Текст книги "Дикая магия"

– Ты думаешь, мне будет легко? – спросила она, отвечая улыбкой на улыбку. – Для меня это будет очень трудно.

Сейчас Каландрилл походил на ребёнка, у которого отобрали любимую игрушку; Ценнайра не сдержалась и рассмеялась. Обхватив его лицо ладонями, она быстро поцеловала его, но тут же отстранилась, чтобы он не успел прижать её к себе, а то они вновь повалятся на кровать, и тогда им ничего уже не скрыть от товарищей.

– Послушай, – сказала она, держа его на расстоянии вытянутых рук, – давай остановимся на этом, по крайней мере до Памур-тенга. А после поговорим ещё раз, хорошо?

Он несколько мгновений смотрел на неё, потом со вздохом кивнул.

– До Памур-тенга… Там мы остановимся на день или два, на ночь или две…

В глазах его был вопрос; она кивнула и произнесла:

– Если обещаешь сохранить это в тайне, то да, приходи ко мне, я всегда тебе рада.

– А если все же гиджанам удастся убедить Брахта? – спросил Каландрилл.

– Тогда все прекрасно.

– А если все же и они его не убедят? – настаивал он. – Что тогда?

– Тогда мы примем обет, – ответила Ценнайра, – до Анвар-тенга.

Каландрилл нахмурился, потемнел лицом, но в следующее мгновение улыбнулся и сказал:

– Где нас ждут вазирь-нарумасу, кои с благословения богов вернут тебе сердце, и тогда никто не сможет возражать.

Ценнайра томно улыбнулась и едва слышно ответила:

– Если будет на то воля богов. Я молюсь об этом.

– Я тоже, – заявил он густым басом. Потом быстро протянул руки, взял её за ладони, не дав возможности отступить, и, придвинув к себе, с серьёзным лицом произнёс:

– И если будет суждено нам довести до конца наше дело и доставить «Заветную книгу» в Вану, где она будет уничтожена, я прошу тебя, получишь ты назад сердце или нет: будь моей женой.

Бывшая профессия научила Ценнайру краснеть, когда в этом появлялась необходимость, но сейчас она покраснела, даже не успев подумать.

– Ты хочешь на мне жениться? – спросила она. – Несмотря на то, что знаешь про меня?

– Да! – воскликнул Каландрилл с искренностью, звеневшей в его голосе. – Так каков будет твой ответ?

– Для меня это будет честью, – прошептала Ценнайра.

– Нет, – возразил он, – честью это будет для меня.

– Да будет так, я отдаю тебе сердце.

Они едва не рассмеялись, потому что все, что до сих пор их разделяло, осталось позади и казалось теперь мелочным. Они нежно поцеловались, но, почувствовав, как страсть овладевает Каландриллом, Ценнайра взяла себя в руки и отстранилась.

цеТ( не сейчас, не надо, – едва переводя дыхание, казала она. – Мы дали обет до Памур-тенга. Иди, а то мы разоблачим себя.

^не будет нелегко, – заявил он, и она кивнула:

мН е тоже, – и мягко подтолкнула его к двери.

Каландрилл чуть задержался и внимательно посмотрел на неё, словно хотел навеки запомнить её черты. Он коснулся её щеки, и она на мгновение прижала его ладонь, наслаждаясь теплом мозолистой руки, но в следующее мгновение отступила и жестом попросила его идти.

Он вздохнул и послушно кивнул, толкнул дверь и вышел в проход.

Здесь стоял полумрак, потому что лампы не было, а света, проникавшего в коридор через единственное окно в дальнем его конце, не хватало: солнце едва-едва всплыло над восточным горизонтом. Из комнат снизу до его ушей долетали разные звуки, но в коридоре никого не было, и он направился к своей опочивальне. И уже дошёл до двери, когда из противоположной опочивальни вышел Очен.

