Текст книги "Человек из Назарета"

– Отлично сказано, – одобрительно прошептал Матфей.

Шум общей радости перекрывал голос Фомы:

– Говорил же я вам, что это просто забытье. Просто целительный сон. А теперь – посмотрите – она проснулась, и все хорошо!

Все радостно сели завтракать. Слуги подали холодную жареную баранину и говядину, вчерашний хлеб, фруктовый пирог, варенья и соленья, а также красное и белое вино. Фома, хотя и был садовником и хозяин его ни о чем не просил, вызвался прислуживать за столом, и теперь подавал еду, хмурясь в сторону Иисуса и глядя по-прежнему враждебно, хотя и с плохо скрываемым восхищением. Флейтист, худощавый молодой человек, мечтательными глазами похожий на Филиппа, играл веселые мелодии. Ожившая девочка взяла со стола немного хлеба с джемом и стакан козьего молока. Ее родители, решившие, что она беспомощна, пытались кормить ее с руки, но она оттолкнула их ладони и стала есть сама, одновременно задавая вопросы:

– В чем тут дело? Где я была? И что, собственно, происходит?

Филипп обратился к флейтисту:

– Прости меня, друг мой, ты назвал свое имя, но я тотчас забыл его.

– Фаддей, – отозвался музыкант.

– Да, Фаддей! А скажи-ка, Фаддей, знаешь ли ты песню, которая пришла как раз из ваших краев и которая называется «Кареглазая девушка у колодца»?

– Думаю, да, – кивнул юноша и сыграл кусочек мелодии. – Так?

– Именно!

Фаддей играл на своей флейте. Иисус тем временем подозвал Фому. Тот подошел хмурясь.

– Чего еще тебе надо? Они и так ради вас опустошили все кладовые.

Иисус покачал головой.

– Фома, – сказал он. – Ты должен пойти со мной. И, как мне кажется, ты об этом знаешь.

– Ничего такого я не знаю и не ведаю. Пойти с тобой? А куда, интересно? И у меня здесь, между прочим, всякие обязанности. Даже если бы я и захотел, просто так не уйдешь. Ты что, ничего не понимаешь?

– Твой хозяин, – сказал Иисус, – будет рад отдать мне тебя в качестве подарка.

– Смешно! Я что тебе, ягненок, чтобы меня дарить? Я – свободный независимый человек. Я знаю, что говорю, и никто мне не указ. И не нужно мне ни льстить, ни угрожать!

– Фома! Мне не слуга нужен, а друг!

– Вот как? Нужно подумать. Только не торопи. Я и сам могу все понять и оценить. Пойду пока. Тебе что-нибудь еще нужно? Все на столе…

И Фома отошел.

Когда же Иисус покидал дом Иаира, учеников у него было уже восемь человек, поскольку присоединился к нему не только флейтист, чему особенно радовался Филипп, но и Фома, который так объяснял свой уход:

– Вообще-то, я давно хотел уйти. Надоели мне эти флейтисты – то гудят, то завывают. Ну вот и ушел. И надо же такому случиться! И флейтист ушел со мной. Да уж, Господу нашему юмора не занимать! Смех, да и только. Хорошо хоть – когда он смеется, он не играет на флейте.

Матфей, казначей, получил от Иаира кожаный мешок с серебряными монетами. Хозяин готов уж был наполнить мешок золотом, но Матфей, покачав головой, сказал:

– Умеренность, господин мой. На день достанет – и ладно!

Они собирались нанять паромщика и вернуться на противоположный берег озера, но сперва Иисус говорил с огромной толпой, которая собралась на окраине города. Слава о нем как о целителе быстро распространялась, а потому толпа слушала внимательно. Он же громко произносил простые и понятные слова:

– Говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Жизнь не больше ли пищи, и тело – одежды? Посмотрите на полевые лилии, как они растут – не трудятся, не прядут. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них. Если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, разве меньше он заботится о ваших нуждах? Итак, не печальтесь об одежде, питье и еде, потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам. Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы.

