Текст книги "Прихожанка нарасхват"

– Богатым будете.

– Надеюсь и крепко.

«На ловца и зверь бежит», – заметалась в голове шальная мыслишка – от виска к виску, от темени к затылку. Причем зверем я сочла Александра. И вскоре поняла, что он решил наоборот. Ибо начал настойчиво предлагать осуществить тестирование и совершенствование моего компьютера.

– А что вы здесь делаете? – попыталась ослабить натиск я, дабы выиграть время и сообразить, стоит ли овчинка информации об Олукревских выделке контактов. Я уже поставила на успокоительное снадобье Настасьи для приведения в чувство Бориса Юрьева, а не на собственное расследование.

– Тружусь, – гордо ответил он. – Но тут не слишком интересно. Все компьютеры одинаковые. А повозиться с домашним, идеально приспособить их с владельцем друг к другу, куда занимательнее.

«Нормальный парень, – подумала я. – Активно ищет приработок, недешево берет за услуги. В своей куртке у Олукревской я на него впечатления не произвела, зато в сей организации – в шубейке да при крутом мужчине он принял меня за платежеспособную клиентку».

– Только, если доведется еще раз увидеться, не говорите Маше, что я предлагал вам помощь. Она сейчас трудно привыкает к вдовству. И воспринимает мои попытки еще на кого-нибудь поработать, как оскорбление памяти Семы.

Фамильярное «Маша», «Сема» покоробило. Интересно, как он меня про себя именует?

– А вы не уверены в том, что Олукровской теперь вообще понадобится обслуживаемый компьютер, и пустились на поиски запасных, а то и основных вариантов, да, Александр?

– Похоже на то. Простите за любопытство, Полина. Кем вы приходитесь господину, которого отвлек наш сотрудник?

– Я его бывшая жена.

– Не верьте ей. Жены бывшими не бывают.

Вероятно, их сотруднику удалось чем-то порадовать этого самого господина, потому что, стремительно приблизившись, он не смог отказаться от коронной присказки. Обычно с незнакомцами он себе такого не позволяет. Мне впервые подумалось, что экс неизменно произносит свою фразу настолько серьезно, что ни разу не последовало чьих бы то ни было пошлых, шутливых или философских комментариев. Зато однажды, выслушав фразу, некая красиво упакованная девушка сначала толкнула его в грудь, а потом вцепилась мне в волосы с воплем: «Я так и знала, что он на мне не женится, так и знала, столько сил и времени впустую»! Вот над ней смеялись.

– До свидания, Александр, – приготовилась я к броску на волю.

– До свидания. Обдумайте мое предложение. Вы же постоянный пользователь, вам необходим профессиональный консультант.

И Александр ловко вложил мне между указательным и средним пальцами визитную карточку. Отставной благоверный смерил его неодобрительным взглядом, вполне по-братски обнял меня за плечи, развернул к выходу и до машины ворчал:

– Липнет к тебе всякая рвань. На секунду нельзя оставить.

– Рвань или не рвань, но познакомили нас в приличном доме.

– И в тот дом больше не ходи. В приличные таких, как он, не пускают. Оцени мой такт, Поля. Я не вернул ему визитку и не заявил, что сам способен решить любые компьютерные проблемы. И, между прочим. благополучно решал их до сих пор. Вряд ли этот крашеный сопляк годится мне в подметки. Однако, предупреждаю, компьютер сродни личному дневнику.

– Это твой, – вздохнула я, проигнорировав призыв к должной оценке такта. – А мой больше похож на старую газетную подшивку.

– Смотри, чтобы в этой подшивке не оказалось какого-нибудь забористого компромата на ребят из этого здания. Поля, будь посерьезнее. Ты сегодня видела, что даже будущее нашего сына от них зависит. На все лапищи накладывают. Надеюсь, в твоем компьютере действительно нет подсказок, где искать то, на что они еще не покусились.

