Текст книги "Комплекс прошлого"

46

Я похожа на старуху. Седовласая, изможденная, почти не функционирующая после нескольких недель бессонницы. Моя подруга Одри предлагает мне своего терапевта, но я смущаюсь при слове «психиатр».

– Не будь чертовой британкой, – говорит она мне и диктует номер.

Когда я спрашиваю Юргена, считает ли он, что мне нужно проверить голову, он бегло оглядывается и дергает себя за бороду, как человек, который не умеет лгать.

– Хорошо, – сдаюсь я.

Вместо того чтобы связываться с женщиной Одри, я выбираю другого терапевта, которого нахожу в интернете, кого-то неизвестного, человека по имени доктор Джейсон. Непонятно, это его имя или фамилия. Секретарь отвечает в течение часа, указывая время встречи, прикрепляя длинный опросник.

В настоящее время вы испытываете беспокойство, панические атаки или проблемы со сном?

Я жую щеку, щелкая пальцами по клавиатуре. Я думаю о своей неспособности сконцентрироваться, о постоянном пребывании в прошлом, о раздражительности, о внезапных вспышках насилия, о времени, например, когда я пинала пса без причины, или как, например, сегодня утром, когда Лена отказалась одеваться, я прижала ее к кровати так сильно, что на мгновение оставила отпечаток руки.

Вы считаете себя духовным или религиозным человеком? Были ли ваши родители с вами на протяжении всего детства, да или нет? Что из нижеперечисленного описывает ваш семейный опыт в детстве:

Домашняя обстановка была замечательной.

Домашняя обстановка была обычной.

В доме царил хаос.

Когда я еду по бульвару Сансет, я начинаю сожалеть о том, что нашла терапевта в Google или вообще кого-то увидела. Внезапно мне не хочется распластаться на камне, чтобы птицы выклевали мне печень. О чем я только думала? Я подъезжаю к офису, который находится на втором этаже небольшого комплекса, между аптекой и салоном красоты. Лучше бы я сходила на маникюр. Я отправляю электронное письмо секретарю из машины, низко согнувшись за рулем, ссылаясь на происшествие в семье.

Когда я прихожу домой, Юрген стоит перед гаражом и чистит свой велосипед.

– Ну? Как прошло?

– Никак. Я сделала педикюр.

Юрген насмешливо покосился на мои пальцы ног, гадая, не шутка ли это.

– Где Лена?

Он показывает в сторону гаража.

– Мама, – зовет Лена. – Сюда, сюда.

Она сидит, скрестив ноги на полу рядом с моим сейфом. Банка пуста, а ее содержимое – сигареты, письма, вырезки, фотографии – аккуратно разложено вокруг, как будто она открывает магазин.

Я кричу. Мое лицо бледнеет, ноги становятся ватными, кажется, я не могу бежать туда достаточно быстро.

– Что это? – говорит Юрген и бросается за мной в гараж.

Лена показывает фото пениса.

– Сто долларов, пожалуйста.

– Mein Gott!

Юрген недоверчиво качает мне головой. Вена между его глазом и виском вздувается. Я никогда не видела его таким злым, как сейчас.

– Я не могу в это поверить. Зефина!

Затем он падает на пол, хватает фотографии и забивает их обратно в сейф.

– Scheiße, Зефина, какого черта, ты с ума сошла? Ты сказала мне, что выбросила эти гребаные вещи. Ты их разорвала. Ты использовала эти самые слова, сказала мне. Что с тобой не так?

– Я знаю. Я знаю. Я сохранила их только потому, что… – Я спотыкаюсь, пытаясь найти рациональное объяснение.

Юрген стонет. Он опускает руку по подбородку, сидит на корточках на полу гаража, глядя на бетон между коленями.

– Хватит, – тихо говорит он. – С меня хватит.

Он несет ящик под мышкой к барбекю, опорожняет его вверх дном и заливает розжигом. Лена кричит, наблюдая, как весь инвентарь ее магазина горит, размахивая руками, дергая за рубашку Юргена.

– Перестань, папа, перестань! – Лена плачет.

Что-то в волосах Лены блестит. Шпилька Джерри, которую моя дочь склеила изолентой. Я выхватываю ее из-за ее уха и кладу в карман.

