Текст книги "Песня первой любви"

Идол

Плавно плыл красный «Икарус» по оживленному городу нашему, и ехали в нем многие. Но вот заходит контроль билетов в виде служебной девушки, в кудельках, кашляет простуженно и говорит хриплым голосом:

– Приготовьте ваши билетики, граждане!

Все и полезли кто куда. Одни – в сумки и карманы, а другие – к выходу ближе, чтоб при первом подходящем случае бесследно исчезнуть с транспорта вон.

И лишь один среди прочих стоял без движений – мощных размеров мужик с плешивым теменем и курчавой бородой. Кирзовый сапог его отстукивал такт неведомой мысли, роившейся в лобастом черепе мужика. А жесткие глаза невидяще уперлись в автобусное стекло, за которым мелькали вывески, строения, люди.

– Ваш билет, – тронул его контроль, но плешивый ничего не ответил и не повернулся.

– Билетик ваш предъявите, пожалуйста!

Молчание.

– Гражданин! Я вас спрашиваю?! Чё стал, как идол?

И тут идол упруго развернулся, метнул пару молний из-под кустистых бровей. И – шепотом, а рявкнул:

– Прошу мне не мешать!

– Чево? – опешил контроль.

– Не мешать думать. Я думаю о светлом будущем всего человечества. О том времени, когда все границы сотрутся и все действительно станут не только друзья, но даже и братья. Когда исчезнут взаимная подозрительность, злоба и попреки! И все дети не трахнут родителей палкой по голове, и все муж с женой улыбнутся друг другу, как родные. Когда все вранье закроется, во всех реках будет течь бесплатная газировка, на всех березах вырастут бесплатные пиджаки и температура всю дорогу будет плюс двадцать пять по Цельсию! Вот так!

– Ты… ты чё? – остолбенел контроль.

– Я – ничё, – ответил мужик.

– У тебя билета, что ли, нету?

– Нету! – отрезал бородач. – И денег нету! У меня ничего нету!

И отвернулся опять к окну.

– Штраф платите, – неуверенно сказал контроль.

Мужик молчал.

– Или выходите! – крикнул контроль. – Пошел тогда пешком, пока в милицию не отвезла.

Но мужик как замолчал, так и молчал.

А контроль тогда съежился, шмыгнул простуженным голосом, колупнул наманикюренным пальцем стеночку и на ближайшей остановке вышел сам.

А наш красный «Икарус» стал плавно плыть дальше по оживленному городу нашему, и воцарилась в нем мертвая тишина.

* Публикуется впервые

«Икарус» – пассажирский автобус венгерского производства. В народе имел название «скотовозка» из-за вечной его переполненности в часы пик.

Иван Иваныч

Иван Иваныч любит и знает простой народ. И простой народ тоже очень сильно любит Ивана Иваныча. Если, допустим, Иван Иваныч идет в магазин, то ему там всегда отпускают из продуктов всего самого наихорошего, чистого и свежего. Зато и Иван Иваныч всякому с удовольствием может объяснить – как и куда ему надо ехать и как ему дальше жить.

А ведь Иван Иваныч мог бы себя вести абсолютно по-другому, хотя и не имеет на это права, как советский. Иван Иваныч мог бы относиться к простому человеку высокомерно, потому что Иван Иваныч – умный-умный! Вы его обо всем на свете можете спросить, и он вам обо всём всё расскажет. С убедительными примерами. Вот если, например, его спрашивают, кто такой был философ Зенон, то он на это отвечает так же спокойно, не моргнув глазом, как и на такой каверзный вопрос – почему северное сияние видно только на Севере.

– Вот ты, братухан, поезжай на Колыму и лично в этом убедишься! – так обычно заканчивал Иван Иваныч свои объяснения.

