Текст книги "Осада и оборона крепостей. Двадцать два столетия осадного вооружения"

Дама Элеанор восприняла это поручение без малейшего возражения и с внешним спокойствием, хотя сердце ее готово было разорваться под корсетом, подчеркивавшим ее стройную фигуру.

Ночь она использовала вместе со своими служанками для приготовлений к путешествию, а рано утром послала за аббатом. Аббат, слишком ясно предвидевший – что бы ни произошло – опустошение владений монастыря, дал волю многократным вздохам, протестовал и осуждал варварство нынешнего времени, но к решению так и не пришел. «Господин аббат, – сказала ему наконец Элеанор, – с вами или вашими монахами или без, но я собираюсь в путь сегодня утром; хотели бы вы защищать свои интересы сами или позволить их защиту женщине?» – «Ах! Благороднейшая сеньора! – ответствовал аббат. – Могу ли я покинуть свою паству, когда волк готовится пожрать ее?» – «Тогда дайте мне трех ваших монахов». – «Да, вы правы; так надо, так должно быть». – «Пусть они будут здесь верхом через час». – «Хорошо, благородная леди, они будут здесь под защитой Господа и Святой Девы!» – «Но прежде всего, господин аббат, ни слова об этой поездке, и чтобы братья не знали, куда я их забираю». – «Да, конечно; братья должны полагать, что их посылают в какое-нибудь имение или в соседнее аббатство». – «Отлично, но поторопитесь!» Дама Элеанор, плача, обняла своих детей, мужа и дядю; но, осушив слезы, взобравшись на свою лошадь, она предстала перед своим маленьким эскортом со спокойным выражением лица. «Добрая племянница, – сказал ей барон Ги, когда она уже сидела на лошади, – герцог наверняка сделает все, что в его силах, чтобы оказаться здесь как можно быстрее. Может быть, он появится здесь еще до вашего возвращения. Если случится так, действуйте с осторожностью, спрячьтесь сами и укройте свою свиту у вашего подвассала Пьера Ландри – в двух лигах отсюда, в долине; он будет знать о ваших намерениях, будет следить за вашим возвращением и сообщать мне о вас. А потом посмотрим, что можно будет сделать».

Кортеж госпожи Ла Рош-Пон состоял из дюжины верных людей, жителей замка, которыми командовал ветеран-рыцарь, обладавший благоразумием и опытом, да двух женщин и трех монахов. Отряд, как предполагали слуги замка, отправлялся с визитом к госпоже Куртене, тетушке Элеанор.

Глава 10
Четвертая осада

Герцог Бургундии спешил как можно быстрее привести своего вассала к покорности. В течение двух недель он собрал шесть-семь тысяч воинов и начал свой поход. Ансерик и барон Ги не преминули максимально воспользоваться этой передышкой. Они снабдили крепость продовольствием как минимум на три месяца. Кроме того, изготовили четыре большие катапульты – требюше (метательная машина для бросания камней, бочек с зажигательной смесью и др.; разновидность этой машины – фрондибола) и полдюжины обычных катапульт. В лесу было нарублено много леса для изготовления заборов, палисадов и деревянных заграждений. Тридцать каменотесов были постоянно за работой, изготавливая метательные снаряды весом 60 и 100 фунтов для баллист. Каждый работник мог произвести десять штук в день, и через две недели накопился склад, на котором находилось четыре тысячи пятьсот таких снарядов. В городе изготавливались арбалеты и стрелы для них, ибо горожане, которым предстояло служить, были обязаны явиться вооруженными, снаряженными и обеспеченными снарядами в достаточном количестве. Были также и лучники, для которых готовились стрелы из ясеня, луки из тиса и тетивы из длинноволокнистой конопли.

