Текст книги "Дикая магия"

– Очен, пусть уберут со стола.

Каландрилл никак не ожидал подобного заявления и с трудом сдержался, чтобы не нахмуриться и не спросить, что она может сказать после столь долгого изучения путников. Очен, однако, вовсе не был удивлён. Он встал, подошёл к двери и позвал двух слуг, которые тут же убрали грязную посуду.

Они молча ждали, когда слуги уйдут. На столе остался только графин и кубки. Когда наконец слуги закрыли за собой дверь, гиджана произнесла:

– Итак, я знаю ваше прошлое. Заглянем в будущее.

Под столом Ценнайра взяла Каландрилла за руку, ища мужества в его прикосновении. Несмотря на то что в груди у неё было не сердце, а нечто, вложенное туда Аномиусом, оно билось как настоящее. Во рту у неё пересохло, и свободной левой рукой она поднесла к губам кубок. Ей с трудом удалось сдержать дрожь и не разлить красную жидкость – она понимала, что быстро приближается к какой-то заветной черте, за которой эта древняя женщина укажет её будущее и будущее всех сидевших за столом. Ценнайра осторожно поставила кубок на стол, внутренне благодаря Каландрилла за поддержку.

Тот улыбался ей с уверенностью, которую вовсе не испытывал. Как и Ценнайра, он понимал, что будущее его висит на волоске, и он молча молился Дере и Молодым богам, чтобы они дали ему то, чего он ждал от этого предсказания.

– Что мы должны делать? – спросил он, довольный тем, что голос его звучит ровно, не выдавая внутренней дрожи.

– Возьмитесь за руки, – велела Киама, – только вы четверо, без Очена.

Они безмолвно подчинились и по кругу взялись за руки, замкнув цепочку на гадалке.

– Я не ведаю, как это делается в вашей земле, – сказала она, – но здесь я прошу вас хранить молчание. На все ваши вопросы я отвечу позже, как смогу. Начали.

Старуха закрыла глаза и откинула голову. Сухая морщинистая кожа натянулась у неё на горле. На мгновение она замерла, а затем начала медленно раскачиваться из стороны в сторону, едва слышно напевая. Голос её звучал так тихо, что слов было не разобрать. От Очена Каландрилл уже знал, что это не заклятие, что так она входит в контакт с миром судьбы. Гиджаны обладают особым даром, который позволяет им разобраться в хитросплетениях человеческих судеб. Каландрилл с нетерпением ждал.

Внезапно монотонный речитатив Киамы резко оборвался, голова её упала так, что подбородок коснулся груди, затем так же резко откинулась назад. С закрытыми глазами она заговорила глубоким и на удивление громким голосом:

– Вас четверых ждёт трудная дорога. Если вы пойдёте по ней до конца, то предстоит вам столкнуться с опасностями невиданными… Куда как более страшными, чем обычная смерть даже для того из вас, у кого нет сердца. Против вас восстали мощные силы, они стремятся остановить и уничтожить вас. Они намерены отомстить вам, они могущественны… Они сильнее любого из вас, но если вы будете держаться вчетвером, вы можете их одолеть.

Я не могу видеть далеко. Те, кого вы разгромите, те, кому вы противостоите – и кто противостоит вам, – затуманивают моё видение. Много ответвлений от вашего пути теряется во тьме. Вы можете преуспеть, это вам по силам, но вы можете и не преуспеть, ибо противник ваш обладает мощью достаточной, дабы взять над вами верх.

Их несколько, ваших врагов. Один близко, другие далеко. Первый, сам не желая того, может помочь вам, и ежели случится сие, гнев его будет безграничен. Не теряйте присутствия духа, когда – и если – пойдёте туда, куда предписано вам пойти. Одного только умения обращаться с мечом мало. Вам понадобится также и сила, коей обладает один из вас, хотя выражает она себя посредством другого. Доверие – вот краеугольный камень вашего союза. Без доверия вы ничто, без него вы погибнете.

Дальше я не вижу. Слишком темно, слишком запутано, нити переплетаются, лабиринт… Я… нет, слишком поздно, больше ничего.

