Текст книги "Комплекс прошлого"

24

Дата моего срока стремительно приближается, и единственное место, где мне комфортно, – это вода. Я иду вброд по краям общественного бассейна, пытаясь избежать тех, кто купается на коленях, соседских детей, плескающихся и бьющих ногами, а потом ложусь на спину, чтобы пялиться на свой нелепый живот и волосы на лобке, распускающиеся из линии моего бикини, как сахарная вата. Когда у меня звонит телефон, выйти из бассейна мне непросто.

Я наклоняюсь над полотенцем, капли воды стекают с моего тела.

Род.

– Ангелочек, – говорит она. – Есть новости?

Это ее третий звонок за неделю.

– Нет, – резко говорю я.

Я измождена. У меня болит спина, стреляет одна нога, и из-за сильной жары последние два дня я провела на диване голая, закутанная в холодную фланелевую одежду. Когда я сплю, мне снится, что я рожаю животное – что-то хвостатое и пушистое, крысу или опоссума, – от которого акушерка быстро избавляется. В следующий раз ребенок выскальзывает из меня прямо посреди супермаркета – красные брызги на полу, как от раздавленного помидора. В ужасе я перешагиваю лужу и выталкиваю тележку для покупок из магазина так быстро, как только могу, прежде чем охранники поймают меня.

– Дорогая, ты получила мое письмо? – уточняет Род.

– Какое? – говорю я, изо всех сил пытаясь расслышать сквозь все окружающие звуки: крики у бассейна, шум детей, ныряющих со своими сестрами-подростками, свист спасателя.

– Мое электронное письмо, – повторяет мама. – О том, чтобы записать имя ребенка.

– Имя?

Я подхожу к вышке спасателей, где чуть тише, и боль пронзает мою ногу, как громоотвод.

– Черт, – говорю я, отводя телефон от головы, позволяя Род говорить.

– Я знаю, что еще довольно рано, но я разговаривала с Чарли, и она говорила, что имя ее первого внука было записано задолго до того, как он родился, так что…

Все это не имеет смысла. Я пропустила половину того, что она говорила.

– Записано куда?

– В школы, дорогая. Как бы то ни было, я прикрепила несколько брошюр к сообщению.

Стараясь не реагировать слишком остро, я смотрю на свой напряженный и похожий на воск живот – барабан, в который должен колотить мой ребенок. Я сжимаю внутреннюю часть предплечья, втыкаю ноготь большого пальца в шрам чуть ниже локтя. Даже если Юрген и я захотим отдать нашего ребенка в частную школу – а мы не хотим, – почему, черт возьми, моя мама думает, что мы можем себе это позволить? Она понятия не имеет, сколько денег зарабатывает скульптор, не говоря уже о внештатном журналисте.

– И не беспокойтесь о деньгах, – говорит Род, читая мои мысли. – Я уже создала трастовый фонд.

Вторая молния простреливает мне ногу. Я задыхаюсь. Прежде чем я успеваю среагировать, мама вытаскивает свой козырь.

– Это то, чего хотел бы твой отец. В любом случае, мне уже пора. Держи меня в курсе.

К тому времени, когда Юрген приезжает домой в обеденное время, чтобы проверить меня, я хожу по квартире бледная, тяжело дышащая, и он думает, что ребенок наконец-то на подходе.

– Твою же чертову мать, – кричу я.

Я разглагольствую и ругаюсь. Зачем нам вообще думать об отправке нашего ребенка в такое место? Я напоминаю ему о девочках, с которыми я ходила в школу, – высокомерных и ленивых, без каких-либо заметных амбиций. Невероятные снобы, стервы и предательницы – мы просто рвали друг друга в клочья.

– Трастовый фонд, понимаешь? – Я качаю головой. – Черт возьми. Что дальше, уроки этикета?

При упоминании денег Юрген выглядит застенчивым. Мы и так неохотно приняли предложение Род оплатить половину больничных расходов, ту часть, которую не покрывает наша ненадлежащая страховка.

– Иди ко мне, – говорит он, протягивая ко мне руку, как к прыгуну, которого пытаются отговорить на краю моста. Он прижимает меня к своей груди, убирает мои волосы с лица, все еще влажные после бассейна. Я чувствую ребенка, зажатого между нами.

