Текст книги "Ведьмоспас"

Глава 6

Успокаивали, кто как мог. Геремор гладил по руке и шептал что-то ласковое. Глазастый Олло углядел, где Наташа брала воду, и, немного повозившись с хитрой трубой, поднес наполненный до краев запотевший стакан. Гиллигилл вскарабкался на стол и одну за другой сбрасывал на пол чайные ложки, отчего кухня наполнилась пронзительным звяканьем.

Когда девушка перестала всхлипывать, Геремор помог ей усесться на табуретку, а сметливый Олло сварил еще кофе. По душевной щедрости он не пожалел порошка, и напиток лениво вытекал из медной турки, будто загустевшая сметана.

– Ну, ну, – ласково приговаривал Геремор, пододвигая Наташе чашку с адским варевом. – На, выпей, сразу полегчает. Не хочешь рассказать, что произошло? Чем тебя напугала эта красная штуковина?

Затаив дыханье, Олло внимательно следил – понравится ли его напиток хозяйке. Девушка поднесла чашку к губам, сделала большой глоток и поспешно поставила чашку на стол – столь поспешно, что всколыхнула маленькое черное цунами, выплеснувшееся на скатерть. «Не понравилось, – решил Олло. – Жидковато».

– Так что же? – не отставал Геремор. – Рассказывай. Если какая опасность, мы и помочь можем.

В ответ девушка сердито махнула рукой.

– Гера, не до шуток сейчас. Уж вы-то мне точно не помощники.

– Ты расскажи, – повторил Геремор, – а мы сами решим.

Наташа не ответила. Она неподвижно сидела на табуретке, ссутулив плечи, уставившись в пространство невидящим взглядом – точь-в-точь птица, застигнутая в степи проливным дождем.

И все же ей настоятельно требовалось выплакаться. Наташа поднялась со своего места и подсела к одетому в юбку Олло – в поисках понимания и утешения. Эльф, которому ни разу не приходилось исполнять роль задушевной подруги, постарался придать своей физиономии соответствующее ситуации скорбно-сочувственное выражение.

Взглянув на него, Геремор чуть не прыснул: выражение лица Олло напоминало виноватую и несколько отрешенную мину размышляющего о бренности жизни кота, которого за шкирку оттаскивают от кринки со сметаной.

Наташа же была слишком поглощена своим несчастьем, чтобы замечать физиономические странности гостьи.

– Что стряслось, подруга? – промычал Олло.

– Моего жениха похитили, – тихо ответила Наташа.

Геремор бросил на приятеля сокрушенный взгляд. Мысль о сопернике жгла огнем его чувствительное сердце.

– Как это похитили? – опешил Олло. – Дубиной по башке и в мешок, что ли?

– Олло! – повысил голос Геремор и беспокойно покосился на Наташу. – Думаешь, что говоришь?

Однако девушка оставалась совершенно безучастной. Она сидела, закрыв лицо ладонями, и тихо плакала.

– Но как его похитили? – не унимался Олло. – И зачем? И кто?

– Те люди. Снова появились год назад. И следили. И за мной, и за Мишкой, и за бабушкой. Это из-за них меня в КПЗ посадили. Я перепутала… думала – один из них, огрела сумкой несколько раз… она тяжелая… а это посторонний мужик оказался. А ночью они и в КПЗ пришли. Я так испугалась! Хорошо, вы оказались рядом, помогли сбежать. Я правда того дядьку бить не хотела. Я просто от страха… Я их бою-у-у-усь!

Она разрыдалась.

– Да что за люди-то? Что значит «снова появились»? Они и раньше вам угрожали? Кто они? – наседал Геремор.

Он снял с крюка полотенце, подал девушке. Наташа вытерла слезы.

– Не знаю. Я их только раз видела – ночью, в обезьяннике.

– Так откуда же ты знаешь, что за вами следят?

– Чувствую! И бабушка чувствует! И еще раньше они появлялись. Давно…

Девушка снова заплакала.

