Текст книги "Прихожанка нарасхват"

– Отдайте меня соседке, она знает, что делать.

После чего снова забылся. Его аккуратные лопушки алели, словно две сигнальных лампочки.

Измайлов действовал по-мужски. Молча подогнал машину, загрузил в нее Александра, отвез, куда надо, отволок к какой-то доброй тихой женщине и, снова усаживаясь за руль, изволил обратиться ко мне:

– Пива ему на утро не купил, извини.

– Соседка купит.

– А как меня откачивать будешь после такого стресса?

– Как скажешь. Оригинально ты его оживил.

– Учись, детка. Чтобы залежи нетранспортабельных приятелей в мое отсутствие не образовывались…

Мы уже подъезжали к дому, когда Измайлов, усмехнувшись, спросил:

– Какое отношение ты имеешь к Маше? Надо полагать, Одукревской?

Я не вздрогнула, дернулась. Страшный человек. Видит перед собой разутого невменяемого парня, возможно соперника, и сопоставляет с описанием свидетеля по делу об убийстве: имя – Александр, профессия – программист, особые приметы – крашеный блондин.

– Вик, ты ходячий калькулятор.

– Это ответ?

Если бы! Я заставила себя забыть все, что говорил мне Сергей Балков про Бориса Юрьева и ход расследования. Минут на десять самообманы мне удаются. Надо только уложиться в это время. Тогда я лгу вдохновенно. Однако на одиннадцатой минуте запал кончается, и я парой лишних правдивых слов способна все испортить. На сей раз получилась славная сказка. Жили-были мы с Настасьей. Привела она меня однажды к своей приятельнице, а у той горе – овдовела. И трое мужчин ее утешают. Один из утешителей предложил мне свои услуги по модернизации компьютера. Ничего предосудительного – он самый молодой, психически гибкий, острее остальных чувствует, что жизнь продолжается. Я согласилась без задней мысли. Он пришел, мы выпили за знакомство, компьютерный доктор вырубился. Наверное, уже был в подпитии, а я и не заметила. Все.

– Темнишь, детка, – покачал умной головой Измайлов. – Но сегодня твой день. Задержали мы старшего брата, когда он угрожал Ирине и требовал отдать якобы оставленные ей младшим документы. Храбрая девочка. И на встречу с ним поехала, и держалась, как заправский секретный агент. Кстати, попросила передать, что тебе больше не надо бояться за родителей и сына.

Я растроганно и благодарно хлюпнула носом. Вик весело покосился на меня и продолжал:

– Еще нашлись мужики, которые квасили во дворе в вечер убийства и видели старшего возле гаражей.

– А раньше они об этом сказать не могли? – возмутилась я.

– Коллеги виноваты. Спрашивали, не появлялись ли чужие. Но он местный, родной брат убитого мальчонки. И сердобольные алкаши, не слишком жалующие полицейских, решили о нем не упоминать – и так в семье несчастье. Да, за день до убийства он приказал охраннику наточить ножи, включая старые кухонные. Судя по тому, что парень вообще об этом приказе вспомнил и сказал, орудие убийства он узнает. Наверняка кто-то пользуется случаем утопить конкурента, но это их проблемы. В общем, спасибо тебе, Поленька, за девочку Ирину.

– Пожалуйста. Вик, как вы можете работать, зная, что без чьего-то позволения охранник про точку ножей и не заикнулся бы?

– Работаем, – буркнул Измайлов. – Тут самое сложное быстро довести весть о задержании до того, кто велит охраннику говорить правду, а не молчать.

Он снова помрачнел. И я поспешно сказала:

– Милый, давай сегодня больше не будем о преступлениях. Что нам, заняться нечем?

Измайлов согласился на изменение программы с такой радостью, что я рискнула спросить, скоро ли у него отпуск. И полковник поклялся взять его «как только, так сразу».

В кои-то веки оказавшийся дома раньше девяти вечера Измайлов вел себя, как ребенок после пятидневного интерната. Он охотно пил вино, долго ел, много болтал, подпевал, слушая музыку, и даже полчаса смотрел телевизор. Когда отдавший отдыху последние силы полковник беспробудно спал, я вылезла из-под теплого одеяла, ежась, вышла в прихожую и набрала номер Балкова:

– Дрыхнешь уже?

