Текст книги "Рассказы"

* * *

В гости он самым первым пришёл, с утра.

– Рано же ещё, Фатхерахман, мы ведь всех к девяти часам только пригласили. Не устанешь ждать? – мама его встретила у порога.

– У меня часов нет, – он показал на своё запястье.

Мы совершенно забыли, что он не знал время и часы.

– Не люблю я опаздывать… – снял свою старую шинель и прошёл в зал, сел за стол.

Мне показалось странным услышать его настоящее имя. Всю свою жизнь он и для пятилетних, и для пятнадцатилетних, и даже для девяностолетних был Пэттери. Кажется, он другим и не хотел быть.

Уже мои ровесники стали дедушками, бабушками, почти у всех появились внуки. Да и головы поседели, морщинки намного заметнее стали. Полдеревни переселилось на кладбище. Каждого из них провожал Пэттери. Он копал могилы, сил было много, думать он не умел… Только Пэттери не старел. Бабушка всегда говорила, что блаженные не стареют. Права была она, оказывается.

Иногда кажется, что Пэттери, сам даже не понимая, своим жизнелюбием поддерживает неспешную деревенскую жизнь, является хранителем её истории…

После гостей мы поехали в райцентр за телевизором, которому он очень обрадовался, бедненький. Если бы старая гармонь была жива, он бы, наверное, выскочил на улицу делиться со всеми своей радостью и играл бы без устали. Может быть, ещё и в соседние деревни пошёл… А тогда, в те далёкие годы, не искал ли он там свою любовь – Гузалия-апа?! Говорят, что душа человека – тёмный лес. Кто знает, что там творится, в потёмках чужой души?!

…Мы сами обрадовались, что подарили ему телевизор. Ведь в нашей деревне жила любовь, большая и искренняя… Может быть, он на экране телевизора ещё увидит девушку, похожую на Гузалия-апа, может быть…

Во имя любви

В то время, когда все люди на свете думали лишь о богатстве, о деньгах, она тоже сделала шаг в сторону обмана. Откуда пришла такая мысль?.. И зачем?.. Уже сколько ночей она проливает слёзы в подушку… Но уже поздно, поздно. А может быть, нет?

Девушке и самой хотелось верить в эту красивую ложь, и чтобы он тоже поверил. Эта красивая ложь в первое время делала её свободней, она тогда и почувствовала, что богатство даёт человеку счастливую вольность, подумала: «Вот, оказывается, почему люди молятся богатству, деньгам». В голове кружилась мысль: «Если я ему откроюсь, он больше ко мне не приедет, и такую нищенку, как я, в свою дорогую машину не посадит, да и стыдно ему станет»…

Потом всё поменяется, и земной шар изменит свой курс, закружится в обратную сторону. И у цветов исчезнет аромат, солнце потеряет свой свет и тепло, радуга превратится в простой мост и развалится… Да и её жизнь изменится. Самое главное – она может потерять свою жизненную опору – жить без него – это разве жизнь?! И она по этой земле будет ходить живым мертвецом?!

Да, потеря любимого для неё означала смерть. Она любит его. Ещё как любит. Если бы облака на небе вынуждены были на вечное скитание по небосводу, то и Лилия бы тоже согласилась во имя своей любви с ними вместе скитаться. Если бы и ветра дули ежедневно в разные стороны, то она бы согласилась вместе с ними кружиться. Но такие намерения могла понять только вечность, потому что она миллион раз видела любовь. И спрятала в своём большом сердце…

…Они подъехали к среднему подъезду большого пятиэтажного дома. Он был из красного кирпича. Парень вышел из иномарки, открыл дверцу и протянул девушке руку.

– Тебе не было жарко в салоне? Я бы включил кондиционер, дорогая, если бы ты попросила…

Он погладил её розовые от волнения щёчки. Она отпрянула.

– Что, испугалась?

– Нет, просто так…

– Или боишься, что мама может увидеть?

Девушка промолчала.

Парень посмотрел наверх, на окна. Весь мир отражался там: солнечные лучи то и дело сверкали на них. Девушка смотрела на окна нижнего этажа. По современным окнам можно было увидеть, как проезжали иномарки, и даже как стояли величавые старые тополя.

«Лишь бы двери подъезда были открытыми!» – с испугом подумала она.

