Текст книги "Комплекс прошлого"

18

Это был один из тех теплых весенних вечеров в Англии, когда люди внезапно понимают, что лето уже не за горами. Конечно, я не должна была оставаться одна в городе, но все же вместо того, чтобы поспешить обратно в школу, я пошла в сторону парка, в котором горожане издевались над Джерри Лейк, когда мы гуляли с питбулем.

Полуобнаженные люди лежали на полянах, поглощая последние лучи уходящего солнца. Компания мальчиков пинала мяч. На детской площадке я увидела знакомые высокие залакированные хвостики трех девушек из Короля Эдмунда, которые сидели наверху горки и пили Hooch [39]39
  Hooch – британская марка газированного алкогольного напитка.


[Закрыть]. Они были пьяны и издевались над мужчиной, который качал ребенка на качелях. Когда я подошла ближе, я поняла, что тот, на кого они кричат, – брат Лорен. Они свистели, пытаясь заставить его выпить. Стюарт МакКиббин – я узнала его, потому что часто видела в школе, – стоял, прислонившись к качелям, мускулистый, высокий, совершенно равнодушный к их крикам. Он мог бы отвести ребенка своей девушки в другое место, но казалось, что все это внимание его забавляло. Он посадил малыша в песочницу, дал ему ведро и лопату, а сам плюхнулся на скамейку, раскинув руки, расставив ноги, из-за чего его пах вызывающе выступал над сиденьем. Он просунул руку под пояс и поправился. Потом закрыл глаза. Он не стал бы дважды смотреть на кого-то вроде меня, я знала это, но почувствовала, как что-то, словно гравитационное притяжение, тянет меня подойти ближе к игровой площадке.

– Стюарт, перестань издеваться, – кричали девушки из Kороля Эдмунда.

Отвергнутые, они обратили свое внимание на меня, и, когда я проходила мимо, медленно поворачивали головы, глядя мне вслед. Белые напудренные лица и темные акульи глаза.

– На что она уставилась?

Я ничего не сказала, опустила голову и продолжила идти.

– Кто выпустил собак? – пропели они [40]40
  «Who let the dogs out?» – строчка из песни Baha Men.


[Закрыть].

До ворот оставалось, наверное, еще триста метров или около того. Мне просто нужно было перебраться на другую сторону парка, и тогда я буду почти на территории школы. Три девочки выскочили из своей клетки и медленно последовали за мной, тявкая и завывая. Я проклинала себя за то, что вышла одна.

– Эй, мы говорим с тобой, напыщенная шлюха.

Мои руки были липкими, я старалась не бежать и не смотреть через плечо, но они протиснулись мимо и перекрыли мне путь, так что нужно было получить их разрешение, чтобы уйти.

– Извините, – сказала я.

Они отпили из бутылок и ухмыльнулись, качаясь вперед и назад.

– Какое волшебное слово?

– Пожалуйста, просто отстаньте.

– Отстянте, – изобразили они мой акцент. – Отстянте.

– Серьезно, – сказала я.

– Серьезно, серьезно, серьезно.

Один из них протянула напиток, а затем ослабила хватку на горлышке, позволив бутылке упасть. Она ударилась об асфальт с громким треском.

– Посмотри, что ты наделала!

Остальные зашипели от смеха.

– Ты должна мне за это. Лучше пойди купи мне еще. Метнись-ка рысью.

Даже если бы я выглядела достаточно взрослой, чтобы меня обслужили в магазине, а я не выглядела, я все равно не смогла бы заплатить за это. Я опустошила карманы кардигана, чтобы доказать, что у меня нет бумажника. У меня была только одна сигарета, которую я до этого положила в карман. Казалось, они не знали, что делать дальше. Более высокая из трех девушек посмотрела на свои кроссовки, языки которых были залиты розовой жидкостью из упавшей бутылки.

– Они испорчены.

Остальные девушки тут же включились.

– Да, посмотри, что она сделала. Она крупно облажалась, Джейд.

Щелк, щелк. Вожак щелкнула пальцами и указала на свои ноги.