– Дыши, – приказывает Юрген. Я прижимаю ухо к его груди. От него пахнет сваркой, горелым металлом и велосипедным маслом. – Не беспокойся об этом, я позвоню твоей маме.

Наша привычная шутка: Род предпочитает разговаривать с моим мужем больше, чем со своей собственной дочерью. В конце концов, с ним легче поладить. Никогда не слетает с катушек, практичен, рассудителен и невозмутим до раздражения.

– Нам не нужно давать ей ответ прямо сейчас. Давай оставим наши варианты открытыми, хорошо? – успокаивает он.

Я начинаю кивать, а затем…

– Стой, что?

Я вылезаю из кольца его рук.

Он выглядит нехарактерно защищающимся, избегая зрительного контакта.

– Я просто говорю, кто знает, что мы будем чувствовать через несколько лет.

– Боже мой, – говорю я, чуть не плача. Род уже добралась до него. – Ты такой лицемер.

– Зефина.

Он делает паузу, глядя в потолок, подбирая слова. Прямо над нами я слышу, как парни смотрят игру Cubs [45]45
  Chicago Cubs – профессиональная бейсбольная команда, базируется в Чикаго.


[Закрыть], стучат ногами по полу, как варвары, и кричат на экран телевизора.

– Просто послушай. Когда я был ребенком, мне приходилось полтора часа ехать на автобусе вниз по долине, чтобы добраться до гимназии, до средней школы. Большинство мальчиков из моей деревни даже не окончили школу. Что плохого в желании дать моему ребенку достойное образование? Это делает меня монстром?

– Но у нас был уговор, – настаиваю я, мой голос становится все выше и выше. Не могу поверить, что он действительно думает принять предложение Род. Что это говорит о том, какими родителями мы станем, если мы не можем договориться даже в таком фундаментальном вопросе, как этот? У меня начинают гореть глаза, красные от хлорки, в квартире душно. Единственный кондиционер, перегруженный и стареющий оконный блок, издает предсмертный хрип; конденсат капает с решетки, лужа окрашивает дерево, как кровь.

– Прекрати, нам не следует спорить, – говорит Юрген, касаясь моего локтя.

– Не надо. – Я хлопаю его по руке. – Мне нужно на воздух. – Я хватаю сумку и выхожу за дверь.

– Verdammt[46]46
  Черт возьми (нем.).


[Закрыть], – стонет Юрген. – Зефина!

На улице сто градусов по Фаренгейту. Я вхожу в первое место, которое мне кажется темным и прохладным, – кабак на углу, и сажусь перед пивными кранами. Старик, один из завсегдатаев, сидит под телевизором, ест вареники из польского ресторана на углу, одним глазом глядя на свои клецки, а другим – на бейсбол. Пьяная пара в углу, играющая в бильярд, одета так, как будто приехала с похорон.

– Клубная газировка, кока-кола? – спрашивает бармен. Он уже уронил ломтик лайма в высокий стакан.

– Pabst [47]47
  Pabst – американский бренд светлого пива.


[Закрыть], – говорю я.

Рука бармена неуверенно зависает над краном, пока он смотрит на мой живот. Все мое тело болит, опухло и пульсирует. Мои бедра горят там, где они пересекаются посередине, натертые до боли. Мои соски сочатся. Все, что мне нужно, это холодное пиво.

Я жестко и опасно улыбаюсь бармену, вызывающе приподняв брови.

Ему повезло, что я не выхватываю American Spirit [48]48
  American Spirit – американский бренд сигарет.


[Закрыть] из его кармана и не курю ему в лицо.

– И немного арахиса.

– Понял, – говорит он.

Я беру пиво, не обращая внимания на стакан с водой, который он поставил рядом на стойке, отношу его в дальний конец комнаты и сажусь рядом с музыкальным автоматом. Освободившись от сандалий, я кладу ноги на скамейку. Мои ступни – толстые и бесформенные, а щиколотки выглядят как нечто плохо вылепленное из глины. Я так устала, меня тошнит.

