Текст книги "Человек из Назарета"

Глава 5

Ученики вернулись усталые, но довольные. Найти Иисуса не составляло труда – достаточно было спросить, где здесь собирается самая большая толпа. Когда вернулся последний из учеников, Симон, бывший зелот (который боялся, что ему потребуется слишком много времени, чтобы подготовиться к миссии, но, как оказалось на деле, он справился со своей задачей гораздо лучше, чем предполагал), его ждали объятия учителя и его друзей (в городе под названием Йедид – название, которое, в общем-то, совсем необязательно и помнить). Матфей же предложил устроить совместный ужин с жареным мясом, свежим хлебом и оливками, а также вином, овощами и даже фруктами на десерт – в пиршестве такого рода не будет вреда, зато желудки учеников, немало претерпевшие в последнее время, будут вознаграждены. Все согласились, и пир был устроен в местном постоялом дворе. Ученики рассказывали о том, что они видели и с кем говорили, Иисус же слушал их с самым серьезным видом. Иоанн предполагал, что учитель примется его расспрашивать о Назарете, своем родном городе, и об оставшейся там матери, но Иисус молчал на этот счет, чем немало удивил ученика. Он задал всего один вопрос, который обратил сразу ко всем:

– Спрашивали ли обо мне мужчины и женщины, с которыми вы встречались?

– Твое имя было у всех на устах, – ответил Иаков.

– А как они меня называли?

– Кое-кто говорил, что ты – Иоанн Креститель, – сказал Варфоломей. – Они не верят, что Иоанн мертв.

– Многие знают, что он умер, – заявил Андрей, – но они думают, что он восстал из могилы, и что ты – это он. Но я их старался убедить, что это не так и что ты – это ты.

– Это хорошо, – кивнул Иисус. – Я – это я.

– А вообще, в восставших пророках не было недостатка, – проговорил Филипп. – Называли и Иезекиля, и Иеремию.

– А как называли меня вы, мои ученики? – поинтересовался Иисус.

Иуда Искариот приготовился ответить, но какое-то чувство остановило его, и он решил подождать. Тем временем заговорил Симон-Петр:

– Я называл тебя Мессией, Помазанником Божьим, Иисусом Христом. А еще – Сыном Бога Живого.

Иуда Искариот облегченно улыбнулся – слова были произнесены, и тут же, обратившись к нему, Иисус спросил:

– Иуда, сын мой! А что это означает – Сын Бога Живого?

– У нас пока нет для этого слов, учитель, – ответил Иуда Искариот. – И нам даже ума не хватает, чтобы полностью понять то, что мы должны понять, но, если ты простишь мою тупость, я все же попробую. Бог есть духовная субстанция, и он неспособен порождать телесные объекты так, как это делает человек. Но каким-то особым, чудесным способом он послал свою субстанцию в мир, и она материализовалась, будучи одновременно и Богом, и человеком. Мы можем говорить о Боге-Отце, но мы также можем говорить и о Боге-Сыне. И я вновь должен просить тебя простить меня…

– Тебе не за что просить прощения, – сказал Иисус. – Ты все отлично объяснил. И веришь в то, что говоришь. Но я хочу поговорить о Симоне, которого мы стали звать Петром. Не имея твоего дара, не будучи способным самые сложные мысли облекать в слова, он сразу же нащупал истину. Сын Бога Живого! Говоря так, ты, Симон-Петр, показал нам, что благословен ты среди людей, ибо не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец мой, сущий на небесах. И я говорю тебе: отныне ты – Петр, что значит камень, и на сем камне я создам Церковь мою, и сами врата ада не одолеют ее. И дам я тебе ключи от Царства Небесного. И говорю я тебе и всем вам, ученики мои, – Петр сказал истинную правду, и теперь вы ее знаете. Но ни одному человеку, кроме вас, нельзя знать про это, ибо не пришло еще время мое. Должен ли я сказать что-то еще?