Тут я пошло разоралась. Дескать, визит сюда – твоя инициатива. Мы с Севкой прекрасно обходимся без здешних «ребят». Настолько потрясло меня предположение о том, что кто-то мог поручить Александру порыться в моем компьютере за мои же деньги. Потренировав глотку, я вдруг испуганно спросила:

– Даю тебе слово, у меня в компе ничего важного нет. Через него они могут пытаться подобраться только к тебе. Правда?

– Не исключено. Они же не в курсе наших нынешних взаимоотношений. Сама знаешь, три четверти приятелей уверены, что наш развод – фикция. А последняя четверть, что липа. Мы ведь не торопимся обзаводиться новыми семьями. Люди до таких выгод создавшегося положения додумались, что я готов предложить тебе деловое сотрудничество. Ты честная, прошу прощения, не кинешь.

– Кину, – пригрозила я. – Поэтому не смей ничего предлагать.

Он устало улыбнулся, потер переносицу:

– Все, моя охрана сузила круги между нами и собой до неприличия. Уже невооруженными ушами слышат, о чем мы воркуем. Значит, пора. Ну, как всегда воздушный поцелуй, и до свидания. Там я тебе машину подогнал. Не благодари. Пользуйся до пяти, только отпусти шофера пообедать.

– Я доберусь до дома, попрошу его забросить одну папку с материалами в редакцию, а то главный разъярен до беспредела, и он свободен. Позвонишь насчет Козырева?

– Я обещал. Спасибо за повод позвонить.

Едва ли не робкий любовный диалог. Смешно. Позавчера моя знакомая видела его в театре с «потрясной шатенкой». Но слово он держал всегда, даже если этот Козырев и в самом деле слишком мелок. Мы обменялись воздушными поцелуями и расстались до того момента, когда он заберет Севку на отдых и от меня, и от бабушки с дедушкой, не в обиду им будь сказано.

Из дома мне удалось дозвониться Вику в управление.

– Блудишь, милый, – без обиняков спросила я.

– Лично охраняю твоего найденыша, – мрачно ответил Измайлов. – У Бориса что-то вроде нервной горячки – кинулся сегодня на свидетеля. Поэтому Сергею переданы все дела, а ему иногда спать надо, иначе тоже на людей бросаться начнет. У Воробьева жена рожает. Остальные пасут банду фигуранта и снова опрашивают тех, чьи окна выходят на гаражи. А девочкой Ирой и ее мамой, кроме меня, заняться некому.

– Хочешь, я тебе поесть привезу? Вчера столько наготовила!

– Другого я хочу, – сказал полковник.

Тон был таким, что у меня не возникло сексуальных ассоциаций. «Борина депрессия разрушает мою личную жизнь, – подумала я, положив трубку. – Нужно просмотреть компьютерные материалы на случай, если Александр чей-то шпион, и вызвать этого спеца. Нельзя сдаваться. Вдруг хоть какая-нибудь зацепка для отлучения Юрьева от Олукревской найдется? Только выждать бы недельку для солидности».

Однако шанс представился гораздо раньше. То ничего не происходило, то вдруг понеслось. Это внешне. А внутри возбуждение и торможение чередуются, замыкаются в круг, круг начинает вращаться все быстрее и при этом катится в неизвестном направлении. И хорошо бы хоть прикинуть возможное развитие событий. Мало того, что я не была склонной к укрощению круговертей китаянкой. Я настолько давно топталась в гиблых местах убийств, что уже и морока не избежала – все время дергалась в разные стороны и оказывалась в итоге возле одного и того же гнилого пня. Но это из мира ощущений. В мире реальном все началось со звонка Настасьи. Я еще поесть не успела после прогулки с экс-благоверным.

– Угадай, куда мы вечером идем? – многозначительно спросила подруга.

Я предположила, что Валентин Арсеньевич отменил командировку и показал истинное лицо любителя групповухи, пригласив нас пообщаться на предмет спасения душ, например, в баню. Но благоразумно оставила свои измышления при себе. А нечленораздельным мычанием выразила протест против любых попыток заставить меня уйти из квартиры, то есть встать с дивана. Настасья проявила неслыханную склонность к шантажу:

– Поля, я сейчас кладу в сумку нужное кому-то из твоих чокнутых друзей успокоительное. Но, если тебе недосуг со мной пройтись, оставлю его на работе. Сама заберешь, когда сможешь.