Хотя сеньор Ла Рош-Пона и не мог, как говорилось выше, собрать более тысячи восьмисот воинов (а поэтому не мог рассчитывать на защиту всего плато – иначе говоря, крепости и аббатства), барон Ги, имевший на то причины, уговорил его не позволять врагу занять монастырь, не обороняя его, пусть даже в малой степени. «Вы должны оборонять монастырь, – заявил он своему племяннику, – тогда, когда здесь замешаны интересы сюзерена; а поскольку впредь вы собираетесь дать присягу верности от своего поместья королю Франции, ваш сюзерен – он; а посему затронуты его интересы, и ваш долг – защищать аббатство».

На это поверхностное рассуждение Ансерик не смог найти ответа. Поэтому северная стена аббатства была приведена в надлежащее для обороны состояние; ее северовосточный угол с помощью прочного палисада и рва был соединен с развалинами римской стены, все еще существовавшими на краю плато, западный уступ плато над городом – между аббатством и внешним двором замка – был забаррикадирован.

Аббат проявил внешнее несогласие с этими оборонительными работами, обоснованно утверждая, что аббатство не воюет с герцогом Бургундским и не отказывает в своей обычной верности. Но барон Ги, как старый крестоносец, был первоклассным казуистом и, опираясь на букву учредительных документов и дарственной, утверждал, что сеньор Л а Рош-Пона сражается за свой сюзеренитет и, следовательно, он должен соблюдать верность условиям уважения аббатства. Эти дебаты не останавливали работу тружеников; и хотя аббат отправил своих вассалов охранять монастырь, те не особенно торопились подчиниться его требованиям, полагая, что не в состоянии сопротивляться вассалам Ансерика, предпочитая выжидать перед тем, как принять чью-то сторону.

Барон также приказал выкопать ров от юго-восточного угла стены монастыря до восточного гребня плато; потом он распорядился накрыть его бревнами и фашинами и грунтом, который был здесь ранее, чтобы не осталось никаких внешних признаков существования рва. У барбикана замка и рва был сооружен прочный палисад, защищавший периферию, оставляя между собой и стеной пространство в двадцать шагов, и который создавал огороженное место в тридцать шагов перед контрэскарпом рва.

На двадцать второй день после ответа Ансерика (5 мая) войска герцога появились на плато перед аббатством. Шедшие в первых рядах рассеялись по городу и начали грабить его, когда вмешался герцог и, вопреки своему обыкновению, приказал уважать жителей и их собственность. Послушавшись на этот раз мудрого совета, он вознамерился отделить интересы вассалов Ансерика от интересов их хозяина, изолировать его и тем самым покорить его с большей легкостью.

В тот же вечер он в сопровождении труб оповестил город о том, что атакует только сеньора Ла Рош-Пона, который был объявлен уголовным преступником за то, что нарушил свою клятву верности герцогу Бургундскому; что к жителям города и долины будет проявлено почтительное отношение, если они не перейдут на сторону сеньора Ла Рош-Пона; что с этого дня и впредь они свободны от всех пошлин и услуг указанному сеньору; но те, кто будут признаны виновными в содействии ему, будут повешены, как изменники своему законному господину – герцогу Бургундскому.

Перед стенами аббатства появился герольд и громким голосом произнес такое же воззвание (см. рис. 35). Но барон эту вероятность предвидел, и все горожане, которые пришли по приказу Ансерика с оружием, были заперты в крепости. Для обороны монастыря он отрядил только тех воинов, на кого мог положиться, – воинов, напрямую зависевших от Ансерика и связанных с ним судьбой, – некоторые из них были авантюристами, принимавшими участие в любых войнах, что могут вспыхнуть; такие воины, не имея семейных уз или родины, обычно сражаются за тех, кто им лучше платит.