Упираясь головой в потрескавшуюся кожу, я сразу жалею, что пришла сюда. Я смотрю на затянутый табаком потолок и жалею, что я не дома на собственном диване, а в пабе. Я слушаю приветствия игры Cubs, чувствую привкус бильярдных шаров, слышу хохот пьяной женщины. Ее муж идет оплачивать следующий раунд, ослабляя на ходу поминальный галстук, а женщина направляется к музыкальному автомату, ее черные каблуки стучат по полу. Проходя мимо моего стола, она бросает короткий взгляд, затем вставляет монеты в прорезь и, встав на одну ногу, выбирает.

– Молодец, дорогая, – говорит она, когда заканчивает. – Я всю беременность пила «Джека» и колу, и никому из моих детей это ни разу не навредило.

Меня слишком тошнит, чтобы говорить, но она прислоняется к моей будке, и я понимаю, что просто так она не отстанет.

– Ты выглядишь так, будто вот-вот взорвешься. Мальчик или девочка? – спрашивает она.

– Мальчик, – говорю я быстро, хотя понятия не имею. Юрген заставил меня поклясться, что это будет сюрпризом, прикрывая глаза на УЗИ.

По правде говоря, мысль о девочке – Джерри или Скиппер – ужасает меня. Мне нужен мальчик – светловолосая, голубоглазая копия Юргена.

– Ты уверена в этом, дорогая? – с сомнением спрашивает женщина.

Она сканирует мой живот глазами.

– У меня дома трое детей и моя невестка, у нее было четверо. Говорю тебе, я каждый раз угадывала верно. Подвинься.

Это то, чем стало мое тело, – общественная собственность – то, что можно щупать, гладить и комментировать. Официантка в нашем любимом ресторане, например, морщась, размышляла о размере головы ребенка; владелец галереи, человек, которого я знаю лишь мимоходом, потерся о мой живот, как пудель, присел на корточки и крикнул привет прямо в мой пупок.

Не дожидаясь приглашения, пьяная женщина проскальзывает в будку и начинает трогать меня за ребра. Я чувствую запах виски в ее дыхании, вижу гусиные лапки вокруг глаз, трещины, замазанные косметикой, бумажную салфетку, засунутую в ее декольте.

– Девочка, – решительно говорит женщина. – Говорю тебе.

Я застываю.

Мой живот сжимается, словно в тисках, у меня перехватывает дыхание.

– Нет, – говорю я с силой, практически крича, проливая свой напиток.

Она берет горсть салфеток и пытается вытереть меня насухо, но я уже встала и бросилась в ванную. Я запираюсь в одиночной кабине, сижу на унитазе и дрожу. На моих трусах кровавая слизь.

– Дерьмо, – выдыхаю я.

Стук.

– Дорогая, у тебя там все в порядке?

Детские локти колотят в поисках свободы.

Уставшая быть внутри.

Головой вниз, разъяренная в тесноте, готовая разорвать меня.

25

После экзаменов я отправилась в Лондон и не видела Джерри Лейк еще неделю. Ее последнюю неделю в статусе Божественной. Все это время я жила с крестной в Кенсингтоне. Каждый вечер после ужина моя крестная и ее муж проводили за просмотром выпуска девятичасовых новостей, а я заходила в их библиотеку, наливала себе стакан тернового джина из винного шкафа и звонила Лорен. В этот раз, когда она ответила, я услышала, как громко работает ее телевизор и кричит мать из кухни.

– Кто звонит в такой час?

– Никто, мама. – Лорен вытащила телефон в коридор. – Это меня.

– Прекрасно, Жозефина, – сказала Лорен. – Она, наверное, думает, что у меня есть парень или что-то в этом роде.

– Прости, – я хихикнула. – Твой отец будет беситься?

– Он в пабе.

– С твоим братом? – спросила я как можно небрежнее.

– Откуда мне, блин, знать?

Я услышала шорох, когда она зажала телефон между подбородком и плечом. Я представила, как она сидит на лестнице и красит ногти на ногах.

– Ты получила мое письмо? – спросила я, думая о длинной записке, которую я написала ей на бланке журнала Times.