Голова Киамы безвольно упала на грудь, тело обмякло, из раскрытых губ стекала струйка слюны. Она выпустила их руки и упала бы лицом на стол, если бы Брахт не поддержал её. Гиджана едва слышно застонала, встрепенулась; Ценнайра поднесла к её губам бокал вина.

Гиджана сделала маленький глоток, затем ещё, затем отпила побольше, пробормотала слова благодарности и выпрямилась. Взгляд её просветлел.

– Услышали ли вы то, что желали услышать? – спросила она, переводя взгляд с одного на другого.

– Мы узнали, что нас четверо, – сказал Каландрилл, глядя на Ценнайру.

Потом он повернулся к Брахту, тот пожал плечами, виновато улыбнулся и пробормотал:

– Я твой должник, Ценнайра, и приношу свои извинения.

– Твои извинения приняты, – ответила она, – с благодарностью.

– Но, – добавил керниец, обращаясь к Киаме, – я многого не понял. Ты говорила о множестве врагов, и, мне кажется, мы их знаем: Рхыфамун, сам Фарн, Аномиус. Но кто может помочь нам, сам того не желая?

Гиджана беспомощно взмахнула рукой:

– Я не ведаю. Знаю наверняка только то, что если вы соберётесь с умом, то перехитрите одного из них и воспользуетесь этим.

– А сила, которой мы обладаем? – спросил Каландрилл. – Ты говорила о том, что двое обладают некой силой.

– Во всех вас есть сила, – ответила старуха. – Та, что вложена в тебя, горит ярко, она будет вам маяком и надёжным клинком. Другая… другая светилась слабее, и я не разобрала, в ком она.

Брахт медленно выдохнул и пробормотал сквозь зубы:

– Загадки.

Киама рассмеялась:

– Мой дар – не точная наука, воин, он не похож на ой меч, каковой ты можешь выхватить из ножен по своему желанию и ударить, кого захочешь. Я же смотрю в твоё колышущееся будущее и говорю, что вижу. Но тропы судьбы, по коим суждено вам пойти, переплетаются и спутываются, и их не всегда легко отследить. Будь вы четверо простыми людьми, я бы дала вам чёткий ответ. Но вы не простые, вы восстали против бога и вызвали к жизни таких врагов, кои могут накликать на вас большую беду. А это усложняет мою задачу.

– Так значит, нас теперь четверо? – спросил Каландрилл. – И мы должны доверять друг другу?

– Если забудете о доверии, – твёрдо заявила Киама. – то вас не будет четверо. А победы вы можете добиться только вчетвером. Это я видела чётко.

Каландрилл улыбнулся и, уже не скрываясь, взял Ценнайру за руку. Она посмотрела на гиджану.

– Ты разгадала, что я зомби? – Произнести это оказалось легче, чем раньше. Но, опасаясь услышать не то, что хотелось, Ценнайра трепетала. – Получу ли я назад своё сердце? Смогу ли стать тем, кем была?

Древняя гадалка помолчала, потом нежно потрепала девушку по сжатой в кулак левой руке, словно бабка, успокаивающая внучку.

– Ты уже не та, кем была. Ты уже лучше, – сказала она. – Молодые боги коснулись тебя и освободили от грехов. Но большего я сказать не могу, ибо из всех паутин судьбы, что я видела, твоя – самая запутанная. Извини, дитя, но я не могу сказать, вернёшь ли ты себе сердце.

Каландрилл, усиленно размышляя над её словами, взглянул на умолкшую гиджану. Ему показалось, она хмурится. Тем временем гадалка продолжала:

– Но ты сыграешь очень важную роль в вашем предприятии. В этом я уверена. Однако не могу сказать, в чем она состоит и как именно тебе предстоит её сыграть.

– Значит, мы будем вместе до самого конца? – с надеждой спросил Каландрилл.

