Текст книги "Комплекс прошлого"

– Боже мой, – вспомнила я. – Мусорные баки Сью упали.

Лорен усмехнулась.

– Славно.

Я почти забыла о Керри, которая стояла перед пустым экраном телевизора, положив руки на голые бедра. Я могла видеть яркую красную линию, проходящую вдоль ее пояса, через которую из нее доставали ребенка. Интересно, где Стюарт?

– Вы обе, блин, глухие, что ли? – сказала Керри.

Уголок рта Лорен снова дернулся.

Она предложила мне картошку.

– Ты голодна? – спросила меня Лорен, продолжая игру. – Думаю, на кухне есть немного креветок.

Я не знала, что сказать. Я действительно хотела есть. За исключением мятных конфет, я почти ничего не ела, опасаясь встречи со Стюартом. Моя крестная, думая, что у меня боли во время менструации или похмелье, накануне вечером даже дала мне стакан воды и немного парацетамола и посоветовала лечь спать пораньше.

– Ну же, угощайся. – Лорен тряхнула пакетом картошки у меня под носом.

Лицо Керри застыло в недоумении. Ее крохотное тело напряглось, черные глаза сузились в две толстые черные линии. Я не могла не вспомнить о Джерри Лейк, которая тоже упиралась одной рукой в бедро и надувала губы, стоя у обувного дерева. Тогда Джерри действительно сплюнула от гнева – немного пены вышло из ее рта и свисало ниткой по подбородку.

Я ждала, взорвется ли Керри подобным образом.

Она всасывала воздух сквозь передние зубы.

– Вы двое думаете, что это смешно?

Лорен смотрела сквозь Керри, как будто по телевизору все еще показывали Stars in Their Eyes, и начала напевать… strumming my pain with his fingers.[50]50
  Он играл на струнах моей боли (англ.).


[Закрыть] Она шумно жевала картошку.

– Нелегалы – правые расисты, – заявила она. – Ты слышала, что Лорин Хилл сказала, что она скорее съест чернокожего ребенка, чем белый человек купит ее пластинку?

– Точно, – согласилась я, хотя и не была уверена, что она правильно поняла историю.

Лорен начала петь песню.

Это произошло. Я видела, как взорвалась девушка Стюарта. Она выбила пакет с едой из руки Лорен. Кричала, пинала диван так сильно, что он трясся.

– Убирайся к черту из моего дома. Ты тоже, придурошная. Сейчас же!

Лорен громко рассмеялась, пожала плечами и медленно встала, подняв руки над головой. Когда она потянулась, я увидела, что в ее руке была вовсе не вилка для картошки. Шпилька Джерри. Мой рот открылся.

– В любом случае мы не собирались здесь оставаться, ты, тупица, – осадила Лорен Керри. – Да, Жозефина? Мы что-нибудь придумаем.

Стюарт вошел и остановился на пороге гостиной, глядя на свою сестру и меня. Его волосы были распущены, челка топорщилась вперед. Он устало провел по ней рукой.

– Не начинай, – сказала Лорен. Она сунула заколку Джерри в карман джинсов, нырнула под его руку и вышла из дома.

– Ради бога, Стю. Ты просто собираешься молча стоять и позволять своей сестре так со мной разговаривать? – потребовала ответа Керри.

У Стюарта на это не было ответа. Я помню, что моя кожаная сумка стояла в коридоре, и он отнес ее для меня к входной двери. Я поняла, что он джентльмен.

– Ты проследишь, чтобы Лорен вернулась домой, да? – сказал он, передавая сумку и цепляя ее за мое плечо.

– Да, – сказала я. Я почувствовала покалывание на коже в том месте, где соприкасались наши руки.

– А как насчет твоего отца? – вспомнила я.

– Не беспокойся о нем. Я разберусь.

Лорен, ожидавшая меня на улице, показала два средних пальца Керри, которая смотрела из-за занавески в гостиной.

– Ну хватит, Лоз, – простонал Стюарт.