– Мне завтра к девяти в редакцию на пятиминутку, которая не продлится меньше пяти часов. Смилуйся, государыня рыбка, не тащи меня на край света и гарантируй возвращение не позже десяти. Мечтаю отоспаться.

– Нас пригласила Мария Олукревская, – молвила рыбка-садистка. – Подчеркнула, что ты ей симпатична и позвала обеих. Вдова баба, плохо бабе. Неужели наплюешь человеку в душу?

– Тебе, человек Настасья, никогда. Согласна сопутствовать, – ошарашено пробормотала я.

Довольная подруга хрюкнула:

– До такой степени нужны таблетки?

Необходимо было пресечь это безобразие:

– Нет, Настя. Просто добираться до Олукревской очень удобно, и выпрет она нас с тобой, не дав посмотреть по телевизору «Спокойной ночи, малыши». А, может, и раньше. Все мои пожелания учтены. В путь!

Настасья обиженно засопела, будто речь шла о своеобразии ее, а не Олукревской гостеприимства, но почему-то не выматерилась. Наверное, подрядилась привести меня без осечек. Договорились встретиться возле дома вдовы.

– Поль, – вкрадчиво закончила подруга, – ты это, м-м, оденься подороже. А то я в прошлый раз рассказала немножко о твоем прошлом. Только капельку. Но уж соответствуй, пожалуйста.

– Надеюсь, не про дружбу с элитными убойщиками, – похолодела я, осознавая, что это заклинание меня не спасет – пристрелят дорогой.

– Клянусь, только о муже! – испуганно крикнула Настя.

– Прошлое оно и есть прошлое. Пикнешь про настоящее, задушу, – вдохновенно пообещала я.

Настасья, с которой мы давным-давно решили не болтать друг о друге за глаза, еще раз горячо поклялась. И, похоже, осталась довольна тем, что скандала не случилось, и я не передумала тащиться к Олукревской. А у меня внутри все переворачивалось от горечи. Ей настолько важно было добиться расположения странной компании, что она развлекала Марию, отца Михаила и Александра моим канувшим в лету семейным положением, потому что ее медицинские будни никого не занимали. Обычно каждый лезет со своей болячкой за бесплатной консультацией, а тут все были либо здоровы, либо доверяли своим врачам. И она засигналила Олукревской нечто вроде: у Поли тоже много чего есть и было, а она со мной душа в душу дружит.

«Ты-то чем лучше, – хорошенько приложила я себя. – Устроила бы Настасье разнос и отказалась идти, чего она и ждала на самом-то деле. Но ведь тебе необходимо раскапывать про Олукревскую гадости, много гадостей, чтобы спасти Бориса Юрьева. И ты мигом подхватилась». Я почувствовала бодрящее раздражение. Дальше все пошло само собой. «Оденься подороже… Соответствуй»… Что, моей подруге, которая никогда не врет, посмели не верить? И она запросила подтверждения? Фантастика. Ну, ребятки, вообразившие себя светскими львицами и львами, держитесь. Я расправила вялые усталые плечи. Так, теперь Александр. Получается, набиваясь в консультанты, этот тип все знал с Настасьиных слов. Поэтому решился предложить свои услуги? Но для верности спросил, кем мне приходится «тот господин»? Да, Настасью явно заподозрили в том, что она пытается втереться в круг Олукревской, используя меня в качестве тарана. Как он говорил? «Поля, не рассказывайте Марии о моем предложении»? Ой, крашеный белокурый паж, уверена, ты сам передал ей наш разговор слово в слово без задержки. Позабавил свою королеву. Отлично. Спасибо за шубку обдергайку, в которой впору посещать дантиста, экс. А то еще увидел бы мальчик меня при параде и испортил грядущий сюрприз. Представляю, как сейчас общество лениво рассуждает, мол, конечно, нашей во всех смыслах бедной Насте и такая Полина кажется верхом роскоши. Сволочи, Настька хирург от Бога, а над ней из-за каких-то тряпок глумятся».

