Текст книги "Человек из Назарета"

Книга III

Глава 1

Через десять дней Иисус нашел чистый родник и, припав к нему, увидел в свете солнечных лучей изможденное, осунувшееся лицо, которое принялось, как и он, пить воду, только с другой стороны поверхности. Иисус улыбнулся, и отражение тоже улыбнулось – грустно и устало.

Формы, лица и голоса, которые являлись ему в беспокойных снах и в дневных видениях, были, как он прекрасно понимал, детищами его собственных фантазий. И только один голос, голос матери, едва не заставил его вернуться в состояние, которое Иоафам назвал бы здравомыслием.

– Я заболела, сын мой, – говорила мать, – и некому присмотреть за мной. Возвращайся, и как можно скорее. Слава Богу, что я могу говорить с тобой на таком расстоянии и ты слышишь меня! Я мучаюсь от боли в правом боку – словно меч пронзил меня. Я едва держусь. О, возвращайся поскорее!

Стоял ясный день, и голос, как понял Иисус, исходил не из его собственной головы, а откуда-то со стороны – от скопления разбитых камней, перемешанных с выбеленными солнцем костями мертвых птиц.

– Нет, мама, я не могу. Ты же знаешь…

– Меч пронзил мое сердце, сынок. Пророчество, слышанное мною в Вифлееме, сбывается. Возвращайся к своей маме. Я поправлюсь, и мы вновь счастливо заживем вместе.

– Ты считаешь, что я должен забыть о своем призвании и жить так, как живет большинство людей?

– О, дорогой, мы поговорим об этом, когда я выздоровею. У тебя есть обязательства и перед матерью. Боль невыносима. Я попрошу жену Иоафама приготовить тебе тушеной баранины с травами. А в его лавке – такой вкусный хлеб! Ты голоден, ты болен. Если ты умрешь в пустыне, я этого не переживу.

Иисус горько усмехнулся.

– Наконец-то ты появился, – сказал он. – Ты скрываешься за голосом моей матери, но я носом чувствую твое присутствие. Поди прочь, отец греха!

– Сынок! Ты говоришь несуразные вещи, ты сошел с ума! Я твоя мать, я люблю тебя, и мне так больно!

– Я закрою уши, чтобы не слышать тебя! Ты хорошо подражаешь голосу моей матери, но там, где у нее падающая интонация, у тебя – восходящая! Болтай, если хочешь, но это – пустая болтовня!

Наступила полная тишина. А затем, через час, послышался пронзительный, исполненный муки крик:

– Спаси меня, сынок! Так больно! Я не могу терпеть эту боль!

– Нет! Домой я не вернусь!

– Ты, ищущий зло, не видишь, что зло полонило твое собственное сердце! Ты – злой, жестокий мальчик! О, как мне больно! Эта боль – словно огонь!

Иисус колебался. Крик боли казался столь искренним, что он содрогнулся и посмотрел на запад, в сторону дома. Мать больна. Он – тоже болен. Здесь, в пустыне, действительно нет зла. Зло – среди людей, и именно там он должен сразиться с ним в полную силу. К тому же уже кружатся над ним стервятники – один, другой, третий. Они всегда знают, где ждет их хороший кусок подвяленного мяса, прикрытый грязными лохмотьями. Они прорвут их изогнутыми клювами, примутся отдирать сухие куски плоти, продираться внутрь, чтобы там, на глубине, добраться до еще влажных внутренностей.

– О, слава Богу, ты возвращаешься! Мне так нужны твои исцеляющие боль ладони, твой успокаивающий голос.

– Нет! – воскликнул Иисус и принялся молиться вслух. – Отец Небесный! Дай мне силы не слышать голос врага рода человеческого!

– О, сынок! Ты болен, ты сошел с ума!

– Сошел с ума? – воскликнул Иисус. – Это – не голос моей матери. Да, похож, но не вполне. Ты мог бы постараться получше, отец греха!

И тут Иисус услышал, из того же скопления камней, гортанный смешок.

– Мать твоя в наших руках, – послышался незнакомый мужской голос. – Она больна и слаба, и мы уж ее не выпустим из своих когтей. Хороший сын, просто чудесный сын!

Иисус облегченно вздохнул.

– Наконец-то, – сказал он. – Выходишь из укрытия? И скоро ли я тебя увижу? В каком, интересно, обличье? Светоносного архангела, прекраснейшего во всем воинстве небесном?