Защитников монастыря вряд ли насчитывалось более ста таких решительно настроенных людей. Они встретили воззвание герольда оскорбительными криками, ответив, что не знают никакого иного господина, кроме короля Франции, и что, если дело дойдет до повешения, они сумеют сыграть в эту игру так же хорошо, как и люди герцога. Ночью напротив северной стены монастыря были сооружены две баллисты, и скоро они разрушили укрепления; но люди Ансерика укрепились в здании за этой стеной; и когда воины герцога ринулись на штурм с лестницами, их встретил ливень дротиков, убивших некоторых из нападавших.

Тем не менее осаждавшие взобрались на стену и спустились в узкий длинный двор, окруженный зданиями. Здесь на них обрушились камни и обломки дерева, которые защитники бросали в них из окон. Восточный двор был забаррикадирован, а Ансерик с двадцатью воинами охранял эти баррикады. Он мужественно защищал их в течение доброго часа, и бургундцы, сражавшиеся в узком пространстве, понесли некоторые потери. Однако им удалось взломать одну из дверей этого дома, и они бросились в монастырь. Здесь они опять подверглись обстрелу дротиками и камнями, которые метали в них несколько защитников, поставленных на северной стороне церкви.

Отряд бургундцев начал штурмовать юго-восточную баррикаду вне двора, чтобы взять аббатство с тыла. Как раз там был поставлен барон примерно с пятьюдесятью воинами. Бой был суровым и кровопролитным, и перед отходом, видя, что защитники постепенно покидают аббатство, он приказал поджечь фашины во рву позади себя.

Ансерик и его люди уже были на пути к замку и укрылись под защитой барбикана. Барон присоединился к ним, преследуемый большим отрядом бургундцев. Но скоро из рва стал подниматься густой дым, а нападавшие, которые подходили, видя под собой провалившуюся землю, не осмелились продвинуться вперед. И в этот момент Ги и Ансерик обрушились на тех, кто рискнул подойти к барбикану на расстояние выстрела из лука, и убили изрядное их количество.

Возбужденные боем и разгневанные сопротивлением, с которым они столкнулись, воины герцога врывались в различные дома, убивая раненых и грабя. Огонь, разожженный то ли защитниками, то ли бургундцами, скоро добрался до монастыря и крыши церкви.

Бедные монахи, собравшиеся на клиросе во время сражения, скоро были вынуждены покинуть свое убежище, потому что горящие головни падали на выложенный мозаикой пол через отверстия в сводчатом потолке. Уже была ночь, и многих из них перебила пьяная солдатня. Большинство из них сгрудились, дрожа от страха, в сводчатом зале на первом этаже. Именно там герцог обнаружил их, когда вошел в горящий монастырь. Аббат бросился на колени, но раздраженный герцог резко оттолкнул его, произнеся: «Господин аббат, я вижу, что война со своим господином становится делом духовных лиц; и благодари Бога, что я не приказал повесить тебя и твоих монахов. Убирайся и сообщи своей братии о конфискациях!»

Напрасно аббат пытался доказать свою невиновность и клятвенно заверял, что если аббатство и было укреплено, то против его воли; а герцог, чье раздражение, казалось, распалялось с каждым словом, произнесенным святым отцом, кончил тем, что приказал своим людям вышвырнуть всех монахов.

Несчастная братия, страдая от голода, отправилась в город, где некоторые сердобольные люди приютили монахов; но герцог на следующий день объявил, что всякий житель, осмелившийся дать кров монаху, будет повешен. Поэтому, собрав немного еды, монахи отправились в Клюни пешком.

Герцог приказал потушить пожары, ибо намеревался остановиться в монастыре на время осады замка; но уже не осталось места, годного для жилья, кроме дома аббата, расположенного к северу от церкви (см. рис. 35).

Укрывшись в замке после потери четверти своих людей, участвовавших в кровопролитном сражении, Ансерик и барон занялись последними приготовлениями. Возвратившиеся с ними войска были в приподнятом состоянии духа, потому что они нанесли врагу весьма чувствительный урон и не думали ни о чем, кроме того, что будут защищаться до последнего. Барон Ги был в восторге, и его мрачное лицо светилось от радости.