– Нет, нервничаю. Через час начну психовать, и так до утра.

– Сережа, Борис завтра будет на месте? Я заскочу и передам ему в руки карту памяти. Нет, диктофон целиком, чтобы все сразу стало понятно. На нем записаны откровения пьяного Александра про Олукревских. Вряд ли Юрьев даст тебе их прослушать, но кое-что должен рассказать. Например, про деньги. Ты не донимай его расспросами, откуда информация. Делай морду топором. Я подпоила и разговорила Алекса сама. Не с твоей подачи, а просто мне лично интересно было.

– Что за запись? – всполошился Сергей.

Я изложила.

– Черт, баксы подмышкой ли, в кармане ли покойного многое меняют, – сразу завелся он. – Но ведь не признаются свидетели, дряни законченные. Ладно, сейчас важнее похождения вдовушки. Отлично, Поля. Подействует!

– Нет, этого не жди.

Окрылившийся Балков издал тягучий стон, будто сломал крылья.

– Поверь, Сережа, Борис оправдает любые поступки Марии. Отдается любовнику? Нас россказнями о повальной импотенции много работающих мужей уже заколебали. Живая, здоровая, не фригидная женщина – в ее пользу. Злилась на Юрьева и собиралась жаловаться на то, что он нерадив в расследовании? Правильно делала. Ведь идеальная жена должна стать и идеальной вдовой, жаждущей наказания убийцы мужа.

Балков захныкал в том смысле, что нет во тьме жизни просвета. Юрьев обречен, и сам Сергей тоже. Я начала распространяться в оптимистической манере. Равнодушие Олукревской, скука, которую она излучает, есть прекрасный фон для внутренних мук неврастеников и женского, и мужеского пола. Попробуй Мария как-то откликнуться на их переживания, сразу снизит накал страданий и потеряет привлекательность. Завтра после прослушивания пленки Боре Юрьеву станет очень обидно из-за того, что какой-то крашеный, не влюбленный сопляк разобрался и в нем, и в Вадиме, и в Марии. Посмел называть ее глубокомыслие и тайночувствие обычным сытым довольством. Боря немедленно попытается, но не сможет вспомнить ни одного ее слова, жеста, поступка которые мы называем человеческими, бескорыстными, добрыми, наконец. Тогда он опомнится.

– Так можно благодарить тебя не только за сведения, но и за избавление Борьки от дури? – недоверчиво спросил Балков.

– Алекса благодари. Борис вынесет все, кроме блестящего и беспощадного анализа своей возлюбленной, сделанного обесцвеченным компьютерщиком. Он начнет землю будет рыть, чтобы доказать свою сыскарскую состоятельность.

– Алексу этому презренному доказать?

– Себе, Сережа, только себе. Кстати, полковник застукал меня с пьяным в лом программистом. Я все валила на Настасью, и продемонстрировала минимальную осведомленность. Про диктофон он не знает. Так что не поддавайся на возможные провокации Юрьева или Измайлова. Повторяю, меня к Олукревской затащила лучшая подруга, все почерпнуто из Марии, Вадима, Алекса, отца Михаила. Я от тебя и намека не получала. Мне теперь впору о себе беспокоиться. Если Виктору Николаевичу хоть померещится, что ты меня слегка информировал об убийстве Семена, он «пришьет» мне сознательное внедрение в эту компанию с целью полной и окончательной дискредитации Юрьева и сведения на нет ваших невзрачных успехов.

– Ты, Поль, иногда сыпешь словами, которые усваиваются с трудом.

– Не обращай внимания, – разрешила я. – Такое надо бы не слушать, а читать.

– В смысле, мы теперь будем переписываться? – испугался Сергей. Но набрался мужества продолжить: – Договорились молчать о наших контактах во спасение Борьки, значит, навсегда. Женщины вы, женщины, что хотите с нами, то и делаете. Думаешь, Борьке действительно плевать на рога Олукревского?