– Ой, мама меня обидела, – кричит Лена. Она смотрит на меня обвиняющим взглядом, упершись руками в бедра. Похитительница. Вор.

47

Мы были заперты, как Гера на своем золотом троне, нас держали под замком, как принцесс в замке. Запрещалось покидать территорию школы при любых обстоятельствах, нас сопровождали до трапезной, мы были под постоянным наблюдением, никаких телефонных разговоров или визитов из внешнего мира. Но к тому времени я не видела Лорен больше недели, а она давно перестала звонить. После того как произошел инцидент с часами, я ненадолго вернулась в свое общежитие, получив указание взять с собой только то, что мне нужно на последние оставшиеся дни в школе. Пока я собирала вещи, в коридоре стояла заплаканная староста. К тому времени кто-то додумался запереть окно; занавеска с цветами безжизненно висела, стол стоял вертикально. Согласно газетным, анонимный источник сообщил, что это был несчастный случай, что это случилось бы рано или поздно, так как окно открывалось втрое больше, чем это было разрешено законом, и в нем было достаточно места для такого миниатюрного человека, как Джерри. Я старалась не смотреть на аккуратно застеленную кровать Джерри, на выемку на подушке, мягкие игрушки, фотографии ее товарищей по команде. Как можно быстрее я заполнила пустой пододеяльник и протащила его на несколько футов по коридору в одноместную комнату, традиционно предназначенную для французских студентов по обмену.

Мы читаем о Джерри в таблоидах: об аппарате жизнеобеспечения, коме, уменьшающейся перспективе выздоровления, тренере, которого вызвали на допрос, его коллекции фотографий с полароида. Мы толпимся у одного экземпляра журнала в Сане – в единственном месте, к которому у нас был неограниченный доступ.

– Он сделал фотографии? Это был он? Мерзость, – завизжала Джордж Гордон-Уоррен и швырнула газету на пол. – Эта горилла?

Я подумала о волосатой руке, которую я видела свисающей из открытого окна машины в те дни, когда он приезжал за Джерри.

– Я же говорила, – объявила Скиппер, хотя она ни разу не упоминала тренера. – Вероятно, Джерри была во всем этом замешана.

Близнецы издали звуки рвотных позывов и покатились по полу.

Школьная медсестра наблюдала за девочками на предмет травмы или депрессии, прикладывая ладонь ко лбу, внимательно изучая наше поведение. Как будто то, что было у Джерри, могло быть заразным. Я старалась не смотреть медсестре в глаза. Я отпрянула от нее, когда она порхала вокруг нас, отскочив от ее липких рук.

Вскоре мы забеспокоились. В то время как для остальной части школы уроки продолжались как обычно, мы оказались в ловушке, и нам нечего было делать, кроме как прибирать школьные парты и писать письма с извинениями испуганным благотворителям. Празднования конца года были отменены, балы выпускников и школьные экскурсии были заменены общественными работами. Покраска стен классных комнат, чистка часовни, лакировка скамеек.

– Боже мой, – сказала Джордж, когда мы стащили весь рулон бумаги с яблонь, плюхнувшись ей на спину в саду. – Если они и дальше будут держать нас взаперти, я сделаю Джерри.

На той неделе фраза распространилась со скоростью лесного пожара, заменив жест приставленных к голове пистолетных пальцев или я-тебя-вижу жест. «Черт возьми, – говорили девочки, драматично вздыхая, взмахивая волосами, падая на свои двухъярусные кровати, закрыв брови руками, – мне так скучно, что я собираюсь сделать Джерри». Если мы опаздывали на обед, или наши сигареты, наконец, заканчивались, или когда Дэйв заметила пятно на спине моего тонкого летнего платья, во время того как я подметала пол в комнате отдыха, она толкнула меня под ребра – не делай Джерри. Ощущая пустоту, почти механически, я выдавила из себя натянутую улыбку. Хотя я вернулась к своим старым друзьям, я чувствовала себя самозванкой. Скиппер посмотрела на меня через комнату. Она постоянно наблюдала за мной, оценивая каждый раз, когда кто-то напоминал о Джерри. Я старалась, насколько это было возможно, чтобы мы с ней никогда не оставались одни. Я принимала душ поздно вечером или рано утром. Я завтракала с Дики Бальфур.