«Мы доблестно сражались, – заявил он своему племяннику, когда они остались наедине, – я говорю, доблестно: сейчас, когда горит монастырь, мы уверены, что нам поможет король Франции; мы сделали впечатляющее начало». – «Но эти бедные монахи, что сталось с ними? Ах! Мой драгоценный дядюшка, лучше было бы их не трогать; и у нас сейчас здесь было бы на тридцать смелых воинов больше, и нам не надо было бы упрекать себя за то, что монастырь сгорел, а монахи, вероятно, перебиты». – «Стой, стой, мой добрый племянник! Монахи всегда выкручиваются из своих проблем, и они наверняка смогут восстановить свой монастырь. Кроме того, ведь это же воины герцога сожгли его! И еще, разве не наш долг – защищать монастырь? Не будем больше об этом. Жан Отт сегодня ночью выберется через подземный ход главной башни. Это крутой парень, но в то же время проныра и хитрец; за пять дней он доберется до нашей благородной Элеанор и расскажет, как этот благородный герцог разграбил аббатство и сжег все монашество! Это же главное! Главное!»

Обе стороны захватили примерно по дюжине пленных. На следующее утро, 7 мая, народ в замке увидел троих несчастных повешенными по приказу герцога на деревьях парка в поместье. Немедленно в ответ на зубцах барбикана были повешены три бургундских пленника.

Ни один из мостов осаждающими не был уничтожен. Они были захвачены воинами герцога, и каждый защищался крепкими заграждениями (рис. 38), чтобы воспрепятствовать всякому сообщению между двумя берегами. Южная стена аббатства была укреплена палисадами, примыкающими к двум водоразделам к западу и востоку от плато. На двух мельницах, принадлежавших монастырю (см. Ж, рис. 35), была поставлена охрана, а у берега речки, ниже юго-восточной части замка, была построена деревянная башня.

После принятия этих первых мер герцог приказал выкопать ров с насыпью, пересекающий парк замка на расстоянии полета стрелы и соединяющий два водораздела. Этот ров, стерегущий выходы осажденных из крепости, был укреплен двумя деревянными башнями, по одной на каждом конце, с выходом возле каждой из них и одним посередине (рис. 39). Таким образом, замок был полностью осажден (15 мая).

Рис. 38. Оборонительные заграждения на мосту

Пока шли эти работы, каждый день происходили мелкие стычки между защитниками и осаждающей стороной. Они испытывали силы друг друга, но никаких серьезных боевых действий не предпринималось. Герцог направил все свои силы на то, чтобы не дать бежать сеньору Ла Рош-Пона и его людям: он просто выжидал. Барон Ги часто запирался с некоей личностью, которую называл своим священником и который сопровождал его на пути из Палестины. В замке этого так называемого священника называли не иначе как Сарацин. Это был высокий худощавый тип со смуглым лицом, черными глазами и волосами, всегда одетый в серый surtout (широкое верхнее платье) из грубой ткани. Он был неразговорчив и ничего не пил, кроме воды, но никогда не упускал случая присутствовать на мессе в часовне замка и долгие часы проводил в молитве. Барон утверждал, что тот относится к Вифлеемскому ордену.

Рис. 39. Четвертая осада. Бургундское укрепление со рвом, препятствующее вылазкам осажденных

Кем бы ни был Сарацин, он присматривал за больными и имел при себе средства от всевозможных ран. Он был обходителен в манерах, никогда не глядел женщинам в лицо, был ученым человеком и читал вслух так, что доставлял удовольствие деликатным ушам. Официально его называли брат Иероним. Теперь, во время передышки, которую враг предоставил осажденным (которых было не так много, чтобы чинить какие-либо помехи осадным работам бургундцев, и которым не оставалось ничего иного, кроме как вести внимательное наблюдение), в замке обратили внимание, что барон и брат Иероним проводят вместе целые часы в нижнем жилом помещении одной из башен, ключи от которого были только у них.