Петр, ошеломленный произошедшим, словно онемел. Фома же спросил:

– А что это такое – церковь? Что ты имеешь в виду? Допустим, ты – Сын Бога. Но тогда ты должен спускаться из облаков со своими словами о ключах и вратах ада и все нам растолковывать. Пойми, я к тебе со всем уважением. Но, как я думаю, мы имеем право знать, кем это теперь стал Петр, то есть Симон. Конечно, со всем моим к нему уважением…

– Ты прав, Фома, – сказал Иисус, и, взяв в рот виноградину, раскусил ее и проглотил вместе с семенами. – Конечно же, я сын Бога, но я еще и человек, а потому, как все люди, в свое время исчезну из этого мира. Но мое учение должно остаться, и остаться навсегда. Поэтому необходимо создать группу людей, мужчин и женщин, которые поддерживали бы учение, которые проповедовали бы истину. И этим людям нужен вождь. Умирая, этот вождь должен передать обязанности своему преемнику. И так должно продолжаться вечно. Вы же понимаете, что слова со временем искажаются; невежество, глупость, а иногда и злой умысел уродуют, а порой и уничтожают то, что сказано. Вождь с его авторитетом и нужен для того, чтобы сказать: слово Божие означает то, а не это.

Он помолчал несколько мгновений, после чего продолжил:

– Все священники Старого Завета восходят к Аарону. Все священники Нового Завета пойдут от благословенного Петра. Но власть и авторитет нужны вождю церкви не только для того, чтобы гарантировать чистоту и незамутненность учения. Он наделяется правом благословлять и проклинать. Представьте себе: могут появиться люди, причем очень скоро, которые решат, что именно они владеют истиной. Почему бы им самим не возвести церковь и не начать проповедовать то, что они считают истиной, но что истиной не является? Тут-то и понадобятся авторитет и власть вождя истинной церкви, который подвергнет самозванцев проклятию. Церковь, как вы видите, есть лишь собрание людей, но неверно было бы говорить о разных церквях – так же, как неверно говорить о разных истинах, ибо истина одна, и это – Бог. Потому и церковь – одна, и церковь начинается с нас, с тех, кому мы передали истину, и с тех, кто нам верит. Церковь, которую мы основываем, скоро будет церковью Петра.

– Скоро, учитель? – спросил Петр. – И как скоро?

– Мы должны покинуть Галилею, – сказал Иисус. – Эта старая лисица Ирод плетет против меня нити заговора, а мне совсем не хочется сидеть в его грязной тюрьме и ждать, когда мне отсекут голову. Моя миссия – в ином. Мы отправимся в Иерусалим, прибудем туда за несколько дней до празднования Песах, и там, в Иерусалиме, я должен принять муки – правда, отличные от тех, которые мог бы мне предложить Ирод. Обрекут меня на эти муки священники и старейшины Храма.

Иисус вновь помедлил, словно собирался с мыслями, после чего продолжил:

– Теперь слушайте меня внимательно. Поскольку вы верите в то, что я – Сын Бога Живого, вас не должно особенно удивить и потрясти то, что я сейчас скажу. Даже ты, Фома, который ни во что не верит, должен воспринять это со всем доверием к моим словам. Так вот: я буду убит, и на третий день после того, как меня убьют, я восстану из мертвых. Но, чтобы восстать, я должен сперва умереть.

Петр, который, похоже, чересчур быстро почувствовал себя вождем, воскликнул:

– Этого не будет, учитель! Ты дал мне власть, и я использую ее, говоря: этого не произойдет! Мы не позволим!

И он, пытаясь заручиться поддержкой, посмотрел на прочих учеников. Иисус, казалось, впал в ярость. Вскочив из-за стола, он повернулся к ученикам спиной, после чего встал перед ними во весь свой немалый рост и воскликнул:

– Уж не бес ли вселился в вас?

После этого, отведя глаза и обращаясь словно к кому-то невидимому, воскликнул:

– Изыди, Сатана! В пустыне ты был скалой, а здесь превратился в камень, о который, как ты решил, я должен споткнуться, идя к своей цели, так? Не выйдет!

И, вновь обратившись к ученикам, Иисус проговорил:

– Вы думаете и говорите как люди, и говорите о людском. Я же говорю о Боговом, и так, как говорит Бог. То, что промыслено Богом, – свершится, и ни один человек не сможет встать на пути Божьего промысла.