Я стояла там – совершенно жалкая, слабая – не понимая, чего именно она от меня ждала. Зачем они это делали? Я почувствовала ком в горле и невероятное желание помочиться. Если бы я не задерживала дыхание, я думаю, что обмочилась бы. Я в отчаянии огляделась, надеясь увидеть, как еще один Божественный курит в парке. В тот момент я была бы рада любому, даже Джерри Лейк. Медленно я присела на одно колено и натянула рукав рубашки на кулак. Я начала тереть.

– Вот так, принцесса Ди, давай-давай.

– Завязывайте, все вы, – услышала я.

Девушки вскинули головы. Брат Лорен стоял позади нас, держась за коляску одной рукой. Я испытала одновременно подавленность и облегчение.

– Хорошо, Стю.

Они скрестили руки и надулись, как я помню, совершенно не раскаявшись. Я воспользовалась своим шансом встать и отступить на несколько шагов, будто пытаясь спрятаться.

– Джейд, ты меня слышала, проваливай.

– Или что? – сказала она.

Она прислонилась к воротам, раскачиваясь взад и вперед на локтях. Я наблюдала за тем, что Стюарт будет делать дальше.

Он улыбнулся, покачал головой и подошел к ней ближе, остановившись в паре миллиметров от нее, а другие девушки-волчицы свистели, как будто они собирались целоваться; я почувствовала укол зависти, но в последнюю минуту он внезапно пошевелил губами и что-то прошептал ей на ухо. Эта девушка из Короля Эдмунда, Джейд, закусила губу, а затем покраснела, ударила его обеими руками по груди и взорвалась.

– Ты придурок, – сказала она, буквально плюнув в него словами. – Гребаный урод.

Она размахивала руками, и двум другим девушкам пришлось оттаскивать ее. Стюарт протянул руку, чтобы держать ее на расстоянии, и казалось, что она ничего не весит, как комар или муха.

– Ты полон дерьма, Стюарт МакКиббин. Твоя мама окажется в гребаном инвалидном кресле, ты, придурок, – кричала она, когда две другие девочки утащили ее. – Надеюсь, она ходит под себя.

– Сладких снов, Джейд, – Стюарт пошевелил пальцами, прощаясь.

Девушка все еще кричала ему оскорбления с другой стороны детской площадки, но они были едва различимы в шуме парка, звуках радио, футбольного матча и грузовика с мороженым, так что мы улавливали только каждое второе слово.

– Девушка… сестра… отброс… лесби.

Потом они ушли по переулку к пруду с утками, и мы остались вдвоем. Собственно, втроем. Младенец, которого в волнении я не замечала, яростно тряс ногами, требуя внимания. Он бросил панамку на землю.

– Вот, – сказал Стюарт, – сделай одолжение и подержи Кайла, ладно?

Я поняла, что он разговаривает со мной. В шоке я взяла ребенка под его горячие толстые ручки. Стюарт легко перебросил коляску через забор, мы пересекли калитку для поцелуев, и я стояла на тротуаре, наблюдая, как он пристегивает ребенка обратно и затыкает его сердитый рот соской.

– С тобой все в порядке? – спросил он, касаясь моей руки.

Я кивнула. Мои волосы упали, закрывая лицо, и я, не раздумывая, подняла руку и откинула их.

– На твоем месте я бы какое-то время держался в стороне от парка.

– Большое спасибо, – наконец сказала я, поморщившись от того, насколько по-Божественному я звучала, а мой голос был чересчур высоким.

Он смотрел на заходящее солнце, его глаза слегка прищурились, и он напомнил своего отца, хотя они не были особенно похожи. На самом деле он не имел особого сходства и с Лорен, кроме цвета волос, которые были длиной до подбородка и выбриты на затылке сзади. Я решила, что он сам по себе. Довольно красивый, очень грубый. Ничего общего с мальчиками, которых я знала. Должно быть, я выглядела, будто собиралась сказать что-то еще, потому что он поднял руку ко лбу, ожидая, что я заговорю.

Я застыла.

Я понятия не имела, как разговаривать с мужчинами. С тем же успехом они могли быть пришельцами. На школьных танцах – в единственном месте, где мы официально общались с противоположным полом, – Божественные стояли тесными компаниями вокруг спортзала, в то время как мальчики танцевали под the Prodigy и the Orb, яростно толкаясь друг с другом, а затем напирая на нас, как неуклюжие павлины. Пол в темном спортзале был мокрым от пота, стекавшего с их взлохмаченных волос. Разумеется, алкоголь был запрещен, но к тому времени мы уже давно были пьяны, успев выпить по бутылке Archers [41]41
  Archers – британская марка некрепкого шнапса.


