Текст книги "Дикая магия"

Накормили их отменно. Это было настоящей роскошью после стольких дней пути. Подавали кусочки острой рыбы, хорошо прожаренную свинину и оленину с неведомыми им травами и подливой, пахнущей вином. Они с удовольствием ели, слушая новости о войне на севере. Осада Анвар-тенга продолжалась. Новость эта распространилась по всей стране, несмотря на усилия колдунов, стоявших на стороне восставших. Священник рассказал Очену, что войска Памур-тенга и Озали-тенга отправились на север, а восставшие котузены из Бачан-тенга оставались в своём городе, готовые помешать их продвижению. Вестей о сколь-нибудь значимой битве пока не поступало. Основные силы восставших все ещё были на пути к озеру Галиль, где неприступной крепостью стоял Анвар-тенг.

– А Рхыфамун? – спросил Каландрилл. – Известно ли что-нибудь о нем?

Очен и Чазали обменялись взглядами, и вазирь хмуро кивнул. Киривашен тоже хмурился.

– Десять дней назад здесь объявился котуандж, – сказал Очен. – Он рассказал, что послан из форта в Памур-тенг. Пересел на свежую лошадь и тут же отправился на север.

– И священник не разгадал его? – удивился Каландрилл.

– Нет. – Очен с сожалением покачал головой. – У него не было оснований подозревать этого человека, и он только пожелал ему доброго пути.

Брахт выругался. Каландрилл вздохнул и пробормотал:

– Десять дней назад! Дера, как он далеко впереди!

– Зато он сказал, как его зовут, – примирительно сказал Очен. – Джабу Орати Макузен.

– Какой нам от этого прок? – отмахнулся Каландрилл.

Очен слабо улыбнулся:

– Все-таки что-то. Теперь мы знаем, к какому клану он принадлежит.

– Как нам это может помочь? – спросил Брахт.

Чазали угрюмо пояснил:

– Ежели попытается он влиться в армию Памур-тенга ему для начала придётся объяснить, как он там оказался и почему не остался в форте. Если ему это удастся, то он будет вынужден продолжать свою игру, и тогда его припишут к колонне рода Орати.

– Ахрд, уж не думаешь ли ты, что он выступит вперёд, когда мы назовём его имя? – пробормотал Брахт, медленно покачав головой. – Или что весь род его будет стоять навытяжку перед Ценнайрой, пока она будет осматривать их одного за другим?

Чазали не обиделся горькому юмору кернийца, а только пожал плечами и бессильно развёл руками.

– Мы можем догнать колонну, – заявил он. – Хотя бы это. Затем я поговорю с киривашеном Орати, а он хорошо знает своих людей.

– К тому времени Рхыфамун уже переселится в другое тело, – сказал Каландрилл, – или вообще не подойдёт к войскам.

– Ему надо войти в Анвар-тенг, чтобы приблизиться к воротам, – спокойно произнёс Очен. – Или ехать прямо к Боррхун-Маджу.

– А Анвар-тенг пока сопротивляется, – добавил Чазали. – И до Боррхун-Маджа очень далеко.

– Но Рхыфамун на десять дней впереди нас, – вставил Брахт. – К тому же нас ждёт ещё немало неприятностей в пути. И он запросто может поменять обличье.

Путешественники замолчали, размышляя о поджидавших их впереди трудностях. Как ни стараются, они словно приговорены гнаться за колдуном до тех пор, пока он не достигнет цели и не пробудит Фарна. Все сейчас думали об одном и том же. Наконец молчание нарушил Очен.

– И все же мы скачем вперёд, правда ведь? – спросил он. – А когда доберёмся до Анвар-тенга, вазирь-нарумасу помогут нам.

Все посмотрели на него, и Брахт отрубил:

– Конечно, мы скачем вперёд. Что ещё нам остаётся?

По тону кернийца можно было понять, что он считает вопрос колдуна излишним, глупым. Каландрилл рассмеялся.

– Дера, мы видели лишь небольшую часть мира, – заявил он. – Не оставим же мы Джессеринскую равнину, не познакомившись с ней поближе!

– И с Боррхун-Маджем, – добавил Брахт.

– И с тем, что лежит за ним, – вставила Катя.

– И не забудь про Вану, – уже ухмыляясь, сказал керниец. – Кстати, у меня там дельце к твоему отцу.

