Текст книги "Из истории старообрядцев на польских землях: XVII—ХХ вв."

Глава VI
Элементы традиционной религиозной культуры

Храмовая архитектура. Старообрядцы утверждают, что из-за прежних преследований в России по причине приверженности к «старой вере» они были вынуждены, подобно первым христианам, проводить религиозное служение в укромных местах: в частных домах, в лесах и в пещерах. Там они обустраивали свои временные моленные, которые своим внутренним убранством напоминали настоящие святыни. Переселившись на польские территории, они по привычке поступали так же, приспосабливая под молитвенные помещения частные дома и даже хозяйственные постройки, как, например, на Сувалкско-Сейненской земле в конце XVIII в. [Acta DZA: 17 об.]. Только после того как старообрядцы освоились на новом месте, стали доверять местным властям и землевладельцам, они стали возводить для моленных специальные здания, предназначенные исключительно для отправления религиозного культа.

Домашняя моленная обычно использовалась только ближайшими родственниками, хотя иногда служила и всей деревне. Моленная устраивалась в просторной избе, которая делилась на две части занавесью из светлого материала. Правая сторона предназначалась для мужчин, а с левой молились женщины. Верхняя часть стены напротив входной двери покрывалась чаще всего светлыми «обоями», т. е. тканым вручную льняным материалом или просто цветной бумагой. К этой стене на определенной высоте горизонтально прикреплялось обычно три ряда деревянных брусков или тонких досок, называемых тяблами (в настоящее время – только «полками»), на которых устанавливались иконы. Перед иконами находились «налои» (аналои), обитые материалом и предназначенные для литургических книг. В качестве алтарной стены всегда служила восточная стена избы. На это староверы обращали особое внимание, поскольку считали, что настоящий христианин должен устремлять свой взгляд к востоку, который символизирует свет, добро и правду (Христа), а оборачиваться спиной к западу, являющемуся воплощением темноты, зла и гибели (сатаны). Иконы и стена зачастую украшались вышитыми рушниками или цветной бумагой. Вдоль остальных стен устанавливались и прикреплялись лавки, на которые клались шапки, пояса и прочие мелкие предметы, мешавшие во время молитвы. Под лавками часто ставились небольшие бочонки с сеном, т. и. плевальницы, на случай, если бы кто-то был вынужден сплюнуть мокроту во время длительного молебна. Плевать на пол было строго запрещено, считалось грехом, а носовых платков раньше у крестьян не было. Кроме того, плевать можно было только в левую сторону – т. е. на «беса», а в правую нельзя, потому что там находится «ангел».

Уже в 1797 г. прусские чиновники отметили, что рядом с частной моленной в Иванишках около Переросли (польск. Przerośl, нем. Przeroslen) на Сувалкско-Сейненской земле было две староверческих моленных, представлявших собой специальные церковные здания. Одна из них находилась в деревне Гута (нем. Hutta) около Филиппова (нем. Philippowen), а другая – в деревне Глубокий Ров (Клинорез) неподалеку от Еленева. Местные прусские власти в своих отчетах информировали о том, что эти моленные имели в плане квадрат и были построены из дерева, но находились в плохом состоянии [Acta DZA: 7об., 15]. Следует предположить, что их строители – местные крестьяне – воздвигали моленные по образцу собственных домов, с сохранением некоторых традиций русского храмового зодчества. Еще в 1871 г. писалось, что моленные старообрядцев в этом регионе строились по образцу «старинных русских церквей» [Обзор Сувалкской губернии 1871: 50]. В России простейший тип древних церковных построек представляли т. н. клетские церкви. Их характерной чертой были двускатные кровли, на которых находилась главка (маковка) с крестом, соединенная с коньком кровли при помощи барабана. Барабан устанавливался непосредственно на коньке [Брунов/Власюк и др. 1956: 113–114; Орфинский 1972: 54–74]. Первые моленные на Сувалкско-Сейненской земле строились именно так, с тем отличием, что в восточной части моленной не прирубался дополнительный квадратный придел, функционировавший в клетских церквях в качестве апсиды, алтарного выступа. В беспоповских моленных «алтари»[33]33
  Прим. перев. – Э. Иванец считал, что слово алтарь неверно используется старообрядцами, проживающими в Польше, по отношению к той части моленной, где наставник отправляет богослужение, поскольку алтарь – это место, предназначенное для рукоположенного священника.