– До конца? – Киама широко развела руками. – Этих концов слишком много. И каждый из них зависит от одного-единственного шага. – Она взглянула на Очена. – Я полагала, ты научил его большему, мой старый друг. – Вновь повернувшись к Каландриллу, гадалка продолжала: – Как ты не понимаешь: то, что видит гиджана, – это не что-то предопределённое, раз и навсегда данное. То, что вижу я, пребывает в постоянном изменении. Если бы воин из Куан-на'Фора не принял эту женщину за вашего товарища, вы бы уже давно проиграли, ибо она незаменима. Если бы она предпочла остаться здесь в безопасности, как ты ей однажды предложил, вы бы лишились всякой надежды на победу. Если кто-нибудь из восставших случайно убьёт девушку из Вану, ваше будущее изменится.

Я не утверждаю, а лишь говорю, что может быть. Такова суть моего искусства. А вам четверым противостоят такие силы, кои ещё более усложняют мою задачу. Вы идёте против бога, а боги, даже спящие, могут изменить будущее. Если все сложится удачно, то вы вчетвером дойдёте до конца, и Ценнайра получит своё сердце, а вы доставите «Заветную книгу» в Вану и передадите её святым отцам, кои и уничтожат её. И Вану соединится с Куан-на'Фором, а Кандахар с Лиссе. И все, как говорится в сказках для детей, заживут счастливо во веки веков.

Но я не стану вводить вас в заблуждение, заверяя, что так оно и произойдёт, ибо сама этого не знаю. У вас есть возможность, и я молю Хоруля о том, чтобы он даровал вам успех. Но победите вы или проиграете – сего я не ведаю.

Слова гиджаны настолько совпадали с тем, что сказала Каландриллу Реба в далёкой Секке, что он кивнул, понимая, что слишком много просит, слишком на многое надеется: будущее не столбовая дорога, а извилистая тропинка со множеством ответвлений. И все же, хотя бы отчасти, Каландрилл был разочарован. Он сжал Ценнайре руку, подбадривая её, и удивился, когда она твёрдо произнесла:

– Большего мы и не просим. С нас достаточно и того, что нас теперь четверо.

– Хорошо сказано, – довольно кивнула Киама. – А сейчас прошу меня извинить. Я страшно устала, а посему откланиваюсь.

– Конечно. – Очен поднялся. – Нас ждёт долгий путь я предлагаю всем отправиться спать.

Глаза колдуна, как показалось Каландриллу, с весёлым блеском задержались на нем и Ценнайре. Предложение его было воспринято с удовольствием, и Каландрилл резво поднялся.

– Благодарю за помощь. – Он кивнул Киаме и Очену и предложил Ценнайре руку.

Оказавшись у себя, Каландрилл сбросил дорогие одежды, облачился в халат, принесённый Коре, и с бьющимся сердцем сел дожидаться, когда улягутся Брахт и Катя. Наконец, когда все вокруг стихло, он босиком выскользнул на балкон. Стеклянные двери опочивальни Ценнайры были приоткрыты и задёрнуты занавесками. Он проскользнул внутрь.

Ценнайра лежала меж белоснежных простыней с распущенными иссиня-чёрными волосами вокруг головы. Без косметики она казалась ещё красивее. На губах её блуждала улыбка. Каландрилл сбросил халат и подошёл к кровати – ещё чуть-чуть, и сердце его вырвется, из груди. Она едва слышно пробормотала:

– Не будем говорить о будущем и о том, что может случиться. У нас есть настоящее.

– Истинно, – сказал Каландрилл и возлёг с ней.

Глава пятнадцатая

На следующий день, когда они выехали из Памур-тенга, их встретил снег. И хотя это не было пургой, природа лишний раз напомнила путникам, что они едут в зиму. Северный яростный ветер, дувший с Боррхун-Маджа, бросал им в лицо охапки снега. Ветер был настолько сильный, что запросто мог отогнать низкую грозовую тучу, висевшую в небе. Но не отогнал. Хмурое облако сжимало горизонт, не подпуская солнечные лучи к земле, а без них пейзаж казался угрюмым. День стоял гнетущий, словно сама природа помогала Рхыфамуну.