Если бы мы собрались безо всяких условий хоть к Олукревской, хоть к кому, мне бы и в голову не пришло одеваться иначе, чем Настасья. Я стараюсь ее не травмировать. Брюки и блузка, так брюки и блузка. Она не замечает, что качество материалов и покроя нашей одежды разное, и пусть. Даже ее просьба одеться дорого не заставила бы меня слушаться. Но вообразив сценку издевательства над гениальным хирургом Анастасией Павловной Романовой в полусвете, я, наконец, озверела. Распахнула темнушку, достала коробки из-под бытовой техники, начала выбрасывать из них шмотье и злобно приговаривать:

– Ты, Настя, твердишь, что этот пустой картонный хлам давно пора выбросить. Так вот, он не пустой, к твоему сведению. Я тебя, подруга, не опозорю. Какую меня на сегодня заказывала, такую и получишь. Заодно и Марию твою приструню. Кошмар, какой! У женщины мужа убили, а она что вытворяет! Настасья трепанулась про меня, чтобы ей понравиться, так она взялась проверку устраивать. Время ли сейчас! А я всего лишь собираюсь не подвести эту лукавую Настасью! Господи, да мы все трое моральные уродки. Отца Михаила постеснялись бы!

Мысль о священнике была столь неожиданна, что я предпочла на время забыться. А то еще перещеголяю Настасью и Валентина Арсеньевича в набожности. Я на целых полчаса залегла на диван с «Трактатами». И Боэций не подвел.

Возле подъезда знакомого особнячка Настасья придирчиво меня оглядела, словно предназначала на продажу. Она грозила сильно продешевить, потому что не знала ни названия, ни цены напяленного. Но строго спросила:

– Что под шубой?

– Лифчик, трусы, пояс. Ты разве не это людям обещала? Сейчас в оба уха получишь.

Ответ ее удовлетворил. Кажется, она волновалась, как бы я в знак протеста не накинула меха вообще на голое тело. Консьерж все еще дулся на нас, но пытался быть предупредительным. Я надеялась, что Борис Юрьев в нервной горячке не преградит дорогу. А если не повезет, спрячусь за Настасью и завоплю: «Наш визит сюда – ее затея». Пусть сами разбираются, с меня хватит. Кстати, у нее в сумке пузырек успокоительного для него. Исхитримся повалить на пол и влить все до капли, спасемся. Но пронесло.

Я ожидала чего угодно, только не присутствия Вадима, Александра и отца Михаила. Настасья, по-моему, тоже опешила.

– «Театр уж полон», – не сдержалась я.

– Не поняла, – вежливо растянула узкие губы в улыбку хозяйка.

– Я тоже. Джентльмены не принимают у леди шуб? А то мы выдержали бы порыв – не западные феминистки.

Настасья ткнула меня в бок. Я и бровью не повела, потому что в отличие от нее умела обращаться с машами олукревскими. Скинула манто на руки Марии и стала поправлять волосы. Она восприняла это, как должное. Взвесила чудесный мех, подула на него, без стеснения полностью зарылась лицом в воротник и блаженно коротко застонала. Через минуту к ней вернулась способность произносить членораздельные звуки:

– У меня нет слов. Ты позволишь, я аккуратно положу это в спальню. Ой, платок тоже давай. Ручная роспись по натуральному шелку! Не дай Бог пес достанет.

– Не страшно, животное, может, поиграть захочет, – шиканула я по-полной. И на несколько минут стала воплощением скромности. При озвучивании моего понимания звериных порывов в контексте собственной шубы, Олукрекревская качественно вздрогнула.

Настасья мужественно занялась самообслуживанием – повесила дубленку на вешалку и пристроила куда-то шапку. Наверное, целый день занималась аутотренингом.

Мария закрыла мои вещи в спальне и предложила нам тапочки.

– Тебе поменьше, Поля? – спросила Настасья, еще не осознавшая – она напоролась на то, за что боролась.

– У меня туфли, – небрежно бросила я и достала их…

– Ой! – вскрикнула подруга.

На этот возглас приблизилась Олукревская.