На одну неделю летнего семестра нам, пятикурсницам, предоставляли возможность прикоснуться к реальному миру и получить первый опыт работы. На самом деле эта традиция не давала почти ничего, поскольку выбранные нами профессии – открытие частных художественных галерей, организация вечеринок, оформление интерьеров – не казались ни реальными, ни полезными, все варианты были настолько шикарными, что было трудно думать о них как о работе. Большинство из нас получали рабочие места благодаря друзьям семьи или родственникам с хорошими связями, а также иногда помогала небольшая группа выпускников, которые нашли настоящую работу. Эти Божественные Старушки из Old Girls, БОСы, как мы их называли, позволили нам наполнять им конверты и варить кофе и понимающе подмигивали, когда мы уходили в обеденное время, чтобы присоединиться к нашим друзьям на Кингс Роуд. Для большинства это была чудесная неделя праздников и веселья на Слоун-сквер. Моя крестная же знала редактора Times и дергала за эти ниточки.

– Боже, – хором сказали сестры Пек, когда я рассказала им, где работаю. – Вот не повезло.

К моему ужасу, остальные мои друзья собирались работать в одной и той же туристической компании – роскошные сафари, круизы по Галапагосским островам, – которая принадлежала двоюродному брату Скиппер. Несмотря на то, как они со мной обращались, на их хладнокровие и шепот за моей спиной, меня тошнило от мысли, что они проведут неделю вместе без меня.

– Где находится Уэппинг? – спросила Джордж.

С таким же успехом я могла уехать в Сибирь.

Каждый день меня записывал администратор News International, который давал мне пластиковый бейдж с надписью ПОСЕТИТЕЛЬ, и я прикрепляла его к своей белой рубашке. Я одевалась, как женщина средних лет, в дорогой брючный костюм Jaeger, который моя мама купила по этому случаю. В первое утро я долго ждала, возможно, час или больше, прежде чем подруга моей крестной вышла со встречи с редактором и меня вызвали в ее стеклянный кабинет. Она была невероятно умной, наверное, первая по-настоящему впечатляющая женщина, которую я когда-либо встречала. Я была совершенно поражена.

– Расскажи мне о себе, – сказала она с улыбкой.

Меня никогда об этом не просили. В моей голове был вакуум. Я понятия не имела, кем я была вне общества Божественных. Я знала, что моя крестная хвасталась бы тем, что я одарена. Действительно, я была более образованна, чем большинство моих сверстников, даже самых умных, но это мало о чем говорило; планка все равно была установлена низко. У меня был полезный навык запоминать факты наизусть, повторять цитаты из книг – это все, что требовалось для успешной сдачи экзаменов, но в возрасте шестнадцати лет у меня не было собственных мыслей, которые не были заимствованы из заданного текста. В отличие от Джерри Лейк у меня не было настоящих талантов или навыков. Я брала уроки игры на фортепиано пять лет, но не была прирожденным музыкантом. Я не могла играть, танцевать или рисовать, и у меня не было никаких внеклассных занятий, о которых можно было бы поговорить, за исключением, как и у всех Божественных, алкоголя и сигарет. Мой подход к жизни, если он вообще существовал, был унаследован от родителей.

В костюме, вспотевшая, я почесала через ткань шрам на предплечье. Я чувствовала, как редактор внимательно меня рассматривает, ее туфля нетерпеливо постукивала, когда каблук касался пола. Я назвала экзамены, которые планировала сдать в следующем году, рассказала про писательскую премию, которую я получу на Дне речи, недавнем празднике с моими родителями в Риме. Я увидела, что интерес редактора ко мне моментально угас – я была совершенно ничем не примечательна. Ее глаза скользнули по компьютеру.

– Отлично, – сказала она, едва взглянув, когда я закончила. – Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится.

Когда я проходила мимо, она резко махнула мне рукой сквозь стеклянный щит кабинета, и с тех пор я больше никогда не видела ее.

– Похоже, она настоящая самодовольная сука, – зевнула Лорен. – Чем еще ты занималась?

– Ксерокопирование, проверка фактов и тому подобное.

По правде говоря, этаж редакции был самым потрясающим местом, где я когда-либо была. Люди спешно перемещались между столами, иногда даже бегали; другие горбились над своими компьютерами, как жокеи, прыгая пальцами по клавиатуре. Создавали новости. Некоторые из тех же журналистов, которые всего две недели спустя писали о Джерри Лейк. Жужжали у ворот, задавая вопросы Божественным.