[Закрыть], не отгороженные иконостасом [см.: Ильин 1966: 79–88], как в церквях поповцев (и в официальной церкви), находятся непосредственно у восточной стены.

Возможность сооружения моленной и поддержание ее в надлежащем состоянии часто зависели от организационных способностей и личного авторитета наставника. Именно так было в Глубоком Рве, где, как нам уже известно, Стефан Афанасьев поначалу отправлял богослужения в собственном доме, а затем с помощью прихожан построил в деревне моленную, вокруг которой сосредоточилась религиозная жизнь всего региона. Так же было и в Погорельце, где сын Стефана Афанасьева Иван, переселившись из Глубокого Рва в 1802 г., сразу приступил к строительству моленной, которое было завершено уже через год. В первые годы XIX в. в Сувалкско-Сей-ненском регионе эти две моленные играли ведущую роль, а об их внутреннем убранстве заботились все старообрядцы. Прочие моленные постепенно закрывались или носили исключительно частный характер, а богослужения в них отправлялись нерегулярно. Описание моленной в Погорельце не сохранилось, однако можно предположить, что по своим размерам она превышала моленную в Глубоком Рву.

Фото 12. Войново, фрагмент внутреннего убранства деревенской моленной

Первые моленные на Сувалкско-Сейненской земле не были рассчитаны на века, строились с очевидными намерениями будущих усовершенствований или замены на новые сооружения. На это указывает несколько более позднее распоряжение генерала Ю. Зайончека (от 11 февраля 1826 г.), который в целях разрешения конфликта со старообрядцами для «лояльных по отношению к местным властям филиппонов велел поставить на казенный счет две деревянных церкви» [Mecherzyński 1861: 92]. Из этого распоряжения следует, что построенные ранее моленные, очевидно, были в плохом состоянии, если возникла необходимость строительства новых. Существуют также основания для предположений о том, что вышеупомянутое распоряжение не было осуществлено. Необходимо напомнить о том, что политика властей Царства Польского по отношению к старообрядцам напрямую зависела от мнения правительства царской России. Царь Николай I 17 августа 1826 г. повелел тайно собрать сведения обо всех молельнях, часовнях и проч. [Огарев 1862: 38]. Одновременно он распорядился строго придерживаться распоряжения от 26 марта 1822 г., в котором старообрядцам запрещалось возведение новых церквей и часовен. Следует полагать, что запрет 1826 г. «вновь же строить не дозволять ни по какому случаю» «ничего похожего на церковь» [Огарев 1862: 21, 38] был введен на территории всей империи [ср.: Gerss 1845: 8]. Очередное распоряжение, основанное на высочайшем указе от 5 июля 1827 г., запрещало какие-либо поправки или переделки в раскольничьих молитвенных домах, которые должны были оставаться в том самом положении до самого их разрушения [Огарев 1862: 38].

Положение старообрядцев ухудшилось в связи со сменой на посту наместника Царства Польского в 1826 г. Покойный генерал

Зайончек был настроен по отношению к старообрядцам гораздо более либерально, чем его преемник. В сложившихся условиях не могло быть и речи о развертывании храмового строительства в Сувалкско-Сейненском регионе, а потому <сведения о постройке моленных в Глубоком Рву и в Погорельце, приведенные К. Мехежинским [Mecherzyński 1861: 93], я считаю не соответствующими действительности> В этой ситуации у старообрядцев появился очередной повод для эмиграции в Восточную Пруссию, где власти не создавали никаких проблем, связанных с возведением храмов [Gerss 1909: 80].