Катя широко улыбнулась, её серые глаза лучились смехом.

– Но только после того, как мы доставим туда «Заветную книгу», – нарочито серьёзно сказала она.

– Ну да, конечно, – в тон ответил Брахт. – Сначала разберёмся с этой мелочью, а потом…

Чазали наблюдал за ними прищуренными глазами, словно начал сомневаться в их способности здраво мыслить, и Каландрилл рассмеялся. Ценнайра, сидевшая напротив, задумчиво переводила взгляд с одного на другого. Постепенно и она заулыбалась: их юмор, их смех были заразительны.

– Выступаем на рассвете, – объявил Чазали, и в его рыжеватых глазах промелькнуло сомнение: он уже и не надеялся понять чужеземцев.

– Кстати, сегодня вечером у нас есть дело, – сказал Очен, поворачиваясь к Ценнайре. – Будь готова.

Смех её оборвался, она помрачнела и тихо произнесла:

– Как пожелаешь.

Покои их располагались на верхнем этаже постоялого двора. Чем знатнее гость, тем выше получал он комнату, пояснил Очен. Из узких окошек открывался вид на крыши Ахгра-те. Широкие кровати стояли на богатых коврах. Спальни были большими, но, когда все собрались в комнате Ценнайры, там стало не развернуться. Очен подробно объяснил ей, что сказать Аномиусу, а что утаить.

Ценнайра кивнула, и Катя вытащила из-под рубашки зеркало и передала ей. Кандийка очень осторожно, даже боязливо вытащила его из мешочка и облизала губы. В глазах Ценнайры на мгновение вспыхнул страх, и Каландрилл осторожно коснулся её плеча.

Очен сказал:

– После того как я произнесу заклятие, приступай.

Она опять кивнула, и колдун жестом попросил всех собраться вместе. Подняв руки, он речитативом пропел архаические заклятия. В комнате запахло миндалём, четыре фигуры задрожали в воздухе и пропали.

Очен сказал из ниоткуда:

– Все храним молчание. Ценнайра, вызывай его.

Собравшись с духом, она произнесла магическую формулу. Поверхность зеркала зарябила разноцветьем, и в комнате запахло сладким миндалём. Постепенно запах развеялся, а калейдоскоп цветов превратился в отталкивающее лицо Аномиуса.

– Ты не балуешь меня вниманием, женщина.

Голос его был слабым, но слова слышались чётко. Заглянув через плечо Ценнайры, Каландрилл даже поморщился: Аномиус отнюдь не похорошел и, по всей видимости, нисколько не подобрел.

– У меня не было возможности, – оправдывалась она.

Он неодобрительно хмыкнул и потребовал:

– Рассказывай, как ты радеешь о моих делах.

– Неплохо, мне кажется. Мы в городе Ахгра-те и направляемся на север за Рхыфамуном.

– Вы близко к нему?

– Он на некотором расстоянии от нас, но мы надеемся догнать его.

– Когда?

– Я не могу быть уверена. Мы скачем к Боррхун-Маджу. Они считают, что он направляется туда. К тому же теперь мы знаем его имя.

– Это немного.

– Верно, но хоть что-то. Что мне делать?

– Гм… Они тебе ещё доверяют? Ничего не заподозрили?

– Нет, они доверяют мне и считают меня одной из них.

– Отлично. А Каландрилл с Брахтом, удалось ли тебе завоевать благосклонность кого-нибудь из них?

Ценнайра едва не покраснела – не зря она боялась, что может выдать себя. Лишь большим усилием воли ей удалось не выдать своих чувств, и она ровным голосом ответила:

– Удалось. Мне кажется, Каландрилл заинтересовался мною.

– Прекрасно. А как джессериты?

– Они помогают нам. Я уже рассказывала тебе, что они считают Каландрилла героем, потому что он уничтожил создания Рхыфамуна в форте Кесс-Имбруна. Они по-прежнему считают, что мы направляемся в Вану.

– Это хорошо.

– Большего я сделать не могу. Разве что бросить их и скакать одной. Хочешь ли ты, чтобы я так поступила?

– Нет, путешествуй с ними, это очень важно. Я уверен, что только они могут отобрать «Заветную книгу» у Рхыфамуна. Ты должна при этом присутствовать и держать зеркало наготове.