Вазирь был одет по-походному. В полумраке коридора лицо его белело смутным пятном, но Каландриллу показалось, что колдун улыбается. Когда же Очен подошёл поближе, подняв руку в приветствии или благословении, Каландрилл в этом уже не сомневался.

– Надеюсь, – пробормотал колдун с лёгкой усмешкой в голосе, – ты провёл приятную ночь.

– Истинно, – кивнул Каландрилл и замолчал, не зная, что сказать.

Он был в замешательстве, опасаясь, что Очен начнёт журить его.

– Ценнайра тоже?

– Да.

Очен понимающе улыбнулся.

– То, что происходит между тобой и ею, касается только тебя и её, более никого. Я дам тебе благословение, если ты его ищешь, и совет, если ты его хочешь.

– Мне нужно и то, и другое, – признался Каландрилл.

– Считай, что благословение моё ты уже получил, – сказал Очен, – от всего сердца. Что же до совета, то… я думаю, тебе лучше не рассказывать об этом товарищам.

– Мы так и договорились, – пояснил Каландрилл. – По крайней мере мы сохраним все в тайне до Памур-тенга. Что случится после, будет зависеть от того, что скажут гиджаны, и от того, поверят ли в их слова Брахт и Катя.

– Мудрое решение, – заметил колдун.

Каландрилл благодарно кивнул, помолчал и добавил:

– Мы говорили о том, что нужно вернуть Ценнайре сердце, забрав его в Нхур-Джабале. Возможно ли подобное?

– Она этого желает? – спросил Очен.

– Да, – подтвердил Каландрилл, – спроси её, и она скажет тебе то же.

– Отлично. – Вазирь расплылся в улыбке, но тут же посерьёзнел и сказал: – Подобное возможно, но необходима мощная магия. И это опасно. Один я не в силах этого сделать, однако с помощью вазирь-нарумасу… Да, думаю, они помогут.

– Тогда прошу тебя обратиться к ним с моей просьбой, когда мы доберёмся до Анвар-тенга, – сказал Каландрилл.

Очен помолчал, размышляя.

– Да, конечно, – наконец согласился он, хотя и с некоторой опаской.

Каландрилл нахмурился:

– Ты сомневаешься? Они могут отказать?

– Я не утверждаю, что они откажут, – ответил маг, – но я не могу говорить за них. А то, чего просишь ты, дело трудное и опасное.

Страх вдруг обуял сердце Каландрилла. Слова Очена показались ему двусмысленными.

– Мне это не нравится, – буркнул он. – Скажи проще.

Однако ответ колдуна и вовсе обескуражил его.

– Я не могу предсказывать будущее, как гиджаны, – уклончиво, как показалось Каландриллу, произнёс Очен. – Но и не утверждаю, что это невозможно. Я только говорю, что не знаю.

– Значит, ты все же сомневаешься?

Старец развёл руками, показывая, что ничего не ведает и ни в чем не уверен.

– Я бы предложил тебе забыть об этом, пока мы не добрались до Анвар-тенга, – сказал он.

Каландриллу хотелось расспросить его и дальше, ибо неуверенность и сомнение, прозвучавшие в голосе Очена беспокоили его. Но постоялый двор начал шевелиться' и Очен опередил его, сказав, что лучше вернуться к себе, иначе, если его увидят одетым в коридоре в этот час, тайна его перестанет быть тайной. Каландрилл с большой неохотой согласился, толкнул дверь и, уже уходя, попросил у колдуна разрешения вновь вернуться к этой теме в пути.

– Как пожелаешь, – согласился Очен.

И Каландриллу пришлось удовольствоваться ожиданием.

Юноша вошёл к себе, закрыл дверь и подготовил к отъезду оставшееся снаряжение. Лишь в последний момент он сообразил снять простыни и раскидать подушки так, чтобы создавалось впечатление, будто ночь он провёл у себя, а не у Ценнайры. Воспоминания заставили его томно улыбнуться. «Дера, – вздохнув, пробормотал он, – если ты даруешь Брахту и Кате понимание, я навеки твой должник».