В то же время царские власти не жалели средств на строительство большой церкви для единоверцев, проект которой 19 сентября (1 октября) 1842 г. утвердил сам Николай I. В бывшем имении Каролин, переименованном в деревню Покровск, 3 (15) мая 1846 г. был заложен краеугольный камень и начато возведение храма. Автором проекта был выдающийся русский архитектор Константин Тон (1794–1881). 8 (20) мая 1850 г. была освящена т. и. зимняя часть, а в следующем году – летняя. Общие расходы на строительство церкви составили 30 тысяч рублей. Во внутреннем убранстве были сохранены древние традиции. С этой целью из Черниговской губернии были привезены художники-единоверцы. Затем были повешены большие колокола и приглашен из Москвы, из Свято-Троицкой церкви, пономарь [ср.: Tykiel 1857: 667–669; Mecherzyński 1861: 95; Wiśniewski 1963: 188–190]. Собор был возведен на небольшой возвышенности, в десяти километрах от ближайшей единоверческой деревни и со всех сторон окружен старообрядческими поселениями [Добровольский 1877: 9]. Некоторые уверяют, что единоверческая церковь в Покровске, до того как в 1922–1923 гг. была передана Римско-католической церкви и перестроена, имела 7 невероятной красоты куполов.

Как только строительство церкви в 1851 г. завершилось, окрестные моленные были опечатаны и отправлять в них богослужения было запрещено. Особенно строго запрещалось звонить в колокола, которым русские с давних времен придавали особое значение. Запрет на колокольный звон остался в силе даже тогда, когда были вновь открыты старые моленные, и только в 1865 г. старообрядцам было разрешено использовать колокола [Обзор Сувалкской губернии 1871: 51–52]. Сведения об этих событиях, полученные от старейших жителей деревни, следует считать правдивыми, поскольку известно, что в то время старообрядцы вместо колоколов использовали исключительно «била», иначе называемые «клепалами».

Различалось два типа бил: большие и малые. «Било великое» – это простая деревянная доска, прикрепленная к козлам или к специальной башенке, т. н. бильнице, в которую горизонтально всовывалась доска. «Било малое» изготавливалось из длинного бруска со специальным углублением, заточенного по краям, суживающимся к середине бруска и служившим рукояткой. Существовали также иные виды бил, с применением железных или медных фрагментов, часто выгнутых. По билу ударяли (клепали) деревянными или металлическими молотками различной формы. В зависимости от дня, предназначения и характера богослужения использовались разные доски (или металлические прутья, балки) [Заволоко 1928: 17; ср.: Мельников 1956а/1: 515], которые часто менялись. Колотушки такого типа в течение долгого времени использовали старообрядцы на Русском Севере: по причине отсутствия средств на покупку дорогого колокола или для безопасности, поскольку звуки «клепала», в особенности деревянного, не были слышны так далеко, как звуки колокола, которые могли привлечь нежелательных гостей. Старообрядческий летописец отметил, что в 1787 г. в Войтышках (в Литве) было велено «ударить в било», что и сделал уставщик, «поклепаши в доску», объявив тем самым о кончине некоего Артемона Осиповича [Хронограф: 42; <Морозова/Поташенко 2011>].

Остававшиеся в течение долгого времени без ремонта старообрядческие моленные еще в первой половине 1863 г. находились в угрожающем состоянии, и пребывать в них было опасно. В щели по углам дул ветер, а с протекающей кровли на молящихся лилась вода. Старообрядцы пытались по ночам заменять трухлявые балки и доски на кровле, замазывая их грязью, чтобы подделать под старые и тем самым обмануть чиновников. Однако трудно было обмануть бдительность иерея единоверческой общины из Покровска Николая Леонтьева, который вместе с архиереем из Сувалок часто объезжал старообрядческие деревни с целью проверки. Заметив какие-либо следы ремонта, Леонтьев угрожал донести об этом властям, грозил также полной ликвидацией моленных и принудительным обращением раскольников в единоверие. Эти угрозы заставляли старообрядцев убирать только что вставленные балки и доски и откупаться от контролеров крупными взятками. Отголоски ситуации дошли до самого Лондона, где издатели «Колокола» подвергли беспощадной критике антигуманное обращение духовенства официальной православной церкви и царской администрации с приверженцами «старой веры» [Общее вече 1863: 92].