Больше Иисус не сказал ни единого слова. Отвернувшись от учеников, он, казалось, дышал с немалым трудом. Петр открыл рот, чтобы что-то сказать, но, увидев предостерегающий взгляд Иуды Искариота, захлопнул его. Ученики выглядели так, будто их только что отхлестали плетью. Варфоломей морщился, будто у него вновь разыгрались желудочные боли. И они были более чем благодарны женщине, которая вошла в комнату, чтобы, как они полагали, убрать тарелки. Но почему в ее руках кувшин? Она принесла им еще вина? Но потом они узнали ее. Это возмутительно! Как она посмела? Падшая женщина – и где!

Но Иисус ласково улыбнулся вошедшей женщине, по возрасту, скорее, девушке, поцеловал ее в щеку и сказал:

– Да благословит тебя Господь! Я рад тебя видеть. – После чего, обратившись к Петру, он произнес: – Петр! Ты выглядишь так, будто тебя укусила змея. Что, твоя мать не одобрила бы того, что ты оказался в такой компании? – Затем, увидев озабоченное выражение на лице вошедшей, Иисус обратился к ней: – Не волнуйся, милая, мы просто шутим. И что ты принесла?

– Вот это! – сказала Мария Магдалина. – Я мечтала… – Она говорила так тихо, что слышал ее лишь Иисус: – Я мечтала слезами своими омыть твои ноги и высушить их своими волосами. А потом, во сне, мне явилось слово: миропомазанный. И что это значит, я не знаю.

Иоанн услышал произнесенное Марией Магдалиной слово и сказал по-гречески:

– Хо басилевс христос. Се царь миропомазанный.

– Есть прок от учености, – улыбнулся Иоанну Иисус.

И, повернувшись к Марии Магдалине, сказал:

– Итак, на деньги, которые ты заработала, ты купила миро, верно? Недешевое удовольствие!

Именно так все и было. Мария Магдалина сняла крышку с кувшина, и по комнате растекся божественный запах.

– Можешь пролить несколько капель мне на голову, – сказал Иисус. – Остальное же прибереги. Час еще придет.

Иуда Искариот улыбнулся, но горечь сквозила в его улыбке. Иисус заметил это и кивнул, словно понял, что у Иуды на уме.

– Прости, – сказал Искариот. – Мне пришла в голову мысль. Я думал, что деньги эти пойдут бедным. Впрочем, мысль как пришла, так и ушла…

– Если человек фарисей, то это навсегда! – с улыбкой произнес Иисус. – Ваши бедные от вас никуда не денутся. Сын же Человеческий пребудет с вами недолго.

И, прислушавшись к чему-то, чего другие из присутствующих не могли слышать, он сказал:

– Пора! Нас ждет Иудея!

Почти полная луна освещала дорогу, по которой направились в южную сторону Иисус и его двенадцать учеников. Ночь выдалась теплой. Ученики шли по двое и по трое; рядом с Иисусом шагал Иоанн. Позади, на некотором отдалении, шла группа женщин, среди которых была Саломея.

Сейчас мне, кстати, самое время сказать, что имя Петр, которое носил один из учеников Иисуса, на самом деле следует произносить как Петрос, и вы, конечно, можете удивиться – как это простой рыбак из Галилеи, который говорил на галилейском диалекте арамейского языка, мог получить второе имя с явно греческими корнями. Вообще-то, второе имя Симона было Кефа – имя вполне арамейское, но Иона, отец Симона-Петра, предпочел греческую форму, услышанную от заезжего торговца рыболовными принадлежностями, который знал по-гречески. Такие истории интересны, и они могут нам пригодиться. Вместе с историей о том, как наутро, после того как миропомазанный Иисус, сопровождаемый главой новой церкви, а также прочими учениками, отправился в Иудею, на постоялый двор заявились солдаты Ирода Антипатра, чтобы захватить его.

– Они уже, верно, пересекли границу, господин мой, – сказал владелец начальнику отряда.

Офицер потянул носом воздух в комнате, где ужинали Иисус и его спутники, и сказал:

– Запах как в комнате продажной женщины.

Но один из его воинов возразил:

– Нет. Это запах могилы. Они обмазывают этой мазью своих покойников, чтобы те сохраняли свежесть.