Эльфы переглянулись. Олло обвел широким жестом кухню, разумея под этим весь здешний мир, и выразительно покрутил пальцем у виска. В ответ Геремор лишь отмахнулся. Когда дело касалось женских несчастий, он становился необычайно серьезен.

– Давай начнем по порядку, – повернулся Геремор к Наташе. – С самого начала. Когда и как все началось? Да успокойся же ты!

Последний окрик подействовал, и девушка, утерев слезы, начала рассказывать.

* * *

Впервые таинственные субъекты появились в семейной истории еще во времена Наташиной прапрабабушки.

Случилось это летним вечером в уездном городе, затерянном в оренбургских степях. Анна Ивановна Тьмушина, тогда еще не прапрабабушка, а всего лишь двадцатилетняя красавица брюнетка, выступала в цирке шапито с сеансами ясновидения в номере, придуманном ее отцом – местным мещанином.

Тьмушин Иван Парфенович, папаша Анны Ивановны, обладал двумя талантами: умел легко зашибить деньгу и столь же легко умел эту деньгу пропить, причем второму таланту уделял куда больше времени и сил, нежели первому. Его дочери, после смерти матери оставшейся на попечении отца, грозила бы самая жалкая участь, не обнаружь он в восьмилетней девочке поразительные способности.

Вдруг выяснилось, что Анечка умеет передвигать предметы, не касаясь их, одной лишь силой взгляда; в гневе может выстреливать глазами огненные шары, взрывающиеся с петардным треском; а совсем уж разбушевавшись, подниматься над землей на три-четыре вершка и висеть в воздухе с развевающимися черными волосами, точь-в-точь маленькая фурия.

Невероятный нюх на денежные дела, обострявшийся у Аниного папаши всякий раз, когда в доме кончалась выпивка, пробудил в нем дремавшие до поры учительские наклонности, и вскоре дочка научилась проделывать свои фокусы при любом настроении. Со временем к ее талантам прибавилось ясновидение.

В десять лет под именем Сивиллы Дельфийской маленькая Аня дала первое представление на публике в доме городского врача господина Зайцева. В двенадцать стала известна на всю губернию, а к двадцати объездила с цирком пол-России – от Петербурга до Самары.

В тот вечер, когда появились страшные незнакомцы, маленький цирк на окраине ломился от посетителей, что случалось не так уж часто. Старые деревянные скамьи натужно кряхтели, сквозь дыры в латаном-перелатаном шатре глазели те, кому не посчастливилось оказаться внутри.

Все номера публика встречала восторженным ревом и оглушительными овациями. Даже видавшие виды цирковые лошади вздрагивали от шума и испуганно фыркали.

Но когда на край арены ступила Анна Ивановна, публика встретила ее гробовой тишиной. Ни приветственных криков, ни аплодисментов, ни даже обидных свистков и улюлюканья, обычно доносящихся с галерки. Свет погас. Лишь луч прожектора, падавший из-под купола, выхватывал из мрака хрупкую темноволосую фигурку циркачки.

Анна Ивановна передернула плечами и оглянулась в слабой надежде увидеть отца, который, когда был трезв, исполнял в номере роль ассистента. Однако папаша провел весь день с каким-то старинным приятелем и вряд ли был способен выбраться из фургона до утра.

Впервые в жизни девушка испугалась публики. Дрожа всем телом, она дошла до центра арены, уговаривая себя сделать шаг, другой и еще шаг и не умчаться прочь от этого зловещего молчания.

Казалось, публики нет, людей заменили странные личины, бесовские куклы, кем-то с непонятной и страшной целью рассаженные на скамьях.

Анна Ивановна стояла неподвижно, выхваченная из мрака ярким конусом света, и этот конус представлялся ей зыбкой крепостью, спасающей от смертоносной тьмы и притаившихся в ней чудовищ. Они прятались где-то там, за границей освещенного круга, и терпеливо ждали своего часа.

От напряжения девушка едва не теряла сознание и лишь неимоверным усилием воли заставляла себя удерживаться на ногах. «Стой, держись, стой, – умоляла она себя. – Это все бред, я брежу. Сейчас пройдет. Пора начинать. Это бред». Нужно было сделать что-то простое, обыденное, чтобы развеять проклятое наваждение.