Только во время Январского восстания в октябре 1863 г. старообрядцам удалось получить свидетельство, в котором разрешалось восстанавливать, ремонтировать и перестраивать моленные на территории Августовской губернии. Перепечатка этого документа появилась в № 25 газеты «Общее вече» за 15 декабря 1863 г., полностью посвященном старообрядческой тематике. Издатели газеты писали о том, что разрешение было дано царскими военными властями для того, чтобы привлечь старообрядцев на свою сторону и таким образом повлиять на их отношение к польским повстанцам, и предупреждали старообрядцев, что облегчение им дано временно, а когда восстание утихнет, власти свое постановление аннулируют, потому что такого разрешения старообрядцы никогда не получили бы в губерниях Центральной России [Общее вече 1863: 113]. Однако подписавший документ царский генерал Яков Бакланов (1809–1873) позволил не только ремонтировать моленные, но 17 октября 1863 г. выдал сувалкским старообрядцам документ, на основании которого они смогли построить новую моленную в деревне Водилки. <Об этом сообщил Аверкий Пономарев, житель Водилок, в письме к автору за 31 января 1967 г>

Теперь уже невозможно установить, была ли моленная в Водилках построена сразу после получения свидетельства, поскольку она не зарегистрирована даже в «Обзоре Сувалкской губернии за 1871 г.» Зато в том же «Обзоре» упоминается моленная в Пиявне Русском, наряду с построенными ранее моленными в Глубоком Рву и Погорельце. Кроме того, там было также отмечено, что построенные ранее моленные имели звонницы с колоколами, тогда как в Пиявне Русском пользовалить только «чугунной догой» [Обзор Сувалкской губернии 1871: 50], т. е. металлическим билом, которое сохранялось тут аж до самого 1941 г. Только в 1885 г. в Сувалкской губернии появилась четвертая моленная, хотя не указано, в какой деревне она находилась [Памятная книжка 1887: 12]. Следовало бы предположить, что речь идет о моленной в Водилках.

Несколько иначе выглядела ситуация с храмовым строительством у старообрядцев, переселившихся на Мазуры. Уже сами условия поселения давали им право на постройку собственных моленных, хотя при этом строительство они обязаны были осуществлять за свой счет [Gerss 1909: 80]. Однако и здесь в первые годы поселенцы отправляли богослужения в своих домах, а на общую службу иногда приходило всего несколько человек. Поначалу торжественные службы проводились только в Ладном Поле (Свигнайне), где имелся единственный на всю колонию наставник, которого звали Перекопом, – однако и тот вскоре после переселения в Пруссию скончался. Приглашенный чуть позже из Царства Польского наставник Григорий Ларивонов отправлял богослужения в деревенских избах [Tetzner 1910b: 423–426].

Первые службы в Войнове отправлялись в одном из двух помещений в доме Фомы Иванова (1788 г. р.), вероятно, при участии монаха Парфения Афанасьева, проживавшего в расположенном неподалеку Николаеве. Помещение подготавливалось к предстоящему богослужению только в субботу, а в течение недели хозяин занимался здесь своим ремеслом (он был колесником). Вероятно, службы в его избе мешали работе, потому что по прошествии некоторого времени он отказался предоставлять свой дом для проведения общественных богослужений. Поскольку в то время никто из жителей деревни не имел такой большой и хорошо отделанной избы, как Фома Иванов, богослужения в деревне отправлять вообще перестали. Только когда [в 1935 г.] была построена небольшая изба-пятистенка для приехавшего в Войново наставника Лаврентия Григорьева [Растропина], субботние и воскресные службы в деревне возобновились. С пасхальных праздников 1838 г. жители деревни молились в специальной надстройке над амбаром Федора Исаева, которая первоначально предназначалась для размещения приехавших летом гостей. Обстановка моленной, оборудованной общими усилиями жителей деревни, носила более стабильный характер, поскольку уже не было потребности выносить отсюда предметы религиозного культа. Неподалеку от временной моленной были укреплены колокола, которые прежде находились около дома Фомы Иванова, а затем – около дома наставника. Колоколов было четыре: три были отлиты или куплены в 1825 г. в Варшаве, а четвертый приобретен в Пише [Tetzner 1910b: 413–414, 418]. Вне всякого сомнения, именно в этой моленной побывал 16 июня 1882 г. наследник [прусского] престола Фридрих Вильгельм. С его посещением Войнова старообрядцы связывали большие надежды, поскольку полагали, что он подарит средства на строительство храма. Однако их ожидало разочарование. Не получив от прусского наследника ничего, они приступили к возведению моленной на свои деньги [Tetzner 1902: 215; Sukertowa-Biedrawina 1961: 54].

