Текст книги "По законам Дикого поля"

17

У Вожи отобрали оружие и посадили в пересыльную тюрьму. Тюрьма – небольшой двухэтажный дом. Это снаружи. А внутри камень, железо и – тоска. В первый же день заточения Вожа затосковал по воле. Он терзался и уже каялся, что пожалел солдат в кабаке. И где-то его ружье, прокорм дающее? И как там Васек? И что с ним самим будет?

О беде, случившейся с Вожей, прослышали на ярмарке и в городе. Несколько десятков звероловов, табунщиков и починков пришли к тюрьме и стали требовать главного начальника. Они кричали:

– Подавай начальника!

– За что Вожу посадили под замок?!

– Отпустите Вожу!

– Кабатчик сам виноват!

Это походило на бунт или его начало. Если учесть, что в Диком поле даже крестьяне без оружия не ходили, то легко было предположить, что массовое недовольство могло перерасти в большое побоище и беспорядки в городе и на дорогах.

Побледневший сержант вышел к народу и постарался успокоить возбужденных людей:

– Офицера нет. Приходите завтра утром. Раз Вожа не виновен, то разберутся и отпустят. Завтра все решится. Расходитесь подобру-поздорову. Если виновен, суд накажет, если не виновен – опустят.

– Не морочь нам голову, – не унимались в толпе. – Мы все видели.

– Какой суд? – громко выкрикнул табунщик Максим Калачев. – Мы всегда меж собой сами разбирались. Как народом издавно заведено. Нам прадеды оставили законы. Он украл – побей его. Он убил – и его убей. А невиновного сажать под замок не можно. Грех.

– Правильно! – выкрикнул из толпы рослый зверолов в кожаной рубашке. – Украл – побей. Убил – убей. А сажать человека в каменную яму или в клетку, как белку, нет такого права!

До сего дня на Руси, в России, а тем более в Диком поле, один полицейский на пятьсот верст. Народ жил по своим народным юридическим обычаям. Народный суд короткий, правый и суровый. Расширяющуюся тюремную систему на столичный и зарубежный лад пока не понимали и не принимали. Ссылку на поселение, как наказание, понимали, а тюрьму нет.

– Расходитесь до завтра. Слово даю, завтра вам все скажут. Командир у нас правильный.

Народ расходился неохотно. Ворчали. Обещали завтра снова прийти.

В этот же день Васек с Мотей запустили воздушного змея. Хвостатое чудище кружило над тюремным двором, отвлекало стражу. Усачи задирали голову, но во двор тюрьмы никого не пускали. Упавшего во двор змея стражники подняли и вернули мальчишке.

Вожа видел воздушного змея через зарешеченное окно. Он долго, не отрываясь, смотрел в небеса и, казалось, не заметил, как в камеру запустили несколько человек колодников.

– Что маешься, шняга?[135]135
  Шняга – приятель.


[Закрыть] – спросил закованный в цепи высокий рыжий парень, чей говор выдавал в нем выходца из Центральной России. – И тебе на волю хочется?

Вожа промолчал. За него в разговор вступил пожилой колодник:

– Кому же охота взаперти сидеть, под замком?

– Замок что, – рыжий тряхнул цепями. – Нет замка, который нельзя открыть. Любые цепи собьем. А куда бесписьменному идти? Аж с Яика нас пригнали в Самару и дальше погонят. Не велят казакам принимать беглых крепостных крестьян. Куда денешься?

– Мест много, – сказал Вожа. – Хоть бы на Узени. Места благодатные. Есть за Иргизом две заповедные речки. Впадают в Камыш-Самарские озера. Воды текучие, пресные. Лес есть. Рыбы и зверя много. Земля в степи хлебородная. Да много мест заповедных.