Вообще-то эту дверь никогда не запирают, недавно на первом этаже открыли небольшой круглосуточно работающий магазин. Вроде бы хотят открыть и с той стороны дверь, но почему-то это дело застопорилось.

– Ну скажи уж, которые ваши окна?

– А ты как думаешь?

Она всё это проговорила очень тихим голосом, даже длинные ресницы опустила вниз. Показалось, что земля уходит из-под ног.

Парень всё ещё излагал свои предположения:

– Конечно, самые верхние, окна пятого этажа… так, так… слева…

Девушка не ответила. Просто поцеловала в щёчку парня и побежала в подъезд. Следом услышала слова любимого:

– Завтра в шесть вечера буду ждать в условленном месте…

Парень ещё долго стоял, наверное, хотел увидеть хотя бы её тень. Но с улицы было невозможно ничего увидеть. Кажется, он про себя ещё и отругал мастеров-строителей, которые придумали такие тёмные стекла…

– Дома стали на тюрьмы похожи. Кому нужна такая темень? Не знаю, кому это нужно…

Лилие показалось, что она услышала именно такие слова. Она вошла в подъезд. Прислонилась к каменной стене. Сердце стучало. У неё не было сил даже пошевельнуться.

– Боже мой, и зачем мне такое наказание? – выдавила она из себя, не зная кого винить в своём поступке.

Вдруг услышала, что открыли входную дверь, и она стала подниматься на второй этаж. Кажется, пришли в магазин. Она подошла к окну второго этажа и посмотрела вниз. Увидела, как парень искал глазами её окно.

– Ну, пожалуйста, езжай уже, мой хороший, – девушка еле пробормотала слова и вытащила из кармана мобильный телефон. Захотелось сказать об этом в трубку. Но снова почувствовала слабость и телефон положила в сумочку.

Парень и не думал уезжать…

Лилия уже поднялась на третий этаж. Спросила у себя: «Почему же я такая несчастливая?» Естественно, в своём несчастье она винит только одного человека – свою мать. «Все люди живут в квартирах, а она, всю жизнь проработав, не смогла получить даже однокомнатную квартиру. Значит, не просила, значит, не думала обо мне, о моём будущем…» Как только такие мысли приходят ей в голову, она чувствует, что стоит у ледяного моста, который протянулся между ней и матерью. По всему телу девушки пробегают холодные мурашки. И временами ей не хочется даже жить…

Девушка прошлась пальцами по стеклу, будто хотела стереть темноту. Она даже через эту «копоть» видела блестящие янтарные глаза парня… «Кто же знает, может, и ему хочется жить в таком доме. Хорошую машину многие берут в долг. Любой банк может выдать кредит… Время такое. Лишь бы родители смогли выплатить… Но он сам не говорил. А откуда можно узнать про это? Нет, он не похож на парня, который вырос в общежитии…»

Девушка стала вспоминать своих соседей, одногруппников, у которых были иномарки. В этом современном мире почти все напоказ живут… Она посмотрела на кирпичи, на стены дома, в который недавно переселились одни богачи. Ей показалось, что холодные кирпичи всё знали и смеялись над ней. И где же справедливость, где равноправие на земле?

– Иди уж, уезжай скорее, мать, наверное, дождалась… – прошептала девушка и шагнула на четвёртый этаж.

Вдруг услышала звук открывающегося замка. Лилия зашагала быстрее. Кажется, этот звук пронзил всё её тело… Дрожа от страха, как зайчонок, она побежала на пятый этаж. Остановилась, прислушалась. Вздохнула облегчённо, поняв, что направились вниз по ступенькам.

«Слава Богу, не заметили… А если увидят и спросят, что тогда? Если спросят, к кому я пришла?.. Не дай Бог. В таких домах не живут простые люди… Может, тут живут директора, министры… Кто из простых людей смог доказать свою правоту перед такими ответственными лицами? Никто… Без вины виноватыми становятся все…»

– Ты уехал уже, мой хороший? Ну пожалуйста, уезжай!

Говоря так, она подошла к окну. В душе скребли кошки, она уже начала раскаиваться, что солгала ему: «Какое отношение имеет материальное благополучие к любви? Сколько написано про любовь в шалаше…» Знала же обо всём этом, а поступила по-другому. Что за чертовщина пошутила с ней?