Я трепетала почти перед всеми, кого встречала, особенно перед оптимистичными мужчинами, ответственными за спортколонки, которые долго обедали и сидели часами, расставив ноги, сплетничая и бросая бумажные шарики в металлические урны. Я начала наслаждаться тем, как на мне сидел костюм. Каждую ночь я вешала брюки так, чтобы на них сохранялась стрелка, а на пиджаке застегивала пуговицы, предполагая, что так я выглядела более важной. Все взрослые, которых я знала тогда, – мои родители и друзья моих родителей – читали Times. Во время пасхальных каникул в Гонконге моя мать бессовестно хвасталась своим друзьям в яхт-клубе о моей работе, о том, за какие веревочки моя крестная дергала, чтобы я туда попала, но я сидела, болтая ногами в бассейне, и пожимала плечами, когда они поздравляли меня, и дулась, потому что я работала не в туристической компании со Скиппер. Но теперь, описывая свою неделю Лорен, я обнаружила, что мне нравятся редакторы, с которыми я встречалась, утренние конференции, на которых я присутствовала, дружелюбный помощник, который купил мне обед.

– Значит, твое имя будет в газете? – скучающе сказала Лорен.

– Нет. В смысле, они не хотели, чтобы у меня была моя собственная подпись.

Я не могла удержаться от использования своего нового лексикона.

– Ну и пофиг, там все равно нормально платят, я думаю.

Я не ответила. Конечно же, мне не платили. Это было исключительно для моего резюме. На телефонной линии раздался приглушенный звук, как будто Лорен закрывала трубку, и я услышала медленный стук трости, когда Джоан поднималась по лестнице в кровать.

– Завтра школа, не забудь, – сказала Джоан. – Не позволяй отцу тебя поймать.

– Ладно, ма, спокойно ночи.

– Спокойной ночи, Лоз.

На некоторое время воцарилась тишина, и я услышала дыхание Лорен, затем зашумела гарнитура, когда она переложила телефон к другой щеке. Я собралась с силами, чтобы спросить ее о шпильке Джерри.

– Эм, – сказала я, – я хотела узнать, нашла ли ты шпильку для волос?

Лорен раздраженно щелкнула языком.

– Ты опять об этой долбаной штуке, не так ли? Отстань уже.

– На самом деле, я правда… – я начала было говорить, но Лорен прервала меня.

– Потому что, если ты собираешься все выходные ворчать на меня из-за этого дерьмового куска пластика, можешь забыть о том, чтобы появляться рядом со мной.

Мои ноги соскользнули со стола крестной. Один локоть ударился об угол из темного дуба, задев нерв. Я поморщилась, слезы потекли по щекам.

– Нет, – почти крикнула я. – Я имею в виду, все нормально. Забудь.

Все, о чем я думала целую неделю, была ночь в доме Лорен. Мы тщательно все спланировали: билеты на поезд, условия сна, ложь моей крестной матери и в школе. Я знала, что брат Лорен часто приходил к Джоан без предупреждения, чтобы выпить чаю, и я надеялась, что это шанс столкнуться с ним. На той неделе я сидела за своим временным офисным столом, курила карандаш, репетировала остроумные анекдоты из мира журналистики, чтобы рассказывать их за столом, и решала, что надеть. Теперь мне грозила опасность остаться без приглашения. Лучше бы я вообще не упоминала эту чертову шпильку Джерри.

– Все в порядке, – заверила я Лорен.

– Да?

– Все путем.

– Окей, славно. – Теперь Лорен казалась воодушевленной. – Тогда увидимся в субботу?

– Да, в субботу.

Я сделала глоток джина и поморщилась.

– Не стучись, я встречусь с тобой на углу, – напомнила мне Лорен.

– Блеск, – сказала я.

Я слышала ее смех, один из тех странных лающих звуков с открытым ртом, которые она часто издавала, когда я говорила что-то Божественное.

– Досвидули, – поддразнила она и бросила трубку.

26

Мой поезд опоздал. Я стояла в длинной очереди к микроавтобусу, с тревогой считала количество людей впереди меня и смотрела на часы. Когда я добралась до конца улицы Лорен, то села на стену, где мы договорились встретиться, сжимая свою кожаную дорожную сумку. Помню, я очень нервничала, постоянно взмахивала волосами, проверяла подмышки на пот, жевала мяту, чтобы не пахло изо рта. Назначенное время встречи давно прошло, а Лорен все еще не было. Я запаниковала. Что, подумала я, если она передумала в последнюю минуту или ее родители не захотели видеть меня в доме?