– Нет, конечно. Но сначала он должен мысленно повоевать с Александром. И усомниться в неизбежности собственной победы. Тогда каждое лыко будет в строку – жадность, лживость, приземленность казавшейся идеалом женщины. Не волнуйся, с низвержением своего идола по имени Мария Олукревская он справится без нас с тобой. Мы, Сережа, все правильно про нее говорили. Просто Борису это должен был сказать посторонний.

– Ничего я не понял, – пожаловался Сергей. И обрадовал меня почему-то удивленным тоном: – Но ты, Поля, человек. Спасибо. Я уж думал хана Борьке.

– Брось, от любви надолго не умирают. И учти, Настасья принесла успокоительное. Свеженькое, а какое действенное! Если будет размашисто страдать, попоим.

– Боюсь я, – признался верный Борин друг. – Еще неизвестно, чем твой эксперимент над Алексом кончится. Лучше бы не пригодилось.

– Удачи, Сережа, – вздохнула я и потащилась досыпать.

Опять утро, как утро. За окнами слякоть, Измайлов на службе, диктофон Юрьеву передан. Он еще кочевряжился по телефону:

– Оставь у дежурного, я потом заберу.

– Там человек говорит про твою профессиональную деятельность. То есть непригодность.

И Борис мигом выбежал на улицу. Слегка спал с лица, услышав, что сие предназначено для индивидуального пользования. Но до расспросов не опустился.

Вернувшись домой, я позвонила маме и попросила дать трубку сыну. Она уважила просьбу без особой охоты. Вероятно, полагала, что порядочной женщине для разборок с собой и мужчинами требуется гораздо больше времени.

– Сев, я соскучилась.

– Завтра в цирк с дедом, послезавтра доклеим модель яхты, потом вернусь, – осчастливило чадо.

– Не у одной тебя дела, – ехидно сказала мама.

Сразу после этого со мной связался Антон и пригласил на природу. Для прогулки было грязновато, и я проворчала:

– Слишком часто встречаемся.

– Поторопись, ленивица, сейчас рано темнеет, – безмятежно призвал Антон.

И мне вдруг захотелось проветриться. Договорились, на какой платформе встретимся. Я быстро превратила вчерашний «кабинет» в прежнюю нору. И была уже одной ногой в брючине, когда зазвонил телефон.

– Полина? Это Борис.

– Еще раз доброе утро. Судя по гулу толпы с улицы звонишь? Конспирация?

– Она самая. Око за око, то есть долг платежом красен. Восприми и ты информацию. Но сначала узнай, что я тебя не понимаю. Сидит перед тобой скотски пьяная мразь, несет гадости про меня, про несчастную вдову, а ты хихикаешь.

– Я не хихикала. Я молча кривилась. Честно.

– Не важно. Слушай внимательно. Недавно я видел тебя на улице с молодым человеком. Вы были румяные и веселые. Даже если так кайфуют по журналистской надобности, имей в виду, что Ступицын Антон Тимофеевич – новая криминальная звезда.

– Что ты плетешь, Борис?

– Можешь справиться у Виктора Николаевича.

Говорят же: «Сердце упало». Мое упало и разбилось. Но я продолжала упрямиться:

– Разве звезды на учете с момента возникновения? И почему у убойщиков?

– Потому что парень ничем не брезгует. Вообще-то он работает головой. Разоряет фирмы. Сначала организует долги, а потом улаживает отношения партнеров за немалую мзду. Не слишком оригинально. Но за какие фирмы берется! Как смело влезает в международные сделки! Иногда нужно бывает припугнуть, деморализовать бизнесмена. Не главное действующее лицо, конечно, а какое-нибудь крепкое среднее звено в цепи. И ребятки, бойцы, которые о существовании Ступицына не догадываются, случается, перегибают палку, поставляя нам трупы.

– И почему он еще на свободе?

– Лет через десять посадим, если на Запад не подастся.

– Мафия бессмертна? За неуплату налогов брать будете?

– Тот случай.

– «Крестный отец» кончается тем, что женщины идут в церковь замаливать грехи мужчин. А Антон и этим сам занимается, – вырвалось у меня, правда, тихо.

– Что, что?

– Ничего существенного, Борис.

– Полина, я серьезно говорю. С преступником контактируешь.