– Мария, я полагаю возможным немного подогреть их изнутри. Градуса на два, не более. А то я некомфортно себя чувствую.

Олукревская не стала комментировать качество обуви. Просто понесла ее куда-то на цыпочках, держа на ладонях перед лицом.

– Терпи, зараза, – угрожающе предостерегла я подругу. – Сама этот цирк устроила.

– Откуда это все? – прошептала Настя.

– Ограбила любовницу экс-супруга. И молчи, молчи, мне самой противно. Пришла сюда мстить за тебя, дуру, а теперь противно. Но учти, пока не стыдно. Значит, еще не отомстила.

– Поль, а почему платье простое гладкое, камешков мало и, они в серебре?

– Пардон, это не камешки, а камни в платине. Настя, мне надоело.

Вернулась Мария. Я надела туфли, поморщившись на тот случай, если она просто постояла, прижав их к груди, что вовсе не гарантировало набора заказанных двух градусов.

Но на этом ее проблемы со мной еще не кончились. Вместо того, чтобы двинуть к остальным гостям, я снова заскромничала:

– Мария, перед тобой заядлая курильщица. Где можно будет подымить, не смущая духовное лицо и прочих адептов здорового образа жизни, если таковые имеются? Посылы на лестницу или балкон меня не задевают. Ахматова верно говорила, что курение – это цепь унижений.

– Так сразу? – состроила она гримаску удивления.

– Я решаю технические вопросы до того, как присоединяюсь к обществу. И не хожу на объявленный перекур строем.

Настасья за моей спиной издала звук, похожий на всхлип.

– В кухне. Я приготовлю пепельницу. Форточку открывать не надо, там кондиционер.

– Пепельница хрустальная? В них так смешно смотрятся искорки, когда тушишь сигарету.

Мария указала направление. Я непосредственно двинулась по коридору. Заглянула в назначенное курилкой помещение, будто могла потребовать перенести туда кресло. Хотя, в принципе, окончательно войдя в раж, могла бы. Ого, сегодня нас собирались угощать. Стол был сервирован на шесть персон. Значит, мужчины забрели к вдове не сами собой, но были званы. Себя показывать им здесь не разрешалось. На меня поглядеть пригласили? Страшно представить, что наболтала Настасья. Надо было возле дома пытками выбить из нее признание, что именно она называла «только капелькой», выжатой из моего замужества. И не размазала ли эту капельку по настоящему и будущему. «Не надо мании величия, – предостерегла я себя. – Пока играешь – играй. Но не вживайся в роль». Да, скорее всего, Мария, как все идеальные хозяйки, зная, что все утешители неизбежно явятся порознь, решила совместить наши визиты, то есть позвать, накормить, выпроводить и остаться без дружеского участия на какое-то время. Мне еще в прошлый раз показалось, что она ими тяготится. Выходить из образа стервы было еще рано. Я вернулась к дамам, дожидавшимся меня в холле, и сказала хозяйке:

– Милая кухонька. Когда столовой нет, выручает. Мы все настолько сблизились, что будем чаевничать там?

Обычная проверка. Если ответит: «Там», я напрасно одевалась и ломала комедию. Тогда она либо богаче, либо умнее, либо сволочнее, чем предполагалось.

– Нет, конечно, нет, Полина. Столовой, действительно нет. Но я просто выставила посуду, чтобы быстрее было перенести ее в зал.

Еще бы! И вилки, и салфетки возле каждой тарелки разложила по той же причине. Я ободряюще кивнула, дескать, дерзай, Мария, и шагнула в люди. Настасья кинулась к отцу Михаилу, как к не закрытому перед выходом из дома крану, и припала к его руке. Я ограничилась общим:

– Добрый вечер.