– Земля-то здесь лучше, чем в родительской деревне, – вспомнил пожилой колодник. – Прошлой осенью дикую вишню и яблоню обрезал. Ветки в кучу бросил. Весной стали межу в поле метить. Воткнули сухие ветки. А они, глядь, листья выпустили. Корешков еще нет, а лист бьется. Сад да и только.

– Погодь, – перебил его рыжий колодник и повернулся к Воже. – Скажи-ка, шняга, не сведешь ли нас на речку Узень? Если выберемся.

– Мне зверя бить надо. Время подходит. В зиму сведу вас в селитьбу за Самарой. Будете починкам помогать. Или к надежному владетелю переправлю. А по весне можно и на заповедные реки податься. Только как же мы выберемся? Чую, оболжет меня кабатчик.

– Вы все песни пойте, – сказал рыжий колодник. – А я цепями займусь. Замок для меня и вовсе пустяк.

К вечеру Мотя и Васек придумали, как проникнуть на тюремный двор. Они купили трех кур и петуха и пошли к тюрьме. Вот и тюремная стена; сложена из кирпича много выше человеческого роста. Что за стеной, не видно.

Васек перебросил курицу через забор и давай стучаться в ворота.

– Откройте! Мы с ярмарки шли. Курица к вам упорхнула.

– Ворона, – проворчал стражник, глядя на Васька и на Мотю. – Идите сами ловите.

Курица оказалась прыткой, бегала, летала, громко хлопала крыльями. Стражники во дворе и заключенные, выглядывавшие в зарешеченные окна, улыбались и давали советы, как ловчее изловить курицу.

Только вместо поимки одной курицы в пылу погони упустили и вторую курицу. Тут уж и стражники, едва не лопавшиеся от смеха, стали помогать ловить перепуганных кур.

В одном из окон Васек увидел Вожу и незаметно бросил ему нож и пилку, завернутые в платок. Кур в конце концов изловили и отправили вместе с хозяевами за ворота.

– Отдай деньги, что у нас остались, – шепнул Вожа. – Выкупи мое оружие. Сегодня.

Утром звероловы и табунщики стали вновь собираться у ворот тюрьмы. Прибыл сюда самарский воевода с полувзводом дворянской роты для увещевания собравшихся, а если потребуется – и для усмирения недовольных.

Сюда же прибыл служащий Оренбургской экспедиции, направленной для изучения и освоения заволжской части Дикого поля, Алексей Долматов. О происшествии его известил солдат Мамон, пришедший с ним.

Командир экспедиции Иван Кирилов с большим отрядом должен направиться на реку Ори через Уфу. Другая часть экспедиции должна идти на восток по реке Самаре. Их маршруты соединялись в кольцо. Третья часть экспедиции отправлялась на юг для научного изучения междуречья Волги и Яика…

Руководители экспедиции наделены Петербургом большими и чрезвычайными полномочиями. Равно как и прежний руководитель строительства Новозакамской линии тайный советник Федор Васильевич Наумов. И титулы в чиновничьей табели о рангах у них много выше, чем у местных начальников. Имели они и свое глубокое видение развития России и мира в целом. Оттого у них происходили трения с самарскими воеводами, которым представлялось, что их права и решения умаляются временно командированными. Самарский воевода майор Степан Обухов написал своему начальству жалобу на тайного советника Наумова.

И у новой экспедиции с местным начальством складывались непростые отношения.

Долматов подошел к решительно настроенному воеводе и учтиво поинтересовался:

– Нельзя ли отпустить из-под стражи проводника по прозвищу Вожа? Он человек простой и горячий, но не лживый. Его вина не столь велика, чтобы придавать ей большое значение.

– Вы кто, сударь? – воевода сделал вид, что не узнал Долматова, и надул губы.

Поведение воеводы становилось оскорбительным, но Долматов сдержался.

– Служащий Оренбургской экспедиции. Разве вы не узнаете меня?

– Да, да. В крепости должен быть один хозяин. А этот проводник – смутьян. Слышно, разных голодранцев в пустыни водит. Теперь в крепости торгового человека поранил. И беглых водит.