– А ты, ты появишься?

– Да, я в этом не сомневаюсь.

– Ты уже свободен? Ты одолел колдунов тирана?

– Пока ещё не время, но ты не бойся, моё создание, будет так, как я обещал.

– Ты будешь здесь, когда они заберут «Заветную книгу»?

– Я уже сказал: пока у тебя зеркало, я могу к тебе присоединиться. Но не сейчас. Пусть они пока не знают, что я приложил к этому руку.

– А война? Как война в Кандахаре?

– Она близка к завершению. Ксеноменус занял все побережье, остаётся только взять Файн. Сафоман засел там, как загнанный зверь в берлоге. Если бы не проклятые лиссеанцы, я бы уже давно его занял.

– А при чем здесь лиссеанцы?

– Проклятый богами домм Секки собирается послать сюда экспедиционный корпус. Шпионы сообщают, что он располагает флотом и заручился поддержкой западных городов. Они собирают войска, намереваясь ударить, пока мы будем заняты Сафоманом. Ха! Тобиас ден Каринф раскается, если выступит против меня.

– Против тебя?

– Да, против меня. Если бы не его честолюбие, я бы уже передал Сафомана в руки тирана. Но Ксеноменус заставил своих колдунов усилить оборону на побережье против лиссеанцев. Посему решающий штурм откладывается. В данный момент я в Гхомбаларе, укрепляю оборону против лиссеанцев.

– В одиночестве или в союзе с колдунами тирана?

– Я вынужден быть с ними. Но они уже признали мою силу. Я считаюсь сильнейшим среди них.

– Значит ли это, что после взятия Файна они освободят тебя?

– После того как мы укрепим Гхомбаларь и Вышат'йи против Лиссе, мы опять отправимся на север, дабы покончить с Сафоманом. После этого я получу свободу по или против их воли.

– Ты самый могущественный колдун. Только тебе под силу стряхнуть с себя их колдовские чары.

– Истинно. Уже сейчас раздаются голоса в пользу моего освобождения. Только полные идиоты противятся этому.

– Но если все-таки они возобладают?

– Я уже об этом позаботился, женщина. Ксеноменус захочет, чтобы я доставил ему голову Сафомана, а для этого надо пробить брешь в колдовской стене вокруг Файна. А это могу сделать только я. И когда я это сделаю, ты думаешь, я не подумал о своём будущем? В Файне я оставил такие заклятия, кои разрежут мои путы, словно растаявшее масло. А тогда я все улажу, я разберусь с ними, и мне останется только дожидаться, когда ты найдёшь «Заветную книгу». На сегодня все, они подходят. Я не хочу, чтобы меня подозревали. Воспользуйся зеркалом, когда сможешь. А пока занимайся моим делом.

– Хорошо, господин. Прощай.

Водоворот цветов, запах миндаля – и зеркало вновь превратилось в кусок стекла. Ценнайра протяжно и осторожно выдохнула, глядя на своё отражение в нем. Только сейчас она поняла всю глубину своего страха. Спрятав зеркало в мешочек и передав его Кате, она почувствовала сильное облегчение. Только после этого она обернулась, на лбу у неё поблёскивал пот. Каландрилл сделал шаг к ней, когда Очен ещё только произносил заклятия, вновь сделавшие их видимыми. Он взял её за руки, они дрожали. Пальцы её сжались вокруг его ладоней, и он улыбнулся, пытаясь успокоить её. Она была сильно взволнована.

– Я все правильно сделала? – срывающимся голосом спросила Ценнайра.

– Великолепно, – похвалил Очен. – Я многое узнал. Аномиус намного сильнее, чем я предполагал. С ним надо быть очень осторожным.

– И это ты называешь «великолепно»? – В голосе Брахта опять зазвучало подозрение. – Если я правильно слышал, Аномиус может разбить свои оковы и перебраться сюда при помощи зеркала. Это ты называешь «великолепно»?

– Великолепно то, что мы хорошо знаем врага, – парировал Очен.

– Объяснись, – попросила Катя.

– Теперь мы знаем, насколько он силён, – пояснил Очен. – Мы знаем, где он находится, а также то, что он не будет вмешиваться до тех пор, пока не удостоверится, что «Заветная книга» у Ценнайры. Так что на время мы можем о нем забыть. Мы свяжемся с ним вновь из Памур-тенга, но пока можно не опасаться, что он здесь появится.