Анна Ивановна выдавила некое подобие улыбки – трясущиеся губы отказывались повиноваться. В привычном жесте вскинула руки, приветствуя публику… И вдруг прямо перед собой во тьме различила два огромных фосфоресцирующих глаза и почувствовала тошнотворный запах гниющего мяса. Глаза медленно приближались, покачиваясь из стороны в сторону – будто их обладатель сильно хромал.

Другая женщина от такого зрелища упала бы в обморок, но Анна Ивановна обладала крепкими нервами. Подхватив подол платья, она развернулась и бросилась во тьму, прочь с арены, к гримерным комнатам.

Анна Ивановна двигалась ощупью, полагаясь на память и некое мистическое чувство, указывавшее дорогу. Казалось, весь маленький цирковой мирок ополчился на нее. Шкафы и ящики вырастали из-под земли и бросались под ноги, канаты по-удавьи обвивали шею, стремясь задушить, над головой со свистом рассекали воздух громадные противовесы. Анна Ивановна несколько раз падала, больно ударялась об острые углы, и только чудо спасло ее от переломов.

Наконец, откинув полог шатра, девушка оказалась на вольном воздухе. Она хотела позвать на помощь, но осеклась, пораженная открывшейся картиной.

Перед ней расстилалась кромешная тьма. Ни костра, у которого обычно сидела обслуга и не занятые в представлении артисты, ни городских огней, ни звезд – ничего, только мрак и безлюдье на тысячи верст. Казалось, сделай шаг – и ухнешь в холодную бездну, и будешь падать, падать бесконечно долго, так долго, что успеешь умереть.

Сзади послышалось шарканье, снова потянуло мертвечиной. В ужасе девушка закричала, но не услышала собственного голоса. Тьма пожирала все, кроме звука медленно приближающихся шагов. Преследователь двигался не торопясь, уверенный в том, что жертва никуда не денется. Так приближается смерть.

Шаг, шаг, шаг. Анна Ивановна стояла на краю мрака, спасенья не было. Враг подступал все ближе. Уже слышалось его дыханье, шуршание длинного балахона. Если оглянуться, можно было увидеть жуткие глаза, горящие в черном провале под опущенным капюшоном. Но девушка не стала оглядываться. Она покрепче ухватилась за полог шатра, зажмурилась и сделала шаг, отчаянный шаг во тьму.

Мир наполнился звуками, запахами и светом. Вспыхнул костер, засияли городские огни, с неба улыбнулись звезды.

От фургонов к ней бежали люди, из шатра высовывалась красноносая физиономия пожарника. Даже папаша, выглянув из своего убежища, удивленно таращил заплывшие от долгих возлияний глазки.

Анна Ивановна неподвижно лежала на траве, глядела в ночное небо и думала о том, что чудом осталась жива.

* * *

– Во дела, – проговорил Олло, когда Наташа закончила рассказ. – И кто же это был?

Девушка пожала плечами.

– Неизвестно. У прапрабабушки такие видения еще три раза были. И у прабабушки и у бабушки тоже. А теперь вот у меня…

– Какие же это видения?! – запротестовал Олло. – Я в тюрьме своими глазами их видел. Жуткие типы.

Наташа грустно покачала головой.

– Мы их по привычке видениями зовем. На самом деле они реальные, реальней некуда. Только что этим людям от нас нужно, никто так и не знает. А теперь еще и Мишу похитили…

Наташины глаза снова стали наполняться слезами.

– Ну вот что, хватит ныть! – заявил Олло, не терпевший женских слез.

– Надо твоего Мишу выручать, – подхватил Геремор. – Рассказывай подробно, что они тебе наговорили?

Глава 7

Похитители оказались немногословны. Они обещали отпустить Мишу в обмен на сундучок, который Наташа должна была привезти к шести часам вечера в заброшенную деревню в пятидесяти километрах от города.

– Что еще за сундучок? – полюбопытствовал Геремор.