Фому тем не менее не оставляли сомнения. Он говорил своим новым друзьям, что в речах Иисуса есть много чего хорошего, но кое-что ему, Фоме, непонятно.

– Допустим, Бог – он всех, дескать, накормит. А как же умирающие от голода, которых я в своей жизни немало повидал? Почему Бог для них ничего не сделал?

Глава 5

Иисус, сопровождаемый своими восемью учениками, под утро высадился на берегу неподалеку от Капернаума (лодочник, уже более приветливый, заметил, что число спутников Иисуса выросло вдвое), где его уже ждали два человека, в которых Андрей и Филипп узнали Иакова и Варфоломея, учеников Иоанна Крестителя. Иаков подошел к Иисусу и сказал:

– Господин мой! Ты знаешь, откуда я пришел!

– Он по-прежнему в тюрьме, верно? – спросил его Иисус. – И живой, так?

– Да, – кивнул Варфоломей. – В тюрьме, но силен и полон огня.

Варфоломей, которому перевалило за тридцать, отличался почтительностью. Во взгляде его давно поселилась озабоченность за судьбу учителя. Иаков же, двадцатилетний молодой человек, был всего на дюйм ниже ростом Иисуса, а речь его, даже в состоянии спокойствия и удовлетворения, отличалась особой агрессивностью.

– Он боится, что осталось ему недолго, – сказал Иаков. – А потому велел нам присоединиться к тебе.

– Итак, зовут тебя Иаков, – проговорил Иисус. – Но у нас уже есть один Иаков. Вот он друг. Как же мне звать тебя?

– Меня иногда зовут Малыш Иаков, – заявил Иаков, нахмурясь. – Хотя, по-настоящему малыш – это тот, ваш Иаков.

– Малышом Иаковом будешь ты, – улыбнулся Иисус. – А что ты делал до того…

– До того, как встретил Иоанна? Боролся некоторое время на ярмарках. Сейчас стыжусь этого, но некоторое время работал у мытаря, выбивал деньги из должников.

Матфей понимающе кивнул.

– А вот Варфоломей у нас тут всех превзошел, – продолжил Маленький Иаков. – Образованный, умный.

Варфоломей пожал своими узкими плечами:

– Ничего подобного. Я, конечно, знаю кое-что о травах и настоях. Меня здесь зовут знахарем, и у меня получается лечить, но не такой уж я и известный. Да, перед тем как мы к вам присоединимся, если вы, конечно, нас возьмете к себе, мы должны снестись с Иоанном и сообщить ему о новостях.

– Ты имеешь в виду новости о Царствии? – переспросил Иисус. – Ну что ж, скажите ему, что слепые прозревают, прокаженные излечиваются, глухие обретают слух, мертвые восстают из посмертия, а бедняки обретают надежду. Скажите ему также, что имя его, что бы с ним ни случилось, будет звучать и в самых отдаленных уголках Царствия Божия. Нет среди людей, рожденных от смертной женщины, более великого человека, чем Иоанн Креститель. Скажите ему так. И возвращайтесь. Вы без труда меня здесь найдете.

– Учитель! – нахмурился Малыш Иаков. – Есть еще один вопрос.

Смущенно переступая с ноги на ногу, он продолжил:

– Когда древних пророков, которые вершили великие дела, бросали в темницы, к ним являлись ангелы и их освобождали. Можно ли сделать так… Ты понимаешь, что я имею в виду. И это – не только я. Мы с Варфоломеем беседуем об этом постоянно.

Иисус покачал головой:

– Нет. Он обязан нести свою ношу, как я понесу свою, когда придет время. Полная горечи чаша да не минует его, и в этом состоит залог величия Иоанна в Царствии Божьем. Идите и скажите ему, а потом возвращайтесь.

– Ты, конечно… Мы надеялись, что ты… – пробормотал Варфоломей.

– Он имеет в виду, что мы предполагали, будто силы небесные… – подхватил Малыш Иаков, глядя на Иисуса с таким выражением лица, как будто готов был его ударить.

