Текст книги "Осада и оборона крепостей. Двадцать два столетия осадного вооружения"

Глава 13
Крепость Ла Рош-Пон укрепляется Эрраром де Бар-Ле-Дюком, инженером, для наихристианнейшего короля Франции и Наварры

В 1606 г. Генриху IV удалось покончить с религиозными и феодальными распрями, которые уже более тридцати лет подвергали Францию опасности. Он вынашивал грандиозные планы, которые обещали успех при его искусной политике, патриотической душе, военных талантах и выгодных союзах. Но Генрих IV ничего не оставлял на долю случайности и после своего восхождения на трон не приступал ни к каким предприятиям без всесторонней подготовки для успеха своих дел.

Когда он увидел, что пришел момент, когда он может эффективно вмешаться в дела Германии – у части которой глаза были устремлены на Францию и которая лишь ждала сигнала из Лувра, чтобы избавиться от непрекращающихся распрей князей и от религиозных раздоров, – он принял меры не только для того, чтобы осуществить успешное вмешательство, но и чтобы укрепить свои границы и создать склады и центры для снабжения своих войск. Заручившись благожелательностью швейцарцев и считая спокойной Италию – благодаря договорам и союзам, которые он заключил и сформировал на Апеннинском полуострове, он уделил свое внимание Пиренеям (обороне Русильона) и востоку (линии от Бургундии до Шампани).

Генрих IV ввязался в партизанскую войну, но тогда ставкой была лишь его собственная жизнь. Как монарх, он полагал, что его долг состоит в том, чтобы не рисковать, и перед тем, как приступить к какому-либо серьезному предприятию, им замышляемому и которое могло изменить лицо Европы, он стремился как можно надежнее залучить фортуну на свою сторону. Более шести лет во взаимодействии с Сюлли (Сюлли Максимильен де Бетюн, барон Рони (1559—1641), герцог. В 1599—1611 гг. этот гугенот был сюринтендантом (министром) финансов. Укрепил финансовое положение государства. – Ред.) он не терял ни дня и ни часа в приготовлении для Франции (которая в конце XVI в. была жертвой гражданской войны и иностранного вторжения) будущего самого благородного порядка, которое могло бы обеспечить для нее самую почетную судьбу, если бы рука убийцы не уничтожила в один день надежды, основанные на мудрой политике и самой серьезной и глубокой дальновидности. (Генрих IV (1553– 1610), первый французский король из династии Бурбонов, с 1594 г. гугенот, в 1593 г. принявший католичество, не успел начать задуманную им войну с Габсбургами – его сразил кинжал католика-фанатика Равальяка. – Ред.)

Этот правитель знал по опыту, что в войне всегда возможна какая-нибудь помеха, даже тогда, когда удача находится, или, по крайней мере, так кажется, целиком на твоей стороне, и что талант генерала состоит в его способности раскрыть новые резервы после поражения. Успех в вооружении обеспечивается пропорционально дальновидности, проявленной в том, чтобы не дать первой неудаче превратиться в катастрофу. Поэтому Генрих IV приступил к подготовке надежной линии для отхода и снабжения тыла армии, которую он намеревался лично повести на восток. Он привел в оборонительное состояние города и важные стратегические пункты от города Шалон-сюр-Сон, проходившие через Бон, Дижон по течению Верхней Марны от Лангра до Шомона, через Сен-Дизье, Шалон-сюр-Марн, далее через Реймс, Лан, Перон и Амьен. Он посетил Верден и Мец с целью проверки состояния их укреплений. В Меце он приказал построить очень важные оборонительные сооружения. Город Ла Рош-Пон был включен в ту часть линии обороны, которая пролегала между Дижоном и Лангром. Эти работы, начиная с города Шалон-сюр-Сон, были доверены инженеру Эррару де Бар-ле-Дюку. Он заслужил, как можно заметить, доверие, возложенное на него королем, ибо представил доказательства огромных способностей и изобретательности.