[Закрыть]в спальнях, и извивались в мятых бархатных туниках, которые едва касались наших ягодиц. Черные чокеры были похожи на пояса на наших бледных шеях. Мы нервно ждали под обувным деревом, когда группы учеников Харроу или Амплфорт, доставленные к нам в школьных фургонах (в фургонах с мясом, если хотите), вывалились из автобуса уже без задних ног, их галстуки-бабочки были развязаны, а рубашки расстегнуты. Когда начинали играть медленные песни, казалось, какая-то всемогущая сила разбивала нас на пары по совместимости и статусу. Всех, кроме Джерри Лейк, которая стояла рядом с учителями, скрестив руки на груди. Она не была заинтересована в том, чтобы напиться или быть облапанной. Не говоря ни слова, эти Генри, Руперты, Хьюго притягивали нас за поясницы и прижимались грудью к нашим соскам, их рубашки были мокрыми, а дыхание – тяжелым. Когда сотрудники не смотрели, пары уходили в темноту, уползали за живые изгороди, прижимались к стенам. Уши звенели от музыки, мы позволяли их языкам кружить у нас во рту. Раз в пятнадцать минут надзирательница ходила с тростью от куста к кусту, отбивая их так, будто выгоняла оттуда птиц прямиком под прицелы охотников. Но бесстрашные парни все равно залезали потными руками к нам в колготки, торопливо пытаясь понять, куда вставлять пальцы. И все это без единого слова. Когда музыка стихала, мы наконец выходили из укрытий, некоторые из нас были закутаны в смокинги. Джерри сидела на скамейке с учителями, чинно скрестив ноги. Мы снова целовались с нашими трофеями на глазах у сверстниц и отправляли их в путь.

Я уставилась на Стюарта, и моя голова склонилась набок в этом нелепом движении, невыносимо смущенная, с каждой секундой я становилась все более застенчивой. Я знала, что должна хоть что-то сказать.

– Мне жаль, что они так сказали о твоей матери.

Я знала от Лорен, что у Джоан рассеянный склероз. Затем, поскольку я уже начала разговор, но мне не хватало опыта, чтобы понять, когда стоит остановиться, я протянула руку с браслетом на шнурке.

– Я дружу с Лорен.

– Да, я знаю, – сказал он, приподняв брови. – Мою сестру часто обсуждают в последнее время, не так ли? Идет к успеху.

Люди в парке уже начинали расходиться, стряхивая одеяла, отряхивая пыль, хотя футболисты все еще играли в сумерках, бегали и показывали куда-то пальцем, некоторые из них были почти незаметны на фоне синеющей травы, и неоновый мяч так резко возникал между ними, словно левитировал. Ребенок шумно посасывал соску. Я предположила, что он был голоден и его раздражало, что я отвлекала внимание Стюарта. Мы оба игнорировали его.

– Разве тебе не пора вернуться в школу? – спросил он.

– Почти, – ответила я и вспомнила о сигарете, которую принесла с собой. Я вынула ее, она уже рассыпалась в кармане моей рубашки.

– Думаю, я сначала покурю.

Полагаю, мне просто нужно было доказать ему, что я бунтарка и не играю по правилам Божественных. Я зажгла сигарету прямо там, на улице, зажав между пальцами. Затем я протянула ее Стюарту. Он на мгновение смутился. Если бы его поймали за курением со мной, у него были бы большие проблемы. Но он протянул руку, чтобы взять сигарету, не сводя с меня глаз все это время; наши руки на мгновение соприкоснулись, когда он затянулся и передал ее обратно мне.

– Спасибо.

Не говоря ничего более, он повернулся и стал толкать коляску по улице.

– Если увидишь сестру первой, скажи ей, что я зайду в среду выпить чаю, – крикнул Стюарт через плечо; когда он переходил улицу, раздался грохот колес и его свист.

– Ладно, – крикнула я в ответ, но он, вероятно, не услышал.