«Цыганка», – произнесла Лорен губами.

Керри постучала в окно.

– Говори, грязная сука. Я знаю о тебе все.

– Отвали.

– Отвали ты и забери свою девушку с собой.

Скейтбордист на углу приземлился, переворачивая доску вертикально. Мужчина, при последних лучах дневного света прищурившись на открытый капот машины, поднял голову, когда Лорен проходила мимо, и длинная череда непристойностей лилась из ее рта. «Шлак, бродяга, шлюха, уродина». Один или два соседа вышли из парадной двери, чтобы выразить возмущение. Я изящно гналась за ней по дороге в своем облегающем костюме и на квадратной танкетке, а сумка била меня по спине. Я помню, что на Лорен не было бюстгальтера, только одна из старых футболок Стюарта, заправленная в джинсы. Но ей было все равно; на самом деле я замечала, что она наслаждалась этим: ее груди покачивались, а люди смотрели и кричали. Двое мужчин, сидя в шезлонгах, пили и свистели нам вслед.

Когда я догнала Лорен, она обняла меня за плечо, как Божественная, и мы пошли дальше, провоцируя улюлюканье окружающих. Один мужчина от возбуждения даже топал ногами.

– Хотите секс втроем, девочки?

– В твоих снах, – насмехалась она, – в твоих снах.

27

В родах нет ничего Божественного – это я знаю точно. Схватки только начались. Меня тошнит, я постоянно хочу ругаться, в туалет и не могу сдерживать дурацкие громкие приступы отрыжки, которые направляю в сторону наших шумных соседей наверху. Когда начинаются настоящие боли, я катаюсь по квартире, как агрессивный пьяница в поисках драки. Я бесконечно жалуюсь, злюсь и истекаю кровью.

Юрген, как может, проходит со мной первую стадию родов. Мы не говорим о драке, о том, что я ворвалась домой, схватившись за живот, и от меня пахло пивом и арахисом, а мои штаны промокли. Он растирает мне плечи и кормит макаронами, а когда я стою на коленях, ругаюсь, качаюсь и плачу, он сдвигает мебель, как это обычно делают для эпилептиков, чтобы они не причинили себе вреда. Когда приходит время, он везет меня в больницу, взяв с собой копию нашего плана родов, которую передает дежурной медсестре. В этом документе мы подчеркнули важность естественности. Старая школа. Так поступали наши матери.

Акушерка, получив план родов, бросает беглый взгляд на заголовок, который гласит: «ПОЖАЛУЙСТА, НЕ предлагайте мне обезболивающее», и одаривает меня, как мне кажется, испепеляющим взглядом. Конечно, она и не предполагает, что я могу быть готова к тому, что меня ждет.

– Не подпускай эту суку ко мне, – шиплю я Юргену.

Я убеждена, что весь этаж пытается меня достать. Меня наказывают. Они поместили нас в затемненную комнату, где я часами хожу по кругу, теряю чувство времени, как сумасшедшая, вою в невообразимой агонии, говорю тарабарщину. В конце концов, когда я все еще не раскрываюсь, Юрген выводит меня в коридор, где я хватаюсь за поручень и качаюсь вверх и вниз, как агорафоб, задыхаясь от ужаса, когда начинается схватка. Я умру. Я действительно в это верю. Когда я вижу в коридоре пустую каталку, меня одолевает желание попросить прощения, освободиться от бремени. Я цепляюсь за Юргена, рыдая.

– Мне очень жаль, – говорю я. – Прости меня.

Он гладит меня по волосам.

– За что?

И я понимаю, что не могу вынести даже его прикосновений. Медсестра права, у меня нет сил терпеть такую боль. Я сумасшедшая? Я вызываю акушерку.

– Я передумала, мне нужны препараты, – говорю я.

Она смотрит на Юргена.

– Не смотри на него, черт возьми. – Я хватаю ее за запястье. – Я хочу эпидуральную анестезию.