Чазали задал быстрый темп, надеясь догнать войско, отправившееся на войну из его родного города. Они скакали на север, забирая на восток, прямо на Анвар-тенг. Бачан-тенг оставался чуть в стороне. Судя по информации, полученной киривашеном, большая часть его гарнизона все ещё находилась в стенах города, выжидая в нерешительности: то ли идти против макузенов, то ли против тех, кто надвигался на них из Озали-тенга. Во время короткого военного совета утром перед выходом из города Чазали выразил надежду, что стычка отвлечёт Бачан-тенг и они минуют его без помех. Как пройти через ряды восставших, что осаждали Анвар-тенг, – об этом они пока не думали, решив разобраться на месте.

Это решение приняли быстро, поскольку единственной альтернативой было остаться в Памур-тенге и внимательно осмотреть всех котуанджей макузенов в надежде найти среди них Рхыфамуна в джессеритском обличье, если он ещё носил то самое украденное лицо. Но поскольку никто из них не сомневался, что он уже переселился в другое тело и ускакал далеко вперёд, то эта мера означала бы только потерю времени. Они решили, что будет лучше предупредить колдунов, следовавших с войсками, о том, что один из котуанджей может быть Рхыфамуном. Оставалось надеяться, что вазири разоблачат и остановят его. Их же задача – как можно быстрее добраться до Анвар-тенга и встретиться с вазирь-нарумасу, дабы самые могущественные из джессеритских магов оказали им посильную помощь.

– А ты не можешь предупредить их об опасности? – спросил Брахт. – Не можешь связаться с ними отсюда?

Вазирь с тревогой на морщинистом лице отрицательно покачал головой и сказал:

– Если бы это было в моей власти, я бы уже давно их предупредил, друг мой. Но Фарн становится день ото дня сильнее. Те из заблудших вазирей, что поддерживают восставших, тоже. Так что общение посредством эфира с вазирь-нарумасу сейчас опасно. Анвар-тенг остался один, как в физическом, так и оккультном смыслах.

– Но ненадолго, – заявил Чазали, едва сдерживая гнев, – ибо к городу приближаются верные войска. Они разобьют восставших и освободят хана и махзлена.

Очен безмолвно кивнул, но Каландриллу почудилось, что на лицо его набежала тень, словно колдун не разделял уверенности киривашена. Однако расспросить вазиря Каландрилл не успел, ибо Чазали объявил отправление. И хотя ему явно не хотелось покидать семью, с которой провёл так мало времени, он рвался в путь, дабы как можно быстрее соединиться с войском макузенов и вернуть своей родине порядок и спокойствие.

Они оседлали лошадей и выехали из дворца киривашена. Каландрилл долго не мог забыть образ госпожи Ники: она стояла посредине внутреннего дворика около фонтана. Солнце ещё не поднялось, и от окружающих стен на неё и на детей падали угрюмые тени. Чазали подхватил на руки дочерей Таджи и Венду, и девочки едва не расплакались. Раве держался степенно, как мужчина, скрывая разочарование. Он сдержанно поклонился, но уже в следующее мгновение порывисто бросился к отцу и заявил, что если тот падёт в битве, то будет отмщен.

– В этом я не сомневаюсь, – с гордостью заявил Чазали. – Но пока у тебя есть обязанности здесь, и это очень важно.

Чазали обнял жену и погладил её по щеке с нежностью, какой Каландрилл в нем и не подозревал, а затем быстро надел шлем, словно хотел скрыть слезы.

По его приказанию колонна тронулась и выехала из ворот быстрой рысью. Каландрилл обернулся: Ника и дети все ещё стояли около фонтана, глядя им вслед. Четверо невинных, ввергнутых, как и весь мир, в безумный водоворот событий, закруженный Фарном и его сумасшедшими приспешниками. Каландрилл посмотрел на Ценнайру – у неё было целеустремлённое выражение лица. Каландрилл на мгновение подумал, выживут ли они, но тут же отогнал от себя эту мысль, настраиваясь лишь на победу.

Они выехали из Памур-тенга под приветственные крики толпы, выстроившейся вдоль узких улиц, и возгласы эти эхом отскакивали от стен и ворот. Наконец последние тяжело закрылись, отрезая огромную цитадель от остального мира. Чазали пришпорил коня и пустил его галопом на север по направлению к холмам, не произнеся больше ни слова и ни разу не обернувшись, как человек, жаждущий оставить воспоминания позади.