– Вы его любите, – оборвал его Иисус, – а потому давайте не будем говорить ни о каких предположениях. Идите! Бог в помощь!

Но еще до того, как Малыш Иаков и Варфоломей смогли добраться до Иерусалима, Иоанна, совсем исхудавшего, грязного и больного, вытащили из его темницы. Сначала через люк, с которого отодвинули решетку, опустили лестницу, но заключенный, несмотря на крики охраны, смог едва только поднять руки и положить их на нижнюю ступеньку. Где мытьем, где катаньем Иоанна все-таки вытащили наружу и, окатив водой из ведра, дали вытереться старой мешковиной, после чего обрядили в дорогой плащ и повели, подгоняя дубинками и остриями копий, к сверкающему золотом и источающему ароматы дворцу, где его встретил старший офицер. Тот провел Иоанна в зал, где, погрузившись в глубокое кресло, перед медным столом, заставленным тарелками с деликатесами и кувшинами с вином и водой, сидел Ирод Антипатр. Иоанна поставили перед царем, и тот принялся разглядывать худого как смерть и грязного пленника, покрытого шрамами и синяками.

– Да, с тобой обращались не лучшим образом, – покачал головой Ирод. – Но все может измениться. Сядь! Поешь, выпей вина. Будь как дома, если сможешь. Не бойся, никто не собирается тебя казнить. Это – не виатикум. Да расслабься ты, Иоанн, черт бы тебя побрал! Мы же были друзьями!

Иоанн стоял молча, но глаза его горели.

– Чего ты хочешь, Иоанн? – спросил Ирод раздраженно. – Не можешь простить мне того, что я нарушил брачный закон? Но я как раз собираюсь раскаяться и все исправить. Тебе это должно понравиться.

– Новым грехом прикроешь старый? – спросил Иоанн. – Я знаю тебя, Ирод. Ты погряз в грехе и никогда не раскаешься.

– Да, ты меня знаешь, – кивнул Ирод. – Но и я знаю тебя! Были времена, когда мы ладили. Помнишь? В детстве. Мы же с тобой одной крови, Иоанн! Из одной семьи! И что, ты думаешь, я чувствовал, когда ты сидел и гнил там, в темнице, в темноте и холоде, а над тобой топотали и орали солдаты? Почему бы тебе не раскинуть умом, Иоанн? Почему бы не вспомнить то, кто ты есть на самом деле?

– И кто же я?

– Ты – человек, который может быть мне полезен.

Ирод протянул руку, взял со стола кубок вина, осушил его в три жадных глотка, после чего продолжил:

– В этом несчастном царстве для тебя есть работа. Хочешь власти? Будет у тебя власть – только не ломать, а строить…

– Строить царство разврата?

Ирод недовольно поморщился.

– Понимаю, – сказал он. – Частичная власть тебя не устраивает. Ты же проповедник, верно? Проповедуешь Царствие Божие. В тебе течет царская кровь, и толпа знает про это. Ты хочешь корону?

– Моя задача – подготовить пути тому, кто водрузит на чело свое корону. Но это – не та корона, которую изготовят золотых дел мастера и освятят священники.

– Опять ты со своей дешевой риторикой! Эти твои выверенные периоды, зловещие намеки! Ты что, имеешь в виду того нового проповедника, о котором все говорят? И что, он действительно хорош? Мне стоит его опасаться? А может, пригласить его сюда, во дворец, и пусть проповедует? Нам не хватает чего-нибудь новенького. Мы так устали от вина, от танцев, от похабных игр! Где он сейчас?

– Ты – старая лисица, Ирод! Хочешь заманить его в ловушку и обвинить в государственной измене? Не бойся! Никто не посягает на твой трон. Никто не собирается тебя свергать и стягивать с твоей головы корону. Сначала должен измениться человек, и только после этого – царства!

Ирод молчал, поигрывая кончиком свежеокрашенной бороды.

– Если я тебя освобожу, – наконец спросил он, – как ты распорядишься своей свободой?

– Я последую за тем, кому подготовил пути, – сказал Иоанн. – Но я знаю, что не получу свободу.