В последние выходные Божественных – самый последний раз, когда наши школьные ворота были открыты, – нам запретили ехать на автобусе до Оксфорда. Вместо этого мы вызвали мальчиков из соседней школы-интерната. Они приехали на такси в субботу днем, уже пьяные, пряча по четверти бутылки водки в пиджаках, и насвистывали, чтобы мы пропустили их через забор среди бела дня. Нашей домовладелицы и ее заместителя на этот раз нигде не было видно, наконец, им было плевать. Мы курили и взмахивали волосами, и одна за другой пары исчезали в прачечной, за спортивным залом или хозяйственным сараем. Последним оставшимся мальчиком был невысокий, толстый на вид Руперт, шепелявый, с толстой нижней губой, словно его ужалила пчела. Меня интересовала только его водка. Он небрежно поцеловал меня, а затем сунул палец в мои штаны, кружа им, как будто помешивая чашку чая карандашом. Я засмеялась ему в лицо, некрасиво закудахтав.

– Я думал, я тебе нравлюсь, – заскулил он.

– Повзрослей, – сказала я.

После Стюарта мне было наплевать на такого мальчика, как он. Мне было все равно.

– Фригидная, – прошипел он, когда я вылезла из кустов, взяв с собой его бутылку. – Эй, ты куда?

Я поднялась по мосту. Я хотела что-то разбить, разорвать на части и кричать-кричать-кричать. Я уронила бутылку с моста. Видела, как она взорвалась, как фейерверк, на дороге внизу. Автомобиль свернул, водитель извергал ругательства.

– Во что, черт возьми, ты играешь?

Я спрыгнула с моста.

Побежала вниз по школьной дороге.

За ворота.

Я сама не знала куда, пока не перешла через парк и не пошла по улице Лорен.

Я стучала в ее дверь, стучала так сильно, что у меня заболели суставы.

– Ладно, Ладно. Успокойся, иду, – услышала я ее крик и топот ног на лестнице.

Дверь распахнулась.

– Ой, – сказала Лорен с мрачным лицом. Она втянула щеки, скрестила руки и заблокировала дверной проем.

– Какого хрена ты хочешь? Я готовлюсь к работе. Если ты пришла сюда за этой долбаной шпилькой, то я ее потеряла, ясно?

Я открыла рот, но ничего не сказала, горло перехватило, как будто я проглотила большой камень. Она недоверчиво осмотрела меня с головы до ног, замечая красные глаза, покусанную губу, ушибленные суставы. Ее губа скривилась от презрения. Я покачала головой.

– Извини, – сказала я. – Неважно.

Я с трудом повернулась, чтобы уйти.

– Господи боже, Жозефина. – Лорен прищелкнула языком.

Она толкнула входную дверь каблуком.

– Ну и куда ты пошла?

48

Отец Лорен пил чай за кухонным столом, перед ним лежала газета. По радио передавали гонки. Когда я вошла, он наблюдал за мной поверх своей чашки и не сказал ни слова, пока Лорен не переключила канал.

– Верни обратно.

Лорен закатила глаза, но сделала, как он сказал. Она наполнила чайник, достала растворимый кофе, порылась в раковине в поисках кружек, вытирая их об футболку. Я неподвижно стояла в углу комнаты, стараясь не привлекать к себе внимания. Я посмотрела на белый шрам под его подбородком.

Мистер МакКиббин хмыкнул на меня, засунул газету под мышку и встал.

Мы услышали, как хлопнула дверь.

– Мудак, – сказала Лорен.

Мы сидели наверху на полу ее спальни с чашками кофе. Я была в одной стороне комнаты, Лорен – в другой. Она подогнула ноги под себя, как кошка – настороженная, недоверчивая, – она ждала, когда я что-нибудь скажу.

– С тобой все в порядке? – в конце концов спросила она.

– В порядке, – пробормотала я, хотя было очевидно, что это далеко не так. Я выглядела слишком худой. Мои волосы были сальными и тусклыми, плечи сгорбленными. Я была пьяна и несчастна.

Лорен молча потягивала кофе, глядя на меня, но в конце концов ничего не смогла с собой поделать.

– Ты разговаривала с моим братом недавно?

– Нет, – сказала я.

По крайней мере, это было правдой.