– Не могу сказать. Семейная тайна.

Геремор надулся.

– Как же мы сможем тебе помочь, если ты от нас что-то скрываешь.

– Да никак вы мне помочь не сможете! – бросила Наташа. – Ты что, Гера, сестру с племянником пошлешь ловить громил?

– Вот именно! – поддакнул Олло. Ему совершенно не хотелось ловить кого бы то ни было в чужом враждебном мире. – Нам с младенчиком никак нельзя, – добавил он и подумал, что женщиной быть не так уж плохо и даже безопасно.

– Так я превращу вас с Гиллигиллом обратно в мужчин. – Геремор полез в карман за Магическим Боекомплектом.

– В каких мужчин?! – взвизгнул Олло. – Что ты мелешь? Наташа, не слушай его, он свихнулся.

– Но ты же сам недавно требовал превратить тебя обратно. Чуть не задушил.

– Требовал. Но торопиться некуда, можно и повременить.

Не слушая Олло, Геремор открыл золотую коробочку. Послышалась нежная музыка, комнату залило золотистое сияние. Наташа зачарованно следила за действиями эльфа – все ее переживания на время отошли на задний план перед маленьким чудом.

– С ума сошел, – прохрипел Олло. – Девушку напугаешь. Сам говорил, ей такого видеть нельзя.

– Заткнись, – пробормотал Геремор, вчитываясь в инструкцию.

Он щурился, шевелил губами, проговаривая про себя заковыристые формулы.

– Ты, главное, не торопись, – увещевал Олло, – внимательно читай. А то опять из-за тебя вляпаемся, котяра мартовский.

– Заткнись! – гаркнул Геремор, занося палец над коробочкой, чтобы начертать первые руны.

– Мама! – прошептал Олло, зажмурившись.

– Аззирааа иннаинн зацхнкха! – пропел Геремор и, как полагалось по инструкции, изо всех сил хлопнул себя по макушке.

* * *

Кухню тряхнуло так, что опрокинулся обеденный стол и маленьким фейерверком брызнули осколки битой посуды. Геремора швырнуло в коридор. Наташа упала на пол.

Когда все стихло, Наташа, потирая локоть, поднялась на ноги.

– А-а-а-а-а-а!!! – завопило вдруг из-под потолка тоненьким голоском. Задрав голову, девушка увидела двух миниатюрных, совершенно незнакомых ей мужчин.

Один – совсем крошечный, в замурзанном белом кафтанчике, с игрушечным мечом на боку и луком за спиной. Заплетенные в косички рыжеватые волосы бессильно свисали, как свежесваренная вермишель.

Второй – весь в черном, с физиономией, как будто собранной из портретов, вывешенных на стенде «Их разыскивает милиция».

Оба субъекта, отчаянно ругаясь, медленно кружили вокруг люстры – ни дать ни взять сбежавший из планетария макет Солнечной системы.

Тихонько ойкнув, Наташа привалилась к стене.

– Надо же! Чего-то напутал, – озадаченно произнес еще один незнакомец, появляясь из коридора. Он был одет в белоснежный кафтан и ботфорты выше колен. На боку висел меч, за спиной – лук. В восхитительно белых волосах блестели серебряные ленточки. Лишь две вещи портили пришельца: длинные острые уши и торчащий из-под кафтана хвост с кисточкой, подозрительно похожий на ослиный.

Судя по всему, красавчик пока не догадывался о том, что обзавелся новой частью тела.

– Поганец! – проорал из-под потолка замухрышка. – Слабоумный петух! Драконья рожа! Сын пьяной обезьяны! Наташа, наступи ему на хвост!

– Гы-ы-ы-р-р-р-р-р-р-р!!! – прибавил «уголовник» и показал белокурому неприличный жест.

Белокурый не остался в долгу.

– Олухи! Дебилы! Даже превратиться как следует не можете!

– На себя посмотри, мурло хвостатое, – огрызнулся «уголовник».

– У, мухоед! – Белокурый погрозил кулаком. Он разозлился. Хвост метался из стороны в сторону, гулко бил по полу, будто принадлежал рассерженному коту.