На третий день пути начался обильный снегопад. Небо серело, как поражённая болезнью плоть. Ветер слегка ослаб, словно выполнил свою задачу, согнав на небеса тяжёлые тучи, и теперь мог позволить себе небольшую передышку. Хлопья снега поначалу падали медленно, кружа в воздухе и шипя на головешках костров. Однако после завтрака снегопад усилился и начал хлестать их прямо в лицо, обжигая кожу, тая на лошадях и затрудняя продвижение. Но Чазали не объявлял привала и не сбавлял скорость. Они продвигались вперёд ровным галопом, несмотря на то, что железные вуали, складки и оборки чёрных доспехов котузенов были облеплены снегом. Странные черно-белые создания.

Хорошо уже и то, думал Каландрилл, что почва на Джессеринской равнине твёрдая. Если бы они были в Лиссе или Куан-на'Форе, земля у них под ногами уже давно бы размокла и превратилась в месиво, затрудняя продвижение. Сколько ещё продлится снегопад? – пытался угадать Каландрилл. Не утопит ли он землю в сугробах? Вечером, когда они разожгли скудные костры из хвороста, с трудом найденного в чахлой рощице, едва сдерживавшей порывы ветра, Каландрилл спросил Чазали, что они будут делать, если снегопад продолжится.

– Пока он нам не помеха – ответил киривашен. – Но если проклятая Хорулем непогода не прекратится, то начнут скапливаться сугробы.

– Они нас задержат? – спросил Каландрилл. Чазали откинул вуаль, вытер лицо и посмотрел на рано потемневшее небо.

– Похоже, снег зарядил надолго, – сказал он. – Здесь явно не обошлось без колдовства. Обычно снегопады начинаются гораздо позже.

И растаяв за белой пеленой, он отправился проверять посты, а Каландрилл поспешил к тёплому костру.

Брахт, Катя и Ценнайра, завернувшись в одеяла, грелись у огня, дожидаясь ужина. Шатёр, который им дали в Памур-тенге, бился на ветру. Каландрилл сел на парусину рядом с кандийкой и рассказал друзьям о разговоре с Чазали. Брахт пожал плечами.

– Если снегопад помешает нам, то он помешает и Рхыфамуну, – заявил керниец.

– Ежели Рхыфамун не прибегает к колдовству, чтобы ускорить своё продвижение, – возразил Каландрилл.

– Раз Рхыфамун послал на нас ненастье, – заметила Ценнайра, – то, видимо, на это способен и Очен.

Все повернулись к Каландриллу, как авторитету в оккультных делах. Он нахмурился и неуверенно сказал:

– Я не знаю. Он говорит, что заклятия, призванные обеспечить безопасность одного человека, горят в эфире как факел. Они могут указать Рхыфамуну, где мы находимся.

– И дать ему возможность напасть на тебя в оккультном плане. – Ценнайра передёрнула плечами, и с капюшона её посыпался снег. – Я бы предпочла сбавить скорость, – добавила она с широко раскрытыми глазами.

Каландрилл улыбнулся, хотя задержка, которая неминуемо возникла бы в таком случае, его очень беспокоила.

– Я ещё не совсем сведущ, – сказал он. – Спросите у Очена.

– Спросить меня о чем?

Вазирь в отороченной мехом накидке появился из снежной пелены. Лицо его походило на маленькое животное, выглядывавшее из норки капюшона. Старец уселся на краешке расстеленной парусины, протянул к костру руки и вопросительно посмотрел на Каландрилла. Тот вкратце рассказал ему об их разговоре.

– Каландрилл прав, – подтвердил вазирь. – Если я прибегну к колдовству, чтобы ускорить продвижение вперёд, Рхыфамун сумеет определить наше местоположение. Так что без крайней нужды я бы не стал к нему прибегать.

– А если все же в этом возникнет необходимость? – спросил Каландрилл. – Если продвижение наше окажется невозможным?

Под бесформенной накидкой Очен пожал плечами.

– Тогда, видимо, придётся рискнуть, – спокойно сказал он, – Я бы предпочёл этого не делать, но если другого выхода не будет….

Ценнайра вздохнула, Каландрилл улыбнулся ей и повернулся к Очену.