«Бум-бум», – стучалась в виски кровь. Сказать Юрьеву, что Антон знаком с отцом Михаилом, который знаком с Олукревской? Ответ: «Бум-бум». А Борис умело дожимал:

– Спросишь, как о нем, гениальном, узнали? Случайно. Друг детства, правая рука поначалу, имел глупость вести что-то вроде летописи славных дел. Погорел на старой мелочевке, и записки оказались у наших коллег. Они подумали, детективный роман. Сейчас многие балуются, но этот был преувлекательным. Проверили из добросовестности – не роман. Только летописец успел из окна выброситься.

– Спасибо за заботу, Борис.

– И тебе.

– Боря, я хотела, как лучше.

– Аналогично. Квиты.

Я втиснула в брюки вторую ногу. Надо было ехать к трем вокзалам и спросить у самого Антона… А что спрашивать? Борис Юрьев не мог врать. Не передай я ему разочаровывающую запись, он все равно предупредил бы. Просто без мелодраматических восклицаний: «Око за око, то есть долг платежом красен». И, тем не менее, я хотела услышать правду от Антона. Значит, он «белый воротничок» преступного мира. Расправляется с крупными бизнесами, сидя за компом. «Единственный искренний человек на свете», – жестоко юродствовал внутренний голос.

Я стояла возле третьего вагона, как договаривались. Антон опаздывал. Мало-помалу желание выворачивать его наизнанку расспросами меня оставляло. Ну, скажет: «Да, мошенничаю»… Ну, скажет: «Клевета»… Он показался на краю платформы. Я вдруг поняла, что не смогу с ним разговаривать. И сделал вид, будто не вижу. Он почти бежал. Не замечать его более было невозможно. И я шагнула за захлопывающиеся створки.

Антон понесся за электричкой. Он махал руками и орал, чтобы я вышла на следующей станции и дождалась его. А потом вдруг рухнул на асфальт. Мне показалось, что он споткнулся. Но парень не попытался подняться. Я ломанулась всем телом в металл и стекло с воплем: «Антон»! Отлетела к противоположному концу тамбура, где меня поймали какие-то лохматые личности и умело приступили к немедленной реанимации – трясли за плечи и советовали глубоко дышать, чтобы выжить в этом гребаном мире. Я успела пересесть в обратную электричку и заплатить штраф за безбилетный проезд. Хотя, любуясь моей слюнявой физиономией, контролер сомневался – брать, не брать. Он даже участливо спросил, не горе ли у меня какое. И я, никогда не упускавшая случая разжалобить этих монстров, отрицательно замотала головой и отдала деньги. Теперь по платформе из последних сил бежала я. И догнала носилки с телом возле белого фургончика. Почему-то вспомнилось старое название – карета скорой помощи. Следом за санитарами брел растрепанный молодой врач, листая паспорт. Я заглянула ему через плечо. Ступицын Антон Тимофеевич. На фотографии он был моложе и лучше, как Пушкинская Татьяна.

– Почему он умер? – глухо спросила я.

– Сердце не выдержало спринта, – машинально ответил доктор. – И сконцентрировался: – А вы кто?

– Прохожая.

– Ну и идите себе на…

– А, если журналистка? – тупо предложила другой вариант я.

– Тем более.

Грубые у нас врачи.

Я добралась до дома. Проревелась. Прошло десять минут какого-то тихого небытия. Я представления не имела, где нахожусь – в комнате, в электричке или на платформе. Очнулась, зная, кто и как убил Семена Олукревского. Это было так просто, так скучно, так гадко. Поколебалась, кому звонить. Вику? Сергею? Борису? Выбрала Юрьева.

– Боря, Антон Ступицын мертв.

– Умничка! Благодарю за ликвидаторскую службу! Не ожидал, что так быстро справишься. Сажать не будем, наоборот, вынесем благодарность.

– Сволочь!

– А ты?

– И я, наверное. Слушай, шутник, поищи в округе возле дома Олукревских ключевых дел мастера. И еще выясни, сколько квартир в этом строении им принадлежит.

– Другие приказы будут? – оторопел Юрьев.

– Борис, тебе, кажется, пора реабилитироваться перед сослуживцами за заваленное расследование.