– Ну что ты стоишь? Ушёл бы.

Она почти что крикнула. Потому что парень всё ещё выжидал у подъезда и смотрел наверх. Естественно, он же ждёт, чтобы девушка открыла окно и крикнула ему, что любит его… Но это никогда не случится. По правде говоря, Лилия даже не знала, как такие окна открываются. Всё это неведомое благополучие пугало её.

Парень сунул руку в карман брюк и вытащил небольшой свёрток. Девушка успела подумать: «Мел!» И, правда, это был мел. Вот он наклонился… Вот он начал большими буквами выводить на асфальте: «Лилия!»

Девушка улыбнулась. Ей было и хорошо, и плохо. Вновь и вновь переспрашивала себя: «Ну почему я так завралась?»

Этот миг, когда она стояла, прислонившись к стене богатого дома и наблюдала за происходящим, приравнивал её к благополучной жизни, но в то же время в её душе рождалось ощущение радости: внизу, у парадного подъезда стоял красавец парень и думал о ней.

А парень убрал камешки с асфальта и продолжил писать. Девушка следила за ним. И вдруг снова услышала шаги, которые уже поднимались по ступенькам. Она не хотела, чтобы её видели, и стала молиться про себя Богу.

Лилия уже замечала и раньше среди жителей этого дома людей со строгими, жёсткими, злыми лицами. Чувствовала пустоту в их душах, и что от них не следует ждать милосердия. А стук шагов всё приближался. С этим стуком и страх усиливался.

Лилия опёрлась о перила, колени её подгибались от страха. Она приготовилась спускаться.

– Мадам, вы к кому пришли?

Девушка не обернулась.

– Мадам?..

– Не к вам, – ответила Лилия спокойным мягким голосом.

– К Нуриевым, да?

– Простите, но я уже ухожу…

Девушка обрадовалась, что нашла нужные слова, и стала спускаться вниз. «Мадам, мадам… а если мадмуазель…» – повторяла она про себя со злостью.

Хозяйка, стоя как мраморная статуя, проводила её пронзительным взглядом из-под вуали широкой чёрной шляпы.

Поняла Лилия, поняла. Нельзя входить в чужие владения без спроса. В таком положении оказалась только потому, что хотела быть ровней своему любимому. Да и терять его не хотелось, и это было сильнее её.

А сверху смотреть всё-таки хорошо, оказывается!..

Лилия уже не только богатую женщину в шляпе возненавидела, но и весь этот кирпичный дом с красной черепицей. Правду говорят, что у богачей нет души… А вот в их общежитие кто только не заходит и кто только не остаётся переночевать! И никто никому ничего не говорит!

Девушка приблизилась к парадной двери, глянула на улицу, там не было никого и место машины пустовало. Ей стало легче. Наконец-то она вырвалась из плена холодных стен. Казалось, что она, наконец-то, освободилась из страшного заточения… Она сделала глубокий вдох.

С любовью в глазах посмотрела на молодые листья деревьев, которые ещё ни разу не видели ненастья. Они тянулись вверх, к солнышку. «Для них тёмные окна и не существуют, наверное, им всё равно! Рождаются зелёными листьями, всё лето живут на любимом дереве. Ещё и подслушивают признания в любви!» – думала девушка.

Лилия тихими шагами дошла до общежития, где жила. Долго смотрела на обшитую фанерой дверь комнаты: «Что может подумать об этой двери человек, впервые пришедший к ним, интересно было бы узнать…» Она сама уже привыкла. До сегодняшнего дня ей и в голову не приходила мысль, что могут быть другие двери. Значит, разговоры о том, что всё решают деньги, правда?

Она не находила ответы на многие вопросов. Почему в своей жизни люди, ни одного дня не проработавшие, живут в богатых домах? А другие, отдавшие работе всю свою жизнь и здоровье, вынуждены жить в небольших комнатах общежитий?

Её встретила вахтёрша:

– Мамы ещё нет. А у тебя есть ключ от комнаты?

– Есть.

Ей здесь всё было знакомо, те же серые стены, те же полы, ничто не изменилось, всё было по-старому.