– Загадки, – хмыкнул Брахт.

Вазирь усмехнулся, и древнее лицо его сморщилось больше обычного.

– Аномиус ничего не подозревает, – сказал он. – Вы разве не слышали? При помощи этого зеркала и Ценнайры мы можем держать его на расстоянии. Уже поздно, мы отправляемся на рассвете, я предлагаю спать.

Керниец и Катя кивнули, Каландрилл пошёл было за ними, но Ценнайра схватила его за руку с мольбой во взгляде.

– Ты не останешься ненадолго? – тихо попросила она. – Я бы хотела немного побыть с тобой, если тебе, конечно, не противна моя компания.

С мгновение он колебался, смутившись. Катя была уже в коридоре, но Брахт задержался со странным выражением на лице, затем пожал плечами и тоже вышел. Очен заговорщически улыбнулся и осторожно прикрыл за собой дверь, решив все за Каландрилла.

– Если ты просишь… – ответил Каландрилл.

Ценнайра сказала:

– Прошу.

Глава тринадцатая

Одинокая лампа в жёлтом стекле освещала покои; в узкое окно заглядывали звезды, придавая комнате интимный полумрак, усиленный почти полным отсутствием мебели. Здесь были только кровать, на которой сидела Ценнайра, и складной стул. Каландрилл хотел сесть на него, но кандийка ещё держала его за руку, а ему очень не хотелось разрывать эту связь, и он сел рядом на кровать. Каландрилл не мог не заметить, что на ней могут запросто улечься двое. Он вдыхал запах волос и кожи Ценнайры и вдруг неожиданно для себя почувствовал близость её тела. Во рту у него пересохло. Он облизал губы, глядя на её руку в своих ладонях. Рука у неё была маленькая, точёная, а кожа гладкая и тёплая. Не верилось, что эта изящная ручка обладает столь неимоверной силой.

При скудном освещении кожа Ценнайры казалась очень смуглой; красные и серебряные искорки вспыхивали у неё в волосах, вместо глаз плескались огромные озера, губы ярко алели. Каландриллу не хватало воздуха. Мужское основополагающее начало заставляло его приблизиться к ней, обнять и прижать к себе. Он был почти уверен, что она не воспротивится и даже будет этому рада. Но та его часть его, что ещё жила по объективным законам логики, не позволяла ему забыть, кто она на самом деле. Он увидел, как бьётся тонкая жилка под кожей у неё на шее, и представил, какое будет наслаждение прижаться к ней губами, почувствовать вкус её плоти. Но холодный ум безжалостно напомнил ему, что в груди у неё бьётся не обычное сердце. Каландрилл на мгновение закрыл глаза и откашлялся.

– Ты хотела поговорить со мной, – глухо проговорил он.

Ценнайра кивнула, глядя на него из-под длинных ресниц. На мгновенье в глазах её промелькнуло разочарование. Она не желала, чтобы Каландрилл решил, будто она соблазняет его по указке Аномиуса. Он ведь может и забыть о словах бога и посчитать, что именно этого она и добивается. Но, Бураш, как же ей хочется прижаться к нему, оказаться в его объятиях! Ценнайра едва сдержалась, чтобы не прикоснуться к лицу юноши и не прижаться к нему губами, чтобы не увлечь его за собой на кровать. Лишь боязнь того, что он отстранится от неё, что в глазах его она увидит презрение, останавливала её.

– Я опасалась, что Аномиус разоблачит меня, – пробормотала она, не в силах сдержать трепет, объявший её при этой мысли. – Я боялась, что он разгадает меня и уничтожит. И мне все ещё страшно одной. Побудь со мной немного.

– Конечно, – кивнул Каландрилл. – Только тебе нечего бояться, он ничего не заподозрил. Ты прекрасно сыграла свою роль.

Ценнайра слабо улыбнулась и сказала:

– Но все же Аномиус обладает властью надо мной. – Она не захотела говорить «над моим сердцем», чтобы не причинять ему лишнюю боль.

– Ты говоришь о сердце, кое держит он в заколдованной шкатулке? Да, это ужасно, но…

Каландрилл замолчал, нахмурившись. Мысли, впервые посетившие его, когда она рассказывала о тайне своего сотворения, о силе Аномиуса, о зеркале, о своих похождениях, приобрели более чёткие очертания.