И воцарилась тишина. И длилась она так долго, что Иисус уже потерял счет дням. За это время он ушел далеко от точки своего первого свидания с Сатаной – но не потому, что хотел быть подальше от нечистого места; все места одинаково чисты и нечисты. Но здесь все напоминало ему о том, что он едва не поддался соблазну. Как-то на закате Иисус отдыхал у камня, который очертаниями напоминал гнилой собачий зуб. Неожиданно неровная поверхность камня словно расплавилась, и на ней проявилось лицо с длинным носом и рваным ртом. Зрачки светились, словно в них поселились светлячки.

Иисус заговорил первым:

– Почему бы тебе не явиться в своем собственном обличье?

– Еще чего! – отозвался голос интонациями и тембром самого Иисуса. – В образе светоносного Люцифера, прекраснейшего из всех ангелов?

И тут голос Сатаны изменился, а слова стали падать на каменистый песок пустыни, словно выпущенные римскими легионерами копья:

– Ангел, но, увы, падший! Падший, как это написано в ваших книгах. Кстати, ты, вероятно, знаешь, что эта история прямо противоречит тому, что было на самом деле. Пал не я, а Бог. Кстати, как ты меня воспринимаешь – как видение, спровоцированное муками пустых кишок?

– Вовсе нет, – покачал головой Иисус. – Я ждал тебя. В конце концов, мне льстит то, что я нахожусь в обществе зла в его начальных и завершающих формах.

– Завершающих? Ты веришь в завершение? Веришь в то, что мое бытие подойдет к концу и я с душераздирающими стонами растворюсь в небытии, уступив кому-то свою победу?

– Ты отлично понимаешь, о чем я говорю. Я говорю о зле, которое существовало до того, как сам человек познал зло. Я говорю о последнем враге человека, о гнили, которая лежит в сердце всего сущего.

– Да ты у нас изрядный оратор, как я погляжу! Но, прошу тебя, не говори о гнили. Ты думаешь, если зло смердит, то добро пахнет розовыми лепестками? Скоро ты заявишь, что Бог хорош так же, как вкус граната. Опасайся слов! В жизни есть вещи, более значительные, чем слова. Мир, любовь. И то и другое вполне обходится без слов.

– Странно слышать от тебя это слово – любовь!

– А почему странно? Совокупление мужчины и женщины, их тела, ерзающие друг по другу, медоносные ручьи извергающегося семени и последние судорожные крики совокупляющихся – все это мои заботы!

– Я произнес слово любовь!

– Я сказал его первым, малыш! Адам, между прочим, познал свою жену. Знание! Знание – вот что важно. А какой из плодов с древа познания самый сочный? Ну-ка, взгляни!

И Иисус увидел – увидел себя с Сарой, живой, в постели. Он работает как мощный насос – лицо бессмысленное, губы приоткрыты, а рот все шире и шире, и вот уже он кричит, а семя тугой струей бьет и наполняет Сару – так паводок наполняет иссохшее русло реки.

– Все это, – сказал Иисус, покачав головой, – есть освященное высшим авторитетом средство умножения количества человеческих душ.

– Да никакие души вы не умножаете! То есть, я совсем не хочу сказать, что вы не стараетесь! Напротив! Только толку мало. И запомни: любовь печется совсем не о человеческих душах. Главная ее забота – она сама.

– Такова уж цель Бога. Бог есть созидание, и мысль Бога – в нем самом.

Сатана усмехнулся.

– Ну а если мы уберем оттуда Бога? – спросил он. – Кто туда войдет? Ваш покорный слуга, вот кто!

– Слуга, который отказывается служить? – усмехнулся на этот раз Иисус.

– Ты все понимаешь буквально. Как это все убого! И у тебя совсем нет чувства юмора. А вот я, напротив, обожаю смех. Смотри и слушай!

И пустыня ожила огнями. Юные девы, и пухлые и, напротив, стройные, сбросив одежды, со всей страстью отдавались козлоподобным существам, чьи поросшие густой шерстью лапы судорожно сжимали их трепещущие от вожделения, влажные от пота бедра.

– Удовольствие, – произнес Сатана. – И никаких тебе разговоров о добре и зле. Кстати, довольно унылые и убогие словечки! А, между прочим, твоя плоть реагирует на то, что ты видишь. Ты же, в конце концов, человеческое существо. А теперь представь: ты сейчас станешь одним из них, сольешься с этой толпой – ты, такой большой и совсем без одежды. И что, ты будешь сейчас заниматься умножением количества человеческих душ, населяющих царство Господне? А когда ты тайно мечтал о тех фокусах, которые тебе хотелось бы проделать в постели с Сарой, но стеснялся предложить ей это, – ты что, тоже думал о душах? А ты вспомнишь о них, когда из тебя будет бить фонтан семени? Вряд ли! Но стоит ли волноваться? Ты же никому не причинишь вреда! Посмотри, как вы оба могли бы быть счастливы – ты и вон та женщина. А может быть, и та или эта! Слышишь? Они смеются, им хорошо! А ты что им хочешь предложить вместо этого? Мрачное, серое, унылое говно!

