Текст книги "Человек из Назарета"

Книга V

Глава 1

Официального запрета на въезд Иисуса в Иерусалим не было. Римские легионеры, которые стояли рядом с небольшой толпой, встречавшей Иисуса у городских ворот, готовились столкнуться с толпой израильских бунтарей, которые набросятся на них и отсекут несколько римских голов, прежде чем будут обезглавлены сами. Иуда Искариот уже распространил весть о приходе Мессии, но постарался – для малопонятливых – сделать особый упор на его таланте врача, способного избавлять от болезней и даже поднимать из гроба. И римляне, и евреи были немало разочарованы, когда увидели громоздкую фигуру, с трудом поместившуюся на маленьком осленке, в сопровождении одиннадцати оборванцев в лохмотьях. Так это и есть Мессия, о котором в Галилее трубили на каждом углу?

Иисус спешился и передал ослика Иакову, который, подхватив за уздцы и ослика, и мать его, повел назад, к хозяину.

Иуда же провозгласил:

– Это он! Усыпьте его путь цветами, листьями пальмы и своими одеждами. И вознесите осанну сыну Давидову. Благословен грядущий во имя Господне!

Реакция была так себе. Дело, по всей видимости, заключалось в осле и лохмотьях.

Тогда Иуда завопил громче:

– Вы что, ослепли? Сбылось предзнаменование! Разве не читали вы у Исайи: Скажи дщери Сиона – царь грядет к тебе, смиренный и кроткий, сидящий на осле, на молодом осле, сыне ослиц…

Теперь толпа воодушевилась несколько больше. Раздалось нестройное «Осанна!». Какие-то мальчишки забрались на близко растущие пальмы и стали отламывать ветви, сбрасывая их вниз. Толпа между тем прибывала. Появились привлеченные осанной фарисеи, пожелавшие узнать, что происходит.

– Это новый пророк, – сказал кто-то. – Иисус из Назарета.

Фарисеев было четверо: Элифаз, Самуил, Иона и Эзра. Услышав, кто перед ними, они дружно ухмыльнулись, после чего нахмурили лбы и пробились в толпе вперед. Ученики, которым на флейте аккомпанировал Фаддей, пели. Вел мелодию песни Филипп.

– Благословен грядущий во имя Господне! Мир на небесах, слава Всевышнему! Пойте! Пойте!

Элифаз и его спутники решили помешать движению процессии. Услышав слова песни, Элифаз сказал:

– Это святотатство! Нельзя произносить такие слова!

Услышав сказанное, Иисус покачал головой:

– Сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют.

Всегда готовые к бесплатным развлечениям, жители Иерусалима все новыми партиями присоединялись к поющим осанну и шли за Иисусом, размахивая в воздухе пальмовыми ветками. Иуда звал прохожих присоединяться, и толпа росла.

– Я знаю еще песни! Могу спеть, – сказал фарисеям какой-то человек.

– Что? – переспросил Самуил. – Нам-то что?

– Смотрите, насколько вы ничтожны в глазах народа! Весь мир следует за ним.

– Вряд ли целый мир! – покачал головой Эзра.

– Подождем, – кивнул Элифаз. – Подождем и посмотрим.

В этот день Иисус и его ученики не проповедовали – пришлось отбиваться от больных, слепых и парализованных. Единственное, что успел сделать Иисус, так это обратиться к Иерусалиму со словами, которые мало кто понял. Вот они:

– О, Иерусалим! О, если бы ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих, ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего.

И это было, как мы теперь все знаем, истинное пророчество.

Иуда Искариот распорядился с постоялым двором возле самой горы Елеонской, и Иисус с учениками поселились в комнатах с чистыми полами, с одеялами на постелях – по шесть и семь человек в комнате. Вечером они уселись за скудный ужин на открытом воздухе, глядя, как тонет город в наступающей темноте.

Иисус, обратившись к ученикам, сказал:

– Сколь велик этот город! И вашим сердцам придется не раз упасть, когда подумаете вы, сколь же много в этом мире огромных городов, куда надлежит вам войти с проповедью, когда придет ваше время. А вы будете одни. Но вера – великая вещь. Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: перейди отсюда туда, и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас.

Ученики чувствовали себя усталыми и даже раздраженными. Фома тяжело покачал головой:

– То есть, если я верю в то, что гора может сама броситься в море, то она это и сделает? Вряд ли! Никто в это не поверит. Да и ты не поверишь – при всем моем уважении…

– Фома! – сказал Петр. – Ты опустошил целых три чаши вина. Оставь другим, приятель.

