Текст книги "Север и Юг"

– Разве мисс Хейл славится правдивостью? – с нескрываемой злостью спросил мистер Торнтон.

Он тут же прикусил язык. Кто он такой? И почему ему вдруг захотелось пристыдить ее подобным образом? Каким язвительным и циничным он был этим вечером, раздосадованный долгой разлукой и упоминанием имени, которое могло, по его мнению, принадлежать более успешному поклоннику. Пребывая в дурном настроении, с трудом контролируя себя, он сначала пререкался с пожилым джентльменом, который шутками и беспечной речью пытался сделать вечер более приятным, – ведь он встретился со своим старым другом, знакомым ему многие годы. И вот теперь он так бестактно обидел Маргарет!

Она не встала и не вышла из комнаты, как поступала раньше, когда его грубость и неуступчивый нрав раздражали ее. Она бросила на него быстрый взгляд, выражавший глубокое удивление. Ее глаза округлились, словно у ребенка, который встретил неожиданный отпор. Затем в них появилась укоризненная печаль и ее взгляд поник. Маргарет склонилась над своим рукоделием и больше не произнесла ни слова. Но он не мог не смотреть на нее. Он видел, как содрогались ее плечи. Мистер Торнтон чувствовал себя хуже некуда. Так некоторые матери, выбранив ребенка, не могут уйти от него, пока их добрая улыбка не заверит дитя в возобновлении любви. Он отвечал на вопросы короткими фразами. Мистер Торнтон был взволнован и раздражен, не воспринимал шуток и серьезных мнений, тревожась только о взгляде Маргарет и ожидая ее нескольких слов, перед которыми он простерся бы ниц в кающемся смирении. Но она молчала и не смотрела на него. Тонкие пальцы девушки ловко и быстро порхали над шитьем, словно это было делом всей ее жизни. Она не волновалась о нем, подумал мистер Торнтон, иначе страстный пыл его желания заставил бы ее приподнять голову – хотя бы на миг, чтобы прочитать раскаяние в глазах влюбленного мужчины. Перед своим уходом он хотел сказать какую-то колкость, чтобы своей бестактностью привлечь ее внимание, а затем сообщить ей об угрызениях совести, которые терзали его сердце.

Хорошо, что долгая прогулка на открытом воздухе выветрила все эти мысли из его головы. К нему вернулась мрачная решимость. Отныне он будет видеться с ней как можно меньше, поскольку ее фигура и голос, похожий на мягкие переливы чистой мелодии, имели над ним слишком большую власть и выводили его из равновесия. Теперь он знал, что любовь – это острая боль, огненная лава, обжигавшая все нутро. Но, пройдя через это горнило, он пробьет себе путь в безмятежную стадию среднего возраста. Все богатые и мудрые люди преодолевали схожую страсть.

Когда мистер Торнтон покинул комнату, Маргарет поднялась со своего места и начала молча сворачивать рукоделие. Длинный холст материи показался необычно тяжелым для ее ослабевших рук. Округлые линии лица удлинились. Весь вид девушки говорил о большой усталости. Когда хозяева и гость начали прощаться перед сном, мистер Белл осуждающим тоном прокомментировал поведение мистера Торнтона.

– Впервые вижу человека, столь избалованного успехом. Он не терпит ни слова поперек его мнения, не понимает шуток. Кажется, любая фраза задевает его чувства и достоинство. Прежде он был простым и славным парнем. Его невозможно было обидеть, потому что он не отличался столь болезненным тщеславием.

– Он и теперь не тщеславен, – тихо, но отчетливо произнесла Маргарет. – Просто сегодня вечером он был не похож на самого себя. Должно быть, что-то расстроило его еще до прихода к нам.

Мистер Белл бросил на нее внимательный взгляд поверх очков. Она ответила ему спокойной улыбкой и вышла из комнаты. Тогда он повернулся к хозяину дома:

– Хейл, ты заметил, что Торнтон и твоя дочь испытывают друг к другу некоторую «нежность», как сказали бы французы?

