования. Он не собирался в Милтон. По крайней мере мистер Белл не сообщал об этом. К счастью, Маргарет могла быть терпеливой. Рано или поздно туманы рассеются. Последние послания мистера Белла, казалось, были написаны другим человеком. Они были короткими и жалобными. В каждом новом письме чувствовалась нотка горечи. Создавалось впечатление, что он больше не пытался заглянуть в будущее, сожалел о прошлом и тяготился настоящим. Маргарет поняла, что ему нездоровилось. В ответ на ее расспросы о самочувствии мистер Белл послал ей короткую записку, говорившую, что его старомодные жалобы объяснялись хандрой, которой он страдал то ли от умственной, то ли от физической слабости. Как бы там ни было, ему нравилось потакать себе в ворчании и нытье без необходимости посылать ей каждый раз бюллетени от доктора.

После этой записки Маргарет больше не интересовалась его здоровьем. Однажды Эдит случайно пересказала ей отрывок из небольшой беседы, которую она вела с мистером Беллом во время его последнего пребывания в Лондоне. Джентльмен из Оксфорда поведал ей о своем намерении отвезти Маргарет осенью в Кадис – к ее брату и невестке. Ошеломленная Маргарет расспрашивала и переспрашивала Эдит до тех пор, пока не утомила ее. Наконец кузина заявила, что больше ничего не помнит. Мистер Белл собирался отправиться в Испанию, чтобы лично услышать рассказ Фредерика о мятеже на военном корабле. И он считал это хорошей возможностью познакомить Маргарет с женой ее брата. Он давно уже хотел взять длительный отпуск и поездить по миру, поэтому Кадис был ничем не хуже других городов. На этом рассказ Эдит заканчивался. Кузина надеялась, что Маргарет не покинет их и не омрачит тревогой ее сердце. А поскольку к тому моменту у нее не было других занятий, она заплакала и сказала, что заботится о Маргарет гораздо больше, чем та о ней. Маргарет постаралась успокоить Эдит, но при этом не предприняла никаких попыток объяснить кузине, почему этот замысел мистера Белла – очередной «воздушный замок» – так очаровал и обрадовал ее. Эдит в своем мрачном настроении считала, что любое удовольствие, полученное вдали от нее, являлось молчаливым оскорблением или, в лучшем случае, доказательством безразличия к ней. Поэтому Маргарет пришлось держать свою радость при себе и выпускать ее на свободу через единственную безопасную отдушину. Например, когда Диксон одевала ее к обеду, она спросила у служанки, не хотелось бы той съездить к Фредерику и познакомиться с его женой?

– Она ведь папистка, мисс, верно?

– Да, конечно, католичка, – ответила Маргарет, немного обескураженная таким вопросом.

– И они живут в папской стране?

– Да, в Испании.

– Тогда я должна сказать вам, что моя душа дороже мне, чем мастеру Фредерику – его собственная. Если мы отправимся в Испанию, я буду находиться в постоянном ужасе, что меня обратят в их веру.

– Я еще сама не знаю, поеду ли туда, – произнесла Маргарет. – И даже если поеду, я не такая утонченная леди, чтобы настаивать на твоей компании. Нет, добрая старая Диксон, если поездка к Фредерику состоится, ты получишь долгий отпуск и проведешь его в Англии. Хотя боюсь, что это «если» растянется на долгое время.

Диксон не понравились слова хозяйки. Во-первых, она сердилась, когда Маргарет, будучи чем-то взволнованной, называла ее «доброй старой Диксон». Она знала, что мисс Хейл обращается так ко всем людям, к которым испытывает привязанность. Но служанка всегда морщилась, когда подобные слова применялись к ней. В своем возрасте – «чуть больше пятидесяти» – Диксон считала себя женщиной в расцвете лет. Во-вторых, она сожалела, что ее ответ был принят с такой легкостью. Помимо небольшого ужаса она испытывала тайный интерес к Испании, католической инквизиции и папским мистериям. Поэтому, прокашлявшись, она решила продемонстрировать свое желание покончить с возникшим недоразумением и спросила мисс Хейл, не думает ли та, что если не встречаться с местными священниками и не входить в их церкви, то паписты вряд ли смогут обратить ее в свою веру? Ведь если заранее обо всем позаботиться, то можно избежать любой опасности. Хотя мастер Фредерик все-таки попал к ним в сети.