О, Иван Иваныч! Иван Иваныч! Иван Иваныч все-таки – большой человек! Он где и кем работает – это непонятно. Известно только, что по Координации и в Центре. А может – и по Центру в Координации. Этого никто не знает. Ну, допустим, что в Центре. Не Москвы, конечно, а города в одиннадцать раз ее меньшего. Допустим, что в Центре.

Там Иван Иваныч сидит в комнате № 9, внизу, на первом этаже. Но его там никогда нету. Он весь день бродит по остальным этажам, и надо сказать, что бродит он в поте лица. Все его обо всем спрашивают, и он всем все обо всем рассказывает – вот какой неутомимый наш Иван Иваныч!

И вот однажды он набродился по этажам, устал, понимаете, до того, что смотрит на часы, а рабочий-то его день уж давно весь вышел. Иван Иваныч тогда и брызнул вниз, в девятую, чтобы схватить одежду да и отправиться домой поедать борщи. А дверь-то он открывает и видит – в комнате стоит тип и примеряет его, Иван Иваныча шапку, кролячьего меха. А другой рукой лезет в Иван Иваныча пальтецо шарить мелочь.

Увидел тип Иван Иваныча и жалобно так заныл:

– Я эта… мне прикурить только… вы не подумайте, что я – чего другого… я и шапку так… нате, возьмите… вот она, ваша шапка, я прикурить…

Иван Иваныч огляделся тогда по сторонам и видит – никого нету. Он тогда, и слова худого не говоря, как трахнет вора кулаком в нос. Ну и из этого носа с ходу потекла алая струйка. Иван Иваныч тогда размахнулся – да как двинет вора в глаз. Ну и глаз, значит, весь тогда посинел у вора без шапки. Совсем-совсем посинел и стал сам собой даже немножечко голубой, вроде у Сергея Есенина, поэта.

Убедившись, что глаз жулика дошел до нужной кондиции, Иван Иваныч на пинках вынес антисоциальную личность за двери конторы, без посторонней помощи и не сдав в милицию. И вор остался этим очень доволен, поскольку на улице лучше, чем за решеткой, даже если у тебя разбита рожа.

Вот я и говорю – любит и знает Иван Иваныч простой народ. И народ за это тоже очень сильно любит Иван Иваныча. Он его буквально обожает.

* Публикуется впервые

…трахнет… – Тогда этот глагол еще не имел прямого отношения к эротике и сексу.

Лицо льва

Милые люди! Потрясен! Немедленно расскажу вам, как ехал я в троллейбусе № 2 и, сидя на сиденье, увидел лицо моего школьного товарища Льва.

Лев работал в конторе «Сибцветметбумремонт», и я, заканчивая труды на полчаса раньше, часто обращал внимание на его усердный вид, обращенный к столу цвета яичного желтка.

Это могло быть возможным лишь ввиду того, что «Сибцветметбумремонт» помещался в добрейшем здании, построенном из стекла, стали и бетона, а лицо Льва размещалось в одном из окон первого этажа.

Так вот. Будучи на сиденье, я бросил взгляд и с ужасом увидел дикий портрет: Лев запрокинул голову и как-то по-особенному раскрыл рот, обнажив верхнюю челюсть, полную белых зубов; язык его вывалился, глаза выпучились и странно блестели белками, щеки надулись, нос был как бы переломлен пополам, волосы встали дыбом, галстук сбит набок.

– Милый Лев! Что? Что с тобой?! – крикнул я, смущаясь остальных пассажиров.

И кубарем покатился к выходу, сойдя на следующей остановке.

Рывком распахнул я дверь Левкиной конторы, но, вбежав, к своему удивлению обнаружил мир, тишину, спокойствие, отсутствие болезни и дивные условия для работы. Приятно гудели мягкие лопасти вентиляторов. Служащие тихо беседовали кто о чем, а Лев даже считал нужные цифры на электронной машине «Элка». Он нажимал белые клавиши, а на табло туда-сюда бегали красные знаки.