Юрген, который не спал почти полтора дня, кивает, и когда приходит анестезиолог, мой муж виновато выходит из комнаты в поисках еды. Некоторое время я дремлю в безболезненной безмятежности, а когда приходит время, я толкаюсь, тяжело дышу и выполняю все те трюки, которым научил нас инструктор по родам.

– Что теперь, коричневая корова? – говорю я.

Слова появляются из ниоткуда.

– Что? – брови Юргена изгибаются.

– Что. Теперь. Коричневая. Корова. – Я стону.

Врач поднимает голову между моих бедер.

– Это что-то новенькое для меня, – говорит она с улыбкой. – Хорошо, я сделаю небольшой надрез, чтобы помочь.

Я сжимаю челюсти, как будто пытаюсь сходить в туалет.

– Что теперь, коричневая корова? Что теперь, коричневая корова? Что теперь, коричневая корова? Что теперь, коричневая корова?

Одно маленькое движение докторского ножа, один большой толчок – и все кончено.

Вой гарпии и…

– Девочка, – объявляет доктор.

Бригада медсестер начинает суетиться, взвешивает и измеряет, а затем кладет ребенка мне на грудь.

– Девочка, – ошеломленно повторяю я.

Я смотрю на свою дочь.

Пурпурное лицо, кулаки, как у боксера, и запрокинутая голова в чертовом убийственном крике.

28

В ту ночь Лорен долго таскала меня по городу, разъяренная, в поисках неприятностей. Когда она добралась до базы отдыха, ворота были заперты, и Лорен трясла цепью и пинала стену, и на мгновение мне показалось, что она может снова заплакать или даже ударить меня.

– Давай просто вернемся к тебе, – сказала я.

– Да, хорошо.

Но прежде чем мы добрались до ее дома, Лорен внезапно свернула налево по грязной дороге к моей школьной спортивной площадке, таща меня за собой. Я ковыляла в своих новых туфлях на танкетке, чтобы не отставать, моя сумка стучала по бедру.

– Я думала, мы идем домой.

– Короткий путь.

– Я очень голодная, – простонала я.

– Не будь занудой, – сказала она.

Она перекинула ногу через забор с пятью перекладинами и надписью «Частная собственность» над гербом нашей школы и убежала в темноту.

– Лорен, подожди.

Я перебросила сумку, подтянула штанины своего костюма и, немного поколебавшись, последовала за ней.

Я помню, что поля для игры в лакросс были подстрижены, закатаны и выложены на спортивную трассу, подготовленную ко дню спорта Стюартом и другими ремонтниками. На земле был отмечен мелом белый треугольник для толкания ядра и место, которое мы использовали для прыжков в длину, где Лорен теперь стояла в лунном свете и пинала песок с закатанными джинсами, будто на пляже. Я хотела попросить обратно шпильку Джерри. Вместо этого я наклонилась, чтобы поднять один из серых шаров, повернулась и замахнулась. Не слишком много силы у меня тогда было, поэтому он улетел на несколько жалких метров в темноту.

– Мило, – фыркнула Лорен.

Божественные славились своими провалами в спорте, постоянно оказываясь внизу списка на всех соревнованиях между школами. Другие, более развитые школы – Аскот, Калне или женский колледж Челтнема – действительно радовались, когда видели наш синий автобус, грохочущий по их зеленым подъездным дорогам. Мы просто не воспринимали конкуренцию всерьез и не проявляли сосредоточенности или решимости, необходимых для развития чувства соперничества. Во время ежегодных гонок по пересеченной местности мы начинали спринтом, затем, как только скрывались из виду, снижали скорость и бежали рысью, карабкаясь через живую изгородь в поисках мест, где можно было покурить. Генри Пек, правда, была первоклассной теннисисткой. Она могла постоять за себя на уровне графства. Но после того как Лось перебрался в Бруней, она стала меньше времени проводить на корте. Когда он еще и перестал отвечать на ее письма, ее подача стала более неряшливой, она уже почти не пыталась бежать за мячом, а ответные удары еле поднимались над сеткой. Мы из сочувствия перестали употреблять слово лось.