Лорен прищурилась, пытаясь понять, верит ли она мне. Потом высунула язык и вздохнула.

– Стюарт – настоящий шлак. Не трать на него время. Вот, – сказала она, залезла под кровать, вытащила бутылку Bell’s[55]55
  Bell’s – британский бренд виски.


[Закрыть] и плеснула в мой кофе. Она облизала руку, на которую брызнули капли виски, и наполнила свою кружку. Лорен пыталась подбодрить меня, но ее слова возымели противоположный эффект. Я ничего не значила для Стюарта, я совсем не была особенной. Я чувствовала, как виски обжигает мое горло, дерет, царапает мне внутренности. Я протянула чашку для новой порции.

– Ты голодна? – спросила Лорен.

Я почти ничего не ела несколько дней, только собирала школьные обеды и выбрасывала их прежде, чем все остальные приступали к своим.

– Не особо, – сказала я.

– Ну, а я чертовски голодная. – Лорен встала и потянула меня за руку.

Я последовала за Лорен вниз, где она заглянула в холодильник, и когда там не оказалось ничего, что могло бы ее удовлетворить, она заставила меня пойти с ней в магазин, где продают рыбу с картошкой фри – фиш-энд-чипс. Мы сели, разложив рыбу на столе. Лорен посолила картошку.

– Томатный соус?

Я кивнула.

Запах жареного картофеля, шипение корзинок, погруженных в кипящее масло, огромные куски рыбы – все это вызывало у меня тошноту.

Человек за столиком рядом с нами читал местную газету, и мы могли прочитать ее заголовки. Лорен взглянула на газету и перетасовала картошку по белой бумаге, нервничая, не желая смотреть мне в глаза, хотя, возможно, мне лишь показалось. Я повернулась и посмотрела в окно. Снаружи небо выглядело ледяным, солнце – болезненно-желтым. Картофель был невыносимо горячим; я помню, что где-то послышалось легкое гудение, и у меня разболелась голова.

Когда первые капли дождя зашипели на раскаленном асфальте, горожане бросились в укрытие, и колокольчик над дверью звенел без остановки. Мужчины бежали к букмекерским конторам через улицу с газетами над головами. Большой отряд Короля Эдмунда, громко визжащий от раскатов грома, нырнул в дверной проем с куртками Kappa на головах, с узкими хвостиками и широкими блестящими лбами. Лорен сделала вид, что не видела их. Ее челюсть выдвинулась, она взяла картошку, но не съела ее. Некоторые из девочек Короля Эдмунда повернулись, чтобы взглянуть на нас в углу, начали хихикать и толкать локтями мальчиков, с которыми пришли, и они тоже повернулись посмотреть на нас. Волосы Лорен были распущены, длинная белая накидка спускалась по ее спине. Я была смертельно бледной и мрачной. Полагаю, мы обе выглядели так себе. Легкая мишень.

Я узнала, что одной из девушек была та самая, что приказала мне встать на колени и почистить ее обувь.

– Джейд Докетт, – пробормотала Лорен себе под нос. – Шлюха.

Девочки Короля Эдмунда оскалили зубы.

– Джейд, ты слышала, как тебя только что назвала эта уродина?

– Чертова хамка.

– Противная маленькая сучка.

– Соска, – крикнула другая, и я предположила, что это предназначалось мне. – Лесбиянки.

Мальчики щелкнули пальцами в воздухе и рассмеялись.

– Просто не обращай на них внимания, – сказала я.

Я собрала остатки еды и выбросила их в мусорное ведро.

Я подняла Лорен на ноги и взяла ее под руку, как будто она была Божественной. Мальчики, одетые в спортивные костюмы и большие мешковатые джинсы, топали ногами под столом, как краснолицые малыши с едва не спадающими штанами. Я почувствовала, как нечто злобное и уродливое пульсирует в моей грудной клетке, пытаясь выбраться наружу. Я смотрела на них с немым вызовом в глазах, прося сделать хоть что-то. Давайте, попробуйте. Когда мы проходили мимо, я неотрывно смотрела на их стол, но никто не плюнул мне в лицо, не толкнул и не поставил подножку.

– Йоу, МакКиббин, – крикнул один из мальчиков.