В этот момент в дверь постучали, и керниец спросил:

– Ты ещё спишь?

– Нет, – отозвался Каландрилл, – входи.

Брахт с перекидными мешками через плечо вошёл в комнату, внимательно посмотрел на Каландрилла и ухмыльнулся.

– Ахрд, да ты сегодня спал? У тебя вид ночной птички.

– Почти совсем не спал, – правдиво ответил Каландрилл.

Улыбка кернийца растаяла, лицо его стало задумчивым.

– Когда я ушёл, ты оставался с Ценнайрой… – прошептал он.

Повисший в воздухе вопрос едва не заставил Каландрилла покраснеть. Он отвернулся, делая вид, что занят перемётными сумами, затем как можно более естественно сказал:

– Мы говорили. Она была напугана. – Отчасти это было правдой.

– Напугана? – Тон, которым Брахт произнёс свой вопрос, лишний раз убедил Каландрилла в том, что они приняли правильное решение. – Чего может бояться зомби?

– Аномиуса, – ответил Каландрилл. – Дера, неужели ты думаешь, Брахт, что она не испытывает страха? Аномиус держит её сердце и в любой момент может её уничтожить. Малейшее подозрение, и ей конец.

– Истинно, – без особого энтузиазма согласился керниец, – это правда. Так мне кажется.

– Кажется? – Каландрилл начал сердиться. – Ему надо только вернуться в Нхур-Джабаль, где он держит шкатулку. Неужели ты думаешь, Ценнайра ничего не чувствует? Я утверждаю, что это не так. Она в ужасе от того, что Аномиус может разгадать её предательство, и потому хотела побыть со мной.

– Спокойно, спокойно! – Брахт насмешливо поднял обе руки. – Я же задал самый простой вопрос.

– Но с хитрым намёком, – резко возразил Каландрилл.

Брахт нахмурился, вопросительно глядя на Каландрилла, и юноша понял, что позволил себе лишнее. Надо держать себя в руках, напомнил он себе.

– Я знаю, ты её любишь, – мягко сказал керниец. – Вот и решил, что, может быть… Но нет, конечно, ты же знаешь, кто она, и поэтому с ней не ляжешь.

Каландрилл с трудом сдерживался. «Дера, – в ужасе подумал он, – неужели мы начинаем ссориться? Надо быть сдержаннее». Как можно осторожнее он спросил:

– А если бы и лёг?

– Я был бы удивлён, – Брахт пожал плечами. – Ахрд, как можно ложиться в постель с мёртвой женщиной?

– Ценнайра не похожа на мёртвую, – отрывисто произнёс Каландрилл.

– Но она и не живая. – Брахт поправил мешки, свисающие у него с плеча. Ему было явно не по себе. – Выслушай меня, друг. Я знаю, что ты её любишь, и знаю, как тебе трудно. Возможно, мне не удастся полностью смириться с твоим необычным чувством, но я не хочу, чтобы это стояло между нами.

– Я тоже, – заявил Каландрилл.

– Тогда давай договоримся, – предложил керниец. – Давай не будем больше говорить ни о том, кто она, ни о твоих чувствах к ней.

– Договорились, – с готовностью согласился Каландрилл. – Но прежде у меня к тебе вопрос: что ты скажешь, если она получит назад сердце?

– А это возможно? – Брахт был явно ошарашен. ,

– Очен считает, что вазирь-нарумасу помогут ей, – пояснил Каландрилл, отгоняя от себя сомнения.

– И ты этого жаждешь.

Каландрилл кивнул:

– И Ценнайра тоже.

– Она многое потеряет, – пробормотал Брахт.

– Но станет опять смертной, – сказал Каландрилл. – Просто женщиной.

– Ради тебя? Неужели она так тебя любит?

– Видимо, да, раз идёт на подобную жертву, – сказал Каландрилл. – Я также уверен, что она послана нам богами.