– Это дерьмово, – сказала Лорен. – Давай.

Она перешагнула через деревянную опору на пешеходную дорожку. В загоне стояли под деревом две лошади. Их тени с длинными ногами тянулись поперек тропы. Одна лошадь была взрослой чистокровной, а другая оказалась маленьким пони. Лорен залезла на забор возле уличного фонаря, изучая их, сильно сжав зубы. Она закурила сигарету. Пони заинтересованно щелкнул ушами, глядя на пламя. Я положила руки на верхнюю перекладину, гадая, что собирается делать Лорен. Мне не понравилось, как она смотрела на животных, кусала губу, сутулила плечи. Мне пришло в голову, что она могла бы попытаться как-то навредить им. Я вспомнила, как она расплавила школьную вывеску зажигалкой, наблюдая, как она покрывалась волдырями и горела.

– Я действительно очень устала, – сказала я. – Давай вернемся.

– Погоди. – Она заставила меня замолчать и щелкнула языком. – Сюда, мальчик.

Первым вышел пони, послушный и круглый, как бочка. Она раскрыла пустую ладонь, и пони ткнулся в нее носом. Разочарованный, он подошел ко мне и провернул тот же трюк, толкнув меня в руку и оставив на моем плече след зеленой слюны. Я стащила с тропинки пучок высокой травы и накормила его этим.

– Серьезно, Лорен, – попробовала я снова. – Я голодна.

Мой голос повысился.

– Серьезно? – передразнила Лорен одним из своих голосов.

Она соскользнула с забора и подошла к воротам, где к столбу забора были привязаны поводья.

– Лорен, что ты делаешь? – прошипела я.

Она взяла в руку один ремень, взмахнула им по кругу, как метатель молота, а затем запустила в кусты. Затем она сделала то же самое со вторым, напугав лошадей.

– Ха-ха, – хихикнула она.

Большая кобыла выскочила из тени, высоко подняв хвост, затем внезапно остановилась, подняв уши. Я все еще понятия не имела, что делала Лорен. Она рассказала мне, что у ее отца были связи еще со времен скачек и что он иногда работал с годовалыми и плохими лошадьми, тренируя их для владельцев. Может быть, дорогая лошадь была одной из них, и Лорен пыталась наказать своего отца. Или, может быть, это была какая-то старая лошадь, не знаю; бессмысленный акт вандализма был вполне в духе Лорен. Что-то совершенно бессмысленное.

– Очень смешно, Лоз, – сказала я. – Мне скучно. Мы можем пойти?

Она посмотрела на меня, скрестив руки в оборонительной позиции, и прикусила губу.

– Извини. Я думала, что тебе нравятся лошади и все такое, – сказала она. – То фото в твоей комнате.

Тогда меня осенило, что все это – загон, лошадь, спрятанные поводья – было для меня. Мысль о том, что Лорен хотела произвести на меня такое же впечатление, как и я на нее, до того момента никогда не приходила мне в голову. Осознав это, я все ей простила.

– Да. Я люблю кататься.

Выражение лица Лорен мгновенно изменилось, ее губы изогнулись, она улыбнулась мне.

– Ну, и чего ты тогда ждешь?

Сбитая с толку, я посмотрела на пони. К тому времени он уже спокойно пасся, шагал маленькими шагами, грыз землю.

– Нет, идиотка. – Она указала на чистокровную. – Вон тот.

– Ни за что, – пробормотала я.

– Почему нет?

Я нервно захихикала. У лошади было больше пятнадцати владельцев, мы ничего о ней не знали, метки не было. Честно говоря, она не могла ожидать, что я буду ездить на ней, – я могла сломать себе шею. Лорен продолжала смотреть на меня с безмолвным вызовом, склонив голову набок, а большие пальцы зацепились за талию. Вся наша дружба, казалось, зависела от этого идиотского поступка.

– Ладно, – сдалась я. – Хорошо.