– Полина, ты, кажется, горишь желанием доказать, что Олукревского на тот свет спровадили без ведома Ступицына.

– Да вы повесите на мертвого, с вас станется. Только пронюхаете про его знакомство с отцом Михаилом, и соблазн станет труднопреодолимым. Одна беда, Антон в глаза никогда не видел Олукревских. Так какая связь между Антоном и Семеном?

– Да, как всегда одна и та же. Ты.

«Как легко про меня любой все угадывает», – подумала я, но без обычного возмущения. Сказала только:

– Горю желанием доказать я, а докажешь ты. Чтобы жизнь малиной не казалась.

– Поль, ладно, не ярись, – отступил Борис. – Нарушу собственный принцип и пойду у тебя на поводу. Даже сопротивляться не буду. Все сделаю. Жди звонка.

Еще бы он сопротивлялся. Прикинул уже, что из-за украденных денег расследование нужно начинать сначала. Всякую мою безумную идею готов рассмотреть. Я швырнула трубку в стену и поголосила без затей. Потом подняла и еще немного беззвучно поплакала. Мне было плохо. И стало еще хуже, когда вернулся Измайлов.

– Детка, надо полагать, ты меня уволила? Командуешь операми? Порезвиться больше негде?

Борис Юрьев в своем репертуаре. Никак не удается ему воспринять меня отдельно от полковника. Или совсем занемог, впал в запущенный психоз от неразделенной любви, и теперь ему везде мерещатся подвохи.

– Не уважает тебя Юрьев, Вик. Боится, что это ты даешь ему через меня поручения и проверяешь – доложит или нет.

– Это чудовищные домыслы, Поленька, – простонал Измайлов. – Борис ведь не сумасшедший.

И счел за благо сменить тон. До двух часов ночи я вдалбливала ему мотивы и способ умерщвления Семена Олукревского. Вик отказывался верить. Я была неимоверно зла на Бориса, но все-таки мысленно поблагодарила его за то, что не растрепал полковнику про наше с Антоном знакомство. Иначе убедить Измайлова не удалось бы и гипнотизеру. Тоже решил бы, будто я брежу, чтобы доказать непричастность к убийству парня, с которым захотела, но не успела подружиться. Наконец, полковник сдался, прохрипев:

– Ты покроешь меня позором в присутствии мирных граждан, но я связался с тобой добровольно. А Юрьеву, а Балкову за что?

– Юрьеву есть, за что, – мстительно заявила я, едва все не испортив. Измайлов закусил сухую нижнюю губу и набычился. – Но позорить тебя, милый, я не намерена. Наоборот.

– Твоими благими намерениями явно вымощена моя дорога в ад, – вызверился Измайлов.

И… заснул. Мгновенно. Сладко.

Утром вплоть до самого его ухода на службу я талантливо притворялась нокаутированной. Вик бродил вокруг кровати, шумно вздыхал и сопел, но тревожить не решился. Когда захлопнулась дверь, я вскочила, пробежалась по квартире и осмотрела стены. Однажды мне удалось за ночь так допечь его каким-то замыслом, что полковник полуметровыми буквами зеленым маркером начертал на обоях: «Не смей»!!! На сей раз интерьер не пострадал. И я начала готовиться к разоблачениям. Для разгона позвонила Валентину Арсеньевичу Козыреву, отыскав его номер в телефонном справочнике, и добром посоветовала уладить взаимоотношения с Настасьей. Наперед скажу, что этот трусливый мерзавец послал встретить ее с работы того накачанного молодца, которого она гоняла за новым тортом. И которого мой бывший муж назвал профессиональным головорезом. Тот отдал букет и заявил, что Валентин Арсеньевич уехал из России навеки. Зато он тут, рядом с красавицей и умницей докторшей. Теперь Настасья вместо любовника Марии Олукревской видит во снах киллера и настоятельно просит меня не вмешиваться в ее личную жизнь. Я намерена обратиться к Сергею Балкову, чтобы по-мужски помог отвадить амбала от доверчивой моей подруги. Сама же я боролась за Юрьева по-женски.