– Я догадываюсь, что к переходу в другую веру его подтолкнула любовь, – со вздохом ответила Маргарет.

– Наверное, вы правы, мисс, – согласилась Диксон. – Конечно, я могу уклоняться от общения с католическими священниками и избегать посещения их церквей, но любовь подкрадывается незаметно. Лучше мне действительно остаться в Англии, ведь я такая влюбчивая!

Маргарет боялась потакать своим фантазиям и много думать о поездке в Испанию, однако эти мысли отвлекли ее от настоятельного желания предоставить мистеру Торнтону необходимое объяснение. Мистер Белл, казалось, безвыездно сидел в Оксфорде и потерял интерес к своим делам в Милтоне. Тем временем Маргарет испытывала какое-то непонятное сопротивление, мешавшее ей расспросить его о возможности визита к мистеру Торнтону. И она стеснялась упоминать в своих письма о его разговоре с Эдит – об идее, которую он обдумывал, возможно, только пять минут. В тот солнечный день в Хелстоне он не говорил об Испании. Похоже, это была сиюминутная фантазия. Но если он действительно планировал путешествие в Кадис, это избавило бы Маргарет от той монотонной жизни, которая постепенно начинала угнетать ее.

Одним из самых больших удовольствий в теперешней жизни Маргарет были игры с сыном Эдит. Пока малыш вел себя хорошо, он являлся гордостью и баловнем родителей. Однако мальчик часто упрямился и начинал капризничать, выказывая волевой и буйный характер. В такие моменты Эдит впадала в отчаяние и устало молила: «Ах, Маргарет, что мне с ним делать? Позвони, пожалуйста, в колокольчик и скажи Хэнли, чтобы она забрала его». Но Маргарет больше нравились эти проявления характера, чем послушание и хорошее поведение малыша. Она уносила мальчика в свою комнату и проводила с ним некоторое время, убеждая его успокоиться. Она использовала свои женские чары и уловки, пока он не переставал плакать. Затем ребенок прижимал к ее щеке свое маленькое разгоряченное, залитое слезами лицо и она целовала и ласкала его, чувствуя, как он засыпает на ее руках или плече. Эти сладкие моменты дарили ей вкус той жизни, которая, как верила Маргарет, была отобрана у нее навеки.

Частые визиты Генри Леннокса тоже добавили приятной новизны в привычный уклад дома. Он относился к Маргарет более прохладно, чем прежде, но его развитый интеллект и прекрасная эрудиция придавали приятный привкус прежним, набившим оскомину беседам. Маргарет замечала его легкое презрение к брату и невестке. Ему не нравился их светский стиль жизни, который он считал фривольным и бесцельным. Однажды в присутствии Маргарет он довольно резким тоном расспрашивал брата о его дальнейших планах – насколько серьезно тот намеревался оставить службу в армии. Капитан беззаботно ответил, что у него достаточно денег для развлечений на балах и званых вечерах. Тогда мистер Леннокс сердито поджал губы и вскричал:

– И это все, ради чего ты живешь?

Но братья были сильно привязаны друг к другу, как два человека, один из которых, более умный, всегда помыкал вторым, а тот терпеливо соглашался с ролью ведомого. Мистер Леннокс укреплял свою профессиональную репутацию и с точной расчетливостью поддерживал те связи, которые могли со временем принести ему пользу. Он был дальновидным, интеллигентным, гордым и полным сарказма мужчиной. С того давнего разговора, связанного с делом Фредерика, который Маргарет провела с Генри Ленноксом в присутствии мистера Белла, она не общалась с ним на личные темы и лишь изредка перебрасывалась фразами во время завтраков или обедов. Впрочем, этого было достаточно, чтобы она пересилила свою робость, а он отказался от обид тщеславной гордости. Конечно, они постоянно встречались, но Маргарет думала, что Генри Леннокс избегал оставаться с ней наедине. Иногда она воображала себе, что они, как два корабля, разошлись в разных направлениях от прежней якорной стоянки, где долго стояли бок о бок, соглашаясь друг с другом во мнениях и вкусах.

Однако же он был необычайно хорош, когда высказывался в своей замечательной остроумной манере. И она часто замечала, как в эти моменты его взгляд ловил выражение ее лица – пусть даже на мгновение. Во время семейных мероприятий, которые постоянно сталкивали их вместе, он с большим уважением прислушивался к ее мнению – потому что оно высказывалось неохотно и скрывалось при любой возможности.