Эррар де Бар-ле-Дюк нашел применение древним стенам, считая их пригодными для обороны при непосредственном соприкосновении с врагом в бою; но он построил укрепления и снаружи, которые господствовали над местностью и вынуждали осаждающую сторону начинать свои действия на удалении 1000—1200 метров. Система бульваров все еще сохранялась, но они вместо того, чтобы представлять собой одиночные изолированные препятствия, защищали друг друга посредством перекрестного огня и являлись на самом деле настоящими бастионами.

Рис. 59. Бастионы Эррара де Бар-ле-Дюка

К тому времени три огромные круглые башни на севере крепости Ла Рош-Пон по большей части разрушились. Эррар устроил на них террасы, а затем окружил их земляными укреплениями с обнесенными стеной эскарпами. В сторону плато, обращенного на север, он соорудил большие клещи (tenaille), построенные вместе с двойным рвом и равелином. На рис. 59 дается общий план крепости после выполнения строительных работ, намеченных Эрраром. Кроме уже упомянутых укреплений, отмеченных в точках А, Б, В и Г, королевский инженер воздвиг бастионы Д, Е, Ж, З и И с системой перекрестного огня, и их выступы (орийоны) маскировали небольшие орудия, назначением которых была защита старых бастионов с фланга.

Рис. 60. Северные укрепления крепости

Большинство старых башен было уменьшено по высоте и оборудовано террасами для размещения пушек. Древний замок, от которого уцелели всего лишь донжон (главная башня) да несколько пристроек, был окружен ограждением с бастионами и клещами на городской стороне.

Нижний город, который располагался к западу, хотя и сузился в размерах, все равно продолжал существовать в описанных выше условиях. Что касается верхнего города, то после опустошительного пожара последней осады он был перестроен в совсем ином стиле. При Франциске I (1494—1547, король с 1515 г.) монастырь был отделен от государства, а его древняя церковь обслуживалась членами монашеского ордена. Старый каменный мост через реку все еще существовал, а в точке П был построен второй деревянный мост, соединявший два берега. Мост в точке Р развалился и с той поры не перестраивался.

От бастиона Б к реке и от бастиона Г к пруду Эррар построил две оборонительные линии: Л и М, кремальеры[13]13
  В плане не прямая, а разбитая на ряд поворотов, один впереди другого.


[Закрыть] – для того, чтобы господствовать над склонами плато вправо и влево и не дать штурмующим занять позиции на восточном и западном флангах крепости.

Для того времени эти укрепления выглядели убедительно, и аксиомы в искусстве фортификации, гласившей «То, что предлагает себя в качестве укрепления, должно защищаться», здесь в основном и придерживались. На рис. 60 даны северные укрепления, которые были предназначены и для контроля над плато, и для того, чтобы затруднить подход к крепости на этой очень доступной стороне. Это укрепление состояло из равелина А высотой не более 6 футов (1,83 метра) над уровнем плато; рядом с первыми клещами Б с выступами-орийонами, на 18 футов (5,5 метра) превышавшими уровень плато, и вторые клещи В, которые были на 3 фута (0,9 метра) выше первых в точке Б. Два бастиона в точках Г и Е прикрывали две большие башни Ж и З, которые были оборудованы террасами. Платформа последней на 3 фута (0,9 метра) поднималась над платформой бастионов. Ворота И XIV столетия были сохранены и отремонтированы, а куртины Л оснащены террасами для установки там пушек.

Рис. 61. Один из бастионов

Над правым фасом равелина проходила дорога, то есть под прямым углом по отношению к центру клещей. Широкий ров Д защищал внешние укрепления, а второй ров М – куртину вторых клещей.

На рис. 61 дается набросок бастиона Е (см. генеральный план, рис. 59) в перспективе. Но этими укреплениями воспользовались только через тридцать лет после их строительства.