Александр чуть привстал, чуть склонил голову и посмотрел на меня томным заговорщицким взглядом. Причем, если Настасью моя манера поведения, кстати, позаимствованная у приятельницы, явно напугала, то крашеный компьютерщик выглядел победителем. Так и есть, расписал Олукревской нашу случайную встречу в закутке «коридора власти», да еще приврал с три короба. «Сдать бы тебя со всеми потрохами твоей „Маше“, паршивец, – подумала я. – Обслуживаешь электронику в домах богатых мужей, при случае удовлетворяешь их стареющих жен и тянешь деньги изо всех. Интересно, до шантажа, удесятеряющего поступления в карман, уже докатился или еще в пути? Плевать тебе с десятой вышки на нервозность Марии. Не поэтому ты трогательно просил держать твое предложение относительно моего компьютера в тайне. Ты ждешь, когда она начнет распоряжаться наследством. Эта образцово-показательная жена, а ныне того же качества вдова с тобой не спала. Иначе не сидел бы ты при ней „на общих основаниях“. Но не флиртуй она с тобой напропалую, вообще не сидел бы. Надеешься, совратить вдовушку, когда ей для утешения понадобится секс, и запустить лапу в сундук с золотом. А тем временем подыскиваешь следующую дойную корову».

Это не было прозрением. Просто я доверяю характеристикам экс-супруга. Рванью он называет не нищих, а не гнушающихся любыми деньгами людей. В смысле рваной порядочности, которой и не думают стесняться. Теперь я попала в соответствующую обстановку и сообразила, каковы дополнительные заработки Александра.

Вадим поздоровался ровно и дружески. Мы стояли настолько близко, что он мог бы на ухо намекнуть, что воспринял мое согласие пить водку в подворотнях, как нечто долгоиграющее. И пригласить продолжить. Но не стал. Просто улыбнулся и опустился на свой стул. И сразу Мария сказала ему мерзкую колкость. Мол, знай свой шесток, ничтожество. И если уж готов к заплыву в сторону от страстотерпицы жены, коси на Настасью, а не на Полину. Она прошипела это почти беззвучно, но, сосредоточившись, я умею читать по губам. Вадим потупился, чтобы спрятать навернувшиеся слезы. Я даже жалеть его перестала. Она сопляка Александра ни разу не обидела, а вдвое старшего Вадима унижала упорно, открыто, с удовольствием. Он же терпел, хотя и очевидно страдал. Все-таки будет просить денег на собачий приют, и ради этого готов на любые муки? Или все еще влюблен в одноклассницу до такой степени безумства, что надеется на запоздалую взаимность? Как бы то ни было, человек не должен подобное сносить. Ему, что, не видя Марию маяться, что при виде. Однако, не бегая сюда, хоть достоинство сохранил бы. Сумел же отказаться от Вальки. Из педантизма мне захотелось спросить, как его бывшего друга зовут по батюшке. Но не стоило при всех давать понять, что мы тогда не расстались у подъезда. Да и два БМВ с охраной тому, Вадимову, Вальке явно не полагались. И сам Валентин Арсеньевич открестился от знакомства с «Вадимом, у которого погиб пес Чарльз», не моргнув глазом. Ладно, ну его. Я еще раз взглянула на Вадима. Внешне он не казался жалким. Тем хуже для него. Привыкать к такому обращению женщины – это же психиатрический случай. «А Юрьев? – подумала я. – Наш профессиональный сыщик, блестящий аналитик наверняка объяснил бы мне, что Олукревская всячески оберегает Вадима от лишних душевных травм. Почему таким тоном и в таких выражениях? А есть люди, которые только на них и реагируют адекватно. И навернувшиеся на глаза ее верного друга слезы – это слезы благодарности за заботу». Человеку свойственно до последнего отгонять мысль, что он попал в дурдом, поэтому я вооружилась скепсисом, не обнаружив поблизости юмора, и потрудилась на славу.

Как ни странно, нынче я была склонна оправдывать в активном и экстравагантном поиске денежных средств только отца Михаила. Хотя, что же странного? Увидев вверенные ему развалины храма средь новых дворцов, выслушав Антона, не стоило задирать нос. Тем более воротить его. И утешение крещенной отцом Михаилом вдовы представлялось мне теперь естественным. И то, как ласково он говорил с малообеспеченной Настасьей, не отвлекаясь на присутствующих, нравилось. «Да и вообще, не блюдет ли он часом нравственность Марии, постоянно сталкиваясь здесь с мужичьем? Только бы не признал во мне шизуху из рюмочной», – мелькнуло в голове. Но отчего-то казалось, что не узнает.