Я положила сумку, перелезла через забор и пошла к корыту, из которого пила кобыла. Она посмотрела на меня с подозрением, вода капала с ее щетинистого подбородка, белки ее глаз закатились. Я вспомнила мятные конфеты, которые были у меня в кармане, и держала несколько в ладони, издавая звуки поцелуйчиков. Кобыла замешкалась, затем подалась вперед, вытянув шею.

– Не так быстро, – сказала я.

Я заставила ее подойти ко мне, затем разжала кулак и накормила. После этого я погладила ее по шее и навалилась своим весом ей на плечо, как мальчики на наших школьных дискотеках. Она отступила на два или три шага, достаточно близко к желобу, и я подумала, что смогу использовать его как опору. Я накормила ее второй конфетой.

– Хорошая девочка, – сказала я.

Я взяла гриву в кулак, наступила на корыто и медленно, потихоньку поднялась вверх, постепенно нагружая ее спину. Она сделала пируэт и пошатнулась задней частью, но к тому времени я уже была на ней.

– Хорошо, хорошо, хорошо, – прошипела я.

Она слегка вздрогнула, как будто ее ударило током. Я сунула пальцы в ее гриву. Когда ее задняя часть поднялась во второй раз, моя лобковая кость врезалась в холку, ударившись о твердый скалистый гребень у основания ее гривы. Я ахнула и тяжело соскользнула в сторону.

– Господи, – услышала я крик Лорен. – Осторожнее.

Кобыла двинулась назад, как грузовик-самосвал, стремительно, с поджатым хвостом. Я чувствовала, как сжимается моя грудь, в ушах был глухой белый шум. В любой момент она могла меня сбросить, сломать кости о твердую землю, растоптать ногами. Я начала разговаривать с лошадью, шепча ей куда-то в шею, рассказывая ей, какая она красивая, какая хорошая. «Пожалуйста, пожалуйста», – умоляла я. Внезапно кобыла перестала шагать и брыкаться и стала слушать меня. Ее уши, которые были плотно прижаты к голове, начали дрожать, когда она расслабилась. Она издала последнее недовольное фырканье, и бой был окончен. Я не могла поверить в это, я сделала это. К моим пальцам, сжатым от страха, начала возвращаться кровь. Звон в голове утих. Я начала смеяться в форме нервной истерии и посмотрела на Лорен, которая улыбалась в ответ и хлопала в ладоши.

– Твою же мать, Жозефина. Я думала, тебе конец, – крикнула она под впечатлением.

– Я тоже.

– Моя очередь, – сказала Лорен и подошла ко мне, где пони жевал высокую траву вокруг корыта. Прежде чем пони понял, что произошло, Лорен вскочила с земли и перекинула ногу через его спину. Ее ступни смехотворно болтались по обе стороны от его широкого, округлого живота.

– Н‐но, – приказала она. – Вперед.

Пони уперся пятками и отказался двинуться с места.

– Он, блин, не шевелится даже.

– Ты должна показать, кто здесь главный, – сказала я.

На меня что-то нашло. Без предупреждения я наклонилась и резко ударила ее пони в зад. Он удивленно покачнулся вперед и устремился через залитый лунным светом загон. Лорен покачивалась сверху, ее длинные ноги хлопали. Я помню, как ее длинные светлые волосы развевались по ее спине и как она истерически смеялась, подпрыгивая вверх и вниз. Без бюстгальтера ее груди колыхались под футболкой. Внезапно пони, должно быть, решил, что этого достаточно, и остановился, затем опустил плечо, меняя направление. Пони пошел в одну сторону, Лорен – в другую. Она ударилась о траву, несколько раз перекатившись.

– Ой, – закричала она.

– Боже мой! – крикнула я, соскальзывая с лошади. – С тобой все в порядке? Не двигайся!

Я подбежала к ней, убирая волосы с ее глаз, убирая траву с ее рта.

– Скажи мне, где болит. – Я искала кровь, а потом закричала: – Что-нибудь сломано?