Брахт, прищурившись, пожал плечами, подумал с мгновение и проговорил:

– Послушаем сначала, что скажут гиджаны. Но ежели они подтвердят, что ей есть место в нашем путешествии, и джессеритские колдуны вновь сделают её смертной, даю тебе слово: я назову её другом. А пока у нас уговор.

– Да будет так, – согласился Каландрилл, уже более не сердясь на своего друга. – Ну что, пойдём завтракать – и в путь?

Напряжение развеялось, и они вышли в коридор, где встретили Катю и Ценнайру – девушки как раз выходили из комнаты кандийки. Каландрилл вежливо приветствовал их, Ценнайра ответила. Катя лишь на мгновение задержала на нем взгляд серых глаз, словно заметила в нем какую-то перемену, но ничего не сказала. И они спустились в столовую, где уже завтракали Чазали, котузены и Очен.

Так получилось, что Ценнайра села слева от Каландрилла, и он с трудом сдерживался, чтобы не повернуться и не прикоснуться к ней, не заговорить ласковым голосом. Перед глазами его вставали картинки прошлой ночи. Он от всей души жалел о том, что приходится притворяться. Катя задумчиво поглядывала на него, и Каландриллу даже показалось, что она обо всем догадалась. Видимо, она проницательнее Брахта и других мужчин, сидевших за столом; возможно, женская интуиция позволила ей прочитать на лицах Каландрилла и Ценнайры то, что было скрыто от других. Каландрилл облегчённо вздохнул, когда завтрак закончился и они отправились в путь.

Пока Очен говорил со священником, люди Чазали выстроились в колонну. Рядом стоял отряд котуанджей, вооружённых пиками, – они проводят их до ворот. Пешие солдаты бежали впереди, расчищая путь. Солнце совсем невысоко поднялось над горизонтом, и его ещё не было видно за высокими строениями и стенами города. Ахгра-те казался таким же сумрачным, как и накануне, когда они приехали. Каландрилл не сожалел о том, что они уезжают из замкнутого мрачного города.

Когда они наконец выехали за стены Ахгра-те, он почувствовал облегчение. Яркие лучи поднимающегося солнца заиграли на скалистой поверхности Ахгра-Данджи, нависавшей тёмной массой над городом. На перекрёстке они повернули на северную дорогу, бежавшую вдоль быстрой реки мимо мельниц и небольших разбросанных тут и там полей. Гетту, работавшие на них, почтительно кланялись знатным котузенам. Через пол-лиги они подъехали к подножию утёса, где возвышались две чёрных, высотой с двух всадников стелы. Здесь начиналась широкая дорога.

Сначала она поднималась плавно, а затем забирала все круче и круче, петляя то на запад, то на восток, отступая назад и вновь бросаясь вперёд. Кое-где она была выбита прямо в скале. У Каландрилла появилось ощущение, будто они поднимаются вместе с солнцем, забиравшимся все выше и выше в голубое небо. Лучи ласково освещали им дорогу, переливаясь на скальной породе. Над головой с карканьем кружили клушицы и вороны, с любопытством кося на них глазом. И ветер, дувший с севера, разбивался о скалу; воздух быстро нагревался. По лазурно-голубому небу над головой, как развевающаяся на ветру грива огромной лошади, бежали лёгкие перистые облака. Чазали, возглавлявший колонну, безжалостно гнал лошадь вперёд и вперёд, словно для того, чтобы побыстрее оставить позади опасности лесистой местности и добраться до Памур-тенга.

Каландрилл мог этому только радоваться, ибо, помимо общей цели, им руководила теперь и личная заинтересованность в том, чтобы как можно скорее добраться до укреплённого города рода Макузен. Приподнявшись на стременах, он обернулся и с улыбкой посмотрел на Ценнайру. Сочные яркие губы её расплылись, обнажая белоснежные зубы. Распущенные волосы, блестящие и чёрные, ласкали нежное лицо. Такой красивой он её ещё не видел. Как жаль, что им приходится притворяться. Сегодня ему будет трудно уснуть.