– Будь любезен, прекрати этот детский спектакль! Ты мог бы устроить что-нибудь посерьезнее. Соблазнять так соблазнять!

Невидимые силы зла послушно рассеяли видение. Теперь Иисуса окружал лишь холод ночи. Он хотел было устроиться на ночь в расщелине скалы, но дрожь не позволяла ему заснуть. С немалым облегчением он увидел, как к нему приближается, раскачиваясь, горящая лампа, которую, как оказалось чуть позже, нес сквозь темноту пожилой, чисто выбритый, абсолютно лысый человек в белых одеждах.

– Вот два ночных странника и встретились, – сказал незнакомец. – Слава Богу, что помог мне встретить человека, с кем можно скоротать ночь и не сойти с ума от стужи и ужасных видений, вызванных голодом. Издалека идешь?

Произнося эти слова, незнакомец ловко соорудил костер из собранных вокруг веток, нашел, посветив лампой, пару горстей соломы, а из складок одежды достал кремень и кресало.

– Сам-то я издалека, – сказал он. – С греческих островов.

Иисус сидел молча, наблюдая за бритым.

– А ты не хочешь узнать, что я делаю в Палестине?

– Не хочу.

– Ну вот, ты наконец и заговорил. Как ты находишь мой арамейский?

Огонь разгорелся, и незнакомец положил сверху костерка еще веток.

– Это – не лучший инструмент для проникновения в сердце истины, – продолжал он. – Я имею в виду – ваш, арамейский язык. Такие слова, как Бог, закон, у вас есть, как и в еврейском, но их значение замутнено предрассудками и условностями, в плену которых находится ваше племя. Ты успеваешь следовать за моей мыслью? Или я говорю слишком быстро? Или здесь не место для таких разговоров?

– Ты знаешь, кто я? – спросил Иисус.

– Какой нам смысл называть себя? Только взглянув на тебя да на твое место обитания, я понял, что ты – какой-нибудь святой отшельник, удалившийся в пустыню, чтобы размышлять о Боге, а еще о мере добра и зла в этом мире. Так?

– Оставь меня! – произнес Иисус. – Будь добр, затопчи костер и разведи его где-нибудь подальше. Может быть, ты и грек. Но то, что ты отец всякой лжи, мне ясно как день!

Лысый усмехнулся.

– Слишком большая честь для меня. Если бы я знал, что такое ложь, я бы знал, что такое истина. А я – не знаю. Значит, я отец того, что именуется незнанием. Может быть, ты знаешь, что есть истина? А может, это Бог, если он, конечно, существует, послал меня сюда, к тебе. И тогда, вооружившись истиной, я вернусь домой, в Грецию, чтобы посеять зубы дракона, если ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду. Но неужели ты не можешь уделить мне хотя бы час, чтобы поговорить?

– Но ведь сказано в Писании…

– О, нет, прошу тебя! – грек отмахнулся от слов Иисуса. – Священная писанина евреев – это не те книги, на которых я вырос. Откровение, подтверждение, опровержение, обоснование… Ваши туманные тексты для меня – пустой звук. Признаюсь тебе: я явился сюда, чтобы просветить свой разум. Может, я пришел не туда? Ты молчишь. Наверное, боишься острой бритвы рассудка. Предпочитаешь унылое жонглирование цитатами? Все это не для меня, мой друг. И даже если предположить, хотя это вдвойне абсурдно, что я – отец лжи, разум всегда останется разумом. Разум, логика существуют независимо от Бога и дьявола. И тот и другой станут тебя соблазнять, уговаривать или, напротив, угрожать, понуждать – к разуму все это не имеет никакого отношения. Он выше и добра, и зла, и лжи, и истины.

– И что же ты хочешь узнать? – спросил Иисус.

– Уже хорошо! – удовлетворенно кивнул лысый. – А знать я хочу вот что: нуждается ли наш мир и – шире – Вселенная в наличии зла? Иногда и ты наверняка произносишь такие слова, как необходимое зло. Сказанное походя очень часто несет в себе глубокие истины. Так необходимо ли зло?

– Добро, воплощенное в Боге, сиянием своим оттеняет наличие зла в этом мире. А если его созданиям дан дар свободного выбора, то, наряду с добром, должно быть нечто, что можно было бы выбрать в качестве его противоположности.