Он поднес к губам пальцы в форме буквы V и пошевелил языком, от чего девочки завизжали от отвращения. Девушка из парка громко захихикала.

Я выскользнула из-под локтя Лорен и пошла обратно к столу, особенно выделяя ее.

– Пошла на хрен, – сказала я и плеснула в нее кока-колу.

Она закричала и вскочила на ноги. Мальчики затопали ногами еще сильнее; мы могли слышать, как они щелкали пальцами и истерически завывали, когда мы с Лорен рука об руку вышли на улицу.

Лорен остановилась на дороге.

– Не могу поверить, что ты только что сделала это. С Джейд Докетт.

– Что?

– Пошла на хрен, – передразнила она.

Я пожала плечами, как будто ничего не произошло. Как будто мое сердце не пробивало грудину. Как будто мои кулаки не были сжаты.

Она повторила это снова, теперь с трепетом.

– Пошла на хрен.

Она чмокнула меня в щеку, чтобы поблагодарить.

– Попахивает голубизной, – пошутила я.

Она сильно толкнула меня в бедро. Я улыбнулась. Она обняла меня за талию и снова притянула к себе.

– Давай напьемся.

49

Мы напились дешевой бутылкой водки и пинтой молока из магазинчика на углу, купленных на мои последние деньги. Мужчина на кассе посмотрел на сиськи Лорен и не стал спрашивать удостоверение личности. Из телефонной будки она позвонила своему боссу в Woolworth и сказала, что ей слишком плохо, чтобы выйти на работу сегодня. Сидя на эстраде в парке скрестив ноги, Лорен вылила половину молока и залила его водкой, встряхивая его, как бармен.

– «Белый русский», – сказала она, пожав плечами, когда увидела мое выражение лица.

Она протянула мне молоко, вытирая подбородок рукавом.

Я рассказала ей о слиянии школ, о том, что мы все переедем в новый кампус, расположенный в тридцати милях отсюда.

– Значит, ты не вернешься сюда?

– Мы могли бы писать друг другу, – предложила я. – Я могла бы приезжать.

– Да неважно, – сказала она оскорбленно. – Я имею в виду, что я не собираюсь вечно жить в этом дерьме.

Раньше, когда я спрашивала Лорен, чем она будет заниматься после школы, у нее не было ответа. Она, вероятно, была намного умнее большинства Божественных, но об университете не могло быть и речи.

– Брайтон, – сказала она, встряхивая молоко в коробке. – Я, наверное, перееду в Брайтон или что-нибудь в этом роде. Или Борнмут.

– Что в Борнмуте?

– Я не знаю, никогда там не была, но звучит хорошо. Море и все такое, – сказала она и швырнула пустую бутылку из-под водки в кусты.

По дороге домой Лорен, намеренно или нет, выбрала маршрут, который вел нас по улице Керри. Когда мы приблизились к ее дому, я смотрела вперед, делая вид, что не узнала его, но Лорен отпустила мою руку и пошла в их палисадник.

– Лорен, пожалуйста, – взмолилась я.

Последняя, кого я хотела видеть, была девушка Стюарта.

– Йоу, выходи сюда, цыганка, – крикнула Лорен, стуча в дверь, но, к моему облегчению, никто не ответил.

Она посмотрела в щель почтового ящика.

Я никогда не понимала, почему Лорен так ненавидела Керри. Когда я спрашивала ее, она закатывала глаза, как будто это было очевидно. Бывшая Король Эдмунд, Керри, возможно, была школьным хулиганом, загоняла Лорен в угол на детской площадке, плевала на нее, дергала за волосы, дразнила, как Скиппер Джерри. Или, может быть, ее единственным преступлением было то, что она украла брата Лорен.

Несколько соседей выглядывали из парадных дверей, чтобы понять, в чем дело.

– Эй, потише, ладно? – сказал мужчина через стену.

– Лорен, брось, их даже нет дома, – взмолилась я. – В чем смысл?

Лорен вызывающе фыркнула, проливая молоко через прорезь для почты.

Казалось, это вдохновило ее.

Она повернулась к мусорным бакам и открыла крышки. Ей не потребовалось много времени, чтобы найти боеприпасы, которые она искала. Она торжествующе потрясла в воздухе испачканным подгузником и, прежде чем я успела что-нибудь сделать, чтобы остановить ее, измазала им дверную ручку дома Керри. В ужасе я могла только стоять и наблюдать за ней.