– Такого быть не может, – ответил мистер Хейл, сначала напуганный, а затем взволнованный подобной идеей. – Нет, ты ошибаешься. Я уверен, что ты ошибаешься. Возможно, мистер Торнтон и засматривается на нее. Бедняга! Но я надеюсь, он осознает свои ничтожные шансы, поскольку она не любит его.

– Ну, я холостяк и всю жизнь выпрыгивал из сетей Амура, поэтому мое мнение в этом вопросе ничего не стоит. Иначе я мог бы сказать, что заметил в ее поведении очевидные симптомы влюбленности.

– Ты ошибаешься, мой друг, – ответил мистер Хейл. – Мистер Торнтон действительно проявляет заботу о ней, хотя она иногда бывает с ним груба. Но чтобы Маргарет… Нет! Она не думает о нем. Ей такая мысль даже в голову не придет.

– Такие мысли и чувства входят в сердце. Я просто сделал предположение. Можешь считать его ошибочным. Прав я или не прав, нам нужно идти спать. Поэтому не нарушай свой ночной покой моими фантазиями и скороспелыми выводами. Я удаляюсь в свою комнату со спокойной совестью.

Мистер Хейл решил, что он не будет волноваться из-за какого-то бессмысленного предположения. Между тем он долго ворочался в кровати, заставляя себя не думать об этом.

На следующий день мистер Белл, прощаясь с Маргарет, попросил ее рассчитывать на его помощь и защиту в любых критических ситуациях, какими бы они ни были. Мистеру Хейлу он сказал следующее:

– Твоя Маргарет запала в мое сердце. Заботься о ней, поскольку она необычная девушка – слишком хороша для Милтона и фактически достойна только Оксфорда. Я имею в виду город, а не живущих там мужчин. Жаль, что мы пока не можем выдать ее замуж. Но если я найду достойного молодого человека, то обязательно привезу его к твоей юной леди – прямо как джинн из «Арабских ночей», который доставил принца Камар аз-Замана к принцессе Будур для их последующего обручения.

– Я умоляю тебя, не делай ничего подобного. Вспомни о свершившихся несчастьях. Кроме того, я не могу разлучиться с Маргарет.

– Да, немного подумав, я решил, что пусть она лучше еще десяток лет позаботится о нас, пока мы не превратимся в двух старых инвалидов. Серьезно, Хейл! Я хочу, чтобы ты покинул Милтон. Он непригоден для вас, хотя я рекомендовал его тебе в самом начале. Если бы вы переехали в Оксфорд, я бы проглотил свои сомнения и согласился жить при колледже, а вы с Маргарет поселились бы в нашем пасторате. Ты стал бы викарием и освободил меня от бедняков. Маргарет вела бы наше хозяйство: днем выполняла обязанности деревенской леди Баунтифул, а по вечерам читала нам книги на сон грядущий. Я был бы счастлив от такой райской жизни. Что ты думаешь об этом?

– Ничего хорошего, – решительно ответил мистер Хейл. – Я уже заплатил страданиями за самую большую перемену в своей жизни. Здесь я встречу смерть и буду погребен.

– Тем не менее я не откажусь от своего плана. Только больше не буду уговаривать тебя. Где Жемчужинка? Маргарет, подойди и поцелуй меня на прощание. Помни, дорогая, где ты можешь найти настоящего друга. Все мои возможности к твоим услугам. Ты мне как дитя. Не забывай об этом. Благослови тебя Бог!

Мистер Хейл и Маргарет вернулись к тихой и монотонной жизни, которую они вели до этого времени. В их доме больше не было больной и связанных с ней страхов и надежд. Даже Хиггинсы, так долго занимавшие важное место в их умах, казалось, отступили в тень повседневной рутины. Оставшиеся без матери дети Бушера нуждались в заботе, поэтому Маргарет часто приходила к Мэри Хиггинс, которая ухаживала за малышами. Две семьи теперь жили в одном доме. Старшие дети посещали школу для бедных, а о младших ребятишках, когда Мэри была на работе, заботилась добрая соседка, чья смекалка во время смерти Бушера так понравилась Маргарет. Конечно, ей платили за помощь. Во всем, что касалось сирот, Николас проявлял серьезность и здравый расчет, что совершенно не вязалось с его прежними эксцентричными поступками. Он был настолько поглощен работой, что в зимние месяцы Маргарет почти не видела его. Когда же они встречались, Хиггинс всегда недовольно морщился при упоминании имени отца детей, которых он так сердечно принял под свою опеку. О мистере Торнтоне он тоже говорил с большой неохотой.