– Жажду! Погода такая!

– Хочешь пить? Пей воду, – проворчал Петр.

– Не ссорьтесь! – попросил Иуда Искариот. – Помните, гора Елеонская – это гора мира.

– Вот и хорошо! – произнес Иисус. – Пусть этот вечер закончится мирно, по крайней мере, для нас.

– Возможно, я что-то сказал невпопад, – произнес Фома. – Я и забыл, что ты говоришь с нами притчами, как ты их называешь.

– Завтра не будет никаких притч, Фома, – сказал Иисус. – И вообще, будет совсем мало слов. Ты все увидишь собственными глазами, Фома.

Работа началась рано утром следующего дня, и началась она в передних приделах Храма. Иисус с учениками стояли и разглядывали ряды торговцев, которые бойко продавали жертвенных голубей, сидевших тут же, в висящих рядами клетках. Голубей привязали за лапки, они стонали и ворковали; пол Храма и одежда торговцев были заляпаны свежим и уже засохшим голубиным пометом.

– Иуда! – спросил Иисус. – Достанет ли у нас денег, чтобы купить плетку?

– Плетку, учитель?

– Именно! Такую, какой охаживают норовистую лошадь или слишком злого мастифа. Купи, и поскорее! Быстрее!

– Похоже, он ищет себе и нам неприятностей¸ – негромко проговорил Малыш Иаков, обращаясь к своему тезке, тоже Иакову. – Только зачем?

Наконец, явился Иуда с превосходной ременной плетью с узелками на прочной деревянной ручке. Иисус взял ее и, ни слова не говоря, всеми своими силами обратил на плечи и спины торговцев голубями; ученикам же жестами приказал открывать клетки и, перерезая веревки, отпускать голубей. Торговцы поначалу принялись громко возмущаться:

– Мы продаем жертвенных голубей! Какого черта? Кто ты такой?

Но потом, когда им уже порядком досталось, они могли лишь выть от боли. Освобожденные голуби порхали повсюду, усаживались на стены и ворковали, возбужденные беспорядком, воцарившимся в Храме. Иисус прервался, чтобы перевести дух и с новыми силами взяться за особо яростно сопротивлявшегося торговца, у которого в руках была палка, и в этот момент к нему подбежал служитель.

– Ты тот самый Иисус из Назарета, о котором все говорят? – спросил он.

– Какое значение имеет то, как меня зовут? – воскликнул Иисус, охаживая плеткой торговца с палкой, который сначала яростно ругался, а потом просто заорал от боли и выбежал вон.

Тем временем подошли священники.

– Какое право имеет человек делать то, что противно Господу? – все еще пребывая в ярости, обратился к ним Иисус. – Как можно так осквернять Храм? Храм – дом молитвы, а вы разрешили здесь торговлю голубями!

– Голуби нужны для принесения в жертву, – ответил за всех один из подошедших. – А тебе лучше все это прекратить.

Это был не слишком настойчивый отпор. Вероятно, этот священник и сам сомневался, правильно ли это – разрешать торговлю в Храме и превращать его в птичий рынок.

– Я только начал, – парировал Иисус.

И он вместе с учениками бросился в следующий придел, где продавались более крупные жертвенные животные. Иисус хлестал не только продающих, но и покупателей, а ученики отвязывали овец и волов и выгоняли их из Храма на улицу. Животные мычали и блеяли, добавляя шума к всеобщей суматохе.

Некий фарисей, оказавшийся поблизости, возопил:

– Это святотатство! Святотатство!

– Истину говоришь, сын мой! – отозвался Иисус, продолжая работать плеткой.

Расправившись с торговцами скотом, он перешел на ряды менял. В ту пору в Иудее ходили монеты, которые чеканил Рим и на которых изображалась голова Тиберия, а также его титулы. Но эти монеты не разрешалось использовать в Храме, поскольку римляне были язычниками, а, кроме того, в религиозных делах запрещалось употреблять деньги, оскверненные светским оборотом. Поэтому в Храме ошивалось несколько менял, которые конвертировали римские динарии в деньги Храма и неплохо на этом зарабатывали. Иисус и его ученики слышали, как один из менял говорил кому-то в присущей данной профессии презрительной манере:

– У меня и моего партнера монопольное право на обмен динариев на деньги Храма. Мне наплевать, что они тебе говорят, друг мой. Обменять свои деньги ты сможешь только у меня.

А другой, стоявший неподалеку и заламывавший огромный процент, цедил сквозь зубы:

– Платишь тридцать за сотню, в динариях императора Тиберия, до начала праздника Песах. Понял?