Наконец странное движение в тылу привлекло внимание красавчика.

– Это что за дрянь? – раздраженно вопросил он и с размаху ударил каблуком по пушистой кисточке.

Что-то хрустнуло. Белокурый выпучил глаза, лицо побагровело, волосы встали дыбом. Присев на корточки, он дрожащими руками подобрал длинный, покрытый бурой шерстью отросток и поднял к свету.

– Олло, я наступил на хвост. На свой хво…

Последнее слово заглушил звук падающего тела. Следом, закатив глаза, сползла по стене Наташа.

* * *

– На кол посадить.

– Кастрировать.

– А я говорю – на кол, самое то. Сутки будет извиваться, орать и умолять, чтоб его прикончили.

– А если кастрировать, он всю оставшуюся жизнь будет об этом умолять. А еще можно вспороть брюхо и, пока жив, налить туда кипящей смолы. Или…

Придумывать месть для Геремора – все, что оставалось Олло и Гиллигиллу. Они битый час мотались вокруг лампы, как две огромные мухи, и не могли ни опуститься на пол, ни даже замедлить вращение. Лицо Гиллигилла приобрело болотный оттенок, глаза стали заметно косить.

– Не могу больше, – подвывал орк, – башка кружится. Проклятые эльфы, свалились на мою голову. Сдохну я из-за вас.

– Я-то тут при чем? – огрызнулся Олло. – Не стони, сейчас еще что-нибудь попробую.

Олло перевернулся вниз головой, зажмурился и изо всех сил пожелал оказаться сей же миг на полу. Не то чтобы этот способ передвижения казался ему наиболее естественным в сложившейся ситуации, просто все другие он уже перепробовал.

Эльф дрыгал ногами, загребал руками, будто плыл, извивался всем телом, но ничего не происходило. Лишь каблуки миниатюрных сапог чертили на потолке замысловатые иероглифы. Наконец Олло сдался.

– Не выходит. Попробуй ты, может, у тебя получится. Зажмурься и представь, что стоишь на полу.

Орк послушался и описал несколько кругов с крепко зажмуренными глазами.

– То же самое, – мрачно констатировал он. – Еще идеи будут?

Олло развел руками.

– Я не колдун. Придется ждать, пока этот гад очухается. – Он кивнул на Геремора, распростертого на полу. – Эй, Геремор! Слышишь меня? Очнись, зараза!

Геремор был глух как бревно. Олло попробовал докричаться до Наташи, но тоже безрезультатно.

– Тоже мне, эльф, – проворчал Гиллигилл. – Пенек ты остроухий, а не эльф. Даже колдовать не умеешь.

– Так нечем колдовать, – принялся оправдываться Олло. – Геремор, когда меня в бабу превратил, сотворил что-то с моим Боекомплектом. Исчез он. А без него…

– Но теперь-то ты не баба. Снова собой стал, только плюгавей, чем обычно.

– А ведь верно, – пробормотал Олло.

Он принялся шарить в карманах, приговаривая:

– Где-то здесь был, здесь… Вот!

В руках эльфа появилась крохотная оловянная коробочка. Щелкнул замок, и по потолку заплясал синюшный световой зайчик.

– Чего это? – полюбопытствовал орк.

– Тот самый Магический Боекомплект, – с гордостью ответил Олло. – Эльфийская разработка. Незаменимая штука в бою. Сейчас найдем что-нибудь подходящее…

Он достал из коробочки пергамент с инструкцией и принялся вполголоса читать.

– Избавление от мозолей. Гиллигилл, у тебя есть мозоли?

– Нет!

– Тактическая порча. Веселящий заговор. Против вшей… против блох… отпугивание драконов… от похмелья… изгнание розовых троллей… А, вот! Притягивающее заклинание. Несколько слов, и нас буквально прилепит к полу. Что скажешь?

Орк не ответил – лишь махнул рукой и покрепче зажал ладонью рот. Кожа на лице сделалась сочного изумрудного цвета.