– То есть зло – необходимо!

– Совсем нет! Это следствие существования свободной воли. Необходима только она.

– Какой же все-таки сумбур царит в твоей голове, когда в руках твоих нет этих ваших священных книг!

– Никакого сумбура! Грек ты или же отец лжи – неважно! Бог оставляет за человеком право выбора – идти или не идти стезею добра. Если человек не выбирает добро, он выбирает нечто иное. Но это – необязательно зло! Хотя вмешательство дьявола чаще всего заставляет его выбрать именно его.

– И что, Бог недостаточно силен, чтобы избавить этот мир от зла?

– Сначала Бог должен уничтожить способность человека к свободному выбору. А на это он никогда не пойдет.

– Ты говоришь так, словно ты с Богом накоротке.

– Бог – во мне. А я – в Боге.

– Может быть, ты сам и есть Бог?

– Я происхожу от Бога и принадлежу Богу. Бог же бестелесен.

– Происходишь от Бога? Ты утверждаешь, что состоишь с ним в особых отношениях? Может быть, ты – его сын?

Иисус промолчал.

– Странная химера, если ты понимаешь это словечко, – сказал лысый. – Плоть, рожденная чистым духом.

Несмотря на тепло, идущее от огня, Иисуса стало потряхивать. Грек это быстро заметил.

– Очень человеческая плоть, – сказал он.

– Да, плоть, – продолжил Иисус, все еще дрожа. – Рожденная женщиной, но не от мужчины, а от духа, от божественной субстанции, которая есть Бог-отец. Он должен явиться в мир, но его присутствие в мире осуществится через меня, Мессию.

– Его присутствие должно осуществиться, – улыбнулся грек и вдруг стал расплываться и таять как сальная свеча. – Иными словами, сейчас ты проходишь испытание в пустыне. И если пройдешь, станешь Мессией маленькой нации, к которой никто не питает особого уважения. А между тем за границами Палестины лежит огромный и разнообразный мир.

Грек помедлил мгновение и задал очередной вопрос:

– А как твои недомытые соплеменники с рабской психологией и диалектом, на котором можно говорить лишь с ослами, но не с разумными людьми, поймут, что ты – воплощение Бога? Ты скажешь – через слово Божие. А как эти недомытые узнают, что это именно Божье слово? Никак. Остается одно: ты должен делать что-то такое, что заставит их от удивления раскрыть рты. Допустим, превращать воду в вино, излечивать от истерической слепоты или паралича. Ты хоть знаешь это слово – истерическая? Один у тебя путь – показывать фокусы, а не произносить слово Божие, чем бы оно ни было. Любите друг друга, дети мои. Любите Бога, которого вы никогда не видели. Перестаньте грешить, или вашу задницу поджарят на большом костре. Всю эту чепуху разные люди говорили много-много раз. Тебе же предстоит сдобрить это жаркое соусом фокусов и чудес, если ты, конечно, знаешь это слово. А вообще, ты мне отвратителен!

Сальный рот расплылся и сполз на сальный подбородок. Лампа тоже стала расплываться. Сальный пузырь, который еще секунду назад был отцом лжи, стек в костер, тот затрещал и тут же потух. Раздался смех – он шел от луны, поднимающейся над горизонтом.

День шел за днем, но Сатана никак не проявлял себя. Но однажды, едва не теряя сознание от голода, Иисус обошел стоявший на его пути огромный валун и наткнулся на стол, заставленный яствами. Здесь было все, что может явиться человеку в голодных фантазиях: теплая ячменная вода, золотистый крем, вместо вина – сок винограда, отварные цыплята в еще пузырящемся бульоне. Иисус отшатнулся от обильного стола и подошел к затхлой лужице, в которой танцевала полная луна.

И лужица сказала ему:

– Мессия пришел? Царь? А почему в лохмотьях?

Иисус отпил из лужи и, вздохнув, проговорил:

– Ты же знаешь, я не ищу царствия земного.

– Тогда покинь землю, – сказал стол и стал растворяться в воздухе. – Умри. И ищи царства себе в других краях.

– Все свершится в сроки, намеченные Господом.

– А ты ведь голоден, верно? Как и прочие создания, сделанные из праха. Мучаешься голодом, и желудок твой завязывается узлом, верно? Но сын Бога должен быть выше этого. Так ты сын Бога или ты не сын Бога?