– Сказать по правде, Торнтон не понятен мне. Он будто состоит из двух личностей. Одна из них знакома мне с давних пор. Это хозяин фабрики. Другая не имеет в себе и унции хозяйского характера. Как эти два человека уживаются в одном теле – загадка для меня. Но я когда-нибудь разгадаю ее. Между прочим, он часто приходит к нам. Это, как я понял, тот парень, который не хозяин. Похоже, он тоже заинтригован моей персоной – сидит, слушает меня и смотрит, будто я какое-то странное животное, недавно пойманное в далекой стране. Но я не смущаюсь. Тут нужно нечто невероятное, чтобы смутить меня в моем доме. Иногда я делюсь с Торнтоном своими мыслями, о чем ему было бы лучше услышать в молодые годы.

– И он позволяет вам это? – спросил мистер Хейл.

– Я не сказал бы, что все преимущества на его стороне. Мне кажется, я понемногу улучшаю его характер. Иногда он грубит, и поначалу это неприятно выглядит, но потом, когда разжевываешь его слова, они имеют в себе вкус горькой правды. Он придет сегодня вечером. Его не устраивает, как наших детей учат в школе. Он хочет проверить их знания.

– Что они изучают… – произнес мистер Хейл, но Маргарет коснулась его руки и кивнула на часы.

– Уже почти семь, – сказала она. – Вечера становятся длинными и темными. Пойдемте, папа.

Маргарет не могла свободно дышать, пока они не удалились от дома. Затем, успокоившись, она пожалела о своей спешке, поскольку в последнее время они видели мистера Торнтона очень редко. Если бы он пришел к Хиггинсам, она с удовольствием повидалась бы с ним.

Да, он приходил очень редко и только ради уроков. Мистера Хейла огорчало равнодушие мистера Торнтона к греческой литературе, которая не так давно была его любимым предметом. Теперь перед началом занятий от него часто приходили торопливые записки, в которых сообщалось, что он занят и не может прийти этим вечером. И хотя большую часть дня мистер Хейл проводил с другими учениками, никто из них не мог занять в его сердце место, отданное мистеру Торнтону. Он пребывал в печали от столь явного охлаждения их дружеских отношений и стал задумываться о причине, которая привела к таким переменам.

Однажды вечером, когда Маргарет занималась своим рукоделием, мистер Хейл напугал ее внезапным вопросом:

– Дорогая, ты могла бы допустить такую мысль, что мистер Торнтон неравнодушен к тебе?

Он покраснел от смущения. Идея, высказанная мистером Беллом, не давала ему покоя. Слова слетели с его уст прежде, чем он понял, что натворил. Дочь молчала, однако по наклону ее головы он уже догадывался, каким будет ее ответ.

– Да, могла бы, – сказала она. – Папа, я давно должна была рассказать вам об этом.

Опустив рукоделие на стол, она закрыла лицо руками.

– Нет, дорогая. Не считай меня чрезмерно любопытным. Я уверен, ты открыла бы мне этот секрет, если бы знала, что можешь ответить ему взаимностью. Он сделал тебе предложение?

После некоторой паузы дочь произнесла тихо и неохотно:

– Да.

– Ты отказала ему?

Ответом был долгий вздох, после которого последовало другое беспомощное «да». Но прежде чем мистер Хейл успел заговорить, раскрасневшаяся Маргарет приподняла голову и, посмотрев ему прямо в глаза, сказала:

– Вот, папа, вы все и узнали. Я не хотела бы раскрывать детали, потому что они причиняют мне боль. Каждое слово и действие, связанное с его предложением… они так невыразимо печальны для меня, что мне невыносимо думать о них. Ах, папа, простите, что из-за меня вы потеряли друга. Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь.