Не сдержав изумления, я воскликнул:

– Мой добрый Лев! Что? Что с тобой только что случилось?

Лев, казалось, был смущен. Он поднял на меня ясные, немного выцветшие глаза и тихо сказал:

– Со мной? Со мной – ничего. Здравствуй, Иван. Очень рад тебя видеть. Присаживайся. Но скажи на милость, голубчик, зачем ты задаешь мне такой странный вопрос и что ты себе взял в голову?

– Мне… мне показалось, – залепетал я. – Мне показалось… Я… Я… видел…

– Что тебе показалось? Что ты видел?

Немного выцветшие глаза Льва, подобно буравам, впивались в мои, побуревшие.

Я закрылся ладонью.

– Ай-ай! – сказал я. – Не смотри так на меня, дорогой Лёвчик. Мне, право, совестно, что я оторвал тебя от ученых занятий. Но мне… я…

– Так что же?

– Нет. Не могу. Впрочем – изволь. Мне показалось, что ты… что тебя либо душит кто-то невидимый, либо ты сам задыхаешься.

И тут Лев облегченно расхохотался, как бы журчащий камешками ручей, стекающий с горки в речку.

– Экая болезненная фантазия у тебя, Иван, – сказал он, отсмеявшись и укоризненно качая головой. – С такой болезненной фантазией ты вряд ли будешь большим человеком. Несолидно. Несолидно.

И добавил интимным шепотом, приблизив мое взволнованное ухо к своим чистым губам:

– Я, Ванюша, тово… я, маленько, эта… зевнул. Ха-ха-ха-ха!

Я остолбенел. Лев выпрямился и заметил громко:

– Устаешь-таки в конце рабочего дня. Устаешь. Устаешь, понимаешь.

От этих громких слов его коллеги зашевелились и стали колебаться за столами. До этого они не обращали на нас никакого внимания.

Гудели вентиляторы.

* Публикуется впервые

…школьного товарища Льва. – Здесь я пожертвовал персонажу некоторые черты поэта Льва Тарана-Лещева (см. комм. к рассказу «САДЫ АЛЛАХА…»).

«Сибцветметбумремонт». – Живя в городе К., я одно время работал по геологической специальности в ЦНИЭЛ МЦМ СССР (Центральная научно-исследовательская экономическая лаборатория Министерства цветной металлургии), а потом в институте «Сибцветметниипроект». Оба этих заведения являлись бывшими «шарашками» и располагались около тюрьмы. Шорохи моей производственной деятельности слышны в рассказах «Высшая мудрость», «Укокошенный Киш», «Или-или», что помещены в этой книге.

Электронная машина «Элка». – Видел недавно в Политехническом музее города Москвы.

Так уж устроено

Раз у нас один ужасный случай вышел на сибирском пляже около нового моря, когда один старичок пошел купаться и стал тонуть, уйдя под воду.

Ну, его, конечно, вытащили и положили на песочек близ воды.

Толпа вокруг, и я пришел. Он там лежит со сделанным искусственным дыханием и тяжко стонет, тем самым прося еще какой-либо помощи. «Пить, – говорит, – дайте».

А одна женщина так заявляет:

– Я читала в книге и видела в кино, что если кто просит пить после утопления, так ему этого нельзя, а то он с ходу помрет. Он наглотался столько воды, что лишний ее глоток может погубить беднягу.

Ну, пить ему тогда, естественно, не дали, конечно. Он стонет. Я еще немного постоял и ну купаться!

Купался я часа три. Аж даже посинел! Так здорово было! Прошел белый катер, и мне удалось порезвиться в его изумрудных волнах. Видел девушку в красной купальной шапочке. Шибко она была красивая на фоне убегающей вперед тайги, нависшей над берегами! Часа три. Вышел на берег.

А там на песочке близ воды тот старичок еще лежит и по-прежнему протяжно стонет. Толпы уже нет, но уже снова собирается.