– Да, – сказала она и испустила протяжный стон.

Мне было плохо. Я сделала это. Это была моя вина.

– Моя задница, – сказала она, – мне кажется, я сломала себе чертову задницу.

Затем она перекатилась на бок, схватившись за свой зад, так сильно смеясь, что не могла говорить.

– Боже мой, да ты сука! – закричала я. – Я думала, тебе действительно очень больно.

Лорен взвыла еще громче.

– Серьезно, – выдохнула она, пытаясь отдышаться. – Тебе придется меня поднять.

Я протянула руку и помогла ей проковылять к воротам, где она лежала на животе и все еще смеялась. Мы курили одну сигарету за другой, хвастаясь тем, что только что сделали. Я вспомнила, что взяла бутылку из дома крестной, и вытащила ее из сумки.

– Что это? – Лорен посмотрела на написанную от руки этикетку.

– Слоу-джин.

Она сделала глоток и скривилась.

– На вкус как сироп от кашля.

– Он лекарственный.

Она выпила чашку, которую я налила. Я зевнула, встала и отряхнула свой костюм, который, вероятно, был испорчен. Это мне нужно было объяснить маме. В кармане остались две мятные конфеты. Я оставила их на заборе, чтобы лошади нашли их позже. Я помогла Лорен подняться, перекинула сумку через плечо и подержала ее за руку. Она наклонилась ко мне.

– Ты настоящий псих, ты это знаешь? – сказала она.

Она изобразила клешни средним и большим пальцем и отправила окурок через забор.

– Безумная, – крикнула она.

Лошади спали. Они фыркнули, покачали головами, а затем снова погрузились в сон. Мы проковыляли к дому Лорен, обнимая друг друга, пьяные и хихикающие.

29

Благодаря тому, что мы много раз меняли общежития в бесконечной карусели комнат, кроватей и тел, Божественные могли спать где угодно. На партах, в часовне, на экзаменах, на постановках и публичных лекциях. Но той ночью, пока Лорен храпела, я лежала без сна и смотрела на старые футбольные наклейки и карточки с Cabbage Patch, приклеенные к стене. Рука Лорен свисала надо мной с верхней койки, как виноградная лоза. Мой желудок издал серию стонущих и булькающих звуков, похожих на слив в раковине, и я слезла с нижней койки, которая когда-то принадлежала Стюарту.

– Лорен, – прошипела я.

Я стояла и ждала, пока она двинется, толкая кровать так, чтобы ее рука качнулась, но она бессвязно хмыкнула, перевернулась и снова заснула лицом к стене. Ее джинсы валялись в куче на полу, где она их сбросила, прежде чем залезть в кровать. Я молча похлопала по карманам в поисках шпильки Джерри, но ее там не было.

Я снова потрясла кровать.

– Лорен, я действительно голодна, – взмолилась я.

Нет ответа.

Я осторожно спустилась по лестнице, остановившись на нижней ступеньке, чтобы убедиться, что дома никого нет. Джоан осталась с сестрой после ссоры, но кто знал о мистере МакКиббине. У меня только формировалось мнение об отце Лорен. Угрюмый и негостеприимный, он говорил со мной односложно и всего несколько раз, когда я с ним сталкивалась. Иногда он и вовсе просто кивал, сверкая белым шрамом под его подбородком, когда я проходила через парадную дверь. Я его немного боялась.

– Здравствуйте, – позвала я, хотя была середина ночи.

Из гостиной доносилось только тиканье часов. На стене у лестницы висели фотографии скаковых лошадей и коллаж с семейными фотографиями МакКиббинов. Я потратила некоторое время на изучение каждого фото и нашла Стюарта в подростковом возрасте. На одном снимке он был по шею закопан в песок, а на другом держал футбольный трофей, ему было четыре или пять лет – сплошные уши и зубы.

Я прошла на кухню, где вытащила батон из хлебницы и проглотила сразу два целых ломтика, запихивая их себе в рот. Затем я встала у холодильника и нашла банку Hellmann’s[51]51
  Hellmann’s – американская марка различных соусов, заправок и приправ.