Солнце упорно взбиралось все выше и выше и вдруг замерло у них над головой, а затем покатилось к западу. Чазали вёл их вперёд до тех пор, пока они не добрались до вершины Ахгра-Данджи.

Так же, как и у подножия, на самом плоскогорье дорога была отмечена двумя стелами, возвышавшимися как часовые на самом краю. Чазали, не останавливаясь, проехал мимо, и только когда они приблизились к блестевшему в скале озеру, он поднял руку, объявляя о привале. Котузены быстро спешились, но Каландрилл не торопился, разглядывая окружавшую их местность.

Ничего подобного ему видеть ещё не приходилось. Перед ним, насколько хватал глаз, простиралась монотонная серо-зелёная равнина. Где-то очень далеко поднимались редкие пологие, с вылизанными ветром склонами, серые приземистые холмы. Ветер здесь был холодке и сильнее, чем в низине, с которой они поднялись, трава раскачивалась и рябила, как поверхность озерца от падавшей в неё бурлящей и переливавшейся на солнце радугой реки. Каландрилл соскочил с лошади. Ветер бивший ему в лицо, напоминал о том, что стояла уже поздняя осень и скоро наступит зима. Он подвёл гнедого к водопою, все ещё думая о Джессеринской равнине, простиравшейся далеко на севере. Интересно, как эта серо-зелёная масса выглядит под снегом?

– Ты задумчив.

Каландрилл повернулся. Волосы Ценнайры развевались на ветру на фоне белых облаков и синего неба. Он улыбнулся, с трудом подавив желание прижать её к себе или хотя бы прикоснуться, кивнул, погладил мерина по гриве и сказал:

– Я пытался представить себе равнину зимой.

Ценнайра, больше привыкшая к тёплому климату Кандахара, передёрнула плечами.

– Очень неприветливое место, – кивнула она.

Чазали, услышав их разговор, сказал:

– Да, здесь холодно, но не так уж плохо. Мы по большей части зимуем в городах, за стенами, в тепле.

– Но как в такую погоду воевать? – спросил Каландрилл. – Или на зиму военные действия прекращаются?

Киривашен отрицательно покачал головой.

– Боюсь, война не прекратится. Боюсь, Фарн укрепляет сердца безумцев, возжелавших погреть руки у его костра.

– И им это удастся, если мы не перехватим Рхыфамуна, – поддержал его Каландрилл, – и не отберём у него «Заветную книгу».

– Да поможет нам Хоруль, – серьёзно сказал Чазали и бросил на них бесстрастный взгляд. – Здесь мы можем немного сократить расстояние между нами и им, если, конечно, он не оставил ловушек.

Каландрилл глубоко вздохнул, наслаждаясь чистым воздухом и ослабляя на мгновение оккультную защиту, которую он по привычке возвёл вокруг себя. Но тут же укрылся за ней – столько зла и греха было вокруг, словно ветер донёс до него тошнотворный запах тысяч и тысяч гниющих трупов. Запах зла, не ощутимый физическими чувствами, ударил ему в ноздри и заставил содрогнуться. Ценнайра спросила:

– Тебе холодно? ;

Каландрилл отрицательно мотнул головой, захватил ладонями воду из источника и сполоснул рот, дабы избавиться от горького привкуса эфира на языке.

– Дело не в этом, – сказал он. – Ветер доносит до меня много зла. Ты не чувствуешь?

Девушка нахмурилась и покачала головой.

– Во мне нет той силы, коей обладаешь ты.

– Я бы тоже предпочёл ею не обладать. – Он передёрнул плечами и посмотрел на север, откуда дул ветер. – Пахнет кладбищем.

– Это дыхание Фарна, – пояснил, присоединяясь к ним, Очен. – Не забывай себя защищать, Каландрилл, как я тебя учил.