И я пришел. Слышу, как новая женщина говорит:

– Я знаю, что нужно дать ему скорей попить. Вы слышите? Слушайте, как он жалобно стонет. Бедняк совсем может умереть от сухости в организме, и тогда его уже ничто не спасет!

Ну, тогда, естественно, напоили его, конечно. Старичок мигом настолько ожил, что даже встал и, посмотрев на нас расцветшими озорными и даже совсем как бы молодыми глазами, куда-то ушел.

А я опять побежал купаться. В наших краях, видите ли, лето, несмотря на то что жаркое, само по себе очень короткое, и за его время нужно успеть получше набраться ультрафиолетовых лучей. Так уж устроено. Так всё устроено.

* Публикуется впервые

Так всё устроено. – Финальная фраза являет собой яркий пример того, что советские литературные критики называли «сомнительным обобщением».

Справедливость

Как-то раз мы все, трудящиеся, ехали в своем маршрутном такси. Куда? На работу, конечно.

Ну, едем молча, и вдруг эдакая такая… фифа крашеная заходит на остановке, плохо закрывая за собой дверь.

Шофер ей сразу говорит:

– Вы, пожалуйста, дверочку за собой прикрывайте…

А фифа крашеная молчит.

– Дверочку хлопните за собой, а то кто-нибудь может на повороте выпасть.

Она же молчит и удобно устраивается в кресле спиной к движению, боком к двери.

Тогда один из пассажиров, Самсонов, солидный такой человек, даже вспылил:

– Девушка, вы что, не понимаете, понимаешь?.. Вам ведь говорят? Поберегите себя, понимаешь… Ведь вы покалечиться можете…

– Этого не бывает никогда, – сказала фифа крашеная, захохотала и тут же вылетела вон.

Выскочил шофер. И мы кое-кто, трудящиеся, вышли, любопытные.

Фифа крашеная лежала на городском снегу. Покалеченная. В гневе. Под глазом у нее имелся синяк, и она говорила такие речи:

– Я на вас подам на суд, шофер! Не думай, что тебе это так сойдет даром! Я запомнила твой номер. Он – КРЯ-КРЯ 11–13. Я восстановлю справедливость.

Шофер от таких слов натурально заплакал. Он вскричал, протягивая по направлению к нам свои короткие руки:

– Я ж вить предупреждал! Где справедливость, трудящие?! Вить она же, фифа крашеная, подаст! Она подаст, и я буду ответчик, а она – истец!

– И за «фифу крашеную» ты ответишь, – посулилась фифа крашеная. И, не желая вставать, тут же встала и пошла писать заявление.

Шофер тогда стал бить себя в грудь и кричать, ища сочувствия:

– Ах я несчастный! Лучше бы я сам выпал из своего же автомобиля!

Но мы молчали. Потому что время шло, а такси стояло. Вот если бы наоборот – тогда другое дело.

* Публикуется впервые

Легкий рассказец на тему «все еще имеющихся всегда недостатков» на нашем светлом пути.

Миссия общения

Дело было ночью. Герберт Иванович Ревебцев ухватился за железобетонный троллейбусный столб.

И внезапно услышал такие странные звуки: «Ди-ли-ди-ли-дон. Трах. Пух. Бах».

А вместо сцен и пейзажа ночной жизни видит – летит повдоль троллейбусных проводов громадное белое яйцо, падает оземь, и из него выходит некто в белых синтетических одеждах.

И простирая руки гóре, направляется к Герберту Ивановичу и говорит по-английски, по-немецки.

А Герберт Иванович молчит.

– Здравствуй, брат, – объявил тогда прибывший. – Обними меня. Я явился с других планет и миров.

– Гыум, кхе, – ответил Герберт Иванович, не отпуская столба.

А инопланетный тут радостно вздохнул, видя налаживающиеся контакты. Вздохнул и опустил руки.