Девушка зашла в свою комнату, которая казалась очень маленькой, как ладонь кошечки, и рухнула на свою кровать. Для неё и страдания, и любовь, и сожаления по поводу лжи во имя любви – всё переплелось, и вместо того, чтобы радовать, только угнетали.

«Мама во всём виновата…» – вынесла она решение.

…Они с матерью из деревни уехали очень странно. Мать с утра затеяла уборку – вымыла полы, протёрла пыль, всю посуду помыла, разложила на столе и накрыла чистым полотенцем. В доме стало так уютно. Потом надела на дочку новое платье. И только тогда Лилия поняла, что они куда-то собираются.

– Мама, мы идём в магазин?

– Уезжаем!

– Куда уезжаем?

– Далеко…

И отец, и бабушка были на работе. Если бы они знали, то ни за что бы не отпустили их.

Тот день был ярким, светлым. Высоко на небе кружились птицы. Девочке казалось, что они тоже улетают далеко. Солнечные лучи блестели на траве, дул лёгкий ветерок. Может, поэтому Лилия замечталась о сказочно красивой жизни на том конце дороги…

Однажды она поинтересовалась у матери, зачем они уехали. Мать тогда ответила:

– Может быть, ещё и папа переедет сюда, он же очень любит тебя…

Девочка долгие годы ждала отца. Она вспоминала, как он сажал её на свои колени и, приговаривая: «Моя, моя доченька», играл с ней до вечера… А отец так и не приехал… Значит, он любил больше свою мать…

Когда повзрослела, Лилия снова спросила у матери:

– Всё-таки, мама, скажи, зачем отец не переехал к нам?

– Он совестливый человек, не смог соврать, – ответила мама, – да и бабушка бы тоже не благословила…

Прошло уже много лет. А мама до сих пор несчастна. И нет у неё желания посмотреть на другой мир, кроме этой комнаты. «Поднимешься в гору – там высоко, спустишься – одни лишь корни!» – она любит повторять эту поговорку и продолжает так жить. Девушка так и не нашла ответы на свои вопросы. Но одно было ясно: она очень хотела стать счастливой. Вообще-то и мама хочет, чтобы она была счастливее её. Просит у Всевышнего во время молитвы, Лилия сама слышала… И в такие моменты ей становится особенно грустно…

Снова в душе запылал огонь, что же она наделала, зачем соврала? Рассказать матери об этом или нет? Обидится мама, скажет, вырастила, воспитала, обучала… ещё и добавит, что все дети эгоисты, любят только себя… Лилия уже много раз слышала эти слова…

Девушке стало так жалко и себя, и мать, что она заплакала навзрыд, зарывшись в подушку. В это время открылась дверь и вошла мать. Заметив красные глаза дочери, спросила:

– Что случилось, девочка моя?

Лилия промолчала. Она вышла в коридор, пройдя на кухню, подошла к окну и уставилась на тёмные окна элитного дома с красной черепицей. Потом вспомнила о записи на асфальте: «Лилия!» Поискав глазами, нашла её…

Буквы казались тесно прижатыми друг другу. Но ни одна из них не смотрела в сторону Лилии… Она еле-еле дочитала до конца. Рядом с её именем, которое смотрело на современные тёмные окна, было написано: «Я люблю тебя!»

Остановки жизни

В платье с васильками на белом фоне, в завязанном назад белом платке, на эту женщину среди узлов, сумок, на эту удивительно простую, седую женщину, кажется, никто не обращает внимания. На вокзале перед её глазами прошли тысячи. Какие только вокзалы она не перевидела: деревяные и кирпичные, тёплые и холодные, светлые и тёмные. Вокзалы входили в её положение: со жгучей болью в сердце её всегда принимали вокзалы. Встречали, провожали. Вокзалы были остановками её жизни.

– Внучка-то твоя как вытянулась, Минниса.

– Слава Аллаху, выросла. В полном здравии. В седьмом учится.

– Скажи, «вырастили».

– Не для себя, пусть родителям будет благодарна, не лишает их своей заботы и помощи. В школе начались зимние каникулы. Вот едем к папе с мамой. Пусть немного поможет им, научится воспитанию.

– Это я знаю… Всё время же перед глазами. От счастья матерей и пути жизни, мир светлее. Тот свет и на нас падает.

– Я счастлива, Вокзал.

– И в несчастливые времена не сдавалась, слёзы заглатывала.