– Так по доброте душевной, – мягко сказал Долматов. – Чай, не каторжников водит. В здешних краях сирому человеку в помощи отказать нельзя. Так заведено. Я это понимаю.

– Слово и дело, – воевода произнес слова, означавшие, что перед ним, очевидно, совершается государственное преступление и он его без внимания не оставит.

– Не стращайте тайной канцелярией[136]136
  Тайная канцелярия – учреждение, занимавшееся государственными преступлениями.


[Закрыть], – голос Долматова зазвучал жестче. – Споры самарского воеводы с тайным советником Наумовым нам известны. От них один вред. Мы с вами люди государственные и должны блюсти интерес не плохого кабатчика, а интерес государственный. У вас есть указания правительства всячески помогать экспедиции. А у нас есть договор с лучшим местным проводником. Неуспех экспедиции может обернуться неприятностями не только для нас, но и для всех, кто ей препятствовал.

Долматов поклонился и отошел.

К воеводе подбежал один из тюремных стражников:

– Одна из камер заперта, но пуста…

– Как так? Те, из-за кого весь шум?

– Да. Сбежали ночью.

Звероловы и табунщики, требующие освобождения Вожи, еще стояли у ворот тюрьмы, но его там уже не было.

– Вот, – озадаченный воевода даже несколько повеселел: – Вот, вот. Сбежал Вожа. Значит, чувствовал вину.

18

Ночью Вожа, Васек, Мамон и семья табунщика Максима Калачева ушли с ярмарки. С ними ушли и беглые крестьяне.

Проводив табунщиков до полпути, Вожа увел беглых не в пустоши, а на север к генералу Наумову. Сей генерал как государственный деятель основал крепости Кинель, Красный Яр, Кондурчинскую и много других. Как частное лицо Наумов перевел из России своих крепостных и основал еще несколько сел, находившихся под прикрытием новой оборонительной линии. Не только вольные, беглые, военные, ссыльные, но и помещики с крепостными осваивали Дикое поле. По закону помещик не имел права переселять крепостных на нежилое место без их согласия. Так или иначе, но и крепостные крестьяне тоже прошли трудной дорогой вольных первопоселенцев и внесли свою лепту в освоение Дикого поля. Крепостных пришло не много, но и их труды нельзя не заметить.

Вожа привел беглых вначале на реку Буян, но не застал там генерала и отвел их в сельцо Федоровка, названное именем Наумова.

После приветствий с Вожей владетель оглядел беглых:

– Сироты, говорите?

– Сироты. Злого умысла не имеем. Ты, барин, нас не обижай. Мы тебе службу сослужим. А не то мы найдем другую воду.

– Что ж. Зиму живите. За харч и кров работайте. Мельницу строить будете. Веселей работайте. Никого не обижу. Весной бумагу выправлю и по мешку семян на душу дам. Пойдете на волю. А то оставайтесь. За крепким хозяином жить лучше. Все кому-то служат. Я сенату. Сенат царю. А вы мне.

– По весне на волю уйдем, – отрицательно закивали беглые.

– На волю так на волю, в чисто поле. Вожа сел на коня:

– От бумаги вам вреда не будет. Зверолову и пастуху что. А пахарю с бумагой надежнее. Пашню с собой не унесешь.

Из Федоровки Вожа вернулся в селитьбу к Калачевым. На второй день он пошел к Максиму сватать его дочь Мотю. Спросили желание Моти, единственной оставшейся дома дочери. Получив согласие, посчитали дело решенным и стали готовиться к свадьбе.

В селениях Поля относительно женитьбы нравы царили простые. Еще проще, чем в кондовой России. В жены выбирали по характеру или пригожести. И в России часто тем, кто хотел жениться на деньгах, давали отказ. А в поле денежный вопрос и вовсе не стоял. Очень больших денег не водилось. Купить на деньги что-то можно только на ярмарке. Большое стадо скота завтра могло уменьшиться от болезни и падежа или могло быть отогнано воровскими кочевниками. Спрашивать приданого за невестой не принято, платить калым – тем более.