– Не забуду, – решительно сказал юноша. – От такой вони можно потерять сознание, Дера.

– Истинно, – кивнул Очен, хмурясь. – Более того, ощущение этого зла может вызвать помутнение рассудка, подготовить душу к вступлению во владения Безумного бога.

– Хорошо, что у меня нет твоего таланта, – тихо проговорила Ценнайра. – Он не только благодать, но и проклятие.

– Любая власть такова, – заметил вазирь. – Оккультные силы, умение владеть мечом, богатство – все это может быть и добром, и злом. Все зависит от того, кто ими пользуется.

– Многие философы в Лиссе утверждают, что власть развращает, – произнёс Каландрилл. – Чем большей властью обладает человек, тем более он развращён.

– Вполне возможно, – согласился Очен, – ибо люди, в большинстве своём, много слабее, чем им кажется, и видят они вовсе не так далеко, как полагают. Вазирь-нарумасу, похоже, придерживаются того же мнения. Посему они и отреклись от использования магии в военных целях.

– Они очень мудры, – предположила Ценнайра.

– Я хочу о них поговорить, – сказал Каландрилл, – и о том, что они могут сделать.

– Хорошо, – последовал ответ Очена. Каландриллу показалось, что взгляд старца затуманился. – Но не сейчас. Возможно, сегодня вечером, если будет время.

Каландрилл удовольствовался этим, ибо котузены уже трапезничали, и Брахт позвал присоединиться к ним, дабы не скакать остаток дня на голодный желудок. Каландрилл предпочёл бы разговор с Оченом, но вазирь уже сел рядом с Брахтом и Катей на высохшей траве.

Они быстро перекусили и, вскочив по команде Чазали на лошадей, продолжили путь на север ровным галопом.

Сумерки быстро сгущались. Холмы, кои Каландрилл видел с высоты Ахгра-Данджи, теперь приблизились. Они возвышались посреди равнины, как желтовато-серые толстые короткие пальцы, грозившие выдувавшему их склоны ветру. Солнце было уже почти на уровне горизонта. На востоке появилась серебристая луна; темнеющее небо казалось пятнистым от высыпавших звёзд. На фоне всего этого холмы выглядели подпорками небес.

В следующее мгновение солнце спряталось за горизонт, ненадолго выкрасив небо в красный цвет, и уступило небеса поднимающейся луне и её звёздной гвардии. В их свете трава серебрилась; впечатление было такое, будто они скачут по поверхности огромного мерцающего озера. Тёмные на фоне звёздного неба холмы выглядели таинственными сваями некоего гигантского храма, превратившегося в руины. Ветер усилился, стало прохладно.

Чазали объявил привал с подветренной стороны холма, где источник питал небольшой, украшенный знаками рода Макузен колодец. Трава здесь была сочнее, а из сучьев поваленных ветром деревьев они разожгли костры. По периметру лагеря расставили часовых, Очен произнёс заклятия, и очень скоро в котелках закипела вода. Люди готовились ко сну. К удивлению и радости Каландрилла, Брахт сдержал слово и разговаривал с Ценнайрой как ни в чем не бывало. Каландрилл разложил одеяло рядом с кандийкой по другую сторону костра от кернийца и Кати, сожалея в глубине души, что они не одни.

Но на размышления у него не осталось времени, ибо сразу после ужина Очен отозвал его в сторону для урока магии.

Вазирь увёл его далеко за линию костров и за часовых, туда, где лунный свет серебрил склон холма. Каландрилл понял, что колдун устал после дневного переезда, и спросил, почему тот не воспользуется магией, дабы облегчить тяготы пути или по крайней мере снять с себя усталость.

– Это слишком просто, – ответил Очен, состроив гримасу. – А может, и опасно.

– Опасно? – переспросил Каландрилл.

Очен подоткнул под себя халат, чтобы было мягче.