Шел восьмой день осады, который, похоже, близился к концу (22 мая). В тот вечер у барона было секретное совещание с племянником и братом Иеронимом, и примерно в шесть часов вечера был отдан приказ построить одну из самых больших требюше, чей каркас был подвезен прошлой ночью, на западном конце бордюра, снаружи рва.

Примерно в два часа ночи устройство было смонтировано, ночь была совершенно темная, как и должно было быть в это время года. И тогда испытали дальность стрельбы камнями на правой башне, построенной осаждавшими для того, чтобы не дать осажденным совершать вылазки; и когда была определена нужная дальность – точка, определявшаяся по шуму, производимому снарядами при падении на деревянные конструкции, – брат Иероним поместил в опущенную перед ним пращу требюше, бросавшую камни, бочонок, снабженный фитилем, поджег фитиль с помощью факела, взятого из жаровни, которую разожгли для этого, и приказал отпустить брус требюше.

Со свистом конец балки прочертил огненную дугу, и бочонок рванулся вперед, оставляя за собой длинный и яркий след; он ударил в деревянную башню и, разбившись, разбросал в стороны сноп ярких огней, которые, казалось, вцепились в это деревянное сооружение. Орудие, вновь опустившись, отправило в путь второй бочонок, а за ним и третий. И деревянная башня стала походить на печь (рис. 40).

Среди стражи в лагере осаждавших возникло огромное возбуждение, и до защитников доносились крики с крепостных стен. Воспользовавшись их замешательством, Ансерик приказал открыть барьер из наклонных щитов и во главе двухсот воинов на полной скорости устремился к форпосту осаждающих, прошел через центральные ворота, которые почти не охранялись, и повернул влево, проходя вдоль внутренней стены вражеских земляных оборонительных сооружений.

Бургундцы занялись башней, пытаясь потушить пламя. Осажденные набросились на беспорядочную массу, большинство в которой было безоружно. Барон также вышел со вторым отрядом, чтобы прикрыть отход своего племянника. Герцог услышал крики из аббатства, увидел пожар и немедленно приказал идти в наступление. Но на исходе ночи воины были не очень энергичны. До того как прибыла помощь, у Ансерика было достаточно времени, чтобы перебить либо обратить в бегство всех, кто охранял форпост. А поэтому он смог спокойно вернуться за свою ограду, не потеряв ни единого человека; некоторые, правда, были ранены. Днем перед герцогом предстал дымящийся остов одной из его башен.

Рис. 40. Ночная вылазка гарнизона замка

Эта вылазка подняла боевой дух осажденных; никто из них, кроме тех, кто уже побывал в войнах крестоносцев, не знал силы греческого огня. И впредь они уже считали себя непобедимыми. Именно в этом и состояла цель барона, когда он планировал эту атаку, результат которой в других отношениях был для осажденных незначителен.

На месте сгоревшей деревянной башни герцог повелел соорудить приподнятую платформу из плетеной лозы и грунта, на которой был устроен прочный настил из брусьев для требюше, который продолжался до подступов к замку и почти достигал барбикана. Затем по его распоряжению построили вторую платформу в самом центре форпоста с баллистой, чьи снаряды попадали прямо в барбикан. Этим метательным орудиям стрельбы осажденные противопоставили свою требюше, а также еще одну, сооруженную в навесной башне. Но ни одна из сторон не понесла существенного урона, нанесенного этими машинами за целый день их действия, потому что, как только воины замечали, что брус вражеского орудия опускается, они разбегались из возможной зоны попадания. Осаждавшие расширили центральную платформу и уже были в состоянии собирать на ней баллисты, которым удалось сильно повредить требюше, установленную в навесной башне, а также разрушить палисады перед ней да к тому же нанести повреждения и бойницам стены. Для того чтобы продолжать ведение своих работ, гарнизону крепости пришлось прижиматься к стенам. Когда нападавшие посчитали, что палисады остались без защиты, а стены с бойницами достаточно разрушены, был дан сигнал к атаке (25 мая).