На свадьбе всякий гость давал молодым на обзаведение по своему состоянию. Собирать дальних гостей Вожа не захотел:

– Много шуму, мало проку…

Со стороны зверолова на свадьбу приехал солдат Мамон, садчик Евлампий да еще человек пять звероловов. Свадьба была веселой, но не разгульной.

Не прошло и недели после свадьбы, как в воздухе полетела первая крупа. Вожа беспокойно взглянул на сумрачное потемневшее небо и засобирался на промысел: «Или зверя добыть, или дома не быть».

Мотя просила Вожу остаться дома хотя бы еще на пару недель, но, видя настрой мужа, отступила. Осенний промысел для зверолова самый добычливый. Потеряешь время – засыпет окрестные долы глубоким снегом – и станет втрое труднее добывать зверя.

19

Вожа и Васек пришли в зимовье в середине октября. Ночью уже случались чувствительные морозы. Реки еще не тронуты сплошным льдом, а озера сковал тонкий лед, способный держать осторожно идущего человека. Днем из-за свинцовых тяжелых туч проглядывало солнце, и лед становился мягким.

Большинство перелетных птиц улетели на юг на зимовку. Без них поле опустело. Только по рекам пока держались самые зимостойкие виды уток: нырок и гоголь. И верные лебеди никак не могли распрощаться с милой родиной. Но и они скоро потянутся на юг.

Прощальные крики птиц в сентябре-октябре тревожили душу. Но Вожа знал, что птицы всегда возвращаются. Первыми, когда еще трещат мартовские морозы и метет поземка, вернутся орлы. Следом прилетят крохотные звонкоголосые предвестники весны жаворонки. За ними потянутся другие птицы.

Зато в предзимнем лесу стало светло и почти празднично. Особенно в чернолесье. С кленов, дубов, вязов опал золотистый лист. Деревья голые. Но не было в том уныния. Золотистый лист устлал почву новым праздничным ковром. От него даже в вечерних сумерках шло свечение.

Звероловы любили осенний лес. Ходили и примечали лежки зверя, гнезда белок и куниц – для будущей охоты.

В конце октября после мелкого дождя ударил сильный мороз. Земля, деревья, кусты покрылись толстой ледяной коркой. При раскачивании деревьев ветром с них осыпались льдинки. Высоко растущие ветви гнулись почти до земли.

На земле образовалась толстая корка льда, сковавшего траву.

– Наледь, – сказал Васек, скользя на взгорке.

– Череп, – уточнил Вожа местное название такой наледи. Он тревожно смотрел вокруг. – Если снег ляжет на череп, то в поле случится великий голод и мор. Лед под снегом не тает. В такие годы сайгаки, тарпаны, другие звери и тебенеющий домашний скот мрут сотнями тысяч. Весной в поле пусто. Только волков многое множество. Но потом и их станет меньше.

Приближался сезон большой охоты. Вожа заставил Васька снять рубаху. Он бросил рубахи в котел и кипятил их с золой. По закону Дикого поля перед зимним промыслом рубаха не обязательно должна быть белой, но обязательно чистой. Был в законе не только символический смысл, но и практическое соображение. От чистой рубахи меньше запах крови и пота. После стирки рубахи сушили и били палкой, чтоб зола вышла и ткань стала мягче.

В конце октября зайцы побелели. Закончилась линька у белок и других зверей. Можно начинать промысел. Но началась оттепель. Пошел мелкий дождь с туманом, растопивший череп.

– Бус идет, – сказал Вожа. – На несколько дней. Доставай, Васек, ветровки из рыбьей кожи. Первый промысел сделаем по черной тропе.