[Закрыть], несколько кусочков сыра и банку клубничного джема. Достав все это, я вытряхнула сначала розовое варенье, потом майонез и сверху размазала сыр. В совокупности это оказалось на удивление вкусно, насколько я помню. В том возрасте я была постоянно голодна, не обращала внимания на калории и жир, отчаянно пытаясь отрастить бедра.

Часы мигнули два двадцать один.

Взяв второй бутерброд, я отправилась на поиски других фотографий Стюарта. В этом доме, где он вырос, были спрятаны маленькие подсказки о нем, которые нужно было отыскать и постараться открыть его, понять. На самом деле я думаю, что он не был особенно сложным человеком. Не знаю, какие секреты, как мне казалось, он скрывал, но я хотела знать о нем все. Несмотря на то, что у него была девушка и они жили вместе. Несмотря на то, что у этой девушки был ребенок, Кайл, хоть биологически его отец не Стюарт, но все же можно утверждать, что он был родителем мальчика. Несмотря на все это, я решила, что нам двоим суждено быть вместе. Это была моя первая настоящая любовь. Меня лапали во время школьных балов, мальчики обнимали меня за ягодицы, пока мы танцевали медляки. Некоторое время я дружила по переписке с учеником Итона, сыном старшего друга моего отца, пока наши родители не настояли на том, чтобы однажды на Рождество мы вместе пошли на урок шотландских танцев. Руки Хамфри были маленькими и липкими, его дыхание было болезненным, и он, к моему ужасу, был одет в бархатный жилет и клетчатые брюки; мы перешли к The Dashing White Sergeant [52]52
  The Dashing White Sergeant – шотландский кантри-танец, исполняемый под одноименное музыкальное произведение.


[Закрыть]. Больше я ему никогда не писала. По сравнению с этими мальчиками Стюарт был Адонисом – сверхчеловеком, колоссом, высеченным из камня. Я была одержима.

Я толкнула локтем дверь в так называемую гостиную, которая была очень аккуратной и почти не использовалась, поскольку Джоан и Лорен смотрели телевизор на кухне, а мистер МакКиббин всегда был в пабе. По словам Лорен, единственным человеком, кто входил туда, был ее брат после того, как он ссорился со своей девушкой и ему нужно было где-то спать. По этой причине мне казалось, что эта комната принадлежит Стюарту. Там был диван в цветочек с белыми кружевными салфетками на каждом подлокотнике и вышитыми подушками, на которые, как мне казалось, он укладывал голову. Снаружи свет пробивался от уличного фонаря, и я подняла подушку, чтобы найти прядь его волос или другие признаки его присутствия. Думаю, я даже понюхала ее. Обхватив подушку рукой, я ходила в темноте, прищурившись на гнездо из трех лакированных столов, украшенных розами, и юбилейные часы под стеклянной банкой с маленькими шариками, гипнотически покачивающимися в желтом уличном свете. Напротив двери стоял комод, на котором были расставлены различные фарфоровые статуэтки, в основном животные: мыши, ежи, много лошадей и одна синяя доярка голландского вида. Я взвесила в руках шайрскую лошадь и погладила ее блестящий хвост, прежде облизнув пальцы от джема и майонеза. На верхней полке были гоночные трофеи и выцветшие розетки, которые меня не особо интересовали, так как принадлежали мистеру МакКиббину. Но когда я открыла нижний шкаф, я сорвала джекпот. Минимум три или четыре коробки из-под обуви, набитые желтыми конвертами Codak. Там, безусловно, было все, что мне нужно знать о Стюарте.

Открыв первый пакет, я оставила жирный отпечаток на верхней фотографии.

– Вот черт.

Я вытерла ладонь о голую ногу.

– Плохая, плохая, Златовласка, – сказал голос в темноте.

Я закричала. Моя рука в испуге дернулась, фотографии разлетелись по полу, как игральные карты.