– Сведения о вашей чудной планете я уже все имею. Размеры, состав, химические и иные величины, история, культура. Я имею все. Хочу оставшийся по программе отрезок времени провести непосредственно в беседе с хозяином планеты, с человеком… – так пояснил он свои желания и действия. – У нас всего несколько коротких минут. Какое общественно-политическое устройство вам нравится больше всего, например?

И замолчал, ожидая. А Герберт Иванович сначала ничего не говорил, а потом из него вырвалось слово. Слово это было «ты».

– Ты… – внятно сказал Герберт Иванович.

– Ты – я, – обрадовался космонавт, показывая услышанное пальцами. – Я – ты. Контакт. Скажите тогда, кого из писателей вы предпочитаете? Плутарха или Овидия? Руссо или Вольтера? Достоевского или Толстого? А может, вы любите их всех вместе?

– Зьмей! – услышал он в ответ от пошатывающегося Герберта Ивановича.

– О! Я с тревогой замечаю – вы устали после напряженного рабочего дня. Чем вы занимаетесь? Проектируете ли космические корабли? Либо множите интеллектуальную мысль?

– Тело, – сказал Герберт Иванович.

– А-а! Вы отдыхали. Природа. Я правильно понял? Ваша одежда измята. К ней пристали вещества верхнего слоя земной коры: глина, окурки. Вы удили в воде рыб? Вода. Аш два о? Правильно?

– Тело… – повторил Герберт Иванович.

– А как тогда у вас на Земле обстоит с вопросами добра и зла? Решены ли? Или не совсем? Ответьте, умоляю вас, ибо час мой близок, и я должен оказаться на своих планетах в указанный срок.

Бормотал, бормотал Ревебцев невнятно, а тут вдруг и потекли из него слова бурным потоком.

– Ты, зьмей, порвал мне нову телогрейку?! – завопил он. – Да я тебя щас!

И он замахнулся на пришельца кулаком, но не попал. Он не попал, снова обнял столб и, горько рыдая, медленно сполз к его подножию.

Пришелец тогда сразу пошел к своему аппарату, наладил его улетать и злобно сказал, захлопывая крышку:

– Раз на Земле живут такие паразиты, то ну их к черту! Все, все будет доложено Верховному Планетарному Совету. Мы вам покажем кузькину мать! Мы вам устроим!

Сел, захлопнул и исчез во мраке космоса.

А Герберт Иванович вскоре был обнаружен людьми.

– Вот же свинтус! Выбрал время надрызгаться! – ворчал милиционер, прибирая Ревебцева в известную многим машину. – Из-за вас, алкашей, всё! Все беды!

Если бы он знал, этот простой человек в шинели цвета маренго, какой глубокий и даже пророческий смысл имеют его слова! Мне даже страшно! Эхе-хе! Что же с нами будет? А вдруг они действительно не простят? А вдруг этот… как его… Верховный Планетарный Совет действительно устроит нам какую-нибудь такую «войну миров», а? Что вы на это скажете?

Но космонавт, между прочим, тоже хорош. Нашел когда прилетать. Когда у Герберта Ивановича запой. Прилетел бы, например, когда тот трезв или просто с похмелья… Этому космонавту можно посоветовать так: «Ты, братец, прилетай к нам, пожалуйста, еще раз. Чрезвычайно просим. Если хочешь обязательно к Герберту Ивановичу, так прилетай к Герберту Ивановичу. Но только когда он будет похмелившись. Он тогда тебе все расскажет: и про Плутарха с Овидием. И про зло с добром. Если ты ему, конечно, еще стопочку поднесешь. Вот так! Или уж лучше вообще не прилетай. Нечего нас зря расстраивать!..»