– Каждый акт колдовства отражается на оккультном фоне, – пояснил он. – Представь себе, что эфир – это пруд, а каждое заклятие – камень. Чем сильнее заклятие, тем больше идёт от него кругов. Рхыфамун сейчас уже знает, что ты умеешь пользоваться талантом, который он сам разглядел в тебе. Он также знает, что с тобой едет маг. Возможно, он наблюдает за эфиром. И я не хочу показывать ему, где мы находимся. Кроме того, для каждого акта колдовства нужна энергия, и хотя то, о чем ты говоришь, очень просто, все же я предпочитаю не тратить её без крайней необходимости.

Каландрилл кивнул, но тут же нахмурился.

– Но если Рхыфамун ощущает твои заговоры, – спросил он, – неужели он не чувствует защиту, которую ты возводишь каждый вечер вокруг лагеря?

– Хорошее замечание, – сказал Очен, – но здесь есть разница, хотя и небольшая. Защита, которую возвожу я вокруг нашего бивака, – это самые общие обереги, не направленные против конкретного человека. – Он удручённо усмехнулся. – Для того же, чтобы облегчить страдания моим бедным ягодицам, мне придётся прибегнуть к более конкретному колдовству, предназначенному только для меня, и это, если враг наш настороже, может указать ему на моё присутствие.

Каландрилл спросил:

– Но когда в Ахгра-те ты сделал нас невидимыми, разве эта магия не была направлена лично на каждого?

– Была, – согласился Очен, – но там я прежде поговорил со священником, а он так же, как и я, вазирь, и вместе мы воздвигли стену.

Каландрилл опять кивнул, но сомнения его ещё не развеялись.

– А сейчас наши уроки не указывают на нас?

– Мы работаем под защитой магии, которую я воздвиг вокруг бивака, – пояснил Очен. – К тому же пока все твои занятия сводятся к запоминанию и совершенствованию заклятий и к ментальным упражнениям. Так что мы в безопасности. Позже, возможно, эти занятия могут нам помешать.

– С приближением к Фарну? – спросил Каландрилл.

– Истинно. Ты чувствовал его сегодня в ветре. Вонь его намного усилилась. Чем дальше на север, тем хуже, тем сильнее чувствуется присутствие Безумного бога.

– А вазирь-нарумасу, – вновь нахмурился Каландрилл, собираясь с мыслями, – разве их воздействие на нас не усиливается с приближением к Анвар-тенгу?

– Это верно, – сказал Очен. – Но не забывай, что основные их помыслы сосредоточены на том, как уберечь город. Все свои силы они прилагают к тому, чтобы не позволить противнику ворваться в город.

С каждым новым пояснением у Каландрилла возникал очередной вопрос.

– Но ведь Фарн спит. Как это возможно?

Вазирь пожал плечами, зашуршав халатом. На мгновение свет от звёзд вспыхнул на его накрашенных ногтях.

– Я думал, ты понимаешь. Боги спят не так, как люди, – тихо проговорил он. – Фарн пребывает в забытьи, он спит, это верно. Но во сне он видит сны и чует кровь, струящуюся в физическом плане. Войны между людьми, их жажда завоеваний – все это укрепляет и питает его. И даже сны его воздействуют на наши дела. Возможно, он тоже пытается расшатать врата Анвар-тенга. Возможно, он предупреждает Рхыфамуна, и посему вазирь-нарумасу вынуждены отдавать все свои силы защите ворот. Ну а теперь достаточно вопросов. Займёмся уроком. Пожалей измученного седлом колдуна.

– Я уже все спросил, – сказал Каландрилл. – Остаётся только вопрос про Ценнайру.

Очен вздохнул. Каландриллу стало не по себе.

Сначала урок, – заявил вазирь. – Затем, если мы ещё будем в состоянии, поговорим о Ценнайре и её сердце.

В голосе его прозвучало что-то такое, отчего Каландриллом овладело дурное предчувствие.