Я остановилась, держа сигарету точно так же, как он передал ее мне, между средним и большим пальцами. Там, где к фильтру прижимались наши губы, было влажно от слюны. Я потрогала свое предплечье, разглядывая место, где он меня коснулся, чуть ниже локтя, но там не было никаких следов. Я медленно перевернула сигарету, все еще тлеющую, и затянулась.

19

Следующие несколько недель, которые стали для нас последними, мы провели в истерике, почти в состоянии паранойи. Теперь, когда фотографии стали достоянием общественности, предположения о личности извращенца выдвигались два-три раза в неделю. Под подозрение попадал каждый. В том числе и аварийный сантехник, и член англиканского духовенства, и школьный инспектор. Несмотря на то что не за горами были экзамены, мы запоминали номера автомобилей, сообщали о горожанах, которые задерживались возле школьной территории, ползали по кустам в поисках подсказок. Я чувствовала, что был лишь вопрос времени, когда мы начнем подозревать друг друга.

– Это должен быть кто-то, кто действительно хорошо знает школу, – утверждала Джордж Гордон-Уоррен. – Кто-то свой.

Мы были в гончарной комнате, наблюдали, как Дэйв работала над скульптурой – большим безжизненным бюстом, возможно, Аполлона или Зевса, который выглядел все более умирающим с каждым ее движением. Я наугад вырывала фотографии из стопки журналов National Geographic и вставляла их в свое портфолио. Ни одна из нас не была талантливым художником, совсем нет; я едва ли могла нарисовать вазу с фруктами, но, по крайней мере, говорила я себе, это было лучше, чем ходить в театральный кружок. В отличие от Скиппер, которая считала себя кем-то вроде актрисы, при мысли о том, что Падре пригласит меня читать утром в часовне или, что еще хуже, выступить с монологом, я чувствовала физическое недомогание. Перед началом экзаменов меня охватила паника, что мы со Скиппер не выбрали одинаковые предметы: впервые за четыре года дружбы наши расписания не совпадали. Недавно я нашла художественную комнату, наполненную запахом глины, теплом, исходящим от печи, мягкими звуками черчения углем по бумаге, – одно из немногих мест, где я могла расслабиться. Вдали от Скиппер друзья забывали, что должны были показывать свое безразличие по отношению ко мне, и вели себя как раньше.

Джордж начала делать член из лишней глины, гротескную мультяшную копию пениса с фотографий. Учитель рисования мистер Роговски, мягкий в общении поляк, не имевший абсолютно никакого авторитета, носился по комнате в паре резиновых башмаков, делая вид, что ничего не замечает.

Джордж наклонилась и пошевелила пенисом у моего уха.

– Черт побери, – завопила я, отбивая его своей записной книжкой.

– Девочки, – неубедительно прикрикнул учитель.

Джордж скрестила руки, поставив ноги на пустой гончарный круг. Она скрутила пенис в форме спирали или штопора, изучая нашего учителя.

– А что насчет Роговски?

Мистер Роговски был ровесником моего отца. Он носил толстые вельветовые брюки и кардиганы домашней вязки. Его спина была сгорблена, и – это отталкивало нас больше всего – его указательный палец наполовину отсутствовал. Этот недостаток он практично использовал, продавливая оставшейся частью пальца глиняные глазницы или отверстия в горшках.

– Чушь, – сказала Дэйв, даже не поднимая глаз.

– Ради бога, а кто тогда? – сказала Джордж и швырнула член на стол.

Наше расследование уже исключило небольшую группу преподавателей-мужчин. Все они были совершенно асексуальными, неспособными хоть на какой-то интерес к Божественным, которые десятилетиями над ними издевались. Мы с трудом могли представить, что у них есть пенисы, не говоря уже о том, что они могут фотографировать свою эрекцию. За исключением Стюарта, все, кто входил в обслуживающий персонал, казались нам слишком толстыми или старыми, напрочь лишенными подобных фантазий. В подозреваемых оставался помощник-француз (почти наверняка гей), пекарь, который доставлял нам праздничные торты (слишком долговязый), и один из младших садовников с трудностями в обучении, который всегда улыбался и махал нам руками в классе. Все эти страстные исследования пошли мне на пользу, потому что в перерывах между подготовкой к экзаменам я могла исчезнуть, прямо как сейчас, и курить с Лорен, и никто этого не замечал. Мы виделись почти каждый день.