Сын Бога? А что означает эта фраза? Иисус с неосознанной тоской понаблюдал, как растворилось и исчезло с глаз блюдо с кремом. Сын Бога! В чем тут дело? Он стоял на краю лужицы, медленно проваливаясь в то, что очень походило на последний сон. Царство в иных краях. Он стряхнул с себя сон и услышал голос, идущий от кучи камней, верхние из которых были слегка тронуты нежно-розовыми лучами рассветного солнца.

– Если ты – сын Бога, то почему не превратишь эти камни в хлеб? Завтрак будет не слишком роскошным, но вполне себе приличным. Давай-ка, сотвори чудо!

– Ты же знаешь Писание: не хлебом единым жив человек, но всяким словом, исходящим из уст Божьих.

– Какая связь? Сплошной сумбур. Иди сюда. Сейчас будет тебе видение. Рассвет – самое время для видений.

Иисус повернул голову на голос и услышал скрип своих иссохших от голода сухожилий – так скрипят на ветру ветки сухого дерева. Увидел же он, что стоит на отвесном краю глубочайшей пропасти, а со стороны восходящего солнца звучал все тот же голос:

– Если ты сын Бога, прыгай. Я помню слова из псалма одного из твоих предшественников, из девяностого, как мне кажется.

– Ты хорошо знаешь Писание, – слабым голосом произнес Иисус.

– …ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею.

– Отлично прочитано, отец…

Фраза оказалась незаконченной, но слово лжи никак не хотело встать на место.

– Ну, давай! Прыгай! А внизу тебя подхватят ангелы, чтобы ты не сломал свою божественную шею.

Иисус покачал головой и сказал:

– В книге Второзакония сказано: не искушай Господа Бога своего.

– Восьмая глава, третий стих. Все верно!

Иисус отвернулся от солнца и увидел, что тропа ведет его на еще более крутую вершину. Далеко внизу лежал, купаясь в лучах утреннего солнца, Иерусалим. Стоящий рядом куст терновника заговорил:

– Это Иерусалим. Я обещал тебе видение, так? Святой город, как они его называют. Хотя это мог бы быть и Рим, и Афины, и Александрия. Какой-нибудь другой, еще не построенный город. Мы знаем, чего ты хочешь. Это – власть!

Иисус захотел уйти, чтобы не видеть Иерусалима, чьи башни, улицы и площади стали действительно, мерцая и расплываясь, меняться, превращая столицу Галилеи в какой-то совсем другой город, но путь его оказался заваленным грудой камней, один из которых, напоминающий оскаленный зазубренными зубами рот, заговорил:

– Возьмем, допустим, вот этот твой пост. Что ты тут делаешь, в пустыне? Проверяешь, насколько вынослива твоя плоть. Ибо власть твоя должна исходить от плоти, и плоть твоя должна править. Забудь всю эту чепуху про родственные связи с Богом. Ну, скажи: как комок плоти, кровь и нервные волокна могут стать отпрыском духа? А, вот ты уже и сомневаешься. Я это вижу по твоим глазам. Власть – это вещь реальная. Она, конечно, дается на время, но она есть дар солидный и надежный. Добейся власти и воплоти свои мечты. Но сперва добейся. Это для тебя нетрудно. Совсем нетрудно.

Новые силы поднялись в Иисусе. Он понимал, что время искушений подходит к концу, что скоро он сможет прервать свой пост и отправиться домой. Он перебрался через груду камней и увидел, что стоит посредине ровной местности, поросшей скупым кустарником. Единственный камень, оказавшийся перед ним, заговорил:

– А ну-ка, встань передо мной на колени! Простая формальность, дань вежливости. И все станет твоим – весь мир. Смотри.

И Иисус увидел: он сидит, коронованный, в золоте, среди мраморных колонн и волн тончайшего шелка, которые окутывают все вокруг. А дальше – толпы коленопреклоненных людей, его прославляющих. И ревут восторженно медные трубы.

– Иди! – предложил камень. – Это все твое.

– Ты меня по-настоящему утомил, – сказал Иисус. – Как сказано в книге Второзакония…

– В шестой главе, стих тринадцатый…

– Господа, Бога твоего, бойся, и Ему одному служи, и Его именем клянись…

Ответа не последовало, а камень лишь ухмыльнулся. С улыбкой повернувшись, Иисус увидел пасторальный пейзаж с купами оливковых деревьев и текущей поодаль рекой. Он подошел к воде и напился. Тут же стоял куст с большими черными ягодами. Иисус осторожно снял несколько ягод и принялся есть, обнаружив вдруг, что аппетита у него нет. Чуть в стороне паслось стадо овец, возглавляемое пастухом. Звучал колокольчик, играла свирель. Иисус сорвал еще несколько ягод, и вдруг почувствовал голод. Вскоре рот его наполнился слюной.