Строительство моленной в Войнове планировалось с самого основания деревни, а о своих планах старообрядцы известили полицейские власти. Чиновники между тем полагали, что Войновский

храм будет единственным в регионе Мазурских озер, а его прихожанами будут все местные поселенцы. Несмотря на гарантии, полученные старообрядцами от прусских властей в Гумбиннене, те, в свою очередь, прежде чем выдать разрешение, обратились в евангелическую консисторию в Кенигсберге. 24 декабря 1834 г. консистор сообщил чиновникам свое позитивное мнение по этому вопросу, и они в документе от 6 января 1835 г. проинформировали войновских старообрядцев о том, что не будут чинить никаких препятствий при строительстве деревенской моленной. Однако прежде чем в Войнове были собраны необходимые средства и начато строительство, жители Ладного Поля, Осиняка и Петрова, не подавая прошения, выстроили свою собственную моленную в 1837 г. При строительстве храма использовались уже не круглые бревна, а брус. Вся конструкция опиралась на четыре больших камня, кровля была покрыта соломой, а спереди располагался большой восьмиконечный крест, обитый жестью. Поначалу при моленной не было звонницы, поскольку в деревне не было колоколов. Прихожане сзывались на службу с помощью деревянных и металлических бил. Как большинство старообрядческих моленных, моленная в Ладном Поле состояла из трех частей: притвора, помещения, где стояли молящиеся, и части, где наставник с помощниками и хором отправлял службу. Последняя часть была самой важной, и поэтому ее называли «святая святых». Мужчинам женатым или употребляющим алкоголь не разрешалось даже приближаться к этой части моленной (в Свигнайне она поначалу была отгорожена по бокам от основной части большими шкафами), они могли только стоять в притворе или на паперти и наблюдать за ходом богослужения. Точно так же должны были вести себя евангелисты или католики, если хотели войти в моленную; иногда им разрешалось войти дальше притвора. Однако старообрядцы никогда не впускали в моленную евреев или православных русских [Tetzner 1910b: 412, 416–418]. К концу XIX в. моленная в Свигнайне уже имела деревянную звонницу с колоколами. Она была поставлена у входа в моленную и состояла из двух больших вбитых в землю столбов, которые выходили наружу через кровлю и, вероятно, опирались на потолок притвора. Колокола были прикрыты двускатным козырьком, поставленным под прямым углом относительно крыши моленной. Над козырьком, который одним концом доходил почти до конька крыши, находился восьмиконечный деревянный крест. На звонницу можно было подняться из притвора по лестнице. В 1897 г. в довольно сильно пострадавшей от времени моленной находилось 14 икон, так же, как везде, украшенных венками из бумажных цветов [Tetzner 1899: 186]. Местные жители не были озабочены поддержанием храма в надлежащем состоянии, поскольку большинство предпочитало ходить на службу в близлежащее Войново. Последнее торжественное богослужение в Свигнайне, как сообщил мне Егор Иоакимович Крассовский, очевидец событий <в письме от 18 ноября 1966 г>, имело место в 1915 г. при погребении жены Савелия Якубовского, проживавшего неподалеку от моленной. Время от времени в моленной отправлялись панафиды (т. е. панихиды) еще до 1920 г., пока был жив наставник. В 1935 г. Свигнайненская моленная была разобрана за ненадобностью.