Она села на пол и положила голову ему на колени.

– Мне тоже жаль, моя дорогая. Мистер Белл так напугал меня, рассказав о своем предположении…

– Мистер Белл? Он догадался об этом?

– Может быть, совсем немного. Он решил, что ты… И как только я могу говорить такое! Он сказал, что ты весьма расположена к мистеру Торнтону. Я знаю, что это не так. Все это лишь воображение моего приятеля. Я знаю твои истинные чувства и понимаю, что мистер Торнтон не мог тебе понравиться. Извини меня за прямоту.

Несколько минут они сохраняли молчание. Ласково погладив ее щеку, мистер Хейл изумился тому, что лицо его дочери было мокрым от слез. Маргарет тут же вскочила на ноги и, через силу улыбаясь, начала говорить о Ленноксах. Она так настойчиво хотела сменить тему, что ее мягкосердечный отец не стал возвращаться к прежнему разговору.

– Завтра – представляете, завтра – они приедут в особняк на Харли-стрит! О, как это чудесно! Интересно, какую комнату они превратят в детскую? Тетя Шоу будет счастлива, что в их доме появится ребенок. Вы только подумайте! Эдит – мама! А чем теперь займется капитан Леннокс? Ведь он уволился из армии.

– Вот что я тебе скажу, – произнес отец, стараясь поддержать вновь затронутую тему. – Я спокойно могу обойтись без тебя пару недель, а ты за это время съездишь в Лондон и повидаешься с нашими путешественниками. Возможно, тебе удастся поговорить с мистером Генри Ленноксом. Проведя с ним получасовую беседу, ты узнаешь о шансах Фредерика больше, чем из дюжины адвокатских писем. Таким образом, ты объединишь удовольствие с важным делом.

– Нет, папа, ты не сможешь обойтись без меня. И, главное, я не хочу оставлять тебя одного.

Немного помолчав, она печально добавила:

– Я теряю надежду на новую встречу с Фредериком. Он мягко подводит нас к этому в своих письмах, однако уже понятно, что сам мистер Леннокс тоже не верит в успех. Он не может отыскать свидетелей по прошествии стольких лет. Надежда была так дорога и мила нашим сердцам, как и многие другие ожидания, но, увы, она оказалась мыльным пузырем, который лопнул. Мы должны утешиться радостью, что наш Фредерик нашел свое счастье. Поэтому давайте дорожить друг другом. И больше не обижайте меня, говоря, что вы можете обойтись без моей помощи. Я знаю, что это не так.

Но идея перемен запала в сердце Маргарет, хотя и не в том виде, в каком предполагал ее отец. Она начала размышлять, как желанно было сделать что-то для ее отца, настроение которого все чаще было депрессивным, а здоровье, хотя он никогда не жаловался, было серьезно ослаблено болезнью и смертью жены. Он регулярно занимался с учениками, но ничего не получал взамен от своей деятельности, как это было в прежние дни, когда мистер Торнтон приходил учиться у него. Маргарет осознавала потерю, от которой он страдал, – ему не хватало дружеского общения с человеком, который был для него интересен.

В Хелстоне всегда имелся повод для обмена визитами с соседскими священниками и бедными работниками, трудившимися на полях или лениво бредущими по вечерам домой, подгоняя скотину. Там была возможность поговорить или послушать рассказ случайно повстречавшегося местного жителя. Но в Милтоне каждый был слишком занят, чтобы согласиться на неспешную беседу или любой зрелый обмен мыслями. Они говорили только о насущных и важных делах, и, когда напряжение ума, связанное с повседневными делами, высвобождалось, жители Милтона погружались в ленивое безделье до следующего утра. По окончании трудового дня рабочие шли в пивную или на какую-нибудь лекцию в клуб – в соответствии со своим характером и уровнем развития. Мистер Хейл думал устроить курс лекций в нескольких учреждениях, но собирался делать это, скорее руководствуясь чувством долга, чем пристрастием к преподавательской деятельности. Маргарет была уверена, что из этого ничего не получится, если только она не приободрит его своим энтузиазмом и энергией.