– Но ведь до Анвар-тенга надо добраться как можно быстрее. Разве это не самое главное сейчас? – спросил он.

Очен кивнул.

– Да, но ещё главнее добраться туда целыми и невредимыми. – Колдун невесело рассмеялся. – Так что мы оказались между молотом и наковальней: надо добраться до Анвар-тенга быстро, но так, чтобы не заметил Рхыфамун. Однако, боюсь, нам от него не скрыться. В этом у него преимущество.

– Ахрд! – воскликнул Брахт. – Да у него во всем преимущество!

– А что ты хочешь? – спросил Очен. – Ему покровительствует Фарн. Бог жаждет пробуждения. Он чувствует приближение своего приспешника и всячески ему помогает.

– Прав ли Чазали? – спросил Каландрилл. – Он полагает, что нынешний снегопад оккультного происхождения.

– Да, все указывает на то, – подтвердил Очен. – Для этого времени года характерны холодный ветер и дождь. Для снега ещё слишком рано. И он чересчур обилен. Зима наступила буквально в одночасье.

– И мы ничего не можем поделать, – кисло пробормотал Брахт.

– Кроме того, чтобы скакать вперёд, – заявил Каландрилл.

– Истинно. – Керниец хмуро ухмыльнулся. – Мы, как всегда, будем без устали скакать вперёд.

Они принялись за ужин, обсуждая ход военных действий и планы кампании.

Малоутешительным был этот разговор, ибо, какой бы мудрой ни была стратегия, она вела к крови, а следовательно, укрепляла Фарна. Если бог станет сильнее, то Рхыфамун доберётся до него, и тогда все попытки напрасны. Круг замыкался в пользу Рхыфамуна: как бы ни закончилась война, она на руку Безумному богу.

Соображения казались Каландриллу такими же хмурыми, как и само небо. Они настолько довлели над юношей, что он никак не мог сосредоточиться на уроке, и вазирь наконец сдался и отправил его спать.

Утром мир под белым покровом снега предстал в своём первозданном виде. Каландрилл вышел из шатра – снег толстым, доходившим до колен слоем покрывал землю. Шатры походили на огромные сугробы. Чёрные доспехи котузенов резко выступали на их фоне, а снег все шёл и шёл. За ночь ветер угомонился, и теперь крупные хлопья падали с неба отвесно; молчаливая серая пелена плотно закрывала дорогу. Каландрилл выругался, понимая, что теперь они будут вынуждены сбавить скорость, что даст Рхыфамуну дополнительное преимущество.

Они разожгли костёр, быстро позавтракали, привели в порядок лошадей. И вдруг их удивил Очен.

Когда они садились на лошадей, вазирь сказал:

– Я говорил с Чазали. Мы оба считаем, что надо как можно быстрее соединиться с войском. Посему я решил расчистить путь магией.

Ценнайра раньше всех пришла в себя.

– А Каландрилл? – В голосе её звучало беспокойство. – Не поставишь ли ты его под удар?

– Надеюсь, нет, – ответил Очен. – По крайней мере до тех пор, пока мы с котузенами. Если противник наш заглянет в оккультный план, то обнаружит лишь группу всадников, скачущих из Памур-тенга под покровом колдовства, кое под силу любому вазирю. И, с помощью Хоруля, он удовольствуется увиденным и примет нас за отставший отряд. Это должно стать нам прикрытием. И все же… – он помолчал, глядя на Каландрилла, – я прошу тебя прибегнуть к колдовской защите, которой я тебя обучил.

Каландрилл кивнул.

– Тогда вперёд, – сказал Очен.

Колдун объехал Чазали, стоявшего во главе колонны по двое, протянул руку с переливавшимися на бледном утреннем свете крашеными ногтями и принялся рисовать в воздухе магические знаки. Когда он заговорил, сильно запахло миндалём. Это было мощное заклятие. Воздух задрожал, вокруг вазиря образовалась бледная аура, становившаяся все напряжённее и ярче. Голос его взвился высоко к небу, и золотистый туман сорвался с места и бросился вперёд, как охотничья собака. И словно молчаливый горячий ветер помчался перед ними по степи. Снег закружился, поднялся белым облаком и растаял, расчистив перед ними тропу. Очен опустил руку и пришпорил коня.