А куда было деваться?

Ученики Иисуса принялись опрокидывать стоящие вдоль стен столы. Зазвенели на каменном полу золотые и серебряные монеты. Иисус же, полосуя плеткой спины и менял, и их клиентов, громогласно возвещал:

– Сказано пророками: Мой дом всегда будет домом молитвы, пока вы не превратите его в воровской притон! Но я поправлю пророков! Убирайтесь! Пошли прочь!

После этого, предоставив ученикам право выбрасывать ругающихся менял из Храма, в чем особенно преуспел Малыш Иаков, он, переводя дыхание, обратился к Иуде Искариоту:

– Как там сказано в псалмах царя Давида?

– Ревность по доме Твоем снедает меня… – не задумываясь, процитировал Иуда, и Иисус кивнул. Затем оба они обратили внимание на молодого священника, который стоял у главных врат Храма. Иуда узнал его – это был Зера. Зера долго и внимательно смотрел на Иисуса, не подавая виду, что знаком с его спутником, после чего вышел.

Иуда проводил его взглядом и, обратившись к учителю, проговорил:

– Мне кажется, нам не следует слишком восстанавливать против себя власти. Нам понадобится их…

И он, не успев выговорить слово поддержка, которое собирался произнести, застыл, ошеломленный полным отвращения взглядом, которым окинул его Иисус.

Он отпрянул, столкнувшись с Филиппом и Фаддеем, которые только что закончили последний раунд кулачных боев с менялами, и пробормотал:

– О, учитель! Я вижу, что был не прав. Как же я был не прав!..

И, заикаясь, принялся умолять Иисуса простить его, одновременно ругая себя за свою неумелость и глупость.

Никаких официальных мер к Иисусу за разгон торговцев и менял принято не было. Последним разрешили торговать в приделах Храма, но официального покровительства Храм им не оказывал. Новость о том, что случилось в Храме, быстро разлетелась по Иерусалиму, и на свою первую проповедь, которую Иисус провел у главного портика, он собрал огромную толпу, часть которой, впрочем, явилась, главным образом, чтобы посмотреть, как он будет лупить кого-нибудь еще. Другую часть в большей степени привлекла слава Иисуса как целителя и чудотворца, и Иисус удовлетворил эту часть аудитории после того, как ученики, рассортировав тех, кто подлежал исцелению, подвели и поднесли к нему самых тяжелых, оставив те случаи, что полегче, на потом. Совершив чудеса, Иисус уже готов был начать проповедь, как матери принялись подносить к нему младенцев, чтобы он благословил их, и с гордостью демонстрировали ему первые навыки связной речи, которыми овладели их чада.

– Ну-ка, скажи ему что-нибудь! – просила мать болтающее ручками и ножками дитя.

– Га-га-га… гы-гы-гы… – послушно изрекал младенец.

– Скажи что-нибудь сыну Давида!

– Гу-гу-гу… ге-ге-ге… – сообщал ребенок.

Элифаз с прочими фарисеями присутствовал здесь же. Они ловили каждое слово Иисуса, внимательно следили за всем, что происходит.

– Как далеко он зайдет в своем святотатстве? – всплеснув руками, воскликнул Элифаз. – У него уже дети изрекают богопротивное!

Иисус, как всегда, был скор на ответ, правда, на этот раз в его словах прозвучали не сарказм, а горечь и сочувствие:

– Как жаль, что вы не читали Писание. Там же сказано: …из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу, ради врагов Твоих, дабы сделать безмолвным врага и мстителя…

А потом, обратившись к детям, провозгласил:

– Будьте благословенны, маленькие мои.

– Скажи это, скажи.

– Осанна сыну Давида! – произнесла девочка лет шести, явно наученная матерью, тут же в восторге кинувшейся обнимать свое дитя, которое, правда, никакого воодушевления от этого не испытывало. Иисус нахмурился и заговорил:

– Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей шкуре, а внутри суть волки хищные. По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. А что вы делаете с плохими деревьями? Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Обещания лжепророков – от веры они или же от политики – ничего не стоят. По плодам их узнаете их.

Дождавшись, когда Иисус сделает паузу, Элифаз проговорил:

– А скажи-ка нам, велеречивый обличитель, чьей властью ты произносишь то, что произносишь? Кто или что за тобой стоит?

– Вас хлебом не корми, дай только волю поговорить о власти. Но скажите мне, чьей властью крестил Иоанн Креститель? Властью Бога или властью людей?