Ценнайра смотрела на него с едва скрываемой тоской. Это воистину любовь, если ей доставляет такое удовольствие просто сидеть рядом с ним и наслаждаться игрой света в его выцветших волосах. Желание тоже присутствовало, но оно было совсем иного свойства, чем ранее, оно было одновременно и мягким, и пылким. Ценнайра нуждалась в его одобрении, во взаимности, в таком же желании с его стороны. Она не шевелилась, она просто ждала, довольствуясь тем, что он держит её за руку и не гонит прочь.

Медленно, осторожно Каландрилл проговорил:

– Я думал об этом. Ответ, возможно, в зеркале.

– Не понимаю, – сказала Ценнайра, когда он опять замолчал.

Каландрилл размышлял, вперив взор не в неё, а в пространство, словно разглядывал будущее. Наконец он заговорил:

– Что заставит тебя делать Аномиус, мне ясно. Он потребует, чтобы ты скакала с нами за «Заветной книгой», а затем велит тебе связаться с ним посредством зеркала, чтобы перебраться сюда. Он рассчитывает на неожиданность и на свою колдовскую силу, а возможно, и на твою помощь. Со всем этим он надеется отобрать у нас книгу.

– Истинно. – Ценнайра хмурилась, пытаясь понять, куда он клонит. – Это бесспорно.

– Но, – продолжал Каландрилл, – силы его ограничены расстоянием и колдовскими узами, наложенными магами тирана. Только по этим причинам он и послал тебя вместо себя.

– Я не понимаю, – прошептала Ценнайра, но в ней начала зарождаться надежда.

– Если нам удастся обмануть Аномиуса, – пробормотал он, – и заманить подальше от Нхур-Джабаля, где Очен и вазирь-нарумасу удержат его своим колдовством, то он не сможет причинить вред твоему сердцу. А ты, умея путешествовать при помощи колдовства, вернёшься в цитадель… С Оченом или со мной. В таком случае можно безопасно завладеть шкатулкой и перенести её в Анвар-тенг, где вазирь-нарумасу вернут тебе сердце и ты опять станешь…

Он замолчал, покраснев от смущения, от всей души не желая оскорбить её, причинить ей боль.

Ценнайра сама закончила за него предложение:

– Обыкновенной смертной? Ты думаешь, это получится? Думаешь, вазирь-нарумасу могут вернуть мне сердце?

– Если они столь могущественны, как говорит Очен, – сказал он, кивнув, – то думаю, что да. Но прежде надо поговорить с Оченом.

– Но ты, – спросила она с надеждой в голосе, – ты считаешь, это возможно?

Каландрилл посмотрел на неё и твёрдо произнёс:

– Сердце твоё забрали посредством колдовства. И я не сомневаюсь, что посредством колдовства его нужно и вернуть.

– Да возжелают того боги! – пылко воскликнула Ценнайра, сжимая ему руки, но, смутившись, опустила взор. Впервые она испытала смущение. – И тогда ты сможешь полюбить меня по-настоящему?

– Я люблю тебя и сейчас, – ответил он.

– Но… – она освободила руку и коснулась своей груди; Каландрилл, затаив дыхание, ловил каждое её движение, – но… отсутствие… этого мешает нам?

Необыкновенное волнение вдруг овладело им, щеки его покраснели, он с трудом оторвал взгляд от руки, сжимавшей рубашку на груди, и посмотрел ей в лицо. Неуклюже, но честно он сказал:

– Ценнайра, я не могу ничего обещать. Но Дера знает, как я хочу все забыть. Если такое случится, моя любовь к тебе будет вечной. Но пока…. Я люблю тебя, но забыть не могу.

Ценнайра не сразу поняла, что произошло у неё с глазами, а когда поняла, то была крайне удивлена. Это были слезы, самые настоящие человеческие слезы! Она не могла с ними бороться и только молча и горестно смотрела на юношу.

Каландрилл, повинуясь внезапному чувству, высвободил руку и коснулся щеки Ценнайры. Пальцы сами по себе осторожно, нежно заскользили по её шее, плечам, волосам. Он прижал Ценнайру к себе, уткнувшись лицом в чёрные волосы, чувствуя её объятия, трепет её тела.