Глава 41
Конец путешествия

Я вижу тропу, как птицы свой непроторенный путь, —

Приду! Когда, какой дорогой окружной пойду —

Неважно! Если Бог ниспошлет свой град

Или шаровую молнию, холодный дождь или снег,

Когда-нибудь – в назначенное время – я приду;

Он ведет меня, как птицу. В этот добрый час!

Роберт Браунинг. Парацельс

Зима продолжалась, и дни удлинялись, не принося с собой тех проблесков надежды, которые обычно возникают вместе с лучами февральского солнца. Миссис Торнтон перестала посещать их дом. Мистер Торнтон иногда заходил к ним, но виделся только с ее отцом и только в его кабинете. Мистер Хейл общался с ним так же радушно, как прежде, из-за редкости встреч находя их беседы более ценными и интересными. Из слов мистера Торнтона, которые Маргарет довелось услышать, она поняла, что причиной его редких визитов были не обида и раздражение. Его торговые дела, сильно осложнившиеся после забастовки, требовали больше внимания, чем прошлой зимой. Кроме того, Маргарет выяснила, что временами он расспрашивал о ней в прежней дружеской манере, не избегая, но и не выискивая тем, связанных с ее именем.

Она была слишком подавлена, чтобы как-то приободрить отца. Их нынешней жизни, спокойной и скучной, предшествовал долгий период забот и тревог. В этих душевных бурях ее ум утратил прежнюю гибкость. Она попыталась заняться обучением двух старших детей Бушера и вложила в это дело слишком много сил. Словосочетание «слишком много» было вполне уместно, потому что ее сердце в конце концов будто омертвело от утомительных и фактически никому не нужных усилий. Хотя Маргарет выполняла свои обязанности с присущим ей усердием, она не получала никакого удовольствия. Ее быт стал казаться еще более мрачным и невыносимым. Единственное, что у нее хорошо получалось – возможно, из неосознанной почтительности, – это утешение и умиротворение отца. В каком бы настроении ни пребывал мистер Хейл, он неизменно находил в дочери верную сторонницу. Она старалась выполнять любые его желания. Конечно, они были скромными и часто сопровождались сомнениями и извинениями. Красивым в их реализации был только кроткий дух ее подчинения.

В марте пришла весть о свадьбе Фредерика. Жених и невеста вместе написали им письмо: Долорес – на смеси испанского и английского, что было вполне естественно, а Фред – употребляя обороты и переставляя слова, что доказывало, насколько привычным стал для него родной язык невесты. Получив послание от Генри Леннокса, сообщавшего, как мало шансов было на его оправдание в трибунале при полном отсутствии свидетелей, Фредерик отправил Маргарет довольно пылкое письмо, содержавшее его отречение от Англии. Он выражал готовность к смене национальности и заявлял, что больше не примет извинений от властей, даже если они будут предложены ему. Он решил навеки остаться в Испании. При первом прочтении все это показалось Маргарет неестественным и даже вызвало горькие слезы. Но, поразмыслив, она увидела в проявленной братом экспрессии лишь полное разочарование от краха его надежд. Она поняла, что им нужно быть терпеливыми, полагаясь на судьбу. В следующем письме Фредерик писал о будущем так радостно, словно напрочь забыл о прошлом. Она вновь оценила пользу безропотного терпения, чего пожелала и ему, отправив очередное послание.

Милые, робкие девичьи письма Долорес начинали очаровывать мистера Хейла и Маргарет. Молодая испанка так старалась произвести благоприятное впечатление на английских родственников своего возлюбленного, что ее женское желание понравиться им проглядывало в каждом исправлении и в каждом витиеватом вензеле. К письму, в котором сообщалось о свадьбе, была приложена дорогая кружевная мантилья. Долорес сама выбрала ее для своей золовки, которую Фредерик представил ей как образец красоты, ума и достоинства. После женитьбы общественное положение Фредерика оказалось намного выше, чем они ожидали. Торговая компания «Барбур и Ко» считалась одним из крупных испанских домов, и Фредерик теперь был ее младшим партнером.