– Властью л… – начал было говорить Эзра, но Элифаз закрыл ему ладонью рот.

– Ты что, хочешь, чтобы люди нас разорвали? – прошипел он.

– Кто-то сказал властью людей? Или я ослышался? Но если не властью людей, тогда – властью небес, верно? Но позвольте я задам вам вопрос: почему же вы ему не поверили?

Элифаз проворчал что-то невразумительное, а Эзра сказал:

– Мы не знаем.

– Чего и следовало ожидать, – усмехнулся Иисус. – Итак, вы ничего не можете мне сказать. Но и я вам ничего не скажу. А расскажу я вам притчу, послушайте! – Иисус помедлил мгновение и начал: – У одного человека было два сына; и он, подойдя к первому, сказал: «Сын! Пойди сегодня работай в винограднике моем». Но тот сказал в ответ: «Не хочу». Но после, раскаявшись, пошел работать в винограднике. И подойдя к другому сыну, отец сказал то же самое. Этот же сын ответил: «Иду, отец мой, и с радостью!» А сам и не пошел. А теперь скажите мне – который из двух сыновей исполнил волю отца?

– Ответ, – произнес зевающим тоном один из священников, – вполне очевиден.

– Отлично! Но что означает эта притча? А вот что. Вы почитаете себя благочестивыми людьми, и вы всегда говорите да Господу, но вы не исполняете его волю. Воры, блудницы и мытари могут сказать Господу нет, но кто знает, что они делают, чтобы исполнить волю Господню? И я говорю вам, священники и фарисеи: мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие, ибо пришел к вам Иоанн путем праведности, и вы не поверили ему, а мытари и блудницы поверили ему; вы же, и видев это, не раскаялись после, чтобы поверить ему, предпочтя закоснеть в неверии. Вы и сейчас не верите. По плодам вашим узнаем вас.

На этом проповедь оборвалась. Священники и фарисеи либо сердито ворчали, либо изображали на своих физиономиях безразличие к тому, что происходило, а потому защиты от них Иисусу не потребовалось. Зато простой народ громко приветствовал его криками: «Учитель! Господин наш!..» Люди, окружив Иисуса, протягивали к нему свои изможденные руки, показывали на иссушенные раком груди, пустые глазницы. Сейчас ему была больше нужна защита от друзей, чем от врагов. И когда он отправился в комнату для омовений, присоединенную к зданию Храма, чтобы ответить на призыв своего тела, следовавшего законам природы, он встретил там троих людей, которые пожелали быть ему не просто друзьями, а братьями, отчего сердце его упало.

– Могу я представить тебе Иовава и Арама? – обратился к Иисусу один из них. – Меня же зовут точно так же, как и тебя, господин мой. Иисусом.

– Имя не такое и редкое, – проговорил Иисус.

– Можешь звать меня Варавва, что означает сын своего отца. Я же буду звать тебя учитель.

– Варавва. Сын нашего общего отца. Отец у нас тоже общий.

– Мы знали о твоем приходе, – сказал Варавва. – Один из твоих людей, тот, что прискакал на лошади, сообщил нам эту новость.

– Добрый человек, – проговорил Иисус с некоторым сожалением.

– Он сказал, что ты рожден, чтобы править, но не желаешь принимать правление. И мы это понимаем. Сначала нужно всех подготовить. Наступает Песах, учитель. Что прикажешь нам делать?

– Любить Бога и любить людей, – ответил Иисус. – Вы же слышали, что я говорил.

– Конечно, конечно, – принялся уверять его Варавва. – Мы все отлично слышали. Ты просишь народ Израиля вспомнить своего Бога и слиться в объятиях братской любви, а еще уверить врагов, что их тоже любят или, по крайней мере, терпят. Но когда начнется настоящая работа?

– Да! – несколько грубовато вмешался Иовав, хотя это мог быть и Арам. – Когда же все начнется?

Иисус вздохнул.

– Боюсь, настоящие новости от ваших братьев из Галилеи до вас так и не дошли, – сказал он. – Я проповедую Царство Небесное.

– Которое мы готовы сейчас же утвердить, – сказал Арам, глядя на Иовава. – На месте царства кесаря. Разве ты не тот, о приходе которого нам было обещано?

– Я именно тот, о пришествии которого пророчествовал Иоанн Креститель.

– В кого мы верили, – покачал головой Варавва, – когда фарисеи и саддукеи плевали на него. Теперь же, как он и предсказывал, сильные мира сего будут ниспровергнуты, а слабые воцарятся.