Скоро снова захолодало. Прошел первый легкий снежок. Землю и деревья запорошило тонким белым покрывалом. Первая пороша – золотое время для звероловов. На земле виден каждый следок. Тут зверь пробежал. Тут птица ходила или скакала, тут вспорхнула.

Лес стал менее прозрачным, погустел. Снег, осевший на ветках, сделал деревья пушистыми. Зато скачет по веткам белка или куница – и снег облетает, показывает, где зверек. Идти по лесу, по мелкому снегу легко и приятно.

В бору и смешанном лесу звероловы добывали белку, горностая, куницу, хоря. Попадалась и рысь. На реках и ручьях брали порешню, норку, бобра и хохулю. Особенно радовались кунице, норке, рыси и порешне.

Попадалась в лесу и лисица. Но лисий промысел еще впереди, в степи.

На зверя ставили ловушки с приманкой и капканы. Ловили сетями-обметами. Стреляли из ружья и лука.

Много помогал охотникам и Волчок. Обнаружив куницу, Волчок бросался за ней. Куница сама опытный охотник на глухаря, тетерева, куропатку, белку. От преследований она уходит по верхушкам деревьев. Если удастся оторваться, то затаится и выжидает. Любит куница залечь в дупле или беличьем гнезде, из которого ее не видно. Собака, потеряв куницу, начинает облаивать каждое дерево, и часто куница не выдерживает и обнаруживает себя, срывается с места.

Но вот подошли звероловы. Увидели гнездо, где скрылась куница, приметили ветку с осыпанным снегом. Они постучали обухом топора по высоченной сосне. Если гнездо на ветке, то стреляют в гнездо, потом рубят дерево и достают ценного зверька. Но если куница скрылась в дупле, то вначале ставят сеть-обмет вокруг того места, куда должна упасть вершина подсеченного дерева. Куница, выскочившая из подсеченного дерева, запутается в сетях. Ради белки дерево не рубили, а вот мех куницы стоил труда. Мех легкий, мягкий, блестящий, так и переливается, искрится в руках.

Но если зверек скрылся в гнезде на одном из многовековых лесных патриархов со стволом в диаметре в сажень, а то и полторы, то звероловы отступают. Рубить такую махину – труд неоправданный. Крестьяне-починки, вырубая лес под пашню, боролись с великанами огнем. Вначале у дерева складывали сухой хворост и зажигали. Если дерево погибло, то ждали несколько месяцев, пока оно высохнет. Потом снова зажигали. Но и обгорелый ствол так огромен, что срубить его трудно. Часто стояли обгорелые великаны годами, пока время и буря их не свалят.

В подобных величавых осокорях, дубах, липах и соснах встречались дупла-пещеры, в которых звероловы пережидали непогоду, а медведи устраивали берлогу на зиму. Возле пологого оврага Вожа показал Ваську такое дупло, из которого шел еле приметный парок. Не буди топтыгина. Может, еще придем сюда.

Постепенно снега в лесу становилось больше. Звероловы встали на лыжи, подбитые лисьим мехом. Лыжи очень широкие, хорошо держали на рыхлом снегу. А подбитый мех не давал им скользить при подъеме в гору или по склону оврага. На лыжах бегали без лыжных палок. В руках одна палка-лыпа для торможения при спуске по склону горы или оврага.

Звероловы уходили из зимовья на два-три дня. Им предстояло обойти капканы и ловушки. Вокруг капканов разгребали снег, подкладывали приманку, вынимали зверьков. В ухожье Вожи около сотни настороженных капканов и разнообразных ловушек. Зверя надо вынуть из капкана, пока он не замерз. Мерзлую тушку беловать тяжело. Таскать в зимовье, чтобы оттаять, еще тяжелее. Так и ходили на промысле от капкана к капкану, а попутно били выстрелом зверя на деревьях.