Войновская моленная, вторая по счету в Мазурском регионе, была выстроена через несколько лет после моленной в Свигнайне и в плане представляла собой прямоугольник длиной 10 м и 6 м шириной, высота стен до кровли составляла 5 м. Поначалу, так же как и прочие избы, она была покрыта соломой, позже на кровлю была положена черепица. Перед входом в моленную, так же как и в Свигнайне, располагалась звонница с крестом, высота ее составляла 12 м [Tetzner 1899: 185; 1902: 232]. Звонница была покрыта четырехскатной крышей, то есть не такой, как звонница в Свигнайне. Под крышей размещались три колокола, о которых уже упоминалось выше, а четвертый стоял в притворе, поскольку из-за слишком большого веса колоколов использовать все четыре было невозможно. На звонницу можно было подняться снаружи по специальной деревянной лестнице, которая справа была снабжена перилами, изготовленными из длинной жерди, внизу крепившейся к вбитому в землю столбу, а наверху прибитой к ступеньке и к стене звонницы [Zweck 1900: 187, фото]. Старообрядцы гордились своими колоколами, они были уверены в том, что колокола, символизирующие голос архангела Михаила, напоминают людям о Христовом воскресении из мертвых. Колокола могли звонить только с религиозной целью, а обязанности звонаря исполнял исключительно неженатый старообрядец [Tetzner 1910b: 418]. На задней части крыши моленной на небольшом четырехугольном барабане размещалась луковичная головка с восьмиконечным крестом. Внутреннее убранство Войновской моленной не отличалось от Свигнайненской. В притворе находился закрытый на ключ шкафчик с вешалками для «рясок» (специальной мужской одежды, в которой следовало молиться). Помещение для прихожан было длиной 8 м, за ним на возвышении находилась «святая святых», которая была отделена от общего помещения балюстрадой высотой около метра с широким (около двух метров) проходом посередине. Внутренние стены в моленной были окрашены белой краской. Вдоль стен, так же как в Свигнайне, стояли прикрепленные к полу лавки для молящихся. В конце XIX в. алтарь моленной насчитывал 24 больших иконы и 15 меньших [Tetzner 1899: 185]. К 1913 г. моленная уже находилась в плохом состоянии, но, несмотря на это, после смерти в том же году наставника Никифора Борисовича местные единоверцы попробовали отобрать ее у старообрядцев [Серавкин 1913а: 165]. Их старания не увенчались успехом из-за начала Первой мировой войны. В 1922 или 1923 г. Войновская моленная сгорела, в огне погибло множество старинных икон и книг [ВВССП 1929/3: 13]. <При установлении примерной даты пожара я основываюсь на информации, сообщенной мне Егором Крассовским в письмах от 20 апреля 1966 г. и 10 ноября 1968 г.>

Третья моленная в Мазурском регионе была построена при Войновском монастыре. В то время, когда монастырь возглавлял Павел Прусский, она была обновлена, был поднят фундамент. В монастыре работал столяр, который срубил новый купол с головкой и крестом, а кроме того сделал «порядочный» иконостас [Архимандрит Павел 1883: 34]. Точное описание этой моленной не сохранилось. Известно только, что это было деревянное здание и что Павел Прусский жил в келье, прилегавшей к моленной [Кельсиев 1941: 333]. Моленная, в настоящее время находящаяся в главном здании монастыря, своим появлением обязана монаху Симеону. После отъезда Павла Прусского из Войнова он занялся возведением моленной из более долговечного материала. Павел Прусский позже признался в том, что у него не было средств на возведение каменных или кирпичных стен моленной, потому что почти все деньги, которыми он распоряжался, предназначались им на типографию [Архимандрит Павел 1886: 302–306].