Сначала, защищаясь щитами, лучники и арбалетчики герцога продвинулись примерно на шестьдесят шагов к барбикану, образовав вокруг него круговую дугу – лучники в переднем ряду, а арбалетчики – позади. Как только на стене барбикана появлялся кто-либо из его защитников, его тут же поражали. Гарнизон барбикана, укрываясь, насколько возможно, за остатками зубцов его стены и защищаясь щитами, отвечал изо всех сил, но без нужного результата, ибо его положение было очень тревожным. Не желая без пользы рисковать жизнью своих воинов, Ансерик приказал им залечь на стене, чтобы в любой момент быть готовыми отразить приступ.

Вперед выдвинулись два отряда бургундцев, оснащенные лестницами с крючьями, а также досками для настила, которые они перебросили через небольшой ров у палисада. Несколько решительных воинов Ансерика стали оборонять этот палисад, но его скоро пробило метательными снарядами, так что защитники были вынуждены его оставить. И тут около тридцати лестниц было наброшено на барбикан, и, карабкаясь по ним, цепочки бургундцев стали взбираться по окружности сторожевой башни; но гарнизону барбикана удавалось отцеплять лестницы и сбрасывать вниз нападавших; другие защитники сокрушали штурмующих обломками зубцов стены. Те из атакующих, кому удалось добраться до верха, были встречены ударами алебард, рогатин и ломов.

Подножие барбикана уже было усеяно телами убитых и раненых, обломками лестниц и камнями. С башен ворот замка искусные арбалетчики, будучи хорошо защищенными, поразили большинство из тех штурмовавших, которым удалось взобраться на остатки парапета. Повторявшийся три раза штурм был столько же раз отражен, причем со значительными для бургундцев потерями. Нападавшие рвались в ворота барбикана, но барон, видя, что промежутки между палисадом и рвом защитить уже нельзя, приказал забаррикадировать ворота, оставив лишь узкий проход, чтобы могли вернуться последние защитники палисадов. Как только они вошли, напротив этих ворот тут же были навалены груды бревен и бочек; преодолев палисад, штурмующие оказались под ударами метательных снарядов, которые летели в них с башен и куртин замка. Однако бургундцам удалось установить баллисты для своей защиты и, посылая куски горящей серы и смолы на эти остатки ворот, поджечь их. Пламя перекинулось на баррикаду, но защитники все время подносили новые и новые бревна.

Ночь шла, но врагу не удавалось захватить это оборонительное сооружение. Тем не менее бургундцы удерживали позиции вокруг барбикана, укрываясь за фашинами и плетеными щитами и накладывая под стены стволы деревьев, крупные куски глины и матрасы, взятые из разграбленных домов; а в это время бургундская требюше не переставая обстреливала обороняющихся камнями. Осажденные покинули барбикан в полночь и снесли мост на входе в замок.

Поэтому на рассвете (26 мая) бургундцы уже смогли проникнуть внутрь стен барбикана, не встречая сопротивления, но тут же оказались под ударами метательных снарядов, летевших в них из оборонительных сооружений двора замка, где были накоплены большие запасы для обороны.

Не без потерь наступавшие смогли закрепиться на захваченной позиции внутри барбикана, причем они разрушили значительную часть его стены. Затем, расчистив брешь, они принялись за работу с целью выдвинуть вперед кота, который заранее был сооружен за пределами досягаемости вражеских метательных орудий, на некотором удалении от сторожевой башни, а в это же время снаружи стен барбакана были сооружены две террасы, упиравшиеся в эти стены (рис. 41).