Но вскоре после лекции директрисы фотографии прекратили появляться. Мы просто перестали их находить. Младшие курсы расстегивали свои платья в голубую полоску до бюстгальтеров, лежали полуголые в саду, читая, одним глазом смотря в книгу, а другим выжидающе выглядывали из-за кустов. В мае наступила новая половина семестра, и в конце концов мы были вынуждены признать, что опасность миновала. Возможно, он испугался того, что сотрудники постоянно ходили вокруг школы в попытках его вычислить.

– Возможно, он умер, – сказала Лорен.

Был субботний полдень. Мы с Лорен сидели на скамейке у старой мельницы. Она только что закончила смену в Woolworth, и ее волосы были завязаны платком на затылке.

– Держу пари, он задрочил себя до смерти.

Я понятия не имела, возможно ли такое.

– Мерзость, – мы сделали вид, что подавились.

Я по привычке потерла ожог от сигареты на внутренней стороне руки. Он был похож на плотный желтый бутон, пока наконец не лопнул, и теперь превратился в блестящий розовый шрам из-за того, что я продолжала на него давить, ковырять и поглаживать. Я хотела спросить Лорен о ее брате, но не могла понять, как это сделать, чтобы не стало очевидно, что он мне интересен.

– Хочешь услышать новость? – сказала я вместо этого.

– Давай.

– Третий курс поджег Пенфолд.

– Кто такая Пенфолд?

– Наша лаборантка; она ставит химические эксперименты и все такое.

– Они подожгли ее?

– Ну, ее юбку.

– Какого черта она сделала, чтобы заслужить такое?

Я пожала плечами.

– Ничего.

Мы раздавили сигареты ботинками и пошли вдоль ручья, который проходил мимо мукомольной мельницы в сторону школы. Я не была уверена, куда направлялась Лорен, но, как всегда, последовала за ней. Дело в том, что в городе мы мало что могли делать. Кроме школы Святого Джона, которую вряд ли можно было считать достоянием, здесь не было ничего стоящего. Бывший пивоваренный городок, здесь почти не было работы. Кинотеатр был на последнем издыхании, и один за другим закрывались мясные, овощные и рыбные магазины; все горожане делали покупки в Исландии. Для горожан не оставалось рабочих мест, последними были вакансии в нашей школе: мыть полы, чистить картошку, подметать теннисные корты. Неудивительно, что они все нас ненавидели.

Человек, идущий впереди нас, сел на скамейку, положив на колени пачку чипсов и поставив рядом банку пива. Двое ребят бегали от него к мосту, кидая чипсы уткам.

– Эй вы, дурни, – крикнула Лорен и схватила одного из них за воротник. – Они не едят чипсы.

– Отстань, – сказал мальчик, вырываясь из ее хватки.

Отец сделал глоток пива, внезапно поднял глаза и покраснел.

– Они убьют уток, если будут кормить их этим, – объяснила Лорен.

– Мартин, Алан, идите сюда, – приказал он.

Мужчина встал и высыпал весь свой мешок с чипсами в воду. Послышался звук хлопающих крыльев и щелкающих клювов, вспенившейся воды, показались вздернутые коричневые и зеленые хвосты.

– А теперь отвали, – рявкнул он.

– Мудила, – пробормотала Лорен; она показала ему палец и пошла дальше. Впечатленная, я поспешила за ней.

Во время предыдущих прогулок мы ходили на кладбище и дымили среди наклоненных надгробий; как-то раз сидели в городском музее, где было дешевое кафе. Однажды Лорен пролезла через окно деревянной хижины для девочек-гайдов, куда горожанки из Короля Эдмунда якобы ходили терять девственность, но там было не на что смотреть. Она украла пачку печенья, и мы снова ушли. В тот день, я помню, мы бродили по верхним этажам библиотеки, листая журналы, а Лорен читала гороскопы. Тот факт, что она была Девой, богиней в [42]42
  Гайдинг – общественное движение, цель которого – духовное, интеллектуальное, физическое развитие, формирование характера и социальная адаптация девочек, девушек и женщин.


[Закрыть]каком-то смысле, якобы имел большое значение для нашей дружбы.

– Когда у тебя день рождения, напомни? – хотела она знать.

Я не верила в знаки зодиака, но понимала, что она не отступится.