Маргарет радостно улыбнулась, а затем вздохнула, вспомнив свои старые тирады, направленные против торговли. Вот и ее брат, образчик рыцарского поведения, превратился в обычного коммерсанта! Но затем она восстала против собственных суждений, убеждая себя не сравнивать испанского коммерсанта с милтонским фабрикантом. К тому же, став торговцем или коммерсантом, Фредерик был очень счастлив. Судя по присланной мантилье, Долорес обладала изысканным вкусом. На этом витке хороших новостей Маргарет вернулась к прежней жизни.

Весной мистер Хейл иногда переживал затруднения с дыханием, которые тревожили его. Маргарет не придавала им большого значения, так как приступы удушья быстро проходили. Тем не менее, желая улучшить самочувствие отца, она настойчиво советовала ему принять приглашение мистера Белла. Тот просил друга приехать к нему в апреле в Оксфорд. Приглашение распространялось и на Маргарет. Более того, мистер Белл написал отдельное письмо, в котором требовал ее приезда. Однако девушка хотела остаться дома. Маргарет мечтала освободиться от груза ответственности за самочувствие отца и просто отдохнуть душой и телом в той легкой праздности, которую она не могла позволить себе уже больше двух лет.

Когда отец отправился на железнодорожную станцию, Маргарет почувствовала, каким огромным было бремя, так долго лежавшее на ее плечах. Ощущение свободы казалось удивительным и почти ошеломляющим. Никто не ожидал от нее напускного веселья или нарочито ободряющей заботы. Ей не нужно было обдумывать и планировать какие-то дела, которые касались больных людей. Маргарет могла лениться, молчать и забывать о мелочах. И, что важнее всех других привилегий, она могла быть несчастной, если ей того хотелось. Долгие месяцы она хранила свои личные тревоги и желания в темном шкафу. И вот теперь, когда у нее появилось свободное время, она могла вытащить их из пыльного угла и поплакать над ними. Она могла изучать их природу, чтобы затем найти правильное решение для осуществления задуманных планов. Сколько раз Маргарет подумывала о том, чтобы наконец-то разобраться с этим грузом. Да, пришла пора заняться личными проблемами – рассмотреть их и провести необходимую работу. Поэтому она часами неподвижно сидела в гостиной, с неослабевающей решимостью проходя через горечь каждого воспоминания. Только однажды она заплакала навзрыд – ее ужалила мысль о недоверии, порожденном унизительной ложью.

Теперь она с горечью вспоминала искушение, которому поддалась. Ее планы относительно Фредерика не исполнились. Ее обман превратился в мертвую насмешку, в которой никогда не теплилась жизнь. В свете последующих событий эта ложь оказалась презренной глупостью и еще раз подтвердила мудрость веры в бескомпромиссную правду. В нервозном волнении она неосознанно открыла книгу, которую ее отец оставил на столе. Строки, выхваченные быстрым взглядом, казалось, точно соответствовали ее нынешнему состоянию острого стыда:

«Je ne voudrois pas reprendre mon coeur en ceste sorte: meurtri de honte, aveugle, impudent, traistre et desloyal a ton Dieu, et sembables choses; mais je voudrois le corriger par voye de compassion. Or sus, mon pauvre coeur, nous voila tombez dans la fosse, laquelle nous avions tant resolu d’eschapper. Ah! relevons-nous, et quittons-la pour jamais, reclamons la misericorde de Dieu, et esperons en elle qu’elle nous assistera pour desormais estre plus fermes; et remettons-nous au chemin de l’humilite. Courage, soyons sur nos gardes, Dieu nous aydera»[8]8
  «Мне бы не хотелось, чтобы мое сердце стало таким безжизненным, бесчестным, слепым, циничным, вероломным и не признающим Бога. Наоборот, мне хотелось бы исправиться и измениться, встав на путь сострадания. Сейчас же, мое бедное сердце, мы сами оказались в западне, которую стремились избежать. Ах! Поднимемся же и выберемся из нее. И снова, уповая на милосердие Господа, мы будем надеяться, что отныне оно поможет нам стать сильнее. Вернемся вновь на путь смирения. Смелее же, и будем уповать на наших хранителей. Бог нам в помощь!»