Вскоре Иисус со своими спутниками уже входил в городок под названием Вифания, где он, как утверждают все существующие на этот счет свидетельства, и совершил свое главное чудо – если не считать чуда самого последнего, которым и закончится наша история. Интересно здесь вот что: почему Иисус, который убеждал учеников как зеницу ока хранить тайну его божественного происхождения, здесь, в Вифании, в непосредственной близости от Иерусалима, столь открыто ее продемонстрировал? Может быть, эту странность нужно понимать как результат того, что Иисус, что называется, поднял забрало и уже вполне осознанно шел навстречу своей смерти, в которой Иуда Искариот играл столь роковую роль? Вполне вероятно, что именно тогда, наблюдая за чудом, свершаемым Иисусом, Иуда и задумал предательство, к которому его подтолкнула, как ни странно, его утонченная невинность.

В Вифании жили две женщины, Мария и Марта, которые вполне могли посоперничать в благочестии. Их любимый брат, Лазарь, двадцати четырех лет от роду, только что умер от лихорадки, с коей не смогли справиться лучшие местные врачи. Его поместили в фамильный склеп, нишу которого вырубили в огромной скале, и вход закрыли каменной плитой, сдвинуть которую с места могли бы человек пятнадцать – не меньше. Когда Мария и Марта, рыдая, явились к Иисусу с просьбой оживить их безвременно почившего брата, он не выказал особого желания ее исполнять. Мария, что вполне очевидно, принадлежала к фарисеям; была она чрезвычайно щепетильна в отношении детального соблюдения обрядов, на людях нарочито громко молилась, но особым умом не блистала. Марта же обладала характером мрачным; ее возмущало то, что Мария препоручила ей выполнение скучных обязанностей по дому и хозяйству. Благочестие ее было угрюмым; нищим же она подавала неизменно ворча. Тем не менее Иисус прошел к склепу, вполне удовлетворенный тем, что перед кладбищем собралась огромная толпа, которая, ожидая его прихода, живо обсуждала просьбу сестер и предвкушала то, как Иисус исполнит ее, невзирая на саму немыслимость предприятия.

Провожая его, Мария говорила:

– О, если бы ты пришел чуть раньше, господин мой! Наш бедный брат был бы жив! Но я знаю, стоит тебе о чем-либо попросить Господа, он исполнит твою просьбу.

– Запомните мои слова, – произнес Иисус громко – так, чтобы слышали все собравшиеся. – Я есть воскресение и жизнь. Тот, кто верит в меня, даже если и умрет, воскреснет вновь.

И, обратившись к начальнику над слугами, приказал:

– Отодвиньте плиту.

– Послушай, – сказал тот. – Я не хочу иметь с этим никакого дела. Там просто труп, и больше ничего. Причем он там пролежал неделю. И запах, и разложение – все это ужасно! Мне это не нравится.

– И тем не менее, – сказал Иисус, – отодвигайте.

Ворча, начальник кивнул своим людям, те, чертыхаясь и потея, отодвинули плиту. Иисус подошел к входу в склеп и позвал:

– Лазарь! Лазарь!

Большинство слуг, сгрудившихся вокруг Иисуса, готовы были броситься прочь, под защиту кипарисов, когда увидели, как лежащий в темноте склепа белый предмет начал дергаться. Раздался крик – это кричала дочь Иродиады, находившаяся здесь же, в толпе. Иисус позвал вновь:

– Лазарь! Выходи! Лазарь!

Но тело, лежавшее в склепе, только дергалось и извивалось.

– Разверните покровы! – приказал Иисус. – Освободите его!

Первой, бросившейся в склеп на помощь умершему и ныне воскресающему, была Марта. Она размотала ткань, закрывавшую голову, и под ней оказалось лицо молодого человека. Тот ошалело смотрел на сестру, моргая. Следом за Мартой в склеп вошли слуги, впрочем, без большой охоты. Они принялись освобождать руки и ноги Лазаря. Марта, обливаясь слезами, целовала брата.

Фома, внимательно наблюдая за происходящим, шепнул Иуде Искариоту:

– Он делает это уже второй раз. Первый раз это было в семье, где я работал. Там он поднял со смертного одра девочку. Талифа куми [9]9
  Талифа куми – «Девица, встань!» Сирийское выражение, употребленное в Евангелии от Марка.