– Что толку зря слёзы лить? Были времена – плакала, – сказала Минниса и погладила ладонями платье с васильками. Цветочки этой ткани были похожи на глаза её дочери, поэтому купила её. За один вечер сметала, за второй уже и сшила. Вокзалы узнавали её по этому платью. Поглаживая васильки, женщина улыбнулась. «Ой, сама с собой разговариваю же», – она постаралась разогнать свои думы. Только думы успели уже заполнить всё её естество. Между тем подошли и внучка с дедом.

– Бабушка, – сказала девочка, – дед мне снова купил шоколад.

– Это, наверное, за участие в конкурсе. Едва не стала ведь Коран-хафизом[23]23
  Коран-хафиз – лицо, знающее Коран наизусть.


[Закрыть].

– Да, за это. И в этом году с дедом буду ходить на вечерние занятия. Пусть порадуются и папа и мама…

Минниса с восхищением устремила взгляд на красивую, словно спелое яблоко, внучку. «Тьфу, тьфу, не сглазить бы, о Аллах».

* * *

И вновь заставили её вздрогнуть гудки паровозов. И раньше они так пронзительно сигналили. Уж в момент, когда судьба тянет в пропасть, когда по миру-океану ищешь солому, чтобы ухватиться, могли бы проезжать и не тревожа так.

И малыш у её груди заплакал от испуга.

– Ну, дитя моё, ради тебя мы тронулись в путь, успокойся, Аллах не бросит нас, – и прижала его к груди.

Тут её кто-то грубо толкнул:

– Эй!

Женщина подняла голову: около неё стояла старая цыганка с растрёпанными волосами.

– Денег у меня мало, только на дорогу, – сказала Минниса и из кошелька пересыпала в ладонь несколько монет.

– Нате!

Она посмотрела в лицо женщине в цветастом платье, слывшей вечной обманщицей. Однако глаза цыганки были устремлены на ребёнка.

– На судьбе дочери записано, что не видать ей света дня, – сказала она.

Минниса чуть не лишилась чувств.

Цыганка взяла ручонку малыша в ладонь и, поглаживая, проговорила:

– Видны и брак и смерть ребёнка: если одно сбудется, то другое нет…

– Хватит, – сказала Минниса разъярённо. – Хватит! Больше ни слова!

Она пересыпала в ладонь цыганки взмокшие в потной руке монеты. Та резко повернулась и пошла дальше. В этот момент Минниса почему-то уцепилась за слова «виден брак». Будто эти слова ей послужили соломой, когда она тонула. «Значит, глаза у моего ребёнка откроются», – подумала женщина. Вдруг у неё от макушки до пят пробежала горячая волна. Пришедшая мысль была тёплой, как весенний ветер.

Если суждено чему-то случиться, то, чтобы оставаться достойной звания Матери, она от всей души поклялась перед Аллахом, сделать всё от неё зависящее и считала только себя обязанной сделать это. В какой-то миг в ушах будто снова прозвучали обнадёживающие слова докторов: «Как исполнится два года, придёте, сделаем операцию… Конечно, сделаем…» Не смогла дождаться исполнения двух лет. Тронулась в путь в услышанные от кого-то города за тридевять земель, говорила с десятками врачей. Только ответ был один: «Исполнится два года ребёнку, придёте…»

Как говорится, больше ходишь – больше видишь, становишься более покорным. Стала послушной и Минниса. Согласилась. Однако чувствовала: движение глаз у ребёнка становится всё меньше, от нащупывания красивых игрушек руками девочка находила больше радости.

* * *

…Шум колёс поездов словно превратился в её сердечный ритм. Хотя и жили далеко от вокзала, даже ночами, засыпая, слышала она, как с шумом проходили мимо поезда. Ей всё время казалось, что она куда-то опаздывает.

Обняв свою двухлетнюю Зубайду, она вновь сидела на этом вокзале. Везла малыша после операции. И вновь подошла цыганка в своём многослойном, длинном, волочащемся по земле платье. Вновь начала говорить:

– Ребёнку не суждено видеть дневного света.

– Уходите, я это уже знаю. Врачи сказали, – сказала Минниса с глубокой горечью.