Всадники следовали за ярким сиянием, прорубившим для них дорогу в снежных заносах. Замёрзшая трава хрустела под копытами лошадей. Каландрилл произнёс обереги, внимательно присматриваясь к оккультному плану и в то же время не забывая подбадривать Ценнайру, державшуюся рядом.

В пределах тропы, образованной колдовством, они словно скакали по весне, пахнувшей миндалём. Свет, ведший их вперёд, согревал воздух, но с обеих сторон от них по-прежнему падал снег, толстым слоем покрывавший землю. За ними тропу быстро засыпало снегом. Чазали догнал Очена, и все кавалькада продолжила путь лёгким ровным галопом. Каландрилл, настраиваясь на оккультный план, вновь уловил вонь, долетавшую до него с севера; он произнёс второй оберег, и воздух очистился. Но все же Каландрилл был настороже, понимая, что крайне рискует и что ставкой в этой игре может стать его душа.

К полудню Каландрилл успокоился: ему ничто не угрожало, а скорость, с какой они двигались вперёд, должна была позволить им соединиться с войском уже в ближайшее время. «А потом, – подумал он, – что потом? Мы поскачем впятером. Если снегопад не прекратится, то магия Очена станет нам помехой». Он отогнал от себя тревожную мысль. Будет день – будет и пища, тогда он и подумает. Самое главное – остановить Рхыфамуна. Самое главное – отобрать у него «Заветную книгу».

В течение двух дней они следовали за светом магии Очена. Никто на них не нападал, ничто им не мешало. И вдруг, словно сдаваясь, снегопад прекратился, небо расчистилось, из гнетуще серого превратившись в стальное. Холодное солнце сверкало золотом, вновь поднялся ветер. Голодный как волк, он мчался с завыванием с севера, резал как острый нож и поднимал облака впивавшихся в кожу ледышек. Солнце и яркое небо стали для путников облегчением, но от магии они пока не отказывались, потому что снег ещё лежал на земле толстым слоем. Без яркого шара, посылаемого вперёд Оченом, им пришлось бы пробираться сквозь сугробы, доходившие до груди.

С войском они поравнялись там, где тянулась цепь низких холмов, за которыми дальше на запад располагался Бачан-тенг – так сказал Очен. Столько людей одновременно Каландрилл ещё не видел. Они тёмной массой растекались по равнине, и Каландриллу это напомнило Куан-на'Дру, представший перед ним в первый раз. Куда хватало глаз, на запад и на восток были воины. Перед войском парило облако золотого света, растапливавшее снег. В воздухе стоял сладкий и настолько сильный запах миндаля, что он забивал запах лошадиного навоза и металла, масла и дерева, парусины и человеческого пота – все те мириады запахов, которые сопровождают армию на марше.

В арьергарде скакала кавалерия, состоявшая по меньшей мере из тысячи всадников – так показалось Каландриллу. По обеим сторонам обоза и тяжело продвигавшейся пехоты также следовали вооружённые всадники. Авангард терялся далеко впереди; видимо, там же были и вазири, чья магия расчищала путь для войска макузенов, размеры коего производили сильное впечатление, а Каландриллу было трудно представить, что все эти бесчисленные воины происходили из одного тенга и что им предстоит соединиться с воинами других тентов, не менее многочисленными, а противостоит им не меньшее количество восставших. Словно полмира вышло на эту войну.

Очен, разгадав его мысли, сказал:

– Фарн наслаждается, предчувствуя мясорубку.

– Истинно, – ответил Каландрилл, с ужасом размышляя о возможных масштабах побоища.

Очену больше не было необходимости расчищать путь: за него это делали вазири, ведшие армию. Чазали пустил коня галопом, обгоняя ряды салютовавших ему воинов. Котузены, Очен и четверо путников скакали сразу за киривашеном с небольшим эскортом. Каландрилл подумал, что, может, Рхыфамун смотрит сейчас на них глазами Джабу Орати Макузена.