Глава 14
Шестая осада

Примерно в начале июля 1636 г. Франция, руководимая кардиналом Ришелье (это время правления сына Генриха IV Людовика XIII (1601—1643), король с 1610 г., однако реальная власть в стране в 1624—1642 гг. принадлежала Ришелье. – Ред.), узнала, что через ее северную границу вторгся слишком известный Жан де Веерт с испано-бельгийской армией, к которой империя (Габсбургов. – Ред.) добавила многочисленный кавалерийский отряд, состоявший из поляков, венгров и хорватов. Эти войска вошли в Пикардию, и Париж в течение какого-то времени ждал осады; но врага задержала осада Корби (к востоку от Амьена. – Ред.), и, взяв этот город, при этом оставив там свой гарнизон, противник отошел из опасения получить удар с тыла со стороны голландцев.

Скоро французская армия, в свою очередь, осадила и отбила Корби. На то же время было согласовано наступление имперских войск на Бургундию, пока армия Конде осаждала Доль (к юго-востоку от Дижона), который продолжал держаться в надежде на испанцев. Но имперская армия, которой слишком долго пришлось дожидаться нужных подкреплений, не начала военных действий в тот же момент, что и испано-бельгийцы, и не переходила границы до 22 октября, что дало время французским войскам, занятым осадой Корби, пройти в Бургундию, собрать отряды в провинции и получить подкрепление, посланное принцу Конде герцогом Веймарским и кардиналом де ла Валеттом (Луи де Ногаре д'Эпернон (1593—1639), верный соратник Ришелье). Будучи не в состоянии снять осаду с Доля, имперские войска взяли курс на реку Сону, которую форсировали, и отправили отряд для захвата города Ла Рош-Пона, с взятием которого они получали возможность сосредоточиться на наступлении на Дижон или Лангр, а также могли отрезать принца Конде. Город Ла Рош-Пон был весьма скудно оснащен артиллерией и имел гарнизон всего лишь около тысячи человек, когда имперские силы появились перед ним 2 ноября. Те насчитывали шесть тысяч человек и привезли с собой тридцать пушек, двенадцать из которых были большого калибра. Имперцами командовал Галас, и они полагали завладеть этим городом в несколько дней, потому что командование знало от своих разведчиков, что гарнизон слаб, плохо оснащен и не готов к нападению.

Тем не менее французское командование послало перед этим графа Ранцау для того, чтобы снабдить провизией Сен-Жан-де-Лон и Ла Рош-Пон, и назначили в Ла Рош-Пон опытного военачальника. Граф Ранцау успел побывать в Ла Рош-Поне за два дня до появления немцев. Он оставил здесь две тысячи воинов и Ринкура в качестве губернатора, а также артиллерийские боеприпасы и колонну с продовольствием. После того у самого Ранцау осталось две-три тысячи человек. Поэтому он не считал, что в состоянии атаковать армию имперцев, и поэтому пошел маршем к Сен-Жан-деЛону, куда вошел 2 ноября под самым носом у немцев, которые уже начали окружать город. Сразу же по прибытии к Ла Рош-Пону Галас предложил гарнизону самые благоприятные условия сдачи, а жителям – уважение к их личности и имуществу. Но парламентер имперского военачальника был отослан восвояси, и как осаждающие, так и обороняющиеся стали соответственно готовиться к выполнению своих задач.

По своей натуре назначенный губернатором Ла Рош-Пона Ринкур был из тех людей, которые внешне беспечны и невозмутимы, обожают спокойствие и никогда не проявляют тревоги; это был немного полный человек среднего роста. Его бледное лицо, светлые волосы и тусклые голубые глаза никак не могли свидетельствовать о присутствии твердого характера, а скорее говорили об отсутствии гибкости, пресыщенности жизнью или, по крайней мере, о безмятежном нраве. Тем не менее Ринкур во многих случаях доказал свои способности, и граф Ранцау, хорошо его знавший, высоко его ценил. Оставляя его в этом городке, он дал такие незамысловатые инструкции: «Держитесь здесь до последнего человека, а в остальном поступайте так, как сочтете нужным». Посланцу Галаса Ринкур ответил: «Мне приказано защищать этот город, и я буду его защищать».