После операции санитарка в больнице таинственно шепнула ей на ухо: «Кто же доверяет такую операцию новичкам? Вам надо было поговорить с опытными врачами». В действительности мысль о неопытных врачах для Миннисы были далеки, как чуждые планеты. В правдивость услышанного она поверила в тот же день. Вышедшая их провожать полненькая медсестра сказала, как бы виня себя: «Операция должна была пройти успешно. Не получилось…» Вот тогда она поняла, что судьбы людей в чужих руках. «Нет, нет, – сказала про себя, – если бы судьбу, написанную у тебя на лбу, можно было стереть вместе с потом…»

Зубайда глубже нырнула в объятия матери.

– Тебе холодно, дитя моё?

– Не-е-е-т, – сказала Зубайда. – Обними меня, мама…

Эта фраза разбудила дремавшие клетки её души. Хорошо ли будет прятать малыша под крыло, стремясь облегчить боль? Сама она росла в деревне. Вспомнила матерей, не выпускавших своих калек-сыновей и дочерей даже во двор, оберегая от дуновения ветерка. Вон сын соседки, старухи Халиды, забравшись на подоконник, смотрит на улицу. И когда она росла, смотрел он, и сейчас. Теперь уже мать в могиле. Братишке, его семье пусть Аллах даст терпения. У него до колен нет ног от рождения. А ведь говорят, что умный, сообразительный он парень.

– Я желаю, чтобы моё дитя все ненастья чувствовало своим телом. Чтобы им сама могла противостоять, – сказала Минниса сама себе… – Пусть не будет бедой и для дома, и для общества.

* * *

И вновь, как осенние пронзительные ветры, прогудели поезда. Как будто человеческие жизни. Если начнёшь считать дни, проведённые на вокзалах, их окажется, наверное, больше. Не превращаются ли вокзалы в судьбу её и дочери? На этих вокзалах сколько сказок рассказала она своей Зубайде, присев на корточки среди узлов. Услышанные в детстве от бабушки сказки вспомнились как сегодня заученные наизусть.

«Раньше там шумела тёмная река, начала она на сей раз. – Река глубокая, многоводная. Через реку был проложен мост с красивой решёткой. В один из жарких летних дней парни нашей деревни через этот мост ушли в соседнюю деревню. У моста они спустились к реке воды напиться. Попив воды, один спросил другого:

– Чувствуешь, эта вода, оказывается, сладкая?!

Тогда они пошли искать место, где медовый источник проистекает. Найдётся мёд, и одежда обновится, и силёнок наберутся…»

Вот так герои сказок-легенд всегда плыли против течения. Зубайда почитала их как родных братьев.

– Мама, почему о девочках так не пишут? – спросила она однажды.

– Вырастешь, ты напишешь, доченька.

– Я же писать не умею.

– Научишься, – сказала мать, намётывая платье в руках. – Вот ведь шью платья, чтобы отвести тебя к красивым тётям учиться. Потрогай-ка, ткани какие мягкие!

– Чтобы отвести учиться? – удивилась девочка. – Я никуда не пойду!

– Ненадолго, дочка, пока не научишься. Очень ненадолго. Выросла ведь ты уже, шесть лет тебе исполнилось.

Минниса знала, что малышку, привыкшую познавать мир лишь через пальцы, отвезти в чужую республику – в какой-то город Уфу, будет нелегко. Не победив саму себя, – как и полагала она, – невозможно обойти испытания на жизненном пути… Как говорится, если у ребёнка заболевает палец, то у матери – сердце…

Судьба таким образом вновь связала её с вокзалами.

Девочку в одну неделю отвозили, а в следующую неделю уже трогались в путь на свидание. Так прошли годы. Зубайда не только научилась читать-писать, но и познала тайны музыкального искусства. Гармонь и баян в её руках становились соловьями. Руководство школы ежегодно слало им благодарственное письмо и поздравления с успехами умной, воспитанной девочки. В последний приезд за девушкой директор школы попросил позвать Миннису в кабинет.

– Продолжайте её обучение. Очень способный ребёнок. В городе Курске открылось высшее учебное заведение по подготовке музыкантов. Говорю, чтобы вы не остались в неведении.

От этой вести подвижная, как ртуть, игривая, как огонь, девушка заплясала на месте.

– Только учись, дитя моё, только учись… – молвила Минниса.