Войско находилось под командованием пятнадцати киривашенов. Чазали был шестнадцатым. Каждый представлял одну из семей рода Макузен, каждый командовал тысячей котузенов и бесчисленным количеством котуанджей и котуджей. Здесь были все воины рода за редким исключением. Шум и гам стоял невообразимый: стук копыт и ног о землю, поскрипывание повозок, всхрапывание лошадей и мулов, позвякивание оружия и доспехов, возгласы людей. Чазали пришлось кричать, чтобы представить путников и рассказать киривашенам обо всем, что с ними произошло. Отчёт его был сжатым и кратким, подробности он оставил на тот момент, когда войско встанет лагерем. Пока Чазали говорил, Каландрилл чувствовал на себе внимательные, изучающие взгляды.

В свою очередь командиры рассказали, что пока не встретили сопротивления. Об армиях, выдвигавшихся из Заг-тенга и Фечин-тенга, новостей поступало мало: восставшие, осадившие Анвар-тенг, не предпринимали попыток захватить его, дожидаясь прибытия основных сил. Главной их задачей на данном этапе было отрезать цитадель от страны. И это они делали не только в физическом плане. В эфире стояла такая мгла, что всякое общение с вазирь-нарумасу или оккультное наблюдение за восставшими было просто невозможно.

Каландрилл отдавал себе отчёт в том, что среди такого огромного скопления людей отыскать Рхыфамуна, принявшего новое обличье, почти невозможно. Если он в армии, то теперь, конечно, знает, что они здесь, и, без сомнения, попытается себя обезопасить. Либо вновь сменит форму, либо просто ускользнёт. И то и другое было возможно. Скорее же всего, он скачет параллельно армии, сторонясь её, чтобы, обогнав, добраться одному до… Анвар-тенга? А может, прямо до Боррхун-Маджа? Если он выбрал Анвар-тенг, то надо как можно быстрее добраться до цитадели, дабы перехватить там противника. Если же он направляется к Боррхун-Маджу, то, после того, как они доберутся до Анвар-тенга, и при условии, что обгонят Рхыфамуна, им предстоит прибегнуть к мощи вазирь-нарумасу и подготовить врагу достойную встречу. Если же там его перехватить не удастся, то они выйдут за город и устроят ему западню. Каландриллу не верилось, что им удастся распознать его по пути: слишком долго они преследуют Рхыфамуна по пятам, чтобы сейчас можно было рассчитывать на такое простое решение.

Маршируя с войсками макузенов весь световой день, Каландрилл становился все нетерпеливее и нетерпеливее.

Но ему пришлось ждать, пока бледное солнце не спрячется за западным горизонтом и длинные тени не опустятся на заснеженную равнину, а затем – когда огромная масса людей и животных не расположится биваком на ночь. Только после того, как укрепят шатры, выставят часовых, коням зададут корм и будут зажжены костры, командиры и колдуны выслушают полный отчёт Чазали и Очена.

Они собрались в шатре, в котором могла бы расположиться целая семья. Штандарты макузенов скрипели под напором сильного ветра. Символы и гербы, коими были расписаны стены и навес, колыхались. Единственным источником света внутри шатра служили жаровни, в коих горели ароматические поленья. Пол устилали ковры. Котуджи поставили посередине длинный стол, вокруг которого расположили табуреты. Принеся трапезу и вино, они удалились. Во главе стола очень прямо восседал Айджан Макузен, верховный главнокомандующий Памур-тенга. Курчавые волосы и борода старика, все ещё крепкого и по-солдатски подтянутого, украшала благородная седина. Он был предводителем главного клана, коему остальные поклялись в верности, и олицетворял собой власть. Чазали, Очен и четверо путников сели в конце стола. Никто не произнёс ни слова до тех пор, пока Айджан Макузен жестом не позволил им говорить. Киривашен и вазирь представили собравшимся чужеземцев и дополнили короткий отчёт Чазали новыми деталями. Каландрилл, которому товарищи доверили говорить от их имени, поведал о путешествии до Кесс-Имбруна. Закончив в полной тишине, он под испытующим взглядом рыжевато-коричневых глаз сделал несколько глотков вина, чтобы смочить пересохший рот. Наконец молчание было нарушено вазирем по имени Ченди.