– Ты в этом уверен, Иоанн? – спросил Ирод. – Ты слишком во всем уверен, и в этом твоя беда. Так было в детстве. Ты слишком верил в то, что знаешь все названия цветов и все имена царей вавилонских. Ладно, возвращайся в свою темницу. Позвони-ка в этот гонг! Встать мне лень, а я хочу вызвать охрану.

– И когда ты меня казнишь?

– Никогда! Главным образом, чтобы позлить эту сучку, мою жену. Ты сгниешь заживо. Ну, позвони же в гонг! Тебе ближе, чем мне. Впрочем, не нужно! Не хочу одолжений от того, кто предпочитает гнить, а не жить в сытости и богатстве.

Ирод встал и раздраженно грохнул по гонгу медным скипетром. После этого вернулся к столу и взял с тарелки леденец. Посмотрел на Иоанна и спросил:

– Точно не хочешь чего-нибудь перед тем, как вернешься к своему хлебу и воде? Попробуй это! Такие нежные! Они из дикого меда и саранчи.

Иоанн молчал.

Явилась стража, возглавляемая капитаном. Иоанна увели. Все это время маленькая Саломея из тени тяжелых драпировок наблюдала за происходящим, широко открыв рот и глаза.

Когда царь в компании жены и приемной дочери сел за обеденный стол, есть он толком не смог, потому что своды зала оглашались громкими стенаниями Иродиады:

– Я не могу выйти из дворца! Из своего дворца! На каждом углу толпы стоят и кричат: прелюбодейка! Прелюбодейка! Я что, в тюрьме? Я царица Галилеи! Я требую, чтобы это прекратилось!

– Толпа, – отвечал царь Ирод, отправляя хороший ломоть баранины в свою царскую утробу, – в любом случае будет кричать. Сейчас – прелюбодейка, потом – убийца!

Саломея в ужасе смотрела на приемного отца.

– Что же ты ничего не ешь, крошка? – спросил, обращаясь к ней, царь.

– Когда он умрет, его быстро забудут, – сказала Иродиада. – У толпы – короткая память.

– Увы, моя дорогая! Твои кровожадные планы расходятся с тем, что я намерен сделать. Думаю его отпустить – как раз на свой день рождения. Обычное дело – царь демонстрирует небывалое милосердие. Тебе понравилось то, что я сказал, Саломея, солнце мое? Это, по-моему, называют парадоксом. А может, и софизмом!

– И тогда этот грязный пророк отправится в Иудею, там его крики о прелюбодеянии царя достигнут ушей Понтия Пилата, тот сообщит Тиберию, что тетрарх Ирод неспособен поддерживать в своей стране порядок, и император пришлет к нам войска! Ты этого хочешь? Убей его!

Ирод встал.

– Я потом поем этого мяса, холодным, перед сном. Сейчас же нет аппетита. Все, мне пора! У меня заседание совета.

– Или отправь его в Египет, – предложила Иродиада. – Там он не причинит нам вреда. Освободи его и отправь. На этих условиях я соглашусь на его освобождение.

– Какое же все-таки странное существо – женщина! Хотя кому я об этом говорю! Как быстро вы меняете тактику! Но я вижу тебя насквозь! Как только Иоанн выйдет за стены тюрьмы, с ним, конечно, произойдет несчастный случай. Это же гораздо лучше, чем казнь! Очень умно! Хотя есть люди и поумнее. Верно, Саломея?

– Это у тебя, господин мой, ум женщины, если ты, мужчина, так рассуждаешь о женском уме, – парировала Иродиада. – Я думаю не о несчастных случаях, а о том, как без особых хлопот избавиться от этого человека. Ты меня убедил – мертвый он тебе более опасен, чем живой. Согласна. Тогда отправь его в Египет, и я забуду о его существовании.