Влекомые бегущим зверем звероловы отходили от зимовья еще дальше. В дорогу с собой брали легкие санки, на севере звавшиеся нарты, а на Волге чунки. Ездовых собак, как в Сибири, в Диком поле не держали, но дворовых и охотничьих собачек при случае запрягали. Для этого мастерили упряжь двух видов. Одна упряжь походила на маленький хомут, как для коней, одеваемый на шею. От хомута вожжи. Только что узды нет. Некоторые тройки собак запрягали. На коренную собаку даже маленькую дугу надевали. Вторая упряжь состояла из веревки с петлей, которую затягивали на нижнюю часть туловища собаки. При такой упряжи собаки управлялись только голосом и тормозились при помощи заостренной палки.

В лесах и ловецких ватагах Дикого поля собак использовали для перевозки больших грузов. В лесу Вожа придерживал собаку, везущую чунки, на поводке. Как ни выучен был Волчок, но, завидев зверя, не мог удержаться, не броситься в погоню. Коли так, то ни чунок, ни поклажи без поводка не сохранить.

Чаще Вожа цеплял лямку от чунок себе на плечо и тащил сам, отпуская собаку преследовать зверя. В глубоком снегу в лесу кони вязли, шли с трудом, не везде они могли пройти из-за густых колючих зарослей. Но если предоставлялась возможность проехать на коне или хотя бы провести, то брали с собой вьючных коней. Но уже в декабре, как правило, в лесу снега столько, что на охоту уходили одни лыжники и собаки.

С собой звероловы везли немного припасов, котел, запасную одежду. Основные припасы в недалеком зимовье. На ногах лыжи, на плече лямка от чунки, в руках палка-лыпа. На одном конце лыпы коровий рог, а на другом маленькая лопаточка. Помимо того что рогом на лыпе тормозят при спуске на лыжах, еще рогом постукивают по льду, когда перебираются через реки и озера. Лопаточкой на лыпе расчищают снег возле капканов и на стоянках – для костра.

Часто приближающиеся сумерки заставали звероловов в лесу. В таком случае они мастерили шалаш. Выбирали два соседних деревца с рогатиной вверху. Если рогатины не было, то вершинную нагибают и расщепляют топором. На рогатины кладут поперечную жердь. К ней с обеих сторон прислоняют поперечные жерди.

Иногда шалаш строится еще быстрее. К дереву прислоняют вырубленные топором жерди – и шатер готов.

Летом и осенью шалаш покрывают ветками или камышом. Ветки кладут снизу так, чтобы верхние ряды покрывали нижние. Дождевая вода должна стекать. Зимой шалаш обкладывается снегом. Слежавшийся снег рубят на кирпичи и закрывают ими шалаш снизу до верха.

Зимой снег на месте шалаша разгребается. На лежанку рубят ветки. Час работы – и жилье готово. Ночевать можно. В открытой степи и такое пристанище не всегда найдешь.

Если не очень холодно и в то же время не оттепель с мокрым снегом и дождем, то звероловы могли обойтись и без шалаша. Ночевка под открытым небом на лежанке из веток – обыкновенное дело.

Днем обедать некогда, но вечером ужин обязательно. Над костром ставится тренога из трех палок, связанных вверху одним ремнем – и очаг готов. К образовавшейся рогульке подвязывается котел с кашей, похлебкой или чаем.

Летом котел можно повесить на перекладине, лежащей на двух палках с рогатками, вбитыми в землю. Зимой земля промерзает так, что в нее и лом не вобьешь. Зимой связывают треногу из посохов. В степи, где и кнутовища вырезать негде, посох незаменим. Им и от волков можно отбиться, и по тонкому льду идти надежнее, и очаг соорудить можно. Так было и так есть.

Шалаш для ночевки Вожа строил для Васька, если видел, что паренек посинел от холода. Сам Вожа от холода не страдал. Похоже, и не знал, что такое холод. И слов холод, мороз, стужа, видимо, не понимал и относительно себя не применял.