Бургундцы не могли предпринять новых атак, пока эти сооружения не будут завершены. Барон Ги решил воспользоваться этой передышкой. Позади куртины, что слева от ворот двора замка, он на деревянной платформе установил две оставшиеся требюше, а затем соединил один угол часовни и угол здания Г, принадлежавшего конюшням, добрым палисадом со рвом P (см. рис. 36) Требюше были собраны внутри этого палисада, образуя внутренний ретраншемент. В то же время деревянные конструкции хорд (навесных галерей) на стенах были промочены и смазаны грязью с той тщательностью, какую позволяли вражеские атаки.

Рис. 41. Осаждающие заняли барбикан

Эта предосторожность была небесполезной, потому что бургундцы скоро обстреляли хорды на стенах из катапульт дротиками с паклей, которая была предварительно опущена в смолу и подожжена. Осажденные, вооруженные шестами, к которым были привязаны куски промоченной ткани, без особых проблем тушили эти зажигательные снаряды, потому что такое пламя не обладало интенсивностью греческого огня. Помимо этого, пакля иногда тухла и сама во время полета.

Через двенадцать часов требюше осажденных были смонтированы и начали посылать камни весом 60 и 100 фунтов на занятый врагами барбикан и даже за него, что весьма обеспокоило противника, потому что, не видя метательных орудий, они не могли нацелить в ответ (лишь предположительно) свои баллисты, которые установили на террасах, и все их снаряды пролетали над головой защитников. В течение трех дней ни у одной из сторон не произошло перемен. Бургундцам, однако, удалось засыпать ров справа от ворот в замок, и они настолько интенсивно обстреливали камнями из своих баллист деревянные галереи-хорды соседних башен, что они местами были сильно разбиты; но каменные бойницы позади них остались целы, и защитники все еще были хорошо укрыты за зубцами, продолжая обрушивать на врага тучи стрел из арбалетов и из луков.

Когда ров был засыпан (30 мая), к стене приблизился кот, перемещаясь на роликах между двумя террасами через брешь в барбикане. Затем, поскольку насыпь во рву была наклонена в направлении куртины, кот сам ударил своим железным тараном по стене (рис. 42). В этот момент осажденные сбросили на двускатную крышу кота гигантские камни, брусья и бочонки с греческим огнем. Но крыша была надежно покрыта железом, ее скаты были с большим уклоном и покрыты глиной и намоченными тюфяками, отчего камни, брусья и бочонки соскальзывали направо и налево. Воины, находившиеся внутри кота, отбрасывали горючие снаряды с помощью длинных вил, чтобы не воспламенить стенки кота. Таким образом, его удалось сохранить, несмотря на все попытки осажденных, и саперы, защищенные его крышей, принялись за работу у подножия стены.

Рис. 42. Кот

На следующую ночь барон Ги решился на последнюю попытку поджечь кот. Уже было слышно, как копают саперы. Под воротами Б (см. рис. 36) двора был водосток, который сбрасывал дождевую воду со двора в ров. К тому времени, когда подступил враг, его устье было большей частью замуровано. Настил моста, рухнув, еще более скрыл его от глаз осаждавших.

Барон распорядился бесшумно расчистить проход ломами, а когда он оказался достаточно велик, чтобы через него мог протиснуться человек, он отобрал трех надежных парней, которые вместе с братом Иеронимом соскользнули в ров. Обогнув ползком насыпь, на которую опирался кот, они подсунули под него два небольших бочонка с греческим огнем. Воспламенив фитиль с помощью какого-то средства, которое брат Иероним принес с собой в ящике, они вернулись назад тем же путем, а устье водостока вновь замуровали.

И потом с верхушек соседних башен осажденные имели удовольствие видеть, как бочонки распустили вверх потоки белого пламени, которое, охватив деревянные части кота, подожгло его.

Чем больше воды лили осаждавшие на огонь, тем сильнее он разгорался, поэтому они стали использовать дерн и рыхлую землю. А защитники вновь принялись забрасывать крышу кота бревнами и камнями, а потом добавили бочек с греческим огнем, связок хвороста и фашин.