– Ценнайра, я люблю тебя, – с надрывом прошептал он. – Я молюсь о том, чтобы к тебе вернулось сердце. Я люблю тебя.

– Я тебя тоже, – пробормотала она, – но то, что со мной случилось, мешает нам.

– Я не могу этого отрицать, – сказал он, понимая, что делает больно и ей, и себе. – Прости, но не могу.

– Тебе незачем просить прощения. – Губы её коснулись его шеи у открытого ворота рубашки, и он содрогнулся всем телом. – Это я должна просить у тебя прощения за все, что я сделала, за то, кем была.

– Нет. – Каландрилл слегка отстранился, держа её за плечо и гладя по щеке. – То, что ты делала и кем ты была, все это в прошлом. Сейчас же ты совсем другая. Сам Хоруль простил тебя, а кто я по сравнению с богом? Дера, даже Брахт признал свою ошибку, даже он понимает, что ты теперь с нами.

Каландрилл не стал говорить о ещё оставшихся сомнениях кернийца. Он понимал: со временем и они развеются. Сейчас самое главное – успокоить Ценнайру. Слезы, блестевшие у неё на щеках, причиняли ему боль. Каждая капелька как иголка вонзалась в душу.

– Катя говорила мне о том же, – пробормотала она, всхлипывая. – Я надеялась…

Она не договорила. Плечи её поникли, и вся она затряслась в рыданиях. По щекам потоком лились слезы. Каландрилл смутно помнил, что было потом. Им овладела сила, не подчинявшаяся логике и вытеснившая память и всякие сомнения. Он видел перед собой только прекрасную плачущую женщину, которую любил, а не творение колдуна. Каландрилл не помнил, как поцеловал её, и она ответила ему взаимностью, и губы её были мягкими и тёплыми и слегка солоноватыми от слез. Та же непреодолимая сила понудила их опуститься на подушку; руки и пальцы Каландрилла жили сами по себе. Как он остался без одежды, как без одежды оказалась она – он не помнил. Но уже ничто не стояло у него на пути, и ему стало безразлично, кто она. Сейчас она была просто любимой женщиной, первой женщиной в его жизни, а он – по-настоящему первым любимым мужчиной, несмотря на её бурное прошлое. Она чувствовала себя девочкой, обнимая и направляя его в себя, и когда он взял её, слезы мгновенно высохли.

Ценнайру наполнил один бесконечный восторг. Она словно родилась заново. Все мерзкое, что было раньше, забыто. Рядом лежал её первый и единственный мужчина.

А Каландрилл никогда и не подозревал, что испытает такое счастье, что ему будет так хорошо оттого, что хорошо ей, что на его пробуждающееся желание она ответит таким же и что любовь вознесёт желание до высот неимоверных.

Они лежали обнявшись; ночь почернела и смолкла, и вдруг наступил жемчужный рассвет. Пропел петух, пролаяла собака. Ахгра-те начал пробуждаться. Каландрилл шевельнулся и, открыв глаза, не сразу сообразил, где находится. Он наслаждался согревавшим его мягким теплом и сладким запахом, наполнявшим его ноздри. Солнце ещё не поднялось над горизонтом. В полумраке комнаты он смотрел на Ценнайру. Девушка спала, и лицо её было прекрасно в обрамлении иссиня-чёрных рассыпанных по подушке волос; под смятыми простынями угадывалось прекрасное тело. В Каландрилле вновь шевельнулось желание, и она, словно почувствовав на себе его взгляд, открыла глаза. Каландриллу даже показалось – и он устыдился своих мыслей, – что она почуяла его взгляд своими сверхчеловеческими способностями.

Но вот Ценнайра открыла объятия и пробормотала:

– Я люблю тебя, – и угрызения совести и чувство вины отступили.

– Я тебя тоже, – ответил Каландрилл и вновь взял её.

Когда они, обнявшись, томно отдыхали, он вдруг подумал, что скажут об этом Брахт и Катя, и тут же на него обрушились заботы дня. Он очень осторожно высвободился из её объятий и откинул простыни, смущаясь мысли о своих товарищах. Что они подумают, когда узнают что они любили друг друга?

– Мы отправляемся на рассвете. Пойду к себе.

– Я утомила тебя?