Надо же, с этими мужчинами мне довелось пообщаться вне стен квартиры Олукревской. Не зря теряла дни. Я невольно усмехнулась. Мария расценила усмешку, как критический намек, взглянула на часы, что было не совсем прилично, и заторопилась:

– Давайте поужинаем. Настя, помоги мне принести приборы.

– На кухне же собирались, – простодушно ляпнул Александр.

Хозяйка недобро на него посмотрела и рявкнула:

– Настя!

– Пусть при мне побудет, – мягко отбил мою подругу отец Михаил.

А мог бы отчитать Олукревскую за бесцеремонность. «Прямо Евангельская сцена, – подумала я. – Настасья в роли Марии, Олукревская в роли Марфы и отец Михаил в роли Христа. Очередная премьера. Что-то такое витало в здешнем воздухе, когда на входе мне вспомнилось: «Театр уж полон». Хозяйка, вероятно буквально истолковав мои заверения в готовности курить на балконе, если в помещениях нельзя, с полминуты ждала, не предложу ли я себя взамен Настасьи. Я поудобнее устроилась в кресле и стала рассматривать отталкивающее подобие гравюр на стенах. В доме были и более давние знакомцы, а принадлежность женскому полу я никогда не считала негласным обязательством помогать всем по хозяйству. И, чего темнить, не стоило Олукревской отрывать мою подругу от беседы со священником звериным рыком. Иначе я обязательно поучаствовала бы в приготовлениях к трапезе.

– Позволь мне, – глуховато вызвался Вадим.

– Пусть лучше Алекс походит, он моложе, – мгновенно окрысилась хозяйка.

Вадим покорно опустился на стул и снова не угодил:

– Не усаживайся! Доставай из тумбочки скатерть, раздвигай и застилай стол.

Ассоциация Бориса с Вадимом сложилась прочная. Вероятно из-за того, что оба были безнадежно влюблены в Марию и оправдывали все ее художества. Мне положительно не хватало здесь Юрьева. Чем бы его заняли? Велели ложки перетирать? И, получив поручение, он, как Вадим, заулыбался и засуетился бы? Меня передернуло. Интересно, при богатых вдовах всегда такие своеобразные сборища, или это исключительное? Пусти сюда сейчас простака и увальня Балкова, перестрелял бы всех. Для него весьма показательно, что вокруг Марии отираются только мужчины. Жаль, что Юрьев другу Сергею не внемлет. При мысли о Балкове мне стало легче. Где-то в Москве были здоровые люди, их не могло не быть.

Я и не заметила, как стол в комнате накрыли. Посуда была дрянная. Такой хрусталь моя бабушка раздобывала по блату или по талонам от профкома при развитом социализме. А прочие предметы сервировки мама покупала из хулиганства на заре капитализма лишь за нашлепку «сделано не в России», приговаривая: «Если нас завалят этим и объявят об изобилии, я посмеюсь». Еда тоже была самая обычная – селедка под шубой, оливье, жаркое, какая-то импортная консервированная рыба в качестве деликатеса, магазинный торт, коробка конфет. Мужчинам Мария без колебаний предложила начатый «Абсолют». И довольно долго смотрела в бар, прежде чем спросить:

– Девочки, сухой «Мартини» подойдет? Впрочем, ничего кроме и нет.

Она лгала. Со своего места я видела непочатые бутылки отличного вина, той же водки, того же коктейля.

– Подойдет, – расчувствовалась Настасья.

Вот прикладывается человек к самому здоровому напитку – умело разбавленному чистому спирту. Но тянет его почему-то на всякую дрянь.

– Мне сок, если можно, – попросила я.

Олукревская живо выхватила из бара ополовиненную когда-то с кем-то емкость с «Мартини» и захлопнула дверцу. Правда, сок принесла хороший и на всех.