[Закрыть], сказал он тогда. Я запомнил его слова. Вообще-то, я думал, что она просто спит. Есть такой вид сна. Но здесь, конечно, не сон.

– Мне нужна лошадь, – сказал Иуда. – Я должен попасть в Иерусалим раньше вас, чтобы принести и распространить хорошие новости.

– Думаю, здешние люди дадут тебе не одну лошадь, а целый табун.

И, конечно же, Марфа и Мария устроили большой ужин для Иисуса и его спутников. Накормили, хотя и посадили за отдельным от мужчин столом пришедших с Иисусом женщин, среди которых была и бывшая блудница Мария Магдалина, и Саломея (придворная танцовщица, дочь царицы, теперь скрывшая свою молодость и красоту под рубищем), а также те самые женщины, которые соткали Иисусу богатый хитон без швов. За слугами, подававшими на стол, присматривала Марта, Мария же без перерыва возносила слова благодарности Богу и Его Сыну, что, впрочем, не мешало ей одновременно уминать огромные объемы еды. Лазарь, которого переодели в свежие одежды, все еще не пришедший в себя от удивления и по-прежнему моргавший, ел мало, зато пил много воды, словно временное состояние смерти его прилично обезводило. Фома допросил его, что называется, с пристрастием.

– Ты был мертвый, верно? И попал в другой мир, так? Ты что-нибудь помнишь? – спросил Фома.

– Это походило на глубокий сон, – ответил Лазарь, – а потом я услышал голос, который звал меня по имени, как будто в самое ухо. И я подумал – пора вставать. Но почему посреди ночи? Я хочу поспать еще. Потом словно гром загрохотал мне в уши, и мне пришлось встать.

– И ты не помнишь ни рая, ни ада, ни других умерших, которые, может быть, были рядом?

– Ничего не помню.

– Да, – задумчиво произнес Фома. – У Бога ничего не пропадает. Загадки продолжаются.

– Это был как бы сон, – повторил Лазарь. – А потом меня позвали по имени.

– Вот как? Интересно…

Иуда Искариот в течение некоторого времени пытался вспомнить имя человека, вместе с которым изучал в Иерусалиме греческий под началом очень хорошего преподавателя, но так и не вспомнил. Призванием этого человека было священничество; священником он в конце концов и стал. Возрастом он соответствовал Иуде, обладал острым умом, симпатизировал некоторым достаточно экзотическим формам отклонения от традиционных верований, которые в настоящее время назвали бы прогрессивными. Иуда надеялся, что вспомнит имя этого человека по пути в Иерусалим. И он должен отправиться туда немедленно, во имя чего даже отказываясь от очередной чаши вина.

Без особого труда Иуда Искариот получил лошадь. Это был серый жеребец под изысканным седлом, любимый конь Лазаря. Заканчивая этот эпизод своей истории, я должен рассказать, что говорят другие источники о жизни Лазаря после воскресения, иными словами – о его жизни после смерти. А они не сообщают ничего хорошего! Вел он – причем совсем недолго – достаточно дурной образ жизни, и погиб во время поножовщины в какой-то пьяной драке. Но это обстоятельство имеет лишь косвенное отношение к нашему повествованию – важен не факт его убийства, а возвращение его к жизни, чудо, которое совершил Иисус, – чудо воскресения. А уж если после своего чудесного возвращения с того света он пошел по кривой дорожке… Что ж, человек наделен свободной волей, и эта свобода гарантирована ему самим Всевышним.

Подъезжая к Иерусалиму, когда видна уже была гора Елеонская, Иуда Искариот вспомнил имя своего давнего однокашника. Как ни странно, начало имени подсказал его конь, который начал чихать: зззеееррр…, а конец – блеяние овцы, донесшееся из загона, мимо которого Иуда проезжал: аааа…

Конечно же, как он мог забыть! Его приятеля звали именно Зера! Молодой человек из хорошего рода, умный; священник, поднявшийся в своей карьере достаточно высоко и способный подняться еще выше, не замкнувшийся в осознании собственной важности, способный слушать и выслушать.