В духе классического детектива мы собрались у Олукревской. Валентина Арсеньевича не пригласили. Когда мы совещались, Валька Козырев сидел у себя дома под тайным присмотром Кости Воробьева. Лейтенант глядел на него из машины в бинокль, и сотовый был к его в руке ближе, чем пистолет. Я говорила Измайлову, что напрасно Костю мытарят, Козырев в убийстве не участвовал. Но полковник любит штиль. Не моряк, ох, не моряк.

Настасью тоже не позвали. Поскольку задушить любого, в том числе и хорошо кормленого мужчину она способна, но не могла в данное время в данном месте, ее сочли неудачницей и не удостоили внимания. А ведь я требовала, чтобы Воробьева приставили к ней. Чтобы не дал вырваться и броситься спасать от меня Марию.

Из троих постоянных посетителей Олукревской нужен был только один. Но Измайлов решил, что привычная обстановка расслабит убийцу. Или же хотел созвать как можно больше свидетелей посрамления моей самонадеянности. И Мария по рекомендации полковника сама собрала всех. Представляю, как они удивились.

Но сначала отзвонился Юрьев. Его сведения настолько согрели мою озябшую в холодных выговорах Измайлова душу, что я даже не стала рычать на Бориса из-за несвоевременного трепа полковнику о моих просьбах. Звучал доклад капитана примерно так:

– Полина, я поддался твоему безумию и нашел мастерскую по ремонту и изготовлению ключей в ближайшей от дома Олукревских подворотне. И выяснил в БТИ то, что ты, вероятно, и хотела подтвердить. Поэтому Виктор Николаевич уже едет домой чистить тебе физиономию.

– Между прочим, не первый раз собирается по твоей милости, – не выдержала я.

Борис и не подумал извиняться или объясняться. Я не стала надевать противогаз, а встретила полковника с открытым забралом.

– Я аннулирую твой план, – зашипел, ворвавшись в прихожую, Вик. – Поторопился с ним согласиться. Ты снова влезла не в свое дело. Там, где ты собралась поставить точку, по мнению профессионалов и запятая-то не нужна.

– Это подло! Теперь, зная мотивы и способ, надеешься самостоятельно вычислить убийцу? А моя забота – подбрасывать идеи? Нет, милый! Твое дело – мое дело, – сказала я, медленно отступая в комнату.

И решила, что теперь пора. Я рассказала ему все. Про Антона спасенного. Про Женю. Про его брата на стройке. Про Антона спасителя. Про выслеживания Родика. Про визиты к Олукревской. Про Антона спутника на прогулке. Вику было тяжко. Он ахал и стонал, но до рукоприкладства не дошло. Я столь полно все изложила, что у любимого мужчины осталось лишь два вопроса:

– Ты сильно влюбилась в Ступицына? И кто, черт подери, задушил Олукревского? Ступицын или ты?

Виктор Николаевич Измайлов демонстрировал чудную гармонию личных и профессиональных переживаний. Я могла гордиться тем, что обеспечила ее.

– Вик, я подружилась с Антоном. Не более. Но и никак не менее. А насчет убийцы… Мастер, изготовивший ключ, скорее всего, способен опознать заказчика… Сама не хочу верить, но…

– Верить не хочешь? – изумился Вик. – Ты клялась мне, что располагаешь доказательствами. А собралась озвучивать домыслы?

– А у вас хоть домыслы свои есть? – перебила я.

И не поверила ушам, когда Измайлов сердито бросил:

– Едем к Олукревской. В качестве следственных мероприятий и экспериментов и не такое проходило. Глядишь, наткнемся на что-нибудь.

Впору было говорить, что всему его отделу надо принимать не успокоительное, а средство для повышения умственной работоспособности. Я такое в аптеке видела. Цена копеечная. Почему бы не выдавать его служивым в виде пайка? Но на всякий случай промолчала. Еще запрет дома. Жаль было дарить убойщикам результат озарения, возникшего после гибели Антона.

Итак, нас было много. Мария, отец Михаил, Александр, Вадим, я, Измайлов, Балков, Юрьев. Полковник волновался за меня, как высокооплачиваемый тренер за скаковую лошадь. Сергей, как поставивший на нее все деньги игрок. А Борис, вновь очутившийся рядом с Марией и соперниками, явно мечтал о переломе лошадиной ноги не позже середины забега. Или заезда? А, не важно, особенно Юрьеву.