Олло изготовился к колдовству. Кудесничать на лету – задача не из легких, но он справился. Засинились буковки заклинания, грянуло мощное «Орра ба!», и в воздухе повисла гробовая тишина.

Вот! Сейчас! Вниз!

Эльф зажмурился, чтобы не видеть стремительно приближающегося пола. Все замерло.

Свист, удар, дребезжание металла. Снова свист, деревянный стук. Скрежет, звон, грохот. Запах пыли и кофе. Олло распахнул глаза и вскрикнул. Он по-прежнему болтался под потолком, лишь перестал вращаться, а внизу творилось что-то невообразимое.

Кухня взбесилась. Предметы срывались с мест и устремлялись к потолку. Два больших ножа пробили штукатурку, впившись в камень по обеим сторонам лампы. Поодаль влепилась большая сковорода, украсив побелку веером жирных брызг. Обеденный стол вписался в угол над окном и заляпал стену потеками кофейной жижи, вытекшей из раздавленных чашек. Ложки, вилки, ножи как живые выскакивали из ящиков кухонного шкафа и устремлялись вверх. Из большого белого ящика вырвалась орава банок и присоединилась к общему хороводу. Чудесным перекати-полем покатился по потолку моток бельевой веревки.

Среди этого хаоса метался Гиллигилл, отчаянно увертываясь от летящих в него предметов. За ним по пятам гнался молоток, а следом терка, деревянная колотушка и шесть разнокалиберных вилок.

– Олло! Мерзавец! Колдуй обратно! – завопил орк.

И тут его настигли молоток и терка.

– Я высосу твои глаза, проклятый… ай! Я вспорю твое… ой!.. брюхо. Я съем… мама!.. твою печень. Я вырву… только не это! сердце! Стол! А-а-а-а!

Гиллигилл зацепился ремнем за ножку стола и затрепыхался, как воздушный змей на ветру. Сзади наподдала деревянная колотушка, и орк, вертясь волчком, полетел дальше.

– Придумай что-нибудь!

Олло принялся думать. Когда прошел первый шок и стало ясно, что кухонная утварь охотится исключительно на орков, Олло решил спокойно и обстоятельно обдумать сложившееся положение.

«Что у нас есть? Геремор на полу без сознания, Наташа тоже…» – рассуждал Олло.

– Гиллигилл, не ори ты так! Думать мешаешь!

«Значит, оба они на полу, а мы с этим кретином мотаемся под потолком, как две полоумные мухи…»

– Молоток справа! Справа! Ой… Ну, знаешь! Когда увидел, тогда и предупредил.

«Они на полу, а мы как мухи. Попробовать поколдовать еще? Нет, что-то не идет сегодня магия…»

– Гиллигилл, не прячься за меня! Не прячься, говорю! Ай! Ой-ой-ой!..Уф, хвала богам, пронесло.

И вдруг эльфа осенило. Выхватив из-за спины лук, он бросился к мотку веревки, ошивавшемуся в дальнем углу под потолком. Размотал веревку, один конец привязал к стреле, другой – к своему поясу.

Натянув лук так, что тот затрещал, Олло выстрелил.

С гулким стуком стрела впилась в пол в центре кухни. Олло подергал конец, чтобы убедиться в прочности конструкции и, перебирая руками, принялся подтягивать себя к полу. Сзади за его ремень ухватился Гиллигилл.

– Гений! – выдохнул орк. – Только стрелять надо было не в пол, а в дружка своего. Пока он в отключке, свистопляска не кончится.

Спуститься не составило труда, гораздо труднее оказалось внизу и остаться: неведомая сила тащила Олло и Гиллигилла назад под потолок. Вцепившись в веревку мертвой хваткой, они болтались в воздухе, словно корабельные вымпелы.

– Геремор! – заорали оба. – Геремор, очнись, зараза!

– Вставай, окаянный бабник!

– Поднимайся, гад!

Геремор не отзывался. Он неподвижно лежал на животе, кончик ослиного хвоста мелко-мелко дрожал во сне.