* * *

– Эй, Мать, – сказал Вокзал. – Куда путь держишь?

– Далеко, ребёнка опять дороги зовут.

– Кажется, переживания уместились в твоей душе, поездка твоя будет успешной…

– Сама тоже так чувствую.

Когда дочь зашла сдавать последний экзамен, Минниса заглянула в замочную скважину. В голову лезли и двусмысленные мысли вроде: «О Аллах, опять далеко ведь будет. Может, лучше пусть не сможет сдать этот экзамен».

Но, увидев как заплясали пальцы Зубайды на клавишах гармони, как млеет от божественной мелодии её светлое улыбчивое лицо, вдруг замерла. Не успела заметить, как вышел председатель приёмной комиссии: дверная ручка со звуком ударила Миннису в лоб. Председатель извинился и сказал:

– Что тут делаете, тётенька? Возвращайтесь домой. Дочь ваша поступит, это и так видно же…

Годы вновь прошли в дороге. Большинство дорожных мучений уже забылось. Зубайда начала работать музыкальным руководителем в клубе районного центра.

Хоть и видела Минниса, какой твёрдой поступью шагает обиженный судьбою ребёнок, ей казалось, что кто-то её притесняет. И однажды она собралась в клуб. Спрятавшись в тёмном уголке, наблюдала за дочерью. Молодёжь возле дочери напоминала мотыльков, слетевшихся на огонь. То выразительно запоют песню, то пускаются в бурную пляску. В минуты затихания гармони просят, будто умоляют:

– Ещё только одну песню сыграй уж, Зубайда.

– Какую же песню сыграть? – спрашивает Зубайда. Сама улыбается.

Молодёжь затягивает песню:

 
Перстень на моей руке
Знаешь, как называется?
В виде соловья просторов
Ты мне снишься.
 

Минниса была довольна: её дочь нужна людям! Говоря по-книжному, нужна обществу…

По пути домой она забежала на Вокзал. Пошла по рядам выстроившихся скамеек.

– Пришла? – спросил Вокзал.

– Пришла сказать спасибо, – ответила Мать. – В любом моём положении ты не жалел своего угла.

В этот момент голосом молодого петушка заплакал мальчик. Дежурный милиционер держал его за воротник. Завёрнутая в клочок газеты махорка мальчика, упав на пол, рассыпалась. Колечками, вверх поднимался тлеющий дым.

– Совершенно здоровых бросают, – сказал Вокзал. – Что делать, как не приютить?

– Цену ребёнку не знают, – молвила Минниса.

* * *

В последние годы она стала смирнее, ибо за дочь была спокойна. Прекрасно работает, как говорится, сама идёт на работу, сама возвращается, её уже теперь никто за больную не считает. А однажды дочь вернулась вдохновлённая:

– Мама, меня направляют в санаторий.

– Ладно, доченька, очень хорошо будет. И отдохнёшь, заодно и здоровье укрепишь.

Мать от души обрадовалась. Только не знала она, что эта поездка её снова привяжет к вокзалам…

* * *

Двадцать четыре дня пролетели мигом. Однако за это время дочь изменилась до неузнаваемости: на лице не гаснет луч улыбки, разговоривает нежно, всё тело играет, как у жеребёнка.

Почувствовала Минниса, конечно, почувствовала. Улучив момент спросила:

– Доченька, с парнем познакомилась, что ли?

– Мы договорились пожениться, мамочка, – ответила она.

– Кто же этот парень? – сказала Минниса, не в силах скрыть глубокое удивление.

– Зовут его Виктор, – сказала дочь. – В конце этой недели с родными должны к нам приехать… В Перми оба будем работать в Доме культуры. Он такой же, как я… Гармонист…

Минниса лишилась речи. Разговор слышал и муж. Он чаще бывает на работе, поэтому некоторые мелкие вопросы, не затрудняя его, жена старалась решать сама. Только в данный момент было ли более важной задачи?

И муж, покачивая головой, покашлял. От этих движений-сигналов Минниса поняла, что надо соглашаться. Когда остались одни, он сказал: «Не будем лишать ребёнка любви – дара природы».

Минниса почему-то представила себе цыганку на Вокзале. «Видны брак и смерть вашей дочери: если одно сбудется, тогда другое нет…» Значит, это судьба. Значит, добрая судьба…

* * *

– Отчего волосы поседели? – спросил Вокзал. – Дочь твоя вроде хорошо живёт?