Алекс беззастенчиво строил мне глазки. Я делала вид, что не замечаю.

– Мы собрались в неофициальной обстановке, чтобы выслушать частное мнение Полины Аркадьевны Данилиной. Сразу предупреждаю, она не ознакомила меня со своими окончательными выводами, предложив сделать их всем вместе в ходе обсуждения. Я благодарю хозяйку за гостеприимство и терпение.

– Да, с этим нужно заканчивать, – пробурчала я.

– Помолимся, – принял эстафету отец Михаил.

– Чего сделаем? – не понял Сережа Балков.

– Вы крещены? – улыбнулся ему священник.

Балков смущенно кивнул.

Отец Михаил и прочитал молитву, и радостно пообещал Сергею поговорить с ним отдельно.

Мария посмотрела на Сергея с жалостью. Он затих. И все уставились на меня. Пришлось начинать:

– Мне недавно намекали, будто я затеяла эту встречу, чтобы прилюдно доказать непричастность к гибели Семена Олукревского покойного Антона Ступицына.

– Антон преставился? – спросил отец Михаил. – Что стряслось?

– Он не смог перегнать электричку, сердце взбунтовалось. Помнится, когда-то вы помогли ему выжить, отец Михаил. А сегодня я действительно намерена доказать его непричастность. Потому что теперь он очень удобный кандидат в убийцы. Мертвый немой кандидат. Я знаю, через что предстоит пройти сыщикам, вздумай они учитывать Антона, как подозреваемого или соучастника. Потому что сама себе замаялась объяснять, что он не мог убить хозяина этого дома.

– Мы его знать не знали, – воскликнула Мария.

– Он вас тоже. Но у меня в голове всегда масса всяческих допущений. Одно точно, не убеги Антон вслед за электричкой в мир иной, я не додумалась бы до истины. А тут нервы слишком натянулись, и старые проблемы решились сами собой.

Отец Михаил чуть побледнел и предупредил:

– Я уединюсь.

Он отошел к окну и приготовился говорить с Богом об Антоновой душе.

– Простите, – осмелилась влезть я, – вам не нужна икона для молитвы за упокой души?

Он отрицательно покачал склоненной головой, но сказал: «Иконы в другом помещении». И потупился.

Да, они были в спальне.

– Мария, можно обозреть ваш иконостас? – мирно попросила я.

– Я требую адвоката.

– Зачем? Просто на пару минут откройте спальню. У вас ведь есть алиби, и ему охотно поверят все присутствующие. Но у меня нет особых причин вообще о нем говорить.

Я имела в виду посещение любовника. Она поняла. О чем подумала? О разрушенном имидже супер-жены, супер-вдовы? Как бы то ни было, Олукревская сорвалась с места и отвела меня, куда надо.

– Где вы храните ключи от нижней квартиры?

Она подняла брови, скривила губы и молча показала ящик под зеркалом. Я бы в таком случае хоть что-нибудь сказала. Да много чего сказала бы.

Мы выходили из гостиной, когда отец Михаил начинал молиться. Вернулись задолго до окончания. Мужчины терпеливо ждали. Ни Алекс, ни Вадим не спросили, кто такой этот Антон Ступицын. Только Сергей Балков шепотом поинтересовался.

– Друг. Однажды спас меня от смерти. Борис уверяет, что опасный преступник, – еле слышно ответила я.

– Они тоже людьми бывают.

– Спасибо, Сережа.

Отец Михаил возвратился в кресло и заглянул в зеркала моей души персонально.

– Вадим, вашего друга полностью зовут Валентином Арсеньевичем Козыревым? – поспешила счесть его взгляд благословением я.

– Да, – изумленно подтвердил одноклассник.

– Мария, квартира, расположенная этажом ниже, оформлена на вашего сына?

– Да.