– Все, – просипел Гиллигилл, – не могу больше. Руки занемели. Болтаемся здесь, как шелудивые нетопыри. Сколько ж можно?!

– Ну, может, еще чуток покричим и очнется? – отозвался Олло.

– Да что проку с этих криков, – фыркнул орк. – У нас теперь голоса писклявые, как у комаров. Я лучше придумал. Стрельни в него из лука.

– А если убью? Лук-то эльфийский, стрелы вон как бьют, хоть и измельчали.

В доказательство Олло подергал веревку, привязанную к впившейся в пол стреле. Гиллигилл равнодушно пожал плечами.

– Он все равно своей смертью не умрет, с его-то способностями.

Олло мотнул головой.

– Ну нет. Я к этому олуху привык. Боевой товарищ как-никак.

– Боевое недоразумение, – проворчал орк.

Следующие четверть часа Олло и Гиллигилл провели в попытках натянуть лук. С детства знакомое оружие с ослиным упрямством требовало, чтобы в деле участвовало именно две руки, но отпустить веревку они не могли: улетать под потолок к взбесившейся посуде что-то не хотелось.

– Давай так, – сказал наконец Олло, – одной рукой хватайся за веревку, другой – держи меня за пояс, а я буду стрелять.

Гиллигилл мотнул головой.

– Не пойдет. Тебя все время будет уносить вверх, и я не смогу зафиксировать, чтоб ты прицелился. Давай лучше так…

План Гиллигилла сработал. Правой рукой Олло взял лук, а левой ухватился за веревку; орк, держась за веревку правой рукой и прижавшись щекой к щеке Олло, левой наложил стрелу и натягивал тетиву. Это была последняя стрела, и каждый понимал: если выстрел не получится, сохнуть им еще незнамо сколько.

– Чуть ниже опусти, – кряхтел орк. От напряжения он взмок, по щекам катились крупные капли пота. – Ниже, тебе говорю, иначе ты ему в спину попадешь.

– Еще поучи меня, – огрызался эльф. Рубаха липла к телу, и он нервно поводил плечами. – Я с двух лет с луком не расстаюсь. Раз говорю, что в задницу целю, значит, в задницу и попаду. Не мешай. Раз, два, тр…

Вдруг Геремор пошевелился. Олло и Гиллигилл замерли, не веря своему счастью. Геремор тряхнул головой, приподнялся на локтях и обвел осоловелым взглядом кухню. Потом встал на четвереньки и, держась за стену, поднялся наконец на ноги.

– Это я что ли натворил? – выдохнул эльф, оглядывая учиненный заклинанием разгром.

– Ты, ты, – подтвердил орк. – Самоучка несчастный.

Геремор медленно повернул голову и уставился на Олло и Гиллигилла, все еще болтающихся над полом, в обнимку, щека к щеке, с натянутым луком в руках.

– О! Чем это вы тут занимаетесь? – полюбопытствовал он, окинув парочку подозрительным взглядом.

– Мы? Мы ничем! – Гиллигилл отпрянул от Олло и отпустил тетиву.

– Ай! – завопил Геремор и повалился на пол.

Стрела глубоко вонзилась в икру правой ноги. По гусиному оперенью побежал кровавый ручеек.

От неожиданности Олло отпустил веревку и тотчас взмыл под потолок. Спустя секунду в живот ему ткнулась жабья голова Гиллигилла.

– Не терпится полетать, коллега? – приветствовал Олло товарища по несчастью. – Здесь, в коридоре, куда безопасней, чем на кухне.

– Эй вы, двое! – крикнул снизу Геремор. – Какого рожна вы меня подстрелили? И что за блажь лезть на потолок? Вы что, от меня спрятались? Спускайтесь, придурки, я вас вижу!

Вместо ответа Гиллигилл снял сапог и с размаху запустил в голову эльфа.

– Ой! – вскрикнул тот.

– А ну превращай, как было, гад! – рявкнул Олло.

Не переставая охать, Геремор достал золотую коробочку и принялся колдовать. Олло зажмурился, вжавшись в угол под притолокой. Кухня заходила ходуном от звона падающей посуды.