Ринкур, занимаясь приготовлениями, необходимыми для обороны, и изучив состояние запасов продовольствия, понимал, что, если сразу же даст запереть себя в городе, враг меньше чем через неделю пробьет брешь, и взятие Ла Рош-Пона станет, самое большее, делом пятнадцати—двадцати дней. Запасов продовольствия вряд ли хватит для длительного сопротивления; а в это время года приумножить их трудно, даже если бы городок и не был полностью окружен. Поэтому губернатор принял решение: взять инициативу в свои руки и препятствовать неприятелю в сооружении апрошей до такой степени, чтобы, как бы ни была благоприятна погода, врагу было трудно удерживать свои позиции.

Он послал за мэром и за городской знатью и задал им вопрос, что они намереваются делать и будут ли горожане сидеть дома сложа руки, пока солдаты короля будут сражаться, защищая их город. Те его заверили в том, что, напротив, горожане расположены защищаться и что, если понадобится, даже женщины поднимутся на крепостные валы; что все они знают, как враг вел себя в Пикардии, и считают, что хуже всего было бы верить его обещаниям, и что если им суждено умереть, то лучше сделать это сражаясь. «Если это так на самом деле, – отвечал губернатор, – и если ваши дела будут соответствовать вашим словам, можете быть уверены, что немцы в этот город не войдут; но вы должны действовать. Есть ли среди горожан артиллеристы?» – «Да, у нас есть несколько человек; все наши юноши – отважные и крепкие люди, и многие умеют обращаться с мушкетом и копьем». – «Отлично, соберите их сегодня вечером и приведите завтра утром с собой всех добровольцев, вооруженных и невооруженных, на площадь перед замком. Что бы вы ни услышали сегодня вечером, не давайте себя отвлекать от вашей задачи и не беспокойтесь».

Когда наступила ночь (а 2 ноября она приходит рано), Ринкур подготовил для перевозки две небольшие пушки и приказал двумстам юношам сесть на лошадей (потому что у него была кавалерия) и отправиться в сопровождении четырехсот пеших солдат; он позаботился, чтобы артиллеристы находились у своих орудий на позициях в клещах, отдав их начальникам четкие указания; он также приказал, чтобы четыреста человек заняли свои места в три часа утра; и примерно в десять часов вышел из ворот внешнего укрепления с шестью сотнями солдат и двумя орудиями.

Ночь была туманной и совершенно темной. Губернатор в качестве меры предосторожности приказал обернуть колеса орудий кусками ткани и брезента и чтобы ломы, пороховые ложки и банники, которые несла орудийная прислуга, не издавали шума.

Выйдя из равелина, он направил две пушки под острым углом вправо и влево так, чтобы они находились на расстоянии мушкетного выстрела от центральной колонны; их сопровождала кавалерия. Сам же с тремя-четырьмя сотнями пехотинцев направился прямо на вражеские сторожевые посты. Примерно в тысяче ярдов он наткнулся на солдат противника, варивших суп у костров. Внезапно напав на часовых и соседние посты, Ринкур ринулся в глубину вражеского войска, расположившегося среди фруктовых садов, убивая всех, кто оказывал сопротивление, и гоня остальных перед собой.

Тут в соответствии с полученными инструкциями артиллеристы установили свои орудия и стали стрелять вправо и влево по двум оконечностям военного лагеря. Имперцы подумали, что подверглись нападению по всему фронту, и им потребовалось какое-то время, чтобы организовать свою оборону.