Через дорогу сосед грозился вызвать полицию.

Что сказали бы мои родители, если бы меня арестовали за то, что я бросала дерьмо в чей-то дом? Я представила их реакцию: мою мать вызвали из Лондона, ее планы на выходные испорчены; мой отец расхаживал по офису, звонил своим знакомым, старался скрыть это от газет, – и сразу почувствовала себя трезвой.

– Пожалуйста, – прошипела я. – Остановись.

Но Лорен только захихикала.

– Просто подожди, пока твой отец узнает об этом, – крикнула соседка, читая мои мысли, и ворвалась в свой дом, как будто собиралась вызвать мистера МакКиббина.

Это, наконец, привлекло внимание Лорен.

– Назойливая старая кошелка, – пожаловалась она и выбросила подгузник на улицу. – Пошли.

Я колебалась. Лорен все еще была пьяна, гудела от адреналина, словно заряженный пистолет. Я понятия не имела, что она задумала, что еще она могла сделать, куда могла меня привести. Но когда я думала о том, чтобы вернуться в школу, отсиживаться в комнате отдыха со Скиппер и близнецами или сидеть в своей пустой комнате в общежитии, глядя лишь на маленькое деревянное распятие на стене, мне хотелось рыдать.

– Куда пойдем? – осторожно спросила я Лорен.

– Понятия не имею. Домой, – сказала она и вытерла руки о стену.

– А что насчет Джоан?

– Ее нет. Ушла в кино со Сью.

– Хорошо, – наконец согласилась я. – Но ненадолго.

Дом был таким, каким мы его оставили, – темным и пустым, в раковине все еще стояли грязные тарелки. Мы украли из холодильника две бутылки пива. Через какое-то время я перестала думать о Стюарте, Скиппер или даже Джерри и начала расслабляться. Лорен увеличила громкость стерео в гостиной. Я продемонстрировала Лорен, как мальчики танцевали на школьных вечеринках, подпрыгивая, бодая меня головой. Я плюхнулась на диван рядом с ней, у меня кружилась голова, я не могла стоять.

– Боже, ты худая сучка, – сказала Лорен, сравнивая наши тела.

Я посмотрела вниз. Стучащие колени, бедра не больше икр, ноги как чистящие палки для труб. Я почувствовала, как на меня снова накатила волна горя. Лорен была права, я была ужасна, как ходячий скелет. Я попыталась прикрыться.

– Эй, не пойми не так; я не это имела в виду.

Я выпила свою банку.

– Я ненавижу свое тело, – призналась я.

– Ты что?

– Ненавижу свои ноги и все лицо.

– Ох, заткнись. – Лорен выглядела искренне удивленной. – Ты такая красивая.

Я знала, что это неправда. Я ждала, что она саркастически рассмеется, но она не засмеялась. Это был первый настоящий комплимент, который она мне сделала. В тот момент я так сильно в этом нуждалась, так жаждала чьего-то одобрения, как собака, ожидающая угощения со стола, что почти захныкала.

– У меня огромный нос, – сказала я, прикрывая его рукой.

– Заткнись, ты просто аристократка. У всех аристократок большие носы.

Я толкнула ее локтем.

– Я чертовски ненавижу свои волосы, – призналась она, отхлебывая из банки.

– Что?

Я не могла поверить в это. Волосы у нее не были мышиными, как у меня, они не завивались, когда намокали. Они были гладкими, серебристыми, воздушными.

– Но они же потрясающие, – сказала я, протягивая руку, чтобы прикоснуться к ним.

Они буквально текли по моим пальцам, как вода.

– Отвали. Я оставила их только из-за мамы. Она всегда хотела настоящую девочку, а не пацанку.

Я помогла Лорен убрать их за шею, чтобы посмотреть, как она будет выглядеть с короткой стрижкой.

Она смотрела на себя в зеркало.

– Мой отец сойдет с ума.

– Тебе и с длинными волосами очень хорошо, – сказала я, пытаясь заставить ее почувствовать себя лучше.

Ее лицо застыло, и она вышла из комнаты.

– Что ты делаешь? – крикнула я вслед.