* Публикуется впервые

Я себя не переоцениваю. Это не что иное, как упражнение на заданный мировой литературой сюжет столкновения двух цивилизаций. Упражнение могло быть иллюстрировано карикатурой великого рисовальщика Славы Сысоева, где внеземной пришелец плачет у своего разбитого космического аппарата, на котором русские земляне уже написали известное на весь мир матерное слово из трех букв. Но я с Сысоевым познакомился и подружился значительно позже, в начале «перестройки», когда он, отсидевший за свои карикатуры два года, только что вышел из лагеря. Слава умер в Берлине (2006). Светлая память!

Сплошные подвиги

Это будет самый короткий мой рассказ. Но знаменит он будет не этим. Он знаменит будет тем, что я его совершенно отказываюсь писать и тем самым другим гаврикам прокладываю курс, будто я летный штурман. Потому что если я его напишу подробно, с красочными деталями, то меня каждый имеющий голосок обвинит мало того что в глумлении. Меня каждый имеющий голосок обвинит еще и в кощунстве, чего я тщательно избегаю. Поэтому рассказ я писать не стану, но в чем суть – сказать, естественно, не премину. Уж больно охота, ибо все-таки писатель я, а не фраер в обмотках.

Но буду краток. Все дело в том, что тут у нас жил один пожилой человек, уже собравшийся на пенсию. Заслуженный. Ну, жил да и жил бы себе спокойно. Но он раз прочитал в газете, что много лет назад в одном месте неизвестный герой совершил подвиг. Человек сопоставил обстоятельства и решил, что подвиг совершил именно он, и написал куда надо, прося, чтобы его как-нибудь отличили от остальных людей, которые подвига не совершили. Об этом же он громко рассказывал в курительном помещении. Однако его не отличили сразу, потому что таких неизвестных претендентов на тот подвиг оказалось по Союзу сразу четыре человека, один другого краше и заслуженней. После долгих разбирательств выяснилось, что подвиг совершил один из этих четырех, другой. Его и обласкали. А нашего зло и подло нарисовали в учрежденческой стенной газете в виде карикатуры, имеющей орден, который был проведен пунктиром.

Вот так. Но прошло еще довольно много лет, и сын этого человека тоже попал в армию, и там тоже совершил какой-то подвиг, о чем было написано в двух газетах. А в каких – я не знаю. Зато знал папаша. Он вырезал заметки этих двух газет и теперь всюду носит их в кармане. Он мне вчера их показывал и очень просил, чтобы я написал письмо-отклик на его сына командиру сына в часть, где бы я его, сына, командиру похвалил и выразил свое оригинальное восхищение его подвигу. Я внимательно выслушал этого человека, взял адрес его сына части и, может быть, даже и напишу просимое письмо-отклик. Мне письмо-отклик написать – раз плюнуть. Я их тыщу раз писал. Вот и все, что я вам хотел рассказать. А если кто хочет искать в рассказанном какой-либо подтекст, то я его презираю и считаю за глупого человека. Никакого подтекста тут нету. Я хотел описать вам эту ситуацию, и я ее вам кратко изложил, не желая вплотную связываться с такой формой литературного творчества, как рассказ. Не хочу я себе неприятностей наживать, а рассказать охота. Вот я и выкручиваюсь. А подтекст – какой там еще подтекст? Что я вам, Хемингуэй, что ли?

* Публикуется впервые

Это будет самый короткий мой рассказ. – Нет, не будет. Недавно я написал рассказ в 84 слова. Вот он:

ВСЮДУ ЖИЗНЬ

– Существительное «козел» является одним из самых грубых слов русского языка, – думал интеллигент в нулевом поколении Козлов, стоя при советской власти в очереди за водкой по 2-87. Другие мужики мирно матерились на букву «ё», ожидая, когда сука Дуська наконец отворит послеобеденные двери. Тут один невежа совершенно случайно назвал Козлова «козлом». Козлов ринулся в бой, сидел за это в тюрьме, где познакомился с диссидентами, серьезными ворами и расхитителями социалистической собственности. Сейчас Козлов и сам стал олигархом, его разыскивает Интерпол, а счастья все равно нету.