Въехав через ворота в город, Иуда направился к Храму, но замедлился в своем движении – улицы заполнились людьми и солдатами. Неподалеку он заметил парочку молодых священников, чью принадлежность к священнической профессии можно было определить по строгим, но очень дорогим плащам и широкополым шляпам, которым в этот ветреный день священникам приходилось придерживать, дабы не утратить присущего их сану достоинства. Иуда спросил их о месте жительства досточтимого отца Зеры, быстро получил нужный ответ и направился в квартал к югу от Храма и к северу от старого рынка.

Его попросили подождать на террасе, и он едва успел насладиться пением птиц и ароматом только что политых розовых кустов, как к нему вышел Зера – красивый, улыбающийся, как всегда аккуратно одетый. Конечно же, он помнил своего однокашника, и, протянув к нему для приветствия обе руки, Зера сказал:

– О, Иуда! Как давно мы не виделись!

– Очень давно! Как мне тебя теперь звать? Отец Зера?

– Неважно. Важно то, что я должен позвать слугу, чтобы принес нам вина.

Тратить время на долгие воспоминания они не стали, и Иуда очень быстро перешел к цели своего визита. Зера слушал его со всей серьезностью.

Наконец он сказал:

– Итак. Когда нам его ждать?

– В любой день. В любой момент, – ответил Иуда. – Я оставил его со всей компанией в Вифании, в доме Лазаря. Я особенно не распространялся о его последнем деянии. В конце концов, такие знаки нужны тем, кто без знаков просто не может. Нам же более важно само учение.

– Значит, ты полагаешь, что он – тот, о ком сказано в Писании.

– Я знаю, что это именно он.

– Чудеса! – задумчиво проговорил Зера. – Воскресение из мертвых. Ничего сложного, если исходить из того, что смерть есть форма сна. У нас, в Иерусалиме, таких чудес случается немало. Исцеление больных и немощных? Скажи такому погромче, что он здоров, и он встанет. Именно так утверждают скептики. Моя служба внушила мне изрядную долю подобного скептицизма. Что же касается его доктрины… Ну что ж, мы о ней наслышаны. У нас есть специальные люди, которые изучают разные группы верующих. Они много путешествуют и много знают об этом. Есть у нас отчет и о его учении. В нем много нового. Даже, я бы сказал, революционного. И тем не менее оно очень прочно связано со Старым Заветом. Даже, я бы сказал, оно вырастает из Старого Завета. Кстати, фарисеям непросто вступать в спор с тем, кто их бьет их же аргументами, взятыми из Священного Писания.

– Так ты его еще не слышал? Услышишь, и скоро. И увидишь. Он огромного роста, с мощными легкими и большими глазами. В нем, я бы сказал, надежда Израиля. Царь среди священников, священник среди царей. Синедрион примет его. Синедрион должен…

– Должен?

– Послушай, Зера! Отец Зера, то есть. Ты меня знаешь. Я не дурак…

– Конечно, не дурак, Иуда, – улыбнулся Зера. – Хотя излишне доверчивый. И слишком невинный…

– Если под словом невинный ты подразумеваешь способность уверовать в то, что… Отец Зера! Ты же знаешь Писание лучше, чем я. Там ведь ясно сказано о приходе Мессии. В это верил даже тот негодяй, который до этого правил Иудеей и уничтожил тогда всех малолетних детей в Вифлееме – настолько он боялся его прихода!

– Но ведь тогда же погиб и будущий Мессия, насколько нам известно.

– Теперь я понимаю, что ты имеешь в виду под скептицизмом, – улыбнулся Иуда Искариот. – И если скептицизм есть естественное следствие принятия священнического сана, я рад, что не сподобился этого, и это я говорю тебе, Зера, как старому другу.

– Ты говоришь, что хочешь верить?

– Я говорю, что не могу не верить, – сказал Иуда, и в голосе его зазвучали нотки ярости. Впрочем, он быстро смягчился и продолжил: – Я здесь, собственно, ни при чем. Важно, чтобы его принял Синедрион и нашел возможность представить римлянам.