– Двадцать первого апреля.

В тот же день, что и у Джерри Лейк, к моему неудовольствию. То, что мне приходилось делить с ней комнату в общежитии, уже было ужасно, а тут еще и совпадающая дата рождения.

Я вспомнила вторую неделю семестра. Чтобы отпраздновать мой день рождения, по традиции мы собрались в комнате отдыха, чтобы петь, толпясь вокруг бисквитного торта, заказанного в местной пекарне, или подноса с булочками, покрытыми глазурью, которые мы называли «Липкие Вилли». Мы вспомнили о ней только после того, как девочки взяли меня за руки и ноги и начали качать, подбрасывая вверх и вниз, как одеяло.

Джерри.

Черт.

Вот она. Стояла в дверном проеме, только что вернувшаяся с тренировки. Ее спортивная сумка была на плече, руки скрещены, а губы недовольно надуты. Ее темные волосы были, как обычно, зачесаны назад. Ее пучок был закреплен новой безвкусной безделушкой – шпилькой в форме незабудки, которую ей подарил на день рождения тренер и которую она позже потеряла. Это заставило меня задуматься, была ли доля правды в историях об их отношениях. Раньше я думала, что это лишь слух, один из многих, которые ходили вокруг Джерри.

Несколько девочек начали петь Happy Birthday, довольно слабо. Кто-то предложил Джерри то, что осталось от торта. Там оставалось лишь немного крошек. Джерри нахмурилась, уставилась на нас своими кошачьими глазами, двумя зелеными прорезями. Если бы взгляд мог убивать, как говорится. Я почувствовала, как ее ледяной взгляд упал на меня. Пение стихло. Почему она так меня выделяла? Я не виновата, что никто не дождался ее прихода. Я была ее соседкой по общежитию, а не ее матерью. Ей всегда необходимо было устраивать сцены.

– Ты корова, – прошипела она и бросила коробку с тортом на землю.

– Телец, – Лорен постучала по страницам гороскопа.

Как будто это все объясняло.

После библиотеки мы дошли до конца Милл-стрит, сделав круг по городу, чтобы добраться до школы обходным путем, мимо прачечной, где Божественные складывали свои пакеты с грязной одеждой раз в неделю, бросая грязное белье и одежду к другим высоким кучам, которые должны были стирать, гладить и складывать наши работницы из прачечной. Была суббота, и первокурсники занимались полировкой обуви возле Святой Хильды и предоставляли ее для проверки.

Лорен стояла в тени, глядя на большое общежитие из красного кирпича с его фронтонами и плющом. Позади нас доносился ровный стук стиральных машин, в воздухе витал мыльный привкус моющего средства. Где-то возле фруктовых садов я слышала аплодисменты. Мы посмотрели на окно моего общежития на третьем этаже. Оно было слегка приоткрыто, и я подумала, что есть вероятность, что Джерри была там.

– Пойдем, – скомандовала Лорен.

Она часто приглашала сама себя в мое общежитие, но, за исключением своего первого визита, всегда оставалась на первом этаже.

– На самом деле, сейчас не лучшее время, – остановилась я.

Я указала на заместительницу, которая сидела на стуле возле общежития в серой юбке с цветочным рисунком до щиколотки, в рубашке и вязаном жилете сверху. Как и все сотрудники, она была невзрачной, изможденной женщиной, вероятно, не старше тридцати, и производила впечатление одинокой и никому не нужной. Ничего более жалкого мы и представить не могли. Она читала, совсем не обращая внимания на своих подопечных, кроме тех случаев, когда они показывали ей начищенные кожаные туфли на шнуровке и лоферы, после чего она устало поднимала глаза и либо кивала, либо качала головой, а потом возвращалась обратно к своему роману. Нам с Лорен не потребовалось бы никаких усилий, чтобы проскользнуть мимо нее. Стоило бы побеспокоиться еще о первокурсниках и второкурсниках, но они были слишком напуганы, чтобы заговорить со мной напрямую. В школе действовала строгая иерархия. Если только они не были нашими сестрами, мы никогда не общались с младшими курсами, которые в своих летних платьях в бело-голубую полоску, по крайней мере на два размера больше, чем требовалось, были такими же аморфными, как косяк рыб. Тощие, непослушные и глупые. Некоторые из них пытались скопировать наше движение волосами; остальные предпочитали огромные челки, закрепленные широкими ободками. Все они носили резинки для волос и браслеты дружбы, которые часами плели для своих запястий. Пятикурсницы был для них богами. Они пугались, когда мы проходили мимо, предлагали нам свои места в очереди на обед, боролись за возможность уступить нам место в часовне. Считалось большим оскорблением не придержать дверь для девушки постарше; однажды я видела, как первокурсница пыталась поймать пальцами дверь для Скиппер, она так торопилась, что могла споткнуться.