– Когда… И именно когда, а не если… Так вот, когда Иоанн покинет свою тюрьму, я отправлю его к границе в сопровождении надежной охраны. Я очень хорошо осведомлен о твоих одноглазых наемных убийцах с холодными кинжалами. И еще кое-что, любовь моя! Если во время, которое остается до дня моего рождения, несмотря на мои предупреждения, с Иоанном что-нибудь случится, я буду знать, кто в этом виноват, и наказание последует неотвратимо. Топор хорошо знает свое дело! Что, малышка Саломея? Сказано слишком сильно? Ничего, привыкай! А что ты подаришь мне на день рождения? Нет, пусть это будет сюрприз! А теперь, милые дамы, позвольте вас оставить!

Варфоломей и Малыш Иаков смогли добраться до столицы только тогда, когда барабаны и трубы уже гремели, возвещая о дне рождения тетрарха, а Иоанн, отмытый и против воли одетый в богатую тунику и плащ из гардероба самого тетрарха, стоял и щурился на солнце за стенами своей тюрьмы, окруженный вооруженной охраной, которая держала натиск толпы, желавшей прорваться к Крестителю. Иаков, не обращая внимания на сверкающие острия копий и мечи, подобрался как можно ближе и прокричал:

– Иоанн! Учитель! Мы пришли к тебе! Это мы – Варфоломей и Иаков!

Иоанн посмотрел в его сторону.

– Мы видели его, – продолжал кричать Малыш Иаков, – лицом к лицу! Работа идет, твои пророчества сбываются! Мы узнали об этом из его уст. И он благословляет тебя!

– Передай всем, всем моим друзьям и последователям, что они могут идти с ним! – отвечал Иоанн. – Я сделал свое дело, и теперь меня изгоняют из страны. Я ждал смерти, но изгнание – горше, чем смерть. Да благословит вас Господь!

И, окруженный плотным кольцом охраны, Иоанн пошел по улице – прочь из Иерусалима.

Теперь у Иисуса было восемь последователей – количество, которое неизбежно должно перейти в новое качество: ведь это уже не просто случайное собрание друзей, но некая организация, которой нужно обрести и определенную форму, и цель. Правда, ученики редко употребляли по отношению к своему учителю слово мессия или думали о той задаче, которая была перед ним обрисована в Писании и которую столь громогласно подтвердил Иоанн – спасти Израиль от власти греха и построить на его месте Царствие Божие. Они вдохновились доктриной своего учителя, но вынесли из нее самые простые вещи: что со злом нужно бороться, что хлеб насущный будет им дан ежедневно и без особых хлопот. Свою же роль они представляли весьма неопределенно – странствовать с учителем по Галилее и собирать на его проповеди людей в тех местах, до которых еще не дошла весть о его способностях целителя. Но очень скоро им пришлось не столько собирать людей, сколько удерживать на безопасном расстоянии толпы, жаждущие чуда, – философия Иисуса, его учение людям были интересны в гораздо меньшей степени. Правда, теперь, с приходом Малыша Иакова и Варфоломея, участие учеников в миссии Иисуса обрело новые формы. Малыш Иаков, в своей грубоватой манере бывшего ярмарочного борца, а Варфоломей – более тонко и квалифицированно – стали сами проповедовать особое место Иерусалима в деле спасения человечества.

Они говорили, что город скоро будет освобожден и от власти римлян, и от ига Синедриона, что Царствие Божие – это не поэтизм из песенок Филиппа, а вполне конкретная реальность, что Иисус – это действительно Мессия, Избранник, Христос (или Помазанник Божий), если слушателям уж так хотелось перейти на греческий, что вся эта современная история была изложена в книге Исайи и книгах прочих древних пророков, и все предсказанное должно свершиться, причем на протяжении не сорока-пятидесяти лет, а быстрее – месяцев за двадцать-тридцать. Симона, который как-то говорил, что на странствия и чудеса им отведено не так много времени, инстинкты не подвели, хотя он и полагал ошибочно, что точку в их миссии поставят фарисеи. Нет, фарисеев, оказывается, можно было поставить на место – их авторитету противостояло мощное общественное мнение, понемногу впитывавшее новую доктрину. Что же до роли римлян, то о ней в Писании не упоминалось ни словом. Римляне, как говорил Варфоломей, были временными оккупантами Израиля, мертвыми водорослями и плавником на берегах мощной реки под названием Израиль. Да и вера местного населения не попадала в круг их забот. Миссия Иисуса должна была, прежде всего, свершиться в сфере духа. А вот дела купли-продажи, строительства дорог, ремонта улиц, политика, розыск и наказание преступников, назначение налогов – все это находилось вне поля его деятельности.