Как только Ринкур заметил, что враг перед ним сконцентрировался в значительном количестве, он спешно отступил вправо и влево (разделив свой небольшой отряд), к двум своим орудиям и кавалерии. А немцы двинулись вперед плотной, но не очень хорошо организованной группой в поисках напавшего на них противника, не зная, то ли им двигаться на восток, то ли на запад с целью его преследования. Затем, после нового артиллерийского обстрела, два маленьких французских отряда, кавалерия и пехота ударили по флангам колонны, убили и взяли в плен около ста человек, а потом со всех ног побежали назад к своим передовым позициям, защищаемые хорошо нацеленными, насколько это позволяли обстоятельства, артиллерийскими залпами с клещей бастионов.

Эта стычка закончилась в полночь практически без потерь для французов. Ринкур отправил своих солдат отдыхать, а в три часа утра вновь совершил вылазку с четырьмя сотнями пехотинцев, собранных на этот час; теперь уже без пушек и кавалерии. Он двинулся вдоль западного края плато и, когда оказался на расстоянии мушкетного выстрела от передовых постов врага, выстроил своих мушкетеров в длинную цепь и скомандовал сделать залп; потом, отойдя под косым углом, он сделал то же самое спустя некоторое время на восточной стороне, после чего удалился.

Враг был совершенно озадачен этими нападениями. Всю ночь неприятель провел в бдении, а наутро решил установить свои первые оборонительные рубежи примерно в одной миле от клещей, разместив передовые посты позади спешно брошенных окопов. Затем имперцы отрыли на удалении полумили ров.

В течение целого дня тяжелые орудия, установленные на платформах клещей, вели огонь по этим передовым постам, убив несколько человек и уничтожая укрепления противника.

Ночью 3 ноября Ринкур, заметивший, что большой вражеский отряд продвигается вверх по реке, вероятно, с целью провести там ночь, а наутро атаковать линию обороны в точке Л (см. рис. 59), отправил двести своих пехотинцев с опытным командиром через равелин внешнего укрепления и совершил вылазку с тремя сотнями человек через ворота укреплений Л. Он атаковал посты вдоль реки, а в это время первый отряд схватился с передовыми постами противника, расположенными вдоль западных склонов плато. Когда первый отряд оказался под большим давлением, он быстро спустился по западному склону, чтобы соединиться с силами Ринкура, который на своей стороне отходил после того, как привел противника в замешательство.

Тем не менее осаждающие, будучи настороже, бросились преследовать пять сотен человек, вышедших из города, – преследовать энергично и во все возрастающем числе. Однако губернатор предвидел это, и второй отряд из четырехсот солдат, который во время этой операции вышел, в свою очередь, из равелина, во всю прыть спустился по западным склонам и обрушился на фланг имперцев.

При этом пятьсот человек, которыми командовал Ринкур, остановились и повернулись кругом. Здесь также от двухсот до трехсот немцев было убито, ранено, а часть бросились в реку. Потери французов были незначительны. В то время как эти непрерывные боевые тревоги до некоторой степени утомили и привели в расстройство осаждающих, которые и не предполагали, что имеют перед собой гарнизон, достаточно многочисленный, чтобы осмелиться на наступательную тактику, они же, однако, восстановили уверенность в осажденных и дали им наилучшее представление о военных талантах губернатора.

А сам Ринкур продолжал сохранять свое внешнее хладнокровие и все так же беззаботно вел себя, хотя постоянно был начеку и отдавал свои приказы очень четко. Видя, какой оборот приняли дела, правление города заверило губернатора в своей абсолютной преданности и в рвении волонтеров, считавших себя в состоянии охранять укрепления без посторонней помощи; поэтому Ринкур мог заниматься военными операциями вне города в полной уверенности за свой тыл и мог «позабавиться» с неприятелем. Как раз этого и хотел губернатор.

А тем временем имперцы продолжали продвигаться вперед, роя свои рвы. Вечером 5 ноября их траншея находилась в пятнадцати сотнях футов от выступа, и в тылу ее было довольно много позиций (плацдармов), с орудиями по углам, окруженных насыпями и засеками из поваленных деревьев у подножия валов. Но каждую ночь губернатор находил средства для причинения беспокойства неприятелю, часто с интервалами в два-три часа, чтобы беспрерывно держать его в состоянии тревоги.