Пара второкурсниц смотрели на нас с любопытством, полируя обувь, и быстро отворачивались.

– Не будь трусихой, – насмехалась Лорен.

– Ладно, хорошо. – Я сдалась. – Следуй за мной и ничего не говори.

Я тут же осознала свою ошибку. Это было худшее из всего возможного, что я могла сказать кому-то вроде Лорен. Она насмешливо фыркнула и сделала реверанс.

– Да, миледи.

Вместо того чтобы тихонько проскользнуть в общежитие, Лорен стянула платок, приподняла брови и направилась прямо к учителю.

– Лорен, – прошипела я. – Куда ты пошла?

Она посмотрела на меня через плечо, пошевелив пальцами.

– Подожди, – сказала я в панике и побежала, чтобы догнать ее, остановившуюся перед входом.

К моему облегчению, заместительница едва оторвалась от своей книги.

Возможно, она думала, что Лорен была сестрой, которая была в гостях, или одной из учениц шестого курса, пришедшей передать записку по приказу домовладелицы.

Лорен закашлялась.

– Добрый день, – сказала она с резким акцентом, похожим на акцент моей матери. Я поморщилась. Мы действительно так разговаривали?

– Здравствуйте, девочки, – категорично сказала заместительница. – Не забудьте записаться.

Я просунула руку под руку Лорен и попыталась увести ее, но она оттолкнула меня.

– Хорошо, да, – насмехалась Лорен, забрасывая волосы набок. – Конечно, запишемся.

Это, наконец, привлекло внимание заместительницы. Она опустила свой роман, пытаясь определить общежитие, к которому принадлежала Лорен. Лопатки Лорен были раздвинуты, губы сжаты в фальшивой улыбке, а подбородок высоко поднят, чтобы выразить то высокомерное презрение, из-за которого нас ненавидели, – ее лучшее представление о Божественных. На мгновение я была поражена преображением Лорен, тем, что она, как нимфа, могла перевоплощаться, и она была куда лучшей актрисой, чем Скиппер.

Заместительница взволнованно нахмурилась.

– Почему вы, девочки, не на матче?

В тот день была игра между матерями и дочерями – традиция пятого курса, которая существовала почти столько же, сколько и сама школа. Наши матери, большинство из которых – члены Old Girl’s, вышли на поле с битами и, подняв юбки выше колен, извинялись за то, что уже подзабыли, как это делается, улюлюкали от смеха, отбивая мяч, метались, как спаниели, по нашему свежескошенному газону.

– Я пришла за шляпой для матери, – сказала я заместительнице. Ложь.

Моя мать была в шести тысячах миль отсюда. В яхт-клубе, как я полагала, за вторым стаканом джин-тоника.

– Да, – вклинилась Лорен. – Надо бежать. Мама ждет.

Заместительница снова покосилась на Лорен, склонив голову.

Я задержала дыхание, прижав большой палец к ожогу на руке.

– И кто… – спросила заместительница, но как раз в этот момент второкурсница сунула ей под нос пару только что начищенных туфель.

– Пошли уже, – прошипела я.

Я потащила Лорен за руку и поднялась по ступенькам в дом.

Мы прошли по изогнутой дубовой лестнице, перепрыгивая по две ступеньки за раз, по коридору, не обращая внимания на несчастную на вид первокурсницу, блуждающую по коридору, как бездомная кошка, и влетели в мою спальню.

– О, боже, – сказала я в полном трепете, моя грудь вздымалась, а голова кружилась от облегчения. Я не могла поверить, что нам это сошло с рук. – Это было потрясающе.

Лорен взмахнула волосами, положив руку на бедро, все еще Божественная.

– Да, – сказала она. – Чертовски изумительно.