– Горе у меня – не в человеческих силах выдержать, – сказала женщина. – А в волосах – вьюга это… Ведь с улицы зашла.

– Вон в том конце какую песню крутят, слышишь? «Надо вытерпеть, дитя моё…»

– А куда деваться? На этой неделе не думала выезжать в путь.

Вчера вечером звонила её Зубайда. Ещё не дотянувшись до телефонной трубки, у неё начали дрожать руки. В том конце плакала её дочь.

– Скажи хоть одно слово! Что случилось? – спросила мать.

– Мама, скажи, что сама вырастишь. Врачи не велят рожать. Говорят, что ребёнок слепой родится…

Миннисе показалось, будто поплыли доски под её ногами. С трудом ворочая языком, смогла лишь сказать:

– Не плачь, дочка… Сама буду воспитывать… Я уже для тебя сшила широкие платья.

Положив трубку, довольно долго не могла прийти в себя. Как говорится, кто скоро обуется, тот вырвется вперёд. Ей надо было собираться в дорогу. Нужно было не опоздать.

Увидев дочь, Минниса сильно испугалась: побледнела, как увядший цветок, губы высохли, потрескавшись, под глазами синяки.

– В нашем роду слепых нет, – сказала Мать. – Тебя нечаянно уронили. Бабушка не уследила…

– Виктор таким родился, – сказала дочь.

Мать молчала. Немного погодя, собрав своё терпение в кулак, сказала:

– Мы ведь ещё в добром здравии, дочка. Отец всю жизнь в работе. И сама ещё не бросала работу. Любой ценой вырастим. Бог поможет… – У самой из сердца сочилась кровь. Почувствовала, что не хватает воздуха. Тут же присела, где стояла.

Дочь почувствовала это. Подошла, протянула матери руки, помогла встать.

– До рождения ребёнка возле тебя хочу быть, мамочка, – сказала дочь. – А Виктор пока поработает за двоих…

– Так будет хорошо, – сказал зять.

– Так будет хорошо, – сказали коллеги по работе.

– Так будет хорошо, – сказала Мать.

Она вспомнила горе, которое принесла стране война. Голодные, раздетые были. Отравившись котлетами из гнилого картофеля, погибли две её сестрёнки… «Со всей страной, вместе», – сказала мама. Подавила боль ноющего сердца. Отец не вернулся с войны. И вновь: «Со всей страной вместе…» – сказала мама. Чёрные треугольные письма, ходившие по домам из рук в руки, обливались слезами. Со всей страной вместе – поэтому всякое горе переносилось легче.

А это – беда на одну бедную голову? Или всей стране?

– Наверное, стране, – сказала Минниса. – Матери не должны рожать духовных уродов. Пусть в роду не будет духовного уродства. Остальное вытерплю. Что я, не видела сорняков, разве не полола их?..

* * *

Вновь прогрохотали поезда, увлекая шумом колёс, они уводили с собой разные мгновения жизни Миннисы. Там её ждёт дочь. Разве только её? Она тоже теперь Мать.

– Внучка твоя улыбается, – сказала, остановившись на минуту, пробегавшая мимо цыганка.

– Нужна ты нам как прошлогодний снег, – недовольно молвила Минниса. – Пожалуйста, ничего не предсказывай. На, возьми десятку…

Да, внучка смотрит на неё и улыбается. Только и ждёт, когда подойдёт бабуля: весь солнечный мир тонет в лучах её улыбки. В этот момент Минниса чувствовала себя перебравшейся по мосту Сират через ад и сидящий в райском саду Фирдаус.

…Только два месяца назад забрала она внучку из роддома, уложила на диван и заплакала навзрыд.

– О Аллах, дай силы и жизни, чтобы вырастить эту малышку!

Но это были слёзы радости. Так рассыпались узелки печали, накопившиеся в течение многих месяцев. Врачи сказали, что малыш родился здоровым. Только уголочек души скрытно точило тревожное подозрение. Она каждый день самые яркие игрушки держит перед глазами внучки: пробует их двигать то направо, то налево. Ох, эти ожидания чуда! Тяжесть их знает лишь она одна…