Я подождала еще двадцать минут, заламывая руки, и, когда она так и не пришла, я прошла несколько метров по дороге до дома Лорен и остановилась.

Свет не горел.

Я видела, как ее соседка сидела на пороге и курила, а малыш кружил на трехколесном велосипеде, врезаясь в ряд мусорных баков, сдавал задним ходом, снова разгонялся. Соседка смотрела, как я топталась на тротуаре, вытянув шею, чтобы посмотреть на окно Лорен.

– Их нет, – сказала она.

– Ох. – Я почувствовала, как у меня перевернулся желудок.

– Ты подруга Лорен, не так ли? Ты приходила на прошлой неделе.

Я кивнула, еле дыша.

– Как вы думаете, когда они будут дома?

– Джоан уехала ненадолго погостить у сестры, это все, что я знаю. У них с Кевином были старые дела раньше.

Это было странно. Я никогда не слышала, чтобы мать Лорен выходила из дома. В лучшем случае она иногда курила в палисаднике, прислонившись к стене с кружкой чая. Насколько я знала, Лорен сама ходила по магазинам и получала рецепты. Медицинский работник посещал их каждые две недели.

Я переложила сумку Mulberry из одной руки в другую, готовая заплакать. Мне негде было ночевать. Я не могла вернуться в школу, это был своего рода отпуск – один из двух периодов отдыха в течение семестра, когда Божественные возвращались на попечение их родителей, – и никого, кроме нескольких одиноких домовладелиц, там, в школе, не было. Я солгала крестной о том, что вернулась пораньше на репетицию спектакля. К тому времени было уже слишком поздно возвращаться в Лондон, чтобы это не показалось подозрительным. Я потратила почти все свои деньги на такси от вокзала, на моем счету не хватало денег на гостиницу, и я не могла позвонить родителям, даже если бы захотела, потому что это была середина ночи по времени Гонконга.

Раздался сильный грохот, когда малыш снова врезался в мусорное ведро на велосипеде и демонически засмеялся.

– Пол, – резко сказала Сью, – успокойся на минутку. У меня от тебя голова раскалывается.

– Эм, а вы не знаете, поехала ли Лорен со своей мамой?

– Понятия не имею, детка, прости.

– А что насчет мистера МакКиббина, его нет дома?

Она закатила глаза.

– Думаю, в пабе, вниз по дороге. Или в букмекерской.

– Ладно, – сказала я, сжимая свою руку и пытаясь не всхлипнуть.

Я совершенно не знала, что делать дальше, куда идти, как постоять за себя в этом мире. Я была совершенно наивна. Боялась оказаться в одиночестве. Я представила себя бродящей по каналу всю ночь без Лорен, спящую на скамейке в парке.

Малыш попятился, готовый к очередной атаке на мусорное ведро.

– Можешь поискать ее у брата, – предложила соседка, сжалившись надо мной. – Думаю, что Лорен может быть там. Как я уже сказала, у Джоан и Кева раньше были совместные дела.

– Ее брат. Окей, – неуверенно сказала я.

По крайней мере, это уже что-то. Но я понятия не имела, где живет Стюарт. Я подняла сумку через плечо, оставаясь на месте.

– За углом, дорогая. – Сью указала на парк. – Они в одной из тех новых построек на Чарльтоне. Отвратительная особа, если хочешь знать, эта девушка Керри. Никаких манер. Не знаю, почему Стюарт ее терпит.

Я смотрела в том направлении, куда указывала соседка. У меня не было никакого реального представления о географии города, кроме как о дороге к полю для лакросса и обратно.

Внезапно малыш, слишком резко повернувший на трехколесном велосипеде, упал набок, мусорное ведро откатилось в сторону, а разорванные мешки с мусором вывалились в палисадник. Последовало мгновение молчания, затем нечеловеческий вой. Сью подняла мальчика за запястье и смахнула с него пыль резкими движениями.

– Я же говорила тебе, не так ли? Смотри, что ты наделал. Посмотри на это.