Галас между тем незаметно для осажденных отправил две пушки на правый берег реки и 7 ноября установил их на этом берегу, чтобы атаковать фронт кремальеры в точке Л (см. рис. 59) с тыла. Деревянный мост был сожжен осажденными, а каменный мост забаррикадирован и прикрыт кавальером на левом берегу, с которого простреливался правый берег. Позади домов западного предместья Ринкур установил батарею, на вооружении которой было три пушки, взятые из арсенала под покровом ночи. Наутро 8 ноября дома, маскировавшие эти три орудия, были разрушены, и орудия открыли огонь по батарее осаждающих, которая вскоре была вынуждена замолкнуть.

В тот же день траншея осаждающих была уже в 900 футах от внешних укреплений крепости, и в этом месте было начато строительство второй позиции (плацдарма) (рис. 62). Губернатор принял решение уничтожить вражеские укрепления. В два часа ночи он послал отряд в пятьсот человек для нападения на плацдарм на западе, а в это время второй отряд, состоявший из двухсот бойцов, должен был атаковать его на востоке, а сам он собирался с четырьмя сотнями солдат продолжить это наступление, если первые отряды добьются успеха, либо прикрыть их отход, если они потерпят поражение. Его люди были вооружены пиками, тесаками, гранатами и пистолетами.

У осаждавших в этот момент на этом месте было от тысячи двухсот до тысячи пятисот солдат, предназначенных для защиты землекопов. Первый отряд гарнизона решительно пошел в наступление на своем фланге, швыряя гранаты в траншеи и уничтожая габионы и фашины. Его скоро атаковали все немцы, находившиеся в этой точке, но, зная, что к ним должно подоспеть подкрепление, воины французского отряда удерживали занятые позиции в центре плацдарма, пользуясь каждой возможностью для того, чтобы окопаться самим.

Рис. 62. Шестая осада. Апроши Галаса

Этот бой и взрывы гранат были видны издалека. Горожане, чтобы можно было опознать своих, надели поверх курток рубахи. Скоро с востока подошел второй французский отряд, и, таким образом, часть осаждающих оказалась атакованной с двух сторон. И тогда они отступили и, собравшись примерно в ста шагах позади плацдарма, сами напали на горожан с двух флангов; яростное сражение возобновилось, причем французы не желали оставлять поле боя. Однако в конечном итоге враг превзошел бы их числом, если бы в разгар схватки не подоспел Ринкур со своим резервом из четырехсот солдат (рис. 63). Он ударил по одному из флангов многочисленных войск немцев, не произнося ни звука. И тогда неприятель пришел в замешательство и начал поспешное отступление. Скоро, несмотря на команды офицеров, разгром был полный, и беглецы разбежались и подняли тревогу на соседних постах и даже в лагере, уверяя, что на них внезапно напал очень большой отряд, который пришел на помощь осажденным.

Рис. 63. Ночная вылазка. Нападение на один из плацдармов осаждающей стороны

Галас не был уверен, была ли это согласованная вылазка, или помощь пришла к осажденным извне. Собрав все имевшиеся в его распоряжении войска и приказав двум-трем сотням кавалеристов сесть на коней, он сам отправился к брошенным укреплениям. Ринкур не стал дожидаться его, но уничтожил траншею на протяжении ста шагов, развалил габионы, поджег груды фашин, заклепал две пушки, которые бросил враг, разбил несколько бочек с боеприпасами и, забрав с собой инструмент землекопов, отступил со своими людьми. Эта вылазка стоила Ринкуру примерно пятидесяти человек; он возвратился, унеся своих раненых.