Несмотря на попытки бургундцев, кота, который заполнился удушающим дымом, удерживать уже не было возможности. И они были вынуждены оставить его; с огромным трудом им удалось уберечь от огня примерно 18 футов кота, отрубив эту часть с помощью топоров. Осажденные, со своей стороны, не смогли защитить от огня часть галерей-хорд на стене, нависавших над котом, но эти хорды свое отслужили, поскольку были сильно повреждены, поэтому защитники ограничились тем, что не дали огню распространиться вправо и влево. Целиком сгорела вся головная часть кота и еще 20 футов его длины.

Саперы бургундцев в своем подкопе не очень продвинулись, и предстояло извлечь еще немало породы, чтобы двум проходчикам укрываться от метательных снарядов, бросаемых с крепостных валов. Поэтому под покровом ночи несколько саперов вернулись к входу в шахту, прокравшись под обломками кота. Была кромешная тьма, и защитники их не заметили. Но брата Иеронима насторожили подозрительные звуки, и скоро он отправился доложить барону, что враги снова делают подкоп. «Хорошо, – произнес тот, – давайте повторим вчерашний маневр, пошлем людей через устье водостока, который эти бургундцы по своей тупости даже не ищут, и пусть несколько добрых ударов ножами избавят нас от этих кротов; но только без шума!» Опять размуровали устье водостока, и брат Иероним с тремя товарищами по предыдущему подвигу, вооруженные длинными ножами, прокрались вдоль стены и добрались до входа в подкоп. Три копателя, поглощенные своей работой, были бесшумно убиты, а четвертый, который прятался среди обломков кота и должен был вести наблюдение, на самом деле спал и ничего не слышал и, в свою очередь, остался не замеченным братом Иеронимом и его спутниками.

Проснувшись вскоре после происшедшего, он тихо окликнул своих сотоварищей… но ответа не последовало; он пошарил рукой и наткнулся на мертвое тело, потом на второе и третье. Охваченный ужасом, не осмеливаясь возвращаться к бургундцам из страха (и вполне обоснованного) быть повешенным, он крадучись пошел вдоль стены, добрался до обломков моста и очутился перед устьем водостока, которое сейчас в тишине замуровывали уже в третий раз. Лишь тусклая лампа отбрасывала слабый свет на рабочих, которые были видны сквозь небольшое, оставшееся незакрытым отверстие. Бургундец сообразил, что происходит, и немедленно решил, что следует предпринять. «Я – дезертир!» – негромко произнес он в отверстие. «Дай руку!» – ответил брат Иероним. В отверстии появилась рука, и монах с одним из компаньонов силой втянули вовнутрь все тело бургундца, причем не обошлось без содранной кожи. Пришельца разоружили и, как только устье водостока было надежно заделано, отвели к Ансерику и барону. Жалкий негодяй, дрожа от страха перед двумя сеньорами, безыскусно поведал, что с ним произошло. Это был молодой человек из города Семюр-ан-Осуа (находится на полпути между городами Дижон и Осюр. – Ред.) и, как и большинство его земляков, он не был лишен сообразительности. Дезертир сообщил всю требовавшуюся от него информацию касательно армии герцога. «Слушай внимательно, что я тебе скажу! – обратился к нему барон. – Если крепость падет, мы тебя повесим до того, как сюда войдет первый бургундец, тем более что, если замок возьмут люди герцога, они тебя повесят наверняка. Если ты будешь верно служить нам, а войска герцога будут вынуждены снять осаду, хозяин Ла Рош-Пона возьмет тебя к себе на службу; какая у тебя профессия?» – «Делаю упряжь». – «Отлично! Тебя приставят к конюшням – не так ли, мой почтенный племянник?» – «Конечно! А если он разумно поможет нам и события покажут, что он говорит правду, при снятии осады он получит два фунта серебра».