Нам неизвестно также, как выглядела моленная в женском монастыре в Пупах (Спыхове). Мы знаем только, что ее возводил плотник Артемий Крассовский из Онуфриева. Уже после отъезда Павла Прусского моленная сгорела от удара молнии, и вместе с ней сгорел весь монастырь [Архимандрит Павел 1886: 302, 305].

В регионе Мазурских озер до 70-х гг. XIX в. существовала еще одна моленная, в монастыре, основанном Тихоном Крымовым. Этот монастырь находился в лесу в 2 км от Онуфриева и был построен для старшей дочери Крымова Агафьи, принявшей постриг под именем Анны. Отец отвел под строительство около 2 моргов земли, где были возведены два отдельно стоящих здания: в одном из них находилась моленная. Из устного сообщения правнучек Крымова, до недавнего времени проживавших в Пясках, я узнал, что, согласно семейному преданию, обе постройки воспроизводили образцы старинного великорусского деревянного зодчества. Моленная с маленькими окнами и низкой дверью должна была напоминать прежние «клетские церкви». К моленной была пристроена келья, в которой жил святой старец, исполнявший в монастыре обязанности наставника. Деревянный монастырь три раза горел, пока в последнем пожаре, около 1866 г., не сгорел дотла. Сегодня случайный прохожий найдет на месте монастыря немногочисленные следы прежних построек и вырезанный на камне восьмиконечный крест «на могиле Анны», а среди диких зарослей – цветы, которые обычно растут только в деревенских палисадниках.

Следовало бы упомянуть также о частной моленной Родиона Крымова в Онуфриеве, в которой отправлялись богослужения для живущих поблизости старообрядцев. Строение состояло из трех прирубленных помещений: в левой части находилась моленная, а в правой проживала одинокая старушка. В 1897 г. Тецнер отметил, что в моленной не было звонницы, и насчитал четырнадцать икон [Tetzner 1899: 185; 1902: 233]. Когда в 1900 или 1901 г. владелец моленной переехал в окрестности Райгорода, в бывшей моленной была открыта школа, а часть икон попала к родственникам Крымова в Пясках, которые позже передали их в Войновскую моленную. Изложенные выше сведения были получены мной от сестер Шляхциц, жительниц деревни Пяски>

В 1885 г. при участии священника Добровольского местные единоверцы отправили богослужение в заброшенной монастырской моленной в Войнове [Добровольский 1886/4: 290–292], а затем обустроили себе моленную в частном доме в Осиняке. Те из единоверцев, которые переехали в Гроецкий повят, получили от царских властей каменное здание в Гройце, перестроили его и открыли в нем церковь. Церковное здание имело купол и колокольню и могло вместить 300 человек. 27 октября 1891 г. она была освящена во имя ев. Николы [Церковные ведомости 1891/51: 1844].

В 70-е гг. XX в. в Польше имелось 6 старообрядческих моленных и одна церковь бывших единоверцев, находившаяся в юрисдикции Польской автокефальной православной церкви. Две моленных и церковь находятся в Войнове на Мазурах, еще две – в Сувалкском повяте (в Сувалках и в Водилках), а остальные две – в Сейненском повяте (в Погорельце) и в Августовском (в Габовых Грондах)[34]34
  Прим. перев. – В настоящее время в Габовых Грондах действует две моленных.


[Закрыть]. Большинство храмов было действующими и богослужения в них отправлялись достаточно регулярно. В Сувалках, куда на службу приезжали верующие из окрестных деревень, а не только жители города, богослужения отправлялись нерегулярно. Только моленная в Погорельце не действует. Иногда, один раз в год, там собирались немногочисленные проживавшие в Сейненском повяте старообрядцы, не для того чтобы участвовать в богослужении, а чтобы помянуть своих предков, когда-то здесь живших[35]35
  Прим. перев. – Моленная в Погорельце была закрыта в 1982 г., затем обветшавшее здание было приобретено властями Элкской диоцезии Римско-католической церкви, разобрано и перевезено в расположенную на расстоянии ок. 8 км от Погорельца деревню Гибы. Здесь здание бывшей моленной было заново собрано, реставрировано, освящено и используется в качестве приходской католической церкви ев. Анны (http://diecezjaelk.pl/ giby-par afia-p – w– s w– army/)].