– Все случится так, как было сказано им, – проговорил не то Арам, не то Иовав. – И тобой. Ты обязан развернуть знамя Мессии.

– Вы неверно поняли его пророчество, – покачал головой Иисус, – а также суть моей миссии. Я должен вас оставить. Миссия моя еще не завершена, а времени у меня мало.

– Мы тебя не понимаем, – сказал Варавва. – Ты говоришь загадками. Если ты думаешь, что мы – вражеские шпионы, то ты ошибаешься. Мы высказались достаточно ясно. И от тебя мы требуем ясности. Думаю, мы имеем на это право.

Но Иисус вернулся в портик Храма, где его ждали ученики, и вместе они покинули его пределы. Варавва и его друзья, увы, не смогли подойти к Иисусу, окруженному плотным кольцом учеников, но держались поближе, все еще пребывая в недоумении. Да, загадки…

– Неверно поняли суть миссии? – спросил, обращаясь сам к себе, Варавва.

Но в голосе его уже не слышалось недоумения, потому что к Иисусу приблизился римский центурион в полном боевом вооружении.

Увидев римлянина, ученики прикрыли собой учителя, но центурион мягко спросил:

– Господин мой! Могу ли я попросить тебя об одной милости?

– Господин? – переспросил Иисус. – Разве я господин тебе?

– Именно! Ведь ты пришел от того, кто выше нас! – просто объяснил центурион. – Конечно, ты очень занят, но у меня к тебе нижайшая просьба! Есть у меня в доме слуга. Он живет у меня уже много лет, он такой заботливый и добрый – он мне скорее сын, а не слуга. И он заболел. Сильно заболел. Я боюсь, что он умирает. И я прошу тебя, господин мой, сжалься над ним и надо мной…

– Вы слышите? – воскликнул Иисус, обращаясь к толпе. – Друзья, ученики! Вы слышите? Почему я всем нужен? Не потому, что несу слово истины, а исключительно оттого, что подаю знаки и творю чудеса. А еще потому, что видят во мне знамя свободы народа Израилева.

И он сердито посмотрел в сторону Вараввы и его друзей.

– И тем не менее, – сказал он, обращаясь к центуриону, – я пойду в твой дом. То, что я делал для неблагодарных евреев, я сделаю и для неблагодарных римлян, чтобы никто не сказал, что я предпочитаю одних другим. Веди!

– Но, господин мой, – прервал его центурион, – мне не нужны знаки и чудеса. И я недостоин того, чтобы ты посетил мой дом. Но я знаю – стоит тебе произнести слово, и слуга мой будет здоров. Видишь ли, господин мой, я подчиняюсь своим начальникам. Но и в моем подчинении есть люди, целая сотня. И если я говорю кому-то из них сделай то-то и то-то или пойди туда-то, он сделает или пойдет. И мне не нужно смотреть и проверять. В слове – сила. Одного слова достаточно.

Центурион, который, вероятно, уже давно служил в израильском легионе, по-арамейски говорил хорошо, хотя и с долей некоторой италийской резкости. Иисус, явно чувствуя удовольствие от того, как рождаются в его гортани слова, произнес то же самое, что сказал центурион, но на латыни: satis est ut verbum detur, после чего, возвысив голос, обратился к толпе:

– Вы слышите этого человека, этого офицера римского гарнизона? Увы, ни у кого в Израиле не видел я столь сильной веры, как у этого человека! И от этого горько мне, ибо считают израильтяне, что по крови их и рождению они принадлежат к богом избранному народу. Да, они увидят Авраама, Исаака и Иакова, а также всех прочих пророков Господа нашего, которые считаются и пророками нашей крови и нации, сидящими в Царстве Небесном. Но они также увидят, что рядом с пророками Израиля сидят в Царстве Небесном и иные – со всего света, со всех четырех сторон горизонта. И те, кто считает, что Царство Небесное принадлежит им исключительно по праву крови и рождения, будут ввергнуты во тьму вечную. И будет там, я обещаю, и много слез, и скрежет зубовный. А те, кто придут последними, станут первыми. А первые – нужно ли мне об этом говорить? – будут последними.

И, обратив на стоящего рядом центуриона взгляд, полный любви, Иисус сказал:

– Иди домой. Вера твоя спасла твоего слугу.

Не сомневаясь, что все так и произошло, как сказал Иисус, центурион хотел преклонить колени, но Иисус поднял его. И мера благодарности, которая читалась на лице римского офицера, была более чем уравновешена ненавистью на физиономиях фарисеев и злой озадаченностью на лицах Вараввы и прочих зелотов.