В вопросе сём было немного кокетства, но он, не имея никакого опыта, не распознал его и честно ответил:

– Нет, что ты! Но…

Ценнайра приподнялась на локте, не обращая внимания на то, что простыня оголила ей грудь. Он повернулся, увидел её наготу, и желание вновь захватило его.

– Ты не хочешь, чтобы другие знали про эту ночь? Про то, что мы любили друг друга? – спросила Ценнайра, понимая причину его смущения.

– Мне кажется… – пробормотал он, теребя одежду и боясь обидеть её, – если они…

Ценнайра рассмеялась, встала на колени, подползла к нему, обняла, прижавшись губами к его шее и гладя золотистые волосы.

– Если они нас осудят? А я так готова кричать об этом на весь свет.

– Но… они могут не так… Я сомневаюсь…

Она поцеловала его в губы, заставив замолчать, и тут же с улыбкой отстранилась.

– Я промолчу, если ты считаешь, что так лучше. Хотя мне будет трудно скрыть свою любовь. Но я все сохраню в тайне, если ты этого желаешь.

Каландрилл коснулся её щеки и вновь принялся зашнуровывать рубашку.

– Они могут не понять. – Он неуверенно пожал плечами. – Я не хочу новых разногласий.

– Я тоже. – Ценнайра посерьёзнела, быстро соскользнула с кровати и тоже начала одеваться. – Ради нас обоих. С меня хватает и того, что ты меня понимаешь и любишь.

Каландрилл натянул сапоги и пристегнул пояс с мечом.

– Это будет очень нелегко, – заявил он задумчиво.

– Да, мне тоже будет трудно спать одной по пути, – согласилась Ценнайра.

– Мне тоже, – ответил он. – Дера, как я тебя люблю!

Она с улыбкой посмотрела на него, все ещё удивляясь своим чувствам, но не подошла, Дабы не распалять его вновь.

– Пусть это будет нашей тайной, – предложила Ценнайра. – Мы заявили о своей любви. Но, кроме нас, о ней знать никому не обязательно. – Она махнула рукой в сторону смятой постели. – И по дороге до Памур-тенга, и дальше мы будем спать порознь.

– Тяжкое испытание, – серьёзно проговорил он. – Но я с тобой согласен. Это самое мудрое. Да, пожалуй, до Памур-тенга.

– А что изменится после Памур-тенга? – спросила она.

– В Памур-тенге гиджана-прорицательница подтвердит твою роль, – без тени сомнения заявил он, – и тогда все поймут, что ты с нами. Тогда никто не будет возражать против нашей любви.

– Кроме… – Она коснулась своей груди и тут же перепугалась, что напоминание об этом вновь воздвигнет между ними стену.

– …того, что ты зомби? – с удивительной для себя лёгкостью произнёс Каландрилл. Неужели только из-за этого он столько времени не подходил к ней? Теперь отсутствие у неё живого сердца потеряло для него всякое значение: она та, кто есть. И независимо от того, что заставляло течь кровь по жилам Ценнайры – сердце или колдовство, – щеки её были розовыми, а губы горячими. Между ними не было больше барьера; Каландрилл видел её слезы, и они были солёными и совершенно естественными. Именно эти слезы растворили его сомнения и страхи. Он больше не мог думать о ней как о существе, возрождённом из смерти. Точно так же, как не мог думать о себе как об убийце. Когда она плакала, то была просто Ценнайрой, просто его любовью.

– Станешь ли ты другой, когда мы вернём тебе сердце? Станешь ты лучше или хуже? Я люблю тебя сейчас и буду любить тебя тогда. Если кому-то это не нравится, значит, ему не нравлюсь я, и все свои возражения они должны направлять мне.

В слабом утреннем свете Ценнайра радостно улыбнулась, подошла, положила ему руки на щеки и мягко и нежно поцеловала, а потом на мгновение прижала его голову к груди.

– Ты милый, – с любовью в голосе пробормотала она. – Когда мы были в форте и Очен посоветовал мне связаться с Аномиусом, я сказала ему – Аномиусу, – что ты добрый. Я говорила серьёзно, а сейчас убедилась, что это так. И все же… – Она отступила на шаг, лаская его лицо влюблённым взглядом, и продолжала: – И все же не осудят ли нас Брахт с Катей?

– Не ведаю, – с грустью ответил Каландрилл. – Да мне и все равно. Они должны согласиться с прорицаниями гиджаны.