[Закрыть].

К числу сохранившихся лучше всех и лучше всех других оборудованных относятся моленные в регионе Мазурских озер, не затронутом военными событиями в такой степени, как другие регионы Польши. Самая старая из сохранившихся, насчитывающая более ста лет, – это монастырская моленная в Войнове. Снаружи она ничем особенным не отличается. В ней нет характерных элементов древнерусского зодчества, разве что восьмиконечные кресты и вместо купола небольшая головка-луковка, которая не бросается в глаза. На башенке-звоннице находится колокол, который издает звук от колебаний языка, а не так, как в католических церквях, от раскачивания всего колокола. С 1905 г. до времени гитлеровской Германии на звоннице было четыре колокола весом от 6 до 12 пудов. Перед самым началом Второй мировой войны местная администрация конфисковала колокола, и только после слезных просьб монахинь один из колоколов был им оставлен, а три остальных все же забрали. На оставшемся колоколе видна отлитая надпись: «СЕИ КОЛОКОЛЕ ПОЖЕРТВОВАНЪ ПРУССК1Й СПАСО-ТРОИЦК1Й МОНАСТЫРЬ 1905 ГОДА АВГУСТА II ВЪ ЯРОСЛАВЛЕ ЛИТЬ ВЪ ЗАВОДЕ П.И. ОЛОВЯНИШНИКОВА СЫНОВЕЙ». Надпись свидетельствует о том, что этот колокол был изготовлен специально для Войновского монастыря по заказу ктитора на знаменитом колокольном заводе товарищества «П. И. Оловянишникова сыновья»[36]36
  Прим. перев. – Последним владельцем колокололитейного завода был Николай Иванович Оловянишников (1875–1918), написавший книгу «История колоколов и колокольное искусство» (1-е изд: Ярославль, 1906; 2-е изд.: М., 1912), ссылку на которую дал Э. Иванец в этом месте своей монографии.


[Закрыть].

Внутренняя планировка Войновской моленной намного интереснее, чем ее внешний вид. Моленная состоит из большого количества помещений, находящихся как на первом, так и на втором этаже. Передняя, восточная часть здания представляет собой собственно моленную, интерьер которой сохранился в хорошем состоянии. Здесь находится большое количество икон разных размеров. Коллекция икон и их окладов не имеет себе равных в Польше. В моленной находится также красивое серебряное паникадило, пожертвованное когда-то богатым казанским купцом Тихонкиным [Sukertowa-Biedrawina 1961: 64]. Кроме большой моленной, на первом этаже находится еще одна, в маленькой, довольно узкой комнате. Здесь монахини молятся в холодные дни. Кроме того, здесь есть еще одна келья и лестница, которая ведет на второй этаж. На втором этаже находятся монашеские кельи. Особенного внимания заслуживает келья, находящаяся справа от входа, имеющая окошко, выходящее на главную моленную. Эта келья была предназначена для т. н. затворниц, т. е. монахинь, которых сразу же после совершения обряда пострижения закрывали здесь на 6 недель. В этой келье в течение продолжительного времени проживала мать игуменьи Евпраксии Таисия. Пребывающая в уединении монахиня была полностью изолирована от прочих насельниц монастыря и только во время богослужения открывала окошко, чтобы лучше слышать молитвы и песнопения.

Деревенская моленная в Войнове своей архитектурой совершенно не похожа ни на один тип древнерусского храма. Она была заново отстроена в 1923–1927 гг. после пожара по образцу окрестных евангелических церквей из красного кирпича. Ее внутреннее убранство типично для старообрядческих моленных. Особого внимания заслуживает устройство иконостаса на восточной стене. Иконы, кресты и свечи размещаются тут в соответствии с древнерусской традицией. Однако иконы, вопреки правилам, оправлены в широкие золоченые рамы, которые чаще можно увидеть в римско-католических церквях или частных домах. Вместе с тем ни одна икона не находится под стеклом.