Когда она спустилась по лестнице, то уже была вооружена электрической бритвой и большими кухонными ножницами.

– Ни за что, – сказала я.

– Слабачка.

Она взяла в кулак волосы и отрезала. Половина ее серебристого занавеса исчезла.

Я вскрикнула.

– Боже мой.

Она отстригла еще один кусок сзади, держа ножницы в сантиметре от головы. Затем она протянула мне бритву.

– Ты собираешься просто стоять там или что?

Она опустилась на колени и закрыла глаза. Я сделала несколько глубоких вдохов, застыла на месте, а затем провела бритвой прямую линию от макушки до затылка. В этом действии было что-то мощное, Божественное.

– Опусти подбородок, – приказала я.

Я сделала полумесяцы вокруг каждого уха.

Я коротко срезала ее бакенбарды и челку до самой макушки. После того как все ее волосы исчезли, я сказала ей держать глаза закрытыми и повела ее обратно к зеркалу.

– Три, два, один, – сказала я.

Глаза Лорен открылись.

– Черт, – сказала она и погладила свою голову круговыми движениями. – Это так странно. Я будто смотрю на…

– Стюарта, – сказали мы одновременно.

Юбилейные часы в гостиной пробили шесть. Я уже пропустила три проверки. Мне даже не следовало выходить из комнаты в общежитии.

– Черт, нам лучше убрать это дерьмо до того, как моя мама вернется домой, – сказала Лорен.

Мы убрали пряди светлых волос с пола и спрятали пустые банки на дно мусорного ведра. Когда Лорен пошла в душ, я ждала в ее спальне, чтобы попрощаться. Я поняла, что это может быть последний раз, когда я ее вижу. Менее чем через неделю я вернусь в Гонконг. Я подумала о том, чтобы пригласить Лорен остаться со мной тем летом, но знала, что это невозможно. Несмотря на то, что она утверждала в баре, я знала, что Лорен, вероятно, никогда не уедет из города. Ее работа будет заключаться в том, чтобы заботиться о Джоан, когда она уже не сможет следить за домом, платить за квартиру.

Подумав об этом, я в последний раз поигралась с коллекцией ожерелий на ее комоде, позволяя бусам щелкать по пальцам, использовала немного ее блеска для губ, открывала и закрывала ящики комода. Конверт с фотографиями. У меня скрутило живот. Я вынула их и положила на нижнюю койку. Голова у меня кружилась от водки и пива. Лорен вернулась, обернувшись полотенцем.

– Так легко, – насмешливо сказала она, толкнув мою ногу.

Я села.

– Потрогай, – сказала она.

Она села рядом со мной, взяла мою руку и нежно провела ею по своей бритой голове. Одна сторона кололась, как щетина, другая была бархатной. Я закрыла глаза. Это было очень приятно, как если бы я гладила кошку или собаку. Я не хотела плакать перед ней, но внезапно слезы потекли по моему носу, медленно капая на ковер.

– Дерьмо. Хочешь об этом поговорить?

– О чем?

Лорен взглянула на фотографии.

– Ты знаешь. Джерри.

Я попыталась заговорить, но слова застряли у меня в горле, как будто я проглотила что-то большое. Я покачала головой. Почувствовала, как пол ускользает из-под меня. Я кинулась к мусорному ведру, встала на колени, и из меня хлынуло рекой. И все же я не могла выговорить ни слова. Я подавилась желчью и заплакала. Когда наконец все вышло из меня, я рухнула на пол, сгорбившись на четвереньках, как собака.

Лорен легла рядом со мной на ковер. Ее рука оказалась на моей спине и нежно гладила меня между лопаток. Ш‐ш, ш-ш. Я помню, от нее пахло тальком и зубной пастой.

Я попыталась сесть.

– Я отвратительна. – Нить слюны паутиной висела между моим подбородком и полом. Я вытерла рот рукой.

– Нет, это не так. Не говори так.

– Да, – настаивала я.

– Заткнись, мать твою.

Она подошла ближе, чтобы доказать это, мы оказались слишком близко, нос к носу, и она вдохнула.

– Видишь.

– Чудачка, – сказала я.

– Ага, – тихо сказала она. – Наверное.

Она уставилась на мой рот.

А затем поцеловала меня.