В доме заплакал ребенок.

Я перепрыгнула через забор, выровняла мусорное ведро и начала собирать в него все, что могла. Мой собственный голос в панике заглушил вопли, которые становились все выше и Божественнее.

– Так, значит, он недалеко, да, дом Стюарта?

Сью посадила мальчика на бедро, его лицо было залито соплями и слезами.

– Сразу за почтой, – огрызнулась она. – Это один из новых домов справа.

– Большое спасибо, – сказала я.

– Поли, брось ты этот носок, – приказала Сью малышу и занесла его внутрь.

Дверь захлопнулась.

Я осталась сама по себе.

Когда я шла к жилому комплексу, моя сумка казалась тяжелее, чем раньше, она врезалась мне в плечо; новые туфли, в которых я шла, заскребли по пяткам. Когда рядом со мной медленно проползла машина, водитель, мужчина средних лет с усами, опустил окно, и я вскрикнула от удивления.

– Подбросить, детка? – спросил он.

Я покачала головой, пошла быстрее.

– Да ладно, я не кусаюсь, садись, – уговаривал он.

Он похлопал по сиденью рядом с собой, на его запястье звенел толстый золотой браслет.

– Нет, – сказала я, почти крича, дрожащим голосом. – Нет, спасибо.

Он осмотрел меня с ног до головы, пожал плечами.

– Как знаешь.

Машина уехала.

Я побежала. Через парк, мимо почтового отделения, задержавшись передохнуть только тогда, когда добралась до паба. Но как только я поставила сумку, из двери выскочили две пьяные женщины, хлопая друг друга, царапаясь и крича, врезаясь в столы.

К тому моменту, когда девушка Стюарта открыла дверь, я была близка к истерике. Возможно, это был третий или четвертый дом, в который я с надеждой заходила. Крошечная и очень бледная, с темным макияжем глаз, маленькими черными стрелками в уголках и длинными колючими ресницами. Ее черные волосы были зачесаны назад. Линии золотых гвоздик пробегали по ее ушам.

– Да?

Она посмотрела на меня. На ней был укороченный топ и большие мешковатые брюки с карманами, которые свисали с угловатых бедер, так что я могла видеть мужские трусы, которые она носила под ними. Стюарта, я полагаю. Ее живот был вогнутым, а в пупке – бриллиантовая сережка. Казалось невозможным, что ребенок мог появиться из такой миниатюрной женщины.

– Извини, ты Керри?

– А кто спрашивает?

В новом костюме я выглядела как социальный работник. Или одна из свидетелей Иеговы.

– Я подруга Лорен.

– Твою же мать, – сказала Керри.

Она повернулась и пошла по коридору, оставив меня на пороге.

– Эй, Лорен, – услышала я ее крик. – Твоя подружка здесь.

Керри ненадолго обернулась, чтобы осмотреть меня с ног до головы.

– Напыщенная такая.

Лорен была там. Я почувствовала облегчение. Я видела, как Стюарт босиком спустился по ступенькам. Я улыбнулась, махнула рукой. Губы Керри поджались.

– Лорен издевается, Стю, – прошипела она.

Она указала на мою дорожную сумку.

– Твоя сестра думает, что это гребаный отель?

Большие пальцы Стюарта были заправлены за пояс его футбольных шорт.

– Привет, Жозефина, – сказал он.

За спиной Керри он поднял брови и весело улыбнулся. Он указал пальцем в сторону гостиной.

– Лорен там.

Для меня не имело значения, что мы были в доме его девушки, что она стояла прямо между нами, положив руки на бедра, или что у него вообще была девушка. Он улыбнулся, когда увидел меня. Мне казалось, что я взлетела от счастья.

– Там? – уточнила я.

Стюарт проскользнул мимо своей девушки и забрал у меня сумку.

– Иди.

Лорен сидела на диване, подогнув под себя колени, курила и ела картошку фри. По телевизору показывали Stars in Their Eyes [49]49
  Stars in Their Eyes – телевизионное британское шоу, в котором участники перевоплощаются в образы мировых звезд и выступают с вокальными номерами.


[Закрыть]. Ее глаза были опухшими, похожими на поросячьи, а ресницы влажными. Большим пальцем она теребила что-то в кулаке. Лорен едва подняла глаза от экрана.