Когда на место прибыл Галас, здесь ничего не осталось, кроме убитых с обеих сторон и нескольких раненых. В бешенстве он сломал свою трость о спины первых солдат, которые встретились ему на пути, называя их трусами и предателями и угрожая децимацией (казнь каждого десятого – такую меру практиковали в Древнем Риме. – Ред.) всему отряду, которому было приказано охранять траншею. В оставшиеся ночные часы уже не было возможности устранить нанесенный вред. Немцы пришли в совершенное замешательство посреди разбросанных габионов и траншей, в некоторых местах заваленных доверху; а когда настал день, осажденные дали три-четыре залпа из клещей в середину этой сбитой с толку толпы, которая после этого отступила к первому плацдарму.

Вдобавок к этому смущению примерно в десять часов утра пришло донесение от войск у Сен-Жан-де-Лона, из которого командующий имперцев узнал, что этот значительный город все еще держится, что непрерывные вылазки гарнизона изматывают войска, что осада продлится дольше, чем поначалу предполагалось, и что необходимо его присутствие для руководства штурмом в наступлении на графа Ранцау, который занимает этот город.

Обладание Сен-Жан-де-Лоном, который уже должен был быть в руках имперцев, было все еще важнее для них, чем захват Ла Рош-Пона. Дело в том, что Сен-Жан-де-Лон обеспечивал немцам проход через Сону; но если этот город устоит, они будут отрезаны принцем Конде, который, сняв осаду с города Доль либо взяв его, ударит в тыл имперской армии.

Поэтому Галас был в большом затруднении. Снять осаду с Ла Рош-Пона и двинуть все свои силы на принца Конде – это, возможно, было бы самым мудрым решением, но это противоречило плану всей кампании, на котором имперцы строили самые радужные надежды; тогда пришлось бы отказаться от того завоевания Бургундии, которое Германия (империя Габсбургов. – Ред.) еще несколько дней назад считала делом решенным; и это стало бы явной задержкой в самом начале кампании.

По этой причине Галас избрал, так сказать, «средний» курс, который в войне всегда менее всего желателен; он решил оставить у Ла Рош-Пона значительные силы для того, чтобы плотно осадить город, зная, что там не хватит надолго провианта, и покончить с осадой Сен-Жан-де-Лона.

Вечером 9 ноября, назначив командующего войсками, остающимися у Ла Рош-Пона, и дав ему указания, Галас покинул лагерь, чтобы соединиться с армией под Сен-Жан-деЛоном.

Эти указания состояли в основном в следующем: создать вокруг города линию осадных позиций и продолжать наступление на северный выступ крепости, но под хорошей защитой, при этом максимально используя нужное для этих работ время. Он также разработал план оборудования позиции для батареи мортир, стрелявших бомбами. Галас заказал четыре такие мортиры для бомбардировки города[14]14
  Бомбы (разрывные ядра), изобретенные голландцами в начале XVII в., уже использовались при осадах.


[Закрыть]. Помощник Галаса был итальянцем по национальности, и его звали Форциа: это был человек бурного, импульсивного характера, полезный своим энергичным подходом к решению проблем, изрядный болтун, довольно искусный инженер, но ему недоставало стойкости и упорства, и к тому же он постоянно менял свои планы. Благодаря проявлениям подхалимства и обожания, которые он при всех удобных случаях выражал по отношению к военным талантам Галаса, Форциа сумел убедить его, что никто, кроме его самого, не подходит более для того, чтобы заменить этого военачальника, вникнуть в его планы и воплотить их в жизнь. Форциа, надо сказать, оценил замыслы Галаса и пообещал безоговорочно и буквально следовать его инструкциям. Но где найти такого подхалима, каким бы умным он ни был, который не оставит у обольщаемой персоны (даже и лишенной трезвости ума) некое чувство недоверия. А поэтому Галас, покидая лагерь у Ла Рош-Пона, поручил одному молодому помощнику, служившему его секретарем и которого он оставил при Форциа, брать на заметку все, что произойдет, и держать его в курсе всех деталей происходящего своими частыми сообщениями.