[Закрыть].

«Путь смирения, – подумала Маргарет. – Именно этого мне и не хватает. Но мужайся, бедное сердце! С Божьей помощью мы вернемся назад и найдем утерянный путь».

Она вскочила с кресла, решив сразу же заняться какой-нибудь работой, которую могла взять на себя. Она позвала Марту. Когда служанка быстро взбежала по лестнице и вошла в гостиную, Маргарет задумалась. Она давно подозревала, что за почтительными и услужливыми манерами девушки скрывается ее истинный характер. Марту было трудно вызвать на личный разговор, однако Маргарет удалось задеть ее душевную струну простым упоминанием имени уважаемой миссис Торнтон. Лицо служанки мгновенно посветлело, и с одобрения молодой хозяйки она рассказала длинную историю о том, как ее отец в молодости дружил с мужем миссис Торнтон. Более того, он даже оказал ему большую услугу, о которой Марта ничего не знала, потому что в ту пору была маленькой девочкой. Затем жизненные обстоятельства разлучили две семьи. Пока Марта росла и входила в зрелый возраст, ее отец «катился под горку», опускаясь все ниже и ниже по карьерной лестнице. Раньше он был клерком на складе, но в итоге превратился в безработного пьяницу. Мать умерла, и Марта с сестрой, по ее собственному выражению, были бы «потеряны», если бы не миссис Торнтон, которая нашла бедняжек и позаботилась об их судьбе.

– У меня был жар, и я умирала от слабости, но миссис Торнтон и, конечно, ее сын не успокоились, пока не перевезли нас в свой дом. Затем я долго лечилась в санатории у моря. Доктора говорили им, что моя болезнь была заразная, однако они не оставляли меня. Только мисс Фанни уехала погостить к той семье, в которую она скоро войдет после замужества. Она еще долго сторонилась меня, но все закончилось благополучно.

– Мисс Фанни собирается выйти замуж? – спросила Маргарет.

– Да, за богатого джентльмена. Только он намного старше ее. Его зовут Уотсон, и он владеет фабриками где-то за Хейли. Это очень выгодный брак, хотя жених совсем седой.

После этих слов наступила продолжительная пауза, во время которой к Марте вернулась ее серьезность, а вместе с ней и привычная краткость ответов. Она почистила камин и спросила, к какому времени готовить чай. Потом она покинула комнату – с таким же непроницаемым лицом, с каким вошла в гостиную. Маргарет вновь обругала себя за плохую привычку, которую недавно приобрела: она пыталась образно представить каждое событие, связанное с мистером Торнтоном; проанализировать, как оно влияло на него и нравились ли ему последствия происшедшего.

На следующий день она провела занятия с детьми Бушера, затем совершила долгую прогулку по окрестным полям и, наконец, вернулась, чтобы пообщаться с Мэри Хиггинс. К ее удивлению, в доме был только Николас. Он только что вернулся с работы. Удлинившийся световой день ввел ее в заблуждение относительно времени. Судя по манерам и поведению, Хиггинс встал на путь смирения. Мужчина вел себя спокойно и не стремился к самоутверждению, общаясь с другими людьми.

– Значит, старый джентльмен решил отправиться в путешествие? – спросил он. – Малыши уже сообщили мне. Да, дети все замечают. Иногда я думаю, что они дадут фору моим девочкам по сообразительности. Хотя, наверное, неправильно так говорить, потому что Бесс теперь в могиле. Все-таки для путешествий лучше всего подходит лето – по погоде, я имею в виду. Знаешь, мой хозяин, как мне кажется, витает в каком-то своем мире.

– И по этой причине вы так рано ушли с работы сегодня? – невинным тоном спросила Маргарет.