– Ах, да, – решительно сказала она. – Я думала, ты слилась.

– Мой поезд опоздал. Вот и все.

Лорен, похоже, не волновало, что я бродила по улицам в поисках ее, что какой-то извращенец пытался заманить меня в машину, что я чуть не попала в женскую драку. Она переключила телевизор на другой канал, а затем снова на музыку. Я не понимала, стоит ли мне остаться или лучше уйти. Я никогда раньше не видела ее такой. Большим пальцем она все еще теребила что-то в руке, возможно, вилку для рыбы с картошкой фри. На ней не было макияжа, ее кожа была ярко-розового цвета, бледные ресницы стали практически незаметны. Я видела герпес на ее нижней губе. Это было все равно что поймать ее голой. Все ее стены рухнули, никакой знакомой бравады.

– Твоя соседка, Сью, она подумала, что ты можешь быть здесь, – пояснила я.

– Любопытная сука, – пробормотала Лорен. – Держу пари, она обожает совать свой нос в чужое белье. Она рассказала тебе, что моя мама ушла?

Я не ответила.

– Не может держать рот на замке.

– У тебя все нормально?

– Ага, да. – Она затушила сигарету и взяла лежащий рядом с собой пакетик картошки. – Это происходит постоянно. Мой отец снова пошел и просрал все пособие.

– Он же не ударил тебя, или Джоан, или кого-нибудь еще?

– Нет. – Голова Лорен резко повернулась. – Черт возьми, Сью тебе это сказала?

Понятия не имею, с чего я взяла, что ее отец был абьюзером. Возможно, я это придумала. Мистер МакКиббин был невысоким, жилистым мужчиной и немного пил, но не был пьяницей. Во всяком случае, не больше, чем мои родители. Хотя я помню один инцидент. Когда я ходила по магазинам в городе, я видела, как отец Лорен выходил из букмекерской конторы, а другой мужчина случайно поймал его в дверях за плечо. Мрачное лицо мистера МакКиббина покраснело, и он выругался, ударив незнакомца один раз в грудь свернутой бумагой. У меня сложилось впечатление, что он был неуравновешенным человеком, склонным к неожиданным приступам насилия.

– Нет, – ответила я. – Я не знаю, почему я это сказала.

Сквозь стену мы слышали, как пронзительный голос Керри становился все громче, а Стюарт бормотал что-то странное в ответ. Лорен закатила глаза.

– Угрюмая корова, – сказала она.

Затем в коридоре послышались шаги Керри, дверь распахнулась, как будто она пыталась нас за чем-то поймать.

– Ты можешь остаться, – она указала на Лорен, – но твоя подруга должна уйти. Здесь вам не место для чертовых тусовок.

Встревоженная, я посмотрела на Лорен, но она проигнорировала Керри и вытащила еще одну сигарету из пачки. Легкая улыбка на мгновение скользнула в уголках ее рта, а затем испарилась. Я была поражена. Однажды я рассказала Лорен, как мы молча издевались над Джерри Лэйк и вели себя так, будто она была невидимой, делали вид, что не слышим ни одного ее слова. Мы называли это «отправить кого-то в Ковентри», и это был особый прием Божественных. Во время моего рассказа Лорен скривила лицо, обвинив нас в издевательстве. Но теперь я могла видеть, насколько ей нравилось использовать эту тактику в отношении Керри.

– Лорен, ты меня слышала или нет? – сказала Керри.

Подружка Стюарта подошла и выключила телевизор. Лорен раздвинула ноги и наклонилась над диваном, чтобы предложить мне затянуться сигаретой.

– Вот черт, – сказала она и заткнула рот. – От тебя дерьмом пахнет.

Я посмотрела на свой костюм от Jaeger. Была суббота. У меня не было ни одной причины быть в костюме, но я, полагаю, хотела произвести впечатление на Лорен своим новым нарядом, чтобы создать видимость, будто меня отвлекли от чего-то крайне важного. Чтобы показать ей, что у меня есть опыт, что я могу вести переговоры с реальным миром, что я профессионал. Теперь костюм был помят, на ноге было пятно, а на рукаве – непонятная темная капля, которую я понюхала.