Вот это Борис и выяснял в БТИ. Поначалу я думала, что со временем мальчику достанется одна из квартир бабушек и дедушек, а то и обе. Мария была помешана на территориальной близости родственников и говорила, что и ее, и Семена родители живут поблизости. И очень бодро и понятливо отвечала на мои разглагольствования о неуклонном росте цен на недвижимость. А потом как-то всплыло все, что я знаю о таких, как Олукревские. Детей своих они действительно любят настолько, что вкладывают в них деньги. А куда им еще? Переводить в заграничные банки? Не тот уровень. Мариновать в отечественных? Уж кто, как не Семен, должен был знать, что в России баксам следует работать только на владельца, а не на банкира. Покупать акции? Трусоваты. И своеобразно ленивы, как все, кому неплохо живется. Нижняя жилплощадь объясняла и наличие люка, и мокрой швабры. Я погорячилась. Дама уже не мыла в своих комнатах – привыкла платить и получать услуги. Но сама убирала в пустующей квартире. Не посвящать же без нужды домработницу. Надо полагать, она драила лестницу. Поэтому легче было и брать воду и принадлежности у себя, а не внизу.

– Скажите, зачем вам этот люк? Неужели легче было проделывать дыру в полу, чем ходить через дверь в подъезде? – машинально спросила я.

Она могла не отвечать. Но сварливо проворчала:

– А зачем всем соседям знать о второй квартире?

– Действительно незачем.

Кстати, и банки с домашними соленьями она хранила там. Я не только на пол смотрела, когда искала пальто отца Михаила, но и на верхние полки. Однако никаких съестных припасов среди обувных коробок не заметила. Алекс грешил невнимательностью. Мария разозлилась на попросившего огурец Вадима, отозвалась лишь на призыв священника, закрылась в «темнушке» и долго-долго выбирала банку не из жадности. Она должна была спуститься за ней вниз.

– Господа, при наличии двух квартир убийство, извините, становится элементарно выполнимым. Ведь убийце было, где отсидеться. Дальше вам и убойщики все вычислят.

Я пыталась запоздало податься из грядущей жути прочь не из кокетства. Просто вдруг невмоготу стало обличать симпатичного человека.

– Нет уж, коли взялись, несите крест, – неожиданно рыкнул отец Михаил.

– Взялась, дура, – покаялась я. – Еще раз простите, Мария, но если я при втором же посещении действительно случайно и очень легко обнаружила крышку люка под сдвинутым ковриком, то часто бывающие в доме люди не отстали бы. Кто из вас понял, что погреб на третьем этаже нереален, господа? Все?

– Я понял, – сказал отец Михаил. – Но подумал, это какая-то сигнализация.

– А я решил, что какой-то пульт. Может, полы с подогревом, может еще что-то, – признался Вадим.

Они повернулись к Алексу, но тот оскалился и пожал плечами. Потом заторопил меня:

– Полина, хватит про погреба. Говори быстрее, кого ты определила в убийцы. Интересно.

– В прошлый раз обращение звучало: «Вы, Полина». Давно ты ей тыкаешь, мальчик? – оперативно откликнулась Мария.

– Не надо Полю перебивать. Она демонстрирует чудеса логики, – внес лепту Борис Юрьев.

Вдова с капитаном наконец-то взглянули друг на друга ласково. Не совсем то, чего мы с Балковым добивались, но была надежда, что это порыв, а не процесс.

– Такие разные поводы и такое похожее беспокойство, – ляпнула я.

Теперь они одинаково свирепо уставились на меня. И Сергей Балков покосился, мучительно преодолевая желание покрутить пальцем у виска. Мол, ты чего добиваешься? Чтобы он к ней завтра посватался? У меня не было желания томить народ. И я сказала:

– Виктор Николаевич анонсировал происходящее, как навязывание мною собственного бреда вам. Но представьте ситуацию: человек убивает, не испытывая к жертве кошмарной ненависти…

– Какой ненависти? – уточнил Измайлов.

Это было предупреждение. Слова «жуткий», «кошмарный» и прочие для обозначения крайностей полковник считал показателем моей неуверенности в своих умствованиях. Собственно, он предложил мне закругляться, пока не освистали и не прогнали.

– Убил тот, кто раньше других понял, что ничего от щедрот Олукревских не получит. Кому с точки зрения обогащения было совершенно все равно жена Мария или вдова, – упорно продолжила я.

– Простите, но это странно, – подал голос отец Михаил.