Отец Зера медленно сложил перед собой ладони – палец к пальцу, так, что получилось некое подобие клетки, и в ней, казалось, были заключены слова, которые он искал. Затем он произнес, глядя в эту клетку:

– Итак, что мы имеем? Нового правителя, принадлежащего к дому Давидову, который сами римляне признали домом царской династии. Мы полностью доверяем этому новому правителю. Он проповедует терпимость и любовь, причем и в отношении римлян. Мы можем попросить кесаря вывести свои войска. У нас не будет более нужды в миротворческих легионах.

– Как ты хорошо все сформулировал!

– Я должен это сформулировать, чтобы убедить римлян убрать солдат, прокуратора и всех сборщиков податей.

Иуда Искариот глубоко вздохнул и спросил:

– Зера! Отец Зера! Но веришь ли ты в то, что Мессия, наконец, явился народу Израиля?

– Конечно, верю! Если бы я не верил, я был бы еретиком. Израиль всегда верил в явление Мессии и всегда будет верить.

– Понимаю. Верить в приход того, кто никогда не придет. Но ведь есть люди в Галилее, которые считают, что именно сейчас мы как никогда нуждаемся в Мессии, и Бог ответил нашему желанию. По всей Галилее я слышу такие разговоры. И он явился – он, нареченный Христос! Позволь ему, по меньшей мере, предстать перед святыми отцами Израиля!

– Конечно же, он предстанет! – сказал Зера. – Я обещаю.

– Понимаю.

– Тем не менее я должен с ним познакомиться поближе. Мы не имеем права полагаться на случай. Нынче так много лжепророков.

– Именно это он и говорит.

– Будь же ты благословен, Иуда! – сказал отец Зера, улыбаясь. – Приятно видеть человека, горящего надеждой. Таких совсем немного в наши дни.

– Не только надеждой, но и верой, – отозвался Иуда.

И, помолчав мгновение, он продолжил, при этом лицо его омрачилось:

– Могу я говорить совершенно открыто, отец Зера?

– Конечно! Иначе бы не стоило и приходить.

– Есть одна вещь, которая меня беспокоит, – начал Иуда. – Он постоянно говорит о своей скорой гибели, о врагах. Нужно каким-то образом избавить его от этих мрачных предчувствий. Думаю, Синедрион и святые отцы должны и могут это сделать. У него так много дел впереди!

– Синедриону это вполне по силам, – сказал Зера. – Не беспокойся ни о чем.

Тем временем Иисус с учениками добрался до Виффагии. Глядя на гору Елеонскую, он ласково трепал за уши терпеливо стоящую рядом с ним ослицу, чей юный отпрыск чуть поодаль щипал свежую травку.

Подошедший Фома с трудом сдерживался:

– У них мечи и копья, копья и мечи. И они нас поджидают, будь уверен!

– Нет, – покачал головой Иисус. – Ни сами начальники израильские, ни римляне не рискнут арестовать невинного. Во всяком случае, пока. Наоборот, они ждут меня, они хотят меня видеть и слышать. Предсказанное в Писании должно свершиться, царь должен войти в Иерусалим. Ты же помнишь эти слова из Исайи: Скажи дщери Сиона – царь грядет к тебе, смиренный и кроткий, сидящий на осле, на молодом осле, сыне ослиц… Как видишь, речь идет не о взрослом животном, на котором уже ездили люди, а о молодом, еще не знавшем ездока.

– От тебя ждут многого, – сказал Матфей, и в голосе его прозвучало сомнение.

– Увы, того, что они ждут, они не получат, – покачал головой Иисус. – По их мнению, я должен сорвать со стен римских орлов, изгнать чужака, сесть царем во дворце и править, как велит наш закон? Не будет этого. Будет совсем иное. Те, кто сейчас поет нам осанну, станут нас же забрасывать камнями. Идемте.

– Как мне кажется, – вмешался в разговор Симон-Петр, – этот осленок вряд ли выдержит вес одного из нас, не говоря уже о тебе.

– Сразу виден практически мыслящий человек, – сказал Иисус и улыбнулся. – Дело в том, чтобы исполнить сказанное в Писании. Достаточно будет пары чисто символических шагов, и ты сможешь отвести и ослицу, и ее потомство назад, к хозяину. Но, думаю, он, несмотря ни на что, потянет мой вес.

– Конечно, – кивнул Петр. – Я совсем забыл, с кем он имеет дело.