– Тебе не может быть все равно, – с волнением в голосе заявила Ценнайра, словно они поменялись ролями. – Дабы уничтожить Рхыфамуна, между вами не должно возникать распрей.

Каландрилл с вызовом пожал плечами: он любит эту женщину. Как могут товарищи его возражать против этого? Особенно если гиджана подтвердит её искренность?

Ценнайра поняла, что в подобного рода делах она намного мудрее и опытнее Каландрилла. На мгновение она вспомнила своё прошлое, которое предпочла бы навеки забыть, и тех невинных юношей, кои, как и он, любили её. Они, как и он, не интересовались чужим мнением, они были ослеплены похотью и любовью. И им пришлось дорого заплатить за осознание того, что друзья часто бывают не теми, кем представляются человеку, одурманенному страстью. И она не могла позволить себе, чтобы подобное повторилось сейчас. Она обязана сделать это ради него и ради себя. И ради великой цели.

– Я не хочу стать яблоком раздора между тобой и твоими товарищами, – заявила она и коснулась пальцами его губ, не позволяя ему возразить. – Нет, выслушай меня. Я люблю тебя. Будь на то моя воля, я бы каждую ночь до скончания мира проводила в твоих объятиях. Но сейчас воздержусь от этого, дабы не вызывать ссор. То, что Брахт не называет меня больше врагом, – большое достижение. Не нужно усугублять.

– Я же говорю тебе о том, что случится после Памур-тенга, – возразил Каландрилл. – После того как прорицательница скажет своё слово, Брахту нечего будет возразить.

– Кроме того, что у меня нет сердца, – сказала Ценнайра. – Против этого он может возражать.

– Нет! – яростно воскликнул Каландрилл. – Если я не возражаю, то почему он должен…

– Но ты возражал, – перебила она. – И совсем недавно.

Каландрилл почувствовал, что краснеет, вздохнул и пожал плечами.

– Извини, – глухо пробормотал он, – я был глупцом.

– Нет, глупцом ты не был, – мягко сказала Ценнайра. – Ты был обычным человеком, и, как таковой, ты чувствовал отвращение.

Ценнайра говорила с улыбкой, не желая обижать его, и все же Каландриллу стало стыдно. Почувствовав его смущение, она подвинулась к нему и нежно погладила по волосам и щеке.

– Я тебя ни в чем не виню, – пробормотала она, – не проси у меня прощения, ибо в этом нет необходимости.

Он взял Ценнайру за руки и слово в слово повторил её фразу, и они оба улыбнулись.

– Но Брахт, – продолжала она, – остаётся обыкновенным человеком. Я ему не нравлюсь, и он может не одобрить нашу любовь. Поэтому лучше никому её не показывать.

– Я этого не стыжусь, – возразил Каландрилл…

– Я тоже, – поддержала Ценнайра. – Но мы говорим не о себе, а о тех, кто скачет с нами, о наших союзниках и товарищах, чьё доверие мы обязаны сохранить. Ты не согласен?

Каландрилл с мгновение помолчал, держа её руки в своих и глядя ей в глаза, затем неохотно кивнул.

– Истинно, – согласился он наконец. – Ты права.

– Давай договоримся, что эта ночь будет нашей тайной – предложила она. – По крайней мере до тех пор, пока мы не доберёмся до Памур-тенга и не встретимся с гиджанами. Ежели там Брахт и Катя поверят в меня всем сердцем, мы объявим им о нашей любви.

– Но ты боишься, что даже после этого они будут возражать? – спросил он. – Что тогда?

– Тогда, – сказала она, найдя вдруг в себе ранее неизвестную силу, коя передавалась от него и кою черпала она в своих чувствах к нему, – мы последуем их примеру. Ведь они тоже дали обет.

– Их… их обет, – медленно проговорил Каландрилл, – это совсем другое дело. Катя родом из страны Вану, и подобные обязательства накладывают на неё обычаи Вану. Ты из Кандахара, я из Лиссе. Над нами не довлеют подобные обычаи.

– И все же мне кажется, что так будет лучше, – настаивала Ценнайра.

– Возможно, – согласился он и ухмыльнулся, – но я не из Вану и не из Куан-на'Фора, и я вовсе не уверен, что смогу сдержать такой обет.