Эти десять человек были связаны общей целью и чувством товарищества, но внутри группы сложились и более тесные союзы. Так, Фаддей и Филипп находили особое, тонкое удовольствие в гармонии голоса и флейты – нежному мечтательному темпераменту, конечно же, ближе высокое искусство, а не забой свиней! Симон и Матфей, один из которых страдал когда-то под непосильным бременем податей, а другой это бремя на него налагал, сошлись в общей, свойственной людям среднего возраста благословенной терпимости к человеческим слабостям. Фому притягивала эта парочка, но, если быть справедливым, истинных друзей у этого вечного пессимиста не имелось – был он неуживчив и даже вздорен: расстраивался и сходил на нет, если дождь, который он предсказал, ориентируясь на цвет утренних облаков, к вечеру из них так и не проливался. Словно в шутку, сдружились оба Иакова. Теперь они повсюду ходили вместе, что было очень удобно – если кто-то позовет одного, но отзовется другой, не требовалось извиняться – дескать, мне нужен совсем не ты! Варфоломей, человек несколько меланхоличного и вдумчивого склада, любил в свободное время собирать травы и испытывать их настои на своем желудке, который крепостью не отличался, а также мастерить разнообразные притирки для Фомы, чьи конечности болели от спанья на земле и утренних сквозняков, которые, словно кинжалы, пронзали его тело. С огнем Варфоломей был явно не в ладах, в отличие от Андрея, который назначил самого себя поваром и мастерски, в несколько мгновений, разжигал костер (Иоанн в достаточном количестве поставлял ему кремни и хворост).

Но иногда они ссорились, хотя и не сильно: допустим, Варфоломею требовался огонь для заварки его трав, а Андрей задумывал запечь на костре целую большую рыбину, обернутую листьями, и одного костра им явно не хватало. Главная трапеза обычно происходила на закате, и состояла она из рыбы, трав, оливок, фиг и хлеба – все это запивалось водой. Завтракали же обычно засушенным хлебом. Поскольку весь день они проводили на ногах, в дороге, то время от времени им попадались свободно растущие на кустах фрукты и ягоды. Можно было пожевать сорванный в поле колосок или сочный лист стоящего при дороге дерева. Иногда благодарные родственники людей, чьи недомогания Иисусу удавалось излечить, наделяли их на дорогу ломтями холодной баранины, хлебом, а то и мехом вина, а время от времени их привечали и за столом, где еду приносили и уносили хорошо вышколенные слуги.

Иоанн, обладавший голосом громким (и иногда его голос бывал востребован), но изящный и хрупкий телосложением, хотя и не был особо отмечен Иисусом, чаще других шел с ним бок о бок, приводил в порядок его одежду, старался развеселить в минуты печали и успокоить в моменты, когда гнев овладевал учителем. Правда, Иисус, скажем справедливости ради, никак не выказывал к Иоанну особого расположения. Хотя однажды ночью, во сне, он несколько раз громко позвал Иоанна, причем в голосе его звучали горечь и отчаяние. Проснулся не только Иоанн, но и прочие ученики, за исключением Малыша Иакова, который обычно спал как убитый, да Варфоломея, который вообще не спал, а потягивал холодный целебный настой, желая помочь своему желудку в его борьбе со змееголовом, которого Андрей поджарил им на ужин. Иоанн подошел к Иисусу, тронул его за рукав и сказал:

– Иоанн здесь, учитель! Что случилось?

Иисус взглянул на ученика так, словно видел его впервые в жизни, после чего глубоко вздохнул и сказал:

– Другой Иоанн, не ты. Ложитесь, я должен помолиться.