Ринкур ночью 9 ноября дал своим войскам отдохнуть, поскольку половина гарнизона участвовала в бою прошлой ночью. Наутро 10 ноября один из разведчиков, которых он не поленился использовать в окрестностях и даже во вражеском лагере, прибыл к нему, чтобы сообщить, что Галас прошлым вечером отбыл с небольшим сопровождением и что имперские войска переданы под командование одного из его заместителей. Эта новость заставила губернатора серьезно призадуматься; он узнал, что Сен-Жан-де-Лон все еще держится, и осознал истинное положение вещей. Будучи преданным графу Ранцау, Ринкур считал своим долгом именно сейчас более чем когда-либо создать врагу столь много проблем, чтобы он и думать не мог о том, чтобы сократить количество войск, собранных у Ла Рош-Пона, и усилить те, что заняты осадой Сен-Жан-де-Лона.

Гарнизон был полон уверенности в своих силах и решимости; а городская милиция (ополчение) просила разрешения принять участие в вылазках. Эта милиция состояла из отряда примерно в тысячу двести человек, которых Ринкур разделил на роты по сто человек каждая, которыми командовали десять младших офицеров и капитан. Он распределил эти роты в двух батальонах по шестьсот человек в каждом. Первый состоял из более крепких здоровьем бойцов, имевших определенный опыт в обращении с оружием; во второй входили домовладельцы, люди зрелого возраста, не имевшие опыта в военном деле. Эти последние чаще всего использовались в качестве часовых на бастионах, ночных и дневных патрулей и в полицейских силах в городе. Поэтому вместе с регулярными войсками губернатор имел в своем распоряжении, даже после понесенных им потерь и после оставления в городе артиллеристов для обслуживания орудий, примерно две тысячи двести человек.

Женщины Рош-Пона также предложили свои услуги. Ринкур организовал их в бригады по десять человек; и их обязанностью было доставлять боеприпасы, готовить продовольствие, ремонтировать военное личное снаряжение и готовить фашины и мешки.

С момента появления вражеских войск губернатор смог забрать в город скот, зерно и фураж, увеличив запасы продовольствия на шестнадцать дней.

У него были основания надеяться на избавление от немцев до окончания этого срока. Кроме того, горожане получали продовольствие по рациону, как и гарнизон, и жители были обязаны под страхом смерти сдать все имевшееся у них продовольствие в общественные склады. Две церкви в верхнем городе были превращены в госпитали для раненых.

Если боевой дух гарнизона сохранялся и даже возрастал, то ни в коем случае этого нельзя было сказать об имперцах. Форциа незамедлительно сообщил германским войскам, что назначен командующим; он созвал командиров и счел своей обязанностью обратиться к ним с весьма длинной и высокопарной речью, сопровождаемой театральными жестами.

Это оказало слабое воздействие на умы офицеров, которые в большинстве своем были ветеранами и которые не особо уважали Форциа. Поэтому они вернулись на свои позиции в подавленном настроении, предсказывая, что из этой осады ничего хорошего не выйдет. Следуя оставленным Галасом указаниям, Форциа отдал приказ о полной блокаде города.

За вычетом потерь, понесенных с начала осады и из-за дезертирства, у Форциа, когда ему было поручено командование, было чуть больше пяти тысяч человек. В его задачу входило поддержание в состоянии боевой готовности отряда, достаточного числом, чтобы предотвратить вылазки гарнизона, и расставить вокруг города посты, которые будут достаточно хорошо связаны между собой и защищены, чтобы перерезать все сообщение между городом и его окрестностями, поскольку было очевидно, что пройдет не так много дней, и жители города начнут голодать.

Поэтому для препятствия выходу осажденных предусмотрительность требовала создания линии окопов и позиций и оснащения их артиллерией, а также того, чтобы каждая точка этих позиций надежно защищалась и чтобы гарнизон был настолько занят обороной, что ему было бы не до совершения решительных вылазок.