Кажется, ничего страшного не произошло. Но мне такая разумная прижимистость была в диковинку. Я бы поняла, когда в большой компании, где есть крепко выпивающие, хозяйка, извинившись, под занавес выставляет остатки. Но уж никак с них не начинает. А ведь все случилось правильно. Народ был доволен качеством напитков, раз. Ужраться до потери здоровья никому не грозило, два. Марии при подобном подходе спрятанного в баре хватит еще на пару лет. Значит, деньги, которые другая потратила бы на спиртное, возможно, уйдут на благотворительность, три. И, что меня раздражало, я толком объяснить не могла.

Отец Михаил прочитал молитву. И возникло необычное впечатление, будто все мы заслужили пищу сию у Бога, а хозяйка, в общем-то, ни при чем. Видя, что спиртного немного, гости повели себя правильно: капали в рюмки по чуть-чуть, делали длинные перерывы на еду, словом, как могли, растягивали удовольствие. Мария пила очень мало, по полглотка. Настасья старательно ей подражала и почти преуспела. Лишь, когда мужчины все-таки справились с водкой и принялись за «Мартини», в ее глазах появилась тоска вынужденного прощания.

Постепенно языки развязались. Все-таки гнет добротных столичных высших образований трудно выдержать молча или, перебрасываясь односложными фразами. Общей застольной беседы не получилось. Для ее поддержания мужчины должны хотеть фигурять перед женщинами. А, если такового желания нет, они неизбежно переходят к общению друг с другом. Отца Михаила невоцерковленный контингент рвал на части. Вадим любопытствовал, только ли женатый священник может иметь приход, и, как холостой отец Михаил получил свое место, уж не по блату ли. Не успел служитель культа указать на разницу между местом и приходом и начать ликвидировать путаницу в его голове с разъяснения отличий белого духовенства от черного, как вмешался Александр. Этот потребовал точно определить, где кончается честный заработок и начинается стяжательство. Отец Михаил объяснил, что все зарождается в непутевой башке, и призвал к исполнению всех заповедей.

– Вы горячитесь, – возразил Александр. – Я еще согласен, что «не убий» и «не укради» имеют какое-то отношение к бизнесу. Но остальное…

Отец Михаил открыл, было, рот для вразумления упрямого чада, но у Вадима возникла потребность немедленно узнать, есть ли в раю собаки… Постепенно они наловчились спрашивать по очереди и даже выслушивать ответы. Священник за стопкой горячительного умело работал с привычной аудиторией. Вскоре зазвучало и слово «жертвовать».

Нам с Настасьей и Марией ничего не оставалось кроме светского трепа. Мы, не сговариваясь, выбирали нейтральные темы. Я сходила в кухню покурить. Мария сказала, что бросает – переборщила после убийства Семена. Настасья беспричинно отказалась составить мне компанию. А, когда я возвратилась, хитро ухмыльнулась и начала:

– Кстати о курении…

Меня уже утомили ее актерские потуги, возникающие только в обществе людей, подобных Олукревской. Неужели нельзя рассказать историю без сценических эффектов? И вновь удалось обуздать свою раздражительность. Если у Марии прикормлен знакомый хирург, она вот-вот забудет номер Настиного телефона. Если ей понадоблюсь я, будет обращаться напрямую. В ее сознании мы с Настасьей уже потеряли взаимосвязь. Так что приводить меня сюда подруге более не придется. Не стоило портить славной посреднице заключительный праздник. Она стремилась к Марии совершенно бескорыстно, и поверить в это опытная богатая дама была не в состоянии. А и получись у Олукревской, какое домашнее применение можно найти Настасье? Никакого. Следовательно, не нужна. Ибо этап слезливых завываний по Богу, когда Настя удачно подвывала, у Марии давно кончился. Это подругу мою ломало изнутри, и она думала, что Олукревскую так же ломает. Меня поражало лишь то, что свихнувшиеся на Марии Настасья, Борис и Вадим не чувствовали ее отношения к ним. Не желали замечать, что их используют, трактовали поступки и слова в свою пользу – пусть, бывает. Но не чувствовать?! При всем при том я вовсе не считала Марию чудовищем. Она действительно была лучше и безобиднее очень и очень многих. Это и страшило по-настоящему.