Если утром мороз силен так, что бревна зимовья трещат, а жизнь в лесу и в степи замерла, сдавленная обжигающей стужей, то Вожа на воле делал оценивающий глубокий вдох-выдох. Пар дыхания поднимался клубами и часто мгновенно оседал инеем на бороде, усах и шапке. При том зверолов вслушивался в звенящую тишину и спокойно утверждал: «Свежо».

Даже в зимовье зверолов в избе спал редко. Если только в особую стужу или в слякоть. Возле зимовья он припас копенку сена для коней на весну. Он сметал с копны свежевыпавший снег, ложился на сено, укрывался епанчем и чутко засыпал. Дед Мороз не тревожил его. Во сне он едва заметно улыбался. Казалось, что во сне он слушает лес и знает, где что происходит. Зимой звук в лесу слышен за версту. За ночь борода, усы и шапка у зверолова покрывались толстым слоем инея.

Иногда утром, на рассвете, зверолов снимал меховую куртку и рубаху и обтирался снегом. Баню на зимнем промысле топили не чаще одного раза в неделю, иногда и не до того было.

Для городского жителя и даже для крестьянина в России суровая зима – что-то среднее между природной тюрьмой и праздником. Дороги замело. Только тропки от избы к колодцу, по двору и к соседу. Работы меньше, чем летом, отдыха больше, зато и в движении человек ограничен. Но для звероловов и пастухов зима – пора самой жаркой работы. Звероловам надо зверя добывать, а пастухам скот от голодных зверей защищать и перегонять стада в места, где меньше снега и легче копытами добыть траву на тебеневке.

Звероловы и пастухи с малолетства зиму проводили на воле и оттого закалку имели особую. Если Васек жаловался на холод или жару, то Вожа успокаивал:

– Мороз бодрит и крепит, жар костей не ломит.

Чтобы избежать монотонности и однообразия, звероловы занимались и рыболовством для себя. Особенно в ноябре-декабре. На реке во льду пешней[137]137
  Пешня – лом для долбления льда; состоит из деревянного черена и острого, длинного и довольно увесистого железного наконечника.


[Закрыть] пробивали прорубь и опускали туда на ночь плетенную из ветвей морду[138]138
  Морда – рыболовецкая снасть в виде особой корзины.


[Закрыть]. Утром вынимали по двести-триста икряных налимов. Иные из которых весом в полтора фунта и больше. Нередко в морды попадала и другая особо ценная добыча: порешни и хохули. Звероловство и рыболовство одновременно. На то и расчет.

К столу ловили раков. Если в озерах раки мелкие, то в Волге и ее притоках очень крупные, в ладонь длиной – норма обыкновенная. Не зря волжские раки поставлялись ко двору царскому. Ловцы опускали в прорубь сак[139]139
  Сак – снасть в виде мешка из сетки.


[Закрыть]. На дно сака клали камень и привязывали кусок рыбы. Через несколько часов сак можно поднимать. Если в саке находили три-четыре сотни раков, то и не удивлялись. Сак можно опускать в воду несколько раз за день с тем же результатом. К умелым первопоселенцам Дикое поле щедро. Обычно ловцы накидают раков ведро-два, а остальных стряхивают обратно в прорубь. Бери по потребности.

Если одежонка зимой в работе порвалась, то звероловы из налимьих шкур шили накидки-ветровки. Промышляли диких коз. Зимой у козы мех гуще. Замыслил Вожа сделать Моте подарок – длинную козью доху[140]140
  Доха – просторная шуба, иногда одеваемая поверх кафтана и тулупа.


[Закрыть]. И чтоб доха получилась легкая и красивая, мехом наружу. Луки-самострелы насторожили на козьей тропе. И сам Вожа ходил в засаду. Днем Вожа промышлял, а вечерами при свете огня от лучины и жирника выделывал кожи.