– Ты ничего не знаешь о фабричной жизни, – презрительно ответил Хиггинс. – Я не двуличный человек, с одним лицом для хозяина и с другим – для его спины. Прежде чем уходить с работы, мы считаем удары часов на городской башне. Твой Торнтон знает толк в классовой борьбе, и жульничать с ним не стоит. Ты помогла мне устроиться на его фабрику, и я благодарен тебе за это. Как показало время, у Торнтона неплохое производство. Эй, паренек! Встань и расскажи свою речовку мисс Маргарет. Так, правильно. Раздвинь ноги на ширину шага и вытяни правую руку, как оратор. «Раз – остановись, два – подожди, три – приготовься, четыре – уходи!»

Маленький мальчик повторил гимн методистов, смысл которого он вряд ли понимал. Но он уловил ритм стихотворения и выразительно повторил слова, как настоящий член парламента. Когда Маргарет поаплодировала малышу, Николас подозвал другого мальчика, а затем еще одного. К своему удивлению, она заметила, что он теперь проявляет интерес к религиозным строфам, которые прежде напрочь отвергал.

Она вернулась домой к обычному времени для чаепития. Девушке было приятно, что никто не ждал ее в гостиной и она не должна была с тревогой думать о том, в каком настроении находится ее отец – в мрачном или веселом. После чаепития Маргарет решила проверить большую кипу старых писем и выбрать из них те, которые можно было уничтожить. Среди писем она нашла четыре-пять посланий от мистера Генри Леннокса. Они были связаны с делом Фредерика, поэтому она тщательно перечитала их, желая удостовериться, какими были шансы на оправдание брата. Но когда она закончила последнее письмо и взвесила все «за» и «против», ее внимание привлек стиль изложения, открывавший некоторые черты его характера. Несмотря на официальный слог мистера Леннокса, Маргарет отметила, что он не забывал своего отношения к ней, каким бы интересом ни руководствовался в данной переписке. Письма, безусловно, были умными, но ей не хватало в них доброжелательности и душевности. Она решила сохранить эту важную корреспонденцию и отложила письма адвоката в сторону.

Покончив с делом, Маргарет погрузилась в размышления. Уже который раз за вечер она с грустью вспоминала об отсутствовавшем отце. Она укоряла себя за то, что воспринимала свое уединение и, соответственно, его отсутствие как облегчение. Однако два прошлых дня не только подарили ей светлые надежды, но и наделили новой силой. Планы, за которые она раньше боялась браться, теперь казались сплошным удовольствием. Меланхолические шоры спали с ее глаз, и она увидела свою ситуацию в истинном свете. Если мистер Торнтон восстановит их дружеские отношения – нет, если он будет приходить время от времени к отцу, как в прежние дни (пусть она даже не будет видеться с ним), – курс ее будущей жизни (хотя, возможно, и не столь радостный в перспективе) вновь станет ясным и ровным. Она вздохнула и поднялась, чтобы отправиться спать. Несмотря на прочитанный отрывок из «Одного шага достаточно для меня», несмотря на молитву, посвященную отцу, ее сердце томилось от беспокойства и печали.

В тот апрельский вечер мистер Хейл тоже думал о Маргарет – так же настойчиво, как и дочь о нем. Он устал посещать старых друзей и прежние знакомые места. И он явно преувеличивал, полагая, что из-за его изменившихся убеждений друзья будут относиться к нему предвзято. Некоторые из них действительно были шокированы, огорчены и даже возмущены его переходом к абстрактному мировоззрению, но, увидев человека, когда-то любимого ими, они тут же забывали о разнице убеждений или только вспоминали о ней, дабы придать своим манерам еще больше деликатности и нежности. Мистер Хейл был известен немногим – он учился в одном из небольших колледжей и все время оставался скромным и необщительным студентом. Однако те, кто в юности проникся его утонченностью мыслей и чувств, скрытых за нерешительностью и молчанием, воспринимали мистера Хейла с любовью и покровительственной добротой, которые они обычно демонстрировали женщинам. Возобновление этой симпатии после стольких лет и больших перемен ошеломило его больше, чем возможные проявления грубости и неодобрения, которых он поначалу ожидал.